Камень преткновения

      Спустя какое-то время Амато оказался в колонии для несовершеннолетних. Как ему объяснили в полицейской машине, он будет пребывать в корпусе для омег. Там будет общее... практически всё: душевая, туалеты, комнаты... Хотя нет, там комнат практически нет. Там комнаты больше походят на палаты в больнице. В больницах тоже обычно по несколько кроватей, и всё является общим.       Из своего в колонии будет только тумбочка рядом с кроватью, куда можно будет складывать свои принадлежности. Обручальное кольцо и телефон, естественно, никто возвращать не будет, но, как сказали полицейские, в колонии есть "комната связи", где находятся несколько телефонов, и можно будет связаться по ним с родными. Время на разговор, к сожалению, ограничено, поэтому долго разговаривать не получится. Жаль, но ничего не поделаешь.       Помимо "комнаты связи", в колонии есть также комнаты встреч. Там тоже устанавливается ограничение на разговоры: не более часа. Но, как думает Амато, часа на разговоры ему будет более-менее достаточно. Пока Сет в больнице, он всё равно не сможет навещать его. Может быть, ему уже кто-нибудь сообщил, что юноша пока что будет находиться в колонии...       Свою одежду, в которой он приехал, пришлось сдать. Все колонисты должны ходить в специальной одежде с вышивкой отряда. Да, в этой колонии есть отряды, чтобы в случае чего сотрудники могли обратиться к колонисту не по имени, а по номеру отряда и цифре, указывающей на то, который он по счёту. Например, 3-14. Именно такая вышивка досталась Амато, но сначала ему должны найти подходящую одежду.       Помимо всего прочего, ему сказали, что будет медосмотр. Медицинскую книжку никто, к сожалению, предоставить не сможет, поэтому придётся говорить всё самому. А, и ещё будут приезжать из больницы, чтобы брать анализы. В общем-то, всё.       Пока у Амато измеряли вес и рост, один из стражей порядка уже нашёл подходящую ему одежду. Ну, как подходящую... по сути, серые широкие штаны почти что до самого пола ему хорошо подходят, ведь они на резинке, но вот рубашка... Живот выпирал, о чём признался даже сам страж порядка, потому пошёл искать другой размер.       И так продолжалось несколько раз. Живот всё ещё мешал. Было предложено пока носить штаны так, чтобы закрывался живот, а дальше там уже что-нибудь да придумается. Отлично.       С собой выдали всё необходимое: зубную щётку, пасту, наволочку да подушку. Остальное всё принесут потом. Всё-таки, негоже Амато сейчас носить тяжести всякие в виде матрасов.       На ноги ему дали какие-то слегка обшарпанные туфли. А в качестве сменной обуви – белые тапочки, слегка согнувшиеся от того, что их никто долгое время не носил.       Принадлежности во время медосмотра пришлось оставить прямо в медицинском кабинете. Медбрат, слегка пухловатый и румяный человек лет так двадцати пяти, спрашивал стандартные вопросы и записывал к себе в специальную бумажку, а Амато на эти вопросы отвечал и смотрел, что же медбрат там пишет на этой бумажке.       Юноша также не забыл рассказать и про ещё не вылеченную анемию, и какие таблетки ему прописал врач. Медбрат его выслушал, опять записал важную информацию на бумажку, и сказал, что через пару дней упаковку таблеток должны доставить сюда. Хорошо, что здесь прислушиваются к просьбам людей.       После небольшого медосмотра, Амато под надзором сотрудников колонии направился с выданными вещами к комнате, в которой он будет проводить две недели. Две недели... Вроде бы такая маленькая цифра. Для кого-то они проходят быстро, а для кого-то они растягиваются в бесконечную пучину пыток. Амато не знает, сможет ли второй вариант претендовать на самый реалистичный, но не думает, что две недели пройдут, как в первом случае.       В коридоре витал запах сырой побелки. И она чем-то напоминала Амато о первых месяцах беременности: воздух в особняке, кроме его комнаты, словно был таким же противным, как и в этой колонии. Как будто здесь стены выкрашены не обычной краской, а из стухших рыбы и мяса. По-другому данный запах юноша описать не мог.       Но как только сотрудники сопроводили Амато до комнаты, они открыли до этого запертую дверь и пропустили его внутрь, не забыв до этого сказать на прощание:       – Твоя кровать – без наволочки и подушки. Пока отдыхай, – и после этих слов прямо перед носом юноши закрылась дверь. Не на замок, что странно, но, видимо, так надо.       Увы, никаких двухъярусных кроватей здесь нет: все одноярусные, низенькие, и, видно, с достаточно тёплым одеялом. Но сможет ли низкая койка заменить ту просторную и мягкую кровать?.. Амато не считает это возможным. Всё-таки, колония – это не отель, здесь роскошно отдыхать не позволят никому, даже самым маленьким.       Как и оказалось, у всех имелась своя личная тумбочка. На некоторых из них были положены или остатки какого-то перекуса, или различные вещицы, с виду не представляющие никакой угрозы. Но здесь, кажется, люди знают, как даже самое безобидное в руках преступника может оказаться хорошим оружием.       Юноша медленно оглядывал обустройство комнаты. Все кровати были заправлены почти что одинаково; лишь несколько из них выглядели слегка небрежно. Может, здесь охранники каждое утро проверяют, кто как заправил кровать? Но это слишком муторная работа, ходить каждый раз в корпуса и проверять состояние кровати до момента, пока из одеяла не вылезет какая-нибудь непримечательная ниточка. Но юноша, благо, с самого детства приучен заправлять кровать за собой, так что особых трудностей с этим у него возникнуть не должно.       Как оказалось, кроме Амато здесь пока никого нет. Полицейские говорили, что колонисты каждый день, кроме выходных, работают на швейном предприятии, находящимся прямо здесь, в колонии. И если юноша ещё может худо-бедно, но что-то приготовить или убраться в своей комнате, то вот шить его не учил никто. Придётся с кем-то выходить на контакт, чтобы хотя бы понять, как делать банальную строчку на ткани.       Амато присел на кровать, которая тут же неприятно и скрипуче прокряхтела. Но после этого кряхтения ничего. Глухая тишина. Даже топот охранников не слышен по ту сторону стены, к которой приставлено несколько кроватей, и на одной из которых юноша сейчас и сидит, положив рядом с собой те принадлежности, что ему выдали.       Кровать назвать своим названием было сложно. Это только словесно она является кроватью, а на самом деле представляет собой голый матрас, положенный на чугунноподобное основание.       Мёртвая тишина в комнате давала время для раздумий. Юноша уже не чувствует себя так скверно, как было в полицейском участке. Ему дали время всё как следует осознать и обдумать, а ещё пару таблеточек успокоительного. Амато, конечно, тихо спросил, можно ли будет эти таблетки взять с собой в дорогу, вдруг понадобятся в лишний раз, но полицейские ему ответили, что в колонии успокоительных и так достаточно. Хотелось бы верить, что их слова являются правдой, хотя медбрат выглядит очень милым и добрым.       Теперь колонии, как самого здания, он не сильно боится. Он боится только тех, с кем придётся уживаться эти две недели. Другие колонисты, охранники, ещё какие-то люди из правопорядка... Да, скорее всего, к нему будут относиться мягче, чем к остальным, но его всё равно будут отправлять и на занятия, и на швейное предприятие.       Да, здесь также проводятся занятия. Негоже, чтобы невоспитанные люди таковыми и оставались, им тоже требуются знания. А эти занятия как раз Амато и нужны, ведь он не так давно планировал начать догонять курс старшего класса. Да, он будет учиться не один, но люди, как кажется юноше, не помешают ему в этом деле.       Сквозь узенькие окна можно было посмотреть на небо... жаль, что полному виду мешают решётки, но, к счастью, смотреть пока что там не на что. Небо так и так тусклое, всё-таки, уже начался ноябрь, а там, не за горами, и зима начнётся...       Амато всё думал. Думал о том, какие же соседи ему достанутся. Если будут откровенно ненормальные – юноша постарается не обращать особого внимания на них. Всё-таки, сейчас нужно концентрироваться именно на учёбе. Не нужно отягощать все прожитые события, не нужно перемалывать каждую крошку воспоминаний, стыдясь глупости своей, нужно просто... отвлечься. Вот и всё.       И пока Амато раздумывал, через заднюю дверь той же комнаты кто-то вошёл. Кто именно это был, юноша не знал, но одно было точно: это один из его соседей.       – Ой, – донеслось со спины, но Амато не повернулся, – здравствуй. Ты новенький, да?       Амато тихо покивал головой. Он надеется, что стоящему сзади был понятен кивок.       – А, прости, ты, наверно, не сильно хочешь сейчас разговаривать... – произнеслось уже виновато.       Юноше показалось, что такую виноватую интонацию он уже где-то слышал. Но он не помнит, кто бы так мог говорить. За несколько месяцев можно буквально забыть всё. Вот бы это работало с воспоминаниями, оставленными Энриком и Кристиано в детстве...       – Нет, я... – Амато повернулся и тотчас же понял, кому принадлежит голос.       "Нет, да не может быть такого, чтобы он был здесь. Это же колония для несовершеннолетних!" – эти мысли были первыми, что пришли в голову юноше, – "Неужели, это правда?.."       – Джино? – Амато поверить не мог, что их судьбы вновь сойдутся. Прошло полгода, чтобы они встретились ещё раз. Может быть, Амато показалось? Ведь ему даже на момент первой встречи с юношей было восемнадцать! Нет, это точно не он.       – А... Амато? – всё же, и правда он.       Оба они глядели друг на друга недопонимающими и удивлёнными взглядами. Амато никогда бы не подумал, что они сойдутся... вот так. В этом месте. Мало того, они ещё и в одном отряде.       Джино всегда выглядел младше своего возраста. Иногда, кажется, даже ментально. Пьетро он всегда прощал, даже если тот нарушал закон или бил его.       