Здесь лапы у елей дрожат на весу

Здесь лапы у елей дрожат на весу, Здесь птицы щебечут тревожно. Живешь в заколдованном диком лесу, Откуда уйти невозможно.

Пусть черемухи сохнут бельем на ветру, Пусть дождем опадают сирени - Все равно я отсюда тебя заберу Во дворец, где играют свирели.

«Здесь лапы у елей дрожат на весу» — Владимир Высоцкий.

Микаса одернула новую плотную занавеску в сторону, впуская в хижину лучи полуденного солнца. Взметнувшие в воздух пылинки безучастно закружились в воздухе, нагретом тлеющими углями и эхом жаркого дыхания. Поправив покрывало на заправленной кровати, придирчиво оглядела убранную совместными усилиями хижину. Накануне Эрен поймал нервное настроение от грядущего визита товарищей и капитана Леви и едва ли не весь день вымывал полы, подметал и подтирал пыль, памятуя о прошлых временах. Микаса накупила продуктов для стола, хотя по большей части не испытывала подобной нервозности. Переживать было уже поздно, все было решено, когда Эрен вернулся на остров. Теперь ей оставалось только напоминать себе о необходимости доверять ему и верить в него. Застегнув на груди последние пуговицы легкого темного платья, подошла к накрытому столу. Последние летние ягоды и купленные на рынке яблоки с персиками ловили блестящими боками тусклый свет из окна и распахнутой двери. Незаметно подрагивали полевые цветы в свежем букете в центре стола. Микаса аккуратно провела кончиком пальца по голубым головкам васильков, коснулась пушистых шапок клевера и желтых серединок ромашек. Глубоко вдохнула тонкий цветочный аромат, пропуская через легкие тепло самого удивительного лета в своей жизни. Взгляд сам собой метнулся в сторону раковины, в груди затрепетало хрупкой светлой нежностью, невысказанной драгоценностью. Она до сих пор не могла понять, как внутри нее могло уместиться такое интенсивное и пронзительное чувство. Ноги сами повели в сторону обнаженной крепкой спины, сама собой взмыла в воздух рука и мягким касанием прошлась по выступающим мышцам и лесенке позвонков под смугловатой кожей, оставляя на ней россыпь мурашек. Эрен тихо усмехнулся, внимательно вглядываясь в зеркало и подбривая щетину на щеках опасной бритвой. Узкая ладонь с нажимом проехалась ниже поясницы и резко сжала ягодицу под темной тканью брюк. — Нихуя себе, — со смешком вздрогнул Эрен, чуть смутившись, когда Микаса с задором в глазах шлепнула его. Зайдя ему за спину, она оплела его руками вокруг обнаженного торса и тесно прижалась щекой между лопаток. Прикрыв глаза, глубоко вдохнула самый любимый запах, прижалась крепче, впитывая тепло и дразня звенящую в груди нежность вседозволенными касаниями, о которых мечтала столько лет. — Может, мне оставить усы? — Микаса вздернула бровь и выглянула из-за его спины. Насмешливо глядя на нее, Эрен подвигал вытянутыми губами, над которыми все еще красовалась темная полоска отросшей щетины. — Что? — ответил на ее скептический взгляд и повернулся обратно к зеркалу, оценивающе глядя на свое лицо. — Мне кажется, вполне мужественно. — Ты такой глупый, — прошептала Микаса, глядя на его профиль с полным ощущением того, что выглядит напрочь потерянной в нем влюбленной дурой. Еще секунда и ангелы из задницы начнут вылетать, до омерзения приторно, но совсем не хотелось, чтобы это когда-либо заканчивалось. — Эй, — с напускной возмущенностью пожурил Эрен и уложил мыльную пену со своей щеки ей на нос. Микаса тихо рассмеялась и вытерла нос о его плечо, попутно оставив на коже легкий поцелуй. — Давай шустрее, придут скоро, — напоследок не удержавшись от еще одного шлепка по заднице, направилась на улицу. Захватив из дома корзину, прошла к растянутой меж деревом и столбом бельевой веревке и принялась складывать подсохшее белье на дно. В мыслях нечаянно рождались потревоженные образы из прошлого. Когда-то она наблюдала, как мама развешивает белье, напевая что-то под нос; когда-то помогала тете Карле со стиркой и развешиванием, слушая ее рассказы о соседях и звонкий смех. Подхватив одну из выстиранных рубашек, она замерла, вглядываясь в монотонную тканевую вязь. Теперь она сама уже не девочка. Успела стать женщиной, которая сама стирает и развешивает белье, впитав опыт таких важных женщин в своей жизни. Женщин, чьи судьбы сложились так трагично. Но, может, теперь у нее есть шанс на другую судьбу. Уложив рубашку в корзину, Микаса вышла на залитую солнечным светом вершину холма. Глаза обежали привычную картину: деревянные дома, тени крыш, квадраты окошек, мелькающее белым белье на веревках, фигуры носящихся по площадям и дорогам детей, дрожащая на ветру высокая трава, бесконечный горизонт и зубья разрушенных стен. Августовский воздух насытился осенний вздохом, терпким от первой упавшей в лесах листвы и свежим от участившихся дождей. Лето постепенно выдыхалось в родных землях, отдаваясь едва различимыми отголосками горечи в груди. Еще год назад она глядела на горизонт, дрожа от невыносимой боли, рваной раной пролегшей в груди. Мечтала разглядеть зеленые глаза и броситься в родные объятья, но не могла ступить и шагу, раздавленная невидимой тяжестью. А он был где-то там, среди шлаковых человечков, испускавших последний вздох в пропитанный кровью и гноем жаркий воздух. За спиной послышалось шуршание травы под шагами. Но теперь все оборванные нити срослись заново, еще крепче прежнего, чтобы встретиться в одной точке. Там, где все началось. Теплые руки кольцом обвили ее поверх плеч, прижали спиной к груди. Микаса вдохнула свежий запах мыла, пасты и табака, окутавший ее, когда на плечо приземлился его подбородок. Невольно прикрыла глаза, блаженно расслабляясь в надежных объятьях. — Дерьмом пованивает, — принюхавшись, заметил Эрен. Микаса чуть согнулась от резкого приступа смеха и пихнула его локтем. — Это от грядок, — она развернулась в его руках, тут же встречая его теплый озорной взгляд. — Ты все-таки оставил их. — Да, посмотрим, что будет, — кивнул Эрен и попятился к лавке около уличного стола, притягивая ее к себе за руку. Микаса покачала головой. Нагнувшись, сорвала проросшую около лавки ромашку и забралась Эрену на колени, крепко обняв разведенными бедрами. Теплые ладони легли чуть ниже ее поясницы, прижимая ближе. Микаса вплела в распущенные каштановые волосы сорванный цветок, заложив за ухо под скептическим взглядом зеленых глаз. — Ты с этими усами похож на наркоторговца, — усмехнулась она, прижав ладони к его щекам. — На кого? — засмеялся Эрен, подставляясь под нежные касания ее пальцев. Микаса вгляделась в чуть сощуренные глаза и не нашла в их темной зелени ни упрямой прыти пятнадцатилетнего мальчишки, ни холодной грубости чужого взгляда. Лишь покой и нежность. Теперь все действительно иначе. И она должна в него верить. Губы податливо раскрылись, принимая его поцелуй. Ладони сошлись на задней стороне шеи, зарылись в мягкие пряди, тело прижалось ближе, желая впитать в себя все драгоценное тепло и ласку. Микаса тихо засмеялась в его губы, ощутив, как игриво сжались на ее ягодицах широкие ладони, и снова повело туманом голову от невыразимой нежности. Драгоценный. За