Здесь лапы у елей дрожат на весу

She says, «It helps with the lights out»

Her rabid glow is like Braille to the night

She swears I'm a slave to the detail

But if your life is such a big joke why should I care? The clock is set for nine but you know you're gonna make it eight

So that you two can take some time, teach each other to reciprocate She feels that my sentimental side should be held with kids gloves

But she doesn't know that I left my urge in the icebox…

Interpol — «Leif Erikson».

Ее детскую руку удерживали за хрупкое запястье стальной хваткой ладони, затянутой в грубую кожу. Сердце стучало загнанной пташкой, когда она вглядывалась в тусклое отражение собственного лица в зеркальной маске человека напротив. Его шелестящий змеиный голос продолжал произносить жестокие слова, которые она слышала будто сквозь толщу воды. Не могла понять их смысла и беспомощно оглядывалась по сторонам, где безликие тени с человеческими очертаниями безмолвно глядели зияющими пустотами глаз. Тянула руку, но не могла вырваться — держал слишком крепко. Она не помнила точно, но знала, что ей необходимо быть в другом месте, что нужно поспешить, что время на исходе. «Твой друг оставит тебя…» Голос сквозь толщу воды, но собственные губы отказывались выпускать хоть слово. Ни звука. «Ты не сможешь оградить его от смерти… он уже отмечен ею». Она видела свое отражение в зеркальной маске, напуганное, по-детски округлое. И шрама нет. Детская ладонь, дрожа, потянулась к маске и рывком потянула на себя… Микаса вздрогнула, сразу открывая глаза. Ко взгляду не сразу вернулась четкость, пришлось несколько раз моргнуть. В разметавшихся по подушке черных волосах запутались солнечные лучи, проникающие сквозь легкую занавеску. Бретели кремовой сорочки слегка сбились, обнажив покрытые шрамами плечи, ткань едва прикрывала мерно вздымающуюся грудь. Пальцы безотчетно взмыли в воздух, чтобы коснуться скулы. Около глаза тонкой выпуклой линией по-прежнему лежал шрам. Тихое копошение и шорох в стороне переключили внимание. Эрен не заметил, что она проснулась, и, по-видимому, продолжал неспешные сборы на работу, пытаясь не сильно греметь. Микаса наблюдала, как он подвязывает волосы в узел чуть выше затылка; как перекатываются под смугловатой кожей мышцы спины, когда, стоя у раковины, сбривал щетину мелькающей опасной бритвой. Теперь она лучше всех знала, насколько горячей может быть его кожа и насколько упругими мышцы, уже не первую ночь засыпая в жарких объятьях и в ворохе несдержанных поцелуев. Перемены в совместной жизни казались столь разительными, что Микаса никак не могла привыкнуть к ним. Было странно спустя столько времени ощущать, что его руки больше не отталкивают, а крепко прижимают, порывисто обхватывают талию и бедра; что желанные губы не ругают за гиперопеку, а опаляют горячим дыханием кожу; что вместо пустоты и раздражения в зеленых глазах горит затаенный темный огонь, порождающий самые безумные желания. Эрен оставался верен себе и не медлил даже в таких делах. Было до одури странно, желанно и непривычно, когда, вернувшись со двора, он внезапно подходил со спины, заключал в кольцо рук и принимался целовать ее шею. Сам смущался и краснел, действовал неумело, но явно из желания изучить реакции, которые она не могла скрыть, то и дело начиная глубже дышать, вздрагивать и запрокидывать голову. Словно изучал ее с новой стороны. И это даже слегка пугало. Это было непривычно, что-то вне их нормальной картины мира, где нежности и страсти места попросту не было. Но и сопротивляться не могла, сразу млея от проявлений новой, неизведанной и такой манящей стороны его характера. Она не думала, что он может быть таким. Будто бы весь поток огня, который он держал внутри себя наглухо запертым, вдруг вырвался и опалял, захватывал, выжигал новые чувства под ее кожей. И все же чертов сон разбавил ленивую утреннюю негу, не позволял спокойно наблюдать за Эреном, натягивающим рубаху с коротким рукавом. Она уже видела этот сон когда-то давно. Они едва успели вступить в разведку, узнали, что Эрен является Атакующим титаном, и тогда едва ли не каждую ночь человек в зеркальной маске повторял, что она никогда не сможет изменить реальность, не спасет любимого от смерти, не сбежит от правды. Пальцы безотчетно прошлись по пустующей половине кровати, едва хранящей тепло. Почему сейчас снова? Они разобрались со всем неделю назад. Но, похоже, ее подсознание все еще готовится к худшему из вариантов. Не в силах больше удерживать себя в мареве неприятных размышлений, Микаса шумно выдохнула. — Свалить собрался? — усмешка прозвучало хрипло после сна. Эрен обернулся и усмехнулся, одарив мягким взглядом. — Не дождешься. Она наблюдала, как он, оставив полотенце на краю стола, неторопливо прошел к кровати и наклонился. Широкая ладонь зарылась в растрепанные волосы, мягко прикоснулся губами к ее губам, чуть задержавшись. Микаса, прикрыв глаза и вдохнув запах зубной пасты, тихо усмехнулась в его губы в ответ на достаточно целомудренный поцелуй. — Ты не рано проснулась? Сейчас только семь, — чуть отстранившись, поинтересовался Эрен. Микаса коротко помотала головой и соскользнула с кровати. — У нас с Леви сегодня внеплановый обход. Пара семей попросила заглянуть, — прошлепав босыми ногами по половицам, остановилась у раковины и широко зевнула. — Что-то случилось? — голос Эрена показался отчего-то неожиданно напряженным. Выдавив пасту на щетку, обернулась и окинула его изучающим взглядом. Он продолжал сидеть на краю кровати, поджав одну ногу. — Нет, — сунув щетку в рот, отвернулась. — Наверняка