два палача

Пока они ели удон, вокруг стало еще оживленнее. Толпа вокруг киоска с лапшой состоит в основном из местных жителей с зонтами, но по мере приближения к Pinkette ситуация меняется – на улице встречается все больше промокших бизнесменов в развязанных галстуках, которые держат над головами портфели, пытаясь укрыться ими от дождя; все больше девушек в обтягивающей одежде с призывным видом стоят вдоль стен. Фасад клуба все еще абсолютно непроницаемый, он словно давит атмосферой тревоги; тяжелая деревянная дверь ведет в столь же мрачный интерьер. Наперерез им, явно желая перехватить, уже спешит одетая в черное хостесс. Большая часть Pinkette тонет во тьме у нее за спиной. Все поверхности, которые успевает увидеть Сиын, тоже окрашены в черный. Лучи прожекторов, возникающие словно из ниоткуда, превращают кожаные кабинки и стеклянные столы в плавающие островки едкого света. Из скрытых углублений льется яркое свечение розового неона, усиливая ощущение невесомого отчуждения; смешивая с тихим гулом разговоров, негромко звучит легкая музыка, – Могу я вам чем-то помочь? – голос хостесс отрывистый и холодный. Ее тон намекает, что она предпочла бы сделать что угодно, только не помогать им. – Прайя здесь? – Сухо цепляет дежурную улыбку. Хостесс не особенно высокая и не выглядит сильной, но что-то в ее накрахмаленном, сшитом на заказ платье подразумевает власть. Она недовольно выгибает тонкую бровь и сверлит их взглядом. – Может быть, – многозначительно взглянув на их одежду, она продолжает: – А может и нет. Шестьдесят за столик. При этих словах она презрительно кривит губы. Сиын еле сдерживает иррациональный порыв одернуть толстовку, но Сухо, похоже, не парится. Он стоит, засунув руки в карманы и откинув голову назад, и выглядит так, будто постоянно ходит в подобные места. Вся его поза говорит о том, что дешевая ветровка и грязные Nike – это его осознанный выбор, сделанный исключительно для того, чтобы позлить своих оппонентов. – Без проблем, – небрежно кивнув, он отсчитывает шестьдесят тысяч слегка мятыми купюрами, затем вытаскивает еще десять тысяч и кладет их в ее ожидающую ладонь. – За ее время. Рот женщины цинично кривится. – Мы предлагаем только беседу. Если хотите большего, решайте вопрос с ней лично. – Нас интересует только беседа. – Уверена, что так и есть, – она явно им не верит, но машет ладонью в сторону главного зала. – Сюда. Они следуют за ней в маленькую тускло освещенную кабинку в самом углу – явно еще один безмолвный упрек в сторону их одежды. – Вот меню с напитками, – она осторожно кладет пару черных пластиковых меню на зеркальную столешницу. – Сегодня вечером Прайя обучает новенькую, но я скажу ей, что вы здесь. Не даю никаких гарантий. Она коротко и безразлично кланяется и исчезает в темноте. По мраморному полу сурово стучат высокие каблуки. Как только она уходит, Сухо начинает трясти под столом коленом, задевая Сиына. Он открывает меню, тут же морщится, взглянув на цены, закрывает его и отодвигает на другой край стола. – Хорошее место, – прохладно замечает он. Сиын оглядывается. Еще рано, поэтому посетителей не так много, почти все столы пусты. Лишь несколько кабинок заняты служащими в костюмах, которые наливают себе первую за вечер выпивку. Рядом с каждым из этих мужчин одна или две скучающие девушки. Вот откуда Pinkette получил свое название: каждая девушка одета в безупречный наряд французской горничной, а головы увенчаны ярко-розовым париком. Девушки могут быть разных национальностей, но сказать наверняка невозможно – костюмы делают их практически идентичными. Сиыну они представляются в виде косяка рыб, избегающих хищников благодаря своей взаимозаменяемости. В круге света на другом конце зала появляется хостесс с подносом шампанского и бокалами. Она останавливается у кожаной кабинки и здоровается с каким-то бизнесменом. Мужчина большой и круглый, больше ста килограммов живого веса, одетый в дорогой на вид, но плохо сидящий костюм. По обе стороны от него сидят розоволосые горничные: справа – оживленная девушка с косичками. Она снисходительно смеется и беззаботно болтает в воздухе ногами. Слева от мужчины сидит вторая – более тихая девушка, ее ноги сведены вместе, руки сложены на коленях. Хостесс ставит перед ними бутылку и три фужера, а затем наклоняется, что-то шепнув девушке с косичками. Сиын видит, как она тайком кладет ей что-то в карман кружевного белого фартука. – Это Прайя, – говорит Сухо. Когда хостесс исчезает в темноте, внимание Прайи на мгновение переключается на Сухо и Сиына. Один мимолетный взгляд фиксирует их присутствие, затем она снова переключается на клиента. Улыбнувшись, она что-то тихо ему говорит, а он в ответ слишком громко смеется глубоким хриплым смехом. Он уже прилично набрался и с трудом удерживает голову прямо. Сиын слышит, как он что-то невнятно ей говорит, наверняка это что-то непристойное, но с такого расстояния ни слова не разобрать. Затем мужчина обнимает обеих девушек и начинает поглаживать, его руки скользят по их телам, сминая кружево на платьях. Прайя, кажется, этого даже не замечает или ей просто все равно, зато новенькая вся сжимается в комок, сгорбив плечи в попытке защититься. Мужчина улыбается еще шире. Сиын видит, что его взгляд становится острее. – Отвратительно, – шепчет Сухо. Мимо них с пустым подносом проходит хостесс и прежде чем вернуться обратно к бару, она резко наклоняется к Сухо и бросает на ходу: – Она подойдет, когда сможет. Хостесс движется так же целеустремленно, как и прежде, но слегка хмурит брови – видимо, ее беспокоит ситуация, которая сейчас складывается позади нее. Оглянувшись, Сиын понимает, что все выглядит еще хуже. Толстяк