Здесь лапы у елей дрожат на весу

Ликуйте же, небеса и все, кто на них обитает! Горе вам, земля и море, к вам сошел дьявол в великой ярости, зная, что немного ему осталось.

Откровение 12:12.

Сквозь плотно сжатые губы вырвался сдавленный стон, грудная клетка беспомощно выгнулась, и пальцы до боли сжали сбившуюся простынь. Микаса, тяжело дыша, скользнула взглядом ниже и тут же вздрогнула от пробивающей тело дрожи смущения и удовольствия, когда наткнулась на темную макушку и прикрытые глаза меж своих разведенных бедер. Осознание, что еще ни один мужчина не касался ее таким образом, сводило с ума, заставляло только сильнее вздрагивать, улавливая пьяняще приятные движения пальцев внутри и влажные касания языка. Затуманенный взгляд скользнул по полутемной хижине, освещенной лишь рассеянным пасмурным утром. Мысли бешеным галопом скакали от одного образа к другому: то мешала внимательно глядящая со стола кошка; то мысли, что нужно купить занавески поплотнее; то осознание, что в этой хижине она провела детство, а теперь занимается совсем не детскими вещами с тем же самым мальчиком, который когда-то ее спас. Совсем как вчерашние дети, дорвавшиеся до новых ощущений, стремились изучить тела и реакции друг друга с рвением, разбивавшим всякое смущение. Ритмичные движения пальцев внутри ускорились, усиливая сводящее низ живота напряжение. Широкая ладонь, с силой сжимавшая бедро, скользнула выше и смяла грудь. Микаса выгнулась, машинально опуская руки ниже, путаясь пальцами в выбившихся из узла на затылке каштановых прядях и притягивая его голову ближе к себе. Донесшийся с его стороны глухой стон раскатился крупной дрожью под кожей. Зажмурившись от особо приятных влажных касаний языка, решила отпустить себя и громко простонала сквозь приоткрытые губы. Уж точно не перед ним скрывать свои чувства и эмоции, особенно теперь. Тягучий узел внизу живота разразился жаркой пульсацией между ног, усиливая вырывающиеся сквозь пересохшие губы стоны. Распахнув крепко зажмуренные глаза, Микаса вонзила ногти в широкие плечи и с хриплым рычанием выгнулась от сотрясающей тело волны удовольствия, хлынувшего во все полости тела. Разнежено обмякнув и часто дыша, едва уловила затуманенным взглядом красивое зеленоглазое лицо и ощущение крепкого поцелуя под правой грудью, прежде чем теплые ладони, обхватив за талию, перевернули податливое тело на живот. С готовностью чуть приподняла таз, когда его руки сжали разведенные бедра, задрожав от предвкушения, когда твердый член влажно скользнул по мокрой плоти, и с шумным вдохом прогнулась, ощутив первый глубокий толчок. Тяжесть разгоряченного крепкого тела придавила сверху, на плече резко сомкнулись зубы, вырывая из горла хриплый выдох. Микаса сжала в ладонях край матраса, чтобы удержаться под пылким напором, с которым он раз за разом глубоко входил в ее тело. — Полегче, зверюга, — хрипло прошептала, с сонной улыбкой глянув через плечо. Эрен замедлился и, нагнувшись ниже, повернул ее лицо за подбородок, чтобы оставить на губах нежный поцелуй. — Прости. Горячая ладонь вновь легла на ее бедро, удерживая на месте, ладонь другой руки, на локоть которой опирался, добралась до груди и мягко сжала. Микаса уткнулась лбом в подушку, податливо выгибаясь навстречу ритмичным глубоким толчкам, сходя с ума от ощущения его горячей кожи и упругих мышц, касающихся ее бедер и спины. Пьянея от мысли, что именно Он делает с ней такие вещи. Вернувшись с работы накануне вечером после пятидневного отсутствия, которое Микаса выдержала с трудом, по утру Эрен все же решил не тратить времени зря и, едва разбудив ласковыми поцелуями, снова окутал жарким пылом. Он удивительно быстро учился как доставлять, так и получать удовольствие, хоть и до сих пор краснел как мальчишка. Ненароком думалось, не подглядел ли что-нибудь в воспоминаниях предыдущих владельцев Атакующего. Улыбнувшись от смущающей смехотворности этой мысли, Микаса сжала губы и поспешила спрятать раскрасневшееся лицо в сгибе локтя, ощущая, как заново нарастающее возбуждение внизу живота готово разлиться по изможденному телу. Машинально начала покачивать тазом ему навстречу, впиваясь зубами в подушку от разгорающегося внутри удовольствия и ощущения, что он настолько близко, внутри нее. На ягодицу вдруг, обжигая слабой болью от резкого шлепка, опустилась широкая ладонь; на спине ощутились беспорядочные поцелуи и укусы, которые стали последней каплей. Микаса с глухим рыком в подушку заново сжалась, выгнулась, часто вздрагивая, и обмякла, на грани сознания ощущая ускорившиеся финальные толчки и будто издалека слыша последовавший за ними низкий хриплый стон. Обжигая кожу ее взмокшей спины жарким дыханием и рассеянными поцелуями, Эрен с влажным звуком вышел. Не открывая глаза, ощутила, как матрас слегка приподнялся, когда он встал, что-то зашуршало и глухо хлопнуло, после чего кровать чуть прогнулась снова, а ее талию кольцом обвили крепкие руки, потянули, чтобы уложить ближе. Микаса с расслабленной улыбкой удобнее устроила голову на широкой груди, приложив ладонь к месту, где все еще запальчиво билось его сердце. — Я не слишком грубо? — лба ласково коснулись мягкие губы. — Нет, — она заворочалась, устраиваясь поудобнее и глубоко вдыхая запах его кожи, — в самый раз. Его ладони, мягко поглаживающие ее поясницу и спину, ощущались до одури правильно. В груди трепетно задрожало сонной нежностью. Матрас слабо прогнулся словно от прыжка. Микаса приоткрыла один глаз, встречаясь взглядом с любопытными глазами кошки, осторожно ступающей по одеялу и обнюхивающей каждый его сантиметр. — Она всю дорогу пялилась, — хрипло произнес Эрен, — даже как-то неловко. — Думаешь, мы ее чему-то не тому научим? — усмехнулась Микаса, проводя кончиками пальцев по змеящимся на его предплечье венам. — В худшем случае придется воспитывать выводок котят, — хмыкнул Эрен, зарываясь носом в ее макушку. Осознав полученное внимание, Саша громко мяукнула и, подняв хвост «трубой», трусцой понеслась к пустующей миске. Микаса шумно вздохнула. — Кошмар какой-то, ее разорвет скоро. — Как корабль назовешь, так он и поплывет, — философски рассмеялся Эрен. Микаса чмокнула его в грудь и нехотя села, заозиравшись в поисках откинутой рубашки. В груди неприятно кольнуло от воспоминаний о Саше. Она старалась не пускаться в опасные размышления о том, на скольких костях и крови построено то хрупкое счастье, которым они вдвоем, последние убийцы и эгоисты, наслаждаются в тихой хижине, где даже пол пропитан кровью ее родителей. Обнаружив искомое, Микаса шлепнула Эрена по боку, чтобы приподнялся, и вытащила из-под него легкую рубашку. Взгляд невольно задержался на его до одури красивом в такие моменты лице: расслабленное, с полуприкрытыми глазами, выбившимися из пучка прядями и едва различимой улыбкой на губах, пышущее уверенностью, силой и спокойствием. Словно языческое божество, самое доброе и порочное. Хотелось любоваться, но назойливое мяуканье напомнило о прямых хозяйских обязанностях. Микаса лениво натянула на себя рубашку с коротким рукавом. — Может, нам пожениться? — едва схватившиеся за пуговицы пальцы дрогнули. Показалось, что ослышалась, и повернула ошалевшее лицо в сторону Эрена. Тот, закинув руки за голову, задумчиво созерцал потолок. — Что? — Что? — приподняв брови, невинно повторил он и перевел на нее взгляд. — Это у тебя шутки такие? — неуверенно усмехнулась Микаса. Эрен посмотрел на нее долгим взглядом, словно она сморозила какую-то глупость. — Не шутки. Шумно вздохнув от нервозного ощущения, холодно пробежавшего по коже, отвернулась и принялась застегивать пуговицы. — Так что скажешь? — Скажу, что ты бредишь, — с усмешкой ответила Микаса и, наклонившись, коротко чмокнула его в губы. — Почему? — широкая ладонь обхватила запястье, не позволяя уйти от разговора. Микаса шумно выдохнула, сглотнув. Слишком прямо глядели зеленые глаза. — Зачем это сейчас? Куда торопиться, если у нас теперь достаточно времени для всего? — Торопиться? — Эрен вздернул бровь. — Мы с тобой вместе с девяти лет. — Нет, вместе так, как сейчас, — с намеком кивнула на его прикрытые легким одеялом обнаженные бедра, — мы только пару месяцев. — И что это меняет? — не унимался Эрен, не спуская с нее глаз и не выпуская руку. — У нас что за эти месяцы, что за все годы было столько всего, чего многие за всю жизнь не переживают. Я в тебе уверен, как и в своем желании провести с тобой всю оставшуюся жизнь. Микаса вздрогнула то ли от признания, которого, казалось, ждала всю жизнь, то ли от его контекста, от которого становилось не по себе. — А торопиться зачем? Я никуда не денусь и через год, и через два. Эрен молча глядел на нее непонятным взглядом, затем все-таки отпустил ее запястье. Микаса выпрямилась, глядя, как он садится боком к ней и спускает ноги на пол. — А я денусь, дело в этом, да? Ты все еще не доверяешь и думаешь, что я съебусь при первой возможности. Микаса округлила глаза, ощущая заклокотавшее в груди раздражение. — Я этого не говорила. — А это не обязательно говорить. — Если бы я так думала, стала бы ноги перед тобой раздвигать? — выплюнула она и с досадой принялась застегивать неподдающие мелкие пуговицы. Эрен шумно выдохнул, потерев лоб, и, подавшись ближе, перехватил ее запястья, отнимая от рубашки. Сдвинув брови, принялся сам гораздо более ловко и быстро застегивать пуговицы. — Я не говорю, что вообще никогда, — проглотив свое раздражение, чуть спокойнее начала Микаса. — Просто не вижу смысла так торопиться с этим. — Ты пожалеть боишься или что? — напряженно произнес Эрен, не поднимая взгляда от пуговиц. — Я знаю, что ты мне до сих пор не все рассказал, — проговорила Микаса, вынуждая его метнуть на нее угрюмый взгляд исподлобья. — А раз так резко и странно делаешь предложение, значит, рассказывать там есть что. Я не тороплю тебя и жду, пока созреешь, зачем же ты торопишь меня вступить с тобой в брак, когда сам не до конца честен? Эрен поглядел на нее несколько секунд, но все же шумно выдохнул, прикрывая глаза. Сдался. Микаса даже удивилась: лет в пятнадцать начал бы орать, отстаивать правоту, убеждать, а теперь так просто отступил или решил взять паузу на обдумывание. Вряд ли ее аргументы сумели переубедить. Вздохнув, она встала с кровати и прошла к кошачьей миске, куда вскоре приземлилась нарубленная вареная курятина. Метнула косой взгляд на Эрена, молча натягивавшего брюки. Если по части секса и чувственной стороны отношений, у него все получилось слишком хорошо, то разговаривать друг с другом, как и говорил Леви, им еще учиться и учиться. Но соврала бы, если сказала, что внезапное предложение, помимо тревоги и недоверия, не всколыхнуло чисто девчачий восторг где-то в глубине души. Словно робкие детские фантазии, что однажды она выйдет замуж за зеленоглазого противного мальчишку, обрели реальные очертания. — Я схожу проведать Леви сегодня. Давно не заходила к нему, — осторожно произнесла Микаса. — Жаловаться на меня будешь новой подружке? — хмыкнул Эрен, снова присев на край кровати, чтобы натянуть ботинки. — Может. А может и похвастаюсь, — саркастично протянула Микаса. — Зря, еще удар хватит. Микаса проводила Эрена взглядом до кухонного стола, где он, налив воды, жадно осушил стакан, но все еще не торопился смотреть на нее. Еще учиться и учиться… Когда вышла из дома, прихватив плетеную корзину для продуктов, серые пасмурные тучи уже рассеялись, и приходилось то и дело прикрывать ладонью глаза от слепящих солнечных лучей. Середина августа уже дышала скорой осенней прохладой, поселившейся в то и дело сходившем с холмов и гор свежем ветре. Сочная зеленая трава, укрывшая поля и пригорки, постепенно меняла цвет на более тусклый, выцветали луга, а вековые лесные деревья едва заметно начинали желтеть шумными кронами. На рыночной площади Микасу охватил тревожный трепет. Отрешенно проходя мимо прилавков с овощами и фруктами, машинально ощупывая их на пригодность, не могла отделаться от чувства стыда перед Леви, с которым в последние три недели практически не общалась, не говоря уже о личных встречах. Наверняка думает, что она совсем забылась с Йегером и плевать хотела на всех людей, которые когда-то так много для нее сделали. Отчасти, но только отчасти, так и было. Забыться действительно хотелось, но не от людей, а от гложущих изнутри тревожных предчувствий и недобрых взглядов, которые с Эреном теряли всю свою силу. Решила накупить вкусностей, чтобы загладить вину перед Леви, хотя вряд ли его можно было так легко купить, если действительно затаил обиду после их последней встречи, закончившейся не на самой доброй ноте. На рынке отметила небывалое оживление. Гомонящий гул голосов обступал со всех сторон, делая невозможной попытку выцепить в нем хоть что-то осмысленное, однако, по тому, как многие, собравшись группами, судачили над газетой, которую в руках держал один из компании, обсуждали последние новости. На кожу легла морозом тревога, сдавило желудок. Микаса опустила на прилавок одной из торговок деньги за привезенные с материка персики, и, пока та бодро набирала их в небольшой холщовый мешок, косилась на группу стариков неподалеку. — Вишь чо! — тыкал пальцем в газету