два палача

День 498. Четверг. Сиын редко видит сны, но сейчас осознает, что спит. Сначала он – ничто. Невидимый, парящий в абсолютной черноте… но вскоре все меняется. Нарастает ощущение близости, а затем он чувствует... Руки. Обжигающие, едва ли не оставляющие ожоги по всему телу. Они поглаживают его стопы, ведут вверх по икрам. По груди, потом снова вниз – по рукам. Пальцы прослеживают линии на ладонях. Каждый раз, когда его касаются эти руки, под веками вспыхивают инфракрасные круги: желтые и белые перетекают в зеленые, синие, фиолетовые, а в конце переходят в черные. И всюду, куда проникает это тепло, Сиын оживает. Переизбыток ощущений. Кожа как электрическое поле под напряжением. Он подгибает ступни, растопыривает пальцы, тянется к прикосновениям всем телом. Где-то в центре его существа разворачиваются раскаленные добела лепестки и под воздействием рук, которые его касаются, возникает сердце: Ладонь светящейся дугой прижимается к его груди там, где бешено колотится разбуженное сердце. Другая рука поднимается к горлу и ему кажется, что он делает первый в своей жизни вдох. Когда руки переходят на бедра и начинают их поглаживать, его накрывает неумолимой лавиной. Обжигающие ладони ласкают его бедра и Сиын хочет закричать, но на его губы ложатся пальцы, а другие давят на впадины в паху… Сквозь тело проносятся всполохи дикого огня. Ему все равно, спит он или нет, он просто хочет, чтобы горячие руки коснулись его между ног. Он готов сделать все, что угодно, лишь бы они оказались в единственном месте, которого до сих пор не коснулись. Сиын задыхается, выгибаясь им навстречу… И резко просыпается. За окном снова утро, а он обвивается вокруг теплого тела… теплого тела Сухо. Сквозь сон Сухо обнимает его за торс, спящим лицом уткнувшись ему в плечо, его горячее дыхание обжигает шею, а сам Сиын потирается твердым и пульсирующим в трусах членом о его бедро. Сиына охватывает паника. Он толкает Сухо в плечо, пытаясь вывернуться из объятий, чтобы тот не почувствовал... – Чт... – раздается сонный голос и на мгновение Сухо только крепче обнимает его, сильнее прижимаясь ногой, толкаясь вверх и Сиын едва не задыхается… Наконец окончательно проснувшись, Сухо немного напрягается. – Ох, – говорит он. – Прости, мой косяк. Он отпускает Сиына, убирает руку и отодвигается насколько позволяет узкая кровать. Сиын с трудом садится, накидывая одеяло на промежность. – Нет, прости, я… – лицо и уши горят от унижения, он понятия не имеет, что сказать. Он замирает и в ужасе трясёт головой. – Прости. Я... Но Сухо лишь сонно вздыхает и откатывается к краю кровати. – Ты не виноват. Это случается со всеми. Мы же в армии, а воздержание – отстой, – неловко посмеиваясь, он встает, отвернувшись спиной. Потом бросает на Сиына взгляд через плечо: – Э-э, я пойду приму душ. Пробормотав что-то про кофе, он скрывается в ванной, прикрыв за собой дверь. Включается душ. Сиын потрясенно выдыхает. Стены в отеле тонкие. Он слышит шаги по плитке и всплеск воды, когда Сухо встает под струи. Он пытается не прислушиваться к чужому дыханию и к звукам трения кожи о кожу. Сиын лишь раз позволяет себе прижать ладонь к своему члену через нижнее бельё и горячая волна возбуждения пронзает его насквозь… Сиын убирает руку, опершись ею на кровать, чтобы встать. Он ведет себя отвратительно. Но раз он все равно ничего не может с собой поделать, то может хотя бы попытаться все исправить. Он встает, одевается и идет на прогулку. +++ На улице сухо. По ярко-голубому небу плывут рваные облака, пронизанные копьями бледного солнечного света. Сиын уверен, что если бы Сухо по-настоящему разозлился, то сразу все высказал. Он не из тех, кто скрывает свои эмоции, но все же. Случившееся кажется серьезным нарушением границ. Вряд ли раньше с Сухо происходили ситуации, в которых парень терся бы о его бедро. Наверняка он никогда раньше так крепко не обнимался во сне с другим парнем, никогда не утыкался горящим лицом тому в шею. При воспоминании о случившимся пульс учащается, а в груди покалывает от стыда… он отбрасывает эти мысли. Он мог бы найти кофейный автомат, но в вместо этого идет в нормальную кофейню и заказывает американо: извинение на языке, который Сухо точно поймет. Когда Сиын возвращается в их дешевый отель, Сухо уже полностью одет. Он рассеянно вытирает все еще влажные волосы полотенцем, пристально глядя в телефон. Сиын подносит стаканчик с кофе к его лицу, загораживая им экран. У Сухо загораются глаза. – Ты ужасен, – он хмурится, когда берет стакан. – У нас нет на это денег. Но затем делает глоток и жмурится от удовольствия. Покачав головой, он улыбается Сиыну и делает еще один. Тугой узел беспокойства в груди наконец ослабевает. Сиын садится на кровать как можно дальше от Сухо. – Джэхо получил от компании по обслуживанию банкоматов видео с камер. Рядовой Шин был там, – Сухо поворачивает телефон к Сиыну и нажимает на воспроизведение. Видео нечеткое и размытое, но клетчатая куртка узнается безошибочно. Это хорошие новости. Сиын согласно кивает. – Сегодня у театрального кружка репетиция. Можем заглянуть в театр. И в фотостудию за готовыми негативами. – И к Санге, – Сухо бросает на Сиына отвратительно понимающий взгляд. Сиын хмуро смотрит на него в ответ, но Сухо только смеется, придвинувшись поближе. – Твое лицо сейчас просто нелепо. – Я не собираюсь идти с ней на свидание. – Не будь идиотом, конечно, пойдешь, – глаза Сухо сияют. – Но тебе стоит почаще делать такое лицо. Ты очень милый, когда злишься. Сиын закатывает глаза, но тут же давится вдохом, потому что Сухо мягко касается ладонью его макушки. Он растопыривает пальцы, обхватывая затылок, а затем снова медленно и тщательно взъерошивает ему волосы. Сначала вверх, потом вниз. Сиын борется с румянцем, пытаясь удержаться на волнах омывающего его тело жара. Он не шевелится, не отрывая взгляда от дешевого ковра под ногами. Он надеется, что Сухо остановится. Он молится, что Сухо никогда не останавливался. Момент все длится и длится… он бесконечно долгий, и Сиын чувствует, как все внутри напрягается, снова стремясь вырваться наружу… Он уже собирается стряхнуть его руку, когда Сухо внезапно произносит: – Спасибо. Сиын беспомощно поднимает глаза, ощущая, как чужая ладонь скользит по волосам, когда он поворачивает голову. – За что? – За кофе, – Сухо убирает руку, хлопает Сиына по плечу, затем встает и начинает собирать вещи. +++ Общественный центр Кандон похож на огромный обветшалый кусок бетона, угрюмо притаившийся между новыми, более эффектными стеклянными высотками. Несмотря на грязный внешний вид, здесь кипит жизнь: туда-сюда снуют пожилые люди. Кто-то из них пришел на занятия по фитнесу, кто-то на уроки рисования, создание поделок или рукоделие. Пожелтевшая карта в стиле «вы здесь» указывает им путь в подвал. Спустившись по широкой бетонной лестнице, они попадают в небольшой зал в изъеденным плесенью ковролином и ярким нарисованным от руки плакатом с надписью «Неделя Шекспира». Пройдя