Все друзья говорили Джино, чтобы он прекратил односторонние отношения с Пьетро, где один является шестёркой, а другой – потребителем, но сам парнишка намеренно не слушал других. Эта чистая, невинно детская любовь ослепляла его, скрывая настоящую правду, что воспринимается рвано и фальшиво до сих пор.       Пьетро никогда не стеснялся бить Джино даже в присутствии посторонних. Амато сам являлся свидетелем таких побоев и всегда вставал на сторону Джино. Но сам Джино на это отвечал простой фразой: "Я потерплю". И терпел он долго, пока не попал сюда за то, что просто покупал наркотики для своего "мужа".       Официально супругами Джино и Пьетро больше не считаются. Сара, одна из "друзей" Амато, решительно настояла на том, чтобы Джино подал на развод. Из-за "маленькой ошибки", как говорит сам парень, всё и пришло к разводу. Но на самом деле и здесь всё не так просто. Джино до сих пор считает Пьетро своим мужем, даже несмотря на документальное опровержение.       Джино, естественно, никогда не говорил о беременностях Пьетро. Потому что в душе знал, что тому дети не нужны. Но рассказывал о новости другим, в том числе и Амато. И от незнания об этих новостях Пьетро продолжал издеваться над парнем... Как итог – два выкидыша, в которых Пьетро обвинял самого Джино. Якобы, что он настолько слаб, что не может выносить их общего ребёнка. Под грудой кулаков каждый день.       Как и характер Джино, внешность его была невинна и простодушна: чёрные взлохмаченные волосы до подбородка, но раньше парень носил более короткую причёску, такие же чёрные глаза, в которых прослеживалась та же усталость и тяжесть, что и раньше, прямой аккуратный носик, худые – а сейчас даже впалые – щёчки и интересные губы: у верхней края будто размывались, да и выглядывала она куда больше, чем нижняя.       Естественно, о смерти Пьетро Джино не в курсе. И хорошо. Амато ни за что не станет рассказывать, что Пьетро всё-таки покарали эти дряные наркотики. Но в то же время неприятно осознавать, что Джино до сих пор здесь всего лишь по, казалось бы, достаточно мизерной причине.       Отойдя от лёгкого шока, Джино подошёл, шаркая туфлями по деревянному полу, к Амато, а тот только и мог, что продолжать глядеть на него.       Казалось, у Джино в глазах пропали те искры, что были до колонии. Как будто это место забрало у него дополнительные силы, и он живёт лишь одними надеждой и мечтами на будущее. Он наверняка до сих пор мечтает о том, что Пьетро однажды бросит наркотики, и они заживут счастливо. У них будет уютный коттедж за городом, где они будут воспитывать своих детей. Пьетро будет примерным отцом и научит детей не допускать ошибки молодости, а Джино – заботливым папой, который постарается дать своим детям всё самое лучшее.       Вот только... теперь это неосуществимо. Пьетро теперь либо под землёй, либо рассыпан прахом в жестяной урне. И осознавать, что Джино никогда не станет счастливым, Амато становится так больно, что приходится держать всё то же удивлённое лицо, пока от внутренней грусти напрягаются глаза и лоб. Хорошо, что Джино не такой зоркий и может пару раз не заметить лжи. В этот раз ложь идёт только на пользу ему самому.       – Я... – как только Джино увидел юношу поближе, он на несколько секунд встал в ступор и потом быстро повертел головой, – Как ты здесь оказался?..       Амато тоже предстоит рассказать Джино многое. Но, кажется, одного дня на разговоры не хватит. Хотя, самое главное можно рассказать и сейчас.       – Садись, – Амато похлопал по месту рядом с собой на кровати, – я сейчас всё расскажу.       Джино тут же мигом присел туда, куда ему показал Амато, сложив руки у себя на ногах. Выглядел он слишком взволнованно. Конечно, никто бы не ожидал встретить друга в колонии, где ты отбываешь свой срок.       – Для начала, у меня есть вопрос к тебе, – если юноша не услышит на этот вопрос ответ, то он всё свободное время будет думать лишь о том, как Джино смог попасть сюда, будучи совершеннолетним, – как ты здесь вообще очутился?       – Ну, ты ведь наверно знаешь как... Я ходил покупать Пье-       – Я не об этом. Про причину я знаю. Я спрашиваю, как получилось, что ты сейчас в колонии для несовершеннолетних, а не в другом месте?       – А, это... Документы перепутали. А потом им стало лень переводить меня в другое место, и они решили оставить меня здесь... Но я не один такой на самом деле. Есть ещё человек, у которого документы просто решили не проверять, и его тоже оставили здесь.       Ага. Раз уж здесь так легко перепутать документы людей, значит, и просить поменять работу на швейном предприятии абсолютно бессмысленно. Действительно, зачем перепроверять информацию, если можно оставить всё, как есть.       Данный ответ Амато не порадовал. Как и любой другой бы не смог облегчить ситуацию. Но тот факт, что появился человек, с которым он дружит, точно поможет ужиться в этом непривычном месте.       – А у тебя что случилось?.. – Джино никогда не думал, что Амато способен совершить что-то такое, за что его бы отправили в колонию. Юноша даже никогда не занимался мелкой кражей или вредительством. Да что уж там, он всегда был против того, чтобы заниматься вещами, идущими вразрез с законом.       – Много чего. По порядку всё и не расскажешь. Но отправили меня сюда пока что на две недели.       – За что?       – Обвинение в убийстве.       Джино закрыл рот ладонью, неслышно ахнув. Новость слишком поразительна, чтобы быть истинной правдой. Но Амато не собирается отпускать шутки в такой обстановке.       – Боже... – наконец сказал парень, убрав ладонь ото рта, – Ты ведь правда никого не убивал, да? Я никогда бы не поверил, что ты можешь кого-то убить...       Да и юноша тоже мало верит в это. Но получилось же как-то. Получится ли признать свою вину на суде – время покажет. А пока что нужно сосредотачиваться на другом.       – Не знаю, – Амато потихоньку принял тот факт, что, возможно, он всерьёз смог тяжело нарушить закон. Конечно, как только он увидел Джино, он осознал, что, по крайней мере, заключён в оковы пока не один. А значит, принимать решения будет легче. Но Джино ведь когда-нибудь уйдёт, и Амато вновь останется один. Но, опять же, время покажет, – я ещё не слишком уверен в своей вине.       Закрадываются в голову частички надежды, что ещё не всё потеряно. Как и обычно. Но юноша знает, что для него надежда уже умерла. Всё умерло, кроме бесконечной агонии.       – А я уверен, что ты не виноват! Тебя ложно обвинили, а ты принял это, как должное. Нельзя это оставлять просто так, слышишь? – Джино взял ладонь Амато и обнял её своими ладонями, грея её. Нежные. Джино всегда так нежно прикасался к юноше, будто знал, что он слишком хрупок и слаб, и о нём надо должным образом заботиться. Даже сейчас его длинные и худощавые пальцы ощущались так ласково, хотя ему, скорее всего, никто не выдаёт крем для рук.       Приятно, что парень его поддерживает и даёт частичкам надежды расти. Но это бессмысленно. Шанс того, что его просто подставили, либо до смеха мал, либо его просто не существует.       – В общем, не отчаивайся! Пока суд не вынесет окончательное решение, ты ещё не должен считать себя по-настоящему преступником! – Джино слегка улыбнулся, показывая наружу свои милые и смешные зубы.       У Джино было что-то подобия клычков: передние зубы выступали под таким углом, что при улыбке они больше напоминали маленькие клычки. Это всегда смешило Амато, но не потому, что Джино становился ещё глупее, а потому, что это было его ещё одной особенностью, помимо губ. Парень, к сожалению, больше грустил, чем улыбался, а потому сейчас эти клычки пробудили в юноше воспоминания: как Джино в первый раз покрасил ему волосы, как он расчёсывал их после полной просушки, как ему было радостно рассматривать на колесе обозрения город с высоты птичьего полёта... Все они будто на момент заставили забыть о настоящем, но Амато пришёл в себя, как только услышал следующий вопрос от Джино.       – Эм-м... Прости, я знаю, такое неприлично спрашивать, но... твой живот...       – А, это, – Амато поглядел на свой живот, заправленный в штаны, и снова перевёл взгляд на Джино, – в общем... Как бы это сказать... Я случайно забеременел...       – Забеременел? – в этом слове столько восторга, столько искренней радости... Джино уже и забыл, что юноша никогда не планировал детей. Да Амато, наверно, сам бы забыл про то, что говорили ему друзья, будучи в колонии такое продолжительное время, – Я так рад за тебя!       "Хоть кто-то, кроме Сета, по-настоящему рад им", – подумал про себя юноша.       – Спасибо, – единственное, что сейчас мог сделать Амато – это поблагодарить Джино за то, что он старается поддерживать его и сейчас. Кажется, в сердце его закралась тоска, но он никогда не показывает своего уныния.       А может, стоит признаться?..       – Но, понимаешь... я не готов. Я никогда не питал особой потребности в этом, – раньше Амато конкретно говорил, что не хочет их ни при каком раскладе. Но теперь он просто признаётся, что "не готов". Ненависть к ним постепенно угасает, и сейчас он относится к ним больше нейтрально. Просто иногда достают, не более того.       – Я тебе даже завидую, – вздохнул Джино, – почему некоторым людям не дают того, чего они хотят, а другим это получить запросто?.. – и опять вздохнул, только ещё тяжелее.       Юноше самому бы хотелось знать ответ на этот вопрос. Он никогда не понимал, почему судьба отворачивается от него, хотя он мало когда делал чего-либо неправильного и по рамкам закона, и по рамкам морали. Жизнь просто любит играться с некоторыми в своё удовольствие, ей нравится смотреть на эти бессмысленные потуги и мольбы к ней.       Неудивительно, что Джино завидует Амато. Он семейный человек, который до сих пор не смог найти семью и сотворить её. Думать об этом слишком печально, вспоминать о тех случаях – тоже. Но Джино не виноват в том, что у него не получилось осуществить свою мечту. Виноват Пьетро... Ведь если бы не он, Джино бы сейчас в этой колонии не было.       – Прости пожалуйста ещё раз, но... Он ведь от Сета? – конечно же, Джино не знает о двойне. Двойня – это такая редкость, что люди предполагают о ней, только когда ты сильно выделяешься среди остальных.       — Да, – спокойно ответил юноша, смотря вниз, – от другого и быть не может.       Амато напомнил себе, что есть Энрик, который всерьёз считает, что юноша может спать с кем попало, и есть внушаемый Фернандо, но это, скорее, не по причине его характера, а по причине его болезни. Энрик наверняка знал, что старик Фернандо болен, потому и выбрал для своего маленького плана именно его.       "Эх-х, когда же Энрик уже уедет в какую-нибудь командировочку хотя бы на год..." – подумывал Амато.       – Ох, это хорошо. А как он отреагировал на твою беременность? – кажется, Джино чуть-чуть полегчало.       – Да как-как... Он сильно обрадовался. Он, оказывается, хотел со мной завести семью...       – Тебе сильно повезло, что у тебя есть Сет, – улыбнулся Джино, – он тебя никогда не предаст.       Амато выдохнул. Уже предал. Два раза. Но обиды и злости за это юноша уже не ощущает. Только лёгкое разочарование. На Сета долго злиться он не может. Любовь к нему намного сильнее, чем любые другие чувства. Но Амато никогда не говорил Сету вслух, что любит его, потому что боится разбрасываться словами. Любить можно и периодично, а потом, как этот период пройдёт, человек тебе легко надоест. И юноша не хочет допустить, чтобы он перестал любить Сета.       Внезапно, в комнату вошёл кто-то другой, и Джино с Амато оглянулись назад.       Около двери стоял колонист с тонкой сигаретой в зубах, коротко остриженный и не похожий на омегу. Может, это тот человек, у которого не решили даже документы проверять? Всё-таки, он даже выглядит взросло.       – О, новенький? – незнакомый колонист взял в пальцы сигарету и выпустил дым изо рта, – Уже подружился с Джино, как я вижу.       Примечательных черт в нём не было, он был стандартной внешности, как бета: из-за того, что его волосы были коротки, Амато не с первого раза понял, что он брюнет. Нос был узким, как казалось спереди, ведь боком пока незнакомец не собирался поворачиваться. Форма глаз излучала какой-то непонятной усталостью, под ними виднелись заметные синяки. Щёки худые и плоские, скулы не выражены от слова совсем, само лицо овальной формы... И даже приметить нечего. Совершенно. Даже губы были такими же узкими, как и у многих людей, которых Амато встречал на улице.       – Мы знаем друг друга очень давно, – пояснил Джино, – просто... так совпало.       – Понял, – колонист снова всунул в зубы тонкую сигаретку и медленными, ухабистыми движениями подошёл к Амато. Казалось, ему было лень двигать ногами: он шаркал тапочками по деревянному полу.       Как только он подошёл, он протянул свою руку и сказал:       – Торе, будем знакомы.       – Амато, – юноша слабо пожал руку новому знакомому.       – Если у тебя возникнут проблемы, пока обращайся ко мне. Или к Джино. Но потом помощи просить не смей, – Торе тотчас же скрестил руки на груди, не забывая выпускать сквозь зубы дым.       – Торе здесь, можно сказать, самый главный, – начал объяснять Джино, – он следит за всеми, даже за ребятами из чужих отрядов.       – Не слежу, а проверяю поведение, – поправил Торе, – просто некоторые не понимают и с первого раза, и со второго, и с сто тридцатого. Надеюсь, у новенького нет проблем с перевариванием информации?       Амато помотал головой в ответ. Мутный какой-то тип. Не нравится он юноше, как будто специально показывает из себя лидера.       – Вот и отлично. Надеюсь, мы с тобой сработаемся.       – Торе – сын политика... – Джино что-то задумался, как будто начал вспоминать имя этого политика. Хотя и этой информации уже достаточно. Родился и вырос в светской и богатой семье, но из-за избалованности его отправили в колонию. Обычно ведь сыновья политиков получают всё, что им вздумается, и чувствуют огромную власть на своих плечах. В том же числе и власть, которой должен подчиняться закон. Увы, это не сработало...       – Какая разница, как его там зовут. Я думаю, новенькому совершенно неинтересно знать, кто там у меня в роду был. Гораздо ведь важнее становиться министром, чем заботиться о единственном сыне, – а может, всё гораздо печальнее? Кто знает, может, этот политик... уже министр специально посадил своего сына в колонию, чтобы тот не мешал.       Джино медленно вздохнул и повернул голову в сторону Амато. Грубо, что Торе его перебивает, даже если не считать его внутренние проблемы. Поэтому, чтобы поддержать Джино, Амато положил свою ладонь на его ладонь на кровати, отчего Джино слабо улыбнулся.       – О! – до Джино как будто в этот же момент дошло озарение, и он снова посмотрел на Торе, – Торе, ты... можешь сейчас потерпеть? Просто... Амато беременный, и запах табака...       – Не знал, – Торе тотчас же высунул сигарету изо рта и выпустил дым куда-то в другую сторону от Амато, – новенький, встань-ка.       Амато встал, и между тем Торе быстренько скомкал сигарету, из которой ещё шла лёгкая линия дыма, тянущаяся вверх. Хотел бы юноша спросить зачем комкать, но в этот же момент Торе примкнул носом к его шее, начиная, по всей видимости, улавливать запах. Спустя несколько секунд, он отошёл, поглядев на свою сигарету.       – ...Зачем? – в этот раз Амато просто не мог не спросить. Торе уже как будто собирался выкидывать сигарету, но, услышав слова юноши, с места не сдвинулся ни на шаг.       – Проверял на вшивость. Бывали тут всякие, что делали из себя будущих папочек, а потом оказывалось, что это всё чистого вида фантазия. Ты же наверняка знаешь, что все беременные пахнут молоком. Вот на этом ребята и кололись.       Да уж, видимо, от Торе этого не скрыть ничего. У него глаза и там и тут, он не отстанет от тебя даже в туалете.       – Тебе сильно повезло, что ты попал сюда беременным. Здесь омежки таких просто обожают до отвала челюсти, – Торе хотел снова закурить, но вспомнил, что скомкал свою сигарету, – будешь находиться в центре внимания вплоть до того момента, как родишь. А потом – всё, ты такой же, как и все. Лицемерие да и только, я считаю.       Конечно, беременным внимания уделять будут больше. Всё-таки, когда представляешь милого ребёночка, сразу же начинаешь проявлять интерес и к тому, от кого же он скоро появится. Но лишнее внимание сейчас Амато ни к чему. Будет только мешать и раздражать.       – Можно поинтересоваться? – Торе спросил, отлучив свой взгляд от живота. Похоже, ему и самому слегка интересно.       – Угу, – юноша кивнул.       – Кто будет?       Отвечать на этот вопрос... сложно. Здесь присутствует Джино. Но просто молчать бессмысленно, потому что Торе уже знает, что Амато не врёт о своём положении.       – Двойня. Два мальчика, – юноша сложил руки на груди и отвернулся. Ему обидно, что у Джино нет детей, он был бы счастлив с двойней. Но нет, такое счастье надо отдавать тому, кому это вообще не к месту.       Амато даёт себе обещание, что когда Джино выпустится отсюда, он найдёт ему такого человека, что был бы готов создать с ним семью. Примерного кандидата на эту роль юноша ещё не вспомнил, но Джино просто нужен человек, способный защищать и оберегать его. Никак иначе.       – Что? – Джино тут же встал с кровати и положил свои ладони на плечи Амато, – Почему ты не сказал мне, что у тебя будет двойня? Это ведь... ещё прекраснее!       Было бы, если бы эта двойня досталась кое-кому другому.       – Так ты вообще, получается, знаменитостью у нас будешь, – заявил Торе, – тебя все вокруг боготворить будут. От фанатов не увяжешься.       Больно надо. Уж лучше тогда никуда не выходить, кроме приёмов пищи, чтобы не пересекаться ни с кем и не получать лишние касания. Амато давно заметил, что им не нравится, когда касается кто-то другой, кроме него или Сета: внутри всё сразу скукоживается, будто они прижимают ножки к себе, чтобы не ощутить чужих рук. Если сам юноша не против, чтобы его живот трогали, то и они, в целом, тоже. Но если согласия никто не давал, то они даже пинаться не станут. До чего умные. Амато даже удивлён.       Вовремя вспомнилось, что нужно найти главного, с которым можно бы и переговорить по поводу здешней работы. Надо было спросить у Джино, но тогда возможности не было.       – Простите, а вы не знаете... – Амато начал говорить, но его, как и Джино, Торе перебивает без каких-либо совести и извинений.       – Ты. Можно просто на ты. Так проще, – Торе всё-таки вспомнил, что ему нужно выбросить сигарету, и поплёлся в поисках корзины. – Ты говори, я пока тут ищу. Слух у меня отличный.       – В общем, где здесь главный? – после того, как юноша сказал это, Торе остановился и медленно повернулся.       – Тебе зачем? – он поднял одну бровь вверх.       – Я шить не умею от слова совсем.       – Ну, другой работы здесь нет, – Торе пожал плечами, – извини.       Всё ясно. На большее можно было даже не надеяться. Придётся жертвовать ещё и своими пальцами.       Амато медленно и тихо вздохнул, закрыв глаза. У него уже нет каких-либо сил на более сильные эмоции. Он слишком устал от них. Лучше на всё реагировать вздохами, так люди лучше поймут, какое состояние у тебя на душе.       Торе, как только выкинул сигарету, остановился возле мусорки и поднял предплечье вверх, показывая указательный палец.       – Хотя, знаешь, нет, другой вариант есть, – он повернулся в сторону Амато и Джино, всё ещё показывая палец. – В колонии давно не было уборщика. Ну как, они здесь бывают, но быстро увольняются. Тебя эта работа устроит?       – Да, – Амато открыл глаза. Похоже, в этот раз судьба смилостивилась, понимая, в какой сложной ситуации оказался юноша. Но это лишь поблажки. Ничего не исправится, ничего не вернётся к лучшему... И Амато это отлично понимает.       – Тогда пойдём со мной, покажу тебе кабинет "главного". Джино, можешь пойти с нами.