спиной, как сквозь толщу воды донеслось деликатное покашливание. Микаса, вздрогнув, отстранилась и обернулась. В нескольких шагах от них замерли только взобравшиеся на вершину Жан, Армин и Леви, опирающийся на трость и руку Арлерта. Микаса густо покраснела, наткнувшись на затравленный взгляд Жана и совершенно противоположный ему искрящийся весельем взгляд Армина, который, потеряв взлетевшие брови где-то под светлой челкой, изо всех сил старался не улыбаться на весь рот, но все же выглядел так, словно в любую секунду взорвется от радости. — Звенящая пошлость, — беззлобно выдохнул Леви, отмерев первым, стоило Микасе соскользнуть с колен покрасневшего не меньшее нее Эрена. — Привет, — тихо кивнула она Жану и Армину, который, подойдя для объятий, одарил ее красоречивым взглядом округленных глаз и дрожащими от улыбки губами. Едва отойдя к Эрену, чтобы обнять, не смог сдержать тихого хихиканья и вынул ромашку из его волос, заставив Йегера еще больше покраснеть и мрачно сдвинуть брови. — Чай поставьте, — донеслось из-за раскрытой двери хижины, в которой уже скрылся Леви и куда поспешил Эрен, словно принявший просьбу за капитанский приказ. — А Конни где? — прочистив горло, спросила Микаса бредущего рядом с ней Жана. Тот с печальным выражением на лице, которое явно пытался скрыть, сверлил взглядом землю. — Он перепутал расписание поездов и сел в другую сторону. Где-то через полчаса должен добежать. От его бесцветного голоса внутри неприятно царапнуло воспоминаниями об их разговоре в баре. Тогда звал с собой разделить новую мирную жизнь и избавиться от непомерного груза внутри. Теперь, после увиденного, для него наверняка все стало весьма очевидно. Жан больше не проронил ни слова, лишь пропустил ее вперед на пороге и зашел следом. — Конни скоро будет, — сказал Армин, уже усевшийся за столом и между делом подъедавший ежевику с тарелки. Эрен молча возился с чайными склянками и чашками у печи, где уже прогревался чайник. — Подождем, пожалуй, — заявил Леви, садясь рядом, — нам ведь теперь некуда торопиться, так, Йегер? Эрен обернулся на него через плечо, скользнув взглядом по Микасе. — Так точно. Послав усмехнувшемуся Леви красноречивый взгляд, Микаса прошла к кухонному столу, чтобы выложить на тарелки купленный накануне пирог. То и дело бросала косые взгляды на Эрены, который, как оказалось, тоже между делом поглядывал на нее, возясь с чаем. Пришлось сжать покрепче губы, чтобы не слишком широко улыбаться. Не так давно она и мечтать не смела, что будет на правах хозяйки дома накрывать на стол вместе с Эреном, от одного взгляда на которого будет нежностью дрожать за ребрами. Хижина в лесу, еще недавно пропитанная насквозь кровью, присутствием смерти и ужаса, преобразилась, и она сама не уставала удивляться этой перемене. В бревенчатых стенах раскатились до боли родные голоса боевых товарищей, воздух полнился теплом и эхом недавних долгих поцелуев, пространство залито мягким рассеянным светом без намека на кошмарные видения из снов. Во всем — их совместное присутствие, их касания, долгие объятья, поцелуи и жаркий сбивчивый шепот. Во всем — новое начало. Было даже странно осознавать, что эта встреча с друзьями — особенная. Первая с окончания войны, когда они собрались не для обмена новостями и празднования какой-либо даты. Они собрались, хоть по мирной и светлой атмосфере этого было не осознать, чтобы обсуждать серьезные военные стратегии. Собрались, чтобы Эрен, наконец, рассказал всем свой план и разрушил эту мирную дружескую встречу неизбежным столкновением с жестокой реальностью окружающего мира. Но, даже понимая это, Микаса не чувствовала ужаса. Их пропитанная теплом и нежностью хижина выдержит. Пусть будет хоть сотня тяжелых разговоров, хоть мириады мрачных новостей и бесконечные минуты напряженного молчания, они выстоят. Эту звенящую нежность больше не изгнать из ее дома, не вытравить веру, не загнать обратно лишь горе и боль. Она не позволит. Конни, как и было обещано, принесся в хижину через некоторое время и сразу же, между делом хлопнув Эрена по плечу в жесте приветствия, жадно вылакал два подряд стакана воды. — Пиздец, несся так, словно черти драли, — тяжело выдохнул Конни и рухнул на жалобно скрипнувший стул. — Пока по вашим колдобинам дойдешь, все ноги переломаешь, — пожаловался и бесцеремонно выхватил из рук Армина газету, которой тут же принялся обмахивать лицо. Микаса переглянулась с Эреном, стараясь сдержать смех от непосредственности товарища. Прибытие Конни слегка разрядило обстановку, внеся в нее толику безумия и сюрреализма. — А пивка холодного нет? — с надеждой протянул Конни, разливающему чай Эрену. — Чай и вино, — коротко ответил Эрен. — Пф, какое ж это военное собрание без пива! Микаса покачала головой, пряча улыбку. Все снова было так, словно никаких ужасающих событий в их жизнях не произошло. Просто повзрослели. Обернувшись, окинула стол с расположившимися за ним мужчинами, ведущими негромкий разговор между собой о новостях в своих жизнях. Все как надо. Не хватало лишь Саши, Ханджи и Эрвина. Горечью кольнуло за ребрами, заставило перевести взгляд в сторону распахнутой двери, выходящей на залитый солнцем холм. Оттуда было не видно, но где-то там далеко, затерянные среди множества надгробий и свежих цветов, покоятся их боевые товарищи, безмолвными призраками присутствующие на каждой их встрече. Показалось, что меж плечами мужчин за столом застыли полупрозрачными фигурами они: улыбчивая Саша, с аппетитом глядящая на накрытый стол; прямой как струна, с безупречной улыбкой Эрвин Смит рядом с задумчиво глядящим в сторону Леви (неужели тоже видит их?); беззвучно участвующая в разговоре заливисто хохочущая Ханджи. А там, позади Эрена, положив призрачные ласковые руки на плечи, словно застыла фигура Карлы, с привычной мягкой улыбкой, нежно глядящая на взрослого сына, перебирающая мягкие пряди. В носу защипало, когда машинально повернула голову в сторону распахнутой двери. Призрачными образами, воскресшими из впитавшегося в половицы пятна крови, стояли в обнимку ее улыбчивые родители, словно не умирали, а просто уехали в долгое путешествие. Шумно вздохнув, Микаса сморгнула собравшиеся в уголках глаз слезы, и прошла к столу, с глухим стуком поставила блюдо с пирогом. Заозиралась в поисках свободного места и уже хотела отойти за стулом, как руки Эрена обвили кольцом ее талию и бедра, мягко утянули на колени. Подняв на него смущенный вопросительный взгляд, наткнулась только на мольбу в зеленых глазах, словно без этого ему не хватало уверенности. Глубоко вдохнув, расслабилась и повернулась лицом к столу, позволив широкой ладони расположиться на ее бедре. Со стороны Армина донесся сдавленный смешок. Леви окинул их взглядом и поджал губы, пряча не укрывшуюся от Микасы усмешку за поднятой к губам чашкой. — Ну вещай, — откинувшись на спинку стула, скомандовал он и сложил руки на груди, сфокусировав внимательный взгляд на Эрене. Микаса ощутила, как глубокий вдох, словно перед прыжком в воду, прошел сквозь грудь Йегера, приготовившегося говорить.