один из них, пока другой щурил глаза и поправлял очки с толстыми линзами. — Хворь-то победили, пишут. — Ну дела, — пораженно выдохнула пышнотелая женщина средних лет, приложив ладонь к румяной щеке. — Ужели все? Вакцинировали всех? — Ну вона пишут, слепая че ли? Уровень заболеваемости стремится к минимальному, темп распространения замедлился, — скрипуче зачитал старик. — Ну слава тебе господи, хоть это с земли нашей грешной снял, — запричитала женщина в небо, но старик недовольно воззрился на нее. — Ты че, дура, порешь? Они так щаз окрепнут, да еще злее будут. Как пить дать — войной пойдут. — С чего бы? — С того бы, — в тон ей протянул старик. — Пока болели, у них вся экономика встала, а ща полгода, год, восстановятся и начнется. На ком злость срывать? На нас, мы ж якобы болезнь эту принесли. — Так бактерия ж… — начал было старик в очках. — А откуда она, бактерия эта? У-у, бестолочи, — запричитал старик с газетой. — Вот врачи эти, остолопы. Вакцину им делать разбежались. Да это манна небесная, что такая хворь на всех упала. Доделала бы то, что Йегер не успел. А теперь они еще больше одуреют от ненависти, а у нас нынче ни титанов, ни Прародителя. — Ты, старый, что несешь?.. — Микаса перевела взгляд на подошедшего к группе молодого мужчину с перекошенным от злости лицом и вздрогнула, оборачиваясь, когда торговка коснулась руки. — Брать будете али нет? — Микаса молча взяла собранный мешок и кивнула, совершенно забыв про сдачу, полностью увлеченная развернувшимся разговором неподалеку. — …У тебя еще молоко на губах не обсохло, хлюпик, учить он меня будет! — уже бушевал старик, потрясая свернутой газетой. — Да ты знаешь, сколько людей погибло?! Детей! Манна небесная, ты в своем уме? Мало было на нашей нации крови из-за этого сумасшедшего, так еще больше надо в смертях утопиться. Да ты!.. — Помолчи, — напряженно произнесла подошедшая Микаса, накрыв его рот ладонью. Старики удивленно воззрились на нее, не сразу узнавая без формы. Аккерман осторожно оглянулась в сторону, где несколькими мгновениями ранее заметила троицу йегеристов. Один из них скользнул по ней нечитаемым взглядом, но все же не решился подходить к нарушителю общественного порядка, которому она заткнула рот. — Не ори больше так, — отняв руку от его рта, низко произнесла Микаса. — Хочешь повозмущаться — делай это подальше от людей. Или к йегеристам хочешь? — Никак нет, — сглотнув, кивнул парень. По коже растеклась липкая тревога и отвращение от того, что буквально приходится затыкать людям рты и не позволять высказываться свободно, пусть и с целью уберечь от еще больших проблем. — Госпожа Аккерман! — в руку вцепилась пышная женщина. — Прошение-то наше дошло иль чо? Вы простите, что я так, — чуть не слезно запричитала женщина, за шиворот подталкивая старика в очках. — Ему ж медицинская помощь нужна, а то слепой как крот. — Все передано королеве, — аккуратно высвободив руку, кивнула она. — Мы сообщим вам, когда что-либо станет известно. Взгляд случайно скользнул по лицу старика с газетой, напряженно сверлившего то ее лицо, то ее шею с едва заметно промелькнувшим отвращением. Микаса поправила ворот рубахи, запоздало прикрывая свежую багровую отметину. Она не знала, какими силами, но местами люди были в курсе слухов о том, какие отношения связывали ее с Островным Дьяволом. Самой лишь однажды посчастливилось столкнуться с тем, как еще летом, спустя месяц после Дрожи, ее в сердцах назвали предательницей и шлюхой, которая отвернулась от возлюбленного и попыталась помешать ему в исполнении благой цели. Вероятно, старик был одним из «осведомленных», и один черт знает, что подумал о ней теперь. Не то чтобы это сильно беспокоило. Скорее смешило. Оставив компанию стариков, решивших разойтись кто куда, Микаса двинулась дальше к пекарне, где Леви часто отоваривался свежей выпечкой. Скрипнув дверью, вошла в теплое светлое помещение лавки, где ярко пахло свежеиспеченным хлебом, отчего мгновенно заурчало в животе. Завтрак она сегодня благополучно заменила на нечто куда более приятное. Стуча каблуками ботинок по деревянным доскам, окинула взглядом засевшую за одним из маленьких столиков пару молодых людей. Между ними дымились чашки со свежезаваренным кофе, лежали на блюдце надкусанные булки, а также злополучная газета, которую, впрочем, уже никто из них не читал, о чем-то жарко переговариваясь тихим полушепотом. — Чего желаем, красавица? — добро залепетала краснощекая женщина в переднике. Микаса подошла ближе к прилавку и оглядела множество предметов выпечки, прикидывая, что больше порадует Леви. С тихим скрипом в лавку вошел новый посетитель. Микаса машинально оглянулась, отходя, чтобы не задерживать очередь, и вздрогнула. Лицо вошедшей молодой девушки было обожжено с одной стороны и зарубцевалось выпуклыми шрамами, одна рука отсутствовала по самое плечо. — Лимонный кекс, пожалуйста, — протянув монеты, глухо произнесла девушка и, поймав на себе взгляд, метнула в Микасу пронзительный взгляд ярко-голубых глаз. Микаса перевела взгляд на прилавок, сглатывая тошноту от тревоги. Разговоры о возможной войне, калечные жители в качестве последствий недавних событий, недобрые взгляды со стороны — все обрушилось тошнотворной волной ужаса, задрожавшего за грудиной, там, где еще по утру разливалась тягучая нежность. — Не нападет Север ни на кого. Бахвальство только, — вдруг донесся шепот, пока Микаса отрешенно разглядывала баночки с завезенным с материка кофе. — Ты сводки читал после Дрожи? Им всю флотилию разъебало шествием. Это так быстро не восстановишь, тем более без помощи других стран. — Ну может и так, — Микаса покосилась в сторону молодых людей за столом. — Тут другого опасаться надо, — угрюмо продолжил первый. — М? — Как бы наши не надумали напасть. Я слышал, ходят такие разговоры. — Наши? — слишком громко переспросил собеседник, за что на него тут же зашипел парень напротив. — Наши, наши, — оглянувшись, ответил он. — Территорий незаселенных вокруг теперь пруд пруди. А мы на острове ютимся, без титанов население повалит быстрее. — Да у нас самих территорий незаселенных до жопы. — А кого это останавливало? Йегеристам понадобится себя проявить, — хмыкнул парень, делая глоток кофе. Микаса сжала зубы, впиваясь пальцами в край прилавка, чтобы побороть дрожь и тошноту. — Вот я и опасаюсь, как бы они не решили сами напасть на кого-нибудь, чтобы территории взять. Нас же отправят тогда, обычных работяг, помирать. Титанов у нас, может, и нет больше, но людей здоровых хватит, как и вооружения. Обработать всех пропагандой и дело с концом, сами побегут. — Милочка, что берешь-то? — Микаса открыла глаза, вздрогнув. Румяное лицо женщины озадаченно глядело на нее. — Можно клубничный кекс? — заморгав, попросила Микаса первое, что пришло в голову. — И банку кофе. — Конечно, милая, — протянула женщина и, что-то напевая под нос, принялась упаковывать заказ. Выйдя из пекарни, Микаса зашла за угол и обессиленно присела на корточки, зарываясь пальцами в волосы. Желание бросить все и унестись обратно в теплые безопасные объятья давно не было таким сильным. Сжавшись, Микаса крепко зажмурилась, проматывая в голове все жуткие обрывки фраз, услышанных на рынке. Заново расцветали красным образы развороченных трупов боевых товарищей, огонь, обожжённые кости, куски мяса и бесконечные реки крови. Подняв взгляд, тяжело выдохнула и, нашарив в кармане юбки сигареты, вытащила одну из пачки, чтобы спустя пару мгновений глубоко затянуться саднящим горло дымом. На глазах выступили слезы то ли от дыма, то ли от того, о чем хотелось не думать. Вялой поступью дойдя до нужного дома, Микаса взошла на ступеньки, но медлила. Взгляд прошелся по уютной веранде, увитой цветущим плющом. На ней вместе провели столько вечеров, молча или вспоминая прошлое. Тогда она еще не подозревала, что Эрен жив. Тогда она еще грезила о продолжении войны, чтобы найти свое место среди копоти, крови и пыла сражений. Шумно вздохнув, занесла руку и коротко постучала. Спустя несколько мгновений послышался шорох и скрип замка. — Мать честная, — хмыкнул Леви, сложив руки на груди. — Неужели он выпустил тебя из постели? Микаса едва удержалась от закатывания глаз. — Можно? — кивнула на дверной проем. Леви безразлично пожал плечами и отошел, пропуская ее внутрь. Его дом выглядел все так же уютно, как и во время предыдущих визитов. А еще сильно пахло какими-то цветами. Казалось, что внутри чистых аккуратных комнат все ужасы окружающего мира и тревожные измышления так же теряли свою силы, рассеиваясь в мягком свечении солнечных лучей сквозь занавески. — Я тут, — Микаса прочистила горло, замешкавшись, когда Леви прошел на кухню, вынуждая идти за ним следом, — накупила всякого. К чаю. И просто. — Славно, — кивнул Леви, — чего ты только такая нервная? Я не папа, отчитывать за побег с красивым мальчиком не буду. — Мы с вами просто… Не очень хорошо расстались в тот раз, — Микаса машинально сжала в кулаках подол юбки. — И я помню, как вы относитесь к Эрену. Леви вдруг усмехнулся и покачал головой, поджигая огонь в печи, чтобы разогреть воду в чайнике. — Я сам не знаю, как к нему отношусь, а ты выводы делаешь. Но в тот раз погорячился, признаю, — Микаса округлила глаза. — Многовато на тебя вывалил. Старая военная привычка. Ты заслужила возможность пожить так, как мечтала. Микаса кивнула, не зная, что сказать, и принялась вынимать из корзины принесенные продукты, не сразу заметив, как пальцы слегка подрагивают. Зато заметил Леви, неслышно подошедший ближе. — У вас нормально все? Микаса тяжело выдохнула и с глухим стуком опустила купленный пирог на столешницу. Перевела взгляд, наверняка наполненный за версту различимым страхом, на Леви. — Вы про войну что-нибудь слышали? О Северной нации и слухи о том, что наши могут позариться на чужие территории? Леви напряженно выдохнул, прикрывая глаза. Сложив руки на груди, прислонился поясницей к столу. — Вот оно что. Слышал, но пока это… — он взял паузу, подбирая слова. Было весьма очевидно, как бы ни пытался скрыть, что его эта тема взволновала не меньше. — Это лишь домыслы. — Я вдруг поняла, — с грустной усмешкой начала Микаса, невидяще глядя на выложенные на тарелку румяные персики, — что мирная жизнь не так плоха. И продолжения войны я теперь хочу гораздо меньше. Леви хмыкнул. — Вот уж действительно ирония. Но войну из нас все равно не вытравить… — Я поговорю с Эреном, — перебила Микаса, поднимая решительный взгляд. — Что бы он ни решил и ни планировал, это нельзя делать в одиночку. Леви, помедлив, кивнул. — Но сначала чай… Микаса проследила, как Леви, прихрамывая, прошел к плите, где уже вовсю дымил чайник, как снял с полки кружки, опираясь на трость, как осторожно принялся разливать чай. Запрещала себе сравнивать, но сами собой в мыслях возникали образы, словно из другой жизни, где он стремительно несся на тросах УПМ в бой, быстрый и беспощадный; как решительно вел их на верную смерть, отдавая подчас бесчеловечные приказы; как терял бесконечно много людей из числа подопечных солдат и близких; как оставался рядом до самого конца, даже когда они оба переступили черту реальности и оказались в персональном аду, окруженные призраками прошлого и тяжестью собственных решений. — Мы вас не оставим. Леви, очевидно, подумав, что ослышался, чуть повернул голову в сторону. — Чего? — Я никогда не благодарила вас за то, что были со мной, когда моя жизнь разрушилась, — произнесла Микаса, подходя ближе. — Небольшая плата за то, что я сделал за собственную жизнь, — хмыкнул Леви, привычно прячась за равнодушием. Подняв чайник, отставил в сторону, намереваясь взять чашки и идти к столу, но ладонь Микасы, опустившись поверх его руки, вынудила замереть и поднять недоверчивый взгляд из-под сведенных бровей. — И что это значит? — У меня в живых осталось совсем мало близких, и я не собираюсь разбрасываться ими. — Мне твоя жалость, Аккерман, как собаке пятая нога, — покачал головой Леви, все же высвободив руку и отходя с чашками к столу. Напряжение на лице, тем не менее, легко читалось, когда присел, уставившись перед собой. — Вы из жалости со мной торчали весь прошлый год? — Леви перевел непроницаемый взгляд, глянув на ее как на дуру. Микаса решительно прошла к столу, становясь напротив. — Дело не в жалости. Сейчас вокруг происходит черт знает что, и… — она сглотнула, пытаясь подобрать правильные слова из обрывков мыслей, сновавших в гудящей голове. Не в силах выдерживать напряжение, села напротив, уставившись взглядом в столешницу из-под сведенных бровей. — Я хочу сказать, что проводила время с вами не потому, что больше не к кому было пойти. Я… я уже достаточно плохо помню своего отца, он многому не успел меня научить, но сейчас когда я пытаюсь вспомнить его лицо, то вижу… — Так, хорош, — Леви поднял ладонь, хмурясь больше обычного и поспешно запивая скользнувшее на недовольном лице смущение чаем. — Все эти сопли тебе не идут. Но я понял. Микаса закатила глаза, но не стала продолжать попытки душить его откровениями. Хватило и того, что на тонких губах мелькнула тень улыбки, когда, отрезав ему кусок кекса в повисшей тишине, глянула на непроницаемое лицо бывшего капитана.