какие-то бытовые беды. — Ты говори, если что, — Микаса хмыкнула, вглядываясь в свое отражение в зеркале, из которого, вопреки видениям из сна, на нее глядела взрослая девушка с острыми чертами лица. — И что сделаешь? Зарубишь недругов топором? — усмехнулась, но против воли поглядела на его отражение в зеркале, не услышав ответа. Эрен только хмыкнул «может и так», поднялся и, вернувшись к столу, продолжил собирать еду на работу. Его реакция задела что-то внутри. Она все еще не до конца понимала, что творится в его голове, а Эрен не торопился раскрывать все карты, несмотря на близость, усилившуюся в последнюю неделю. Решила не забивать себе этим голову. Она все равно ничего не узнает, пока он не захочет, а отравлять хрупкое равновесие сомнениями и подозрениями хотелось теперь меньше всего. Достаточно было бы, как повторял Леви, не терять голову. Легко сказать. Закончив с водными процедурами, Микаса безотчетно взяла помидор с широкого блюда и наспех вымыла его. — Надолго ты в этот раз? — прижавшись бедром к раковине, повернулась к Эрену и подняла поблескивающий плод к лицу. Стоило зубам вонзиться в мягкую плоть, как на подбородок и кожу ладони потоком брызнул сок. Со смешком вздрогнула, наспех стирая его с лица. — Неделя, — поглядел с усмешкой на ее попытки вытереть кожу и подошел ближе, нечаянно скользнув взглядом по укрытым шрамами обнаженным ногам, выглядывающим из-под короткого подола сорочки. — Долго, — кивнула Микаса, делая очередной укус и неотрывно глядя на приблизившегося Йегера, снова отмечая манящий огонь, загоревшийся на дне зелени глаз. — Долго, — выдохнул с едва различимой усмешкой. Широкая ладонь обхватила запястье и потянула на себя. Микаса с тихим смешком дернула обратно, так и не высвободившись из хватки. — Нет, сам себе помой, — покачала головой. Эрен закатил глаза и снова потянул надкушенный помидор в ее ладони к своему лицу. — Жадоба, — успел укусить только край, когда Аккерман с усмешкой потянула руку на себя. Утер ладонью выбритый подбородок от сока, не отрывая от нее прямого горящего взгляда. Микаса издевательски откусила большой кусок помидора и тут же вздрогнул, не сумев подавить удивленный вздох, когда Эрен, сделав резкий выпад, обхватил ее руками и впился в губы таким глубоким поцелуем, что подкосились ноги. С боем отвоевал часть откушенного помидора и со смешком отстранился, но из рук так и не выпустил. Его ладони горячо ощущались на задней стороне шеи и пояснице, держащие крепко, прижимающие к твердому телу тесно. Следующий поцелуй не заставил себя долго ждать. Не потерять голову? В такие моменты приходилось напоминать, что она вообще есть. Начавшийся мягко и неторопливо поцелуй постепенно перерастал в огненный вихрь. Микаса безотчетно вцепилась пальцами в широкие плечи, почти повиснув на нем, когда ноги перестали держать налившееся тяжестью и жаром тело. Остались только его теплые губы, жадно обхватывающие ее, ласкающие, терзающие. Она успела порадоваться и одновременно ужаснуться, что одета лишь в короткую сорочку, из-за которой не было так мучительно жарко в его объятьях, но и жар от прикосновений его ладоней к обнаженной коже ощущался во сто крат отчетливее расцветая горящими ожогами. Губы податливо раскрылись, впуская язык; зубами чуть сильнее обычного стиснула его нижнюю губу, получив в ответ короткий тихий стон, дрожью отдавшийся во всем теле. Слишком горячо. Эрен на мгновение отстранился, и Микаса едва успела сделать вдох, дать себе короткую передышку, чтобы в следующее мгновение не суметь сдержать судорожного шумного вздоха, когда горячие губы коснулись нежной кожи шеи, а руки стиснули еще крепче. Дорожка влажных поцелуев прошла по шее до ключицы, выжигая пылающие следы. Микаса едва не захлебывалась тяжелыми вздохами, и, вздрогнув, выпустила тихий полустон, когда кожи ключицы коснулся сперва язык, а затем чуть стиснули зубы. Не терять голову. Как же все это странно и непривычно. Неужели это тот самый Эрен, крикливый, бросающий раздраженные взгляды, горластый и вихрастый мальчишка? Непостижимо. Он не дал мысли развиться в ее голове: губы снова увлекли в поцелуй, а руки обхватили кольцом вокруг бедер. Микаса вздрогнула, не ощутив под ногами опоры и запоздало осознав, что он поднял ее на руки. О Дьявол. Сильные руки мягко опустили обратно на кровать. В голове Микасы успела промелькнуть тревожная мысль, на мгновение отогнавшая горячечное удовольствие в сторону. Весьма недвусмысленное развитие событий. Не слишком ли быстро? Но Эрен и сам отчего-то вдруг замедлился, словно испугавшись своей горячности. Тесно прижимая ее сверху своим телом, утянул в тягуче-медленный поцелуй, ощутимо сбавив обороты. Микаса вывернула неудобно согнутую ногу из-под него, только усугубив свое положение и тяжело выдохнув в поцелуй, когда его напряженные бедра оказались меж ее разведенных в стороны ног. Давление на чувствительные части тела заставляло только глубже дышать и судорожно впиваться пальцами в его плечи, плавясь в медленном поцелуе. Не выдержав напряжения, Микаса резко распахнула глаза, рывком перевернулась и, уложив растерявшегося Эрена на спину, уселась на его бедра. — Блять, — охрипло выдохнул Йегер, явно не ожидавший такого поворота, во все глаза глядящий на нее. Твердая грудь тяжело вздымалась, волосы выбились из узла и темными прядями растрепались по подушке, губы чуть раскраснелись от поцелуя. Микаса пыталась дышать глубже, чтобы успокоиться, но хмельная легкость в голове и теле сужали ее восприятие до манящих приоткрытых губ. Широкие ладони расположились на оголенных