не отпустил ни одну из девушек, но сейчас полностью развернулся к новенькой и вторгается в ее личное пространство. Она вся дрожит и пытается налить ему в бокал шампанское; бутылка едва не выскальзывает из рук. Улыбка Прайи остается такой же милой, но теперь взгляд холодный и острый. «Вот та девушка с камеры наблюдения», – рассеянно думает Сиын. Она кладет ладонь на руку мужчины и выставляет напоказ грудь, явно пытаясь привлечь его внимание, но безуспешно. Он целиком сосредоточен на страхе новенькой, словно чует его физически. – Иди сюда, – говорит толстяк достаточно громко, чтобы перекрыть музыку, и одной массивной рукой грубо затягивает новенькую к себе на колени. Прайя почти забыта. – Я тебя не обижу. Толстяк снова громко и нахально смеется. Новенькая так и застывает верхом на его круглом бедре. Ее лицо скрыто вьющимся розовым париком, но напряжение угадывается в каждом окаменевшем мускуле. Одной рукой она все еще сжимает бутылку, стоящую на столе, а другой царапает свои сетчатые чулки, впившись покрытыми черным лаком ногтями в колено. От отвращения при взгляде на эту картину кожа Сиына покрывается мурашками. В памяти всплывают смутные воспоминания о синяках на руках Чунчхоля. – Нам остановить его? – звучит куда яростнее, чем Сиын собирался. Когда он переводит взгляд на Сухо, то обнаруживает, что тот смотрит на него удивленно, широко распахнув глаза. – Ты... ты хочешь вмешаться в чужие проблемы? Сиын пожимает плечами. Какое-то время они пялятся друг на друга. – А ты действительно изменился, – наконец говорит Сухо и слегка качает головой. – Если хочешь помочь, мы можем, но... Что бы он ни собирался сказать, его прерывает звон бьющегося стекла и чей-то крик. Сиын поворачивается как раз вовремя, чтобы увидеть, как толстяк сбрасывает новенькую с колен прямо на пол. Она неловко приземляется на задницу, осколки бокалов разлетаются в стороны, а взбешенный клиент возвышается над ней, слегка покачиваясь. Его штаны облиты шампанским, лицо красное от злости. – Сука! – выплевывает он. Все лица в тускло освещенном баре поворачиваются в их сторону. Тихий гул разговоров смолкает, слышится только медленная музыка. Сиын не осознает, что вскочил на ноги, пока Сухо не оказывается рядом. Сердцебиение замедляется, тело охватывает спокойствие. Сиын готов… но между толстяком и новенькой уже вклинивается Прайя. – Приношу свои извинения, – она больше не улыбается, сложив руки в мольбе. Это умно в самом тупом самоотверженном смысле. Ее лицо и язык тела говорят о раскаянии, но при этом она преграждает ему проход. – Ынджи новенькая. Пожалуйста, простите меня за то, что я плохо ее обучила, – говорит она, склонившись в поклоне. – Она сделала это нарочно! – толстяк брызжет слюной, которая сверкает в свете клубных софитов. – Пожалуйста. Я обязательно хорошенько ее обучу, – косички на голове Прайи опускаются еще ниже; это поза глубокого подчинения, но она твердо стоит на ногах, упираясь каблуками в осколки стекла. – Это моя вина. Простите! Бизнесмен хмурится. – Мне не нужны твои извинения, мне нужны ее! Она испортила мой костюм! – он с отвращением смотрит вниз и театральным жестом стряхивает с себя остатки шампанского, а затем трясет мокрыми пальцами перед лицом Прайи. Она даже не вздрагивает. – Я понимаю, господин. Она на моей ответственности, поэтому я оплачу вам химчистку. Ынджи, иди и приведи себя в порядок, – Прайя наклоняется, одной рукой поднимает с пола Ынджи, и пихает ее в сторону дальнего угла зала. Ынджи одного с ней роста, но выглядит как маленький испуганный ребенок. Пошатаваясь на каблуках, она исчезает за одной из дверей. Ее розовые локоны подпрыгивают при каждом шаге. Лицо толстяка искажается, когда он, качнувшись вперед, смотрит ей вслед, словно собирается последовать за ней, но Прайя подходит еще ближе и тянется к его руке. – Как насчет того, чтобы я все вам компенсировала… Она замолкает на полуслове, когда клиент выбрасывает вперед руку и хватает ее за косички. Прайя рефлекторно отшатывается, скользит каблуками по луже шампанского, ее заносит в сторону и парик остается в руке толстяка, обнажив ее короткие темные волосы. Толстяк несколько секунд смотрит на свою руку, затем, осыпая Прайю проклятиями, отбрасывает парик в сторону. Пора действовать. Сиын одновременно видит все, что происходит вокруг: шокированные и напуганные лица других посетителей и хостесс. Парик, улетающий в темноту. Руки толстяка сжимаются в кулаки, один локоть только начинает уходить назад. Прайя вздрагивает, готовясь получить удар. Боковым зрением Сиын замечает, как одна из хостесс достает телефон и начинает лихорадочно набирать номер. Справа от него напрягается Сухо, готовясь броситься вперед. Между двумя ударами сердца тело Сиына приходит в движение. За долю секунды он оказывается рядом с ними. Лицо Прайи выражает крайнюю степень удивления, разгневанный толстяк непонимающе хмурится, а Сиын уже бросается к их столу. Одним плавным движением он сгребает со стола бутылку шампанского, замахиваясь ею... Толстяк на удивление ловко делает шаг назад, по дуге уходя от удара, но так и надо. Сиын и не собирался попадать. Он обрывает рывок вперед, останавливается между ними, широко расставив ноги, и резко приседает. Даже споткнувшись, бизнесмен злобно смеется и явно гордится тем, что сумел избежать удара. Он очень быстро восстанавливает равновесие и делает шаг обратно к Сиыну, расправив плечи. Сиын крепче сжимает бутылку шампанского, мысленно прикидывая, сможет ли он нанести ею достаточно урона, чтобы быстро закончить этот бой… Как в сцене из какого-нибудь боевика кто-то хлопает толстяка сзади по плечу. Он неуклюже поворачивается и словно в нелепой