***

Фильтр сигареты испачкан в крови.

Я еду по минному полю любви.

Хочу каждый день умирать у тебя на руках.

Мне нужно хоть раз умереть у тебя на руках.

Александр Башлачёв — «Поезд».

Высокая постепенно выцветающая трава шелестела под шагами, пока Микаса заученной дорогой взбиралась на холм. Сердце глухо и тяжело билось в грудной клетке с ощущением разливающейся все сильнее горечи. Шмыгнув носом, она замерла, не понимая, отчего вдруг так расклеилась. Закатное солнце краснеющим диском катилось по черным хребтам холмов к линии горизонта. Скоро все снова может измениться, и это странное предчувствие поднимало волоски на руках, словно ощущение затаившейся в тени опасности, которой не видно. Но точно знаешь, что она есть. Они едва ли не весь вечер проговорили с Леви о том, как причудливые переплетения всех нитей их жизней начали сходиться заново, начали срастаться, будучи еще совсем недавно оборванными. И сходились они снова в одной точке. Снова связывались накрепко и натянуто дрожали от напряжения в ожидании. Микаса и сама чувствовала эту дрожь и колебания внутри себя. Но если почти весь прошедший день дрожь была тревожной и выворачивавшей внутренности, теперь, под светом закатного солнца, она преображалась. Хотелось нестись со всех ног на вершину, охваченную терпким запахом листвы, сладким ароматом последних летних цветов, в мареве вечернего тумана. Бежать к Нему. Взойдя на вершину, чуть вздрогнула, словно выбили весь воздух из легких. Словно по волшебству, угадав ее настроение, Эрен безмятежно провожал закат, сидя на качелях. В черном кожаном плаще и высоких ботинках, с дымящейся сигаретой в длинных пальцах, каким она впервые увидела его в Либерио. Только волосы подвязаны на макушке. Такой незнакомый, но самый родной. Не стараясь скрыть свое присутствие, Микаса, ощущая, как защипало в носу, на ходу бросила пустую корзину и быстрым шагом поспешила к качелям. Эрен только и успел, что, среагировав на звук, машинально коснуться бедра, на ремне которого висел нож, а затем, расслабившись, одарить мягкой полуулыбкой. Приблизившись, Микаса молча, едва не с наскока, прыгнула к нему на колени, выбив удивленный возглас. — О! — ему пришлось схватиться рукой за веревку, чтобы удержать их обоих на опасно дернувшись назад качелях. Микаса с ногами забралась на него, подтянув колени к груди. Крепкая рука обвила ее спину и ладонью легла на бедро. — Ты чего это? — мягко рассмеялся на ухо, проведя носом по скуле, и чмокнул в висок. Микаса крепко обвила его талию руками и, прижавшись покрепче, затихла, лелея в себе снова затеплившееся, дрожащее робкой нежностью чувство умиротворения и защищенности. — Поругались? — мягко проведя по ее волосам ладонью, спросил Эрен. Микаса покачала головой. Говорить об услышанном на рынке не хотелось из страха впустить этот морозный ужас еще и в хрупкий кокон тепла и нежности, который они устроили на вершине холма. Пускаться в слащавые речи о том, что ей тревожно и неуютно без него, хотелось еще меньше. Вся решимость и желание серьезно поговорить внезапно исчезли, разрушенные его теплым взглядом и нежными руками. — А чего ж ты такая расстроенная? — чуть отстранившись, пальцами отвел прядь с ее лица, ненароком проведя по шраму. Микаса взглянула в близкие зеленые глаза и едва не захлебнулась от дурманящего спокойствия и уверенности, которые он излучал, просто держа ее в руках. Притворялся ли или был собой — не знала, но под этим взглядом все страхи становились меньше и несущественнее. Что может быть важнее, если даже потеряв его, убив своими руками, она снова видит его и греется в крепких объятьях? Взгляд упал с его полуприкрытых глаз на чуть изогнутые в полуулыбке губы, к которым Микаса, не в силах сопротивляться, прижалась, схватившись ладонями за его шею. Эрен издал тихий смешок в поцелуй, но с готовностью ответил, сжав свободной ладонью ее талию. — Ты сегодня такая загадочная, — тихо произнес Эрен, прислонившись лбом к ее лбу. — Просто по городу шастают твои прихвостни йегеристы, злобно зыркают, и это раздражает, — тихо проговорила Микаса, потершись носом о кончик его носа. Глубоко вдохнула родной запах и привычную смесь табака и гвоздики. Решила, что лучше воспользоваться политикой фрагментации информации, которую явно практиковал Эрен, чем вываливать все сразу или врать. — Напоминают о дерьмовых временах. Поэтому мне захотелось поскорее вернуться. — М-м, — неопределенно протянул Эрен, — к тебе не цепляются? — Нет. — Хорошо, — выдохнул полушепотом и мягко поцеловал в скулу. Эрен обхватил ее рукой за талию и чуть перевернул, чтобы в следующее мгновение прижать спиной к своей груди. — Держись, — шепнул на ухо и накрыл ее ладони на веревках своими сверху, отталкиваясь ногами от земли. Микаса вздрогнула, крепче сжимая руки от резкого толчка. Вечереющий город у подножья холмов пришел в монотонное движение, смазываясь до всполохов сиреневого неба, черных теней и рыжеватых маячков окон. Прохладный вечерний ветер ласково ложился на лицо и зарывался в волосы. Тепло его тела позади словно обволакивало, проникая под кожу; большие пальцы его ладоней мягко поглаживали ее кожу, крепко придерживая сверху. Подавшись чуть вперед, устроил подбородок на ее плече и мягко поцеловал в шею. Застывшая на ее лице расслабленная улыбка стала чуть шире, пришлось зажмурить глаза, когда до слуха донесся его низкий голос, приятно мурлыкающий глупую песенку про любовь, которую они слышали на одной из пластинок и вместе «плевались» от излишней слащавости. Теперь было не противно. Хотелось разорваться на осколки от этого невозможного чувства внутри, которое даже про себя боялась назвать тем именем, которым его величают люди. Казалось, что одно простое слово не способно вместить всю полноту того, что она испытывала всю жизнь в тайне, и что теперь беспрепятственно разрасталось под кожей, приласканное его теплом и нежностью. Микаса глубоко вдохнула, прикрыв глаза, и чуть усмехнулась, когда мурчащий голос над ухом дрогнул от сдерживаемого смеха. Она всю жизнь глядела на него, но никогда и подумать не могла, что он может быть таким. Таким теплым, нежным и отзывчивым, таким незаменимо прекрасным и самым родным. Не было времени разглядеть, не было возможности прочувствовать. Вот бы затеряться в этом упоительном пьянящем чувстве и не вспоминать о мире вокруг. Микаса доверчиво откинула голову на его плечо в неосознанной попытке быть еще ближе. Теплая широкая ладонь легла на ее живот, ласково обвила вокруг талии рука, холодный кончик носа снова прошелся по ее щеке. На очередном толчке ее ладонь, освобожденная из его руки, соскользнула с веревки. Успела только ощутить задрожавший внизу живота испуг от резкой потери равновесия, когда Эрен, не удержавшись, утянул ее за собой на землю. Из легких на мгновение выбило кислород, но тело Йегера явно смягчило падение. Донесся только его резкий выдох и сиплый смех. — Ты в порядке? — обеспокоенно спросила Микаса, соскользнув с него и опершись на локоть рядом с его головой. Эрен, лежа на спине, чуть зажмурился от смеха и прокашлялся. — Жить буду, — заверил он, переведя на нее взгляд. Протянув руку, заправил ей за ухо пряди. — Но если поцелуешь, то точно все пройдет. Микаса тихо рассмеялась и, подтянувшись поближе к его лицу, поочередно, едва касаясь, поцеловала в лоб, прикрытые веки, острые скулы, кончик носа и чуть провела языком по приоткрытым губам прежде, чем прижаться к ним в мягком поцелуе, глубоко вдыхая его запах и надеясь, что он заполнит ее и вытеснит все лишние мысли. — О, черт, — хрипло произнес Эрен в ее едва отстранившиеся губы, — ради этого стоило умереть. И упасть. Микаса усмехнулась и покачала головой, прикрыв глаза. Дурак. Теплые ладони мягко легли на талию, перетянули Микасу на широкую грудь. Приоткрытых губ снова коснулся мягкий тягуче-ласковый поцелуй. Ее пальцы запутались в траве и мягких каштановых волосах, чуть сильнее растрепавшихся от падения. — Выходи за меня, — прошептал в ее губы, чуть отстранившись, и, не дав возможности ответить, вновь мягко поцеловал, коснувшись ее языка своим. Микаса выпустила тихий смешок в поцелуй, снова ощутив трепет то ли от его слов, то ли от низкого теплого голоса, растекшегося патокой где-то в груди. — Выходи за меня, — повторил чуть громче, отстранившись со слегка отяжелевшим дыханием. — Ты неисправим, — хмыкнула Микаса, спрятав раскрасневшееся лицо в основании его шеи, где так сладко пахло родным запахом его кожи. — Не расслышал, прости. Неотразим? — захлопал ресницами, вызывая у нее новый виток смеха. — Неотразим, — вздохнула Микаса и, выпрямив руки, села на землю. — Ты тоже. Нам таким необходимо держаться вместе, — закивал Эрен, садясь следом. — Сначала нам таким надо поужинать, — она поднялась на ноги и, стряхнув пыль с юбки, протянула руку Эрену. — Хочу на улице. А потом бы помыться, — приняв ее руку, Эрен поднялся и зашагал позади нее. — Какой плотный график, — протянул он. Микаса хотела было обернуться, чтобы съязвить что-нибудь эдакое, но Эрен, быстро присев, подхватил ее под коленями и поднял на руки, смеясь от того, как крепко она схватилась за кожу плаща от неожиданности. — Что за фишка новая? — приподняв бровь, но все же расслабившись в его руках, поинтересовалась Микаса, оплетая руками его плечи. — Тренируюсь, — хмыкнул Эрен, покрепче сжав ее, и, метнув лукавый взгляд, отвесил шлепок по ягодице, вызывая у нее возмущенный возглас. Покачав головой, размякла в его руках, расслабленно уложив голову на покатую грудь, когда Эрен в очередной раз, толкнув ногой дверь, перенес ее через порог.

