два палача

Господин Пэк высаживает их у автобусной станции Ёндам, на прощание махнув рукой из окна грузовичка. Сухо машет ему в ответ, все еще улыбаясь. Это раздражает. – Этот мужик не шутил, когда сказал, что у него много антиквариата. Но дезертиров нет, – Сухо поворачивается к Сиыну уже без улыбки. Сейчас он хмурится: – Ты так и не повзрослел? Зачем ты рванул туда один? Это было опасно. Сухо прав. Сиын мог попасть в засаду, его могли ранить, могло случиться вообще все, что угодно. И в то же время маленькая обеспокоенная «-а», которую Сухо прицепил к его имени, стоила любых последствий. Он старательно выбрасывает эту мысль из головы. – Надо было ждать твоего приказа? Сухо вздыхает: – Я не это имел в виду. В следующий раз просто подожди меня, – к концу фразы его голос становится рассеянным. Все внимание Сухо приковано к ларьку с рыбными котлетами за спиной Сиына. – Следующий автобус только в 3:30. У нас есть время перекусить перед отъездом. – Ты уверен, что нам не стоит сначала здесь осмотреться? Сухо отрывает взгляд от ларька и хмуро смотрит на Сиына. – Если хочешь, мы можем поспрашивать в интернет-кафе или в магазине, но я точно тебе говорю: беглецы всегда едут в Сеул. Ты бы остановился в таком месте? – Сухо обводит рукой окружающий унылый пейзаж: потрескавшийся асфальт, безликие витрины, сонные пешеходы. – Куда бы ты ни пошел, тебя везде узнают. Сиын вынужден согласиться. Он идет на станцию, Сухо следует за ним. Когда они заходят внутрь, над дверью звенит колокольчик. Это крошечное пыльное помещение, в котором нет ничего, кроме нескольких пластиковых стульев для ждущих пассажиров. Два места занимает пожилая пара, которая делит между собой разрезанное яблоко, на третьем примостился дремлющий офицер, прислонивший к ноге сумку на колесиках. Единственный сотрудник – полная женщина средних лет, продающая билеты. – Два билета до станции Добонсан, Сеул. Вот, – она с зевком выталкивает через окошко билеты и мелочь. Сиын убирает их в карман. – Спасибо, госпожа. Мы кое-кого ищем… – Сухо почтительно склоняет голову, оценивая ее дружелюбие. – Случайно не знаете, в воскресенье вечером во время ливня сюда не приходил солдат? Она прищуривается сквозь толстые линзы очков. – Вчера приходили военные и спрашивали у утренней смены тоже самое. Они даже позвонили мне домой и разбудили. Видимо, это что-то важное, – ее тон ясно говорит о том, что она в корне не согласна с этим утверждением. – Но нет, в воскресенье вечером не было никаких солдат. Я бы заметила. – А кто-нибудь еще? Мужчины, путешествующие в одиночку, пары? Она пожимает плечами. – Было несколько пар и несколько мужчин. Но это же автобусная станция – люди всю ночь приходят и уходят. Она переводит взгляд с Сухо на Сиына и обратно. – А как насчет мужчины в красной клетчатой куртке? – спрашивает Сиын. Сухо поднимает на него удивленный взгляд. Кассирша округляет глаза и вдруг улыбается. Улыбка преображает ее лицо. – Вообще-то был один! Сухо переводит взгляд с нее на Сиына, затем снова на нее. – О, да? – он хлопает Сиына по плечу. Его теплая твердая ладонь исчезает слишком быстро. – Парень в клетчатой куртке? Кассирша с энтузиазмом кивает, приложив пухлую руку с короткими пальцами к своей пышной груди: – Он был таким милым мальчиком. Добрых полчаса рассказывал мне, как рад возможности навестить свою мать в Сеуле. За поздний автобус он расплатился мелкими купюрами и кучей мелочи, – она делает сочувственное выражение лица, понижая голос до шепота: – Он показался мне довольно бедным, поэтому я сделала ему скидку. Она подмигивает Сухо, но затем на ее лице отражается беспокойство. – Он ведь не тот, кого искали те военные, нет? Не дезертир? – Не волнуйтесь. Мы найдем его до того, как с ним случится что-то плохое, – успокаивает ее Сухо. – Большое спасибо. Он снова склоняет голову и толкает Сиына локтем. Сиын тоже рассеянно кланяется, не вполне осознавая, что делает. Он потерялся в отголоске прикосновения Сухо к своему плечу, в коротком резком давлении его локтя. Когда они отходят, Сухо наклоняется и шепчет ему на ухо: – Я же говорил, что они всегда бегут в Сеул. Сиын в миллионный раз закатывает глаза и добавляет теплое дыхание Сухо на своей щеке к растущему списку вещей, о которых ему нужно перестать думать. +++ Когда они выходят на улицу, автобус уже стоит на обочине, но двери пока закрыты. Сухо садится на бетонную скамейку, кладет рюкзак у ног и достает телефон, чтобы сообщить новости рядовому Киму. Сиын тоже достает свой телефон, который еще даже