бедрах, судорожно сжимая. Повинуясь порыву, Микаса склонилась над ним и осторожно коснулась губами его губ, тут же ловя прерывистый выдох. Узкие белые ладони легли на шею, заскользили с нее по плечам и обратно, пока, прикрыв глаза, углубляла неторопливый поцелуй. Неужели это все делает она? Мрачная, нескладная, одержимая девчонка. С ним. С ним, о ком столько мечтала и за кого так бесконечно долго боялась. Отражение ее детского лица в зеркальной маске: «Ты не сможешь оградить его от смерти… он уже отмечен ею». Тряхнула головой, разорвав поцелуй от несвоевременных мыслей. Нагнувшись ниже, оставила первое влажное касание губ. Незамедлительно последовал тихий вдох, и словно слегка вздрогнул. Микаса подняла взгляд на его лицо, оставляя очередной поцелуй на шее. Зеленые глаза то глядели на нее, то прикрывались, когда на лице отражалась борьба с эмоциями и очевидная нервозность. Мальчишка. Волновался не меньше нее, такой же неопытный и захлебывающийся от чересчур интенсивного потока чувств. Стало спокойнее. Все тот же Эрен, такой же дикий и неприрученный, как и она, но с присущим ему пылом старающийся выстроить нечто новое. Дорожка поцелуев прошлась до белеющего шрама, которого, чуть помедлив, коснулась языком и провела вдоль, ловя низкий, едва слышимый полустон. Не дав закончить начатое, обхватил ее ладонями за талию и снова уложил на спину, подмяв под себя. Приятная тяжесть разгоряченного тела придавила к кровати. Утянутая в очередной глубокий поцелуй, снова вцепилась пальцами в широкие плечи. Ни единой мысли в голове, только плавящий кости жар во всем теле. Эрен отстранился, опалив горячим дыханием, и провел ладонями по бедрам. Микаса, разнеженная и слабо соображающая, приоткрыла глаза. На коже шеи вновь расцветали горячие долгие поцелуи. Настолько приятно, что не сразу сообразила, как длинные пальцы осторожно приподнимают подол сорочки. Тут же вздрогнула, распахивая глаза шире, не до конца понимая, что он делает. Осыпав плечи россыпью коротких поцелуев, Эрен сместился чуть ниже. Горячее дыхание обожгло нежную кожу напряженного живота, оголенного приподнятым подолом. Мягкое прикосновение губ к обнаженному животу заставило вздрогнуть. Черт, а ведь переживала когда-то из-за слишком рельефных для женского тела мышц пресса. Эрену, медленно покрывающему выпуклые мышцы горячими поцелуями, казалось, было все равно. Микаса закрыла глаза, чуть выгибаясь от невыносимо приятного напряжения во всем теле, и зарылась пальцами в растрепанный узел на его затылке. Сквозь губы вырвался тихий протяжный выдох. Оставив последний поцелуй, Эрен замер и уткнулся лбом в напрягшие мышцы ее пресса, опаляя частым дыханием кожу. Микаса приоткрыла глаза, машинально продолжая перебирать мягкие темно-каштановые пряди. Может и неплохо, что он уйдет на неделю. Меньше шансов сорваться. — Ты не опоздаешь? — охриплым голосом поинтересовалась Микаса и прокашлялась. Кожи живота коснулся резкий выдох от усмешки. — Опоздаю, — Эрен нехотя поднялся на руках и одним движением одернул собравшийся складками на ребрах Микасы подол сорочки. Все еще пытаясь глубоким дыханием успокоить загнанное сердцебиение, проводила Эрена взглядом, когда он поднялся с кровати и поплелся обратно к столу, все еще сам слабо соображающий. Отчего-то показалось, что она еще никогда не видела его таким красивым: расслабленный и разомлевший от ласк, с растрепавшимися из небрежного пучка прядями у лица, с явным смущением на смугловатых скулах и диким горящим взглядом. Весь сотканный из силы, страсти, огня и темной нежности. Замерев у зеркала на дверце шкафа, попытался привести себя в порядок. Микаса, все так же неподвижно лежа на кровати, скользнула взглядом по его чуть подрагивающим рукам с проступившими отчетливее венами. — Нам, — она прокашлялась, смутившись осипшего голоса, — необязательно с этим торопиться. — С этим? — эхом повторил Эрен, но затем замер и чуть покраснел. — Ты понял, о чем я, — пальцы безотчетно сжали край легкого одеяла от нервозности. На такие темы говорить не учили. Говорили только, что будет в случае неосторожности и безответственности. — У нас же теперь… много времени, спешить некуда. Ведь так? Внутри слегка закололо тревогой в ожидании его ответа. Эрен смущенно поджал губы и нервно убрал за уши выбившиеся пряди. — Так, — кивнул, глядя перед собой. — Я вроде и не… — оборвал себя на середине фразы и зажмурился, сжав переносицу. Разговор явно не доставлял такого удовольствия. Со смущенной или даже слегка напуганной полуулыбкой посмотрел на девушку. — Я слишком напираю? Микаса привстала, чтобы сесть на кровати. Запоздало осознала, что он, по-видимому, боится перегнуть и оттолкнуть ее и смущенной неопытностью, и горячным пылом. Глупость какая. Разве можно? — Нет, нет, — покачала головой. — Просто… лучше обозначить такие моменты. Мне Леви уже говорил, что разговаривать мы совсем не умеем. Эрен вздернул бровь. — Только не говори, что ты обсуждала с ним… это. — Это, — дразня, выделила Микаса со смешком, — не обсуждала. — Ясно, — выдохнул Эрен и снова вернулся к своей сумке, чтобы закрыть и закинуть на плечо. — Значит, будем учиться. Всему. Микаса с легкой улыбкой кивнула и чуть приподнялась, когда Эрен подошел и, склонившись, на мгновение зарылся ладонью в ее волосы. С тихим «до понедельника» мягко коснулся губами ее лба. По инерции едва ли не потянулась за ощущением тепла, когда он отстранился. Глубоко вдохнув, как и многие разы до этого, демонстративно отвернулась к стене, чтобы не глядеть в его спину. До слуха донеслась тихая усмешка и глухой стук закрывшейся двери.