через пару двойных дверей в переоборудованный спортзал, они наконец находят театр Амса. Помещение театра плотно заполнено складными стульями. Но сейчас заняты лишь несколько из них, а единственным источником света является сцена, представляющая собой самодельную фанерную платформу в другом конце зала. На ней толпится группа людей. Большинство из них одеты в части театральных костюмов. Сиын видит венки из шелковых цветов, оленьи рога, крылья фей. У парня, сидящего прямо на сцене, на голове высокая сверкающая корона. Он изображает пробуждение ото сна, театрально вскидывая руки. Сухо тянет Сиына вниз, чтобы тот сел на соседний стул. Через два места по диагонали на них с любопытством поглядывает девушка с зелеными крыльями феи. Сухо дружелюбно ей улыбается. Она улыбается в ответ и машет им рукой. Крылья подпрыгивают в такт ее движениям. Тем временем на сцене другая девушка в накидке из листьев наклоняется к коронованному парню и протягивает руку, поднимая его на ноги. Когда он встает, прожектор превращает его вьющиеся волосы в медный нимб. По общепринятым стандартам красоты он весьма невзрачный, но есть в его лице что-то неожиданно привлекательное – какое-то сияние. Парень декламирует по-английски: – Вы мне расскажите, как вы нашли мой след. Как вы спящей обнаружили меня, Среди смертных вместе не виня Девушка в листьях уводит его и они исчезают за кулисами. За сценой кто-то трубит в рог. – Прекрасно! Прекрасно! – из первого ряда встает дородный парень с бородой и в кожаном жилете – видимо, режиссер – и громко хлопает в ладоши. Немногочисленная публика тоже аплодирует. В подвальном помещении звук так себе, но аплодисменты явно искренние. Режиссер поворачивается к остальным актерам и указывает пальцем на сцену: – Давайте соберем всех участников первого акта, я хочу кое-что попробовать. Когда новая группа актеров выходит на сцену, девушка-фея наклоняется к Сухо и Сиыну: – Это займет некоторое время, – она закрывает сценарий, лежащий на коленях. Ее лицо покрыто зелеными блестками, а на щеках и лбу – яркие глянцевые пятна. – Режиссер Га очень придирчивый. Вам что-то нужно? Сухо кивает. – Ага, мы пытаемся кое-кого найти. Он раньше играл в этой труппе. Шин Чунчхоль. Девушка хмурится. Яркий грим делает ее лицо одновременно серьезным и комичным. – Я слышала о нем, но никогда не встречала. Хотите, отведу вас за кулисы? Поспрашивайте у «старичков‎». Они следуют за ней и ее подвижными крыльями через боковую дверь, которую она очень осторожно прикрывает за собой. Затем она проводит их в другой зал, разделенный на две части: одна часть от пола до потолка заполнена стеллажами, забитыми реквизитом, стойками с костюмами и разобранными декорациями. Другая представляет собой открытое пространство со столами и тренировочными матами. Здесь же находятся частично одетые актеры – большинство из них в пышных рубашках или бальных юбках. Кто-то сидит прямо на полу, кто-то за столами, но перед каждым стоит какая-то еда. При их приближении все замолкают. У Сиына громко урчит в животе и Сухо бросает на него быстрый удивленный взгляд. – Они ищут Шин Чунчхоля, – оповещает девушка-фея, а затем поворачивается к Сухо: – Вы фанаты, что ли? – Фанаты? Нет, нет. Он пропал с… он не появляется на работе, – поправляется он. – Прошло уже несколько дней, мы начинаем волноваться. – Видимо, это теплое местечко, раз его просто не уволили за прогулы, – с набитым сэндвичем ртом бормочет парень в мягкой красной шляпе. – Он наш друг, – внезапно вырывается у Сиына. – Хм. Но почему вы ищете его здесь? Чунчхоль не играет с нами уже больше двух лет. Сухо пожимает плечами. – Да где мы его только не искали, но все без толку. – Может, он не хочет, чтобы его нашли, – из-за двери, ведущей к сцене, разносится звучный мелодичный голос. Входит коронованный парень с медными волосами и все актеры тут же поворачиваются к нему. В их взглядах Сиын видит благоговейное уважение. У парня веснушки на носу, он немного нескладный и слишком тощий, но даже в желтушном флуоресцентном свете в нем читается что-то неземное. На его голове сверкает корона. Сухо смотрит на него скептически: – Может и нет, но будет лучше, если мы найдем его раньше, чем это сделает кто-то другой. Парень бросает на Сухо столь же скептический взгляд: – Ничего не знаю. Зато вы двое похожи на парочку головорезов, – вся труппа тут же вторит ему, тут и там раздаются «да» и «он прав»; актеры бросают на Сухо и Сиына неодобрительные взгляды. – Соджун-оппа прав. Кто вы, ребята? – упрямится босоногая девушка-фея, скрестив руки на своем тонком костюме. Сиын вздыхает. – Мы не головорезы. Мы из военной полиции, – он достает из кармана военный билет и показывает его сначала ей, потом всем остальным. Все это так нелепо, как будто он в каком-то шоу про полицейских, но, кажется, финт срабатывает. Актеры затихают. – Рядовой Шин дезертировал пару дней назад. В последний раз его видели в красной клетчатой ​​куртке. Глаза девушки-феи расширяются. Лица остальных членов труппы меняют выражение с гневного на беспокойство. Соджун поджимает губы. Он поднимает руку и снимает корону. – Ты хорошо знал Чунчхоля? – спрашивает Сухо. – Может быть, – Соджун явно злится. Кто-то из актеров хихикает, но под его раздраженным взглядом сразу затихает. Теперь очередь Сухо вздыхать. – Давай поговорим снаружи. +++ В коридоре Соджун садится прямо на стол, скрестив ноги. Он высокомерно задрал подбородок, в тоже время беспокойно покачивая в воздухе ногой, обутой в танцевальную туфлю. – Итак, – он сканируют глазами Сиына с ног до головы, затем Сухо, а потом опять возвращаются к Сиыну: – Даже если я примерно представляю, где он может быть, почему я должен помогать вам его искать? – Ты – гражданин Кореи, – Сухо скрещивает руки на груди, упрямо сжав челюсть. – Это твой долг. Соджун закатывает глаза. – Потому что, – добавляет Сиын, – мы пытаемся ему помочь. – Это то, что тебе приказано говорить? – Мы правда хотим ему помочь, – Сухо больше не хмурится, видимо, решив, что это бесполезно. Теперь он пытается быть искренним: – Если дезертир слишком долго находится в бегах, порой он может так сильно себя накрутить, что способен причинить себе вред. Мы пытаемся найти Чунчхоля до того, как это произойдет. Мы пытаемся его уберечь. – Да? А кто ты такой, чтобы решать, что безопасно, а что нет? – Он действительно друг, – говорит Сиын. Он не лжет. Лицо Соджуна становится еще более замкнутым, он сердито сжимает челюсть. На его бледной коже веснушки выделяются темными пятнами. – Простите, конечно, но я в этом сильно сомневаюсь. Зато он совершенно точно мой друг, а если кто-то настолько умный, как Чунчхоль, считает, что дезертирство лучше, чем служба в армии, я не буду с ним спорить. Он на мгновение замолкает, но когда ни Сиын, ни Сухо не произносят ни слова, продолжает: – Слушайте, из-за его деревенского акцента люди думают, что он тупой, но Чунчхоль правда очень умный парень. Уж точно намного умнее вас. И намного умнее