Здесь лапы у елей дрожат на весу

I found her on a night of fire and noise

Wild bells rang in a wild sky

I knew from that moment on

I'll love her till the day that I died

And I kissed away a thousand tears

My lady of the Various Sorrows

Some begged, some borowed, some stolen

Some kept safe for tomorrow

On an endless night, silver star spangled

The bells from the chapel went jingle-jangle…

Nick Cave & The Bad Seeds — «Do You Love Me».

Пролив последний куст клубники на гряде, Эрен распрямился и хрустнул затекшей шеей. Придирчиво оглядел проклюнувшиеся белые цветы на местах будущих ягод. Пока не густо, но, может, получится. Взгляд мельком упал на лейку в собственной руке. Дурацкая какая-то, голубая, с нарисованной ромашкой — настолько глупо смотрящаяся в его оплетённой венами грубой руке, что не смог сдержать усмешки, вскоре переросшей в полноценный тихий смех. Запрокинув голову, убрал с лица длинные пряди. Перед глазами растеклось бледно-сиреневым сумеречное небо, теснящее закатные лучи садящегося солнца, бронзой расплавившегося по горизонту. С запада веяло теплым майским ветром, уже обещающим сладковатым запахом цветов и трав скорую жару и бесконечно длинные дни. Зеленые глаза проследили за спорхнувшей с вершины далекой ели птицей, тенью взметнувшейся к облакам и стремительно унесшейся далеко за призраки разрушенных стен. Эрен сглотнул. Ощущение странное: то ли разрыдаться, то ли рассмеяться. Подумать только, чертовы каменные кольца стен не сжимают его остров, не давят ему на горло. Куда ни глянь — везде безбрежная даль. И он все еще жив. И гребаная клубника скоро созреет. В груди надсадно затрепетало, вызывая ощущение жара в глазах. Пришлось зажмуриться и пару раз глубоко вдохнуть. Еще не хватало разрыдаться как мальчишке, и так слишком часто испытывал сентиментальные эмоции в последнее время. Не пристало убийце и Дьяволу так раскисать. От мыслей отвлекло глухое фырканье в стороне. Выведенный на короткую прогулку по холму Жан, надрав шершавой пастью травы вдоволь, потряс гривой, рассыпая вплетенные в нее девичьими руками цветы. Эрен все еще не понимал выбор имени, хотя шутку оценил. Морда — и вправду одно лицо с Кирштайном. Подойдя ближе, потрепал животное за шею и под уздцы повел обратно в загон. — Ну, полегче, — тихо пожурил, когда конь, стоило снять узду, излишне энергично затряс головой. Накладывая ему свежего сена, не сразу осознал замершую на губах мягкую улыбку. Раздражало, конечно. В последнее время совсем размяк и немудрено — снежная королева потихоньку начала оттаивать. И хотя радоваться еще было рано, потому что большую часть времени Микаса все еще вела себя как дикий неприрученный зверь, которого было легко спугнуть, одна мысль о ней могла заставить глупо улыбаться, словно он был совершеннейшим идиотом. «Недалеко от правды», — изображая голос Микасы, ответил своим мыслям Эрен, прикрывая загон. Он и не думал, что чувства к женщине могут настолько разнежить, тем более его. Раньше такого не было. Собственно, раньше о таком и думать не приходилось, основной целью были сражения, заговоры, убийства, выживание. Все не пережитое в юном возрасте одуряющей волной хлынуло теперь, в этой так называемой мирной жизни. Бесспорно — пугало. А что если настолько размякнет, что не сможет исполнить то, ради чего изначально вернулся и на остров, и к жизни? Надо держать себя в руках, помнить, кто он такой. Хотя вряд ли с Микасой об этом вообще можно забыть. Ей не приходилось делать ничего особенного, чтобы напоминать, кто он и какой он. Оглянувшись на остаточные всполохи персиковых лепестков на горизонте, выдохнул в сторону как перед прыжком в воду и толкнул дверь хижины. В теплом свечении рыжеватого пламени керосинок и света из окна, объятая запахом нагретой древесины и терпких трав Микаса едва повела ухом, не отрываясь от книги в руках. Расположилась полулежа на кровати в своей светлой рубашке и длинной темно-синей юбке. — Как голова? — остановившись напротив ее кровати, но не подходя слишком близко, спросил, скользнув взглядом по начатой пачке таблеток на ее тумбочке. Серые глаза кинули на него быстрый взгляд. Белая узкая ладонь перевернула с шорохом страницу. — Пойдет. Эрен кивнул, скрывая усмешку. Сама любезность, как всегда. Она вернулась сегодня раньше обычного после ежемесячных походов по домам горожан на пару с Леви. Коротко посетовала на боль в голове, когда Эрен, проморгавшись от долгого сна после трех суток на работе, поинтересовался причиной. Пройдя к печи, поставил разогреваться воду для чайника и жаркое на ужин. В голове пронеслась мысль что-нибудь придумать с допотопной печью, чтобы сделать ее удобнее. Как с плитами в Марли, конечно, не получится, но что-нибудь более современное. Самому стало смешно от своих мыслей. В Либерио сидел — лишнюю вещь бы не купил, постоянно вспоминая, что вся его жизнь — краткий бессмысленный миг, который необходимо поскорее оборвать. А теперь думает про обустройство хижины. Врать не хотелось даже себе — в этом доме было так же уютно, как в доме детства, несмотря на рогатые черепа на стенах и неизменные ассоциации с прошлым. Едва ли зайдя сюда, кто-нибудь мог бы догадаться, что двенадцать лет назад на этом самом полу убили двоих дорогих для Микасы людей. Взгляд неконтролируемо метнулся в сторону половика, прикрывающего въевшееся в древесину пятно. Тряхнув головой, чтоб отогнать дурные мысли, Эрен прошел к обеденному столу и присел. В ладони привычной гладкой прохладой лег прямоугольник портсигара и зажигалка. Подпалив конец сигареты, выдохнул дым из легких. Взгляд замер на мелькнувшем на портсигаре блике. Он часто вспоминал оставшуюся в Либерио Дорис, Джонни, который сейчас заканчивает шестой класс, и наверняка заросшую бурьяном могилу Рихтера. Все эти люди, бывшие такими важными, стали его новыми призраками на острове. Драгоценными фантомами той странной чужой жизни, которую он вел на материке, опускаясь на самое дно, не представляя, что однажды будет пропалывать блядские грядки перед хижиной Микасы. Жизнь — удивительно всратая штука. И все же в ней был смысл. Эрен поднял взгляд на все также лежащую на кровати, опираясь на локоть, Микасу. Хотелось разглядывать бесконечно долго каждую черту лица, каждый изгиб тела, каждую складку одежды. От нее с первого дня пахло терпкими травами, хвоей, свежестью и чистотой. Если приходила с охоты — привычным запахом пороха и грубой кожи куртки; кровью, если свежевала дичь. Хотелось вдыхать, пока легкие не заболят. Хотелось касаться фарфоровой кожи, которая казалась до одури мягкой и гладкой, несмотря на внушительное количество шрамов; перебирать отросшие по плечи черные волосы, всегда пахнущие душистым мылом и иногда какими-то ненавязчивыми духами; сжимать ладонями талию, так ладно обхваченную широким поясом юбки. Много чего хотелось, откровенно говоря, но позволял себе только смотреть. Торопиться теперь было некуда, а напором пугать хотелось меньше всего. В ее фигуре все еще отчетливо угадывался бывший солдат. Никуда не пропали широкие для девушки плечи, отчетливый пресс, который он видел мельком пару раз, пока переодевалась, мышцы рук и ног. И взгляд. Все тот же тяжелый, темный, сосредоточенный. В Либерио ему самому только немой не сказал, что его выправка и взгляд выдают бывшего военного. То же видел и в Микасе, которая словно никогда не переставала быть воином, лишь сменила род деятельности. И от этого влекло еще больше. Внутри нее, казалось, зрела та же тьма, что и в нем; война так и не отпустила ее, оставила солдатом на поле боя, которое успели превратить в уютный парк. Эрен сделал последнюю затяжку, за своими разглядываниями не заметив, как сигарета истлела. И все же Микаса была чем-то иным. Она оттеняла всю ту дрянь и дерьмо, которым он измазал себя в Либерио. Было странно подумать рядом с ней о том, как шарахался в грязи по подворотням, пьяный и бессмысленный. И как отчаянно, едва завидев ослепительную сталь ее глаз, захотелось тянуться ближе к этому свету. Хотелось соответствовать ей, хотелось выглядеть желанным в ее глазах, достойным ее. Словно прочитав мысли, серые глаза коротко стрельнули в сторону Эрена, заставив его неловко отвести взгляд, а затем и вовсе отойти к плите, чтобы снять подогретую еду. После тихого и крайне немногословного ужина, как обычно, убрались и принялись готовиться ко сну. Умывшись, Эрен деликатно вышел на улицу, чтобы позволить Аккерман переодеться и лечь. Во-первых, благородно, чтобы не рассматривать как дикарю, во-вторых, не хотелось провоцировать у себя лишние физиологические реакции. Докурив, толкнул дверь обратно и запер изнутри. Микаса уже лежала в кровати, привычно созерцая окно. Саша, пользуясь случаем, уже растянулась на раскладушке, подставляя пузо под ласки. Эрен неслышно усмехнулся и коротко почесал наетые бока. Керосинки погасли, оставляя хижину в полутьме, нарушаемой только одним маяком света на тумбочке у кровати Микасы. Эрен окинул девушку коротким взглядом и принялся стягивать рубашку. — Что ты делаешь? Замер. Обернулся через плечо, стянув вещь наполовину. Серые глаза под сведенными