***

Отпусти мне грехи!

Я не помню молитв.

Но если хочешь — стихами грехи замолю,

Но объясни — я люблю оттого, что болит,

Или это болит оттого, что люблю?

Александр Башлачёв — «Посошок».

— Охуеть, — Микаса среагировала на хриплый тихий голос снизу. Скользнув взглядом по красивому лицу в мягкой полутьме, задержалась на приоткрытых зацелованных губах и на расширенных зрачках горящих огнем зеленых глаз. Ладони на ее обнаженных бедрах сжались сильнее, вынуждая снова запрокинуть голову. Опершись руками о его бедра, продолжила ритмично опускаться на твердый член, задыхаясь от обуявшего со всех сторон жара, от которого по спине стекал пот; задыхаясь от распирающего восторга ощущением наполненности и цельности, невероятной близости. Широкая ладонь скользнула выше к ее груди и, обхватив, сжала, вырывая из ее горла новый несдержанный стон. Микаса опустилась, особенно глубоко принимая его, вонзая от остроты ощущений ногти в его кожу. Ощущая, как сильнее начало сжиматься все внутри, скользнула рукой к чувствительной точке внизу, тут же чувствуя, как длинные пальцы легли поверх ее, ускоряя круговые движения. Едва не захлебнулась вдохом и протяжным стоном от нарастающего удовольствия. — Прекрасная, — Микаса снова скользнула взглядом на глядящего на нее во все глаза Эрена, на чьем лице начали более явно проступать всполохи удовольствия. Закатное солнце, едва севшее за горизонт, окрасило небо в рыжевато-красные оттенки, словно смешав ржавчину с кровью. Сквозь легкую красную занавеску на окне багровый отсвет ложился на белую кожу Микасы тонким слоем кровавой дымки, выделяя полученные в многочисленных боях шрамы, которых Эрен то и дело трепетно касался пальцами и губами. Вся хижина, казалось, была залита кровавым маревом от пола до потолка, а любимые зеленые глаза в багровой полутьме выглядели почти черными, подернутыми порочным опасным огнем. Оттого только больше влекло. На ягодицу приземлился звонкий шлепок, заставивший выгнуться дугой. Микаса оперлась на руки по обе стороны от его головы, случайно нажав на прядь волос, за что получила тихое шипение и щипок за бедро. Склонившись к его лицу, прижалась губами в глубоком поцелуе, ощущая, как его ладонь, сместившись с груди, с нажимом провела по спине. Чуть оттянув зубами нижнюю губу, разорвала поцелуй, продолжая ритмично опускать на него, пока его пальцы кружили чуть ниже ее лобка. Слегка приподнявшись, Эрен коснулся губами ее груди, провел языком по вершине и прикусил, вырывая очередной несдержанный громкий стон. Внезапно накрывшее удовольствие пустило жар по всему телу, и, задрожав, она обессиленно опала на широкую грудь, тяжело дыша. Эрен, обхватив ее талию кольцом, перехватил инициативу и продолжил частые ритмичные толчки, с глухим звуком шлепков кожи о кожу насаживая ее бедра на себя, целуя и покусывая ее плечо перед своим лицом. Наконец, над ее ухом раздался протяжный стон, приятными мурашками растекшийся по коже, ладони сжались на ягодицах. Некоторое время продолжали лежать почти без движения, восстанавливая дыхание и отвлекаясь лишь на короткие поцелуи. Наконец, Микаса обессиленно скатилась с его разгоряченного тела на вторую половину кровати и, глубоко вдохнула, ощущая болезненную истому и ослабляющую негу во всем теле. Эрен, с трудом поднявшись с кровати, отошел, чтобы выкинуть презерватив и выпустить кошку из кладовой. — Ну, чего? — Микаса перевела взгляд на Йегера, замершего у распахнутой двери кладовой, откуда недовольно глядели два зеленых глаза. — Тебе еще рано такое смотреть. Кошка недовольно дернула хвостом, но все же вышла, грациозно вышагивая к своей лежанке. Микаса расслабленно улыбнулась, сонно потягиваясь и поглядывая на то, как красиво тени и красноватое свечение выделяют мышцы поджарого мужского тела, наделяя его своеобразным потусторонним флером. Чуть подвинулась, чтобы освободить место подошедшему Эрену. — Все в порядке? — уточнил Эрен, когда она уложила голову на его плечо. — Да. Только нога немного онемела, — хрипло усмехнулась Микаса, — но это, видимо, от удовольствия. Эрен тихо хмыкнул. Пошарив под одеялом, обхватил ее ногу за щиколотку, положил поперек своего живота и принялся осторожно разминать мышцы. Невольно вызвал воспоминания о днях кадетки и разведки, когда после длительных тренировок, бывало, помогали друг другу с болью в мышцах. В кадетке Микаса обычно помогала Армину, потому что упаси господь было предлагать помощь Эрену, тут же разражавшемуся тирадой, что он не ребенок и сам все может сделать. Будучи взрослее, уже просто краснел и отмахивался, мол, и так все нормально. — Надо же, какой ты стал мягкий, — подразнила Микаса, проведя ладонью по его щеке. — А раньше все только ершился да в грудь себя бил. — Прям уж мягкий, — дернув головой, схватил ее пальцы зубами и ощутимо, не доводя до болезненных ощущений, сжал, лукаво поглядывая в ее глаза. — Укусить все еще могу, — отпустив ее пальцы, снова сосредоточил внимание на ее ноге. — А так — один положительный ответ от тебя, и буду с тобой хоть каким до конца жизни. Микаса шумно выдохнула и нехотя приподнялась на вытянутых руках, чтобы сесть. Как бы ни были приятны его прикосновения, но лучше момента, чем когда он настолько расслаблен и слабо соображает после оргазма, не найти. Зеленые глаза вопросительно посмотрели на нее из-под полуопущенных ресниц. — Ладно, я соглашусь, когда буду знать все. — Это да? — оживился Эрен, недоверчиво сдвинув брови. — Нет. — Нет? — повторил он, хмурясь еще более озадаченно. — Ты меня запутала. — Я иногда удивляюсь, как тебе удавалось полтора года дурить людей в Либерио, — усмехнулась Микаса, покачав головой. — Там я не расслаблялся. Вообще, — посерьезнев, ответил Эрен. — Рассказывай, — твердо произнесла Микаса и принялась натягивать рубашку, чтобы не отвлекать его от ответа обнаженным телом. — Откуда это внезапное желание жениться? И зачем именно ты вернулся на остров? Я знаю, что дело не только во мне. Помедлив, Эрен перевел на нее тяжелый взгляд и сел. Снова то жуткое выражение, которое она впервые увидела во время нападения на Либерио: безжизненная темнота расширенных зрачков в горящей недобрым зеленым кайме. — Я не хочу, чтобы тебе навредили, — вмиг изменившимся голосом, низким, твердым, пробирающим тревогой, произнес он, не отводя от нее взгляда. Микаса невольно поежилась, глядя на него в своеобразном ореоле красноватых всполохов закатного неба, словно он снова был в пасти своего колоссального титана. — Когда придется раскрыть себя, а мне придется, ты можешь оказаться под ударом. Для йегеристов — как бывшая предательница, для остальных — как та, что укрывала у себя убийцу, — Микаса сглотнула, сдвигая брови. В полутьме черты его лица заострились еще сильнее, почернели глаза и волосы, увеличивая набившее оскомину сходство с Дьяволом. — Если все будут знать, что ты со мной официально, никому и в голову не придет даже пальцем тебя тронуть. — А… — разлепила пересохшие губы и прочистила горло. — Зачем тебе раскрывать себя? Эрен поглядел на нее еще несколько мгновений, затем, словно разом растеряв свой дьявольский флер, шумно выдохнул, зажмурился и устало потер лоб. Микаса наблюдала, как он спускает ноги с кровати, натягивает белье и брюки, вслушивалась в глухое лязганье пряжки ремня и его шаги по деревянным половицам, в щелчок вынутой из кармана плаща зажигалки. Наблюдала и внутренне понимала, что он сам боялся впустить эту правду в их едва обрисовавшееся безмятежное гнездышко, боялся все разрушить снова. Сжимая пальцами край одеяла, Микаса внутренне подбадривала себя и храбрилась, хоть и не была уверена, что готова к этой его правде. Но, по крайней мере, в этот раз он не скрывает все, как было в прошлом. Пододвинув к краю кровати стул, он уселся на него боком к ней. Глубоко затянулся, сверля взглядом закрытую дверь или то, что было скрыто под половиком у входа. Микаса ощутила иррациональное желание обнять его от ощущения отдаленности друг от друга. Словно то, что он скажет, могло изменить все, и Эрен явно нервничал, оттягивая момент. — То, что я сейчас расскажу, ты услышишь первая, — когда он заговорил, голос снова звучал низко и твердо, но словно подернулся обреченным смирением. Микаса скользнула взглядом по выпуклым мышцам его живота, отчего-то внезапно вспомнив о том, как выглядел Атакующий титан, и села поудобнее. — И рассказывать это нихуя не легко. Поэтому я прошу не перебивать и выслушать меня без эмоций, без чувств, как ты умеешь, — он повернул лицо в ее сторону, внимательно посмотрел и, получив кивок, снова уставился в неизвестную точку в полутьме. — А затем, — голос едва заметно охрип, — я приму любое твое решение. Даже если ты больше не захочешь меня знать.