***

— Как его зовут? — Кифер Кипп. Десять лет отработал учителем истории в средней школе. Образование получал в столице, судя по личному делу, — негромкий голос Леви сливался с шорохом гравия под подошвами сапог. На нужной улице остановились, обратив внимание на невысокий деревянный дом, рассчитанный, судя по планировке, на две семьи. Наличники на окнах сбились, местами явно прохудилась крыша, на которой уже ползал мужчина в матерчатой шляпе от солнца. Микаса невольно прошлась взглядом по увядшим розовым кустам у входной двери. Жилье местного учителя едва ли соответствовало его статусу и навевало чувство уныния. Прочистив горло и скользнув взглядом по спутнице, Леви постучал в прикрытую дверь. За ней не сразу донеслись шорохи и тихие голоса. Стоя на крыльце в ожидании хозяина, Микаса еще раз окинула взглядом бедный двор в тусклых оттенках серого и песчаного, который не спасало даже летнее буйство красок — цветы здесь не росли. На пороге вскоре показался высокий мужчина лет тридцати пяти в поношенной светлой рубашке и брюках. На лице виднелась уже отросшая светлая щетина, из-под широких бровей устало и затравлено глядели серые глаза с залегшими под ними тенями недосыпа. Мужчина кивнул и молча махнул рукой, приглашая войти в дом. Уже внутри Микаса, следуя за мужчинами к столу у окна, осмотрела окружающую обстановку. Старая мебель, покосившиеся стулья, примитивная печь, в которой что-то шипело и кипело на огне, скрипучие половицы, прикрытые выцветшим от времени половиком, щели в темных деревянных стенах, затхлый запах и глухие голоса ругающихся где-то за стеной соседей. Венцом всего великолепия стала молодая женщина, вышедшая на кухню из спальни в поношенном домашнем платье, обтянувшем округлый беременный живот. Неловко переглянувшись с сидящим напротив Леви, уже украдкой продолжила смотреть, как девушка хлопочет над плитой, а затем расставляет по столу чашки с чаем и домашним печеньем. Глядя на тарелку с угощением, Микаса никак не могла отделаться от осевшего горечью на языке ощущения, что это было сделано исключительно к их визиту, и вряд ли является частью их обычного рациона. Возможно, даже потратиться пришлось больше обычного. — Я просто хочу понять, — закурив, произнес мужчина после формального начала разговора. — Я получил образование в Митрасе, у меня есть ученая степень, на которую я горбатился не один год. Я мог бы остаться в столице и получать огромные деньги, но решил, что мой долг помогать тем, кому меньше повезло в жизни. Поэтому я приехал в отдаленную Сигансину, я хотел дать здешним детям шанс на что-то большее, чем им положено. Все это время платил налоги, довольствовался невысоким жалованьем учителя средней школы, и все это — за что? Чтобы меня просто вышвырнули из-за моих убеждений? Глядя на то, как нервически подрагивают его длинные пальцы на краю столешницы, Микаса отдаленно вспоминала, что уже видела его лицо около десяти лет назад, когда Карла определила ее в школу, куда уже два года ходили Армин и Эрен. Только в те дни лицо молодого учителя излучало пыл, надежду и красоту. Она видела его только мельком в коридорах и школьном дворе, но образ симпатичного светловолосого историка остался в памяти. И теперь — подняла взгляд от столешницы — согбенный усталостью и разочарованием, отрешенный, потухший и смертельно уставший, курит одну за другой, поражая отрешенностью в выцветшем взгляде. — Вы должны понимать, господин Кипп, что времена изменились, и сейчас нам всем приходится пересмотреть свой жизненный уклад. Принять новые правила, — спокойно объяснил Леви, отпивая чай из кружки. Тот обладал неким землистым горьковатым привкусом. Мужчина вскинул на него взгляд, окатив серым отчаянием. Зло усмехнулся, вдавив окурок в дно пепельницы. — Новые правила, капитан? По мне, так правила не изменились. Когда я учился, людям под страхом смерти запрещали сеять смуту разговорами про внешний мир, рассказывать истории о других людях и странах несмышленым детям, чтобы не посеять в их головах семя сомнения, — Микаса покосилась на Леви, примерно представляя, какие ассоциации у него вызывает речь учителя. Тонкие губы сжались в полоску, брови чуть сдвинулись к переносице. — А что теперь? Мы знаем о внешнем мире, стен больше нет, но только физически. Теперь мы рассказываем, что внешний мир жестокий, опасный и агрессивный. Теперь нам запрещено под страхом увольнения, пока увольнения, — с нажимом повторил он, — рассказывать, что необходимо жить в мире и согласии, о важности сотрудничества и умении отпускать прошлое. Я лишь сказал им правду: чтобы победить врагов вокруг, нужно сначала победить их в себе, разрушить эти стены внутри себя и оглянуться. Этим детям, — он потянул за руку подошедшую к столу жену, нервно мявшую полотенце в руках. Микаса обратила внимание на ее грустные заплаканные глаза. Кифер расположил ладонь на ее выпуклом животе и погладил, не отрывая взгляда от Аккерманов. — Этим детям жить в этом мире. Разве недостаточно крови было пролито, капитан? Недостаточно детей погибло из-за гребаной пропаганды страха и ненависти? Считаете, миру не помешает еще одна война? — Никто об этом не говорил, — холодно ответил Леви. — Так почему вы ничего не делаете? Вы же видите, что происходит, — мужчина отмахнулся в ответ на тихий призыв жены быть поспокойнее. — Почему королева подчиняется какой-то шайке бандитов под видом политиков? Леви многозначительно хлопнул себя по ноге с