***

— Вроде все прошло… терпимо, — выдохнул Армин, когда спустя четыре часа разговоров, споров и напряженного молчания, в которые смех сменялся озлобленными взглядами, а чай — вином, они вышли на улицу. Микаса кивнула, передернув плечами то ли от прохлады, то ли из-за впечатления от разговора. Объяснения Эрена выслушали, хоть от Микаса не укрылось, что он все-таки скрыл важную деталь. Во всем его обстоятельном рассказе не было упомянуто ничего про живущего под его кожей паразита. Лишь про то, что он находится в дереве на холме. Гораздо более нервно выслушали его план и причину, по которой он вообще вернулся на остров. И Микаса прекрасно понимала эту реакцию: даже слыша обо всем во второй раз, не могла унять тревожно разогнавшееся сердцебиение, машинально сжимая пальцы на предплечье Эрена. Посыпались привычные обвинения в сумасшествии, заявляли, что он делает то же самое, что сделал два года назад, злобно шипели, что снова заставляет их расхлебывать свое дерьмо, что снова ведет себя как идиот, который ничего не продумывает до конца. Было тяжело слушать это и душить в себе желание защищать от нападок при том, что сама была согласна с частью про абсолютное безумие идеи Эрена. Но если весь их мир безумен, могут ли отличать рычаги давления на этот самый мир? — Не знаю, — отстраненно сказала Микаса, глядя на застывшую чуть поодаль спину курящего Жана и Конни, что-то втолковывавшего ему. Леви остался за закрытой дверью хижины вместе с Эреном, попросив время поговорить с ним. Оставалось только надеяться, что разговор не пройдет в привычном русле взаимодействия сапога с лицом. Бывшим боевым товарищам понадобилось несколько раз выходить «подышать» во время напряженных споров, чтобы держать себя в руках и рассмотреть предложенный вариант без эмоций. Один раз, когда спор между Жаном и Эреном зашел слишком далеко, Микасе пришлось самой прикрикнуть и развести их в разные стороны перевести дух, чтобы дело не дошло до чего похуже обвинений. И все же под конец, устав от ругани, решили рассмотреть решение проблемы с рациональной точки зрения, «без эмоций», как и просил Эрен в начале своего объяснения. В ходе обсуждений оказалось, что план при сложившихся обстоятельствах весьма неплох и может сработать при должном его простроении, чем и занялись в оставшиеся два часа. Основная сложность, как и раньше, упиралась в Эрена, доверие окружающих к нему и его способность воплотить такую масштабную идею в жизнь. Оттого под конец Микасе стало совсем невмоготу, несмотря на очевидное соглашение, достигнутое за столом. Эрен снова становился орудием и на этот раз срок его службы становился крайне размытым, как и необходимые действия на этой службе. Снова тревожно мерещилось, что могут отнять, но гнала от себя эти мысли, повторяя про себя как мантру «я тебе верю». — Значит, на следующей неделе к Хистории? Она собирается устраивать праздник в приюте, проводы лета, много приглашенных будет. Там расскажем? — Микаса вздрогнула. — Наверное. Как он решит. Перспектива говорить Хистории, которой она столько времени врала, совсем не радовала, но без ее согласия или хотя бы осведомленности, не обойтись. Внутри живота нехорошо сжалась тревога. Слишком много неприятных шагов придется предпринять в ближайшем будущем. — Я… — Армин запнулся, расплывшись в улыбке. — Я за вас очень рад, Микаса, — лазурные глаза, лучащиеся неподдельным восторгом и теплотой, посмотрели на нее. — Вы прям… светитесь, что ли. Эрен ожил, больше не выглядит как ходячий мертвец. Да и ты… Ты же не жалеешь? — Нет, — без колебаний ответила Микаса, глядя на раскинувшийся у подножья город. — Немного непривычно, только и всего. — Бывает, — улыбнулся Армин. — Я когда с Энни сошелся, тоже все боялся, что все не может быть так хорошо. — Я не этого боюсь, — тихо ответила Микаса. — Просто понимаю, что теперь все будет иначе и у нас, и в мире. Покоя только так и не будет. — Ну… — Армин задумчиво почесал затылок, не зная, что сказать. — Ты поэтому замуж за него не хочешь? — Микаса вспыхнула, округленными глазами уставившись на Армина. — Откуда ты…! — зашипела. — Он сам сказал, — пожал плечами. — А не сказал, зачем он это предложил? — Сказал. Но… какая разница? Предложение же от этого сути не меняет. — Кому сделали предложение? — Микаса вздрогнула, обернувшись за голос бесшумно подошедшего сзади Леви. — Эрен Микасе, — расплылся в улыбке Армин и со смехом закрыл голову от подзатыльника хмурой подруги. — Прыткий малец, — протянул Леви, оглянувшись на хижину. — Но ты поломайся для приличия, год хотя бы. — Ничего он не сделал и торопиться некуда, — отрезала Микаса, сверкнув глазами в сторону Армина. — Что вы там с ним творили? — Ничего, что ему бы не понравилось, — хмыкнул Леви. Микаса вздернула брови, на что капитан закатил глаза. — Общались мы, как мужчина с мужчиной. Он вроде поадекватнее стал, — с сомнением потер подбородок. — Удивительные вещи делает регулярный секс. Армин хрюкнул от смеха, сложившись пополам. Микаса, густо покраснев, прижала руки к лицу, не зная, куда деть себя от неловкости и ощущения, будто собрала в своем доме дальних родственников, что хором принялись выдавать смущающие фразы, от которых хотелось провалиться под землю. — В общем, капитанское благословение даю, — кивнул Леви и с нажимом добавил, выразительно похлопав себя по колену раненой ноги. — Но если что… Микаса закатила глаза и кивнула. Товарищи постепенно засобирались домой. Микаса выдала всем еды со стола, несмотря на протесты, снарядила чайными сборами и медицинскими средствами собственного производства. В стороне от компании у ее сарая держался Жан, все в той же глубокой задумчивости приземлившийся на лавку. Оглянувшись на занятых занюхиванием чайных сборов из склянок товарищей, Микаса осторожными шагами дошла до уличного стола и присела на край лавки. Жан тихо усмехнулся и затянулся очередной сигаретой. Вынув пачку из кармана пиджака, протянул ей. Микаса слабо улыбнулась, памятуя о своем первом опыте курения, который разделила с Жаном. Нагнувшись к огоньку на конце спички, вдохнула дым первой затяжки. — Вроде как все вышло так, как ты и