***

Оглушающая сплошная стена огня была первым, что она увидела, открыв глаза. Жар летел со всех сторон, опаляя кожу до ожогов, заставляя сжиматься от всполохов обжигающего воздуха. С вершины холма раскинувшийся у подножья город был виден как на ладони. С вершины холма был виден весь мир. И мир был в огне. Слезящимися то ли от слез, то ли от жара глазами она упрямо вглядывалась в красно-рыжее марево, кишащее огненным океаном, утягивающим в свою пучину знакомые с детства дома, обожженные трупы людей, которые уже явно не могли кричать, но их душераздирающие вопли отдавались в ее голове оглушительным эхом. В подвижном огненном течении утопали шпили башен, брызгами искр разрывалось оружие и машины, с пронзительным ржанием горели лошади, безуспешно пытавшиеся выбраться из пламени. Все дремучие леса, все широкие поля, все сладкие луговые цветы и вековые деревья — все объято огненными вихрями, жадными языками лизавшими каждый сантиметр земли. Микаса задохнулась обжигающим воздухом и, упав на колени, накрыла руками уши, различив в ревущем гуле огня обезумевшие крики лесных зверей и птиц, заживо горевших без единой возможности спастись.

«Микаса», — знакомый голос вплелся в огненный гвалт далеким эхом, как сквозь плотную пелену. Она упрямо покачала головой, отказываясь раскрывать глаза, чтобы снова не увидеть Судный день наяву, но ее дрожащего плеча вдруг вполне реально коснулась теплым касанием широкая ладонь. Вздрогнула. Опаленные огненным жаром веки разлепились, чтобы тут же сощурились глаза от ослепившего на мгновение света. — Ты в порядке? Голос, звучащий над ее головой, без сомнения был реальным, и принадлежал мужчине, все еще мягко державшему ее плечо в своей руке. Вглядываясь в чуть оттененную светом раннего утра тень над собой, Микаса едва узнала в лице напротив Эрена, а, узнав, продолжала обегать глазами смутно знакомые черты. Из низкого узла на затылке выбились длинные пряди, касаясь высоких скул, от внешних уголков глаз едва заметно расходились лучики морщинок, на лице — легкая щетина. Все те же темно-зеленые глаза с малахитовым отсветом глядели на нее с беспокойством из-под сведенных темных бровей. Микаса слышала, как собственное дыхание шумно вылетает сквозь приоткрытые губы, не в силах оторваться взгляда от родного лица, словно подсознательно ощущая, будто что-то было не так. Когда он успел так повзрослеть? — Не заболела? — темная бровь выгнулась, широкая ладонь прижалась к ее щеке, когда он подался вперед, чтобы коснуться губами ее лба. — Вроде не горячая. Микаса опустила взгляд на свои бедра, укрытые мотками ниток и тканью. Не помнила даже, что именно шила, сидя на лавке у хижины. — Я в порядке, — хрипло выдохнула Микаса, машинально сжав отрез ткани на коленях. Эрен недоверчиво хмыкнул, но все же не стал допытываться. Теплая ладонь ласково потрепала ее макушку, прежде чем он, выпрямившись, отошел в сторону, только тогда заставляя Микасу оглянуться по сторонам. Серые глаза медленно окинули невысокую линию каменной кладки, полукругом окинувшей дом с одной стороны, прерывавшейся лишь на деревянную калитку. Подле уставленных друг на друга мшистых булыжников бесшумно покачивались синие головки васильков, дрожали яркие лепестки дикорастущего аконита в высокой траве. Не самое безопасное растение для выращивания на участке. Позади знакомо зашумел вековыми кронами лес, вынудив обернуться, но наткнулась взглядом лишь на каменную кладку печной трубы за спиной. Глаза удивленно проследили плети дикого винограда, увившего стену хижины плотным ковром красных листьев. Она всегда хотела так сделать, но… Стук топора и треск разлетевшейся древесины вынудил обернуться. Луч зависшего в зените солнца скользнул по обнаженной смугловатой коже, высветив рельеф выпуклых мышц, покрытых легкой испариной. Все та же белесая полоска шрама мелькнула на шее, когда Эрен разогнулся, уставив очередное полено на колоду, и вновь, занеся топор, обрушил на древесину. Микаса невольно вздрогнула. Он выглядел немного иначе, более взросло, зрело. Все выглядело иначе. Она поглядела на собственные руки, внутренне замирая. На безымянном пальце блеснуло широкой полосой бронзовое кольцо с причудливым плетением и зелеными камнями. Она поглядела на Эрена, скользнула взглядом по напряженным, увитым венами предплечьям сильных рук, пока не достигла его ладони. На безымянном пальце тускло блеснуло похожее бронзовое кольцо, когда в очередной раз обрушил топор на полено. Женаты. В груди затрепетало жаром и тревогой. Голубоватые вены ее рук безошибочно вели к обручальному кольцу на пальце, но едва ли она могла вспомнить день, когда они официально связали свои жизни воедино. Закрывая глаза, видела лишь реки огня и крови, стремительно несущиеся по знакомым с детства улицам города, увлекающие обугленные трупы некогда знакомых людей. Лучше не вспоминать. Микаса отложила шитье на край лавки и поднялась на ноги, ощущая, что даже ее тело стало иным: округлились под легкой тканью темного платья бедра, спала железная твердость пресса, а отросшие черные пряди почти касались лопаток, выбившись из низкого пучка на затылке. Нетвердым шагом, внутренне замирая, прошла вперед, минуя колющего дрова Эрена, и, машинально прижав руку к груди, замерла почти у самой каменной кладки забора, едва доходившего ей до талии. Чисто символически, чтобы обозначить границу, но не имитировать раздражающий взгляд образ ненавистных стен. Серые глаза нервно, скача с одного участка на другой, оглядели город. Полоса железной дороги и каменное здание вокзала виднелись вдалеке, с клубами дыма подъехал к станции поезд, едва различимый за домами, усеявшими широкие, мощеные улицы. Змеилась тонкой полосой голубая вена реки, зажатая каменными мостами; сновали у далекого пятачка торговой площади люди; белело колоннами высокое здание в центре города. Микаса сама не заметила, как прижала ладонь к губам, не узнавая в том, что видела, истерзанную Дрожью Сигансину. Только высокая трава ее родного холма продолжала знакомо покачиваться, оплетая постепенно выцветающее яркое буйство, знакомо желтела вытоптанная тропа, родным звуком шелестел за спиной лес. Микаса обернулась, отводя в сторону длинные пряди, брошенные на лицо ветром. Вершины темных елей покачивались, шумели сосны и поскрипывали вековые стволы в чаще. Совсем как в детстве. Эрен, закинув топор на плечо, глядел на нее, стоя почти неподвижно. Словно любовался. Микаса скользнула взглядом по его слегка поблескивающему под солнцем торсу, по знакомой полуулыбке на губах, по обручу кольца на его пальце. Что бы ни произошло, они смогли. Шурша высокой травой под подошвами сапог, Микаса медленно сократила расстояние, разделявшее ее с тем, кого могла отныне называть «мужем», и, помедлив, скользнула руками вокруг его талии. — Эй, — мягким смешком донеслось в макушку, — я весь мокрый. — Плевать, — прошептала в ответ, прикрывая глаза и утыкаясь носом в ямку между его ключицами, глубоко вдыхая в себя его запах и исходящий от слегка влажной кожи жар. Топор глухо ударился о землю, когда руки Эрена надежно обхватили ее кольцом, крепко прижимая ближе к телу, а теплые губы ласково коснулись ее виска, кольнул щетиной подбородок. Живое сердце запальчиво билось рядом с ее ухом в левой половине его вздымающейся от дыхания груди, и Микаса доверчиво прижалась к ней щекой, впитывая в себя драгоценность этого звука. — У меня ощущение, будто я не должна здесь быть, — вдруг прошептала она, приоткрыв глаза. Его объятья были достаточно крепкими, а грудь широкой, чтобы объять ее теплом, укрыть от странностей окружающего мира, позволяя видеть лишь краешек хижины, оплетенной красным виноградом и незнакомыми каменными пристройками, но даже он не мог вытравить необъяснимую тревогу из груди, вынуждавшую только крепче цепляться руками за его спину. — А где ж тебе еще быть, если не здесь со мной? — мягко рассмеялся Эрен, склонив голову, чтобы поцеловать в лоб, и скользнул ладонью по ее щеке, чуть поднимая лицо. Микаса доверчиво смежила веки, податливо приоткрывая рот, когда ощутила его губы на своих, мягко обхватившие нижнюю, утянувшие в глубокий пылкий поцелуй почти сразу, едва его язык прошелся лаской по кромке зубов. Микаса беспомощно выдохнула в поцелуй, вцепляясь пальцами в мышцы его спины, едва держась на подкосившихся ногах, стоило ему сжать ее в объятьях крепче так, что ощутила весь рельеф его тела и глухой хриплый стон в ее губы. Если даже спустя столько лет, сколько бы их ни прошло, он пылает к ней такой страстью, возможно, и окружающий мир не так страшен. Ведь он рядом, а все остальное всегда имело второстепенное значение. Вдруг драгоценный момент оборвался. Эрен напрягся всем телом, перестав отвечать на пылкие движения ее алчущих губ, а затем и вовсе разорвал поцелуй, выпрямившись. Руки вокруг нее сжались чуть крепче, а в зеленых глазах, напряженно глядящих из-под сведенных бровей куда-то за ее спину, отразилась тревога и гнев. Микаса неуверенно обернулась и тут же вздрогнула, машинально сжав его талию. По вытоптанной тропе, еще достаточно далеко, но с безошибочно понятной траекторией поднимался молодой мужчина в черном кителе со знакомыми нашивками йегериста на плечах формы. На ее виске осел короткий поцелуй, объятья распались, обжигая прохладой гуляющего на холме ветра. — Иди в дом, — похлопал чуть ниже поясницы, подталкивая к хижине. Микаса неуверенно обернулась на него, но взгляд уперся лишь в его спину, и отчего-то, глядя на широкие