вшитым в нее штырем. — Вы, полагаю, не вполне осознаете, в каком мире мы теперь живем. Королева сдерживает инициативы йегеристов настолько, насколько ей вообще позволяет ее нынешнее положение. Если удобно, можете назвать это ситуацией, где мы все — заложники положения. Создатель йегеристов в прошлом как-то не подумал, что неуправляемая шайка радикальных военных может сильно повлиять на жизнь острова. Микаса напряженно выдохнула и отпила отвратительного на вкус чая из кружки. — Я не виню Эрена Йегера, — твердо произнес мужчина, вынуждая перевести на него взгляд. — Я виню в этом наше гражданское общество, которое настолько разобщено, что им легко управлять даже этой шайке. Люди без крова до сих пор, кто-то без денег, близких, а правительство — там, далеко. Куда им еще перенаправлять свой гнев? Правильно, на внешний мир. И все это породит только новый виток взаимного страха и ненависти. Знаете, чем все кончится? — он выдержал паузу, наклонившись ниже к столу, и в следующее мгновение грохнул ладонью по столешнице. Его жена с тихим всхлипом, зажимая рот, унеслась прочь из кухни. — Войной! — Давайте без истерик, — поморщился Леви, хотя на лице и была заметна напряженность. — А я как-то не могу быть спокойным, когда такое происходит, — глухо ответил мужчина упавшим голосом, складывая руки на груди и устало прикрывая глаза. — Если мы культивируем ненависть в головах людей, то чем… чем мы лучше марлийцев, которые пытались нас уничтожить? Из всего возможного мы взяли из внешнего мира только самое худшее. — Послушайте, — в образовавшейся паузе заговорила Микаса, вглядываясь в глаза мужчины, — вам сейчас надо думать, как прокормить семью. Остальное оставьте нам. По поводу нового места работы с вами свяжутся, — мужчина грустно усмехнулся, но кивнул. — И постарайтесь быть осторожнее в своих высказываниях на новом месте. Спустя некоторое время, записав прошения и жалобы мужчины, собрались уходить. Микаса вышла первой и, замерев посреди пустого безликого двора, с наслаждением закурила. Глаза снова обежали обломки разрушенного сарая в отдалении, нечто, напоминавшее детскую песочницу, погребенную под слоем строительного мусора, хилые деревья и увядшие цветы. С крыши, выругавшись из-за упавшего молотка, спустился мужчина пожилого возраста. Отсалютовал ладонью в сторону Микасы, та ответила похожим жестом и снова отвернулась. Безумие. В этот извращенный уродливый и изорванный мир они собирались привести новое существо, ребенка, которую вряд ли могли дать что-то помимо своей сдержанной любви. Чего ради обрекать еще одного на подобные мучения? За спиной глухо хлопнула дверь. Шуршащие шаги приблизились, в воздухе брезгливо замахала ладонь, отгоняя табачный дым. — Если у Йегера действительно нет никакого плана, я не знаю, что будет дальше, — выдохнул Леви. — Он так ничего и не сказал тебе? — Нет, — Микаса приподняла ногу, чтобы затушить окурок о подошву сапога. — Но я ему верю. Леви окинул ее долгим взглядом и скептически хмыкнул. — Вот оно что, — с явным намеком протянул он, качая головой. — Все оказалось так просто? — Дело не в наших отношениях, — оборвала Микаса, вернув ему холодный взгляд. — Я просто знаю, что он бы не приехал, если бы дело было только во мне. — Сильное заявление, — Леви вздернул бровь. — И тебя это не задевает? — С чего бы? Он всегда таким был, — выпалила Микаса, внутренне поразившись собственной прямоте. Леви открыл было рот, чтобы ответить что-то, но не успел произнести и слова, как раздавшаяся неподалеку ругань и крики привлекли внимание. Переглянувшись, бегом понеслись в сторону голосов. Подбегая к месту потасовки, в мелькающем меж высоких фигур йегеристов лице Микаса признала старого знакомого — торговца диковинными товарами из Средневосточного. Окружившие его торговую палатку четверо мужчин в форме небрежно сворачивали товар, бросали в общую бесформенную кучу, ломали подпорки палатки, не забывая огрызаться в ответ на причитания мужчины. — Эй, прекратить! — громко окликнул твердый голос отставшего Леви. Микаса безотчетно вырвалась вперед и отпихнула в сторону военного, взявшего было возмущавшегося торговца за грудки. Холодный взгляд зеленых глаз остро царапнул по нутру застарелыми воспоминаниями, заставив отступить на шаг, все еще заслоняя своей спиной торговца. — За языком следи, коротышка, не видишь, с кем разговариваешь? — гаркнул другой военный, круто развернувшись в сторону подошедшего Леви. — Это капитан Аккерман, — тихо шепнул третий, постарше остальных, мигом вытянувшись по струнке под тяжелым взглядом капитана. Мужчины прекратили порчу товаров, сосредоточив все внимание на подошедших. Вглядываясь в буравящие ее зеленые глаза под кустистыми темными бровями, Микаса, помимо пробежавшего по спине холодка, ощутила, как торговец дергает ее за рукав и что-то запальчиво бубнит. — Заткнись, — шикнула она, ощущая возрастающее напряжение. Мужчина покорно умолк. — Научитесь уважать старших по званию, сержант, а затем раскрывайте рот, — сухо проговорил Леви. — Прошу прощения, капитан, — мужчина учтиво склонил голову, — не признал вас. И, признаться, был уверен, что вы давно отошли от дел. — Вам стоит перепроверять информацию и не полагаться на свою уверенность. Что за балаган устроили? У старика нет разрешения на торговлю? — Микаса машинально оглянулась по сторонам, отмечая, что развернувшаяся на окраине торговой площади сцена начала привлекать внимание прохожих. — Разрешение