меня. Никто не знает, что для него лучше, кроме самого Шин Чунчхоля. А если вы думаете, что знаете его, это лишний раз доказывает, что вы его совсем не знаете, – с каждым словом голос Соджуна становится резче. Выдержав паузу, он вздыхает: – Так вот теперь, когда я убедился, что вы ему не друзья, попробуйте еще раз объяснить мне, почему я должен вам помогать? С каждым словом Соджуна брови Сухо сходятся все ближе к переносице. За пухлой верхней губой мелькают белые зубы. Он уже открывает рот, чтобы ответить что-нибудь едкое, поэтому Сиын начинает говорить первым: – Если мы его не найдем, военные привлекут полицию Сеула, – говорит он. Сухо бросает на него раздраженный взгляд, но Сиын пытается изобразить сочувственное выражение лица, которое он много раз видел у Сухо. Ему нужно, чтобы Соджун ему доверился. – А чтобы армию не обвинили в его дезертирстве, его попытаются выставить его в дурном свете. Его наверняка покажут в новостях, а если это случится, то все узнают причину его побега. – Погодите-ка, – Соджун вопросительно склоняет голову. – Вы не сказали, почему Чунчхоль сбежал. – Рядовой Шин обвиняется в сексуальных домогательствах к сослуживцу, – припечатывает Сухо. Соджу перестает болтать ногой. – Он бы никогда этого не сделал! – Нет, не сделал бы, – Сиын знает, что сильно отклонился от привычного сценария, потому что Сухо хмурится, бросая раздраженные взгляды то на него, то на Соджуна, но Сиыну нужно донести до последнего свою мысль: – Почти наверняка все доносы были всего лишь ответными мерами. Я хочу поподробнее расспросить об этом Чунчхоля и докопаться до правды, но не могу, потому что он сбежал. – Ответными мерами? – задумчиво, почти мечтательно повторяет Соджун, затем смотрит на свою лежащую на столешнице руку. – В его взводе утверждают, что он гей. Его бывшая девушка тоже это подтвердила, – Сухо подходит немного ближе и Соджун снова переводит на него взгляд. – Это правда? У Соджуна немного подрагивает подбородок. Он резко выдыхает и садится прямо. Сухо вынужден сделать шаг назад, чтобы выйдя из его личного пространства. – Думаешь, в театре одни пидоры? – Нет, но... – Ага, именно так ты и думаешь, – Соджун внезапно звучит устало и очень расстроенно. – Если хотите узнать правду, придется спросить у Чунчхоля. А я понятия не имею, где он. Я не видел его с тех пор, как он подал документы на службу. Он устало встает и Сухо приходится сделать еще один шаг назад. Соджун стряхивает невидимую пыль со своих мягких штанов. – А теперь прошу меня извинить, пойду почирикаю с феями, – заканчивает он и отворачивается. Сиын рефлекторно тянется к его локтю, но в последний момент передумывает и останавливается с занесенной в ​​нескольких сантиметрах от него рукой. Соджун, словно почувствовав это, останавливается и оборачивается, окинув Сиына горьким выжидательным взглядом: – Да? – Дашь свой номер телефона на случай, если у нас появятся еще вопросы? Соджун поднимает бровь. Он изучает лицо Сиына, на мгновение задумавшись. – Пожалуй, нет, – говорит он и впервые за все время на его лице появляется намек на улыбку. – Спроси меня в следующий раз. Сиын в растерянности и, видимо, непонимание отражается у него на лице, потому что Соджун бросает на него еще один странный взгляд, который Сиын не может расшифровать. – Надеюсь, ты никогда его не поймаешь, рядовой Ён, – бросает он и удаляется назад по коридору, чтобы присоединиться к своей труппе. Сиын смотрит ему вслед. – Какой придурок, – говорит Сухо из-за его спины. – Он защищает своего друга. – Нет, он придурок. – Это ты придурок, – говорит Сиын, хотя в его голосе нет никакой злости. На один короткий миг в голове проносятся вопросы: почему он таскается за Сухо? Почему смиренно наблюдает, как тот флиртует с девушками, пытаясь найти зацепки в этом идиотском деле? Почему вообще пытается найти Чунчхоля и засунуть его обратно в клетку? Но уже слишком поздно останавливаться. – Ты наверняка проголодался. Давай где-нибудь поедим. +++ День выдался сухим и чистым, весеннее солнце отражается от всех поверхностей, сверкая как брызги шампанского на стекле и бетоне. Погода настолько приятная, что Сухо настаивает, чтобы они прошли восемь кварталов до закусочной в американском стиле, у которой, по его словам, хорошие отзывы. Большую часть пути он молчит. Через некоторое время Сиын ощущает укол вины. – Прости, – говорит он, уворачиваясь от парня, выгуливающего двух чихуахуа. – Ты не придурок. – Я знаю, – кивает Сухо. Затем продолжает: – Ты действительно думаешь, что Чунчхоль невиновен? Странный вопрос от человека вроде Сухо. Он из тех, кто умеет быстро считывать людей. И почти всегда оказывается прав. – Да, – после долгой паузы говорит Сиын. Некоторое время Сухо раздумывает над его ответом. Становится ветрено. Резкие порывы воздуха взъерошивают его волосы, откидывая их со лба. Наконец он кивает: – Хорошо. – Хорошо – что? – Хорошо, я согласен. Я тоже думаю, что он невиновен. О. Сиын на секунду зависает. Он смотрит вперед на длинные залитые солнцем кварталы. Вдалеке в поле его зрения появляется красно-желтая вывеска закусочной. – Что? Не думал, что я тебе поверю? – Сухо коротко толкает Сиына плечом. – Ты самый умный человек из всех, кого я знаю. Если ты считаешь, что он невиновен, значит, он невиновен. Когда Сиын не отвечает, он продолжает: – Ты заметил, как на тебя пялился Соджун? – Он не пялился. Сухо засовывает руки в карманы и смотрит на дорогу. – Пялился. – Может, мы его просто сильно выбесили. – Может, ага, – его слова звучат так, словно он уверен в обратном. – Думаю, я вел себя слегка как мудак. – Ага, именно, – соглашается Сиын. Сухо смеется, снова толкает его в плечо, а затем убегает вперед: – Давай, шевелись, я умираю с голоду! +++ Часа-пик уже практически закончился, поэтому закусочная заполнена лишь наполовину. Она совсем крошечная: двенадцать столиков внутри старого вагона теснятся рядом со стойкой; вывеска на стене гласит, что вагон был импортирован из США в 1960-х годах. Одинокая официантка бросает на Сухо благодарный взгляд и сажает их за столик у окна. Они кое-как умещаются за ним друг напротив друга. Места для двоих едва хватает, так что под столом они сталкиваются коленями. Сиын делает вид, что его это раздражает. – Я не должен был рассказывать ему все подробности дела, – говорит он. Сухо пожимает плечами: – Какая разница. Выбор оказался верным. Думаю, ты заставил Соджуна дважды подумать, – Сухо на минуту замолкает, затем продолжает: – Но ты должен быть осторожен. Мы в армии, поэтому должны хорошо выполнять свою работу, иначе нас накажут. Ты это лучше меня знаешь. Сиын хмурится, глядя в свое меню. – Мне наплевать, что думают в армии. – Да я вижу, что тебе плевать. Но я хочу, чтобы ты оставался здесь со мной, а не в камере или в старом паршивом взводе с идиотом-сержантом, так что как насчет того, чтобы просто притвориться, что тебе не плевать? Сиын долго его разглядывает. Сухо прав. Сидя за этим крошечным столиком, под которым они