***

      – Честно говоря, он ублюдок, – говорил Торе с сигаретой во рту. Как он сам заявил, запах сырости в коридоре затмевает запах табака. И правда, табаком от него вообще не пахнет. Только отвратительный запашок от побелки.       – В каком смысле? – Амато шёл вместе с ним. Шаг у Торе, оказывается, довольно быстрый, и юноша еле как поспевает за ним. И ему кажется, что вскоре от такого быстрого шага у него заболит живот.       – Да он вечно строит из себя занятого. Раскидывает документики да папочки на столе, делает вид, что смотрит их, а потом, чтобы избавиться от лишней проблемы, вечно упоминает, что он о-о-очень занят, и у него сейчас нет времени, – как только Торе это сказал, он повернул голову назад. Амато упёрся плечом о стенку и пытался отдышаться. Да, живот и правда скоро заболит.       – Ходить трудно? – спросил Торе, подойдя к юноше ближе.       – Ты быстрый... очень... – выдыхая, сказал Амато.       – Прости. Привычка такая, – Торе высунул изо рта сигарету, выдохнув дым через нос. – Ты хотя бы слышал, что я тебе сказал?       – Да... слышал... – кажется, живот уже начинает побаливать.       – Пойдём со мной, – Торе протянул руку, за которую Амато взялся спустя несколько секунд выдыханий. Благо, боль была совсем слабая, потому идти дальше он ещё мог.       – В общем, мерзкий типок, – продолжал объяснять Торе, уже не так быстро идя по коридору вместе с Амато. Так, будто просто прогуливаются. Юноша уже словил на себе взгляды некоторых колонистов, таскавшихся со сложенной кучей ткани. Амато показалось, что те колонисты посмотрели на него злобно. С какой-то странной ехидной улыбкой. Будто юноша им успел нахимичить одним своим прибытием.       И вот, кабинет главного. На двери были две переливающиеся золотом таблички: на одной написана должность этого человека, находящегося внутри кабинета, а на другой – его инициалы и фамилия.       – Ну вот, – слегка приободряюще сказал Торе, – дерзай.       Амато вдохнул в лёгкие побольше воздуха, хоть и пахло всё ещё отвратно, и постучался в дверь.       – Заходите! – тут же донеслось по ту её сторону, и голос звучал каким-то... то ли рассерженным, то ли обессиленным.       Амато аккуратно надавил на дверную ручку и зашёл внутрь. За столом уже сидел альфа лет так пятидесяти, на голове уже просачивалась лысина, а сам по комплекции он был и не тучен, но и не тощ. В общем, пухлый.       Как и говорил Торе, по столу были раскиданы различные бумажки и папки для вида занятости. Чтобы особо не донимал никто.       Похоже, этот начальник планировал пить кофе, а Амато только потревожил его бесконечный перерыв.       – Здравствуй, мальчик, – похлюпывая кофе из кружки, поздоровался начальник.       – Здравствуйте, – ответил юноша.       – У тебя есть какое-то дело ко мне? Просто я очень занят.       Хм, а Торе не врёт: с самого начала главный дал знать, что он правда, честно-честно, зуб даёт, сильно занят. Но на это обращать внимания не нужно.       – Да, оно... очень важное. По крайней мере, для меня.       Начальник потупил взглядом пару секунд, а потом поставил кружку с недопитым кофе на подоконник, где также лежали и какие-то документы, и одинокий кактус. Кабинетик был совсем маленький, так что до любого предмета тут рукой подать.       – Я слушаю, – главный положил руки на стол, сцепив пальцы.       – Если кратко, то... мне нужна другая работа. Не шитьё.       – Как не шитьё? А что ты хочешь? На кровати лежать и просто так деньги получать?       С чего вдруг такая грубость? Разве Амато грубил этому человеку? А, ой, извините, это же дело, а у него, видите ли, отдых.       – Ты же недавно сюда поступил? – начальник начал рыться в своём шкафу в поисках чего-то, – Я так посмотрел, родственники у тебя богатые... может, у них денег попросишь?       Какая наглость. Как у этого человека язык поворачивается ещё что-то такое говорить? Торе уже в какой раз оказался прав: этот начальник – полный кретин.       – Мне нужна другая работа, – твёрже сказал Амато.       – Слушай, – начальник перестал рыться в шкафу, – я понимаю, ты шить не умеешь, но если ты отвергаешь ту работу, которую дают не только тебе, но и всем, то будь готов предложить свою идею. Или, в конце концов, правда, попроси денег у родственников.       – Я слышал, что у вас давно в колонии нет уборщика. Я могу его заменить, мыть полы я хорошо умею.       – Миленький, ну куда тебе это надо? – начальник сразу начал жестикулировать, – Ты с животом, а хочешь вёдра таскать. Они ж тяжёлые.       – Вы ещё не знаете, что я таскал. И горы грязного белья, и те же вёдра с водой, и огромные мешки...       – Так, ладно, всё, – главный начал махать руками, прогоняя Амато из кабинета, – я же сказал тебе, что занят. Короче, если тебе так хочется, можешь хоть прям щас идти полы мыть, мне щас не до тебя. Всё, иди-иди давай.       Под гнётом упрямости и лени начальника Амато всё же вышел из кабинета. И как только он это сделал, тут же выдохнул. Получается, работа найдена, и приступать уже можно завтра? Хорошо, только пусть потом этот главный не кипятится, что из-за собственной безалаберности позволил Амато быть уборщиком.       – Ну, как всё прошло? – будто насмешливо спросил Торе.       – Всё так, как ты и говорил, – с лёгкой грустью в словах сказал юноша, – но другую работу сумел получить.       – Что и требовалось доказать, – с облегчённым вздохом Торе почувствовал капельку победы над новой кровью в колонии, – я эту колонию как облупленную знаю.       – А долго ты здесь находишься? – Амато отошёл от двери начальника. Мало ли, может, тот любит подслушивать и сплетничать.       – Давно уж. Четыре года где-то, – "всезнающий" упёрся спиной о ближайшую стену. Из его рта шёл лёгкий дымок.       – Ого. Я, наверное, с ума сойду, если мне дадут такую цифру... или даже больше, – Амато боится потратить свою жизнь впустую. Хотя, он уже это смог сделать, осуществив свои страхи.       – Да не беспокойся. Здесь предостаточно занятий, чтобы не сойти с ума. Ну, это так, на будущее говорю.       – А за что тебя так на четыре года?..       – Перепродавал тачки, воровал, занимался проституцией, угрожал людям... В общем, не всё самое лучшее. В итоге за всё это мне дали... семь лет. Отец сначала пытался-пытался меня вытащить, а потом... потом он как будто забыл, что у него есть я. Даже не навещал меня ни разу. Через свои источники узнал, что он в министры подался. Ну, что ж, успехов ему.       Последнее предложение из уст Торе прозвучало грустно. И с какой-то стороны, Амато хорошо понимает его. Сначала Торе кажется одиноким человеком, выполняющим обязанность общего старосты, но после объяснения причины пребывания в колонии, он, кажется, проверяет всех, чтобы самому не чувствовать себя одиноким. Абстрагироваться и отойти от насущных проблем, так сказать.       Никто не отменял того факта, что Торе – преступник, совершивший в прошлом немало ужасных вещей. Но, возможно, он знал, что ступил на опасную тропу, и когда-нибудь попадётся за свои деяния. Но ведь если твой ребёнок находится в таком месте, почему нельзя уделить хотя бы немного времени для встречи с ним? Видимо, Торе своему отцу не так сильно нужен. Как и Амато своей семье тоже.       Юноша не верит, что Кристиано на самом деле теперь старается измениться для него. Мужчина просто наконец-то увидел в Амато выгоду не только для него самого, но и для родословной их и так огромной семьи. А чем раньше появятся наследники и потомки, тем лучше.       Почему же Амато думает, что Кристиано нашёл в нём только выгоду? Воспоминания говорят об этом громко и вслух. Они отчаянно кричат эту мысль, кричат до потери голоса и сознания, пока все не поймут, что юноша сейчас используется просто как инкубатор.

***

      – Дорогие родственники, – начал Кристиано, стоя около камина и хлопнув в ладоши, – сегодня я вас всех собрал здесь, чтобы оповестить о прекрасной вести.       Кристиано любил иногда проводить для всех собрания. Прийти обязаны все, даже те, кто не особо заинтересован в конфликтах, кто не хочет слышать новости, которые и так уже известны, или кто просто не желает слушать надоевший голос мужчины.       Последним, как ни странно, был Амато. Он, подпёрши под щёку кулак, сидел на самом краю дивана, усталым взглядом присматриваясь к выражению лица Кристиано.       Выражение было... то ли злобное, то ли радостное. С первого взгляда так и не поймёшь. Но, кажется, новость действительно его впечатлила, раз уж он так о ней воодушевлённо рассказывает.       Амато уже который день чувствует себя плохо. На улицу, после того, как узналось известие о домашнем аресте, не выпускают даже подышать. Обидно, а юноша всегда любил после ссор выпустить пар на улице. Либо же просто выйти и подумать о насущных вещах, что-то принимать или отторгать.       Каждое утро начинается с похода в туалет. Амато пытался сопротивляться и снова засыпать, но пульсирующее чувство в горле и подкат желчи не больно соглашались с его решением.       Еда вообще пошла на нет: юноша теперь отказывается ходить в столовую, а из напитков у него в комнате остались бутылки колы, которые ощущались по вкусу, как грязный шипучий носок.       Состояние отвратительное. Будто тебя всего выжали, как половую тряпку.       – Как вы знаете, наша семья регулярно пополняется. Думаю, вы помните о том, что у miracolo скоро появится ребёнок?       Амато эту новость слышал лично из уст Томаса. Он так о ней рассказывал, так говорил, что Апфелю сейчас плохо... Как будто Амато не лучше. Вот все зациклились на нём в последнее время, будто будущий ребёнок от него что-то поменяет в этой семье. Да ничего и не случится, просто у Кристиано появится внук или внучка.       Сказать, кроме безэмоционального "я рад за него", Амато больше ничего не смог. К этому моменту он уже и забыл, что Апфель помогал ему в предподростковом возрасте. Конечно, хороший человек, но сказать о нём нечего совершенно.       Все покивали. Даже юноша слегка покивал. Никто не старался перебить Кристиано во время речей, хотя иногда хочется высказать и своё мнение.       – Это замечательно, – ещё шире улыбнулся Кристиано, отчего его улыбка напоминала больше дьявольскую, – что вы всё помните. Не буду долго томить: у нас скоро будет не одно пополнение... а целых два.       Лёгким движением руки мужчина достал из кармана своего пиджака три тоненьких теста, на которых чётко показывалось две полоски. Стоп. Откуда они у него взялись?       – Эй-эй-эй, – юноша встал с дивана и подошёл к Кристиано, – отдай мне мои тесты!       – Rebelle, если будешь слишком сильно сердиться, то ни к чему хорошему это не приведёт, – Кристиано тут же убрал эти злосчастные три теста обратно в карман и похлопал по плечу Амато.       – Как ты их достал? Откуда? – юноша убрал со своего плеча руку Кристиано. Так противно, когда прикасаются без разрешения.       – А ты что, не знал, что у тебя убираются в комнате? – издевательски спросил мужчина.       Знал. С очень давнего времени. Но зачем горничным лазать по чужим мусоркам? Был бы Амато на их месте, постыдился бы даже заглядывать туда, а эти будто ничего не боятся.       – Никогда не думай, что всё останется в тайне. Когда-нибудь всё вскроется само и без твоего участия.       Спасибо большое, дядя. Так хотелось услышать слова, которые давно вбиты в стены этого особняка.       – Да пошёл ты к чёрту, – юноша долго церемониться не хотел. Он уже насытился неудачами и буднями, повторяющихся вновь и вновь. Потому продолжать этот бессмысленный спор он не стал. Всё равно и так уже всё ясно. Нужно просто развернуться и выйти из гостиной.       К горлу подступил ком несправедливости и предательства. Она ведь говорила, что никому об этом не расскажет, а в итоге... в итоге всё же не сдержалась и поделилась этой новостью с Кристиано. Амато меньше всего хотелось, чтобы об этом узнал "любимый дядя". А теперь об этом знают все. И никому врать не придётся.