бровями внимательно оглядели его. Эрен даже сам задумался на мгновение, не делает ли он чего-то странного, что могло бы вызвать такую реакцию. Оглядел разложенную постель, лежащую сверху кошку — вроде все, как обычно. — Спать ложусь, — прозвучало больше вопросительно. Микаса поглядела на него еще пару секунд, затем покосилась на раскладушку и поджала губы. По лицу мелькнула непонятная Эрену эмоция, близкая к смущению. — Я просто подумала… Забудь, — махнув рукой, отвернулась, заворочавшись под одеялом. Эрен еще пару секунд стоял неподвижно, вглядываясь в ее спину. Затем скользнул взглядом на пустеющую половину кровати, как будто нарочно прикрытую свободным краем одеяла, в которое Микаса обычно заворачивалась сама. «Да ну нахуй», — пораженно пронеслось в голове. Неужели ждала, что ляжет к ней? Произошедший около пяти дней назад визит Армина он хорошо помнил. Особенно хорошо отложились внезапные трудности с ночевкой, собственная паническая атака и руки Микасы, пытающиеся прогнать ее. Но это, казалось, была разовая незапланированная акция, которую она, предполагалось, «терпит». А теперь что же, приглашала? «Ну ты постой еще подольше как идиот — точно узнаешь». Эрен распрямился, нервно провел рукой по лицу. И чего? У себя он обычно спал в одном белье или в штанах, к ней так вряд ли можно — самому только хуже будет. Да и, может, вообще не это имела ввиду. Тихо прочистив горло, снова нервно убрал волосы за уши, обернувшись через плечо. Не двигалась. Отойдя к шкафу, выудил рубашку с коротким рукавом, в которой спал в зимнее время, переоделся и, еле слышно ступая, прошел к свободной половине кровати. Пытаясь игнорировать наливающийся внизу живота жар, на пробу упер колено в матрас, ожидая, что в ответ прилетит тяжелый кулак, но Микаса оставалась неподвижной. Уже чуть смелее присел и медленно улегся на бок, не до конца понимая, что происходит. Она так и не обернулась, но и не прогнала. Попробовал придвинуться чуть ближе, чтобы не висеть на краю — ничего. Глубоко вдохнув, ощутил разлившийся внутри запах трав и душистого мыла от ее волос. Отстраненно понадеялся, что сам пахнет не хуже. Иначе бы не звала, наверное. Взгляд зацепился за аккуратный полукруг плеча за белой тканью рубашки, вздымающийся от дыхания. Эрен не сразу понял, что назойливый стук под подушкой — его собственное зашедшееся от восторга и волнения сердце. Он с трудом мог вспомнить, когда в последний раз они могли провести ночь так близко друг от друга, еще и в мирное время. Кажется, только в детстве, да в те два года до поступления в кадетку. В одну из тех ночей в бараке для беженцев из Сигансины он так же глядел на ее острое плечо, крепко обтянутое ветхим одеялом, которое пришлось пожертвовать ей и Армину, чтобы не мерзли. В голову залетела шальная мысль, тронув губы легкой улыбкой. — Микаса, — тихо позвал. — М? — не обернулась, но ответила быстро. Видимо, тоже лежала, не зная, как себя вести. — Микаса, — повторил снова и легонько провел пальцем между лопаток. — Ну что? — с раздраженным выдохом обернулась через плечо, но, наткнувшись на его чуть улыбающийся взгляд, закатила глаза и перевернулась полностью на другой бок, чтобы быть лицом к нему. — Что? — терпеливо повторила, подложив одну ладонь под подушку. — Помнишь, как после разрушения стены, мы работали на фермах и ночевали в бараках для беженцев? — стараясь не сильно улыбаться, проговорил Эрен, вглядываясь в серые глаза, впервые за два года бывшие так близко. Потемневшие от недостатка освещения. Раскосые, увлекшие его еще в ее первую ночь в их доме, когда ночевали на одной кровати после убийства похитителей. — Помню, — уголок губ едва заметно дрогнул в усмешке. — Ты даже там умудрялся устроить дурацкое соревнование, кто больше земли вспашет, больше овощей наберет, быстрее корову подоит. — Ну с коровой было глупо — признаю, — поджал губы Эрен, припоминая, как животное на совсем не деликатные манипуляции с ее выменем совсем не деликатно пнуло его копытом. Микаса приподняла брови, скептически усмехаясь. — А обменивать у детей еду на найденный в пахотной земле хлам было не глупо, — с сарказмом протянула она. — Я не виноват, что они любую стекляшку за драгоценный камень принимали, — усмехнулся Эрен, припоминая свои махинации. — Незнание не освобождает от ответственности. Зато мы с голоду не померли. Армин и так задохлик был, нужно было откармливать, чтоб все поступили. Микаса прикрыла глаза, едва слышно рассмеявшись. В груди снова назойливо затрепетало. — Кормили и правда дерьмово, — продолжила она, отстраненно глядя в сторону. — И в гребаных бараках всегда был дубак. Я не сразу поняла, что от сокращения голодных ртов все только выиграют. — Трупы ночью выносили, мрази, чтобы потише, — кивнул Эрен, припоминая прошлое. Увиденное однажды ночью зрелище отбило у него всякую охоту развешивать сопли и жалеть себя. Дети, с которыми они в свободное время умудрялись играть, в какой-то момент умирали: кто-то замерзал до окоченения, кто-то погибал от недоедания и переработок на фермах. Никто особо не церемонился со слабыми и тщедушными. Если воли к жизни не хватало — путь был один. Он хорошо помнил, как после очередной истерики Микаса чуть ли не за ухо потащила его ночью за барак, чтобы показать, чем заканчивают те, кто не хочет есть, пить, кто впадает в уныние. С того дня на ферме он изо всех сил цеплялся за жизнь и всячески пытался оградить от любой опасности друзей, пусть и не всегда честными способами. В конце концов, это привело их туда, где они теперь находятся. — Ты показала мне, — снова заглянув ей в глаза, продолжил Эрен. — Напомнила, когда я забыл, что должен бороться. Микаса закатила глаза, хмыкнув. — Чтоб ты такое забыл. Просто ты иногда был капризной занозой в заднице. — И сейчас такой? — приподнял бровь, чуть усмехнувшись. — Сейчас просто заноза. — Ты просто, бывало, душила своей опекой, — произнес Эрен, не успев прикусить себе язык. Лишь бы не спугнуть момент. — Не хотел чувствовать себя младшим братом. Микаса с нечитаемым выражением лица окинула взглядом его лицо. — Как тебя было не опекать? Ты то в драку ввяжешься, то без одеяла спишь всю ночь. — Зато вам тепло было, — улыбнулся Эрен. — Да и ты не позволила бы мне замерзнуть насмерть. Помнишь, как делала? «С богом». Мысленно помолившись, Эрен осторожно скользнул рукой ниже и наощупь поймал лежащую на одеяле ладонь Микасы своей. Тонкие пальцы слегка дрогнули. Подтянув ближе к лицу, обхватил обеими ладонями в «лодочку» своих и приблизил к губам. Под внимательным взором серых глаз неслышно выдохнул теплый воздух на белую кожу ладони и несмело поднял взгляд. Микаса продолжала лежать неподвижно, не вырывалась и не прогоняла, лишь молча смотрела с грустью на красивом лице, наверняка вспоминая робкую детскую нежность, которой он, смущенным мальчишкой, чурался. Эрен на мгновение замер, машинально поглаживая большими пальцами кожу ее ладони и борясь с невыносимым по силе желанием прижать девушку к себе и обнять так крепко, как никогда, вытеснить грусть из ее взгляда. Возможно, стоило делать это раньше, когда она сама хотела этого и была готова объять его всей своей лаской. Теперь все иначе. Не разрывая зрительного контакта, продолжил опалять дыханием ее кожу, силясь прочесть хоть намек на ее мысли. Ее ладонь, натруженная, чуть мозолистая, крепкая от многих сражений и постоянной работы, казалась совсем маленькой и узкой в капкане его широких дьявольских лап. Пальцы едва ощутимо подрагивали, или ему так казалось. Ведомый невыносимой дрожью в груди, на очередном выдохе едва ощутимо коснулся губами кожи. «Осмелел, дерьма кусок». Эрен поднял взгляд, стараясь не выдать лукавой улыбки. Брови Микасы чуть дрогнули. — Мне кажется, ты сам об меня руки греешь сейчас. Холодные, — заметила она, чуть кивнув в его сторону. Эрен тихо усмехнулся, отрываясь от своего занятия. — Пойман с поличным. Обхватив ее ладонь покрепче, потянул чуть выше, чтобы так и уложить в капкане своих на край своей подушки. Не вырывалась, лишь прикрыла глаза. Ему вставать через несколько часов, чтобы снова ишачить на поезд до леса, но продлить редкие мгновения хотелось больше, чем выспаться. — Что ты читаешь? — «Ворон», Армин привез сборник стихов с материка, — выдохнула Микаса, чуть заворочавшись, чтобы устроиться удобнее. — О чем там? Аккерман раскрыла глаза, уставилась скептическим взглядом. — Тебе весь сюжет рассказать? — Да, — лишь бы продолжала говорить, не исчезала. Микаса шумно вздохнула, помолчала, кусая губу и припоминая прочитанное. Эрен завороженно уставился на бледноватые губы, наверняка чертовски мягкие и сладкие. — Там про… парня, который потерял свою возлюбленную, — негромко начала Микаса, смущаясь то ли сюжета, то ли своей бытовой нелитературной речи, которую Эрен готов был слушать хоть до утра. — Она погибла, а он настолько сошел с ума от горя, что искал способ вернуть ее. В полночь в раскрытое окно его комнаты залетел ворон, который знал только одно слово — «никогда»… Он следил за движением ее губ, постепенно проваливаясь в сон, так и не узнав, чем кончилась трагическая история.