сталкиваются коленями и оттаптывают друг другу ноги, Сиын осознает, что в ситуации с Соджуном позволил эмоциям взять над собой верх. – Хорошо, – кивает Сиын. Сухо на секунду задерживает на нем взгляд, затем ухмыляется: – Хорошо, – говорит он. А затем бьет Сиына по голове ламинированным меню. – Чувак, до одури хочу сосисок. +++ Сиын успевает съесть половину своего омлета, а Сухо приговорить три четверти огромной порции вяленого мяса, когда у Сиына оживает телефон: Рё Санга во всей своей красе. Сухо ухмыляется с набитым ртом и самодовольно показывает Сиыну большой палец вверх, на что Сиын лишь закатывает глаза и отрезает еще один кусок омлета. Телефон снова вибрирует. – Ты не собираешься отвечать? – проглотив еду, уточняет Сухо. Сиын берет трубку. – Привет, – голос у Санги низкий и мелодичный. Сиын закрывает рукой другое ухо, чтобы заглушить шум кафе. – Привет, – здоровается он. – Пленки готовы. Я сделала несколько негативов. Заходи, когда будет возможность. Я буду здесь весь день. – Хорошо. Мы будем через… – он смотрит на Сухо. – Два часа? Сухо согласно кивает. – Увидимся, – Сиын слышит в ее голосе улыбку. – До встречи, – прощается он. Она первой вешает трубку. Сухо перестал жевать и теперь наблюдает за тем, как ест Сиын. – Хочешь пойти один? Нам не обязательно идти вдвоем, чтобы посмотреть пленки. Ты ей очень понравился. В выражении его лица есть что-то непонятное. Сиын качает головой. – Ты наверняка понравился ей больше, чем я. К тому же, чем ты собрался заниматься в мое отсутствие? – Сяду на автобус до Кванмён-дона и буду бродить там, выкрикивая имя Чунчхоля. – Не будь идиотом. Пойдем со мной. – Ладно, – ухмыляется Сухо. +++ Они видят Сангу через витрину фотолаборатории. Она сидит на табурете, подперев подбородок рукой и скрестив лодыжки на перекладине, и снова читает. – Ну что, нашла нашего пропавшего солдата, девушка-криминалист? – приветствует ее Сухо, толкая дверь внутрь. Санга поднимает глаза и улыбается. – Разве можно так обращаться к своему лучшему детективу? Сегодня она выглядит как панк. Ботинки на тяжелой платформе делают ее почти одного роста с Сиыном; они глухо стучат по полу, когда она ведет их в застекленную комнату за столом. Здесь полноценная фотолаборатория, заполненная оборудованием, контейнерами и инструментами. Все помещение пронизывает сильный химический запах. Он кислый, но странным образом приятный. Санга подтягивает к столу, на котором лежат коробочки с пленкой, табурет на колесиках. – Я так понимаю, что новых зацепок нет? – она жестом приглашает кого-нибудь из них сесть и Сухо подталкивает Сиына вперед. Тот послушно садится. – Практически нет, – говорит Сухо позади него. – Возможно, нам придется вернуться к его матери и попросить показать его школьный альбом. Если, конечно, к этому времени нас не отзовут обратно на базу. – Ммм. Ну, не знаю, поможет ли это. Стол, за которым сидит Сиын, на самом деле является частью какого-то фотооборудования. Громоздкая вертикальная часть, пожелтевшая клавиатура на плоской поверхности и древняя мышь. Монитор новый, но шнур за ним выглядит так, будто его подключили через два разных адаптера. Санга делает шаг в сторону, нажимает сзади на выключатель и все эта конструкция начинает мигать; где-то позади запускается вентилятор. – Это штука времен эпохи Чосон? – прищуривается Сухо. – Типа того. Она сканирует и инвертирует изображения, чтобы мы могли посмотреть, что на негативах, – она открывает одну из черно-серых коробочек, достает рулончик пленки и разворачивает его. – Она очень старая, поэтому не может хранить сканы, так что придется нам все отсматривать вживую. Ей требуется немало усилий, чтобы заправить первый рулон пленки в аппарат. Как только он оживает, она подтаскивает от другого стола еще один табурет вплотную к Сиыну, придвигается к нему вплотную и щелкает мышкой. Аппарат жужжит, понемногу втягивая в себя пленку. Санга сидит максимально близко. Сквозь запахи химикатов от нее исходит женственный цветочный аромат. – Готово, – говорит она, когда на экране появляется размытое изображение какого-то пейзажа. – Это первая пленка. Я не могу ее распечатать, так что если нужно, сфоткайте кадры на телефон. Она поворачивается к Сиыну и улыбается. Ее улыбка такая же заразительная, как у Сухо. Сиын решительно не улыбается в ответ. Санга показывает, как проматывать изображения, а затем передает ему мышь и клавиатуру. Вроде все просто, хотя и не слишком интуитивно понятно. Сиын быстро осваивает процесс и они втроем одну за другой просматривают фотографии Чунчхоля. На первой пленке только студийные снимки – в основном натюрморты из гнилых фруктов и увядающих цветов, снятые со всех мыслимых ракурсов. На второй пленке сплошные пейзажи, некоторые сняты явно где-то в походе. Ни на одной фотографии нет ни людей, ни зданий. А вот кадры с третьей пленке совсем другие. Похоже, что снято где-то в Сеуле. С первого взгляда видно, что эти фотографии очень личные. Шпана на углу улицы, рядом продавец еды с новорожденным ягненком в загоне. Продающая бижутерию старушка в платке беззубо улыбается в камеру; она чем-то неуловимо похожа на мать Чунчхоля. Курящий гангстер с мачете на поясе и младенцем на руках. На некоторых снимках развеваются флаги, вымпелы, баннеры – это атмосфера фестиваля, но все изображения сильно обрезаны. Нет никаких знаков, никакой символики, никаких узнаваемых достопримечательностей. Как будто Чунчхоль специально исключил все, что могло бы помочь опознать локацию. – Ого. Сразу видно, что он реально любит это место, – говорит Санга. Краем глаза Сиын замечает, что Сухо согласно кивает. Теперь, когда мысль озвучена, Сиын тоже все это видит: в снимках прослеживается почтение. Ракурсы придают достоинство и уважение всем персонажам независимо от их социального статуса. На одной из последних фотографий изображен помятый и грустный художник, торгующий на тротуаре своими картинами. Над художником возвышается угловая часть здания, украшенная металлической скульптурой льва. – Это где-то поблизости? – спрашивает Сиын у Санги, но она лишь пожимает плечами. Затем он чувствует теплую руку Сухо на своем плече. – Кажется, мне знакомо это место, – он наклоняется к ним обоим, чтобы рассмотреть поближе, и кладет другую руку между ними на стол. Сиын встречается взглядом с Сангой поверх его руки. Санга так и не отодвинулась, так что ее предплечье касается руки Сиына. Она снова ему улыбается. – Да, точно, – тон Сухо серьезен. – Я знаю, где это. Я пару раз доставлял туда еду. Это Итэвон. Сиын поднимает глаза и понимает, что Сухо смотрит на него сверху вниз. Они не произносят ни слова, но обоим понятно, что они сразу же отправятся туда. Приятно знать, что им снова не нужны слова, чтобы понимать друг друга. Рука Сухо исчезает, он делает шаг назад и снова остаются только Сиын и Санга. Остальные пленки ничем не примечательны. Очередные натюрморты и несколько пейзажей – возможно, где-то в окрестностях Ёнволя, но ни в одном кадре больше