есть, а вот уважение к принявшей его стране отсутствует, — ответил за него зеленоглазый, наконец, оторвавший взгляд от Микасы. — Старик имел наглость разглагольствовать на тему Дрожи земли, называть ее дьявольским маршем и осуждать действия йегеристов. — Осуждение одной политической партии ничего не говорит о неуважении к стране, — сухо заметила Микаса, снова возвращая на себя тяжелый зеленоглазый взгляд. — Или вы мните себя представителями целой страны? — Мы, госпожа Аккерман, понимаем, в отличие от вас, что времена изменились, — повернулся к ней широкоплечий сержант. — И этому времени нужны жесткие прогрессивные меры, а не эти ваши хождения по домам и сбор писем. Что бы вы о нас ни думали, сейчас остров находится в состоянии хаоса, и ему необходимы силы йегеристов, поэтому мы сделаем все, чтобы обеспечить возвращение к миру на нашей родине. — О каком мире ты говоришь? Удобном для вашего паразитирования? — прошипела Микаса, делая шаг вперед, но тут же натыкаясь на выставленную в сторону руку Леви. — Отставить демагогию, — твердо заговорил Леви. — У вас нет права увольнять людей с работы и портить их имущество, что бы они ни говорили об острове. Пока нет соответствующего постановления, по политическим высказываниям все, кто имеет документы, неприкосновенны. Все решения по поводу таких случаев все еще принимает королева, и вашему командованию или кто там приказал вам заниматься подобным должно быть об этом известно. Широкоплечий сержант уставился на Леви долгим тяжелым взглядом, после чего внезапно усмехнулся с миролюбивым выражением на лице, но не в глазах, по-прежнему выражавших презрение. Поднял в воздух широкие ладони, словно принимая поражение. — Тут вы правы, капитан. Правила нужны, чтобы их соблюдать, — он кивнул своим людям. Те мигом оставили имущество торговца в покое, отошли и построились позади него. Сам мужчина подошел ближе к Леви, вынуждая того чуть запрокинуть голову. — Постановление будет. Не сомневайтесь. Так же, как мир и покой на нашем острове, за чем мы обязательно проследим. Боюсь, ваше время прошло, капитан Леви, — он с явным намеком кивнул на больную ногу Аккермана, — отдыхайте и позвольте теперь нам отдать свои сердца за Парадиз. — Вам, — с отвращением произнес Леви, буравя мужчину глазами, — отдавать нечего. Сержант лишь хмыкнул и, щелкнув пальцами, скомандовал своим людям уходить. Микаса проводила четверку военных взглядом, пока те не скрылись за поворотом, и только тогда позволила себе выдохнуть. Обернувшись, смерила взглядом насквозь пропотевшего торговца. — Ты совсем идиот? — Я? — Нельзя было поспокойнее свои восторги высказывать? Ты тут второй год уже, — она с усталым вздохом, опустилась на одно колено и принялась собирать разбросанные по земле вещи. Торговец присел рядом. — А я что такое делать? Коротышка правильно сказать… Ай! — Микаса с чувством шлепнула его по руке, метнув грозный взгляд. Тот досадливо потер место ушиба. — Капитан сказал, можно говорить, нет запрет. — Тебе рот в принципе лучше не открывать, — пробурчала Микаса, складывая в стопку раскиданные глиняные тарелки из уцелевшей части. — Гребаный мудак, — прозвучало настолько тихо, что Микаса едва расслышала и непонимающе обернулась. — Я? — снова взвился торговец. Леви одарил его непередаваемым взглядом через плечо. Протяжно выдохнув, Микаса поднялась на ноги и отряхнула пыль с кителя. Леви все еще стоял спиной к ней, но вся его поза выражала крайнюю степень напряжения и с трудом сдерживаемой злости. Очень редко выпадала возможность видеть его в таком состоянии. Подойдя чуть ближе, Микаса осознала, что его немигающий взгляд направлен не просто в землю, а на собственную раненную ногу. За ребрами болезненно кольнуло. Мудак действительно задел слишком личное. Даже проведя столько вечеров за разговорами вместе с Леви, она не могла сказать, что полностью осознает, насколько тяжело он до сих пор переживает свою «отставку». — Не берите вы в голову, им лишь бы всякое дерьмо сказать, — попыталась положить ладонь на плечо, но Леви вдруг обернулся сам, окатив холодом тяжелого взгляда. — А я и не про них. Все это дерьмо, — он кивнул головой в сторону, куда ушли военные, — этот гребаный нарыв йегеристов на теле острова — дело рук Йегера, — Микаса вздрогнула, чуть округлив глаза, и мельком покосилась на ползающего по земле торговца, причитающего на своем языке. — Это самая большая ошибка, которую он совершил, и из-за нее теперь расплачиваться всему острову. Микаса сдвинула брови, снова невольно напрягаясь всем телом. Леви подошел ближе, чтобы только она услышала его. — Я безумно рад, что у вас медовый месяц и прочее, но сделай так, чтобы твой женишок начал шевелиться не только в области постели. Микаса стиснула зубы, прикрывая глаза. Снова. Снова отчитывают за чувства к тому, кто натворил целую кучу бед. Снова нельзя расслабиться и выдохнуть, потому что она выбрала быть рядом с Эреном, а значит, и с его бесконечными грехами и демонами, последствиями его действий. Она тяжело сглотнула тошнотворное ощущение, поднявшееся из глубины желудка. Взгляд Леви продолжал сверлить ее этим невыносимым тяжелым выражением. Хотела было сказать что-то, но что тут скажешь. Прав во всем. — Капитан… — Не нужно, — он махнул рукой, наконец, отведя взгляд и устало выдохнув. — Я сейчас не в лучшем настроении для разговоров. Потом. Остаток рабочего дня провели в изредка нарушаемом короткими репликами молчании.