замедленной съемке получает удар в лицо от Сухо. Парень разворачивается на сто восемьдесят градусов, схватившись за нос и сгибается пополам, а по его руке, рукаву пиджака и рубашке стекает кровавый ручей. – Ублюдок, – бормочет он. – Ублюдок! Выглядит почти комично. Во все стороны разлетаются капли крови и слюны. За одним из столов раздается смешок, за другим звучат насмешки. Все в зале видят, что толстяка уделали. За спиной Сухо к ним спешит хостесс с двумя здоровенными вышибалами. – Черт, – Сухо трясет рукой и криво усмехается Сиыну. – У парня крепкая голова. +++ Как только за вышибалами и истекающим кровью бизнесменом захлопывается входная дверь, Сухо поворачивается к Прайе: – Ты в порядке? Она на него даже не смотрит. На ее симпатичном лице отражается гнев, губы напряжены. Прайя все еще смотрит на дверь. Снаружи толстяк что-то неразборчиво кричит вышибалам. – Я в порядке, – наконец говорит Прайя. – Не считая того, что я только что потеряла богатого клиента. Если бы вы не вмешивались, может, я и смогла бы его успокоить. Вы кем себя возомнили? Рыцарями в сияющих доспехах? Она хмурится, окидывая их взглядом. – Ты Чантара Прайя, верно? – Сухо протягивает ей ладонь для рукопожатия, но Прайя игнорирует ее, высокомерно вскинув подбородок. – А вам какое дело? – Мы надеялись, что вы уделите нам несколько минут, – Сухо убирает руку и неуверенно улыбается, но Прайя только закатывает глаза и начинает осматривать пол под ногами. – Ну, те жалкие чаевые, которые вы прислали, дали бы вам пять минут, но я думаю, что вы уже отняли у меня куда больше времени, – склонив голову, она проталкивается мимо Сиына. Позади него у кабинки валяется парик, который сейчас представляет собой жалкое розовое месиво. Она поднимает его, отряхивает и начинает вытаскивать из него куски стекла и клочки пыли. – Как бы то ни было, если вы вдруг не заметили, я сейчас по уши в дерьме. Поищите себе другую горничную, раз уж вам так нужна компания на вечер. – Нет, нет. Дело вовсе не в этом, – голос Сухо все еще звучит мягко, он явно осторожничает. – Мы пытались связаться с тобой, но номер был отключен. Руки Прайи ненадолго замирают. Ее черные глаза становятся просто огромными, а черное платье делает ее похожей на парящий в темноте клуба портрет. – Я сменила его в прошлом месяце. – Потому что рассталась со своим парнем? – спрашивает Сиын, а Прайя бросает на него горький взгляд. – С женихом. И это не ваше дело. – Нет, не наше, только вот рядовой Шин пропал три дня назад и мы пытаемся его найти, – говорит Сухо. Он все еще слишком вежливый. Прайя сужает глаза. – Мы? – Военная полиция, – решительно говорит Сиын. Сухо заметно морщится, но Сиын продолжает: – Твой бывший жених – дезертир. При слове «полиция» лицо Прайи застывает. Сначала она бросает взгляд на дверь, потом на хостесс, которая в этот момент достает из-за бара чистящие средства. Мгновение Сиын думает, что Прайя собирается их выгнать, но, кажется, передумывает. Она выпрямляется, последний раз встряхивает парик и засовывает его в карман фартука. – Понятно, – говорит она еще тише и снова погружается в раздумья. – Хорошо. Спрашивайте. – Когда ты в последний раз видела Чунчхоля? – спрашивает Сухо. – Где-то на Рождество. Мы расстались. – Это случилось, когда ты навещала его на базе? – Мгм, – кивает Прайя. – На видеозаписи вы выглядели так, будто все еще вместе. Его мать думает, что вы до сих пор встречаетесь. При упоминании матери Чунчхоля Прайя опускает плечи и вздыхает. – Он не рассказывает своей маме такие вещи. А я не вмешиваюсь в их отношения. С метлой и совком подходит другая хостесс. – Стоимость шампанского и бокалов будет вычтена из твоей зарплаты, – говорит подошедшая девушка, впихивая в руки Прайи инвентарь. – А Боён и Токсу получат свою долю за то, что вышвырнули того толстяка. Прайя выглядит рассерженной, но кивает. – Ладно. Хостесс разворачивается и идет обратно к бару. Сейчас ее каблуки звучат еще более зловеще, чем раньше. Прайя вздыхает и начинает подметать осколки. Она выглядит очень странно: на высоких каблуках и в причудливом наряде, склонившись над метлой – одновременно сильная и слабая, испуганная и непокорная. Сухо опускается на колени, чтобы помочь ей с совком, и у Сиына вдруг возникает иррациональное желание тоже помочь. Он отталкивает ботинком осколок мокрого окровавленного стекла. – Чунчхоль не намекал, что собирается дезертировать? – уточняет Сухо, пока она заметает осколок Сиына в общую кучку, а затем в совок. – Нет. Сиын отходит в сторону, освобождая ей дорогу, когда она подходит ближе, заметая еще больше осколков. – Ваш разрыв как-то связан с ситуацией в его подразделении? – этот вопрос он задает ее затылку. Прайя вдруг начинает подметать медленнее, затем совсем останавливается. – Какая ситуация? – На него донесли о сексуальных домогательствах, – говорит Сухо и на секунду замолкает. – Ты когда-нибудь ловила его на чем-то подобном? Прайя не двигается, не отвечает, но и не возобновляет свое занятие. Она размышляет. Может, она не уловила смысла слов Сухо? – В его взводе говорят, что он гей. Вы из-за этого расстались? – прямо спрашивает Сиын. При этих словах Прайя крепко сжимает ручку метлы, блестящие черные ногти впиваются в ладони, но затем она с усилием расслабляет их, разочарованно выдыхает и снова начинает подметать. – Это имеет какое-то значение? – Может и да. Она снова вздыхает. – Мы расстались, потому что оказалось, что я не в его вкусе, что бы это ни значило. И он тот еще мудак, раз не сказал мне раньше. Мы… – метла замирает на середине движения. – Мы собирались пожениться. После армии он собирался найти хорошую работу и помочь мне получить визу. А теперь я застряла