нет того благоговейного чувства, как на фотографиях с рынка. Когда они заканчивают просмотр фото, Санга спрашивает Сиына, хочет ли он забрать негативы. – Могу их упаковать, если хочешь. – Можешь подержать их у себя? Думаю, Чунчхоль будет рад. Вряд ли ему понравится, если они сгниют в военном архиве. Санга кивает и снова нежно ему улыбается. – Хорошо. Когда найдешь его, будет шанс их вернуть. Ее улыбка определенно заразительна. Сиын подумывает улыбнуться в ответ. Сухо прочищает горло. – Ладно. Замечательно. Что ж, теперь у нас есть зацепка, пусть и не очень хорошая. Сиын позвонит тебе, если нам снова понадобится помощь, да, Сиын-а? Сиын никак не реагирует, но Санга, похоже, все равно довольна. – Хорошо, – говорит она. – Я рада, что хоть немного смогла помочь. Они покидают ее, оставив убирать пленки обратно в маленькие черно-серые пластиковые футляры. – Эй, – кричит она им вслед, пока Сухо ведет Сиына к входной двери. – Расскажите потом, чем все закончится. – Расскажем, – не поворачиваясь, отвечает Сухо и машет ей телефоном. +++ Даже в четверг днем ​​Итэвон переливается всеми красками, дикий и свободный. Сиын много раз видел все это по телевизору, но в реальной жизни место впечатляет куда сильнее. Кварталы Итэвона забиты магазинчиками, торгующими всем подряд: от винтажной одежды до виниловых пластинок, от растений в связанных из макраме кашпо до секс-игрушек. В честь хорошей погоды двери всех магазинов широко распахнуты и из большинства из них льется музыка. Сиын слышит техно с наложенным хинди, R&B и даже что-то, что он смутно распознает как блюграсс. На каждом углу узких улочек рассыпаны лотки и тележки, торговцы всех национальностей готовят самую разную еду, запахи стоят просто умопомрачительные: карамелизированный сахар, карри, жареное мясо. Здесь чувствуешь себя словно внутри калейдоскопа. Сиын осознает, что ведет себя как турист, но не может перестать пялиться по сторонам. Идущий рядом Сухо, который вальяжно засунул руки в карманы, продолжает смотреть на него с явным весельем в глазах. – Что? – наконец спрашивает Сиын, хотя почти уверен, что знает ответ. – Ты правда никогда здесь не бывал? Сиын отрицательно качает головой, молча наблюдая, как какой-то человек в плюшевом кигуруми динозавра ныряет в обувной магазин. – Ночью здесь еще безумнее, – голос Сухо звучит почти благоговейно. Он хватает Сиына за руку и разворачивает его к боковой улочке. – Нам нужно пройти пару кварталов вверх. По мере того, как они продвигаются вглубь района, улицы становятся все у́же, а магазинчики – все более яркими и красочными. Наконец они оказываются на извилистой узкой улице с кирпичными зданиями. К одному из них приделана металлическая скульптура забавного льва – это точно улица с фотографий Чунчхоля. Здесь немного спокойнее – много закрытых баров и клубов, но все равно полно людей, которые снуют между магазинчиками с открытыми витринами, торгующими безделушками; и здесь намного ярче, чем на предыдущей улице, потому что абсолютно везде развешаны радужные флаги. Они украшают фасады магазинов, нарисованы на стенах и приклеены к окнам. Помимо радуг тут и там мелькают флаги с розовыми и фиолетовыми треугольниками, а также другие виды флагов, о значении которых Сиын может только догадываться. Он не удерживается и дважды оборачивается, когда они проходят мимо пары парней, держащихся за руки. Сиын тут же оглядывается на Сухо, чтобы оценить его реакцию, но тот отвлекся на гигантскую скульптуру коровы в стиле оп-арт в окне и не замечает парочку. Сиын не уверен, радоваться этому или нет. Чувство общности и свободы настолько ощутимо, что вполне логично, что Чунчхолю здесь нравилось. Это место совершенно особенное и Сиын хочет провалиться в него, как Алиса в кроличью нору, но им предстоит работать. – Ладно, – говорит Сухо. – Пора завести друзей. Он одаривает Сиына милой легкой улыбкой и они идут дальше. Они работают последовательно: останавливаются у каждого магазина, показывают фотографию Чунчхоля и спрашивают, знает ли кто-нибудь этого парня, и так до конца улицы. В каждом квартале находятся вещи, изображенные на фотографиях: бетонная завитушка здесь, ржавая петля там. Сиын насчитывает по меньшей мере десять разных мест, которые совпадают со снимками. Когда магазины заканчиваются, а дальше начинаются склады и жилые помещения, они возвращаются в начало и начинают обходить противоположную сторону улицы. Сиын замечает еще два совпадения, которые они не заметили с другого ракурса: скрытая на обратной стороне рекламного щита фреска со звездой регги и стойка со специями и железными столами в неприметном переулке. Когда они возвращаются к началу, их охватывает чувство безнадежности: здесь мало кто помнит Чунчхоля, а те, кто помнит, говорят, что давно его не видели. Сухо на грани отчаяния. Он подпрыгивает на носках, нетерпеливо перебирая ногами, пока они без особых результатов опрашивают несколько последних продавцов. Он снова хмурится. – Эй, я проголодался, – говорит Сиын. На самом деле он не голоден. Сухо переводит на него удивленный взгляд, затем хмурое выражение исчезает с его лица и он снова улыбается: – Я тоже. Но сначала проверим тележку с бижутерией. У тележки не оказывается беззубой женщины в платке с фотографий Чунчхоля. Вместо нее безделушками торгует молодой парень. Вычурные золотые серьги-кольца переливаются на фоне его темной кожи, а на рубашке шелкографией нарисована огромная роза. Он качает головой, глядя на фотографию Чунчхоля, но когда Сухо спрашивает, где можно вкусно поесть, отвечает на безупречном корейском: – Кафе Руми. Пройдете квартал в ту сторону и поверните налево, – изящным жестом он указывает в сторону: – Ближневосточная еда. Там можно долго сидеть, если постоянно заказывать чай. – Спасибо, – благодарит Сухо. Он действительно выглядит благодарным, одаривая парня искренней усталой улыбкой. А Сиын вдруг ощущает такую странную легкость, что кланяется и тоже улыбается парню. Когда они чуть отходят, Сухо бросает на него пристальный взгляд: – Что это было? – Что именно? Сухо раздраженно выдыхает через нос, но потом просто смеется. – Неважно. +++ В кафе Руми довольно многолюдно. Сухо выбирает столик у окна и почтенная хозяйка приносит им две чашки крепкого дешевого чая. Взглянув на фотографию, она, кажется, смутно припоминает Чунчхоля, но не совсем уверена, поэтому Сухо просто благодарит ее за уделенное время и заказывает какую-то дорогую, пропитанную медом сладость. – Боооже, мои ноги меня убивают, – стонет он, вытягивая их под столом, случайно пнув Сиына. У Сиына тоже болят ноги, они буквально горят, но он все равно пинает Сухо в ответ, тем самым заработав ответную улыбку во все тридцать два. Десерт Сухо выглядит восхитительно. Сиын не голоден, но аппетитный хруст, с которым Сухо втыкает в него вилку, заставляет его задуматься, а не стоит ли тоже что-нибудь заказать. Он отпивает свой чай – темный, сладкий, идеальный. – Не думаю, что Чунчхоль сюда зайдет, – замечает