не включал, но большинство сайтов блокируются всплывающим окном, сообщающим, что этот телефон принадлежит армии Республики Корея. Он засовывает его обратно в карман. О костяшки пальцев ударяются монетки со сдачи. Когда Сиын возвращается к скамейке, Сухо как раз заканчивает разговор с рядовым Кимом. Его взгляд падает на шпажку с рыбными котлетками, которую принес Сиын. Взгляд скользит от шпажки к руке, затем поднимается к лицу – в мягкости его рта на долю секунды мелькает удивление. – Спасибо, Джэхо. Я доложу, как только у нас появится новая зацепка. Сухо заканчивает разговор и теперь молча пялится на Сиына. И не предпринимает никаких попыток взять шпажку. Сиын вздыхает и садится рядом. – Ешь. Сухо продолжает хмуриться, и Сиын начинает сомневаться – не ошибся ли он, но затем Сухо тоже вздыхает. – Ладно, – он берет шпажку, тут же откусывает большой кусок котлетки и спрашивает с набитым ртом: – А как ты вообще узнал о куртке? – Пока ты был в ванной, – Сиын морщит нос, вспоминая тесный пыльный дом. – В коридоре висела куча фотографий господина Пэка с семьей. На большинстве из них он был в этой куртке. Я просто предположил. – Ну, конечно, – Сухо жует и размышляет. Откусив еще один большой кусок котлетки, он продолжает: – На что спорим, что Пэк просто пожалел парня? Держу пари, что он отдал ему эту куртку вместе с едой. – После дождя на его подъездной дорожке остались следы шин. Машина проезжала там до того, как грязь подсохла, – замечает Сиын. – Там явно проезжали не один раз. – Так, может, той ночью он подвез Шина до города? – Сухо замолкает, но Сиын понимает, к чему тот клонит. – Нам следует доложить о господине Пэке, как о возможном пособнике дезертира? – Сиын совсем не горит желание озвучивать эту мысль. Зря он вообще открыл рот. Но Сухо лишь хмурится, уставившись вдаль и ничего не отвечает. Он просто откусывает еще один кусок рыбного шашлычка и расфокусировано смотрит куда-то перед собой. Такого ответа достаточно и это правильный ответ. Приятно, что они на одной стороне. Сиын тоже смотрит вдаль и наслаждается моментом. – Спасибо, – наконец, говорит Сухо после еще одной долгой паузы. – Вкусно. Сиын чувствует, как ему в плечо упираются пальцы. Он поворачивается и видит перед собой шпажку. Вторая рыбная котлетка осталась нетронутой. – Нет, спасибо. Сухо прищуривается. – Ешь. Это приказ. Сиын окидывает Сухо упрямым взглядом, но берет протянутую шпажку. Котлета действительно приятно пахнет и после первого же кусочка он на сто процентов согласен с господином Пэком насчет армейской кормежки. Сиын никогда не понимал людей, которые одержимы едой. Для него еда – это просто топливо. Быстрый перекус на бегу, чтобы держать себя в форме, да побольше воды, чтобы не падать в обмороки от обезвоживания, как в детстве. Максимум, чем он себя баловал – изредка выпить банку кофе или Red Bull, чтобы не засыпать и во время учебы иметь ясную голову. Но после полутора месяцев пресной, перенасыщенной консервантами отвратительной еды из армейской столовой дешевые рыбные котлетки с лотка кажутся очень вкусными. Легкая сладость кажется слишком яркой, а нотка соли почти шокирует вкусовые рецепторы. Надо было купить побольше этих шпажек. Он закрывает глаза. – Нравится? – спрашивает Сухо. Сиын открывает глаза и обнаруживает, что Сухо внимательно за ним наблюдает. Сам не зная почему, Сиын краснеет. Он рад, что на нем толстовка с капюшоном – может, он хоть немного скрывает его лицо. – Да, – говорит он, откусывая кусочек больше, чем намеревался. Нёбо обдает еще более ярким вкусом, в котором он почти теряется. Сиын видит самодовольную ухмылку Сухо, но решает ее проигнорировать. Он доедает остаток котлетки за три укуса. Голод больше не ощущается, но почему-то хочется еще. Сухо будто читает его мысли. Еще до того, как Сиын успевает что-то предложить, Сухо говорит: – Нам нужно экономить. Сначала доберемся до города, там полно хорошей еды. Сиын смиренно кивает. – Как думаешь, рядовой Шин спрячется у матери? – Без шансов, – Сухо забирает у Сиына пустую шпажку. – Если бы я был солдатом, который едет навестить мать, мне бы не пришлось воровать еду. Он встает, чтобы отнести мусор в урну. +++ Автобус отправляется точно по расписанию. До Сеула ехать четыре часа. Сорок пять минут спустя Сиын начинает жалеть о выборе места. Справа от него развалился Сухо. Он низко сполз на сиденье, прислонился к окну и теперь наблюдает за проплывающими мимо туманными полями и горами. С тех пор, как они загрузились в автобус, он ни разу не взглянул