на этой работе, – она сердито машет в сторону других хостесс: – Пока не заработаю достаточно денег, чтобы вернуться домой, – когда она поднимает глаза, в них стоят слезы, а губы подрагивают: – Знаете, сколько стоит перелет на Пхукет? Сухо сочувственно качает головой. Прайя сердито вдыхает через нос. – В любом случае, я не знаю, что еще вы хотите от меня услышать, – она начинает в два раза энергичнее махать метлой, но даже не смотрит на то, что делает. Сухо убирает с ее пути полный совок, чтобы она его случайно не опрокинула. – Прости. Мы не хотели тебя расстраивать, – говорит он, бросив на Сиына беспомощный взгляд, прежде чем снова повернуться к ней. – Можешь рассказать нам о местах, где Чунчхоль может прятаться? Где он обычно тусуется? – Нет, – Прайя яростно трясет головой, словно пытается избавиться от любых мыслей о бывшем женихе. – Может, он шляется по докам, чтобы снять какого-нибудь парня. Я не знаю и мне плевать. У Сиына в кармане резко начинает звонить телефон. На экране высвечивается имя рядового Ким Джэхо. Сиын отходит немного в сторону, чтобы ответить на звонок. Хостесс бросает на него злобный взгляд, но он ее игнорирует. – Черт, наконец-то хоть кто-то ответил! – орет Ким, как только Сиын принимает звонок. – Я трижды пытался дозвониться до Сухо. – Он разговаривает с бывшей невестой рядового Шина. – Ну так скажи ему, чтобы взял ее номер, он в этом хорош. Вам двоим нужно как можно быстрее добраться до Дэрима. Мы только что получили совпадение по военному билету рядового Шина. Он использовал его в магазине. Я отправлю вам адрес по дороге. Давайте, давайте, давайте, – он звучит так взволнованно, что едва ли не кричит. – И скажи сержанту Ану, что ему нужно чаще отвечать на свой чертов телефон! Не дожидаясь ответа, рядовой Ким сбрасывает звонок. Перед тем, как убрать телефон в карман, Сиын несколько секунд пялится на погасший экран. Вернувшись к кабинке, он обнаруживает, что метла прислонена к столику, а забытый совок валяется на полу. Сухо сидит, низко склонившись к Прайе, и нежно похлопывает ее по плечу. Она рыдает, в перерывах между всхлипами вытирая лицо барными салфетками. Сухо выглядит совершенно растерянным. Когда Сиын приближается, он умоляюще распахивает глаза. – Нам нужно идти, – говорит Сиын. – У рядового Кима есть наводка о местонахождении рядового Шина. Где-то в Дэриме. Лицо Сухо выражает: «О, господи, спасибо». Вслух он говорит: – Прайя, мне жаль. Мне правда очень жаль. Позвони нам, если Чунчхоль объявится, – он выглядит готовым выбежать из клуба на спринтерской скорости. – Дэрим? – Прайя шмыгает носом, но затем кивает и сердито добавляет, закрыв лицо руками: – Надеюсь, вы его поймаете и посадите в тюрьму. Я его ненавижу. Надеюсь, он сдохнет. Она выплевывает последнее слово, как будто оно ядовитое, но тут же начинает икать, а затем снова срывается в рыдания. – Хорошо. Спасибо, – Сухо кладет перед ней на стол клочок бумаги со своим номером и похлопывает ее по трясущемуся плечу, затем хватает Сиына за запястье и тянет к выходу, но Сиын отстраняется. – У меня еще один вопрос. Прайя поднимает на него заплаканное лицо, комкая в руках салфетку. – Чунчхоль когда-нибудь дарил тебе дорогие подарки? Например, драгоценности. Она хмурится, потом отрицательно качает головой: – Он всегда был нищим. Сиын как можно вежливее кланяется ей и наконец позволяет Сухо вытащить себя за дверь. +++ Срочность рядового Кима означает, что надо брать такси и ехать через весь город, собрав по дороге все возможные пробки, которые образовались из-за дождя. Сухо морщится, глядя на цену на счетчике. Час спустя дождь прекращается, а они оказываются в заброшенном районе на западе Дэрима. В округе в основном одни закрытые автомастерские и грязные на вид забегаловки, но нужный магазин выделяется среди них тем, насколько он действительно отталкивающий: над дверью нет вывески, только выцветший зеленый тент с рваными краями, сквозь которой протекает дождевая вода, а тусклое витринное стекло мерзкого коричневого цвета в куче сырых грязных кирпичей. Зайдя туда, они обнаруживают, что внутри магазин выглядит еще хуже, чем снаружи. Какая-то захламленная затхлая пещера с запятнанным потолком и неработающими через одну флуоресцентными лампами над головой. Желтоватый свет неравномерно падает на полки с просроченными консервами и несвежими закусками. Повсюду – на полках, на продуктах, в трещинах линолеума – толстым слоем лежит пыль. – Привет, – Сухо здоровается с тощим грязным кассиром за стойкой. – Мы ищем парня, который был здесь пару часов назад. Кассир отрывает взгляд от комикса и затягивается сигаретой. – Окей. Это не сильно сужает круг поиска, – слова вылетают вместе с облаком дыма. Сухо хмурится и снова пробует: – Для оплаты он использовал свой военный билет. Кассир какое-то время раздумывает, снова затягиваясь. – Несколько парней покупали сигареты. Еще один купил проездной на автобус. – Погоди-ка… – Сухо достает фотографию Чунчхоля и протягивает ее кассиру: – Этот парень? Возможно, он был в красной клетчатой куртке. Тот долго смотрит на них, подозрительно прищурившись. – Вы копы? – Нет, просто… – Сухо оглядывается на Сиына. – Мы его друзья. Он пропал, а мы пытаемся ему помочь. – Ага, конечно, – парень задумчиво тушит сигарету в пластиковой пепельнице, стоящей на стойке, но затем, кажется, решает, что ему плевать на все тонкости этой ситуации. – Парень, который купил проездной на автобус, был в красно-черной куртке. Но на лице была маска, так что... – Это он, – Сухо поднимает бровь. – Есть идеи, куда он пошел? Парень упрямо смотрит на них: – Наверное, хотел успеть на автобус. – А как насчет записей с ваших камер