он. – Здесь слишком дорого. Сухо пожимает плечами и продолжает жевать, поглядывая на людей за окном. – Знаю. Но если он снова не воспользуется своей картой, то у нас больше ничего нет. Они синхронно вздыхают. – Наверное, стоит сообщить на базу, – через несколько мгновений говорит Сухо. – Сказать Джэхо, что мы в тупике. – Ага, – соглашается Сиын. Но никто из них ничего не предпринимают. Они так и сидят, наслаждаясь спокойной тишиной. Солнце над Итэвоном становится золотым, заливая верхушки зданий своим светом. Все – от витрин до прохожих – тонет в золотых лучах. Сидеть здесь, рядом с Сухо, глядя в окно на хаотичный мир, утопающий в красоте, удивительным образом умиротворяет. В груди прорастает зернышко счастья. Сиын ловит себя на мысли, что был бы не против вот так гулять с Сухо по сверкающему Итэвону, сидеть с ним в кафе, пахнущих кардамоном и кофе – до конца своей жизни. – О чем задумался? – Сухо снова пинает Сиына под столом. Сиын пинает его в ответ. – Ни о чем, – лжет он. Сухо слабо улыбается, отворачиваясь к окну, но ногу не убирает. Так и прижимается под столом лодыжкой к ноге Сиына. – Мне все нравится. Имею ввиду, делать эту работу вместе с тобой. Даже если мы не найдем Чунчхоля, все равно это намного лучше, чем жизнь на базе, да? Все существо Сиына сосредоточено на прикосновении к своей ноге. Икру обвивают щупальца жара. «Мне тоже‎, – безумно думает он. – Мне тоже, мне тоже, мне тоже». – Хорошо, что ты не против напарника в моем лице, – говорит он вслух. – Серьезно? Я очень рад, что ты согласился на эту работу, – Сухо пытается отпить свой чай, но промахивается, немного проливает и смущенно вытирает подбородок. – Я уж думал, вдруг ты меня ненавидишь, раз так и не пришел ко мне. Сиын смотрит на него огромными глазами, открыв рот. Это предположение так возмутительно далеко от правды, что от шока он едва не рассказывает правду, выплескивая все слова, что копятся внутри годами. Слова, которые с каждым случайным прикосновением, с каждым нежным движением руки в ​​его волосах, с каждым кусочком еды, которой Сухо пытается его накормить, всплывают все ближе и ближе к поверхности. Все слова застревают в горле. Сухо смеется, небрежно махнув рукой. – Все нормально. Не нужно оправдываться. Я знаю, что у тебя было полно своих проблем. Ты был занят получением степени в области бизнеса. Сиын захлопывает рот. – Откуда ты… – Когда меня вызвали на твои поиски, мне дали твое личное дело. Я прочитал его. Прости, – он снова выглядит смущенным. – И Ёнъи как-то обмолвилась, что тебе несладко пришлось в той исправительной школе. У Сиына снова отвисает челюсть. – Ты общаешься с Ёнъи? Сухо пожимает плечами и снова смотрит в окно. – Она пишет мне примерно раз в год. Она и бабушка были единственными, кто приходил навестить меня в больнице. Сиын сам нарвался. Он заслуживает того, чтобы вина снова заполнила его сердце до краев. Он кладет руку на грудь и с силой надавливает, словно может засунуть вину поглубже. – Каково это было? – Что, быть в коме? Было странно. Казалось, что большую часть времени я просто не существую и ничего не происходит. Но, думаю, порой я видел сны. Мне снились странные вещи. Страшные вещи. Грустные вещи, – Сухо морщится от воспоминаний. – Но выйти из этого состояния оказалось еще хуже. Долгое время никто не замечал, что я очнулся, а я не мог двигаться или говорить. Ужасно хотелось пить. Потом тоже было тяжело. Мне пришлось заново учиться есть и ходить. Случались припадки, – он поднимает руку и наблюдает, как она дрожит. – Некий урон определенно был нанесен. Сиын хочет стереть с его лица опущенные уголки губ. – Может, и так, но ты все еще сильный. И ты стал сержантом, – на это Сухо лишь закатывает глаза, но Сиын продолжает: – И ты нравишься девушкам. Сухо только смеется. – Ага, как и ты, книжный червь. Когда это ты стал таким красивым? Сиын изумленно на него таращится. – Не притворяйся, что не знаешь. В колледже девушки наверняка не давали тебе проходу, – он бросает на Сиына притворно ревнивый взгляд, а затем нехорошо прищуривается: – Эй. Почему ты не захотел встретиться с Сангой наедине? На гражданке тебя ждет подружка, да? Сиын с трудом сглатывает. Надо придумать, что соврать, при этом не соврав. Разговор явно переходит на тему, к которой он не готов. – Нет, – наконец говорит он. – Меня никто не ждет. Он чувствует, как горит лицо, а сердце колотится в горле, пытаясь вырваться наружу. – А тебя кто-то ждет? Сухо расплывается в улыбке: – Не-а. Я встречался с парой девушек, но ничего серьезного. Я прекратил все отношения, когда поступил на службу. Впереди два года, подумал я, может произойти все, что угодно… и армия убивает, – он цепляет преувеличенно напускное выражение лица. – Тяжело так долго обходиться без секса, да? Сиын не знает, что чувствует по этому поводу: укол боли, жар, холод, счастье, тошноту? Чай ощущается в желудке свинцовой тяжестью. Лицо горит. – Ага, – вот и все что он может прохрипеть пересохшим горлом. – Точно. Сухо проверяет время на своем телефоне. – Ладно. Я позвоню Джэхо. Скорее всего, сегодня вечером он посадит нас на автобус до базы, – он вздыхает, снова смотрит в окно, а затем встает, чтобы расплатиться за чай. – Все равно у нас почти закончились деньги. Наверное, это к лучшему. Хозяйка приносит счет и пока Сухо отсчитывает монеты, Сиын бросает последний долгий взгляд на Итэвон. И обещает себе, что после дембеля обязательно сюда вернется. Он хочет надышаться напоследок, прежде чем придется уйти. Он окидывает взглядом магазинчики, улицу, предзакатное небо, здания, людей. Спешащего через пешеходный переход парня с дико выглядящей татуировкой на шее. – Сухо! – зовет Сиын, но времени на объяснения нет. Он выбегает за дверь и уже на полпути слышит, как Сухо его окликает его. +++ Парень с татуировкой на шее – в памяти всплывает имя: Тэкён – одет в черную футболку с надписью STAFF на спине. Он движется быстро и явно куда-то торопится. Он проходит по боковой улочке и сворачивает за угол. Не обращая внимания на усталость и горящие ноги, Сиын бросается за ним, стараясь не упустить. Он догоняет его тридцать секунд спустя, свернув за тот же угол, и видит, что на полквартала дальше Тэкён пробирается через скопление уличных лотков. Вечер выдался оживленным и потерять парня в толпе легче легкого, но столпотворение одновременно скрывает и присутствие Сиына. Он держится как можно дальше, стараясь не потерять его из виду. Это работает еще пару кварталов, а затем, в одно мгновение, крепкая фигура Тэкёна куда-то исчезает. Сиын в панике топчется на месте, пока не понимает, что свернул с тротуара в пустой переулок. На фоне унылых стен футболка Тэкёна мелькает короткими вспышками черного и белого. Сиын прячется в тенях наступивших сумерек, а его тихие шаги заглушает шум кондиционеров и мусорных контейнеров, которыми наполнен переулок. Он движется быстро и скрытно, прижимаясь к стенам, чтобы догнать свою цель. В конце концов он сокращает дистанцию достаточно, чтобы