на Сиына. Даже когда тот пнул его ботинком, пытаясь устроиться поудобнее… и черт с ним, если ему так удобнее. Сухо широко расставил ноги, а его рука лежит на их общем подлокотнике. Он занимает так много места, что Сиыну приходится подтянуть колени повыше. Он прижал руки к телу так плотно, как только смог, но даже так они продолжают соприкасаться локтями и сталкиваться ногами. Каждый раз от соприкосновений по телу пробегает теплое покалывание, но он старается об этом не думать. Старается занимать как можно меньше места, но взрослому человеку сложно умоститься только на половине сиденья. Оставаться в вертикальном положении тоже сложно, когда ты настолько невыносимо вымотан. Кажется, что несколько часов сна урывками в тюремной камере случились месяц назад. День становится тусклым и унылым, по оконному стеклу начинают стучать капли дождя. Водитель включает дворники. Их движение вперед-назад гипнотизирует… Сиын проваливается в воспоминания. Салон автобуса превращается в призрачное марево, все становится мягким и расплывается. Голова наполняется образами: улыбки Сухо, расслабленные движения, дерзкое одобрение – все того, что было у Сиына когда-то очень давно. Сиын резко просыпается от движения чужого плеча у своего виска. Черт! Сиын в панике выпрямляется, сильно покраснев, но Сухо на него не смотрит. Он хмурится, глядя в свой маленький блокнот и на ручку, которую держит в руке. Кажется, он пишет заметки. Предыдущая страница покрыта неразборчивыми символами и кривыми линиями. PubG. Лапша Почён. Время, даты – очень короткие заметки по предыдущему делу. Сейчас Сухо старательно записывает имя и адрес господина Пэка, рядом с которыми значится дождь/одежда/поездка?‎, красная клетчатая куртка и кассирша с автобусной станции. Еще в школе почерк у него был так себе, но сейчас все намного хуже. Пальцы, крепко сжимающие ручку, сильно дрожат, мышцы предплечья напряжены. Сиын дергается. Он хочет помочь. Он хочет... Сухо перестает писать заметки и переводит на него взгляд: – Давай, – ровным тоном говорит Сухо. – Спрашивай. Сиын сомневается. Ему кажется, что знает ответ, но надеется, что ошибся. – Что с твоими руками? – Последствия повреждения мозга, – отвечает Сухо, тщательно выговаривая каждый слог, словно повторяет за врачом. Вкладывает ручку в записную книжку и захлопывает ее. Внутренности Сиына мгновенно покрываются льдом. Наверное, это читается на его лице, потому что Сухо лишь закатывает глаза: – Все нормально. Я привык. – Ты поэтому был в лазарете? Сухо кивает: – Когда становится совсем плохо, приходится возвращаться к физиотерапии. Но это пустяки. – Хочешь, я буду записывать вместо тебя? – Сиын не может не спросить, но Сухо только хмурится. – Что? Нет. Забудь об этом, – он отворачивается, засовывает записную книжку обратно в карман и переводит взгляд на пейзаж за окном. Его челюсть очень напряжена. Это очередной просчет со стороны Сиына. – Прости, – говорит Сиын. Сухо поворачивается и долго сверлит его сердитым взглядом. – Отвали, – наконец тихо говорит он и отворачивается к окну. Разговор окончен. «Справедливо‎», – думает Сиын, игнорируя разрывающую грудь боль. Остаток поездки он отчаянно старается не заснуть, прикусывая внутреннюю сторону щеки всякий раз, когда чувствует, что начинает дремать. Помогает через раз – он все равно порой клюет носом, и голова падает вперед, но хотя бы больше он не заваливается Сухо на плечо. +++ – Он не навещал меня с тех самых пор, как ушел в армию, – мать Шин Чунчхоля сидит на краешке скрипучего плетеного кресла. Ее канвондонский акцент еще сильнее, чем у сына. Кажется, ее до странного не беспокоит ситуация с дезертирством, и Сиын пока не решил, связано ли это с безразличием или с примитивным деревенским невежеством. – И он не звонил, – она делает глоток из щербатой кружки с цветочным принтом. Похоже, это ее тема. Все пространство вокруг заполнено растениями во всевозможных контейнерах – от разномастных вазонов до обрезанных пластиковых бутылок. Они громоздятся на полках, на столах, на стопках готовых вот-вот обвалиться журналов и даже свалены в кучу на голом полу. Под некоторыми расползаются лужи воды. Другие висят на маленьком грязном окне. Снаружи, на крошечном металлическом балконе, их еще больше. Капли дождя на стекле делают их очертания в темноте крапчатыми. – Это необычно для него? – спрашивает Сиын и отпивает чай из обколотой кружки. Это какая-то приторная травяная штука. Совершенно отвратительная на вкус. Госпожа Ван пожимает плечами, но выглядит