плечи и рельеф мышц, она ощутила новый прилив тревоги от осознания, что едва ли понимала, сколько разрушительной силы таилось внутри него. За дверью хижины замерла, прижавшись спиной к стене. Незнакомая обстановка обступила со всех сторон. Не было больше старой покосившейся мебели, стоявшей еще при жизни ее родителей: со всех сторон глядело темное дерево да каменная кладка, легким облаком летала красная тюль у приоткрытой форточки, покачивались засушенные цветы и травы под темным потолком, неподвижно глядели из углов дома белесые черепа животных; тускло поблескивала новая посуда на полках кухни. Незнакомая широкая кровать белела простынями, наверняка все еще хранящими тепло несдержанных стонов. Из каждого угла сквозило неприкрытым ощущением, словно здесь уже давно жили мужчина и женщина. Микаса неуверенно откинула носком сапога край половика с пола, с замиранием сердца вглядываясь в темные половицы, не раз покрытые лаком. Застарелые пятна крови, хоть и едва различимые, все же оставались на месте. Микаса облегчено выдохнула. Оттолкнувшись от двери, прошла в кухню, тут же слыша скрипучее мяуканье в ответ на свои шаги. Трехцветная кошка с помятой шерстью, щуря подслеповатые глаза, вялым, медленным шагом обошла свою лежанку, скрипя старческим голосом. — Саша, — охнула Микаса, садясь на колени и простирая руки к постаревшей кошке. — Какая ты стала… В груди закололо. Доверчивая кошачья голова покорно ткнулась в ее ладони, шершавый язык принялся доверчиво лизать кожу. За спиной раздались шаги, заставляя напрячься всем телом. — По-моему, я ясно выразился, когда сказал, что все вопросы решаются исключительно на заседаниях, — Микаса выпрямилась, поспешно отходя к раковине, чтобы сымитировать бурную деятельность. Голос Эрена царапнул по нутру. Незнакомый, твердый, холодный — такой, каким обратился к ней самой лишь раз, тогда, много лет назад в ресторане. — Виноват, господин Йегер, — глухо отозвался мужчина. — Я недавно заступил на службу. Судя по резкому звуку, отодвинули стулья у обеденного стола. Щелкнула зажигалка. — Неужели руководство не донесло до тебя информацию об этом условии? — Никак нет, сэр. — Ясно, — холодно хмыкнул Эрен. — На этот раз закрою глаза, раз уж ты не знал, — Микаса невольно сжалась, слыша зловеще саркастические нотки в его голосе. — Но впредь предупреждаю сразу: сюда не суется никто из вас, даже близко не подходит. Как видишь, я живу здесь с женой, и мне нахуй не упало тревожить ее покой по всяким пустякам. — Понял, сэр, — Микаса мельком обернулась и, перехватив неуверенный взгляд йегериста, кивнула в знак приветствия. Тот повторил ее жест и тихо присел за стол напротив уже одетого Эрена, прижимая к груди какую-то сумку с документами. — Дело в том, что вопрос не терпел отлагательств, — зашуршали бумаги, но мужчина не спешил продолжать. Микаса глубоко вдохнула подернувшийся табачным дымом воздух и принялась заниматься чаем, чтобы отвлечься от задрожавшей в груди тревоги. — Прошу прощения, не могли бы мы сделать наш разговор более… приватным? Микаса готова была поспорить, что Эрен в повисшей тишине медленно приподнял брови, как делал всегда, когда кто-то говорил какую-то чушь. — А кто тебе здесь мешает? — Микаса обернулась через плечо, ощутив взгляд мужчины на себе. — Если ты про мою жену, то никто не заставлял приходить сюда. Раз явился, то и говорить будешь при ней. Микаса налила воды в чайник и поставила на печь, вернулась обратно, чтобы занять охладевшие руки травяными сборами, внутренне радуясь, что все еще работала с травами, как в недалеком прошлом. За спиной, разрезая повисшее в воздухе напряжение, шуршали бумаги, которые, по-видимому, оказались картами и отчетами. — Есть веские основания полагать, что наши соседи завершили разработки нового оружия, и учения планируют проводить неподалеку от западного побережья Парадиза. — Там шахтерские города. — Так точно, — зашуршала расправленная карта. — Точное место проведения учений неизвестно, но скорее всего это будут испытания на воде. Даже при таком условии, острову может быть нанесен потенциальный урон. Но это еще не все. Судя по докладам разведчиков, в по меньшей мере четырех других государствах ведутся разработки похожего типа оружия. Это бомбы. Разведчики добыли чертежи, и, согласно им, урон от одной подобной бомбы сравним с уроном от взрыва колоссального титана. В прошлом году, помните? — Взрыв на побережье Аламос. — Да. Тогда марлийцам удалось скрыть причину, но наши люди полагают, что дело в учениях. Тогда урон был нанесен их же гражданам, и он был сравнительно небольшим. Но это было год назад. За это время разработки могли шагнуть куда дальше. Нас более всего беспокоит ситуация на востоке. Есть данные о закупках большого количества химических веществ. Это не к добру. Микаса не сразу поняла, что уже некоторое время, сжав дрожащими холодными ладонями травы в пальцах, глядит сквозь кухонное окно на пятачок огорода, рыжеющего поспевшими боками тыкв. По спине мурашками носился ледяной ужас. Бомбы. Урон. Учения. Она едва понимала хоть слово из разговора за спиной, но и этого хватило, чтобы понять, что едва оправившийся от ужаса Дрожи мир воспрял духом для нового витка ненависти и мести. Говорили, что многие государства разорились, вкладываясь исключительно в оружие и армию, пока люди не доедали и погибали в нищете. Оттого охотно бы пошли на войну, если бы таковую объявили. Микаса неосторожной рукой смахнула нож со стола, вздрогнув от прорезавшего воздух лязга. Обернувшись, перехватила взгляды двух пар глаз, направленных на нее. Смущенно поджав губы, подняла нож и распрямилась, нервными пальцами снова принимаясь за сортировку трав. Эрен, судя по звуку, тоже отвернулся. — Королева устраивает внеплановое совещание в столице по этому поводу. — Мы там будем. — Да, сэр. Микаса остановила взгляд на полке рядом с окном, где среди незнакомых украшений, ножей, косметики и засохших цветов тускло выделялась черно-белая фотография. Дрожащие пальцы потянулись вверх, обхватили холодную рамку, поднесли ближе к глазам. Она не помнила, но запечатлённый на диковинный аппарат день выглядел обломком какой-то недостижимой грезы в ее руке. На снимке она была красивой, такой, какой, наверное, не была никогда. По фигуре струилось красиво расшитое диковинными образами кимоно, глаза и губы улыбались, а руки Эрена были надежно обвиты вокруг ее талии. Он и сам, прижимая ее близко к себе, улыбался, выглядел, словно ожившее видение в безупречном черном костюме. А рядом был широко улыбающийся Армин с пенящейся бутылкой в ладони, был Леви с букетом невесты в руках, уже явно поддатые Жан и Конни, чуть поодаль — Энни и Райнер, а на фоне — нетронутый, дремучий лес, в котором она провела столько лет своей жизни. Вечный, но слишком хрупкий, чтобы пережить урон от нового оружия. — Передаю официальный приказ подразделению? — Передавай. Микаса провела пальцем по дате на краешке фотографии: 21-е сентября 857. — Благодарю за ваше время, сэр, — за спиной снова заскрипели стулья. Вслед за шагами хлопнула входная дверь. Оставшись одна, Микаса прикрыла глаза, тяжело выдыхая и опираясь ладонями о столешницу, словно всю силу из тела разом выкачали. В каком бы мире она ни оказалась, реальном или выдуманном, война и смерти преследовали всюду, не позволяя вдохнуть полной грудью. Она может бежать от правды, сколько угодно, но реальность не изменится от этого: они отмечены войной, отмечены кровью, которую не вытравить, сколько бы лет ни прошло. Сколько лет они успели прожить вместе, налаживая быт и наслаждаясь друг другом, пока в спину снова загнанно не задышала смерть, гнавшаяся за ними без устали с самого детства? Входная дверь снова скрипнула, раздались неторопливые шаги, словно их обладатель снял невидимый военный китель с плеч и из внушающего благоговейный ужас предводителя снова стал обычным мужчиной. Словно в подтверждение ее слов, вокруг талии обвились крепкие руки, а шеи трепетным поцелуем коснулись теплые губы. — Все плохо? — напряженно уточнила Микаса, хотя сама прекрасно слышала разговор. Руки вокруг ее талии стиснулись крепче, обжигая спину жаром тела сквозь тонкую ткань одежды. — Нет, небольшие трудности, — Микаса прикрыла глаза, сходя с ума от поселившегося в груди ужаса и плавясь под пылкими поцелуями, которые его губы оставляли на коже шеи. — Все будет хорошо. Пока я жив, ничего не случится. — Эрен… — беспомощно выдохнула она, безотчетно вцепившись пальцами в его предплечье на своем животе. — Все будет хорошо, — негромко, но твердо повторил он. — Верь мне, — Микаса тяжело сглотнула. Взгляд машинально дернулся в сторону высокого шкафа. На вешалках, словно специально выставленные напоказ, чтобы растравить ей душу, висели два длинных военных кителя, черный, с нашивками йегеристов, и темно-зеленый, с крыльями свободы. Горячие губы влажно целовали ее шею, наливая тяжестью низ живота. Широкая ладонь, поднявшись вверх по дрожащему от предвкушения телу, неторопливо скользнула за вырез ее платья и, найдя обнаженную грудь, мягко сжала, вынуждая запрокинуть голову на его плечо, покорно предоставив ему горло для новых пылких поцелуев. Вторая ладонь спустилась по округлому бедру, ненавязчиво задирая выше подол ее платья, сжимая и поглаживая кожу. — Эрен, — запальчивым шепотом повторила в его губы, повернув голову. — М? — с упоением целуя ее, выдохнул он, пока пальцы ласково сжимали вершину ее груди. — Дверь, — Эрен выпустил тихий смешок в ее губы. — Точно.