хотела, — задумчиво произнес Жан, вертя спичечный коробок в пальцах. — Он жив, он рядом и, кажется, перестал быть придурком. Любит, что ли. Микаса выпустила дым, проследила глазами, как рассеянные полупрозрачные завитки сонно кружатся в лучах солнца. — И даже война снова маячит неподалеку, — хмыкнул Жан. — Ты же говорила, что твое место только там, где есть сражения. — Теперь не уверена, что мне так хочется снова занять это место, — грустно усмехнулась Микаса. — А чего хочется? — Не знаю, — пожала плечами. — Пожить спокойно, наслаждаться течением жизни, узнавать новое. Хоть мне это скоро и наскучило бы, наверное. Войну из сердца не вытравишь. — А я предлагал уехать, — выдохнул Жан с обреченной улыбкой. — Увидеть мир, пожить спокойно. — Помню, — шумно выдохнула Микаса. Жан уперся щекой в кулак, поглядывая на нее с грустной улыбкой. — Не согласилась, потому что я не он. Так бы и думать не стала, — Микаса промолчала, глубоко затягиваясь. Возможно, доля правды в его словах и была, но не ей стыдится своих чувств, особенно теперь, когда они оба многое преодолели и пытались работать ради построения этих отношений. — Ты счастлива, Микаса? Она перевела взгляд на теплые и невыразимо грустные глаза. — Я… — запнулась, не зная, как сформулировать весь поток мыслей и чувств, роящихся внутри. — Не знаю, можно ли это назвать счастьем. Мне все еще страшно и… Скорбь по ушедшим людям никуда не делась, как и кошмары. Но сейчас мне хорошо, — расправив плечи, выдохнула, почувствовав себя увереннее. — Как-то словно… Легче? Или свободнее? Словно тяжелый валун с груди убрали. — Свободнее, — прошелестел Жан, усмехнувшись. — Я никогда не понимал, что такая как ты нашла в таком как Эрен, — покачал головой. — Как человек он, может, и цепляет, но как мужчина… Не знаю. Странно выглядит, что я размышляю о Йегере как о мужчине, — тихо рассмеялся Жан, сжав переносицу. Микаса улыбнулась, пиная камешки носками ботинок. — Мордашка смазливая, но в остальном — мрак же. — Мне нравится и его мордашка, и его мрак, — тихо проговорила Микаса, выдыхая дым. Не вина Жана, что не знает, каким Эрен может быть вдали от чужих глаз. Она и сама не подозревала. — Надеюсь, однажды услышать такое же о себе. С таким же придыханием. Желательно было бы твоим голосом, конечно, но ладно, — смущенно рассмеялся. — Как-нибудь в следующей жизни. А в этой, — он шумно выдохнул и снова перевел на Микасу взгляд, — в этой я рад, что тебе хорошо, даже если с таким придурком как Йегер. Это самое главное. Ты это заслужила. Стало грустно. От этого взгляда, от слов, от его понимания и смирения. Микаса протянула руку и обхватила его лежащую поверх колена ладонь, коротко сжав. — Спасибо, — тихо произнесла, наткнувшись на доверчивый и грустный взгляд с легкой улыбкой. — За понимание и сигарету. Жан хмыкнул. — За ручки держаться теперь неправильно, — коротко сжав в ответ, вытащил свою ладонь. — Мы все еще друзья. Жан заглянул в ее глаза, затем перевел взгляд на оживленные обсуждения огорода Микасы, проходящие неподалеку. — Да, друзья, — протянул со странным выражением. — Надеюсь, он знает, что делает… Когда четыре тени, темнея по мере движения, спустились к подножью холма и снова обернулись помахать руками, Микаса, глядящая им вслед с вершины, слабо улыбнулась, хоть они и не могли этого разглядеть, и ответила на жест. Образ залитого рассеянным светом города и теней дорогих сердцу людей на мгновение подернулся видением из кошмара. Огненная река расплескалась у подножья, пожирая деревья, дома и людей, а она стояла на вершине и смотрела. Взгляд машинально дернулся в сторону, где во сне стояли ожившие трупы ее родителей, но так ничего и не обнаружил, кроме темнеющей кромки леса. Микаса шумно вздохнула и покачала головой, прижав ладонь ко лбу. Это никогда не вытравить. Войдя в хижину, Микаса недоуменно остановилась, не увидев в ней Эрена. — Слева, — вздрогнув от тихого голоса, обернулась. Эрен, подпирая спиной стену у дверного проема, сидел на полу. Одарил легкой ухмылкой, стоило ей посмотреть на него. — Он что, бил тебя? — сдвинула брови Микаса, делая пару шагов к нему. — Нет, — качнул головой и протянул руку к ее обнаженным ногам. Теплая ладонь скользнула от колена вниз, вызывая волну мурашек. — Поговорил. — И что сказал? — Пообещал выдрать патлы и отрезать яйца, если обижу тебя, — хмыкнул Эрен, прикрывая глаза. Микаса сжала губы, скрывая улыбку. — Защитник у тебя появился. — Я и сама в состоянии себя защитить, но до таких членовредительских мер опускаться, пожалуй, не будем, — Эрен, не открывая глаз, усмехнулся. Отсутствие веселости и легкости в каждом его жесте вызвало ощущение тревоги. Микаса присела на корточки, уложив локти на колени. — Ты в порядке? — его глаза приоткрылись, темная зелень пронзительно уставилась на нее, холодя отчаянием и усталостью, разлитыми на дне. Ее ладонь сама собой протянулась к любимому лицу, пальцы осторожно отвели прядь за ухо. — Не знаю, — снова прикрыл глаза. — Просто немного не по себе. Дорис мне сказала как-то, что таким, как я, никогда не сидится на месте, больше всех надо. А я… — Эрен хмыкнул и устало потер лицо ладонями, прикрыв глаза. — Как подумаю, что все это начнется заново… — Эй, — тонкие пальцы ласково зарылись в длинные пряди. Сглотнув ком и напомнив себе, что должна верить и быть сильной, подалась вперед, чтобы уткнуться лбом в его лоб. — Ты теперь не один. И не придется делать все в одиночку, — Эрен шумно выдохнул, явно намереваясь разрушить ее аргументы новыми уничижительными репликами, но узкая ладонь аккуратно прижалась к едва раскрывшимся губам. — Я на твоей стороне. И на этот раз я на ней останусь, что бы ни случилось. Она прикрыла глаза, не отрываясь от его лба, и обхватила его ладони своими. Может, где-то в прошлом она и просрала свой шанс на спокойную размеренную жизнь в достатке и безмятежности. Может, теперь снова придется быть сильной и непробиваемой, не раскисать, держаться и ради себя, и ради него, чтобы не усомнился в своих действиях. Если жизнь с ним предполагает вечную борьбу со всем остальным миром, пусть будет так. Значит, она будет продолжать бороться.