при этом немного грустной. – Иногда он не звонит месяцами, иногда начинает звонить часто. Я не против. – Вы не волнуетесь за него? – спрашивает Сухо из-за спины Сиына. Он бродит по крошечной гостиной, держа в руках чашку с чаем, и устраивает целое представление, разглядывая множество кактусов, которые заполонили кухонный стол. – О, нет, нет. Чунчхоль очень независимый мальчик. Всегда был таким, с тех пор, как умер его отец, – госпожа Ван улыбается: – Я уверена, что с ним все в порядке. А если он действительно поступил неправильно, то скоро вернется, чтобы все исправить. Он просто такой человек. Под потрепанным домашним халатом на ней надето платье с тропическим принтом, на голове – шапочка для душа, под которой виднеются бигуди. На пальцах кольца из дешевой бижутерии, на шее несколько разномастных ожерелий, на половине из которых висят христианские крестики. На ней минимум макияжа и добрый взгляд. Вопреки всему Сиыну она нравится. – Над Чунчхолем когда-нибудь издевались в школе? – спрашивает он. Госпожа Ван качает головой и не может скрыть гордость: – Нет. Точнее… Иногда кто-то пытался, но это никогда не длилось долго. Чунчхоль был таким славным мальчиком. Он застенчивый, но хороший. Добрый, я имею в виду. И требует того же от других. Даже от меня, – она смеется. – Думаю, его завышенные ожидания могли немного раздражать, но узнав его поближе, люди им проникались. Верно я говорю? Сиын кивает. На самом деле, да. – У вас есть идеи, у кого он может остановиться в Сеуле? Может, близкие друзья, которые позволят ему у себя переночевать? Мысленно он постоянно возвращается к надписям на шкафчике Чунчхоля. И к неподвижному изображению Чунчхоля и его посетителя, погруженных в серьезный разговор. – О, определенно! – ее лицо светлеет. – Ему всегда нужно где-то быть, что-то делать, с кем-то встречаться. Он всем нравится и у него много друзей везде, в каждой части города. Но вам, наверное, стоит поговорить с Прайей, его девушкой, – госпожа Ван взволнованно смотрит на Сиына, поправляет воротник своего халата. – Она из Таиланда. Они собираются пожениться, когда он окончит службу. – Это недавние фотографии? – на другом конце комнаты Сухо изучает рамки с семейными фотографиями, которые покрывают те поверхности, что не заняты растениями. – Нет, не совсем. Большинство из них сделаны пару лет назад. Это все его школьные друзья, – госпожа Ван ставит свою чашку на кофейный столик рядом с чахлой геранью, а затем с некоторым усилием встает и шаркает через комнату к Сухо. Сиын подходит достаточно близко, чтобы рассмотреть, как юный Чунчхоль в компании сверстников улыбается, показывает знак мира и сердечки. – Чунчхоль был образцовым учеником, – госпожа Ван касается стекла одной из рамок и проводит пальцем по лицу сына. – Я думаю, это его так утомило: все эти ожидания, учеба. Ему приходилось много работать ради стипендии, но я хотела, чтобы он не забывал и жить, поэтому когда он поступил в колледж, я настояла, чтобы он вступил в клубы, чтобы немного отвлечься и повеселиться. Она указывает на фото, где Чунчхоль стоит на сцене в комбинезоне. – Это фото относительно недавнее. Его театральная труппа ставила пьесу «Наш город», – она смахивает пыль с другого фото: – А это с Сеульского марафона. Они были в таких забавных костюмах! На фото Чунчхоль с раскрашенным под кота лицом и черными кошачьими ушками сияет в камеру. Он держит за руку огромного парня в боа из перьев и шляпе-единороге. К их футболкам приколоты номера. Выше всех остальных на стене висит еще одна фотография в рамке – Сеульская башня. Композиция необычная: башня наклонена в кадре сверху. Она не похожа на остальные фотографии. – Кто сделал это фото? – спрашивает Сиын. – Чунчхоль, – она с нежностью смотрит на снимок: – Эта фотография заняла первое место на каком-то конкурсе. Сухо все еще прищурившись смотрит на фотографии школьного клуба. – У вас есть контакты его школьных друзей? И особенно его девушки. – О, я не знаю никого из его друзей. Он никогда не позволял мне с ними встречаться. Но я могу дать вам номер Прайи. И у меня где-то был записан ее адрес. Как только она выходит из комнаты, Сиын морщится и неделикатно сглатывает ужасный чай. Сухо бросает на него понимающий взгляд и с отвращением выливает свой чай в горшок с папоротником. Они как раз смотрят друг на друга с взаимным ужасом, когда возвращается госпожа Ван. – В этом году Прайя прислала мне рождественскую открытку, – она вытаскивает из рваного конверта блестящую открытку со снежинками. – Даже