видеонаблюдения? – спрашивает Сиын. – Можно их посмотреть? – Нет, – кассир снова утыкается в комикс и переворачивает страницу. – У вас тут реально нет камер? – Сухо все еще пытается быть вежливым, но его терпение явно на исходе. День выдался долгим. – Совсем никаких? – Порой проще вести дела, когда люди знают, что их не снимают. – Разве вы не хотите чувствовать себя в безопасности? При этих словах кассир бросает на Сухо озадаченный взгляд и многозначительно кладет руку на рукоятку бейсбольной биты у стойки. – Ага. Вот теперь Сухо действительно злится: руки сжимаются в кулаки, спина выпрямляется, принимая властную позу, и он уже открывает рот, чтобы ее продемонстрировать, но кассир снова поднимает на него взгляд: – Ооо, – лениво тянет он. – Тому парню были нужны наличные для проездного. Может, его засняла камера банкомата. Он снова сует сигарету в рот и возвращается к чтению комикса. +++ Банкомат находится прямо за углом, под мерцающей люминесцентной лампой. Он тоже старый и обшарпанный. Потертый пластик и металл с едва читаемым, покрытым царапинами экраном. На объективе камеры липкое пятно от какого-то соуса. Сиын находит на полу среди других скомканный чек: время 20:37, сорок пять тысяч вон. Наверняка от него никакой пользы, но он все равно на всякий случай убирает его в карман. Сухо бросает на него брезгливый взгляд, но вслух говорит только: – Может, получится заставить Джэхо вручить ордер компании, которая обслуживает эти банкоматы. +++ На случай, если Чунчхоль все еще где-то поблизости, они проверяют все три автобусные остановки в этом районе. На двух ближайших остановках ни души, а на третьей, где останавливается экспресс до Кванмён-дон, под залитым дождем козырьком стоит только пустая пивная банка и валяется несколько мокрых окурков, поэтому они идут обратно к магазину. В основном, потому что им больше некуда идти. Сухо продолжает толкать Сиына в плечо своим, превращая это в игру. Сиын не просит его прекратить, хотя теплое наэлектризованное ощущение каждый раз заставляет его вздрагивать. – Интересно, почему Шин встречался с Прайей, если он гей? – размышляет Сухо. Он разглядывает темные пустые улицы и мертвые окна дневных магазинчиков. Одну сторону его лица освещает синий неоновый свет, теплый оранжевый свет уличных фонарей танцует в его волосах и Сиын снова не может отвести от него взгляд. Он ничего не может с собой поделать. Вся тяжесть его чувств снова начинает давить на глаза и лезть на язык. «Нет‎». Он пожимает плечами: – Люди часто совершают бессмысленные поступки. – Да, я тоже так думаю, – Сухо разворачивается и начинает идти спиной вперед и лицом к Сиыну, каким-то образом умудрившись не наступить ни в одну лужу, хотя даже не смотрит, куда идет. – Может, он делал это ради прикрытия? 8-й взвод из-за своих подозрений ужасно с ним обращался, так что я понимаю, почему он пытался все скрыть, – прядь влажных волос прилипла ко лбу. Задумчивый взгляд. – Но Прайя, конечно, красотка. Она убила на него кучу времени. Или, может, это он убил на нее кучу времени. Внезапно он замедляется, а потом и вовсе останавливается, вглядываясь в конец улицы. Через несколько секунд он заметно оживляется и указывает вперед. Сиын поворачивается и видит через дорогу потрепанный на вид круглосуточный фитнес-центр. – Даже если Шин уехал на автобусе в Кванмён-дон, он по-любому сначала заскочил сюда, – говорит Сухо. – Сколько дней прошло с тех пор, как он сбежал? – Три. – У него еще меньше денег, чем у нас. Ему наверняка уже нужен душ. Пошли. Сухо обнимает Сиына за плечи и тащит его через дорогу. +++ Просто так попасть Зал Большого Гёна не удается. Дверь заперта, но внутри за маленьким дешевым столом они видят администратора. Она впускает их, когда Сухо машет ей через стекло. – Могу я вам чем-то помочь? Она одета в леопардовый спортивный костюм и очень короткую парку с бейджиком, на котором написано «Хиджин». Она улыбается Сухо, перекатывая жвачку между идеальными белыми зубами. Как и многие женщины, с которыми они сегодня говорили, она вообще не замечает Сиына. – Мы пытаемся кое-кого найти, – Сухо слегка кивает Сиыну и тот кладет на стол фотографию Чунчхоля, придвинув ее к девушке двумя пальцами. – Его зовут Шин Чунчхоль, – говорит ей Сухо. – Он пропал несколько дней назад. Мы подумали, что он мог сюда заглянуть, чтобы освежиться. Хиджин недолго изучает фотографию, а потом разглядывает их с серьезным выражением лица. Ее серьги-кольца покачиваются у лица. – Если он и был, то не сегодня. Я вижу всех посетителей и проверяю удостоверения личности. – Он мог заходить вчера? – Вчера работала другая девушка. Давайте я проверю журналы, – очень длинными ногтями Хиджин листает пластиковую папку, заполненную отдельными листами. В них колонки неряшливо написанных от руки имен, время прихода и ухода. Наконец она вздыхает: – Не, Шин Чунчхоля в списках нет. – Над входом есть камера видеонаблюдения? – уточняет Сиын. Хиджин поднимает бровь, надувая жвачкой пузырь. Уголки ее рта дергаются. – Да. – Мы можем посмотреть записи? – Сухо улыбается своей улыбкой обслуживания клиентов, с надеждой приподняв брови. Хиджин немного хмурится, но затем ее взгляд светлеет и она расплывается в снисходительной улыбке. Она подается вперед, положив локти на стол, и явно демонстрирует свое декольте. – Может быть, – Хиджин смотрит на Сухо: – А что я получу взамен? Раздражение ошпаривает Сиыну затылок волной покалывающего жара, но Сухо только смеется. Хиджин тоже смеется высоким мелодичным смехом. – Я шучу. У меня все равно есть парень. Давай я отведу тебя к Большому Гён-оппе. Он тут занимается всей этой ерундой с безопасностью. +++ Они следуют за ней по бетонному полу через