***

      Столовая была очень большой. Тут уже сидели некоторые колонисты за общими столиками и о чём-то оживлённо разговаривали.       Некоторые даже поворачивались назад, и, видя Амато, разворачивались обратно и начинали вновь бурно обсуждать.       Юноша уже в курсе, что пока будет объектом сплетен и разговоров, но его самого это не интересует. Пока это не угрожает ему или им, плевать, что про него там говорят или думают. Пускай делают, что хотят. Их за язык не тянут.       Амато вместе с подносом встал на линию, где подают еду. Как только он с другого подноса взял стакан с кофе, тут же с ним заговорил какой-то незнакомый колонист:       – Приветики! – он даже помахал ручкой, проявляя таким образом свою дружелюбность и способность к общению.       Амато не больно сейчас хотелось разговаривать, но просто стоять и молчать смысла тоже никакого нет. Торе сказал по дороге сюда, что есть и приставучки, и липучки, и козявки – любой вид на свой вкус и цвет. Они не отстанут от тебя ни на секунду, даже если ты хочешь просто отдохнуть.       – Привет, – юноша также помахал в ответ, взяв себе ложку.       – Я немножко слышал про тебя, – признался незнакомец, – тут всегда раскрывают, кто поступит сюда следующий.       Интересно. Значит, об Амато и так уже всё известно.       – Тебе не тяжело? – спросил колонист, явно поглядывая на живот.       – Отчасти, – Амато проехал вместе с подносом дальше, и колонист вслед за ним.       – Я-я-ясненько... – заторможенно проговорил колонист, не отводя взгляда от живота. Что же в нём такого необычного? Гипнотизировать умеет, что ли? Или это они на ментальном уровне зачаровывают человека?       Амато ничего не оставалось, кроме как пройти дальше с вопросительным выражением лица. Видимо, здесь никто не стесняется откровенно глазеть на людей.       Внезапно, колонист тихо хихикнул. Юноша посмотрел на него, и тот только сейчас очухался, что смотрит далеко не на собеседника.       – Ой, прости, – извинился незнакомец, – я не над тобой. Просто я представил... ладно, не важно. Извини.       Что можно такого представить, глядя на живот? Разве что только миленького маленького младенца. Вот так люди и не обращают внимания на человека, который скоро станет родителем, а представляют в своих головах только младенцев. Конечно, зачем сопереживать и поддерживать Амато, когда можно мысленно получить умиление?       Амато подъехал с подносом к тому месту, где выдавали основное блюдо. Там стояла какая-то пухлая тётя лет так пятидесяти. С фартуком и колпаком на голове. Как только юноша остановился перед ней, она начала накладывать ему еду. И в последний момент тётя хотела отдать порцию, как вдруг её осенило:       – Ой, так ты ж этот, – сказала она, будто Амато что-то понимает в её словах.       И тут же тётя наложила ещё еды и протянула тарелку Амато. Сможет ли юноша съесть эту порцию – непонятно. Он не настолько голоден, чтобы нажираться до неузнаваемости.       – А можно чуть-чуть убрать? – попросил юноша, на что получил довольно интересный ответ.       – Хотя бы ради детей съешь, — каким-то умоляющим голосом ответила тётя-раздатчица, – детки должны быть крепкими и здоровенькими.       Да крепче им уже быть некуда. Амато и так видит, что тело его всё ещё оставалось хиленьким, а они отбирали все силы, всю энергию, становясь всё больше и больше... Ближе к концу срока юноша совсем перестанет есть, чтобы никому энергия больше не доставалась. Попинаются немного, зато спокойнее на душе станет.       Юноша ничего возражать не стал, только вздохнул и пошёл со своим подносом дальше.       – Тебе сильно повезло, – как-то грустно произнёс колонист, слабо улыбаясь.       – Я не считаю это везением. Просто совпадение, – Амато не хочет злоупотреблять своей беременностью. Навязываться с ней – тоже. Вообще в целом он не ищет выгоды от этого. Потом ещё совесть будет мучать, появится чувство вины перед ними... Уж лучше быть как все, спокойно и размеренно реагировать на всё и права свои не качать.       Колонист ничего не ответил. Может быть, он и хотел так поддержать Амато, но вышло это вяленько, и на поддержку совсем не похоже. А вот был бы сейчас Сет...       Без Сета одиноко. Очень сильно. Раньше юноша не задумывался о том, что ему может стать одиноко без него. Но как только парень уехал, на душе образовалась пустота. Словно что-то своё пропало, и ты отчаянно пытаешься его найти. А потом бросаешь на половине пути, когда тебе сказали, что это "что-то своё" не вернётся.       Амато всё ещё остаётся тем человеком, которому всегда не хватает любви. Его никто по-настоящему не любил так сильно и честно, как Сет. Но он сам пока дожидается момента, когда можно будет высказать всю свою любовь к нему. И, похоже, этого момента он так и не дождётся...       Юноша вновь вздохнул, забирая с собой поднос с едой. Сейчас самое главное – найти столик, где сидит Джино, но пока Амато его не видит. Да и сам Джино не подаёт признаков присутствия здесь. Видимо, на этом обеде придётся сидеть одному. Амато в целом и не против.       – Не хочешь сесть за наш столик? – предложил тот же колонист, что разговаривал на раздаче с Амато, – Он вон там, – и указательным пальцем, всё ещё держа поднос, он указал на стол, где уже сидело несколько колонистов. В том же числе и Джино.       Ну, вот он и нашёлся. Значит, одному сидеть не придётся. В компании незнакомцев, конечно, но это так, малость.       – Давай, – кивнул юноша, и уже вместе с колонистом пошёл к данному столу.       И как только они подошли...       – Ребята, смотрите, кого я привёл! – незнакомец так восхищённо это произнёс, что другие колонисты оторвались от приёма пищи и посмотрели на Амато.       Словить на себе столько радостных взглядов юноше ещё не удавалось никогда. Они будто все... одинаковые. Только Торе и Джино, наверное, не ведут себя так, словно увидели вживую любимого исполнителя. Или актёра. Или любую другую знаменитость.       Амато сел с краю, чтобы в случае чего быстро выйти изо стола. Особенно полезно, если здесь сидят люди, которые суют свои руки куда не надо. В последнее время юноша слишком чувствителен к чужим прикосновениям. Конечно, не без их помощи, они тоже не любят чужих людей. Не боятся, просто не любят.       Колонисты поздоровались, восхищённо охая и ахая, но в ответ Амато им только помахал рукой. Сейчас ему просто хотелось поесть.       На обед ему подали простенькое блюдо: макароны с чем-то рода гуляша. Аппетитным гуляш, к сожалению, не выглядел, но ему и так наложили больше, чем другим. Придётся пробовать.       После того, как юноша попробовал свой обед, выражение его лица осталось прежним. Удовольствие было, вкусно – тоже, но по-настоящему насладиться едой мешали расспросы колонистов, которым палец в рот не клади, а дай поговорить с новой местной знаменитостью.       – Как настроение? – спросил один из незнакомцев, и другие начали смотреть в сторону Амато, дожёвывающего кусок мяса.       – ...Нормально, – ответил юноша спустя несколько секунд.       – А кого ожидаешь? – спросил уже другой.       – Двойню, – Амато даже не смотрел на них, просто отправил в рот часть макарон с мясом и подливой.       И вдруг послышалось удивлённое, но не менее заинтересованное "у-у-у-у-у", будто им рассказали какую-то интрижку.       – А кто будет? – спрашивает третий.       – Два мальчика, – юноша ответил на вопрос с набитым ртом. Как бы им намекнуть, что сейчас он не в настроении отвечать на вопросы о своём положении...       После ответа они стали друг с дружкой перешёптываться и шушукаться. Амато слышал что-то рода "блин, как классно!", вот только ничего классного здесь нет. Рассказать бы им о том, как он лежал целыми днями в постели, лишь бы вновь не ходить в туалет, как у него обнаружили анемию чисто из-за них, как настроение шаталось и до сих пор шатается в разные стороны, из крайности в крайность. Тогда бы их небольшой мирок, где они считают, что беременность – это классно, с треском разрушился.       Один Джино только молчал, едя свою порцию. И как только Амато посмотрел на его грустное, и, может быть, усталое выражение лица, ему стало стыдно. Стыдно, что он так открыто всем говорит, кто у него скоро будет.       От похода в кабинет к начальнику Джино отказался по причине обратного ухода на швейное предприятие. Но Амато кажется, что в этом замешано что-то другое, такое потайное, о чём он может быть даже и не в курсе.       Может быть, Джино тайно ему завидует. Хотя он никогда никому тайно не завидовал. Отношениям Сета и Амато он тоже не завидовал, считал свои с Пьетро тоже удачными.       И наверняка он думает о Пьетро. Как он там, что с ним... Нужно не рассказывать Джино правду, иначе ему не за что будет держаться в этой жизни. Любимого человека, как Пьетро, он больше найти не сможет. Но только сам Джино не может понять, что Пьетро – полный кретин и мудак, бросивший его в самый ответственный момент. А потом и сам отошёл в мир иной.       Даже еду от подобных мыслей есть становится сложно. Отталкивает, когда вспоминаешь про такого человека, как Пьетро. Мало того, что себе жизнь испортил, так ещё и другим масла в огонь подлил. Только в одном он был прав: секс без контрацептивов ни до чего хорошего не довёл.       Колонисты распрашивали Амато о всяком. Какие увлечения, за что в колонию отправили, сколько тут он будет, какой срок, можно ли потрогать животик, будешь доедать... Как будто юноша даже не выходил из особняка. Эти колонисты – как его маленькие двоюродные братья, которым срочно нужно знать ответ на их самый простейший вопрос. В особенности, тот же Лу, любящий всегда задавать бессмысленные вопросы, лишь бы на него обратили внимание.