если Чунчхоль мне не звонит, Прайя звонит. Иногда даже навещает. Она такая милая и очень ему подходит. Она как дочь, которой у меня никогда не было, – она убирает открытку в карман своего халата, а затем протягивает Сухо конверт: – Вот ее адрес. Сиын смотрит на конверт. Аккуратные плавные иероглифы, написанные синими чернилами, а под ними номер телефона, явно написанный другой рукой – видимо, госпожой Ван. Сухо забирает конверт и прячет его в свой блокнот. Госпожа Ван улыбается им обоим. – Хотите перед уходом выпить еще чаю, мальчики? Сухо одаривает ее самой вежливой улыбкой: – Не стоит, госпожа Ван. Мы больше не смеем отнимать у вас время. +++ Как только они выходят на улицу, фальшивая улыбка Сухо тут же сползает с лица. – Кажется, она не думает, что ее сын – гей. Сиын пожимает плечами. – Может, он и не гей. – А может, рядовой Шин просто не сказал ей, – задумчиво говорит Сухо. Он молчит, пока они ищут автобусную остановку. Продолжает молчать в автобусе, только записывает новую информацию в свой блокнот: Госпожа Ван. Театр. Фотография. Девушка. Дата, время. Наблюдая за ручкой в дрожащих пальцах, Сиын снова инстинктивно дергается в желании помочь. И почти сразу же отворачивается, но Сухо успевает заметить его движение. Он хмурится, глядя на него в отражение окна автобуса. – Может, тебе стоит заняться чем-то полезным, рядовой Ён? – Попробую позвонить его девушке. Телефон Чантары Прайи отключен. Он вешает трубку, когда механический голос сообщает, что номер не обслуживается. – Наверное, сменила номер. Сухо пожимает плечами и продолжает записывать ее адрес в свою записную книжку – по одному медленному штриху за раз. – Наверное, когда они расстались. Мы можем съездить к ней утром. +++ Автобус высаживает их на темной оживленной улице в Чхоннянни-дон. Сухо настоял на этом районе, хотя он находится далеко от адреса Прайи. – Оно того стоит, – сказал он, когда Сиын спросил. – Там дешевле. Мы же не хотим ночевать в сауне или интернет-кафе? И мы сможем поесть говяжьи ребрышки до того, как у нас закончатся деньги на мясо. Теперь он таскает Сиына по окрестным переулкам в поисках самого дешевого ресторана, который, как он клянется, в прошлый раз точно был где-то здесь, но после третьей неудачи он начинает выглядеть так же, как Сиын: стеклянный взгляд и угрюмый вид. Его плечи снова напряжены, спина опять прямая как палка. С каждой минутой он злится все сильнее и этому есть причина: они оба пропустили обед и ничего не ели с тех пор, как перекусили рыбными котлетками. – Давайте просто поедим свинины, – говорит Сиын. Всего в нескольких метрах от них, напротив парка, светится большая зеленая вывеска: «Свинина-барбекю‎». Сухо хмурится и уже было открывает рот, чтобы поспорить, но тут его желудок громко урчит. Он снова закрывает рот. – Ладно, – соглашается он сквозь зубы. Как и в случае с рыбными котлетами, Сиын никогда особо не ценил свиную грудинку. Он всегда считал ее странной и безвкусной – даже когда ел ее в семейном ресторане Сухо, но сейчас, поджариваясь на гриле, она пахнет просто божественно. И кусочки, которые Сухо кладет перед ним, не разочаровывают. Это самая вкусная еда, которую Сиын когда-либо пробовал, даже лучше рыбных котлет. Яркий вкус и захватывающая текстура наполняют его рот и разум: острая нотка соли, хруст жирной корочки и землистая прохладная пряность кимчи. Сиын тянется за следующим листом салата и за вторым куском мяса еще до того, как заканчивает жевать первый. Он ничего не может с собой поделать. – Очень вкусно, скажи? – замечает Сухо. Он снова наблюдает за тем, как Сиын ест. Рот Сиына набит битком, он не может ответить, поэтому просто кивает. В глазах Сухо загораются крошечные искорки веселья… А под глазами залегли темные круги. Внезапно Сиын задается вопросом: хорошо ли Сухо высыпается в казармах? Раньше у него не было проблем с тем, чтобы положить ноги на стол и задрыхнуть в любом месте, но, может, он изменился. Может, теперь он как и Сиын, всегда начеку. Когда Сухо тянется щипцами за очередным кусочком свинины, Сиын снова замечает, как дрожит его рука. Сиын проглатывает кусок и прикусывает губу. Ему нужно быть тактичным. – Я младше тебя на два месяца, поэтому я должен жарить мясо. С лица Сухо исчезает всякий намек на веселье. Он холодно смотрит на Сиына. – Я в порядке. Просто становится немного хуже, когда я устаю, – он снова хмурится, глядя на гриль. – И ты ешь слишком медленно. Мы застрянем здесь навечно, если я позволю тебе жарить и есть одновременно. После этого они