В какой день недели, в котором часу Ты выйдешь ко мне осторожно? Когда я тебя на руках унесу Туда, где найти невозможно? Украду, если кража тебе по душе, - Зря ли я столько сил разбазарил? Соглашайся хотя бы на рай в шалаше, Если терем с дворцом кто-то занял…

«Здесь лапы у елей дрожат на весу» — Владимир Высоцкий.

***

Битва за битвой Всё позади. Кроткой молитвой Меня проводи. Правду зная, меня не суди. Очищает огонь тот, что ждёт впереди, Ты его разведи… «Ветер ходит налегке» — Северный Флот.

Дым очередной затяжки вырвался сквозь приоткрытые губы и рассеянным полупрозрачным облаком завис под светом луны. Поднявшийся прохладный ветер донес отчетливый терпкий запах палой листвы, влажной земли и дым от первых осенних костров. Задрожали на ветру лапы елей. Глухо треснула ветка в темной чаще, вспорхнула потревоженная птица. На мгновение оживившийся лес снова погрузился в сонное оцепенение. Эрен не глядя стряхнул пепел с тлеющей в пальцах сигареты, не отрывая взгляда от идеально ровного диска луны. Сам не понимал, чего хочется больше: то ли наораться вдоволь, чтобы спустить доводящее до ручки напряжение, то ли разрыдаться как глупому мальчишке, которым он не перестал быть, слишком заигравшись во всесильного взрослого. От себя было тошно. От мыслей — еще хуже. Втянув дым в легкие в последний раз, втоптал окурок подошвой ботинка в слежавшийся ковер еловых иголок. Рукой отодвинул пышную еловую лапу и продолжил идти, сам не зная куда. Он с самого начала не знал, куда шел и сколько уже продолжалось бесцельное скитание по лесной чаще, но, кажется, когда вышел из хижины, солнце еще даже не коснулось линии горизонта. Оставаться с Микасой в одном доме стало совсем невмоготу. Слишком остро глодало внутри чувство вины, когда нежные руки обнимали и уверенно прижимали к себе. Обещал не решать за нее, даже в мыслях подобного не допускать, но не мог отделаться от ощущения, что снова вырывает ее из тихих дней в новую пучину крови и огня. Связывать ее с собой было безумием. Ей бы лучше взять да уехать с Жаном куда-то в тихое место. Он бы смог подарить ей спокойную мирную жизнь, он бы смог дать ей уверенность в завтрашнем дне, с ним ей не пришлось бы становиться воином и бороться, не пришлось бы ловить на себе косые взгляды. С ним она могла бы быть счастливее. Тошно. Эрен стиснул зубы, упрямо двигаясь сквозь лес. В мыслях возрождались образы недалекого прошлого, словно все произошло только вчера. Только вчера бродил по лесам, облачившись в чужие поношенные тряпки; прятался под покровом ночи, безымянный и погребенный всеми вокруг. Раздумывал о возможностях самоубийства, нос воротил от внезапно продолжившейся жизнь. А теперь? Запнувшись о массивный корень сосны, выругался сквозь зубы и обессиленно прижался спиной к шершавому стволу, замирая. Он уже родился таким, с самого детства не умел останавливаться. Так и теперь, но в отличие от детского упрямства, теперь на кон было поставлено слишком много, а он, как обычно, был о себе слишком высокого мнения, решив, что справится и не рухнет. Не имел права подвести. Не имел права сдаться, не мог предать доверие принявших его план товарищей. Не имел права предать Ее, снова. Эрен поморщился, жмурясь. В носу неприятно защипало. Сжал переносицу, пытаясь держать себя в руках. Вот и загнал себя в угол. Чего толку теперь слезы лить? Он хорошо запомнил взгляд Хистории в первую и последнюю встречу с момента его воскрешения. Одичавший от ужаса, затравленный, полный разочарования, отчаяния и непонимания. Она выслушивала спокойно, почти владела собой и своим недрогнувшим голосом, когда заговорила. Но этот взгляд говорил все за нее, и как бы ни храбрился, как бы ни притворялся, понимал, что это значит. Если Хистория, бывшая боевая подруга, которой он уже растравил душу в свое время, смотрит так, значит, этот взгляд отныне будет преследовать его с бесконечного множества лиц, знакомых и чужих, отныне и навсегда. В нем больше не будут видеть ни солдата, ни защитника, ни даже идиота — все будут видеть лишь опасное чудовище, затаившееся, чтобы напасть. Не человека — Дьявола. Возможно, глаза лишь нескольких людей будут смотреть иначе. Но уж точно не как когда-то, когда бок о бок сражались с титанами. Возможно, лишь Ее глаза будут смотреть с теплотой и нежностью, только Она будет видеть нечто другое. Но Микаса натерпелась за свою жизнь слишком много, чтобы снова стоять с ним рядом против целого мира. Был бы умнее, вообще не вернулся бы в ее жизнь, чтобы не травить еще больше. Шумно выдохнув, снова остановился. Лесная тропа, тянувшаяся едва ли не от самой хижины, затерялась в черных зарослях. Куда двигаться дальше — непонятно, да и тело мгновенно оцепенело, лишая возможности сделать хоть шаг. Продолжал стоять в темноте и глядеть в едва подсвеченные серебристым сиянием заросли и частокол высоких сосен. Сквозь пушистые кроны едва проглядывало чернильное звездное небо. В районе затылка услужливо заскрежетал паразит, вынудив поморщиться. Следовало убить себя еще тогда. Он не выдержит. Он все еще просто глупый мальчишка, без образования, особых умений, получивший нечеловеческую силу. Как Армин и сказал — обезьяна с гранатой. Он не выдержит, сломается и тогда все, кто зависит от него, неизбежно окажутся под ударом. В мыслях роились давно увядшие за пеленой дней воспоминания: Атакующий титан, взгромоздив себе на плечи колоссальный валун, несет его, чтобы закрыть проход в разрушенной стене. А он внутри него. Несет не своими руками, лишь управляет. Тогда он делал то, что ему было сказано, всего лишь выполнял приказ. Теперь никаких капитанов над ним нет, а на плечах уже не колоссальный валун, а весь чертов мир, те жалкие клочки суши и выжившие люди, которые смогли спастись. Кто дал ему право думать, что сможет распоряжаться их жизнями? Стать тем самым всевидящим чудовищем, дамокловым мечом, который угрожающе нависает сверху в ожидании, когда жертва оступится? Следовало остаться в Либерио. Остаться с Дорис и Джонни, которые стали своеобразным суррогатом семьи. Так не разрушил бы многие жизни, не потерял бы остатки человеческого облика. Теперь же, стоит Дорис узнать правду, она больше никогда не увидит в нем того врача, которым тихо восхищалась, больше не разглядит в глазах напоминание о своем погибшем сыне. Отныне будет видеть лишь Дьявола. Того самого, которого приютила и дала ему возможность окрепнуть, чтобы снова нанести удар. Зажмурившись, тряхнул головой и упрямо двинулся вперед сквозь темные заросли, уже не разбирая дороги. Микаса говорила, что все нити, которые оборвались с его смертью, за этот год срослись заново и сошлись в одной точке. Ему казалось, что все эти нити разом обвязались вокруг его горла и крепко сжимают, не позволяя пошевелиться. Если не отступит сейчас, не убьется или не уйдет, пока еще не слишком поздно, если не разобьет ей сердце снова, уже не сойдет с этого пути. Будет связан по рукам и ногам. Ни шагу в сторону, нити на шее не позволят лишний раз вдохнуть, не позволят быть просто человеком. В какой именно момент он перестал быть человеком? Когда убил похитителей? Или когда получил инъекцию от отца? Когда узнал правду о мире за стенами и разрушил его? Или перестает им быть прямо сейчас, снова решая судьбу всего мира? Перед глазами пронеслись образы всех тех, кто пострадал от его решений: мама, Саша, Ханджи, Рамзи, бесконечное количество солдат и гражданских. Возможно, этот ряд никогда не закончится, потому что, кажется, в действительности он никогда и не был человеком, а лишь вечно