***

В сияющих серых глазах застыли слезы. В обжигающем мареве титановой пасти он успевает раскрыть глаза лишь на мгновение, чтобы увидеть ее в последний раз, стремительную, сильную, храбрую подлетающую к нему с занесенным сверкающим мечом. Так будет правильнее всего. Однажды она спасла его, когда третий похититель попытался придушить его. Теперь она может забрать его жизнь себе. Ее лицо — безупречное, улыбка на бескровных губах — горькая, рассекающий воздух клинок — острый — врывается в его шею, лишает тяжести проклятья, лишает боли. Тепло мягко касается его губ. Эрен распахнул глаза, мигом вскакивая на жесткой кровати. Надсадно прокашлялся, чтобы избавиться от назойливого першения в горле. Отдышавшись, зачесал назад волосы, оглядываясь по сторонам полутемной бытовки. Трое других мужчин-лесорубов все еще спали, сотрясая тонкие стены крепким храпом. Эрен устало выдохнул, потерев лоб. Кошмары о Дрожи становились все интенсивнее по мере приближения лета. Он поморщился, ощутив скрежет в области затылка. «Ну куда ж без тебя». Захватив с крючка черно-красную фланелевую рубашку, как у всех лесорубов отряда, выскользнул из бытовки наружу. Майский лес встретил звенящей тишиной раннего утра, душистым запахом елей и трав опускалась на кожу влажная свежесть, в чаще хрупкими переливами трещали бессонные птицы. Безжалостно вылив на обнаженный торс ведро ледяной воды, поежился от холода и охватившей мышцы ломоты после вчерашней валки. Шумно выдохнув весь воздух из легких, разогнулся и окинул взглядом сонный лес. Лучи недавно вставшего солнца золотили зелень вековых крон, скользили по шершавым стволам, высвечивали круживших в прохладном воздухе мушек. Эрен прислушался к тихому перешептыванию листвы над головой, шороху широкого размаха крыльев вспорхнувшей с ветви птицы. «Вот дерьмо, хорошо-то как». Шурша слежавшейся хвоей под подошвами ботинок, прошел через провисшие лапы елей к краю возвышенности, на которой разбили рабочий лагерь. Отодвинув пушистую ветвь, на мгновение замер, подавившись вдохом. С каменистого обрыва можно было разглядеть всю зеленеющую долину, испещренную пригорками и оврагами, окружённую полукругом каменистых гор с темным пологом высоких сосен. Погребенный под неподъемной плитой своих грехов и отвращения к самому себе, он успел забыть, сколь красив его родной остров, в особенности свободный от оков проклятых стен. Здесь не прошли колоссальные титаны, не уничтожили уникальную природу, не изуродовали вид, как на большей части материков за пределами острова. Но кто знает, как скоро долина бы покрылась пеплом и костьми погибших, если бы Марли напала первой. Эрен глубоко вдохнул чистый горный воздух, от которого то и дело кружилась голова, а в теле появлялась небывалая легкость. Возможно, дело было не столько в воздухе, сколько в воспоминании о серых глазах, переставших глядеть на него с равнодушием и раздражением. Теперь там скорее плескался сдержанный интерес, смотрели изучающе. Подчас хотелось как полному идиоту разворошить всего себя перед ней, мол, смотри, изучай, ничего не жалко. Да только вряд ли она обрадуется тому, что найдет внутри. Но должна была понимать и так, она всегда все схватывала быстрее. Всепоглощающее ощущение легкости обратилось резанувшей по груди тревогой. Однажды ей придется рассказать. Отвернется ли тогда, прогонит ли? — Ренар! — Эрен обернулся на зов мужского голоса за спиной. Уже одетый сосед по бытовке, махал рукой в свою сторону, пока остальные неторопливо собирали инструменты для работы. — Выдвигаемся! Как и два дня до этого, за полчаса преодолели короткий перевал и добрались до делянки с уложенными вырубленными стволами. Бригада из двенадцати мужчин, обмениваясь скабрезностями и шутками, распределилась по территории, принимаясь за работу. Вскоре тишину лесного массива огласило энергичный стук топоров, шорох пил и лязг цепей. Работа была достаточно тяжелая и монотонная, но жаловаться не приходилось. Самое то для него: работая руками, оставлял достаточно места для обдумывания дальнейших планов и был достаточно сосредоточен, чтобы не пускаться в эмоциональные крайности, не отрубить себе что-нибудь и не регенерировать на глазах у всех; загонялся физической работой, чтобы не оставалось сил грызть себя изнутри. Помогало выпустить пар, хотя, по правде говоря, от долгого нахождения с Микасой наедине пар выпускать хотелось совсем иначе. Эрен тряхнул головой, прогоняя нечаянное наваждение. На работе нужно думать явно не об этом. Он вновь обрушил лезвие топора в наметившуюся зарубку на крепком стволе дерева. То и дело посещала мысль, как быстро и легко он мог справиться с заготовкой дерева, если бы использовал форму титана. Да и дома строились бы гораздо быстрее, памятуя об экспериментах Ханджи. Но нельзя. Рихтер был прав: теперь время другое, теперь выигрывает тот, кто умеет ждать и наблюдать, а не орет во всю глотку о своем приближении. Времени и возможности наблюдать у него теперь было вдоволь. Еще в первую неделю работы решил не терять его попусту и пытался подмечать малейшие детали в общении лесорубов, прислушиваться даже к самым бессмысленным разговорам, самому вливаться в них, придерживаясь легенды. Снова приходилось использовать свое второе имя и немного поменять свою историю. Родом с Парадиза, жил в горах, пытался поступить в разведку, но не взяли. Ничем не примечательная история, каких было сотни по всему острову. Обычный непримечательный парень, никто особо и внимания не обращал, списывая проскальзывающие странности поведения на особенности характера. Люди Парадиза, казалось, были не так подозрительны, как жители Либерио. Никто не вглядывался в лица и не приседал в страхе от упоминания его настоящего имени. Бригада состояла из разного возраста мужчин, были и совсем молодые, младше самого Эрена, и среднего возраста, и пара стариков. Не все, как оказалось, были лесорубами по призванию. Многим после Дрожи пришлось сменить вид деятельности, чтобы зарабатывать больше денег на поддержание семьи, кому-то пришлось податься на рубку из-за потери работы, кто-то решил полностью сменить деятельность. Эрен знал в лицо еще не всех рабочих из-за сменного графика, но не обнаружил среди них ни одного знакомого лица, что не могло не радовать. За два месяца работы Эрен заключил, что настроения в обществе ходили разные. Разумеется, делать выводы по мнениям горстки мужчин, которым бутыль пива развязывала язык, не совсем верно, но для более полной картины у него были отчеты Микасы, в которые он имел наглость заглядывать, если ее не было дома. Поддержка йегеристов в обществе росла, и это не могло не вызывать опасений. Особенно ярко это прослеживалось в бедных районах на окраинах острова, пострадавших и от дрожи, и от тягот каждодневной жизни. Таких было легко убедить, что опасность находится за морем, что сближение с остальным миром будет чревато для них еще более тяжелыми условиями существования. Легко было убедить в едва ли не божественности миссии Эрена Йегера, хранителя острова, и в том, что королева, развернувшая миротворческую кампанию, больше заботится о внешней политике, чем о благополучии своих граждан. Потерявших все людей было легко убедить в чем угодно, это Эрен хорошо усвоил за всю жизнь. Еще успел понять, что времени для маневра у него не настолько много: все сильно зависело от регулирования настроений на острове и действий йегеристов, которые могли в определенный момент решить сместить королеву. Обнадеживало только то, что подходящей кандидатуры на замену у них явно не было, а допускать очередную волну разрухи и смуты в обществе никто не горел желанием. Оказалось, разрушения собственного острова заставили людей сосредоточиться на бытовых вопросах и выживании, а не на политических дрязгах. Эрен не раз припоминал слова Дорис, что хорошее всегда ходит бок о бок с плохим. Вот и теперь на собственной родине обе стороны смешались. И даже в его жизни бок о бок шли призрачное мимолетное счастье и гнетущая необходимость собственного предназначения. Возможно, времени на действительно спокойную и мирную жизнь у него осталось не так много, поэтому необходимо было получить от него все. К концу дня закончили с валкой участка в пару гектаров. Раскрасневшиеся под палящим солнцем мужчины обливались водой из ведер, уходили в бытовки перевести дух. Эрену, как меньше всех уставшему, поручили заняться костром на пару с молодым парнем лет пятнадцати на вид, который с унылым лицом таскал хворост и накладывал по плошкам еду из чана с рагу. Эрен на секунду оторвался от своего занятия, запрокинул голову. Взгляд замер на зависшей над лагерем луне, округлым диском оттенявшей черные пики елей. Микаса наверняка готовится ко сну. Может, читает про зловещего ворона, может, шьет игрушки для приюта Хистории, а может, нежится в горячей воде, пока он не