двойные двери, ведущие в спортзал. Несмотря на поздний час здесь много народу. Тут и завсегдатаи, и спортсмены, которые зашли потренить после работы. Лязг тренажеров эхом отражается от гофрированного потолка. На изношенном с заклеенными изолентой канатами ринге спаррингует пара парней в боксерских перчатках. Сиын задумывается, не чувствует ли Сухо себя здесь дискомфортно, но тот едва ли удостаивает их взглядом. В дальнем конце зала стоят силовые скамьи и несколько диванчиков. На скамейках развалилась компания парней в спортивных костюмах, некоторые из них без особого энтузиазма тягают гантели. Это явно завсегдатаи и, понимает Сиын, когда замечает их одинаковые татуировки, состоят в банде. Между ними и остальной частью спортзала почтительное пустое пространство, которое Хиджин просто игнорирует. Она топает в своих кроссовках на танкетке прямо в их сторону и подводит Сиына и Сухо к огромному мускулистому парню, который делает жим лежа. – Оппа, – зовет Хиджин, чавкая жвачкой. – Эти парни просят видео с наших камер наблюдения. Говорят, что не копы. Слово «копы» действует на окружающих как брошенный камень. Все вокруг напрягаются и сверлят их подозрительными взглядами. Большой Гён продолжает отжиматься, но Сиын видит, как он слегка кивает Хиджин подбородком. Она поворачивается к ним: – Вам придется немного подождать. Он тренируется для соревнований. Потусуйтесь пока тут. Она одаривает Сухо яркой улыбкой, на прощание игриво пригрозив пальцем. Гангстеры продолжают сверлить их взглядами, так что Сиын инстинктивно готовится к драке. Сердцебиение, как обычно, начинает замедляться, но Сухо реагирует быстрее: – Чёрт, – говорит он ближайшему бандиту, который развалился на одном из диванчиков. – Ты смог бы поднять такой вес? Я точно нет. Брови сидящего на диване взлетают вверх и он пожимает плечами. У него на шее татуировка банды; когда он двигается, чернильные линии причудливо извиваются на коже. – Не зря же он босс. – Точно, – Сухо ухмыляется ему, сверкнув своей фальшивой улыбкой. Сиын уверен, что это не сработает… Парень улыбается в ответ. Сиын изо всех сил пытается сдержать недоверчивый фырк: оказывается, улыбка действует не только на девушек, но и на парней. Сиын без понятия, как Сухо это делает. Он тихо выдыхает, заставляя себя расслабиться. Тренировка Большого Гёна, по ощущениям, длится вечно. Это банальное доминирование – ему плевать на Сиына и Сухо, но ему нужно, чтобы они это понимали. Сиына это не напрягает, ему просто скучно. Сухо, видимо, тоже не парится, он стоит и болтает с парнями, сидящими на диване, о брендах обуви. Несколько других завсегдатаев встречаются с Сиыном взглядом, пока он осматривает зал, но большинство его просто игнорируют. Все они выглядят как полнейшие отморозки, но все равно обходят босса стороной – видимо, потенциальные клиенты и прихлебатели. Наконец, Большой Гён садится и вытирает полотенцем раскрасневшееся лицо. Его помощник, которого он называет Инбом, протягивает ему стакан с чем-то, похожим на ледяной латте. На Сиына накатывает редкий приступ веселья: на контрасте с огромными руками Инбома стакан кофе смотрится просто крошечным. Он похож на носорога, подающего чай. – Ладно, – на удивление приветливым тоном говорит Гён. – Раз вы не копы, чего вы хотите? Сухо показывает свой военный билет и честно, без недомолвок рассказывает про дезертирство рядового Шина. Он даже не утруждается добавить обычную байку о том, что они пытаются найти Чунчхоля, пока с ним не случилось что-то плохое. Он просто объясняет, что у них приказ его вернуть. – Потом у меня дембель, – без обиняков заканчивает он. – Я просто пытаюсь закончить службу и свалить наконец из армии. Большой Гён кивает, не выказав никакой неприязни, поэтому Сухо дает Сиыну знак, который означает «покажи этому милому человеку, кого мы ищем» – и это тоже часть игры. Таким образом Сухо показывает Гёну, что достоин уважения, потому что у него есть подчиненный. Сиын послушно протягивает фотографию. Гён рассматривает ее какое-то время, затем оглядывается на своих шестерок. Все тут же улавливают намек и собираются вокруг, чтобы тоже рассмотреть фотографию. – Нет. Не думаю, что я его знаю, – говорит тот, что сидел на диване. – Не, точно не знаешь, Тэкён. И я тоже, – говорит другой парень с полностью забитым карпами рукавом. Сразу все парни начинают галдеть одновременно. Они похожи на стаю птиц, поедающих мух со шкуры носорога. Они галдят до тех пор, пока Большой Гён не прочищает горло, успокаивающе взмахнув рукой. Все сразу замолкают. Лицо Гёна ничего не выражает, но Сиын подозревает, что тот слегка раздражен. – Джиу, узнаешь его? – спрашивает Гён парня с набитыми на руке карпами. – Он ходил сюда в прошлом году, – говорит Джиу. – Всегда поздно вечером, когда я уже заканчивал свою смену. Реально мелкий пацан. Тощий. Я думал, он помрет прямо на тренажере, но он работал как проклятый. Он мне нравился, – заканчивает он с широкой улыбкой, показывая золотые зубы. Остальные утвердительно шушукается. Сухо кивает, указывает через плечо пальцем на входную дверь. – Сегодня его картой воспользовались в банкомате через дорогу. Мы думаем, что он мог зайти принять душ. Скорее всего сейчас он живет на улице. – Мы можем проверить записи с камер, – говорит Инбом. Это первые слова, которые он произносит за все время. Все смотрят на него с удивлением на лицах, но Большой Гён лишь согласно кивает. Когда он встает со скамьи, то оказывается таким же огромным в высоту, каким казался в ширину. Он прилично возвышается над Сиыном и Сухо и лишь немного ниже Инбома. Им обоим приходится протискиваться в узкий дверной проем подсобки, забитой ковриками и полотенцами. Затем