голодным паразитом, который уничтожал все живое вокруг себя. Под кожей снова раздался голодный скрежет. Оскалив зубы, упал на колени и зарылся ладонями в волосы. Это невозможно. Снова то же самое. Это не закончится никогда. Тьму из него не вытравить даже Ее нежным рукам, это никогда не изменится. Ужас морозом по коже охватил все тело, растравил воспаленный мозг, раздавил последние крупицы самообладания и выбил весь воздух из легких. Плевать на все, лишь бы скорее к Ней. Отчаянно трепыхался загнанный пульс то ли от быстрого шага, то ли от подступающей истерики, когда летел обратно сквозь чащу, лишь бы быстрее оказаться в до боли родной хижине. Лишь бы никогда не исчезала, лишь бы никогда не уходила. Иначе все это не будет иметь ни капли смысла. Лунный свет серебрил бревенчатые стены и темную крышу тихой хижины, вокруг которой, словно ночное море, колыхалась высокая трава. Окна темны — больше не ждала его, как и обещала. Тихо скрипнула дверь, и в полутьме вскоре зазвучало лишь его частое дыхание. Залитая лучом света, словно пропитанная призрачным сиянием фигура села на кровати. — Эрен? — тихо прошелестел призрачный голос. — Тебе не стоит здесь быть, — сбивчиво затараторил охрипшим голосом, так и не рискнув выйти из тени у двери. — Тебе лучше уехать, куда-нибудь подальше, с тем же Жаном или с кем-то еще. Или в Хидзуру. Я только боль приношу, я снова подвергаю тебя опасности. Это все… — Что за хуйню ты несешь? — тихий голос окреп, донеслись твердые нотки металла. Разозлил. Пока он сбивчиво вдыхал и выдыхал с отчетливым ощущением, что либо сойдет с ума, либо умрет прямо на месте, сотканное из лунного сияния видение соскользнуло с кровати. Проплыло к нему в одной легкой ночной рубашке, не скрывающей всех шрамов — свидетельств той бесконечной боли, которую ей пришлось переживать снова и снова. Даже смотреть не смог, трус, отвел глаза. Тошно от себя, мерзко. — Что с тобой? — твердо спросил она, замерев в шаге от него. Нетерпеливо и грубовато обхватила подбородок пальцами и повернула лицо в свою сторону. Под тяжелым напряженным взглядом ощутил себя таким же жалким паразитом, который засел под кожей. Даже в полутьме различил знакомый с детства жест — сложенные на груди руки, яростный и напряженный взгляд холодных ледяных глаз. Сдался, сбивчиво выдыхая. — Я идиот. И я не хочу всего этого, — зажмурился, лишь бы не разныться перед ней. — Что я могу сделать? Я просто придурок, который о себе много возомнил. Я снова всех подведу. Я… блять, — протяжно выдохнув, отступил на шаг, чтобы опереться спиной на дверь. Хоть какая-то точка опоры, еще и руки дрожат. — Я просто хочу быть с тобой… Я не хочу быть дьяволом, чудовищем. Я хочу быть человеком. Хочу, чтобы смотрели и не боялись… Я просто хочу… — как ни старался держаться, голос предательски дрожал и проседал, а в глазах стало до противного мокро. — Я просто хотел защитить вас всех, и что из этого вышло? Сам себя в угол загнал, сам стал монстром. Я просто… — сбивчиво выдохнул, украдкой утерев щеку. — Я просто хочу быть достойным человеком. Достойным жизни и тебя… — Эрен, — сделала шаг ближе. Голос неуловимо смягчился. Вечно прохладная, словно у призрака, ладонь легла на щеку. — Ты и так человек. А людям свойственно бояться и ошибаться. Я… — голос дрогнул. — Я однажды не смогла ответить тебе на один вопрос. Ответила не так, потому что не знала. Но теперь… О господи. Эрен отчаянно замотал головой, с ужасом осознав, к чему она клонит. Поднял глаза к потолку, пытаясь сдержать дурацкие слезы и хоть немного взять эмоции под контроль. Если сейчас скажет, он уже никогда не сможет уйти. — Не надо. И отойти некуда: за спиной — закрытая дверь, впереди — она, сносящая своим светом и силой последние крупицы самообладания и контроля. Невольно сжался, пытаясь стать меньше, исчезнуть и ускользнуть от ласковых рук и уверенного ледяного взгляда. — Тогда спрашивал, а теперь даже слушать не хочешь? — с легкой насмешкой прошептал голос, дрожа, как и холодные пальцы на его щеке. — Нет, молчи… Ей всегда было плевать на его требования. — Ты спрашивал, кто ты для меня, — Эрен прикрыл глаза, до боли стискивая зубы, ощущая, словно тихий сдавленный голос острым ножом прорезает все его внутренности. — Я не соврала тогда: ты семья. Но еще, — она тихо шмыгнула носом, улыбнувшись так тепло, что пришлось зажмуриться, — ты моя сила. Ты весь свет и вся красота этого мира. Ты смелость и вера. Ты жертвенность и бесстрашие. Ты всегда напоминал мне, — она судорожно всхлипнула, уверенный дрожащий от слез голос просел, — о смысле. О том, что за наш мир и наш остров стоит побороться. Ведь помимо тьмы и ужаса, в нем есть любовь, дружба, свет и красота. Я верю в тебя, и я верю тебе. И для меня ничего не изменится, сколькими бы грехами ты ни укрыл себя. Эрен сглотнула налившийся в горле ком, ощущая, словно все тело превратилось в судорожно сжимающуюся кровавую мышцу. Щеки противно намокли, в глазах чуть помутился родной посеребренный луной образ ее лица. Микаса всегда была талантливым мечником, но именно сейчас казалось, что она взвела курок прямо напротив его груди, оттягивая момент неизбежного выстрела, который решит его судьбу. — Почему? — обреченно выдохнул он, вглядываясь в лучащиеся серые глаза. Выстрел. — Потому что я люблю тебя. Он едва не пошатнулся, ощутив, как внутри все рефлекторно до боли сжалось. Пришлось прикрыть глаза, чтобы иметь возможность хотя бы вдохнуть. Мама, бывало, подшучивала над ним в детстве, когда говорил, что всю жизнь будет воином без всех этих телячьих нежностей с принцессами из книжек. Уверяла, что однажды он вырастет, влюбится в красивую девчонку и забудет все свои глупости. Микаса всегда краснела в такие моменты. А мать, лукаво поглядывая на нее, продолжала спорить, рассказывая, как однажды он почувствует легкость и нежность в груди, словно бабочка крылом задела. Стоя с прикрытыми глазами в шаге от повзрослевшей Микасы, он едва не рассмеялся от складного маминого вранья. Ощущение в груди было, словно не крылом бабочки провели, а рубанули ржавым клинком, оставив пульсирующую кровью рану. И никакой легкости. Аккерманы всегда рубили наотмашь, уж ему ли с братом не знать. Любит его. Надо же. Глупость какая. Он ведь это уже давно знал, еще тогда, когда спрашивал впервые. Но теперь не мог и слова вымолвить. Безумие какое-то. Но ей было мало этого выстрела. Преодолев этот жалкий шаг, оказалась совсем близко и заключила в холодные дрожащие ладони его лицо. — Я люблю тебя, — повторила все с той же непоколебимой уверенностью, заглядывая в глаза и ловя его прерывистое дыхание приоткрытыми губами. Он глубоко вдохнул, поражаясь, как легко стало вдруг дышать, словно тугие путы на груди, наконец, разорвались, освободили. Она освободила. Сумасшедшая. Все тело превратилось в кровоточащую рану, а в голове все никак не могло уложиться сказанное ею. Теперь дороги назад точно нет. Теперь все решено. Тяжело сглотнув, Эрен проморгался и с трудом выпрямился, разом растеряв всю силу. Дрожащие ладони в полутьме нашли ее локти, осторожно провели вверх по плечам, легли на щеки. Пора сдаваться победителю на милость, ведь она всегда умудрялась победить его, как бы ни брыкался. Прижался лбом к ее лбу, вдыхая ее неровное от слез и переживаний дыхание. Мягкие губы податливо ответили на поцелуй, в который он попытался вложить всю невыносимую нежность и невысказанную любовь, от которой до боли разрывало грудную клетку. Если она верит, все получится. Он сможет. И никогда не позволит ей пожалеть о своем решении.