***

Dance me to your beauty

With a burning violin,

Dance me through the panic

Till I'm gathered safely in,

Lift me like an olive branch

And be my homeward dove,

Dance me to the end of love,

Dance me to the end of love…

— The Civil Wars — «Dance me to the end of love».

— Я боюсь расслабиться, потерять контроль, потому что тогда все снова может посыпаться. Но при этом я не понимаю, что мне делать. Когда была война, я всегда знала, потому что умела сражаться лучше других. Но сейчас… Я не знаю, — Микаса тяжело выдохнула и уперлась лбом в ладонь, уставившись в линии на деревянной столешнице. Дрожащее пламя зажженных керосинок удлиняло тени предметов на уличном столе, тускло поблескивали собранные днем ягоды и столовые приборы на опустевших тарелках с ужином, мягким рубиновым цветом горело недопитое вино в стаканах. Микаса подняла взгляд и ухватила отражение пламени в бликах темной зелени глаз напротив. Эрен задумчиво глядел куда-то сквозь стол и лампу, сцепив руки в замок около губ. Как и обещал, он вернулся спустя неделю, чтобы застать Микасу в подавленном состоянии, в причине которого она не хотела сознаваться, натягивая неубедительную улыбку. Разговор не клеился, держалась холодно, чем явно смутила Йегера, не осознавшего причин такой перемены и принявшего все на свой счет. Отчасти был прав, конечно. Не хотелось нагружать его неприятным эпизодом с йегеристами. Не хотелось давить и выспрашивать, есть ли у него план или она все себе придумала. Хотелось обнять и забыться в ласках, но воротило, стоило только вспомнить тяжелый зеленоглазый взгляд йегериста, уставшие глаза историка и ползающего по земле торговца. И все ниточки снова вели к Эрену, первопричине всей текущей несправедливости. Воротило, что снова пытается огородить его от неудобной правды, пожалеть, словно он ребенок, как делала это в прошлой жизни. Поэтому все же решила рассказать, когда расположились за уличным столом, чтобы поужинать. Солнце клонилось к закату, разливая красноватую медь по горизонту, ненавязчивые песни с пластинки вплетались в монотонный рокот цикад, а лицо Эрена становилось все более серьезным по мере сбивчивого рассказа Микасы. Вздохнув, она допила остатки вина и, подхватив грязную посуду, направилась назад в хижину. Эрен, казалось, даже не шелохнулся. Расположившись у раковины, принялась с усталым раздражением тереть мыльной тряпкой посуду, пытаясь сглотнуть разлившуюся внутри горечь. Все получилось в их стиле, но совсем не так, как хотелось бы. И радость встречи испорчена, и никаких глубоких разговоров до ночи, объятий, поцелуев — только горькая тяжесть осознания, что ничего не получается по-человечески. И так будет всегда. Шмыгнув носом, Микаса замерла, устало прикрывая глаза. Глупо было мечтать о мирной и счастливой жизни с таким грузом грехов за спиной. Эрен мог остаться в Марли, в той, другой жизни, но решил вернуться и принять все последствия своих решений. А она решила принять его, а значит, и все его несовершенства, грехи, горечь дней и висящую над головой дамокловым мечом опасность. «Ты не сможешь оградить его от смерти… он уже отмечен ею». Микаса дернула уголком губ в слабой усмешке. Не сможет оградить. И смерть эта может быть вовсе не его, а тех, с кем он отныне связан по рукам и ногам. Он нес эту смерть едва ли не с самого детства. Их первая встреча была отмечена смертью, и тогда, стоя у лесного костра, продрогшая и напуганная, она не различила и намека на сожаление в грозных зеленых глазах, по-детски округлых, с по-взрослому тяжелым взглядом. Но даже тогда это не помешало ей принять его руку и позволить увести себя с собой тому, кто был отмечен смертью. Она приоткрыла глаза и повернула голову чуть левее, останавливая взгляд на пороге дома, где половик скрывал темные пятна крови. Микаса не помнила, как похитители связали ее, как выволокли из дома и куда утащили. Все, о чем могла думать — ощущение жуткого липкого холода и внутри, и снаружи, ощущение грязи на коже от чужих рук. Не видела ничего, кроме лиц родителей, белых, в пятнах крови, застывших перекошенными от ужаса масками. И было все равно, что станет с ней. А затем образы трупов рассеялись. Пришел мальчишка, невысокий, взъерошенный, будто воробей, с тихим голосом. Заблудился. И было все равно. Пока подошедший к немупохититель не упал замертво на пороге, а в маленькой мальчишеской руке не блеснул свежей кровью охотничий нож. Тогда и его глаза блеснули в полутьме странным огнем. С каким бешеным остервенением он набросился на второго и безумным голосом кричал такие слова, которых она в жизни не слышала. Окровавленный нож все вонзался в хлюпающую плоть того, кто без раздумий отнял жизни у ее родителей. Он не сожалел, не раздумывал, не сомневался. Он убивал и четко осознавал, что он делает. Не мальчишка — дьявол. Уже тогда. Ведь она могла сбежать, он успел освободить ее. Но осталась. Решила спасти этого дьявола своими руками и связала себя с ним навечно. Решила спасти не в уплату долга. Просто тогда в его глазах мелькнуло нечто, чего она не видела больше никогда и ни у кого. Тогда в нем она увидела нечто иное. Тихий шорох вырвал из воспоминаний. Микаса перевела взгляд выше, чтобы обнаружить на пороге уже взрослого Эрена, такого привычного и близкого теперь. Окинув его взглядом, снова без энтузиазма принялась намыливать тарелки и смывать пену холодной водой. Приблизившийся звук шагов замер позади. Микаса чуть вздрогнула, когда крепкие руки обвили ее талию кольцом, а в затылок уперся его лоб. Глаза сами собой закрылись то ли от все еще такого непривычного ощущения семьи и дома, то ли от горечи, сопутствовавшей всем светлым моментам. — Я понимаю, что все происходящее, — теплое дыхание щекотало основание ее шеи, рассылая волны мурашек по коже спины, — явно не предел твоих мечтаний. И знаю, что это моя ответственность. Я прошу у тебя только одного