едят молча. Сиын наблюдает, как Сухо осторожно переворачивает мясо. Он съедает всё, что ему подкладывает Сухо, даже когда уже не голоден. Он полон решимости больше не испытывать судьбу. Но полчаса спустя Сухо стоит у стойки, пытаясь отсчитать купюры, чтобы расплатиться за ужин. В его дрожащих руках кошелек, лямка рюкзака и все купюры сразу. Сиын видит, как выпадает бумажник. Он не осознает, что делает, пока не становится слишком поздно – пока не оказывается рядом с вытянутой рукой. Бумажник все-таки не падает, но Сиын хватает его за нижний уголок, касаясь пальцами ладони Сухо… – Рядовой Ён! – рявкает Сухо. – Простите, сержант, – рефлекторно вырывается изо рта Сиына и на самом деле он не хотел говорить «сержант», но Сухо все равно едва не рычит от досады. – Ой, да просто отвали, – Сухо швыряет на стойку деньги, резко разворачивается и выбегает на улицу. – Подожди, – Сиын бросается вдогонку. Когда Сухо пересекает парк, Сиын хватает его за рукав красной ветровки и тянет на себя, а Сухо вдруг срывается. Сиын думает, что его сейчас ударят – Сухо явно вне себя от гнева, но вместо того, чтобы ударить, Сухо просто смотрит на него. Сиын смотрит в ответ. – Что? – наконец рявкает Сухо. – Прости… – начинает Сиын и останавливается. «Прости, прости, прости». Это слово щиплет ему глаза, пузырится под языком, забивает рот. Оно было там все это время, и оно вырвалось уже трижды – слишком много раз. И, возможно, это злит Сухо, потому что простое извинение – это легкий выход, а Сиын не заслуживает легкого выхода из их ужасной ситуации. Он пытается снова: – Это все моя вина. Сухо напрягается всем телом. Он выпрямляется, и он все еще намного выше Сиына… и сейчас – вот так, когда гнев на его лице больше не смягчается по-юношески пухлыми чертами, – он выглядит по-настоящему устрашающим. – В чем. В чем твоя вина? – низкий голос. Угрожающий. Выражение лица Сухо говорит о том, что правильного ответа здесь нет. Все это острые линии, черты и зубы – сейчас он действительно отличается от того Сухо, которого Сиын когда-то знал. Сиын понимает, что совершает ошибку, но он должен попытаться. Ему придется попытаться. – Наверное, после всего, что с тобой случилось, тебе тяжело снова меня видеть. Потому что все случилось из-за меня. Я прошу прощения за все. Мне следовало спросить твое мнение, прежде чем присоединиться к РД, – глаза начинает покалывать от подступающих слез. – Если ты хочешь, чтобы я ушел из РД, я уйду. Сухо прищуривается и почему-то начинает злиться еще сильнее. – Ты сейчас шутишь? – Я могу попросить капитана Лима отозвать меня, – говорит Сиын и уже достает телефон из кармана штанов… Сухо выхватывает его и отбрасывает в сторону. Сиын как в замедленной съемке наблюдает, как телефон падает в траву в нескольких метрах от него. Когда он снова поднимает взгляд, глаза Сухо прищурены, а зубы стиснуты в крепкую линию. Его руки снова сжаты в кулаки и дрожат. Теперь Сухо точно собирается ударить его по-настоящему – за все то дерьмо, через которое Сиын заставил его пройти. Он примет это, потому что заслужил. Этого требует разъедающее все нутро чувство вины. Он смиренно опускает подбородок, готовый… Он ждет. Просто стоит и ждет. Ничего не происходит. Сухо смотрит на него, как на насекомое, приколотое булавкой к доске. Затем наконец Сухо делает тяжелый глубокий вдох через нос. Он едва разжимает челюсть и хрипло выдыхает: – Не здесь. Он резко разворачивается и с изнурительно быстрым шагом трусит через парк. Сиын торопливо поднимает свой телефон и бросается за ним. +++ Полусонный администратор за пластиковым столом в дешевом отеле явно не замечает настроения Сухо. – Рад снова тебя видеть, приятель, – он улыбается Сухо, затем бросает оценивающий взгляд на Сиына. – Новый напарник? Сухо кивает и снова вежливо улыбается, пока парень выуживает ключ на потертом пластиковом брелоке. К нему приклеен кусок скотча с номером комнаты. – Как обычно: самый дешевый номер. Удачи в поимке добычи! Сухо смеется, но веселье не достигает его глаз. Он не смотрит на администратора – он смотрит прямо на Сиына и он все еще в ярости. Он поднимается по лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки, и Сиын, конечно, в форме, но до Сухо ему всегда было далеко, поэтому к тому времени, как они добираются до пятого этажа, он немного запыхался. Сухо открывает дверь в комнату 512. Сиын чувствует его напряжение. И как из него выплескивается ярость, когда он швыряет рюкзак на единственную провисшую кровать… И у Сиына нет времени подумать о