расслышать впереди едва слышные за шумом вентиляции шаги Тэкёна. Тот уверенно подходит прямо к тупику и останавливается перед большой безликой кирпичной стеной. Сиын на секунду замирает в тени мусорного контейнера, затем осторожно выглядывает. Он понятия не имеет, что будет делать, если догонит парня. Ему явно не сравниться с Тэкёном по силе, к тому же он слишком устал. Затем Тэкён стучит в незаметную глазу дверь. Она сливается по цвету с кирпичной стеной. – Рядовой Ён, – раздается над ухом сердитый голос Сухо, а его теплая рука ложится на плечо. – Какого хрена? – Тсссс, – Сиын прикладывает палец к губам. Вместе они наблюдают, как дверь открывается и Тэкён исчезает внутри. Над ней нет никакой вывески, совершенно ничего, что подсказало бы, что это за место, но на их глазах в тусклом переулке загорается единственная фиолетовая лампочка. +++ Парень с розой на рубашке все еще торчит у своей тележки. Когда они подходят, он как раз убирает бижутерию и сворачивает лоток. Он снова дружелюбно им улыбается. – Как вам Руми? – Отличное место, – Сиын не лжет, это действительно так. – Не знаешь, что за дверь в переулке в паре кварталов отсюда? С фиолетовой лампочкой. Парень широко распахивает глаза и взволнованно на них пялится. – Это ночной клуб. У него нет названия. В основном туда ходят такие люди, как мы, – он окидывает их многозначительным взглядом и Сиын сначала не понимает, что тот имеет в виду, но когда до него доходит смысл этиъ слов, его окатывает ледяным ужасом. Он уже в панике открывает рот, готовый то ли начать извиняться перед Сухо, то ли поправить парня, то ли… он не знает, что… Но Сухо лишь спокойно улыбается. – Мы стучали, но никто не открыл. – Ага. Они пока закрыты, откроются чуть позже. Сиын рад, что на улице темнеет. Он надеется, что Сухо не видит, как сильно он покраснел. – Мы видели, как туда зашел один парень в футболке персонала, – для добавляет говорит он. Парень натягивает на плечи отделанную бахромой шаль, пнув замок на колесе своей тележки. – Наверное, охрана. – Ладно, – кивнув, благодарит Сухо. – Большое спасибо. – Без проблем. Отличного вечера, – парень затаскивает сложенную тележку внутрь магазинчика. – Мы отличная пара, а? – ухмыляется Сухо и Сиын поворачивается, чтобы посмотреть на него. Сухо снова смеется и пихает его локтем. Он шутит, конечно, шутит, но это настолько близко к тому, чего хочет Сиын, что становится больно. – Перестань, – Сиын отпихивает его от себя. – А что, тебе настолько неловко, что тебя могут со мной увидеть? Я не настолько плох, – смеется Сухо, а Сиын до такой степени нервный и раздраженный, что едва не ляпает «ты – нет, а вот я – да», но Сухо уже на него не смотрит, задумчиво поглядывая в сторону переулка. Сиын судорожно выдыхает. – Может, просто подождем, пока откроется клуб? – спрашивает он. – Даже если мы подождем, нас не пустят туда в таком виде, – Сухо с жалостью оглядывает Сиына с ног до головы, брезгливо дернув его за толстовку. – Но у меня есть идея. Одной рукой он хватает Сиына за запястье, а другой выуживает из кармана телефон. – Что за идея? – уточняет Сиын. Он позволяет себя тащить, но замедляет шаги ровно настолько, чтобы Сухо усилил хватку. Сиын наслаждается этим ощущением, хотя его измученное тело молит о пощаде и вообще не хочет двигаться. – Увидишь, – Сухо оглядывается через плечо, одной рукой отправляя кому-то сообщение. – Только постарайся вести себя как крутой парень. Или просто молчи, если это слишком сложная задача для такого задрота. – Не попробуешь – не узнаешь, – на автомате отвечает Сиын. Все его мысли сосредоточены на горячей хватке вокруг запястья. Сухо снова смеется и увлекает его в неоновую ночь. +++ Сухо приводит их к зданию в нескольких кварталах от активной части района, в облагороженной промышленной зоне. Когда он проходят через тяжелую противопожарную дверь рядом с погрузочной платформой, звук их шагов отрикошечивает от темного стекла и шлакоблоков. Внутри абсолютно пустой серый вестибюль, если не считать ветхого стула и единственную лампочку, тускло освещающую бетонный пол. Пока они поднимаются на темном скрипучем грузовом лифте на восьмой этаж, Сиын приходит к выводу, что когда-то это здание было фабрикой. Двери лифта выпускают их в очередной гулкий бетонный зал. Его лишь местами освещают несколько гудящих флуоресцентных ламп, в самом помещении сильно пахнет аэрозольной краской. Пока Сухо ведет Сиына мимо ряда металлических противопожарных дверей, источник запаха становится очевиден – все стены разрисованы огромными граффити: мультяшные лица и яркие нечитаемые буквы, состоящие из завитков и изгибов; большинство из них на английском, некоторые нет. Один из рисунков перетекает со стены на пол – под ногами Сиына вьются изящные завитушки и красные линии. Сухо стучит в дверь с номером 806. Через несколько мгновений ее открывает невероятно высокий парень в мешковатых джинсах и оверсайзной толстовке с капюшоном, позади него из квартиры доносится тяжелый рэп. Он держит одну руку на дверной ручке, хмуро поглядывая сквозь очки в толстой оправе на Сухо. В крыле его длинного носа сверкает серебряное колечко. Он выглядит очень сердитым. Сухо сверлит его точно таким же злым взглядом: – Майк, – цедит он сквозь зубы. Майк издает раздраженный звук. – Так ты теперь сержант? – Меня заставили. Я об этом не просил. Майк хмурится еще сильнее, но затем крепко обнимает Сухо. Тот обнимает его в ответ и несколько раз похлопывает по плечу, прежде чем отпустить. – Поверить не могу, что вижу тебя впервые после дембеля, а ты уже просишь меня об одолжении, – выражение его лица говорит о том, что он еще как в это верит и на самом деле не имеет ничего против. – Ага. Я безумно занят. По непонятной причине люди просто ненавидят службу в армии и все время пытаются удрать, – Сухо морщит нос. – Прости, что не позвонил. Надо было, конечно. Майк кивает, все еще поджимая губы в притворном раздражении. – Да, надо было, – затем он разражается ласковым смехом и поворачивается боком, чтобы пропустить их внутрь. Комната за дверью оказывается огромной бетонной коробкой с кучей проводов и воздуховодов под потолком. Пол завален холстами, мольбертами, тканевыми защитными чехлами, стопками поддонов и рулонами проволочной сетки. Часть этой сетки обернута вокруг деревянного каркаса, который, видимо, вскоре превратится в скульптуру. Напротив двери – ряд массивных застекленных окон, которые выполняют функцию внешней стены. За ними открывается захватывающий вид на ночной Итэвон. Сиын испытывает почти непреодолимое желание пойти и выглянуть в окно, но Сухо притягивает его к себе и обнимает за плечи. – Это мой старый друг и новый напарник – рядовой Ён Сиын. Мы знакомы со старшей школы. Когда он произносит «старшая школа», взгляд Майка становится острым и он оглядывает Сиына с ног до головы. Видимо, он в курсе про кому. Сухо встряхивает Сиына за плечи. – Сиын-сси, это Майк. Поздоровайся. Когда я только начинал служить, он был руководителем