видит. Может, и его, придурка, вспоминает. Эрен тихо усмехнулся своим мыслям и тряхнул головой, прогоняя нечаянные фантазии. — Пересол, Гюнтер, — невнятно пробурчал бритоголовый накаченный мужчина, пробуя стряпню одного из стариков. — Ай, иди в жопу, жри че дали, — сварливо прошамкал тот в ответ, сдвинув кустистые седые брови. Раздался нестройный грудной смех. Эрен покосился на зажатого массивными плечами бородачей мальчишку, явно ощущающего себя не в своей тарелке. Йегеру и самому пришлось привыкать первый месяц к непривычному засилью здоровенных бородатых лесорубов с разных уголков острова, любителей выпить пива, потравить анекдоты и обсудить женщин. Подобного опыта в его жизни еще не было, но сильного дискомфорта не вызывало. Несмотря на возраст, цепляться к нему никто желанием не горел. Видимо, что-то отталкивало и заставляло на подсознательном уровне держаться в рамках уважительной дистанции. А мальчишка то и дело выхватывал шуточки из-за хилого телосложения и бог знает чего еще. — Ой бля, ну ее нахуй, рубку эту, — кряхтя, около костра на свободное место плюхнулся еще один мужчина, морщащийся от боли в колене. — А ремонт на что? — На хуй, — отрезал мужчина и принял переданную ему бутыль пива. — Без ремонта посидим. Колено это уже в горле стоит. Мужчина негласно загудели, переговариваясь. Закончив с рагу, Эрен отставил плошку и прикурил, поглядывая сквозь белесую дымку на исколотое точками звезд чернильное небо в рамке еловых вершин. — Вот не могли эти ваши титаны аккуратнее ходить? — снова заворчал мужчина. Эрен мгновенно посмотрел на него, но успокоился, когда понял, что взгляд мужчины направлен пацана. — Мой-то дом за что хуярить. — А чего ты его спрашиваешь? — расхохотался пухлый коренастый мужчина с длинными рыжими волосами, отнимая от рта дымящуюся трубку. — Будто он это устроил. — Карл у нас йегерист, — явно дразня, важно проговорил усатый мужчина, с которым Эрен делил бытовку. Упомянутый Карл закатил глаза, насупившись еще больше под смех пятерых мужчин. — Не приняли только в строй, теперь тут торчит. Эрен окинул пацана внимательным взглядом. Сам не понял, что чувствует. Раздражение в глазах того, кому не давалось легко поступление в военные ряды, было знакомо. Как и горячность, которая, очевидно, была присуща его характеру. Но жалости не испытывал. Скорее ощутил легкий укол вины, раз сам был ответственен за возникновение движения, запудрившего мозг парню. — Ренар, — Эрен обернулся и принял протянутую бутыль пива от усача. — Ты сам чего, тоже йегеризмом болеешь? У вас, молодых, это распространено. Эрен тихо усмехнулся в горлышко бутылки, отпивая. Порой забавляло, что люди не имели ни малейшего понятия, с кем сидят у одного костра. — Нет, не мое, — покачал головой, изо всех сил стараясь не выдать усмешку. — План у него херовый был, очевидно. Стоило посидеть и подумать подольше, чтобы самому лицом в дерьмо не упасть. — Много вы понимаете! — вдруг взорвался парень, вскакивая на ноги. — Вы вообще не военный, откуда вам знать, как было правильно. — Ну явно без топтания домов можно было обойтись, — проворчал Гюнтер, причмокивая раскуренной самокруткой. Парень продолжал свирепо глядеть в глаза Эрену, даже сев на место. Йегер качнул головой и отпил из бутылки, вернув взгляд на пламя костра. Было бы смешно, если б не осознание, что такие дети могут стать будущим Парадиза. Такие, горящие идеей, которую популяризовал Флок, готовые на любые жертвы ради достижения целей. Если таковых действительно много в их рядах, им ничего не будет стоить устроить однажды госпереворот. — Дочка моя из йегеристов была, — вдруг заговорил молчавший весь вечер седовласый мужчина средних лет с короткой бородкой. — Была? — неожиданно для себя переспросил Эрен. Тот поднял на него взгляд голубых глаз и кивнул. — Да. В порту погибла, пока ее отряд пытался остановить командора с компанией. Оставшиеся сказали, что от клинка Аккерман вроде, — Эрен машинально крепче сжал бутылку в ладони, ощущая, как сердце опасливо застучало чаще, хоть мужчина и говорил вполне спокойно, и не жаждал мести. — В тот день много их полегло. Все крыши в крови были. Эрен коротко кивнул и отпил из бутылки. Меж ребрами поселилась навязчивая тревога и желание нестись обратно в хижину, чтобы защищать от любых возможных врагов, которых у Микасы после войны осталось немало. Он даже и не думал об этом, забыв, что весь остров не ограничивается их сонной тихой Сигансиной. У нее и защиты никакой не было все это время, кроме собственной силы. Мгновенно захотелось нестись и раскрыть всем свою личность, обратиться титаном, попутно захватив Аккерман в жены, чтобы показать всем, кого даже пальцем тронуть нельзя. «Уймись, идиот. Без эмоций». Едва не кивнул самому себе, нервно провел по убранным волосам. Ждать и наблюдать. — Так что, парень, радуйся, что не попал к ним, — продолжил тот же мужчина по имени Вольф, — помимо славных побед, в этом деле есть еще и славные поражения. А ты еще слишком молод, чтобы в случае чего твои кишки на флагшток наматывали. Карл ничего не ответил, хмуро глядя в костер. И все же Жан был прав. Он оставил им не только развороченные воспоминаниями души, но и полную разруху на родине, некогда тихой, обуреваемой только титанами и редкими волнениями в столице. Теперь они ничем не лучше какой-нибудь военизированной Марли, помешанной на оружии, войнах и чистоте крови. Эрен молча встал с места и побрел в сторону обрыва, с которого по утру смотрел на долину. — Ренар, в карты партийку? — окликнул бритоголовый, сдавая карты уже переключившим внимание с неприятного разговора мужчинам. — Без меня начинайте, скоро буду, — кинул через плечо. Дойдя до обвисших еловых лап, снова отодвинул их в стороны и шагнул на край. В легкие с глубоким вдохом ворвался прохладный вечерний воздух, полный запахом елей, древесины и свежестью гор. Прикрыл глаза, восстанавливая внутреннее равновесие. Обуяла легкая паника. Вокруг было слишком много дерьма, с которым придется разбираться, которое ему будет необходимо контролировать и «держать за яйца», по заветам Рихтера. Тот давления не выдержал и пустил пулю в голову. Эрен мотнул головой и, не раскрывая глаз, вынул из кармана брюк портсигар с зажигалкой. Нет. Он не сдастся просто так, не в этот раз. Коли ему выпал второй шанс, то придется продолжать. Нельзя снова исчезнуть после всего, что сделал. Снова малодушно уйти от Нее. Эрен с разгорающимся внутри раздражением, выдыхая дым через нос, осознал, что совершает ту же самую ошибку, что и в прошлом. Слишком много о себе думает. Слишком высокого мнения о своих гребаных силах, раз решил, что в состоянии самостоятельно разрулить сложившуюся ситуацию и взять под контроль уже не только остров… Это не просто перебор. Это уже пиздец как самонадеянно. Снова взваливает всю ответственность на себя, пока не порвутся к чертям все жилы и все не станет еще хуже. — Эй, не угостишь? — Эрен обернулся на голос, оторвав взгляд от змеящейся голубой артерией реки на дне долины. Рядом встал невысокий мужчина со светлыми волосами и бородкой. Тот, которого он видел на смене впервые, но лицо отчего-то казалось смутно знакомым. Да и сам мужчина почти весь вечер то и дело останавливал на нем долгий изучающий взгляд. Эрен молча протянул раскрытый портсигар. Мужчина расплылся в улыбке и вытянул одну, одарив долгим изучающим взглядом. Йегер напряженно вгляделся в посеребренную светом луны долину: шапки сосен стали черными неоформленными тенями на блестящих заточенными лезвиями хребтах гор, дневная зелень травы обратилась темным пеплом, чернильный купол с россыпью звезд давил на молчаливую местность, словно отражаясь в искрящейся голубоватым свечением реке. Блять. Эрен тихо сглотнул, пытаясь не подать вида, что узнал мужчину. Один из солдат военной полиции, похитивших его и Хисторию. Бывший, видимо, раз торчит здесь, а не в столице. — Ральф, — будто прочитав его мысли, мужчина протянул ладонь для рукопожатия. Эрен помедлил, но все же коротко ответил. — Ренар. Тихая усмешка донеслась до слуха. Мужчина продолжал безмятежно докуривать заполученную сигарету и искоса поглядывать на буравящего ночной пейзаж Эрена. Наконец, закончив, затушил окурок и вдруг сделал шаг ближе, обдав запахом алкоголя и пота. Эрен перевел на него тяжелый взгляд. — Ты мне кого-то напоминаешь. Эрен напряженно смотрел на него, не изменившись в лице. Не мог узнать. Он видел его только в пятнадцать лет и то мельком. — Ты перепил, друг. Иди поспи лучше, — посоветовал Эрен, сощурив глаза. Мужчина глупо икнул, снова расплывшись в хмельной улыбке. — Это да. Но если бы это был ты, я бы не выдал твой секрет. Эрен проводил взглядом нетвердо зашагавшего в сторону бытовок мужчину. Только когда тот скрылся в полутьме, расслабил руку, которую все это время сжимал в кулак до боли в суставах.