***

If you go away on this summer day Then you might as well take the sun away All the birds that flew in the summer sky When our love was new And our hearts were high When the day was young And the night was long And the moon stood still For the nightbird song If you go away, if you go away If you go away…

«If You Go Away» — Neil Diamond.

Путаясь в жарких прикосновениях, Микаса прижималась все теснее, пытаясь слиться воедино с его телом сквозь слои все еще не снятой одежды. В голове набатом отдавались собственные слова, которых боялась всю сознательную жизнь и которые все же сорвались с губ, чуть не разорвав к чертям все ее сердце. Внутри болезненно дрожало и царапалось окрепшее чувство, пока, сгорая от его губ на своих, прижимала крепче, гладила, не в состоянии насытиться его объятьями. В этот раз появилось что-то иное, что-то неизведанное. В этот раз он целовал иначе, обнимал по-другому. Так, словно отчаянно цеплялся за нее и не мог отпустить ни на секунду, тут же возвращая к себе; словно стремился окутать защитой, скрыть от всего мира в своих руках, потому лишь теснее сжимал, целовал трепетно, разделяя с ней гнетущее отчаяние и слезы. Едва отстранившись, чтобы вдохнуть прохладный ночной воздух, напитавший хижину через приоткрытое окно, снова судорожно выдохнула в новый поцелуй. Его руки мягко подхватили под бедра, накрепко прижимая к телу, подняли в воздух. Она с готовностью оплела широкие плечи руками и обняла ногами торс, не отпустив даже, когда ощутила мягкость кровати под спиной и желанную тяжесть его тела сверху. — Скажи еще раз, — горячий шепот обжег кожу шеи, когда губы оставили жаркий поцелуй под челюстью. — Я люблю тебя, — тяжело дыша, прошептала Микаса, сжимая его плечи и выгибаясь навстречу влажным поцелуям, ожогами расцветавшим на коже шеи, ключиц, обнаженной груди. — Люблю, люблю… Прошептав что-то невнятное, потянул вниз легкую ночную сорочку, обнажая ее тело. Впервые за вечер отстранился, чтобы скользнуть взглядом по ней, покрытой лишь серебристой дымкой лунного света, желанной, прекрасной, любящей. Едва не простонав глухо от своих же мыслей, вновь жадным кольцом рук обнял за талию и прижал к себе. Горячие губы под шелест ее частого дыхания выцеловывали грудь, напряженный живот, мягкие бедра, ладони гладили, сжимали, притягивали ближе. Самая родная, драгоценная, незаменимая. Жадно вдыхал запах ее кожи и не мог надышаться, надеясь умереть прямо на ее руках, переполниться теплом ее тела и ароматом кожи. — Так нечестно, — выдохнула Микаса, резко садясь в его руках. Не успел сформулировать вопрос, как ее губы увлекли в очередной поцелуй, а руки принялись стягивать с плеч плащ. Горячо выцеловывала шею, бьющийся под кожей пульс и злополучный шрам, испытывая невыносимую нежность к белесому рубцу, который стал напоминанием о втором шансе. Руки рывком потянули вверх темную рубашку. Она нетерпеливо прижалась к обнаженному торсу, оплетая руками и ногами, хрипло постанывая в поцелуй и потираясь разведенными бедрами о его напряженный пах. Эрен вдруг отстранился, обхватив ее лицо. Глаза в тусклом лунном свете казались сияющими малахитами. — Ты… — тяжело дыша, хрипло произнес Эрен, обегая взглядом ее лицо. — Я… Так и не смог облачить разрозненные мысли в слова, лишь притянул обратно к себе для очередного поцелуя, роняя низкий стон в ее приоткрытые губы. Прохладные ладони заскользили по спине, вжимаясь в кожу; огладили широкие плечи, прошлись по напряженным мышцам живота, порывисто сжали крепкие бедра, вцепились в пряжку его ремня. Эрен вновь разорвал поцелуй и уткнулся лбом в ее лоб, опаляя горячим дыханием. — Ты для меня — весь мир, — едва не зажмурившись, смущенно выдохнул. По обнаженной спине Микасы пронеслись мурашки, так и замерла, схватившись за его ремень. — Ты… Без тебя ни в чем нет смысла. Ты… Ты — всё. И я сделаю все, чтобы ты была счастлива. Сколько угодно, что угодно. Не перестану бороться ради тебя. Не сдохну, пока сама не позволишь. Весь твой. Микаса вздрогнула, обвив руками его пояс и теснее вжавшись в его тело, пряча повлажневшее от слез лицо на его груди, не веря, что он это сказал. Широкая ладонь обхватила ее запястье, поднесла к губам, которые принялись оставлять нежные поцелуи на середине ладони и дрожащих пальцах. Всхлипнув, подняла на него сияющие глаза и, подавшись вперед, смяла губы в глубоком поцелуе, сквозь который его едва слышным сбивчивым шепотом донеслось хриплое «люблю». Порывисто стянув с него последние предметы одежды, она вернулась на его колени и с протяжным стоном сквозь губы опустилась на него сверху. Горячие ладони на ее спине притянули ближе, лишь бы не оставить ни миллиметра расстояния между телами, лишь бы не отпустить ни на мгновение. Крепче обвив его разведенными в стороны бедрами, принялась плавно покачиваться, не смея отстраниться, жадно целуя, не замечая ни плавящего жара на коже, ни слез на собственных щеках. Самый родной и любимый, незаменимый. Ее сила и свет. Драгоценный. От крепкой хватки на его коже наверняка оставались дымящиеся полосы, но не позволяла себе отпустить ни на мгновение. Больше никогда. Микаса потеряла счет времени, забываясь в жарких поцелуях и ласках, сходя с ума от его слов и плавящих прикосновений губ и рук, от чувства наполненности и единения, удовольствия, содрагавшего слабеющее тело, пьянящей легкости, позволившей дышать полной грудью. Силы кончились лишь, когда на востоке забрезжили первые лучи занимающейся зари, которую она встречала едва приоткрытыми глазами, дрожа от очередной волны удовольствия и звенящей нежности, обнимая его плечи руками, прячась за ним от просыпающегося внешнего мира. Изможденная и обессилевшая, упала ему на грудь и, укрывшись крепкими руками, провалилась в глубокий безмятежный сон. Только на периферии сознания ощущая нежные губы, целующие ее лоб, веки и щеки. Сознание вернулось к ней лишь, когда солнечные лучи безжалостно принялись целиться в глаза. Сонно простонав, поежилась, ощущая прохладу раннего утра на обнаженном теле, явно прикрытом лишь солнечным светом. Глаза открывать не хотелось совершенно, как и просыпаться. Лишь заворочалась на месте, пытаясь вернуть себе ускользающую сонную негу, подобную которой так редко испытывала за всю свою жизнь. Пальцы беспомощно легли на глаза, скрывая лицо от назойливых солнечных лучей. Сквозь сон едва различила, как в глухой тишине царапнул по стеклу черенок упавшего на стекло листка. Даже слишком тихо. Развиться мысли не дал тихий шорох и внезапно расцветшая за пределами ее прикрытых век красноватая полутьма. Задернул занавеску. Микаса глубоко вдохнула, настраиваясь на возобновление глубокого сна. Ночная активность вылилась в жуткую сонливость, обвязавшую все тело леностью и