Сиына и Сухо проводят в крошечный тесный офис, где на захламленном столе стоит пожелтевший монитор и древний компьютер. Гён садится и начинает рыться в разбросанных по столу бумагах в поисках мышки. – Хотите, я поищу видео, господин? – спрашивает Инбом, но Гён качает головой: – Не, я сам. Инбом встает позади Сиына и Сухо, и они втроем наблюдает, как Большой Гён просматривает папки и файлы. Инбом пытается втянуть плечи, чтобы не сталкиваться с Сухо. Сиын прижимается спиной к полке. Вчетвером здесь до нелепого тесно. Момент затягивается. – Куда опять переместили каталог? – через минуту спрашивает Гён. – В папке appdata. Я добавил ярлык на рабочий стол, – Инбом наклоняется, указывая на экран. – А, вот он, – кивает Гён. Загруженное видео все в помехах. Оно плохого качества, с низкой частотой кадров, а банкомат даже не виден – в кадр помещается только территория перед спортзалом. Гён пролистывает видео за сегодняшний день, за вчерашний и на всякий случай за пару дней до этого: бесконечный зернистый черно-белый повтор входящих и выходящих парней. В какой-то момент появляется изображение второго администратора – другая девушка, одетая в стиле первой, но не видно никого в клетчатой ​​куртке или в военной форме. Так или иначе, никто из посетителей не оказывается рядовым Шином. Сухо горячо благодарит Большого Гёна и извиняется за то, что потратил его время. Тот лишь пожимает плечами: – Все нормально. Здесь все равно скучновато. Инбом молча им кивает. Хиджин ловит их по пути из зала и протягивает Сухо ярко-оранжевый стикер. – На случай, если тебе понадобится дополнительная информация, – она подмигивает. – Спасибо, – благодарит Сухо. Сиын быстро отворачивается, но успевает заметить, как Сухо прячет стикер с номером телефона в карман. +++ На полпути к последней за этот вечер автобусной остановке снова начинается дождь. Последние четыре квартала они пробегают бегом, но все равно недостаточно быстро – когда они добираются до остановки, у обоих промокшие штанины, а толстовку Сиына можно выжимать. Сухо суетится вокруг него, стряхивая с его плеч влагу. – Чёрт. Стремное место, – говорит он, снова кладя ладонь Сиыну на плечо и смахивая еще немного капель. Стремное? Сиын не может скрыть удивления и заставляет себя посмотреть Сухо в глаза, а не туда, где из-под промокшего воротника футболки выглядывают влажные ключицы. – Ты испугался? – А ты нет? Ты вообще видел этих качков? Они могли убить нас обоих, – в холодном влажном воздухе его дыхание вырывается белым облачком. Сиын завороженно наблюдает, как оно быстро рассеивается, одновременно пытаясь сформулировать, что именно он хотел сказать. – Я не говорил, что мне не было страшно, – начинает он. – Просто ты не выглядел испуганным. – Я хорошо держу лицо, когда это необходимо. Ты тут не единственный, кто чему-то научился за последние шесть лет, – Сухо приподнимает бровь, хватает Сиына за толстовку и игриво встряхивает: – Боже, ты выглядишь как мокрый кот. Надо было заставить тебя надеть куртку. Сиын только тупо кивает, позволяя себе насладиться мимолетным прикосновением пальцев к своей груди, прежде чем тот отстранится. – Блин, надеюсь, автобус скоро придет, – устало улыбается Сухо, глядя на дорогу. Его веки тяжелеют, словно он с трудом удерживает глаза открытыми. – Это был долгий день. – Да, – говорит Сиын, сопротивляясь желанию потереть показывающую кожу на груди, где только что были пальцы Сухо. Да. Очень долгий. +++ Номер в дешевом отеле все еще ждет их. – Среды тянутся бесконечно, – зевая, ворчит администратор. – Вот дерьмо, – ругается Сухо, убирая в карман тот же заклеенный скотчем ключ. Сиын вопросительно на него смотрит, но Сухо лишь отмахивается: – Забыл, что сегодня среда. Когда они открывают дверь в номер, он не выглядит так, будто в нем убирались – кровать все еще разобрана, шторы полуоткрыты. Сухо, похоже, этого не замечает. Как и вчера вечером, он просто бросает рюкзак на покрывало. – Мне нужно проверить сообщения. Хочешь, спущусь в вестибюль, чтобы не мешать? Сиын думает о всех девушках, которых они встретили за день… обо всех пяти сотнях. Соседка с кухонным полотенцем, фотографы-ботаны, администратор. Даже Санга. В глазах нарастает давление. – Все нормально, – говорит он. – Мне нужно освежиться. Он запирается в ванной, снимает мокрую верхнюю одежду и развешивает ее на полотенцесушителе. Он таскался в этих штанах и толстовке два изнурительных дня. В самое ближайшее время придется найти способ где-то постирать. В этом отеле определенно нет удобств. Сиын моет руки, лицо и шею. Он использует шершавое полотенце – то же самое, каким пользовался утром, – чтобы высушить мокрые от дождя волосы. В зеркале отражается его военная стрижка: короткие волосы торчат во все стороны, как иглы у дикобраза; он приглаживает их пальцами. Под глазами круги, нос и щеки покраснели от холода, но его почему-то все это совершенно не волнует. Может, дело в освещении, но Сиын чувствует, что выглядит по-другому. Конечно, он измотан и, возможно, немного зол, но на лицо словно светится. Этот свет он видел лишь однажды – когда-то давным-давно. Когда он выходит из ванной, Сухо все так же сидит с серьезным лицом на кровати, все еще держа у уха телефон. Жестяной дребезжащий звук, который слышит Сиын, определенно похож на женский голос. Разум мгновенно подсказывает единственное слово: «девушка». Это может быть кто-то из сегодняшнего дня, а может кто-то из прошлого. Сиын запоздало понимает, что никогда не спрашивал, ждет ли кто-то Сухо из армии. В груди начинает болеть и он впивается короткими ногтями в ладони. Сухо ничего не замечает. Он заползает повыше на кровать, рассеянно кивая подбородком Сиыну: «освободил тебе место». Сиын недолго колеблется, но затем все-таки забирается коленями на кровать и перелезает через ноги Сухо. Он вытягивается на боку, прислонившись спиной к стене. И снова его охватывает иррациональная ревность. Из-за нее тело становится жестким и непослушным. Наконец, выслушав все голосовые, Сухо вешает трубку и падает рядом. – Бабушка, – говорит он. – Обычно она звонит мне по средам. «Бабушка». Все мышцы разом расслабляются. Он и не осознавал, насколько сильно себя накрутил. Теперь, когда напряжение резко покинуло его тело, он ощущает резкую боль в ногах и плечах – мышцы буквально горят огнем после сегодняшней многочасовой ходьбы по всему городу. – Она оставляет мне много длинных сообщений, если у меня нет возможности ответить на звонок. Хотя, похоже, сегодня у нее был хороший день, – Сухо вздыхает и закрывает глаза. – Знаешь, когда я вышел из комы, она научила меня готовить. Когда никто не хотел брать меня на работу, она позаботилась о том, чтобы у меня была работа в ресторане. Она была такой придирчивой: «подгибай пальцы, иначе порежешься», «лук нарезан кубиками, а нужно было нашинковать». Прямо как в армии, – он подражает ее старческому голосу и невесело усмехается. – Год назад у нее случился инсульт. Она больше не может держать в руках нож. Его голос звучит немного натянуто, как будто немощь его бабушки – это старая боль, к которой он привык, и, возможно, так и... Но для Сиына это новая боль. Он закрывает глаза, вспоминая, как его обнимали ее мягкие морщинистые руки. Как она держала его в объятиях, пока он плакал рядом с неподвижным телом Сухо на больничной койке. Как ее хрупкое присутствие скрывало стальную силу, на которую Сиын привык полагаться за те несколько коротких недель. Они делили между собой торговые автоматы, обеды и бесконечные тихие моменты, просто сидя и вслушиваясь, как пищит больничный монитор. Она была тем единственным, что поддерживало его в мире свободного падения; единственным человеком, который вообще понимал эту часть его жизни… до того дня, когда Сиыну пришлось уйти. Он помнит потрясение в ее темных глазах и как дрожали ее губы... Сердце болит. Глаза болят. Когда он открывает глаза, Сухо все еще улыбается, глядя на него немного грустным, но теплым взглядом. – Ты все еще такой добросердечный, – говорит он. Его глаза блестят в свете лампы. В ответ Сиын может только покачать головой – ему слишком больно говорить. – Так и есть, – продолжает Сухо через мгновение. И почти шепчет: – И ты тоже – лучший друг, который у меня когда-либо был. Внезапно все, о чем Сиын думал и все, о чем пытался не проболтаться, снова рвется сорваться с языка, но ему нельзя выпускать эти слова наружу. Все, что он может сделать, это снова посмотреть на Сухо. Он понятия не имеет, что отражается на его лице, но Сухо, кажется, все равно что-то там читает. Его улыбка становится шире, хотя веки уже опускаются. – Разве ты не знаешь, что я тоже скучал по тебе, придурок? – он снова тихо посмеивается, закрывая глаза. – Очень сильно. Больно. Очень больно. Сиын раз за разом пытается проглотить эту боль. Он не знает, что сказать; не может найти среди сотни слов, что вертятся на языке, единственное правильное. А Сухо просто лежит рядом, закрыв глаза, расслабленной рукой прижимая к груди телефон. Сиын просто смотрит на него, давая себе время прийти в себя. Постепенно поток слов отступает. Сердцебиение выравнивается. – Не спи в уличной одежде, – наконец говорит он, хотя голос больше похож хриплый шепот. Он осмеливается протянуть руку и коснуться плеча Сухо, ощущая, какое оно твердое и теплое под слоями одежды. – Это отвратительно. Сухо резко вдыхает через нос и открывает глаза. – Ага. Он садится, снимает ветровку, штаны и бесцеремонно сбрасывает их на пол. Потом щелкает выключателем лампы, заползает на кровать и сворачивается калачиком, встречаясь с Сиыном взглядом. – Прости, – бормочет он едва слышно. Сухо засыпает. Сиын изучает изящный изгиб его носа, острые стрелки ресниц. В этой странной темноте он выглядит очень мягким и очень далеким. Таким нереальным… И пока они здесь – только вдвоем между двумя реальностями – Сиын должен спросить. – Все те девушки сегодня, – начинает он. – Мм, – Сухо не открывает глаза. – Ты собираешься кому-то из них позвонить? На этих словах Сухо открывает глаза, а затем широко ухмыляется. В тусклом свете, пробивающимся из узкого окна, мелькают белые зубы. – Нет. – Почему нет? – Сиын не знает, почему спрашивает. – Ты ведь им понравился. Ухмылка Сухо становится шире. Он снова закрывает глаза и отстраняется. – Может и так. Я не знаю, – его голос звучит невнятно. – Они не совсем в моем вкусе. «Ни одна из них? Правда?» Сиын очень сильно хочет узнать, отчаянно хочет спросить: «Какой твой тип? Кто может прикоснуться к тебе под одеждой? Кто может коснуться своими губами твоих? К кому тебе нравится прикасаться, кого тебе нравится пробовать на вкус, теперь, когда ты повзрослел и стал таким?‎» Но рука Сухо уже расслабленно лежат вдоль тела. Он спит. Сиын делает вдох. Потом еще один. Проходят минуты, которые кажутся часами. Он не узнает, что собирается сделать, пока не сделает этого… Это глупо, он не должен. И ничего не может с собой поделать. Едва заметно, одним коротким неуловимым движением он придвигается ближе и наклоняется, чтобы почувствовать на своем лице дыхание Сухо. Медленно – очень медленно – ведет босой ногой, пока не чувствует тепло, оказавшись под покрывалом Сухо. Это опасно и безрассудно. Сиын так и лежит, едва касаясь пальцами ног свода стопы Сухо, а сердце бьется так сильно, что вот-вот взорвется. Он не знает, как в таком состоянии можно уснуть. Но все-таки засыпает.