***

Усталость рабочей недели на делянке сказалась привычной ломотой в мышцах спины и плеч. Сонно переставляя ноги и щурясь от слепящего утреннего солнца, Эрен брел в сторону станции, от которой отъезжал поезд до Сигансины. Всю предыдущую ночь почти не сомкнул глаз: будил храп соседей, то сам вскакивал от повторяющихся кошмаров о горящих городах и обугленных телах. Больше всего хотелось хорошенько помыться и завалиться спать. Радовало лишь осознание, что ближайшую неделю сможет провести в компании Аккерман в уютной хижине. Наспех сооруженная деревянная станция залита солнечными лучами. Эрен остановился на ее краю, вглядываясь в подъезжающую издалека железную гусеницу с постепенно нарастающим грохотом колес. Взгляд соскользнул левее, на подтянутую фигуру в сером классическом костюме. Эрен замер, ощущая, как по задней стороне шеи прошел противный холод, ухнувший тяжелым комом вниз живота. Собранные в небрежный хвост волосы цвета темного-шоколада шевелил усилившийся ветер. Вглядываясь в фигуру на краю перрона, сам не заметил, как начал чаще дышать и безотчетно подходить ближе. «В первую встречу мы всю ночь проговорили о титанах». Сам не понял, как протянул руку и, ухватив за плечо, развернул фигуру к себе. С чужого незнакомого лица на него уставились два округленных в удивлении голубых глаза. — Ты чего, парень? — с сомнением протянул мужской голос, чей обладатель незамедлительно дернул плечом, освобождаясь из крепкой хватки. Эрен неверяще обежал взглядом лицо и шумно выдохнул. — Обознался, — уже уходя, бросил через плечо, ухватив взглядом, как парень покрутил пальцем у виска. Вцепившись ладонью в убранные волосы, запрокинул голову, прикрывая глаза. Перекурить захотелось нестерпимо, но поезд уже подъехал к станции. Ждать еще два часа следующего — сомнительное удовольствие. Голова отчего-то стала слишком легкой, а конечности ватными, что заставило слегка пошатнуться на входе в вагоне. Парень со станции прошел мимо него, окинув подозрительным взглядом и, сев на место, раскрыл газету, пряча за ней лицо. Эрен прислонился спиной к стене и протяжно выдохнул, прикрывая глаза. Поезд начал движение, оглушая монотонным грохотом. Йегер прикрыл глаза, изо всех сил кусая щеку изнутри, чтобы успокоиться. Звук поезда сливался в стену шума, слишком знакомого, слишком легко забросившего его в один из кошмаров. Стоит открыть глаза, и ладони снова будут в пятнах крови. Образ обугленного трупа Ханджи расцвел на обратной стороне век. «Черт». Тряхнув головой, Эрен раскрыл глаза, попытался сосредоточиться на проносящейся за окнами зелени, размеренно считая про себя. Не хватало рук Микасы, которые могли бы развеять въедливый кошмар наяву, но резко раздумал выходить в Сигансине. Пришло время навестить тех, визит к кому откладывал с самого своего возвращения. Прибыв в город, Эрен намеренно сократил путь знакомыми окольными дорогами, чтобы не давать своему мозгу еще больше причин для воспоминаний. Теперь, замерев у покосившихся скрипучих ворот кладбища, никак не мог заставить себя шагнуть внутрь. Он сам приходил сюда пятнадцатилетним мальчишкой после многих потерь, с которыми сталкивался их корпус. Помнил, как мог подолгу стоять у могилы погибшего товарища и молчать. Что тут было сказать? Многие умирали в том числе и защищая его. Они погибали, а он продолжила жить. Но никогда раньше еще не было такого, чтобы его товарищи погибали, сражаясь с ним, косвенно от его рук. И снова: они погибли, а он остался жить. Крепко сжав ладони в кулаки, Эрен шагнул на территорию залитого солнечным светом кладбища. Затравленно окинул взглядом сильно разросшееся полотно торчащих из земли надгробий среди высокой травы. Он никогда не верил в жизнь после смерти и в гребаное переселение душ, но отчего-то ощущал, что его присутствие здесь может оскорбить покой падших в бою с ним товарищей. Всех тех, кто сражался за человечество против Дьявола, вздумавшего его погубить. Пришлось остановиться. Взгляд привлекло достаточно широкое пространство с частыми однотипными камнями, относительно свежими на вид. Эрен сглотнул, осознав, что скорее всего там устроили братскую могилу для павших в бою йегеристов и прочих, пострадавших в тот день в битве в Сигансине. Возможно, там лежит и дочь Вольфа. Возможно, лежит Флок. В любом случае, десятки молодых ребят, отдавших свои жизни ни за что. Лишь за призрачную идею, за то, чтобы в конечном итоге стать расходным материалом в его личной войне. Эрен тяжело сглотнул и отвел взгляд, тут же натыкаясь на ухоженный прямоугольник очередной могилы. На надгробном камне значилось имя тринадцатого командира разведкорпуса. За местом захоронения явно ухаживали: надгробие было очищено от грязи и мха, аккуратно были разложены букеты свежих цветов, кто-то даже оставил самодельный оберег. Эрен хорошо помнил, в каком состоянии Леви привез останки Смита. За почти три года ожидания в Сигансине он успел порядком истлеть. Захоронили, что смогли. На его счастье, Эрвин не застал того кошмара, в который превратил мир один из его подопечных. Хотя отчего-то многие были уверены, что Смит бы только одобрил подобную политику. Выдохнув в сторону, он прошел глубже по светлеющей тропе, понятия не имея, куда идти. Пришлось поплутать некоторое время между могилами с одним лишь шорохом ветра в кронах деревьев и высокой траве, прежде чем ноги сами замерли, подкосившись. В отличие от могилы Эрвина, последнее пристанище Ханджи представляло собой небольшой заросший травой островок без каких-либо отличительных знаков и следов ухоженности. Только надгробие было относительно чистым, словно кто-то протирал его. Через пару рядов виднелась и могила Саши, также не сильно ухоженная. Эрен едва мог дышать, неотрывно глядя на высеченные на холодном камне символы, складывавшиеся в имя Ханджи. Выдуманный гул обступал со всех сторон, оглушал, дрожью придавливая к земле, опалял все на своем пути. Люди становились тенями самих себя, обугленными черными фигурами, кричащими от боли и ужаса. Все вокруг — раздавленная плоть, кипящая кровь, куски почерневшего мяса, бесконечные стоны боли, пепел. Какого только дерьма он не наговорил ей в последнюю встречу, когда она пришла, чтобы поговорить, помочь, наивно полагая, что с ним еще можно договориться. С ней одной он так и не успел объясниться, не успел поговорить, малодушно попросить прощения. Ее кровь, ее смерть, как и смерть Саши, на его руках. Йегер стиснул зубы, зажмуриваясь. Сделанный вперед шаг подкосил ноги, роняя тело на колени. «Ханджи», — просипел, вжавшись лбом в надгробье. Обугленные останки под толщей земли вряд ли могли ответить. Была бы жива, наверняка назвала бы «безмозглым идиотом», поругала и простила. Как всегда делала. И оттого становилось еще более погано. Он не только убил ее. Он сделал ее врагом в лице примерно половины жителей острова, потому что она никогда не шла ни у кого на поводу, она сражалась против бесчеловечности и несправедливости, против ублюдка, решившего уничтожить мир. Против того, кого сама же тренировала, с кем подолгу беседовала, утомляя своей неуемной энергией. Против него. И теперь никто даже не навещает ее могилу, кроме пары оставшихся в живых боевых товарищей. Она заросла сорной травой, словно никому больше была не нужна. Бессмысленная, как и ее отчаянный бой против колоссов. «Не смей, дерьма кусок», — сдавленно проскулил сквозь зубы, жмурясь изо всех сил, чтобы сдержать слезы, которые все же безвольно потекли по щекам. Какое ничтожество. Рыдать на могиле убитого командора, убитого его же руками, лишенного веры, надежды и сил. Шмыгнув носом, Эрен раскрыл глаза, не слыша привычного для панической атаки иллюзорного гула, не различая кошмарных видений из прошлого. Даже не расцвели кровавые пятна на ладонях. Он снова беспомощно посмотрел на глухое надгробие, расплывающееся в глазах, и не смог сдержать жалкого всхлипа. Все до одури просто: дрожь давно кончилась, он никакой не дьявол, а простой идиот-мальчишка, и Ханджи его слезливых извинений больше не услышит, как ни старайся. Осталась лишь данность — ее могила и его бессмысленное несвоевременное раскаяние. Стиснув зубы, принялся остервенело выдирать высокую траву, закрывшую надгробный камень, загнанно дыша и стирая запачканной в земле ладонью слезы. Пульсация в голове начинала нарастать вместе с распирающей злостью на самого себя. Что толку теперь исправлять? Она уже мертва. Сквозь зубы вырвалось надрывное рычание, когда с силой двинул кулаком по первому попавшемуся булыжнику сбоку. Вцепился залитой кровью ладонью в волосы, беспомощно жмурясь и раскачиваясь из стороны в сторону. Машинально продолжал выдирать сорняки из земли. — Мать честная, — пораженный мужской голос сверху