***

      Вот уже и наступил вечер. Амато понял это, когда увидел в окне в общей комнате отряда горящий алым цветом закат. Солнце было таким белым-белым, что не верилось, как он так быстро уходит, даже не обогрев землю. Юноша, конечно, не особо любит лето, в особенности из-за жары, но конкретно скучает по нему. Теперь это закончится, и наступит леденящая зима. А её Амато не любит больше, чем лето. Опять придётся укутываться в кучу слоёв и одёжек, чтобы просто согреться.       Вечернее умывание и чистка зубов. Так будет каждое утро и вечер. Все колонисты без исключений обязаны умываться и чистить зубы, особо ленивых сюда гонят сами сотрудники.       Также всем выдают и одинаковые зубные пасты с щёткой. Личные полотенца разные, но так будет легче определить, где и какое именно твоё.       Амато стоял у одной из раковин и чистил зубы, как вдруг к следующей подошёл Джино и включил воду. Выглядел он до сих пор печально, хотя юноша не понимает, почему у Джино резко сменилось настроение.       Быстренько закончив все свои дела и выключив воду, Амато ещё какое-то время просто стоял напротив своей раковины, ожидая, когда Джино сделает все свои дела, и рассматривая себя в зеркале.       Кажется, кожа стала ещё бледнее... Да уж, от таких событий ты станешь не просто бледным, а вообще белым, как вампир. А может, это из-за освещения. Кто знает, прибытия таблеток ещё надо ждать.       В целом Амато выглядел как обычно. Даже живота за этой широкой рубашкой и штанами почти не видно. Только если боком повернуться.       "Кажется, я начинаю прибавлять в весе", – предположил Амато, увидев, что косточки на его ладонях с тыльной стороны как-то странно спрятались под кожей, хотя раньше они всегда выступали. Может, всё-таки какая-то часть от полезных веществ передаётся и Амато?       Как только Джино закончил все свои дела, он собирался уже уходить.       – Джино, подожди, – остановил его Амато. Джино остановился и повернулся к нему. Всё с таким же печальным лицом.       – Что с тобой? Почему ты грустишь? – Джино нечасто скрывал от друзей что-либо. Он почти что всегда рассказывал причину своего настроения... только если оно не связано с побоями от Пьетро.       Юноша помнит, как Джино также ото всех и скрыл тот факт, что из-за Пьетро у него два раза случался выкидыш. Эти два раза он в течение нескольких дней никому ничего не рассказывал, просто запирался в туалете и тихо рыдал, прося всех оставить его в покое.       Но сейчас... Сейчас Амато не может понять, почему Джино так резко изменился. Да, колония может поменять человека, но чтоб настолько... невероятно.       – Так я грущу практически каждый день, – вздохнул Джино. – Я постоянно думаю о нём...       – О Пьетро? – Амато решил уточнить. Так, на всякий.       Джино медленно кивнул.       – Я так и думал, – выдохнул юноша.       – Ты не знаешь, что с ним?.. Он не выходит на связь уже несколько месяцев... Звоню-звоню, звоню-звоню, а трубку никто не берёт.       – Ни я, ни Сет не знаем, что с ним. Он и нам ничего не говорит, не пишет, не звонит, – надо врать. Именно надо. Сердце просит говорить правду, но в то же время мозг понимает, что правда разрушит жизнь Джино. Особенно сейчас, когда он и так в четырёх стенах уже долгое время.       Говорить в этот момент ложь оказалось гораздо труднее. Словно язык поворачивается сказать другое, но ты тщетно пытаешься защитить человека от своей скорой смерти.       Главное, сказать правду потом, когда Джино уже будет на свободе, и когда Амато будет готов помочь ему найти такого партнёра, который бы ни за что не позволил себе поднимать руку на любимого человека. Да что уж там, даже не притрагивался бы к травам, шприцам, таблеткам и другим непонятным вещам.       Джино вздохнул. Амато понимает, что он сейчас чувствует, ведь такое же состояние у него было, когда ему в больнице сказали, что Сет не звонил долгое время даже своему другу детства. Ощущение замкнутости и безысходности, смешанной с ощущением, что ты зря ищешь человека на протяжение нескольких месяцев; с ним могла случиться любая ситуация, вплоть до смерти, а ты всё веришь и ждёшь, что наступит хороший конец. Вот только в данный момент Амато знает, что Пьетро умер. Никакой интриги, никаких додумок нет. Всё лежит, как на ладони. И это будто тащит вниз.

***

      Уже наступила ночь. Заниматься особо сейчас нечем, ведь по коридору, как было заявлено, ходят охранники, причём они издавали такой топот, чтобы все хорошо услышали и не пытались выйти из комнаты, нарушая комендантский час.       Ох, как же это навевает "приятные" воспоминания, когда за тобой следит дядя, которому, видимо, больше заняться нечем, кроме наблюдения за тобой, и когда ты получаешь от него люлей, что в дом из сада ты вернулся на одну минуту позже. Надо было ещё на щиколотку прицепить браслет, который бы каждый раз бил тебя током, если ты от дома отошёл на пять метров.       Но в данной ситуации ничего не поделаешь. Благо, здесь сравнивать тебя с коровьей лепёшкой не будут: отругают пару раз и скажут возвращаться в комнату.       Первая ночь, как правило, всегда самая беспокойная. И для Амато это правило исключением не является. Он уже двадцать минут пытается впасть в сон, но приступы стресса и адреналина не позволяют пропустить эту ночь. К тому же, кто-то из колонистов в этой комнате похрапывает, что добавляет трудностей в копилку.       Как же успокоиться и прийти в себя? Как отвлечься от этих неприятных звуков храпа? Как перестать паниковать в ситуации, когда ты, вроде бы, всё принял?       И самое главное, что они тоже не спят вместе с Амато. Он это прекрасно чувствует, но к этим движениям уже успел привыкнуть; они даже иногда щекотные. Но вдруг они так намекают, что если юноша не уснёт, то и они не намерены успокаиваться?       Амато слегка приспустил штаны, поглядывая вниз. Темновато, что ж поделать, но разглядеть что-то ещё было можно. А лучше и не надо, от греха подальше.       Вот была бы сейчас книга о беременности, данная Апфелем... тогда юноша бы с лёгкостью заснул. Все эти научные тексты так быстро утомляют, что сам не замечаешь, как впадаешь в сон. Как молодой человек всё это сидел читал, совершенно непонятно. Не для всех они, эти книги.       Амато положил руку себе на живот. В последнее время он лежал на левом боку, ведь так говорила и книга, и интернет, даже поучительные видео ставили в факт, что на левом боку лежать полезнее всего. Неприятненько, всё-таки хочется лечь на спину, но юноша уже чувствует, что дышать, когда ты лежишь на ней, становится тяжеловато.       Спустя несколько минут раздумий, юноша начал поглаживать живот, чтобы как-то отвлечься от накаляющей обстановки вокруг. Что же будет с ними, если Амато не сможет оправдаться перед судом? Неужели их у него заберут? Что тогда скажет Сет? Он их хотел ведь больше всех...       Пусть юноша и не так привязан к ним, но всё же переживает за их будущую судьбу. Это пока они рядом с ним, но потом что? Потом разлука, сожаления, обида и вина за своё злодеяние. Ведь если бы не тот выстрел... эх, всё было бы по-другому.

***

      В последнее время состояние Амато всё ухудшалось. Сегодня он даже не выходил из комнаты, чтобы позавтракать. Состояние было настолько паршивым, что сил остаётся лишь на то, чтоб пойти в туалет.       Он подозревает, что с ним всё не так именно из-за этого. Да, сейчас он этого сильно боится, но не верит, что это может быть и в самом деле. Может, он просто отравился здешней едой? Недаром он так презрительно относится к еде поваров тут...       Внезапно, в комнату пришла какая-то молоденькая горничная. Она недавно устроилась сюда работать, но особо Амато её не замечал. Просто такая же, как и остальные горничные в этом особняке. Занимаются домашними делами, обслуживают и кое-как отдыхают.       Но сегодня... кажется, можно будет узнать, правда ли это. Всё-таки, домашний арест не позволяет выйти на улицу.       Горничная вошла, сначала постучавшись. И после того, как она ступила через порог этой комнаты, она будто встала в ступор, ожидая хоть каких-то слов со стороны юноши. В конце концов, она сама не сумела сдержаться и прервала тишину:       – Господин Амато, – горничные обычно в этом особняке ко всем, без исключения, даже к детям, обращаются "господин" или "госпожа". Юноше не особо нравилось такое обращение, он не чувствовал себя величаво от того, что его назвали господином. Ну какой он господин, если просто является "подкидышем", верно? – глава семьи господин Кристиано ждёт вас внизу в столовой... Он хочет с вами поговорить.       Выглядела она миленько: аккуратное, будто кукольное личико, и, самое главное, рыжие волосы. Конечно, не итальянка, но какая разница, какой она национальности. Главное, как человек работает.       – Передай ему, что если я щас выйду, то блевану ему в ладони, – говорил Амато тихо, потому что ощущал, что горло будто сдавили; ещё чуть-чуть, и опять придётся промывать желудок...       – М-может мне вам чем-нибудь помочь? – замешкалась горничная, – Я могу достать из аптечки лекарства...       Этот вопрос очень кстати. Но сейчас лекарства, по мнению Амато, бесполезны. Сейчас нужно другое.       – Помоги мне, – хрипловатым голосом произнёс юноша, – купи два теста на беременность. А лучше три. Просто купи, пожалуйста.       – Хорошо-хорошо, я сейчас куплю! – и горничная мигом выбежала из комнаты.       Амато присел на постель. Всё это время он укрывался в одеяле, пытаясь заснуть и пропустить однотипные действа. Сейчас нос воротило буквально ото всего; из-за этого чувство тошноты усиливалось.       Не получилось. Опять придётся всё повторять заново. И так каждый раз.

***

      Горничная прибежала достаточно быстро. Амато уже успел даже прополоскать горло после очередного похода в туалет и вновь присесть на кровать, где какое-то время тупил свой взгляд на стену.       – Вот, – подбежала она, слегка запыхаясь, – купила три, как вы и просили, – и показала три небольшие коробочки с тестом на беременность.       – Никому не сказала? – Амато взял эти коробочки в руки.       – Нет-нет, что вы, – повертела головой горничная, – я сохраню это в тайне.       – Спасибо за помощь, – поблагодарил юноша. Он редко когда кого-либо благодарил. Да и такие слова ему сложно было произносить.

***

      Первый тест. Сразу чёткие две полоски. Полетели на пол при первой возможности.       Амато не верит, что всё взаправду. Что это на самом деле случилось. А Сету рассказать об этом некогда: тот, вероятнее всего, либо сидит в самолёте, либо уже в другой стране.       Нет. Враньё это всё. Ничего этого не существует. Второй тест всё покажет.       Но и второй показал две полоски. Не сразу, но через несколько минут вторая появилась окончательно. И снова тест полетел на пол.       Это что, шутка какая-то? Все против него сговорились, что ли? Да не может быть этого! Как жить теперь...       Нет, третий точно должен всё расставить по полочкам. Хотя два уже и показали две полоски, третий – самый точный и барахлить не будет.       Но третий... третий... третий... А что третий? Ничего он так и не решил. Опять та же ситуация. Но теперь он крепко сжимался в дрожащей руке. Частые слёзы капали на него, но даже они не могут смыть эту дряную вторую полоску.       Как быть дальше? Что делать? Выхода нет. Надежды нет. Денег нет. И поддержки тоже. Ничего нет. Сет уехал. Может быть, насовсем. И он остался один. Наедине. С самим собой.       Амато спустился на пол, не сумев сдержать в руке третий и последний тест, и тот повалился на кафельный пол.       Юноша винил себя за свою глупость. Хотел любви – получил, но будь готов отчитаться за неё. А кто ему позволит избавиться от последствий? Верно, никто. Он и сам это прекрасно понимает.       Настроение пустое. Слёзы быстро вытекли и оставили на полу лишь капли. Амато не знает, как жить дальше. Всё для него в этот момент оказалось потеряно. Молодость, съезд с этого особняка, спокойная жизнь... без детей. Но даже сейчас всё пошло не по плану. Как и всегда.       А может, и не надо жить? Надо раздобыть где-нибудь канцелярский ножик, и... А, к чёрту. Юноша и так знает, чего боится, и что точно не получится. Придётся жить как в вакууме.       Было принято решение просто взять и выкинуть эти три теста в мусорку.       Никто ведь не поймёт и не увидит их сквозь гору мусора. Верно ведь, да?..