и, наверное, самого сложного, — его руки чуть сильнее стиснули в объятьях. — Поверить мне и довериться. Это практически невозможно после всего, что было, но… Если не будешь верить ты, то во всем этом не будет никакого смысла. Микаса не ответила. Лишь прикрыла глаза и машинально уложила мокрую, покрытую пеной ладонь на его предплечья поверх своего живота. По коже спины растекалось приятное успокаивающее тепло его тела. Микаса протяжно выдохнула с ощущением налившей все тело усталости. Пока он был рядом, все вокруг, казалось, не имело значения и не было таким ужасающе безысходным. Казалось, что у них есть шанс и возможность на долгую и счастливую жизнь. Но все было не так, и спасительный кокон его объятий не мог защитить от реальности. В щиколотку с тихим мурлыканьем ткнулась бодливая кошачья голова. Почти синхронно усмехнулись. Микаса приоткрыла глаза, встречаясь взглядом с внимательными зелеными глазами. Видела бы сейчас Саша, настоящая Саша, как чертов смертник обнимает ее подругу. Вот шуточек бы было. Но не увидит. Горечь не успела разлиться новым потоком по нутру, как Эрен опустил руки, но только чтобы взять ее за ладонь и потянуть на себя, вынуждая обернуться. — Идем, — кивнул вбок. Микаса непонимающе сдвинула брови, но развернулась полностью, позволяя взять вторую свою руку. Эрен с едва различимой улыбкой попятился в центр комнаты, притягивая ее за ладони. Остановившись, привлек ближе и расположил одну ладонь на ее спине, чуть выше поясницы, а второй подхватил узкую ладонь. Микаса, словно окончательно вынырнув из пучины размышлений, различила доносящиеся звуки песни от оставленного на лавке проигрывателя. Эрен притянул поближе к себе, не оставляя между телами практически никакого расстояния, и мягко начал покачивать ее, неторопливо переступая с ноги на ногу. Микаса мягко усмехнулась, прикрывая глаза. — В барах Марли парочки часто танцевали, — негромко проговорил Эрен, чуть склонившись, чтобы упереться лбом в ее лоб. — Я все представлял, что однажды это можем быть мы с тобой. — Пока ты представлял, — Микаса приоткрыла глаза, мигом утопая в близкой зелени его глаз, теплых, ласковых, — Вольф лапал меня в танце. — Не зря он мне сразу не понравился, — хмыкнул Эрен и словно неосознанно чуть крепче прижал ее одной рукой. — Неудивительно. Охотники обычно не водят дружбу с волками, — усмехнулась Микаса и подавила удивленный вдох, когда Эрен поднял ее ладонь над головой, чтобы покружить. Снова сцапав ее разомлевшее тело в объятья, обхватил покрепче, чтобы наклонить над полом. Микаса крепче вцепилась в его плечи и сдула упавшую на лицо длинную прядь, выбившуюся из узла на его затылке. — Забавно. А поймал я все-таки тебя. — Какая восхитительная пошлость, — с улыбкой закатила глаза, вопреки жесту чувствуя себя безнадежно влюбленной дурой. Эрен усмехнулся и вернул ее в вертикальное положение. Снова потянул за руки, уводя уже на улицу, где звуки песни стали более отчетливыми. Микаса расслабленно прильнула к его груди, обхватив одной рукой за широкие плечи. Эрен продолжил мягко покачивать ее в танце, чуть поглаживая кончиками пальцев ее поясницу и, прижавшись щекой к ее макушке, негромко мурлыкал себе под нос играющую мелодию. В голове Аккерман на мгновение мелькнула мысль, что это лишь сон или фантазия. Слишком невероятными казались эти соприкосновения с той мягкой, ласковой и трепетной его частью, которой она никогда раньше не знала. Голова полнилась звуками его бархатистого низкого голоса, растекающейся по сознанию мелодией, сплетенной из иноземной песни и монотонного рокота насекомых; легкие трепетали, переполняясь до отказа душистым сладковатым ароматом согретых летним солнцем лугов, влажной от сумеречной росы травы, остывающей земли и самого родного запаха его кожи с привычными отзвуками табака, гвоздики и бергамота; кожи касался мягкий теплый ветер, изредка трогавший верхушки чернеющих сосен, лаской проходились его длинные пальцы, такие же теплые, как он сам, живой, настоящий, согревающий — родной. Микаса, неосознанно теснее прильнув к крепкому телу, не сразу заметила, что из глаз сами собой покатились слезы. Сама не поняла, от осознания ли реальности происходящего, такого желанного и такого некогда недостижимого, или же от осознания хрупкости момента перед лицом окружающей действительности. Эрен чуть отстранился, чтобы, обхватив за талию, оторвать от земли покружить. Микаса тихо рассмеялась через слезы, вцепившись в его плечи. Сквозь застлавшую глаза пелену размытым пятном рдел на горизонте тусклый отблеск недавнего заката, зловещим рубиновым цветом оттенявший черноту теней тихого города. Эрен вернул ее на землю, снова обхватил покрепче и, расположив ладонь на щеке, стер большим пальцем мокрую дорожку с ее щеки. Микаса неотрывно глядела в чуть грустные зеленые глаза, крепко сжимая руками широкие плечи. Погладив большим пальцем шрам на ее щеке, он склонился и оставил на нем легкий поцелуй, заставивший вновь прикрыть глаза от дурманящей болезненной нежности. Когда на горизонте пал под натиском темноты последний закатный блик, Микаса крепче обхватила торс Эрена руками и уткнулась носом в его грудь, пытаясь вдоволь надышаться его запахом. Звуки песни доносились словно издалека, будто из-за пелены сна. Реальными и близкими оставались только его руки, крепко обнимающие, поглаживающие спину, перебирающие пряди на ее затылке, и бархатистый голос у ее макушки.

Ah, the moon's too bright

The chain's too tight

The beast won't go to sleep

I've been running through these promises to you

That I made and I could not keep

Ah but a man never got a woman back

Not by begging on his knees

Or I'd crawl to you baby

And I'd fall at your feet

And I'd howl at your beauty

Like a dog in heat

And I'd claw at your heart

And I'd tear at your sheet

I'd say please, please

I'm your man… Leonard Cohen — «I'm Your Man».