заставил замереть. — Йегер. Эрен открыл глаза и мельком покосился в сторону застывших рядом с могилой мужчин. Отвернул лицо. Еще не хватало, чтобы эти трое были свидетелями его бессмысленных истерик. Наспех утерев ладонью лицо от слез и крови, что вряд ли сильно исправило ситуацию, с трудом поднялся на ноги. — Я уйду, — стараясь не глядеть в сторону Жана, Конни и тем более Леви, опирающегося на трость, развернулся спиной к могиле. — Никто не гонит, — ровно ответил Леви в спину. Эрен замер, не в силах ни уйти, ни повернуться лицом к замершей у могилы троице. Перед глазами раскинулось уходящее вдаль на многие метры кладбище, усеянное чертовыми надгробиями. На мгновение подумалось, что это его личное кладбище, а все захороненные — жертвы Дрожи. Только всей гребаной земли материков не хватит, чтобы захоронить всех тех, кого он убил. За спиной раздался шорох шагов. — Что ты здесь делаешь? — раздался напряженный голос Жана, замершего сбоку. Эрен молча буравил кладбище взглядом, не обернувшись на него. — Эй, — в плечо прилетел ощутимый тычок, заставившись все же перевести тяжелый загнанный взгляд на хмурое лицо Кирштайна. — Я с тобой говорю. — Осквернять пришел, — ядовито произнес Эрен. — Ты же такого ответа ждешь. По лицу Жана мелькнула злость. Ощутимо пихнул рукой в грудь. — Ты, блять, может хоть на секунду перестать быть таким говнюком, Йегер? — Хватит, — холодно окликнул Леви через плечо. — Совсем ебанулись, на кладбище отношения выяснять? Уважения хоть немного проявите. — Не знал, что вы религиозны, капитан, — протянул Конни. — Я адекватен, в отличие от вас, идиотов. А вопрос непраздный, — Леви повернулся лицом к злобно переглядывающимся Эрену и Жану, — что тебя сюда привело, Йегер? Эрен перевел взгляд под тяжелым взглядом Леви, но так и не смог глядеть ему в глаза. — Я… — пришлось прокашляться, чтобы избавить голос от охриплости. Взгляд снова замер на сереющем из-за оставшейся травы камне, налился очередной тяжелый ком в горле. — Я ей всякого дерьма наговорил… в последнюю встречу. Знаю, что ничего уже не… — фразу прервал судорожный вдох. Поморщился, еще не хватало слезы лить перед ними. — Я не знаю. — Садовые работы провести решил, — хмыкнул Конни, кивнув на выдранную траву. Леви окинул взглядом учиненный беспорядок, за который Эрену стало еще более стыдно. — О ней будто все забыли, — хрипло выдохнул Эрен. Леви хмыкнул. — Лучше уж так, чем если бы твои оголтелые йегеристы начали осквернять могилу врага народа. Эрен стиснул зубы, прикрывая глаза. Леви забрал у Конни один из букетов с желтыми хризантемами и, присев на одно колено, уложил его на чистое место у самого надгробия. Йегер неотрывно наблюдал за застывшей в таком положении фигурой капитана, который словно мысленно пытался что-то рассказать Ханджи. От подобной мысли снова болезненно полоснуло в груди. — Выглядишь паршиво, — Эрен обернулся на Жана, беззастенчиво разглядывавшего его лицо, испачканное кровью, землей и наверняка заплаканное. — Знаю. — Ты в это веришь, Йегер? — вдруг, так и не обернувшись, спросил Леви. — Во что? — В жизнь после смерти. В то, что душа освобождается и отправляется в лучший мир. Эрен сглотнул. Хотелось бы соврать. — Нет. Леви тихо хмыкнул и обернулся через плечо. — Тогда я не представляю, насколько тебе должно быть дерьмово. Поднявшись на ноги, он отряхнул брюки и полы пиджака, замер вполоборота к могиле Ханджи. — Я все думал… Чего ж ты не умер в итоге? Кроме очевидных причин. Это же глупость какая-то получается. Хорошие люди погибли, а он ходит, дышит, — Эрен опустил взгляд в землю, внутренне сжимаясь от его слов. — А потом понял. Понял, что ты наверняка каждый день сам так думаешь. Я прав? — Леви обернулся на него, вцепившись взглядом единственного глаза. Эрен промолчал, сильнее стиснув зубы. — Прав. Ни один из нас не способен придумать тебе наказания лучше, чем ты это делаешь сам. Даже смерти не достоин. Достоин жить и вечно помнить, что сделал, переживать раз за разом, грызть себя, не знать покоя. От этого гребаного кошмара не знать свободы, к которой ты так рвался. Я считаю, достаточная цена, — прошелестел под конец. — У меня самого свое кладбище, — подойдя ближе, заглянул в глаза. — И я тоже никогда не забуду. Во вновь повисшей тишине молча глядели на подрагивающую на ветру сорную траву вокруг надгробия. Жан тихо выругался сквозь зубы, пытаясь прикурить от огня вечно затухающих спичек. Эрен, не глядя, вынул из кармана брюк зажигалку и протянул ему. Тот, помедлив пару мгновений, все же принял и вскоре с наслаждением затянулся. Эрен же не мог пошевелиться. Хотелось не курить, а удавиться от омерзительного ощущения. Стояли, словно осиротевшие, глядели на могилу дорогого человека, до сих пор не в силах принять эту новую реальность. — Спрингер, — вдруг тихо окликнул Леви, — сгоняй в ближайший хозяйственный за всякими садовыми приблудами. — Зачем? — тупо уставился на него Конни. — Выкапывать будем, — капитан закатил глаза. — Раз все равно все здесь и делать вам нехуй, хоть могилы в порядок приведете. А то заросло все к чертям. Следующие пару часов после возвращения Конни с совками, щетками, метлами и цветами в горшках, втроем занимались облагораживанием могил Ханджи и Саши. Конни вызвался пойти к последней и с энтузиазмом принялся освобождать участок от сорняков, негромко рассказывая какие-то шутки глухому камню. Эрен усиленно оттирал надгробный камень Ханджи от малейшей грязи, часто сталкиваясь локтями с Жаном, очищающим могильную плиту. Тот отчего-то перестал глядеть волком, но все еще не горел желанием заводить дружескую беседу. Закончив с камнем и плитой, принялись за сорняки. — Я думал, тебе насрать, — тихо буркнул Жан, выдергивая траву. Щегольский костюм был безвозвратно запачкан землей и зеленым соком. Эрен вскинул взгляд. — Что? — Я думал, что тебе плевать на них всех, — напряженно повторил Жан, на мгновение перехватив его взгляд. — Типа померли и ладно, главное, что твои планы осуществились, а это так — расходный материал. Эрен сдвинул брови, но ничего не ответил, снова упираясь взглядом в землю, из которой выдергивал сорняки. — Ты заебал, — выдохнул Жан, садясь на коленях. — Что ты молчишь? — Да что ты хочешь от меня? — раздраженно выдавил Эрен, откидывая со лба выбившиеся пряди. — Чтоб оправдываться начал? — Так начни, блять, Эрен! Хоть на секунду перестань себя так вести, — Жан оглянулся по сторонам и чуть понизил голос. Йегер поднял на него напряженный взгляд. — Я тебе даже в морду дать не могу, потому что ты как придурок себя ведешь. Скажи как есть: идиот, мне жаль, прости. Ты когда у Микасы там сидел… Я чуть с ума не сошел от желания тебе башку оторвать, честно. Как какой-то маньяк, блять. Ты идиотом всегда был редким — вот это правда, маньяком — не помню. Эрен шумно выдохнул, сев в аналогичную позу и уставившись на него. Прекрасно понимал, чего хотел Жан: ведь наверняка и его самого тяготило изнутри осознание, что бывший друг оказался таким монстром, которого никто в нем на заметил раньше. Но оправдываться за совершенное хотелось меньше всего, сам понимал, что оправдать свои действия невозможно ничем. — Я никогда не считал их расходным материалом. Никого не считал. Я идиот, я решил быть один, и у меня было катастрофически мало времени. Это был единственный вариант, до которого я додумался. Во всех других — умерли бы все вы. Жан поглядел на него несколько мгновений. Напряженно выдохнул, снова принимаясь за землю. — Значит, такую цену мы все заплатили за свою жизнь, — шмыгнул Жан, утерев что-то со щеки. — Я тебя понял. Но это не значит, что мы сейчас весело пойдем заплетать друг другу косички. — Очень жаль, я весь год отращивал, — хмыкнул Эрен, ощутив слабое подобие облегчения. — Не надейся. Мало всего того дерьма и твоего идиотизма, так еще и девушку увел из-под носа. Эрен посмотрел на него исподлобья. В другое время подобная фраза уже закончилась бы дракой, но сейчас Жан невольно попал в точку, произнеся то, о чем сам Эрен, бывало, думал в моменты ненависти к себе. Возможно, если бы он не вернулся, то Жан не упустил бы свой шанс с Микасой, и это было бы лучшим вариантом, чем то, через что он заставляет проходить ее сейчас. Но не им решать. Она свободна и самостоятельно решит, чего хочет. — Закончим с могилами, дашь мне в морду, — кивнул Эрен. — Я бы и без твоего разрешения это сделал, — огрызнулся Жан. Затем замер, привлеченный чем-то в стороне, покачал головой. — И вот так каждый раз. Эрен проследил за направлением его взгляда и увидел неподвижную фигуру Леви напротив могилы Эрвина Смита. Он стоял достаточно далеко, чтобы можно было расслышать, но бескровные губы отчетливо шевелились, проговаривая только ему известные слова.