***

      Надо же. Это не тот кошмар про убийство, что снился в последние дни... Это старые воспоминания, которые так легко забылись... Амато уже и не помнит, что именно так отреагировал на свою беременность. В последнее время у него некоторые вещи быстро забываются. Спасибо, что мозг дал напомнить об этом событии.       Хорошо, что юноша смог, можно сказать, перешагнуть через этот этап, где ты не знаешь, что и как предпринять в данной ситуации. Этап, где ты просто существуешь, потому что не позволяешь закончить себе жизнь.       К сожалению, на дворе до сих пор была ночь. Оно и неудивительно, вот только... они его не будили. Он пробудился сам.       Отсюда, из комнаты, были слышны два голоса: один... может быть, знакомый, но второй – точно нет. Интересно, что же там происходит?       Юноша осторожно поднимается с постели, но кровать пока не заправляет. Лишнее шуршание только разбудит остальных.       Решил пойти в тапках. В туфлях будет очень громко.       Подойдя к двери, Амато начал просматривать коридор через решётчатое окошко. Странно, но гуляющих охранников здесь не было, хотя, вроде бы, они должны дежурить всю ночь. Неужели сжалились?       Но отсутствие охранников не означает, что их нет от слова совсем. Они могут прятаться за этой дверью, чтобы напугать нарушителя и объяснить ему, что если будет продолжать нарушать правила, то отправится в карцер. А Амато, естественно, карцера очень боится. Услышал из разговора в столовой, что недавно там был один колонист, и он жаловался на неудобную кровать и холодное пространство. Летом-то, может быть, и всё равно, на чём лежишь, хоть на доске с торчащими гвоздями, но на пороге уже стоит зима... конечно, начнёшь жаловаться на всё остальное, когда находишься в морозе. Хоть бы тепло туда, в этот карцер, провели, что ли...       Была не была. Если охранники спросят, почему он до сих пор не спит, то юноша ответит, что он уже спал и обратно заснуть не может. Пробовал, и далеко не один раз. Всё без толку.       Амато аккуратно и медленно открыл дверь. Она была жутко скрипучей, но сейчас, по какой-то причине, не издала ни единого звука. Сквозь отверстие прошёл холодный воздух, таившийся в уже суховатом коридоре, и юноше это понравилось. Как будто окошечко приоткрыли. Но долго стоять тут смысла нет.       Прошмыгнув в коридор, Амато закрыл за собою дверь. А может... всё-таки надо было оставаться в комнате? В этом коридоре находиться оказалось холоднее, чем юноша себе представлял. К тому же, Амато забыл обратно заправить штаны, потому лёгкий холодок ещё и пришёлся на живот. Быстро вспомнив об этом, юноша подтянул штаны наверх.       Издали с гулким эхом слышатся два голоса, те же самые, что Амато уже слышал в комнате.       Может, пойти проверить, что там?.. Но если его поймают и отправят обратно? Или ещё чего похуже, станут насильно допрашивать?..       Ай, к чёрту это всё. Амато и так сейчас сидит в колонии, а не у себя дома. Да и, кажется, здесь никто не совершил такое же тяжёлое преступление, как он.       Амато стал двигаться к источнику звука, пошаркивая по полу в тапочках. И каждый раз звук становился ближе, эхо в один момент превратилось в сетку для голосов: их звук, попадая в углы и стены, отражались, оставив совсем маленькую часть сказанного и исказив её.       Появился свет. Такой яркий и белый... Жаль, что это не выход наружу, а всего лишь будка охранника. Амато остановился, всё осматривая эту будку. Он не понимал, почему в ней одновременно сидит не только сам охранник, но ещё и колонист, сидевший на закруглённом столе?       Неуютно. Дальше заходить не хочется. Что-то Амато подсказывает, что пострадает от этого не только он...       Несколько минут юноша наблюдал за разговорами этого колониста, качавшегося на столе, и охранника, попивавшего какой-то напиток из кружки. Амато слегка пригляделся к колонисту, сильно смутившему его, и понял, что он чем-то похож на Торе. Такие же волосы "ёжиком". Хотя, кто знает, может быть, некоторых колонистов тут обстригают почти что налысо...       Спустя эти несколько минут, охранник всё же заметил, что снаружи их маленькой будки стоял какой-то мимопроходимец, и пальцем с удивлёнными глазами показал налево. Амато думал, что свет попадёт на него, но не такой, чтобы его заметили... похоже, и тут он просчитался.       Юноша пошёл к этой будке. К той стороне, куда ему указали пальцем. И, приблизившись, он увидел, что тут находилась дверь. Амато надавил на её ручку, и она с лёгкостью открылась, после чего он виновато вошёл внутрь и остановился, не забыв её закрыть за собою. Стоял он, как виноватый ребёнок, которого застали за тем, как он соседу мячом случайно выбил окошко.       Если в коридоре воздух просто холодный, то тут ещё и тяжёлый. Благо, в ногах слегка теплело, видимо, охранник специально поставил для себя грелку, чтобы совсем не окоченеть от холода. Будка внутри будто была хаотичной: на стене висят всякие записки, какие-то чертежи или распечатанные карты с телефона, где определённое место выделено очень жирным карандашным кружочком, на столе и тумбочке, стоявшей у единственной стены в этой будке, полный бардак. Там раскидано буквально всё, что можно себе представить: там и документы, и просто какая-то бумага, и те же записки, и книги, и папки, и другая-другая потайная всячина, которую даже рассматривать бессмысленно. В верхнем углу висел старый квадратный телевизор, который, благо, был выключен, но Амато видит такие впервые. Он знает, что они старенькие, но никогда не ощущал какую-то ностальгию по ним. Вживую такое чудо творения он увидит лишь раз, и это произойдёт в этом месте.       – Что ты здесь делаешь? – как и предполагалось, это оказался Торе. Такую ежиную голову вряд ли забудешь... ну, до поры до времени. Он то ли весьма опечален тем, что разговор пришлось прервать, то ли серьёзен, как старший брат, потому что младший вновь сунулся не в своё дело, то ли раздражён, ведь у мелких сошек, вроде Амато, сейчас время спать в кроватке.       – Я... я... – юноша не мог промолвить ни слова. Ему стало стыдно за то, что он так нагло подглядывал за ними. Да и вообще, лучше бы он опять лежал в кровати, слушая гулкую тишину.       – Да ладно тебе, не ругай его, – достаточно спокойно ответил охранник, побрякивая ложкой по стенкам кружки и размешивая содержимое внутри неё, – видишь, он сам испугался.       – Вижу, – более серьёзно ответил Торе, – у меня глаза не на затылке. Так, что ты там делал?       – Я... я просто выспался, – ответил Амато, – не знаю, чем заняться оставшееся время до подъёма.       Торе вздохнул. Причём так тяжко, ещё и глаза подняв наверх, будто спрашивая ими: "господи, за что мне такое наказание на башку свалилось?".       – Сколько щас время? – обратился к охраннику Торе.       – Без тридцати пять, – ответил охранник, а потом и сам удивился, – ох, ё... бушки воробушки. Умеешь ты занять время разговорами.       – Четыре тридцать, значит... – повторил задумчиво Торе, а потом всё решил, – Ладно. Оставайся пока здесь, до подъёма ещё где-то два часа с половиной. Заодно познакомишься с моим другом. Эл, у тебя случайно нет никакого пледа?       – В кладовке посмотри. Ты же про это место больше знаешь.       – То, что я больше всех тут срок отсиживаю, не значит, что я тут всех умнее. Ладно уж, найду как-нибудь, – и с этими словами Амато отодвинулся вправо, чтобы не мешать выходить из будки Торе. Напарываться на какой-нибудь мусор, конечно, не особо приятно, но и с незнакомцем не менее тревожно.       – Садись, бедный ребёнок, – охранник ногой подтянул стулик.       Амато тихо и робко присел на стул, поглядывая на свои колени. Охранник выглядел совершенно спокойным и непоколебимым, будто это не нарушитель режима сейчас перед ним сидит, а мушка случайно залетела. Он продолжает попивать из своей кружки, по всей видимости, глядя на юношу.       – Ну, рассказывай, как зовут, из какого отряда? – сглотнув и цокнув, спрашивал охранник. Похоже, нашивку на груди ему не так чётко видно. Хотя, учитывая, что она маленького размера, любой невнимательный бы не смог её заметить, – да не бойся, я не Торе. Мне, честно говоря, всё равно, нарушаешь ли ты сейчас правила или нет. На твоём месте я бы также поступил.       Сразу видно, что охранник держится на своей работе чисто ради денег. Хотя, кто бы не держался ради них. Кажется, что он простодушно относится к своей работе, не забывая послушать на досуге свежие сплетни.       – Амато, – виновато проговорил юноша, – я из третьего.       – Из третьего... А, оттуда же, откуда и Торе. Ну, считай, тебе повезло: к людям из своего отряда он относится лояльнее, чем к остальным, – и снова хлюпанье напитка, – да уж... Помотала жизнь парнишку. А ты за что здесь?       – Обвиняют в убийстве, – "убийство". Амато всегда страшило это слово. Потому что оно всегда означало, что чья-то жизнь окончена не от болезни, не от природы, а от чужих рук. И в данном случае, от рук самого юноши.       – Ого-о-о-о, – охранник снова отпил из кружки, – никогда не подумал бы, что такая милая мордашка сможет совершить что-то более наказуемое, кроме кражи.       Амато тоже так думал. Но судьба сама решает, как раставить фигурки на воображаемом поле. Она раздаёт всем карточки шанса, просто чтобы повеселиться над людьми. По внешности никогда судить нельзя. Можно только предугадывать поведение человека, но судить – нет.       Юноша вздохнул. Адвоката нет, каких-либо важных связей, кроме богатого и влиятельного дяди, тоже нет, но даже если ему и удастся выйти с помощью взятки, его всю жизнь будет преследовать то самое убийство, которое он совершил непредумышленно.       Вдруг, в будку вернулся Торе. Уже с пледом. Взял и сразу же накрыл им Амато, отчего сразу стало уютнее. Плед оказался очень мягким и пушистым, хотя юноша рассчитывал, что Торе найдёт максимум какое-нибудь колючее одеяло. Как у бабули...       А как там бабуля? Может быть, ей совсем плохо просто оттого, что её внук находится сейчас вне свободы. Амато никогда не хотел подводить бабулю, но сейчас... Сейчас, когда в мыслях витает только то самое разочарованное выражение бабушки с натянутой улыбкой на губах, чувствуешь себя великим грешником, что расстроил самого важного человека в своей жизни.       – Эл, налей ему попить, – сказал сразу же Торе, как только укрыл пледом Амато и вернулся на своё место.       – Ты не против кофе? – спросил охранник Амато, катясь на стуле к кофемашине.       Юноша давно ещё не пил кофе. В последний раз он пробовал его в тринадцать лет. Да, он бодрит и придаёт сил, но у него такой отвратный вкус... Как будто взяли и насыпали порошок, размешали, и там, в самом низу стакана, осталась от него небольшая часть. Поэтому Амато в дальнейшем его и не пил.       Юноша кивнул, после чего охранник нажал на кнопочку на кофемашине, и оттуда пошёл дрожащий звук, почти как при работающем холодильнике. В особняке, особенно ночью, когда никого на кухне нет, тихо издаёт один и тот же дребезжащий звук холодильник, продолжающийся очень долго. А тут кофемашина, и то она громче.       – Рассказывай, что с тобой случилось, – Торе скрестил руки на груди.       – Что именно?.. – ради этого Амато даже поднял свою голову на Торе.       – Ой, – прошипел злобно Торе, – ладно, сам скажу, – и повернулся к охраннику, – Эл, ты относись к нему помягче. Он беременный щас, всякие провокационные вопросы не спрашивай.       – Беременный? – охранник покачался на стуле влево-вправо, – Чёт не вижу на самом деле.       – Надо не смотреть, а запах улавливать, – дал совет Торе, – по запаху всегда можно определить, лжёт ли человек или нет.       Ну вот обязательно прямо всем рассказывать, что Амато в положении? Какой из этого прок? Что этот охранник сможет сделать? Как будто от них зависит жизнь человечества, а не только жизнь юноши. Эх, как бы здесь прожить две недели...       – Ладно-ладно, я понял, – кофемашина закончила гудеть, и охранник, всё ещё не вставая с места, а снова катясь на своём кресле, взял стоявшую кружку в кофемашине за ручку и поставил на стол. Шёл лёгкий дымок, быстро пропадающий в воздухе, но даже так Амато почуял запах кофе. Он был таким насыщенным, таким настоящим, не как в особняке, что сразу же захотелось попробовать, но...       – Он щас горячий, пусть подостынет, – предупредил охранник, – так, получается, тебе поблажки давать будут, пока ты на сроке. Меньше работы, больше отдыха. Я ещё слышал, что там и с едой что-то делают.       – Да, там двойная порция, и ещё есть разрешение на дополнительные, – ответил Торе, – не повезло тебе, хочу сказать. Тебе сколько годов-то?       – Семнадцать. В декабре восемнадцать будет, – ответил Амато.       – Да какая разница. Всё равно, что ты – растущий организм, что эти дети – тоже растущий организм. Но, видимо, тебе роста достаётся пока меньше всего. Как хоть у тебя болезней никаких нет...       Интересно, откуда у Торе такие познания, если он уже столько лет сидит в этой колонии? Неужели, здесь есть какая-нибудь библиотека? Или Торе, может быть, настолько умный, что сам смог додуматься до такого?       – Вообще-то есть, – Амато возразил, – у меня не так давно анемию обнаружили. Вот, сижу жду, когда мне привезут таблетки.       – Ну, как я и думал. Перевешивают они очень сильно, – Торе оглянулся и заметил уже остывшую кружку с кофе, после этого он подал её Амато, – на, пей. Здесь по ночам всегда холодно. Даже летом. Так что тебе надо запасаться теплом.       Юноша посмотрел в кружку, увидев, что кофе было такое тёмное, что сквозь него Амато смог увидеть своё отражение. Через него не сказать, действительно ли по внешнему виду Амато видно все его проблемы, но про бледную кожу юноша и сам в курсе. Может быть, эти пару дней он хотя бы один раз упадёт в обморок из-за анемии.       Он глотнул. Самую малость, но вкус почувствовался. Он какой-то слегка горьковатый, но сам вкус кофейных зёрен чувствуется. Амато никогда ещё такого не пил. Как будто это какая-то параллельная реальность, в которую он сумел попасть.       Спустя небольшой промежуток времени, юноша привык к компании, состоящей из охранника, всё проявляющего стойкую спокойность, и Торе, казавшийся теперь не таким строгим. Амато слегка ввёл в курс дела своей жизни и получил в ответ объятия Торе. Возможно, он понимает, что нашёл такого же человека, как и он сам. Который страдает такими же проблемами.       Юноша будет надеяться, что эти две недели пройдут гладко. Не хотелось бы ввязываться в конфликты или ссоры, ведь сейчас и так ситуация мрачная.       Как только время приблизилось к семи часам утра, Торе и Амато попрощались с охранником и ушли в комнату своего отряда. Юноша понимает, что убираться в колонии ему действительно будет сложновато, но взять другую работу он не может. Надо где-нибудь раздобыть ведро и швабру, и желательно ещё чистящее средство. Может, стоит спросить у Торе, он же, как и всегда, больше всех знает...