том, какая это до комичного крошечная комната и как здесь пахнет пылью и дешевым мылом, потому что Сухо хватает его за плечи и швыряет к стене в тот самый момент, когда за ними захлопывается дверь. – Что с тобой не так? – шипит сквозь зубы Сухо. – Ты продолжаешь извиняться за дерьмо, в котором даже нет твоей вины. Это меня бесит! Сухо встряхивает Сиына и снова толкает его к стене, и из того вырывается еще больше слов, но все они неправильные: – Прости. Я не знаю, что ты… – Сиын замолкает, не представляя, что сказать дальше. Сухо издает раздраженный звук. – Остановись. Просто... прекрати, – его пальцы болезненно впиваются в предплечье, он дергает Сиына за ворот толстовки, сжав ее в кулаке: – Перестань нянчиться со мной. Перестань извиняться за ерунду. Я не злюсь из-за своей гребаный травмы головы! Какая мне до нее печаль. Я научился с ней жить и даже стал сержантом. Его глаза горят. Когда он произносит эти слова, в тусклом свете лампы мелькают белые зубы, и Сиын совсем потерян. Он понятия не имеет, о чем идет речь. Он захлопывает рот и смотрит на Сухо, ища хоть какой-то намек, хоть какую-то зацепку… – Ни в чем из случившегося нет твоей вины. А даже если бы это было так, мне наплевать. Совершенно. Абсолютно, – Сухо пристально смотрит в ответ. Его рука сжимается на толстовке Сиына, а затем он снова качает головой, словно пытаясь избавиться от какой-то мысли. – Рядовой Ён, – говорит он и слегка ослабляет хватку, но затем снова отталкивает Сиына ладонью и нежно прижимает его за плечи к стене. Очень нежно. – Сиын-а. … и у Сиына перехватывает дыхание, потому что в тоне его голоса слышится страдание, брови трагично заломлены, а губы дрожат. – Сиын-а, ты не скучал по мне? Сиын не может дышать, совсем не чувствует биение собственного сердца, он висит в пространстве... Затем Сухо наклоняется, прижимается лбом к стене рядом с ухом Сиына и натянуто шепчет: – Ты совсем по мне не скучал? Эти слова как нож под ребра; они потрошат, разрывают, разделяют, разрезают все запутанное внутри него. Легкие схлопываются и он открывает рот, потому что то, что копилось в нем, все извинения, нужно выпустить наружу, но вместо слов из него вырывается внезапный всхлип. Сухо шокировано замирает. – Эй, – он отстраняется, чтобы посмотреть на Сиына. На его лице отражается тревога. – Эй, все в порядке, не... Но Сиын не может не. Из него вырывается еще один всхлип и по лицу катятся настоящие слезы. Он плачет и не может остановиться, может только мотать головой от стыда, пока его горло забито черным бурлящим переизбытком вины и боли. – Сиын-а, – горячая ладонь перемещается от его плеча к затылку. – Не плачь. Он притягивает Сиына к себе, обхватив рукой за шею, но Сиын все еще неудержимо рыдает, он не может пошевелиться, он должен позволить Сухо обнять его, хотя он… он… … сам того не желая, он обнимает Сухо в ответ. Он не может сдержаться. Он прижимает Сухо к себе, сжимает кулаки на ветровке, прячет лицо на его шее. Даже если Сиын тонет во тьме, он собирается утащить Сухо за собой, потому что не может отпустить, не может не держать его крепко, еще крепче. – Да, – всхлипывает он. Это легче произнести, закрыв глаза и прижавшись лицом к горячей коже. Теперь, когда он сорвался, трудно остановиться. – Я скучал по тебе. Я скучал по тебе… – слова быстро слетают с языка, их слишком много, он должен их выпустить. Он хочет сказать: «Я скучал по тебе с первого дня». «Я так скучал по тебе, что у меня болело в груди. Так сильно, что я хотел упасть и никогда больше не вставать». «Я так скучал по тебе, что я...» – он почти говорит все это, почти говорит Сухо, что он... Он прямо там, на грани... Сиын сдерживает себя, пытаясь унять спазмы и слезы. Пытается восстановить дыхание вместо того, чтобы говорить. Через мгновение Сухо вздыхает у его уха: – Ты оставил меня одного на пять лет. Почему ты не приходил, когда я проснулся? Почему твой номер был отключен? Я заходил к тебе домой, но тебя там не оказалось. Сиын глупо шмыгает носом. – Я хотел приехать к тебе. Просто не мог. Это полный отстой. И это лишь половина правды. Но, может, этого будет достаточно, чтобы они могли продолжать с того места, на котором остановились? Чтобы они снова могли быть друзьями. Какое-то время они просто стоят там и молчат. Сердце Сухо быстро бьется в груди прямо напротив сердца Сиына. Сухо тихо шмыгает носом. Сиын не видит его лица, но думает, что, возможно, Сухо тоже плакал. – Прости меня, – снова говорит Сиын и надеется, что этого будет достаточно. – За все. – Все