слабостью. В таком состоянии на поле боя ее сразу размажут, отстраненно пронеслось в голове с легким уколом тревоги. Глупо. Пока сражаться еще не нужно. Может, и вообще не придется, если их план сработает. Пока все в порядке, пусть и непривычная разнеженность и слабость последних недель напрягали. Словно в ответ на ее мысли, на согретой солнечными лучами обнаженной коже спины расцвел ожогом едва ощутимый поцелуй. Разворошил уютную леность, напоминая тягучей патокой внизу живота образы прошедшей ночи. Кожа спины покрылась мурашками, которые тут же, опаляя дыханием, принялись собирать мягкие губы, оставляя тлеющие на позвонках, лопатках и между ними нежные поцелуи, скатывавшиеся к пояснице. Микаса сонно простонала, против воли растягивая губы в блаженной улыбке и жмурясь от приятных ощущений. — Уже пора вставать? — хрипло произнесла, не открывая глаз. Теплые ладони ласково обвели ее талию и бедра, новый поцелуй расцвел на обнаженном плече, длинные пальцы едва ощутимой щекоткой прошлись по ребрам. — Нет, спи, — прошелестел бархатно голос над ухом, оставляя легкий поцелуй на виске. Обнаженная кожа чутко улавливала тепло его тела, мягко придавившего сверху, даже сквозь ткань одежды, которую он уже успел натянуть. Ощутила себя невероятно уязвимой, обнаженной, полностью раскрытой перед ним. Без брони, без лжи, без одежды, влюбленная до самых кончиков пальцев, которые он, подхватив ее ладонь, принялся покрывать поцелуями. Непривычная для него нежность. Вчерашняя ночь явно что-то изменила. — Мне пора на смену, — тихо шепнул он в ее волосы, ласково проводя ладонями по плечам, спускаясь к талии. Ощутив мягкий поцелуй на своей щеке, Микаса решила, что расплавится от невыносимой нежности прямо в его руках в это самое мгновение. Невозможно. — Возвращайся быстрее, — выдохнула Микаса, поймав его ладонь наощупь и переплетя свои пальцы с его. — Быстрее, чем ты успеешь сказать «крылья свободы», — усмешка жарким дыханием опустилась на чувствительное место между ее лопаток, предшествуя расцветший на коже ожог поцелуя. — Крылья свободы, — шепотом выдохнула она, выгибая спину под ложащиеся на позвоночник и хаотично разбросанные по спине шрамы поцелуи. Не забыть бы, как дышать от таких сладких пыток. — Может, не так быстро, — с усмешкой шепнул голос и оставил россыпь медленных тягучих поцелуев на ее пояснице и бедрах. Микаса глубоко вдохнула и наощупь коснулась мягких прядей, стянутых в узел, запуталась пальцами в его нежности, такой хрупкой, пылкой и ненасытной. — Микаса… — шепот послышался совсем рядом, у ее затылка. Растекся по коже волной мурашек, сладостной дрожью, нежным придыханием. — М-м? — протянула, нежась под очередной россыпью поцелуев на плечах и задней стороне шеи. Он медлил, ласково потираясь носом и вдыхая запах нагретой солнцем кожи. — Я люблю тебя, — объятое сонной негой сердце вдруг вздрогнуло, прорвав корку оцепенения, и забилось в учащенном ритме. Ее приоткрытые губы наткнулись на его томительно нежный, тягуче-сладкий поцелуй, распалявший в ней огонь и вынуждавший обхватить пальцами его плечи, прижать к себе, чтобы не разорваться от этих одуряющих чувств, чтобы не разрыдаться от невероятной легкости, подобной которой она не чувствовала никогда. Под веками пронесся весь невыносимый ужас прошедших трех лет, частью проведенных вдали от него, частью — с уверенностью, что он мертв. Наверное, еще не один десяток лет она будет просыпаться в слезах и холодном поту, шарить под одеялом в поисках его руки и сходить с ума от облегчения самым важным знанием — Он жив. Жив. Черенок упавшего на окно листка царапнул по стеклу, выдирая ее из нежной дремоты. Вздрогнув, Микаса приоткрыла один глаз, с трудом фокусируясь на квадрате окна, задернутого занавеской. Солнце уже не целилось лучами сквозь стекло, зависнув где-то над крышей среди кучных серых облаков. Передернула плечами от прохлады и протяжно потянулась, зажмурив глаза. Слабость новым витком растеклась по телу. Потерев сонное лицо, Микаса потянулась к окну и коротким движением одернула занавеску в сторону. Слипающиеся глаза оглядели припорошенную листвой темную поросль травы перед хижиной, черный прямоугольник огорода, тыквы с налитыми огненными боками, хмуро темнеющий частоколом стволов и темной зеленью крон лес. Кое-где в глубине чащи уже зажглись маячки красно-желтой листвы. Микаса провела пальцами по коже, прохладной, бывшей еще недавно согретой нежными губами и лучами солнца. Шумно выдохнув сквозь мягкую улыбку, рухнула обратно на кровать. Взгляд лениво скользнул по освещенной новым днем хижине. Из каждого угла глядела чистота и порядок, темное дерево мебели и бревенчатых стен, засохшие пучки трав, уют в поблескивающей глиняной посуде и тихо шепчущей печи. Даже въевшиеся в доски пятна крови у двери больше не могли оказать того зловещего гнетущего эффекта, как раньше. Мама была бы рада, увидь она, что в их доме заново поселилась любовь и жизнь. Мягко улыбаясь, огладила взглядом свежий букет, буйство сине-розового вереска и желтых головок пижмы, принесенный Эреном пару дней назад. Микаса невольно замерла, чуть сощуривая глаза. Взгляд скользнул по стеклу прозрачной вазы. Улыбка медленно угасла на губах, стоило осознать, что вода в вазе больше не светится привычными голубоватыми искрами. Выглядит совершенно обычно. Приподнялась на локтях, не отводя взгляда. Сонная нега рассеялась участившимися ударами тревожного сердца. Микаса нервно сглотнула, не зная, как реагировать. Взгляд цепко окинул хижину, задержался на крючках у двери, где отсутствовал привычный кожаный плащ. Она закусила щеку изнутри, пытаясь взять под контроль участившееся дыхание. Ладонь сама собой дернулась к лежащей рядом подушке. Подтянула к лицу. Микаса прикрыла глаза, с замирающим сердцем вдыхая запах от прижатой к носу подушки. В легких осел терпкий аромат табака, сушеной гвоздики, бергамота и чего-то неуловимо родного. Шумно выдохнув, Микаса позволила себе снова упасть на спину, прижимая к себе подушку. Плаща нет, потому что он ушел на работу. А вода… Может, просто преломление света или еще бог знает что. Даже проверять не будет. Приоткрыв один глаз, Микаса посмотрела на обвивающий запястье красный отрез шарфа и аккуратно поправила пальцами другой руки. Плевать на чертову воду. Плевать на все. Он жив, он здесь, и она ему верит.

If you go away, as I know you must There'll be nothing left in the world to trust Just an empty room filled with empty space Like the empty look I see on your face Can I tell you now, as you turn to go I'll be dying slowly 'til your next hello

And if you go I'll understand Leave me just enough love to hold in my hand If you go away, if you go away If you go away...

— «If You Go Away» — Neil Diamond.