***

      Апфель так сильно торопился на встречу, что не заметил, как прибыл в полицейский участок на двадцать минут раньше. Да, тот самый полицейский участок, где Амато увели на "дополнительный разговор". Но сейчас молодой человек не будет требовать правосудия у того следователя с именем Сандро. Он будет просить у уже другого следователя, более спокойного и расчётливого.       Молодой человек постучался в дверь и тут же надавил на её ручку. Кабинет был совершенно стандартный: нейтральные тона, строгий стиль интерьера, и, самое главное, сидящий за столом, как ни в чём не бывало, следователь Николас Бэтчер.       Он сидел и разбирал какие-то документы, лежавшие на столе, вглядывался в них, не забывая при этом попивать кофе из стаканчика. Да уж, работа ему выдастся действительно тяжёлая...       С Вероникой дела уложились: она сразу же согласилась встать на защиту Амато, но при одном условии. Ей нужно самой провести тщательный осмотр места преступления, ну и также получить дополнительную информацию от следователей. Если осмотр она полностью берёт на себя, то уже вопрос об информации стоит на Апфеле.       Кристиано тут же предложил Николаса. Молодой человек успел о нём забыть, думая, что мафиози ему всё будут передавать. Забот и так хватает, если честно.       Интересно, как же он отреагирует на предложение поделиться находками в деле Амато? Да, конечно, он работает на семью Моретти, но вряд ли он готов жертвовать своей работой ради спасения какого-то мальчика. Хотя... это ещё как посмотреть.       Николас посмотрел на настенные часы, тихо тикавшие в его кабинете.       – Не думал, что вы чрезмерно пунктуальны, – следователь сложил бумаги в небольшую стопку и отложил на край стола, – присаживайтесь, мистер Моретти.       Апфель ничего не ответил на замечание Бэтчера, просто присел на единственный стул, стоящий напротив самого следователя. Дверь закрылась сама, будто по магии.       – Дон мне доложил, что у вас есть ко мне какое-то предложение, – заинтересовано проговорил Николас и откинулся на спинку стула, – можете вкратце объяснить всю суть ситуации и самого предложения?       – Если очень кратко, то одного важного человека из нашей семьи арестовали и отправили в колонию по причине обвинения в убийстве. Вы, может быть, помните про него, мы с вами ещё встречались в больнице, – Апфель быстренько достал из сумки первый снимок Амато, который он одолжил из его комнаты. Молодой человек обязательно вернёт его обратно, как только эта встреча подойдёт к своему логическому концу, – вот он. Простите, другой фотографии найти не смог.       Снимок был таков: Амато и Сет стояли вместе в обнимку, а на фоне них было ночное колесо обозрения. На нём не было никаких следов порезов, но сзади карандашом было написано только одно слово: "Выбросить".       – Да, помню про него, – утверждал Николас, отпив из стаканчика, – так, каково ваше предложение?       – Адвокату, который будет защищать обвиняемого в суде, требуется ваша помощь в виде информации о деле, которой вы владеете, либо же можете владеть. Сейчас важна любая зацепка, любая деталь, которая может помочь следствию расставить все точки над "и".       – Пу-пу-пу... – повздыхал следователь, постучав пальцами по столу, – Честно говоря, я об этом деле слышу только сейчас. Но раз уж такие серьёзные проблемы... Когда назначили суд?       – Конкретной даты пока нет. Сказали лишь, что где-то через две недели он состоится.       – Через две недели... Внушительная цифра. Хорошо, за это время можно будет подготовиться и накопить доказательства. Я постараюсь сделать всё, что есть в моих силах и полномочиях.       – Спасибо вам большое, – Апфель забрал обратно снимок со стола, предоставленный Николасу. Молодой человек верит, что из этой идеи что-нибудь получится. Всё-таки, это дело запутал сам Абель, а вот во имя чего: правосудия или мести, даже гадать не хочется... Всё, что сейчас требуется – это оправдательный приговор. Не снижение срока, не другие наказания, кроме колонии, а именно оправдательный приговор, потому что Апфель уверен, что убийство может быть подстроено так, чтобы обвинён был человек, свято верящий в свою вину. Невозможно, чтобы юноша, ни разу до этого не бравший в руки пистолет, выстрелил не с упора в шею одному из донов противоборствующей мафии.       В последнее время молодого человека даже посещают мысли, что следовало бы навестить Амато и рассказать ему обо всех новостях. В особняке после новости о заключении юноши до сих пор будто стоит траур: никто друг с другом не разговаривает, все едят за столом тихо, даже дети боятся хулиганить перед взрослыми со столовыми приборами, ведь без Амато оказалась жизнь не та. Но какой же уют добавляет в особняк юноша, если он сам это место считает пристанищем, а не домом? Что же такого может быть с ним, чтобы на его отсутствие реагировали именно так?       Ответа на этот вопрос Апфель не узнает никогда. Но это сейчас не так уж и важно, как положение дел Амато.       Интересно, как он там?.. Неужели он до сих пор находится в смятении и страхе за своё преступление? Будет ли с ним и с его детьми хорошо?.. Да, его срочно стоит навестить. Как раз в ближайшие дни освободилось время для этого.

***