***

She was given to me to put things right

And I stacked all my accomplishments beside her

Still I seemed so obselete and small

I found God and all His devils inside her

In my bed she cast the blizzard out

A mock sun blazed upon her head

So completely filled with light she was

Her shadow fanged and hairy and mad

Our love-lines grew hopelessly tangled

And the bells from the chapel went jingle-jangle

Nick Cave & The Bad Seeds — «Do You Love Me».

Эрен ощупал языком затянувшееся место раны, куда пришелся тяжелый удар кулака Жана под подбадривающий хохот Конни. Настолько униженно он себя вряд ли когда-либо чувствовал, но это малая цена за все прегрешения. Малая цена за то, что на прощанье не пожелали сдохнуть, а лишь сдержанно хлопнули по плечу. В Сигансину вернулся только к вечеру, когда солнце начало клониться к горизонту. По дороге то и дело собирал взгляды из-за засохшей на подбородке и шее крови, которую не удосужился вытереть вовремя. Высокая посиневшая в лучах закатного солнца трава привычно шуршала под ногами, пока взбирался на холм. Ощущение в груди все же было отвратительное. Стыдно было показаться на глаза Микасе, стыдно было ложиться с ней в одну постель, жить после всего, что сделал всему миру и в частности ей. Леви был абсолютно прав: жить и вечно помнить — наказание достойное. Вечно сомневаться, достоин ли жизни, но не иметь возможности убить себя. Персональный ад. Уже на вершине обернулся на укрывшийся багряной дымкой горизонт. На холме начала проявляться легкая взвесь белесого тумана. Тяжело вздохнув, прошел к темнеющей на вершине хижине. — Что случилось? Вместо приветствия. Стало тошно от ее обеспокоенности, которой он теперь вряд ли был достоин. В залитой персиковыми закатными лучами хижине не горел свет. Удлинившиеся тени предметов застыли на полу и бревенчатых стенах. Нож в руках Микасы замер над разложенными по всему столу засушенными травами. Эрен, устало прислонившись спиной к двери, скользнул взглядом по простому белому платью, едва доходившему ей до икр, по разрезу до середины бедра и аккуратному вырезу на груди. Такое белое, что глаза слепило в полутьме. Словно ангел. — Дай мне что-нибудь разделать, — устало произнес Эрен. — Дичь какую-нибудь. — С лицом что? — сделав пару шагов к нему, повторила Микаса, недоверчиво окидывая его взглядом. — Уже ничего, заросло, — слабо усмехнулся Эрен, прикрывая глаза. — С Жаном встретились. Все хорошо. Но мне надо что-нибудь разделать. Сам не понимал взявшееся из неоткуда желание вспарывать брюхо дичи. Нужно было куда-то выпустить накопившийся за день ужас. Для рубки дров слишком устал и недостаточно зол. Возможно, если устроит себе шоковую терапию — немного отпустит. Микаса шумно вздохнула, но не стала допытываться. Только с явной злостью вонзила нож в стену и махнула рукой за собой. Эрен потащился следом за ней в сарай. — Кроме зайцев, ничего не могу предложить, — развела руками, кинув на стол пять свежих туш. Эрен молча кивнул, оглядывая отстраненным взглядом мохнатую дичь. Микаса явно хотела что-то сказать напоследок или спросить, но так и не решилась. Лишь напомнила разделывать на улице и закрыла за собой дверь. Закатные лучи окрасили холм багровыми оттенками. Спустя полчаса работы с подвешенными к дереву за задние лапы тушками в глаза начало рябить от обилия красного. Красным были измазаны по локоть его руки, забрызгана рубашка из-за неудачного первого снятия шкуры, в красном измазано лицо, красным разлился закат над черной линией горизонта. Эрен выученными от Микасы движениями сделал разрезы от коленных суставов к хвосту. Закончив, принялся постепенно стягивать «чулок» шкуры с обнажающегося мяса, периодически подрезая сухожилия. Сняв пятую шкуру, распрямился и хрустнул затекшей шеей. Казалось, весь воздух на вершине холма пропах удушливым запахом свежей крови и мяса. Разрубив туши пополам, отнес обратно в сарай вместе со шкурами. Ожидаемого облегчения разделка не принесла, лишь в очередной раз одарила жуткими воспоминаниями о прошлом. Истощенный за чрезвычайно долгий день, он почти не ощутил ужаса от возникших ассоциативных образов. Лишь опустошение и усталость. Когда вошел в хижину, внутри уже горела одна керосинка и тлеющие лучи почти зашедшего за горизонт солнца. Микаса сидела на кровати и занималась шитьем, расположив новое изделие на коленях. Эрен прикрыл за собой дверь и устало опустился прямо на пол, подтянув колени к груди. — Прости меня, — тихо выпало из пересохших губ. Микаса подняла взгляд и внимательно оглядела его залитое кровью лицо и руки. — Я был на кладбище. На могилах Ханджи и Саши, — сглотнул, прикрывая глаза. Свежая кровь липко стягивала кожу. — Там встретил Жана, Конни, Леви. Мы вместе привели в порядок могилы. Но… — облизнув губы, ощущая мгновенный металлический привкус. — Это ведь уже ничего не изменит? Микаса отложила шитье и коротко качнула головой. Эрен бесцветно усмехнулся, шмыгнув носом. — Уже слишком поздно, — согласно кивнул. — Я уничтожил все, что вы любили… — Не все, — тихо отозвалась Микаса, взглянув прямо в глаза. В груди болезненно затрепетало, когда она призрачной тенью соскользнула с кровати, едва слышно ступая по полу босыми ногами, приблизилась и легким движением руки откинула со лба слипшиеся от крови пряди. Он глядел на нее снизу вверх, запрокинув голову, и не мог отвести взгляда. Слишком чиста и прекрасна, чтобы даже стоять рядом с ним. — Посрамленный Дьявол почувствовал могущество добра… — не отдавая себе отчет в собственных словах, тихо произнес, словно плененный стальным взглядом раскосых глаз. — Забавно, не кажется? Вы, мужчины, всегда пытаетесь что-то разрушить, завоевать, уничтожить, а затем возвращаетесь к женщине, которая просила этого не делать, — она бесцветно хмыкнула, глядя на него сверху вниз. Эрен ответил на усмешку, прикрыв глаза. Хотелось обнять ее колени и уткнуться в них лицом, выть гребаным псом, лишь бы вытравить это поганое чувство из груди. Словно раздирали напополам грудную клетку изнутри, вырывали по куску. И было приятно. — Ты такая красивая, — тихо