Кричали дети. Плакали не своими, сорванными до хрипоты голосами, выныривая обожженными до голого мяса телами из огня. Сквозь пелену слез едва различила знакомые лица приютских детей. Безучастное лицо Долорес, перекошенное от невыносимой боли, почерневший череп, обугленные конечности. Дочь Хистории, неподвижная, обожженная до черноты костей с потекшим кулоном на шее — подарком от матери.

В вихрь огня и воплей врезался клином монотонный рокот. Микаса подняла глаза к небу. По нависшему кровавой пучиной куполу, минуя черные низкие тучи, неслись тенями грохочущие дирижабли. Неслись стремительно, догоняя друг друга, расстилаясь над огненным океаном. По спине пронеслась липкая дрожь. Кто-то стоял рядом. Микаса неслышно позвала пересохшими губами.

Микаса вздрогнула, выныривая из оцепенения, когда широкая ладонь, согревавшая ее пальцы трепетным теплом, все же исчезла. Взглядом проводила широкую спину, затянутую в черную ткань военного кителя, туго перехваченную на талии ремнем, пока уверенным чеканным шагом высоких сапог уходил от нее к месту, которое отныне было его — там, среди йегеристов, которые глядели с преданной решимостью в глазах на своего воскресшего предводителя, готовые простить ему некоторые странности. Микаса присела рядом с Леви, темно-зеленая ткань военных кителей почти слилась на соприкасающихся плечах. Аккерман глядел перед собой привычно холодным напряженным взглядом, будто не он некоторое время назад со стариковской заботой в голосе, ворча, узнавал, что стоит приготовить на будущий воскресный ужин, на который всегда приходили к нему, и сетовал на боль в пояснице. Его лицо уже отчетливо отражало тяготы прожитых лет, отложившиеся в проступивших на коже морщинах и седине в черных волосах. Микаса пихнула его локтем, пытаясь ободряюще улыбнуться, на что Леви только усмехнулся и покачал головой, но слабо пихнул ее в ответ. Приглашенные во дворец на заседание солдаты с шумом рассаживались по местам, выделенным специально под их подразделения. Особняком держались только йегеристы со своим невозмутимо хладнокровным предводителем, все в черном, сидящие неподалеку от места королевы и приближенных советников. Микаса неуверенно покосилась на Эрена. Тот, гладковыбритый, с убранными в узел темными волосами, холодно глядел перед собой, едва реагируя на возню своих подопечных короткими замечаниями, которых Микаса не могла расслышать. Широкая грудь под черным кителем и белой рубашкой мерно вздымалась от глубокого дыхания, настолько невозмутимо, будто он вообще не умел переживать и бояться. Но она-то прекрасно знала, что это не так. Просто каким-то образом за прошедшие годы он умудрился настолько хорошо контролировать свой публичный образ, что можно было бы легко принять его за совершенного другого человека, того самого безжалостного Эрена Йегера, который заставил мир заново содрогнуться несколько лет назад известием о своей неубиваемости. Микаса и сама замечала, как на него глядят люди, когда они проходили вместе по коридорам к залу совещаний, и он показательно держал ее ладонь в своей, словно распространяя невидимый щит своего невозмутимого непоколебимого спокойствия и уверенности, вынуждая окружающих со сдержанной вежливостью кивать и отходить в сторону. Едва ли она могла представить, что однажды на него, неуклюжего лягушонка, едва державшегося на УПМ, будут смотреть с таким благоговейным ужасом в глазах. Но тогда он и не выглядел, да и не вел себя, как сошедший со страниц религиозного трактата Дьявол. Внимание привлекло движение у высоких дверей зала, в которых мелькнула невысокая девчонка с рыжеватыми волосами в двух косах. Дочь Хистории умудрилась сильно вырасти за прошедшие годы, и Микаса поспешно отвела взгляд, не желая даже вспоминать привидевшийся образ из недавнего кошмара. Королева, вынудив весь гомонящий зал умолкнуть, неторопливой статной походкой в окружении советников и охраны вошла в помещение и, остановившись, одарила все подразделения приветственным взглядом, задержавшись чуть дольше нужного со странным выражением на подразделении йегеристов. Заседание традиционно открывалось докладами о состоянии подразделений и войск, сообщениями о происшествиях в разных частях острова и предложениями возможных улучшений. Микаса едва слушала докладчиков, ожидая с замиранием сердца единственного рапорта, оставленного напоследок в качестве главной темы на повестке дня. Когда Армин занял свое место на трибуне, сердце невольно сжалось. Его лицо вовсе потеряло детские черты, которые держались на нем из последних сил даже в середине третьего десятка. Теперь, отпустивший аккуратную бороду, одетый в безупречный деловой костюм, он смутно напоминал Зика, о чем неоднократно говорил Эрен, моля друга избавиться от растительности и не доводить его до греха. У Армина вроде уже был сын. Или ей это только привиделось в этой странной реальности. Арлерт зачитал официальные заявления о том, что уже рассказывал представитель йегеристов, окончательно ставя крест на надежде Микасы, что могла выйти какая-то ошибка. Разработки действительно шли и наиболее успешно — на востоке. Армин лишь добавил, что бомбы — не единственная проблема. — Опасаться нам с вами стоит не этого, — прочистив горло, охриплым от долгого выступления голосом заново начал Армин. — Есть определенные сведения, что группа государств в тайне образовала своего рода альянс. Именно эти четыре государства и ведут разработки нового оружия, бомб, предположительно. Полагаю, не нужно лишний раз объяснять, против кого эти государства объединились. В общественном сознании Парадиз все еще является угрозой, наличие которой очень нервирует внешний мир. Создание данного оружия является ответом на то оружие, которое есть у нас, — Микаса сглотнула, мельком перехватив взгляд, который Армин послал Эрену. — Боюсь, ситуация является несколько более серьезной, чем мы предполагали изначально. Согласно докладу моих коллег, в одном из государств так называемого альянса также ведется строительство летательных аппаратов, — по залу прошел нервный шепоток. — Они непригодны для перевозки людей, примитивны и не идут ни в какое сравнение с теми, что существовали до Дрожи земли. Тем не менее, их единственная цель в том, чтобы донести бомбы до пункта назначения, и с ней они справятся прекрасно. У меня все, Ваше Величество, — словно забив последний гвоздь в крышку гроба, Армин учтиво поклонился и покинул трибуну. Микаса безотчетно сжала ладонь в кулак на собственном колене. Под кожей поселилась уже знакомая тревожная дрожь, а желудок сжало тошнотой. Глянув в сторону, заметила, что Леви медленно прикрыл глаза, тихо выдыхая. — Как вы полагаете, — раздался голос Хистории, обросший за прошедшие годы властностью, — сколько времени потребуется так называемому альянсу для претворения потенциальной угрозы в жизнь? — Немного, Ваше Величество, — отозвался Жан, сидящий рядом с Армином и Конни. — Полная готовность к атаке займет в лучшем случае пару лет. Все силы государств альянса направлены исключительно на разработку оружия, от этого страдает инфраструктура их городов и благосостояние жителей. Мы можем надеяться только на революцию со стороны их обездоленных граждан, что потенциально отсрочит нападение. Но… — Гарантий нет, — холодно раздался знакомый твердый голос. Микаса, подобно остальным, несмело, ощущая разлившуюся в груди горечь, глянула на невозмутимое лицо Дьявола. — Вы прекрасно знаете, как работает пропаганда, и сколь легко будет перенаправить ярость жителей на внешнего врага. Ваше Величество, — Эрен поднялся с места, учтиво склонив голову, высокий, уверенный, поражающий статью и холодом в зеленых глазах. — У нас существует утвержденный план действий на случай внешней угрозы подобного рода. Все зависит лишь от вашего слова. Микаса перевела взгляд на лицо Хистории, мигом обернувшееся усталостью, горечью и тяжестью принятых в прошлом решений. В этот раз он хотя бы спросил позволения, а не просто поставил перед фактом. Микаса тяжело сглотнула, нервически сжимая ладонь на колене, ощущая, как рука Леви успокаивающе легла поверх ее острого кулака. В тот самый момент точеный профиль любимого и родного лица был как никогда далек от того, что она привыкла видеть по утрам, просыпаясь в крепких объятьях все эти мимолетные десять лет. Это был профиль мифического Дьявола, чудовищного хранителя острова, о котором в учебниках истории напишут очень осторожно, чтобы не обелять его холодящие кровь деяния, но с осознаваемым чувством долга за подаренную жизнь. По решимости в глазах Эрена можно было сказать лишь одно: день, которого она так боялась, грозил вот-вот настать.

Мать с отцом глядели изъеденными трупным гниением лицами только в небо. Обжигающий ветер трепал их окровавленную одежду, темными плетьми извивались длинные волосы матери. Микаса, не помня себя от ужаса, поднялась на ноги. Они не обратили внимания, сопровождая тяжелым взглядом движение дирижаблей. Она глядела и не узнавала. За столько лет лица родных успели выветриться из ее памяти, став смазанными пятнами далеких воспоминаний, навсегда пропитанных кровью. Они выглядел чужими, далекими, не вызывали внутри ничего, кроме чувства ужаса, горечи и желания бежать без оглядки, лишь бы не видеть медленно стекающие с их изъеденных гниением лиц ошметков кожи, обнажающей голые кости и кровавое мясо.

«Это ты выбрала… — ядовито прошипел призрачный голос, проникая, казалось, под самую ее кожу. — Тебе стоило умереть тогда с нами. Зачем ты пошла с ним?»

Микаса в ужасе попятилась, не чувствуя земли под собственными ногами. Ожившие мертвецы вдруг посмотрели хищными глазами, обжигая таящейся на дне выцветших радужек ненавистью. Зашипели. Ледяная ладонь стальной хваткой обхватила запястье, удерживая на месте. Микаса в ужасе посмотрела на мать, глядящую на нее полностью черными глазами, сжавшую запястье поверх красного отреза ткани своей ладонью до невыносимой боли, до глухого хруста костей.

«Ты его выбрала. Так смотри же… Смотри на него… Смотри…»

Ремни УПМ с глухим щелчком закрепились на бедрах и поясе. Новая версия оказалась куда удобнее и легче, что улучшало маневренность в пространстве, только вот ее собственное тело успело за прошедшие годы отвыкнуть от состояния постоянной борьбы и напряжения. Больше не была уверена, что сможет использовать свое главное оружие как раньше, теперь, когда оно было обласкано в бесчисленное множество жарких ночей нежными руками. Но выбора не было. Жизнь напоминала о том, что они все были воинами, лишь отправились в долгий увал длиной в несколько лет, чтобы затем снова вернуться на поле боя. Шаги гулко отражались от коридора казармы, когда, полностью облаченная в форму, с покачивающимися мечами на бедрах шла к выходу на задний двор. Замедлилась лишь у предпоследней двери, уловив краем глаза силуэт. Эрен, растеряв всю публичную невозмутимость и холодность, чуть сгорбившись сидел на лавке в темном казарменном помещении, облаченный лишь в легкую рубашку и брюки с сапогами, безоружный, потому что главное оружие всего острова носил внутри себя. И лица не разглядеть за ширмой распущенных волос. В груди болезненно кольнуло от его сломленного вида. Микаса тихо постучалась в приоткрытую дверь, больше для вида, прежде чем тихими шагами приблизиться к нему. — Эрен, — мягко прошептала, замерев рядом с ним. Ладонь ласково провела по его макушке, зарываясь пальцами в мягкость прядей, среди каштановой темноты которых вдруг обнаружила первый седой волос. Не в силах выносить невозможность увидеть его глаза, опустилась на корточки подле него. Ладони легли на слегка колючие щеки. Эрен невесело усмехнулся, прикрывая глаза. — Я буду рядом с тобой, слышишь? Все будет хорошо. Не отойду ни на шаг, — машинально поглаживала большими пальцами его скулы. Широкая ладонь легла поверх ее руки. Он не торопился открывать глаза, пытался дышать размеренно, словно хотел вернуть себе самообладание, потерянное перед грядущей необходимостью снова вершить дьявольский суд. Но в этот раз она ни за что не оставит его одного. Не отступит, не позволит никому причинить ему вред. — Я не превращался столько лет, — хрипло произнес он, раскрывая потухшие зеленые глаза. Его ладонь, обхватив, опустила их переплетенные вместе пальцы на его колено. Микаса скользнула взглядом по безымянным пальцам, закованным в два обручальных кольца. В его кольце тускло блестел серый обсидиан, словно под цвет ее глаз. В груди снова кольнуло, вынудив сжать его пальцы крепче и податься ближе к его лицу, пока не коснулась его лба своим. Больше всего на свете она боялась, что его снова превратят в орудие убийства. Пусть так, но готова напоминать ему хоть каждый день о том, что он прежде всего — человек. — Я рядом, — горячо прошептала, мягко коснувшись его губ своими. — Я никому не позволю отнять тебя или причинить вред. Все получится, и ты вернешься ко мне. — Я снова убью людей, — хрипло выдохнул он чуть дрогнувшим голосом. — Много людей. Микаса зажмурилась. Красно-рыжее марево, кишевшее огненным океаном, утягивало в свою пучину дома, обожженные трупы людей, которые уже явно не могли кричать, но их душераздирающие вопли отдавались оглушительным эхом. Замотала головой. Слишком ужасно, чтобы быть правдой. Но иной реальности у них не было ни в одном из возможных миров. — Я знаю, — выдохнула Микаса, зарываясь пальцами в длинные пряди на его затылке. — Но я буду с тобой, что бы ни случилось. Всегда, — теплые губы поглотили последнее слово, утянув в душащий отчаянием поцелуй, тлеющий сладостью и сотней несказанных слов. Микаса тихо всхлипнула, обняв его шею руками и податливо выгнувшись навстречу его телу, когда обнял кольцом, притягивая ближе, словно хотел забыться в ней от грядущего кошмара. На широкое пространство тренировочной площадки вышли вместе, и она не смела отпускать его руку, держа крепко, пока засевшие по наблюдательным вышкам военные направляли ружья в сторону защитника Парадиза. Просто на всякий случай, по словам главнокомандующего, если вдруг что-то пойдет не по плану, ведь Йегер всегда был себе на уме. Микаса окинула взглядом сощуренных от обилия солнечного света глаз замерших в ожидании военных и королеву на трибунах поодаль от эпицентра. Напряжение, разлитое в сгустившемся воздухе, казалось, можно было резать ножом. Все ждали, что же вылезет из Островного Дьявола, стоит дать ему волю. — Тебе пора, — коротко сжав ее ладонь, тихо произнес Эрен. — До встречи. Микаса кивнула, сжав его руку в ответ и едва удержавшись от очередного поцелуя, словно тот мог стать последним. Не станет. Они проживут еще долго, и она еще увидит, как каштан его волос укроется серебром. По дороге к свободному углу площадки, окинула взглядом замершего в другой стороне Леви, облаченного в военную форму и неизменный зеленый плащ; нервно сжимающего ладони в кулаки Армина, едва не трясшегося от напряжения; Конни и Жана, неподвижно глядевших на Эрена, оставшегося наедине в середине площадки, безоружного, под прицелом ружей «на всякий случай». Микаса глубоко вдохнула. Смугловатая ладонь поднялась к лицу. Мгновение, и зубы пронзили кожу, брызнув кровью и разрядом молний.