в порядке, – наконец говорит Сухо. – Как бы то ни было… Все в порядке. Но мне было очень больно. Долгое, долгое время. Сиын кивает, потому что он понимает, он совершенно точно понимает. Он был тем, кто оказался неправ, и он сильнее сжимает Сухо в объятиях – просто не может остановиться, но Сухо, кажется, не против. Он обнимает Сиына в ответ, кончики его пальцев впиваются Сиыну в волосы, в затылок, в плечо. Сухо вздыхает. – Перестань плакать, ладно? И никогда больше не неси эту чушь об уходе из РД. Я сам рекомендовал тебя на эту работу. Если ты уйдешь, я окажусь в глупом положении. Сиын вздрагивает и внезапно начинает смеяться Сухо в плечо. Больше похоже на икоту, если честно. Внутри расцветает идиотское бессмысленное счастье. Сухо снова отстраняется и улыбается своей настоящей улыбкой – широкой, пронзительной и редкой. Своим блеском она выжигает всю черноту в душе Сиына. – Да, сержант, – говорит Сиын. Сухо приподнимает брови, но затем тоже слегка посмеивается: – Придурок, – он притягивает Сиына обратно. Он все еще крепко обнимает его за плечи, все еще держит его за толстовку, но разок игриво отвешивает ему подзатыльник и вот теперь… Вот так… Между ними снова все хорошо. +++ Сиын решительно настроен спать на полу. Он честно пытается. Он проводит целый час, ворочаясь на отвратительном пятнистом ковре, от которого даже через простыню зудит спина. Наконец Сухо издает мучительный стон, свешивает свою лохматую от сна голову через край кровати, протягивает руку, на ощупь находит лицо Сиына и раздраженно накрывает ладонью его лицо: – Прекрати, – Сиын отталкивает руку, но Сухо перемещает ее ему на плечо и тыкает пальцем. – Просто иди сюда. Я вообще не понимаю, почему ты на полу. Это ничем не отличается от казармы. Я не кусаюсь. А Сиыну было так неуютно и мучительно на полу, что он тут же сдается. Он берет подушку, которую ему подсунул Сухо, забирается на кровать и устраивается на комковатом матрасе, нагретым теплом чужого тела. – Так ведь лучше, да? – сонно уточняет Сухо, положив голову на руку. В темноте его лицо кажется бледным, глаза спрятаны в тени. Сиын снова чувствует легкое дыхание на своем лице. Он не отвечает. Вместо этого он закрывает глаза и пытается избавиться от лишних мыслей и поскорее заснуть. Текут секунды. Минуты. Еще минуты. – Ты не спишь, – лежа в паре сантиметров от него замечает Сухо. – Я не привык спать в кровати, – лжет Сиын. – Ты будешь скучать по ней, когда нам придется вернуться. – Наверное, – Сиын открывает глаза. Сухо медленно и лениво моргает. – Ты так и не сказал, почему помог рядовому Шину сбежать. Сиын сопротивляется желанию вздохнуть. Он должен Сухо, но… – Наверное, в тот момент я подумал, что он заслужил оттуда свалить, – хотя это не совсем правильный ответ. – Я его не знал. Но, может, я его понимал. Понимал то, что он чувствовал, – и это опасно, слишком близко к правде и куда больше, чем он может себе позволить сказать. Сухо наблюдает за ним, у него задумчивое выражение лица. Сиын быстро меняет тему: – Ты тоже так и не ответил. Как ты меня нашел? Почему ты искал меня там? – На базе? Сиын кивает. – Это было легко, – на его губах снова мелькает легкая улыбка. – Когда я увидел твое имя в сообщении капитана Лима, я просто спросил себя: как бы поступил умный человек? Сиын понимает, что Сухо хочет, чтобы он спросил, и поэтому не спрашивает. Он не собирается заглатывать приманку, но улыбка Сухо все равно становится шире. – Я подумал, что умный человек изначально не дезертирует. А теперь спи, придурок, – Сухо гладит Сиына по голове, затем ласка превращается во взъерошивание волос, а потом Сухо убирает руку и кладет ее себе под щеку. Сиын дрожит. Мягкие электрические волны, которые возникают каждый раз, когда Сухо касается его, распространяются по всему телу – от головы до всех конечностей. Ему слишком комфортно. Он слишком счастлив. Это спокойствие и умиротворение не могут быть настоящими… Но, может, так и есть? Может, теперь, когда у Сиына есть еще один шанс, у него все получится? Возможно, на этот раз он не облажается? – Ладно, – говорит он. Сухо довольно кивает и закрывает глаза. Его дыхание начинает замедляться. В кровати с каждой минутой становится теплее. Это был худший день, а может и лучший, но все, что Сиын действительно знает – это то, что прямо сейчас он по-настоящему в порядке. Со всем остальным он разберется завтра. Он долго наблюдает, как под тонким гостиничным одеялом в такт дыханию поднимается и опускается грудь Сухо. В конце концов Сиын засыпает.