нашей группы. Он научил меня куче всякой херни. Майк снова беззаботно смеется. – А то! Приятно познакомиться, рядовой Ён. – Привет, – послушно отвечает Сиын. Сухо отпускает Сиына, чтобы тот мог пожать Майку руку. – Короче, у нас только что появилась зацепка. Нам нужно попасть в клуб и желательно бесплатно. – О, – Майк удивленно поднимает свои густые брови. – Так вот почему ты сразу вспомнил обо мне. – Да. Прости, – тон Сухо становится неуверенным и извиняющимся. Майк только снова смеется: – Да я прикалываюсь. Все нормально. Многое изменилось с тех пор, как ты был здесь в последний раз. +++ «Многое изменилось‎» касается одежды. Майк проводит их мимо сваленных в кучу кресел-мешков и выключает на проигрывателе, стоящем на сложенных ящиках из-под молока, музыку. Часть студии занавешена портьерой и Майк отодвигает тяжелую ткань в сторону, приглашая их пройти внутрь. Сиын подныривает под его руку и оказывается в фотостудии. Вспомогательное освещение падает на огромный серый фотофон, закрепленный на потолке и раскатанный по полу. С боку от него стоят многоярусные стойки со всевозможной одеждой: с вешалок торчат перья и ленты, повсюду шелк, кружева и яркие ткани. Рядом с этим буйным беспорядком кое-как пристроилась передвижная лестница. – Носки и прочее барахло в ящиках. Повседневная мужская одежда на третьей стойке. По-возможности берите дешевые вещи, они снизу, – Майк бросает на Сухо многозначительный взгляд и протягивает ему ключ: – Запри дверь, когда будете уходить, ладно? – Ты уверен, что не хочешь пойти с нами? – Сухо берет ключ, поигрывая бровями. – У того заведения даже нет названия. Майк отмахивается от него своей огромной рукой: – Нет, мне нужно в кофейню. Сонхи сегодня на смене одна, а там становится многолюдно. Я забежал домой только чтобы впустить вас. – Ладно. Все равно я получил от тебя все, что нужно. Это куда круче, чем просто встретиться за бокалом пива. – Я знал, что я нравлюсь тебе только из-за одежды, – Майк отпускает портьеру и Сиын слышит его удаляющиеся шаги. – В следующий раз сразу пиши моим шмоткам, а не мне. – Договорились, – бросает Сухо через плечо, но все его внимание уже приковано к вешалкам с одеждой. Он касается пальцами какого-то блестящего рукава. – Черт, только посмотри на эту штуку. +++ Они по очереди принимают душ в по-спартански чистой ванной, спрятанной за ширмой. Когда посвежевший и чувствующий себя в сто раз бодрее Сиын появляется в зале, Сухо подзывает его к себе, параллельно снимая какие-то вещи с вешалок. – Вот, примерь это, – он протягивает ему рубашку. Сиын разворачивает ее перед собой… – Не-а, ни за что! – Сухо резко выхватывает ее и вешает обратно на вешалку. В конце концов Сиын оказывается одет в странную блеклую футболку. Ткань настолько тонкая, что делает ее почти прозрачной. Сухо заставляет его надеть сверху нечто с таким невообразимым количеством дырок, что оно просто не имеет права называться настоящим свитером. Еще он дает Сиыну пару слишком узких черных джинсов, но других подходящего размера у Майка нет, а Сухо говорит, что он в них хорошо смотрится, так что… Со второй – поморщившись, отмечает Сиын – стойки Сухо берет белую рубашку и темно-синюю спортивную ветровку, которая плотно облегает его плечи. В сочетании с парой найденных им брюк весь наряд делает его визуально еще выше и тоньше. Его старые кроссовки выглядят с этим нарядом неуместно, но он находит пару ярко-розовых носков, которые каким-то причудливым образом делают этот контраст умышленным. Сиын наблюдает, как Сухо подходит к напольному зеркалу. Он крутится перед ним, проверяя, все ли хорошо сидит. – Вроде неплохо смотрится, – комментирует Сиын и, к его удивлению, Сухо с ним соглашается. Как только вопрос с одеждой решен, Сухо тоже подводит Сиына к зеркалу. Он наносит на пальцы немного липкой субстанции и укладывает ему волосы, придавая прическе намеренно небрежный вид. – Мило, – закончив, выносит вердикт Сухо, и смешно морщит нос. Сиыну приходится сдерживаться, чтобы не коснуться уложенных прядей. – Это правда необходимо? – он все еще чувствует пальцы Сухо в своих волосах. Кожу головы покалывает. – Угу, – кивает Сухо. Теперь он укладывает волосы себе, поглядывая на Сиына в отражении. Сиын видит, как на шее, под расстегнутой верхней пуговицы его рубашки, бьется пульс. – Нас не впустят, если мы будем похожи на обсосов. К тому же, девчонкам такое нравится. – Это гей-клуб. Сухо рассеянно кивает. – Гей-клубы – лучшее место, чтобы подцепить девчонок. Сиын проводит ладонью по своему свитеру и просовывает пару пальцев в дырки. Футболка под ним обладает завораживающей текстурой. Она сшита из гладкой синтетической ткани, которая ощущается на коже влажной и вызывает приятное трепетное чувство. – Я думал, мы идем туда работать. Сухо заканчивает укладывать волосы. – Да, но мы же можем заодно и повеселиться. К тому же, как давно ты не трахался? Ты так и не сказал. Требуется некоторое время, чтобы смысл вопроса достиг мозга. Кровь приливает к лицу, сегодняшние утренние переживания внезапно выходят на первый план и Сиын просто стоит и таращится на Сухо. Выражение лица Сухо меняется. Кажется, до него доходит, что он ляпнул что-то не то, поэтому он смущенно отводит взгляд. – Прости, ладно? У меня тоже долго никого не было, – он прочищает горло и застегивает одну из манжет. – Неплохо бы немного развлечься. Мы день и ночь пашем как проклятые. Даже ребята на базе отдыхают. Он замолкает и начинает застегивать второй манжет. Сухо явно собирается замять тему и Сиын должен почувствовать облегчение. Ему следует поступить также, но слово уже срываются с языка, он не знает, как и почему, и не успевает себя остановить: – Никогда, – тихо выдыхает он. Но недостаточно тихо. Сухо прекращает возиться со своей одеждой и нахмуривается. Затем подходит ближе, кладет руку ему на плечо и вдруг оказывается с Сиыном лицом к лицу. – Что ты сказал? Сиын не хочет повторять. Он хочет оттолкнуть руку Сухо, убежать и где-нибудь спрятаться. Он сглатывает, ощущая, как стыд разъедает глаза, но уже слишком поздно. Сухо слишком близко и слишком пристально разглядывает его своими потемневшими глазами. – Сиын-а. Сиын вздыхает и снова шепчет: – Никогда. У меня никогда не было секса. Сухо на секунду задумывается, а затем глубоко втягивает носом воздух. Сиын изо всех сил старается не отвернуться и не разорвать зрительный контакт. Сколько раз он смотрел на тех, кто хочет его убить? Сколько раз он отказывался уступать? Но именно сейчас он застыл в полной нерешительности. Наконец Сухо медленно кивает. – Ладно, – он не смеется и это хорошо. – Может, сегодня вечером все изменится, – выражение его лица смягчается и он коротко похлопывает Сиына по щеке, осматривая его одежду. – Серьезно, ты хорошо выглядишь. Мы повеселимся. Я могу быть твоим вторым пилотом. …а затем Сухо улыбается так широко, ярко и мило, что сердце Сиына делает тошнотворное сальто, прежде чем раненой птицей устремиться на пол. «Да твою ж!».