Оглушительный раскатистый рев содрогнул землю. Микаса, задержав дыхание, глядела, как из земли во весь рост вырвался Атакующий титан, распахнутой окровавленной пастью исторгающий истошный яростный вопль. Окинув белесыми хищными глазами небо, он махнул рукой и одним движением сбил тени дирижаблей. Те стремительными черными точками нырнули в огненный океан и взорвались снопом искр и кипящей лавы.

«Смотри! Смотри на него! Тебе стоило умереть с нами тогда…»

Вопли людей слились в унисон. Микаса обессиленно вздрагивала от непродуктивных рыданий, снова упав на колени. Ее искалеченную руку по-прежнему держала стальной хваткой гниющая материнская ладонь. Словно в полусне обернулась назад, туда, откуда раздавался скрежет насекомьих лапок. Крик замер в горле, не обернувшись звуком — исполинский паразит ликовал, извиваясь на обугленном стволе дерева, перебирая множеством лап, скрежеща, царапая обожженную кору.

Ее запястье грубо дернули, подталкивая к краю холма.

«Ужин», — ядовито донеслось нечеловеческим голосом над ее головой.

Микаса с замирающим сердцем уставилась на хищно глядящие в ее сторону белесые глаза. Из оскаленной пасти с рычанием вышел пар, вытекла кровавая слюна. Не отводя взгляда, титан сотрясающими землю шагами стремительно ринулся к ней, распахивая ряд острых зубов.

— Нет! Микаса в ужасе дернулась, закрываясь руками от его пасти, но было слишком поздно. Темнота уже окутала все вокруг нее сомкнувшимися челюстями. — Нет, нет, нет! — она беспомощно заметалась, в ужасе крича в темноту и извиваясь на мягкой куче подгнившей плоти. — Микаса! Что-то коснулось плеча, с шорохом мелькнул слабый огонь, разорвавший темноту титановой пасти. За пеленой слез с новой волной ужаса различила острые черты лица и темные глаза. Широкие ладони обхватили ее запястье, посылая дрожь по позвоночнику. — Нет! Пусти! — вырвав руку, с размаху залепила звонкую пощечину. Едва попыталась вскочить на ноги, как сильные руки обхватили кольцом сбоку и крепко прижали к теплому телу, фиксируя запястья. Она хрипло простонала, заходясь в судорожных рыданиях и дрожа всем телом, дергаясь в попытках вырваться. — Блять, — сдавленно донеслось в ее плечо, — Микаса, успокойся, ты дома, — настойчиво повторил голос над ее ухом, крепче сжалась хватка, затылка словно коснулись губы. — Ты дома, это был сон. Раскрыв слезящиеся глаза, она всхлипнула и медленно обвела взглядом едва освещенную хижину. В печи рыжей полоской из-за заслонки тлели угли; распушившись и выгнув спину, во все глаза глядела разбуженная кошка; на столе пушистой тенью выделялся свежий букет цветов. Сглотнув ком, Микаса обернулась и тут же встретилась взглядом с обеспокоенными зелеными глазами. Не разглядела радужку из-за слабого освещения. Он снова был молодым, а на ее пальце не было обручального кольца. Нижняя губа задрожала. Неловко повернувшись в ослабевших объятьях, прижала дрожащие ладони к его щекам. — Эрен, — дрожащим голосом выдавила, судорожно вдохнув. Тело затрясло от новой волны рыданий, теперь уже от облегчения. Она зажмурилась и, опустив голову, прижалась лбом к его подбородку. — Я т-тебя ударила. — Забудь, — тихо хмыкнул он своим привычным голосом. Лба коснулись мягкие губы. — Не самое страшное, что со мной происходило. Микаса протяжно выдохнула и осторожно протянула руки, чтобы обхватить его пояс кольцом и укрыться на широкой теплой груди, вдыхая родной запах. Эрен ослабил объятья и оперся спиной о стену, позволив ей обнять себя и свернуться на коленях. Длинные пальцы в ее волосах осторожно прочесывали пряди, другой ладонью успокаивающе гладил по спине. — Наговорил я тебе жути на ночь глядя, — протянул Эрен. — Я сама просила, — сглотнув остатки уходящей тревоги, прошептала Микаса и потерлась щекой о его ребра. — Мне снилось… — она запнулась, все еще не до конца понимая, что именно видела в переплетенных линиях сна, словно смешавших кошмар и реальность воедино. — Снилось, что все горит. Сигансина и весь остальной мир — все в огне. Ничего живого. Даже все наши близкие. Я стою и смотрю, а рядом родители. А потом… — она сглотнула, поежившись. — Появился Атакующий титан и… — зажмурившись, решила не договаривать, чтобы не расстраивать его. Опершись на локти, повернула голову к нему, уткнулась подбородком в грудь. — Так ведь не будет? Так не случится? — чувствовала себя ребенком, что задает взрослому глупые вопросы, на которые нет ответа. Сама не понимала, спрашивает ли про выдуманную часть сна или про ту, что так была похожа на только грядущее будущее. Теплые ладони легли по обе стороны ее лица. Эрен склонился и мягко коснулся губами ее губ. — Не будет, — потерся кончиком носа о ее нос. — Пока я жив, с вами все будет хорошо. — Не говори так, — вздрогнула Микаса, — пока я жив. — Ладно, — тепло усмехнулся Эрен и, чмокнув в лоб, уложил ее обратно себе на грудь. — Тогда просто помни, что это был всего лишь сон. Микаса слабо кивнула и прикрыла глаза, пытаясь синхронизировать свое дыхание с мерно вздымающейся широкой грудью под своей щекой. Ладонью провела вверх по напрягшимся мышцам, пока не достигла места, где отчетливо билось живое сердце. Широкая ладонь легла поверх ее, прижав чуть крепче. Микаса глубоко вдохнула его запах, постепенно успокаиваясь. Всего лишь сон. Как бы ни было то существо похоже на Эрена, это все еще был не он. Его цель в том, чтобы такого больше никогда не повторилось. Она должна верить. Она чуть шмыгнула носом, утирая с глаз навернувшиеся слезы. И все же принять все услышанное было тяжело. Дамокловым мечом отныне навис сверху тот день, когда ему придется снова стать Дьяволом, а ей стоять подле него. Вынуть клинки из темного угла. Разрушить уютные стены защищенного от внешнего мира кокона. Все закончилось слишком быстро. — Еще до тебя, — вдруг тихо заговорил Эрен, услышав ее шмыганье, — когда мне снились кошмары, мама частенько приходила и пела одну и ту же песню. Говорила, что услышала ее еще в детстве от какой-то торговки рыбой на рынке. А потом постоянно ходила к ней, просто чтобы посидеть и послушать. — О чем она? — охрипло спросила Микаса и сжала дрожащие губы, чтобы снова не разрыдаться. Господи, она мечтала, что однажды снова придется стать воином и занять свое место в мире, в котором не находила себя. По жестокой иронии, это произошло именно тогда, когда она готова была отдать все, лишь бы не знать никаких кошмаров и никогда не надевать военный китель. Лишь бы каждый вечер безмятежно засыпать на груди Эрена, слушать его голос и чувствовать биение его сердца. Не бередить себе сердце мыслями о его безопасности, не чувствовать бесконечной тревоги за жизни близких, не утопать в кипящей крови своих врагов. — Ну… — задумчиво протянул Эрен и усмехнулся. Утер пальцами наощупь вытекшие на ее щеки слезы, зарылся в смольные пряди, мягко расчесывая. — О моряке, который затерялся в море. А затем увидел единственный оплот спасения. Туда его звала сирена. Но мне больше нравится думать, что это о возвращении домой после долгого тяжелого пути, когда уже потерял всякий смысл. В объятья женщины, которая ждала и верила. Микаса не смогла подавить судорожного вдоха, вздрагивая от разобравших заново рыданий. Украдкой утерев пальцами мокрые щеки, приподняла голову, чтобы посмотреть в зеленые глаза, в которых словно на мгновение влажно блеснуло. — Я читала книгу. Одиссея, — дрожащим голосом произнесла она. Эрен понимающе кивнул, чуть улыбнувшись. — Там тоже был герой, который скитался в море и вернулся домой к жене, — Эрен ласково провел пальцами от ее лба до подбородка, с легкой грустью в глазах оглядывая ее лицо. — Споешь? — Из меня певец так себе, откровенно говоря, — хмыкнул Эрен. Микаса снова прижалась щекой к его груди. — Но если тебя это успокоит, могу попробовать. — Успокоит, — заверила Микаса, подтягивая одеяло, чтобы накрыть себя и Эрена. Покрепче прижавшись, обхватила его бедро ногами и затихла. Сосредоточилась на все еще сбивчивом дыхании, пытаясь успокоиться и хоть немного поспать. Мягкие движения пальцев в волосах расслабляли. Его хриплый голос лег мурашками на разгоряченную кожу, когда послышались первые слова загадочной песни, которую Микаса слышала от Карлы лишь однажды, незадолго до падения стены. Тогда был солнечный день, и Карла была в приподнятом настроении. Развешивая белье, вслух строила планы на следующую неделю, а затем вдруг запела. И тогда солнечный день и дрожащее на ветру белье — весь мир преобразился, обернувшись ее мелодичным голосом. В переливающихся пустынных океанах Я изо всех пытался улыбнуться, В то время как твои поющие глаза и пальцы Любовно тянули меня к твоему острову. И ты пела: «Плыви ко мне, плыви ко мне, Дай мне тебя окутать. Я здесь, я здесь, Жду, чтобы тебя обнять…» Микаса сжала ладонь на его сердце в кулак, утыкаясь носом в теплую грудь. Некстати вспомнила Карлу, на которую Эрен с возрастом стал очень сильно похож, словно впитав от нее всю красоту. Под веками, следуя за бархатистым низким голосом, расцвели лазурные волны, мягко покачивающиеся в такт биению самого дорогого сердца. Она никогда не знала, что он может быть и таким. И никогда не могла объяснить, сколько всего он значит для нее, словно сама не до конца понимала, как столь много смысла может уместиться в одном человеке. Но, вслушиваясь в окутывавший мягкостью и теплом голос, начинала понимать. Приснилось ли мне, что и я тебе снюсь? Была ли ты здесь, когда я мчался на всех парусах? Теперь мой обманутый корабль лишь раскачивается, Разбитый, покинутый на твоих скалах. А ты пела: «Не трожь меня, не трожь меня, Возвращайся завтра». Ах, мое сердце, мое сердце боится горя. В охватившем все тело обессиливающем сонном оцепенении, она представляла, как вся покрытая кровью, изрезанная и израненная, стоит на краю затерянного в океане острова. Как глядит в неподвижный горизонт, отделяющий искрящуюся гладь от небесного купола. И как однажды, едва решила отвернуться, пустота безбрежного океана обняла Его руками, залечила все раны и омыла кровь. Как ее растравленное сердце заново забилось. Как чертов Одиссей, столько раз посещавший ее во снах, наконец, вернулся домой. И его мягкий голос укрывал теплом и покоем, размеренно качал на волнах крепкими объятьями, целовал ее веки. Я озадачен, как новорожденный младенец, Я нерешителен, как волна: Мне остаться посреди бури? Или слечь к своей невесте — смерти? Услышь, как я пою: «Плыви ко мне, плыви ко мне, Дай мне тебя окутать. Я здесь, я здесь, жду, чтобы тебя обнять…» На границе между сном и реальностью, когда его голос постепенно стих, растаяв, словно мираж, в ночной тишине, ощутила, как, оставив ее в одиночестве лишь на мгновение, Эрен снова лег рядом и прижал спиной к своей груди, крепко обхватив вокруг талии. — Никому не говори, что я пел, — со смешком прошептал он в ее волосы и чмокнул в макушку. Почти провалившись в крепкий сон, сжала его ладонь на своем животе и сонно разлепила пересохшие губы: — Я больше никому не скажу, как тебя убить.