прошептал, словно в бреду. Слабо осознавал происходящее. — Идем, — тонкие пальцы обхватили его запястье и с удивительной силой потянули за собой, вынуждая подняться на ноги. Эрен послушно поплелся к раковине, у которой Микаса остановилась и, подняв пару ведер воды, вылила в деревянную лохань. Он молча наблюдал за нехитрыми манипуляциями, пока вдруг Микаса не распрямилась и не посмотрела на него совершенно незнакомым взглядом. Не успел прочесть его, как сделала пару шагов вперед, становясь почти вплотную к нему. Вдох замер, не дойдя до горла. Эрен мигом пришел в себя, вырванный из горячечного бреда, ладонями, которые вдруг обхватили его испачканные в крови руки и потянули на себя. Он машинально дернулся, чтобы отпрянуть, не понимая, что Микаса задумала, но тонкие пальцы стальной хваткой вцепились, не позволяя отстраниться. В следующее мгновение его кровавые ладони оказались прижаты к ее щекам и мучительно медленно заскользили вниз с лица на шею, оставляя широкие кровавые полосы. Эрен не сразу обратил внимание, как участилось дыхание то ли от испуга, то ли от незнакомого темного взгляда серых глаз, от которого плыло сознание и мутилась голова. Его пальцы завершили путешествие на выпирающих над воротом ключицах и запачкали верх платья. Он тяжело сглотнул, не решаясь спросить, что это было, разглядывая кровавые полосы на ее лице и шее. Микаса молча поднялась на носочки и шагнула еще ближе, выбивая весь воздух из его груди. Он замер, не смея вдохнуть, когда ее лицо мелькнуло в опасной и мучительно желанной близости от его, а щека прижалась к щеке. Прикрыв глаза, она потерлась о него своими щеками, лбом и подбородком, окрашивая бледную кожу кровавыми разводами. Эрен едва не закатил глаза, ощущая ее теплое дыхание на щеке и объявший со всех сторон запах трав и мыла, смешанный с отчетливым смрадом крови. Пришлось легонько ухватиться пальцами за ее локти, чтобы устоять на ногах во время этой изощренной пытки одурманивающей близостью. Но вот Микаса отстранилась, и потребовалось недюжинное усилие, чтобы не двинуть за ней, ловя ускользающее тепло тела и запах. С трудом раскрыл глаза, словно после долгого волшебного сна. — Все еще красивая? — хрипло спросила, вглядываясь в его лицо. Эрен медлил. Оглаживал мысленно каждую черту лица, укрытую кровавыми разводами и пятнами, взъерошенные неосторожными движениями черные волосы, запачканный красным белый хлопок платья, горящие решимостью и чем-то неизведанным серые глаза. — Да. Не соврать. Хоть в крови, хоть в копоти. Аккерман тихо усмехнулась и спустя пару мгновений отступила на пару шагов, оставляя его в разгоревшемся неуемном желании ее близости и тепла. Окунув руки в набранную воду, о которой Эрен успел забыть, смыла с них кровь и, потянув его ближе, молча принялась стирать въевшиеся в кожу кровавые разводы с его лица, шеи и рук.

***

There was a time when

I could breath my life into you

One by one your pale fingers

Started to move

And I touched your face

And all death was erased

And you smiled like an angel

Falling from heaven just to be lift up again

And you kissed my lips

With those once cold fingertips

You run me back to life

HIM — «I've Crossed Oceans of Wine to Find You»

Было холодно. Вокруг — бескрайняя седая пустыня, ни одной живой души. Здесь он мог бы провести целую гребаную вечность, снедаемый ужасом своих грехов, тяжестью своих деяний, погребенный под воспоминаниями и мыслями о том, чему не суждено было случиться в этой жизни. Раздавленный своими сожалениями. Нет. Никаких сожалений. Все, что он сделал, все, от чего отказался, в конечном счете привело его сюда, где маленькая девочка провела целую вечность в ожидании отмщения, в ожидании того, кто освободит ее ярость и принесет в жертву весь мир. Весь мир взамен их долгой и счастливой жизни — достаточная цена. И все же здесь, в пустой, искрящейся сверканием звезд и песчинок пыли полутьме назойливым червем жрали сомнения. С чего он взял, что они проживут долгую и счастливую жизнь? Эгоистично ломать их подобным образом, бросать, надеясь, что все будет хорошо, а самому просто подохнуть, потому что больше нет сил выносить этот гребаный кошмар. Он не знал. Но на этот риск готов был пойти, пока существовала хотя бы малейшая надежда для них. Ради них. «Эрен…» — ее голос звучал слишком инородно в глухой звездной полутьме пустыне. Ей нечего делать здесь в его персональном ледяном аду. Но она никогда не слушалась и всегда приходила за ним, даже в ад. «Вернись к нам…» — Армин должен понимать, что просит невозможного. После всего кошмара, через который он с воплями боли протащит мир, оставив неизгладимый кровавый след на земле, о возвращении не могло быть и речи. Они будут находить кости умерших, втоптанные в почву, еще долгие десятилетия, весь их мир превратится в немо кричащий, шепчущий бессмысленные молитвы склеп. И никакой чертов бог их не услышит. Если понадобится, он уничтожит и его, чтобы не мешал. Ради них. «Эрен… Я хочу разделить с тобой бремя твоих грехов», — холод пустынного воздуха поглотил ее слова. У него, кажется, уже не было тела, но отчего-то продолжал чувствовать боль. Отчего-то ее голос продолжал разрезать фантомную плоть насквозь. Отчего-то она не отступала, продолжала бороться за человека в нем, от которого осталось только воспоминание. Было уже слишком поздно. Мир уже начал утопать в крови и огне. Возможно, когда она придет, что снести ему голову своим разящим клинком, он успеет загадать желание. Пусть гребаная пустыня, в которой он проведет вечность после смерти, будет такой же серой, как глаза той, кого он встретил в холодной хижине в лесу. Той, что приняла его руку; приняла его, пропахшего кровью, смертью и яростью; приняла его шарф и никогда не снимала, пошла за ним и никогда не отпускала. Глаза той, кого он любил… Сквозь губы глухо вырвался выдох. Глаза с трудом разлепились. Мутным не восстановившимся после сна зрением вгляделся в фигуру, замершую на фоне едва различимого в полутьме квадрата окна. Легкую красную занавеску тихо трепал теплый ветер из приоткрытого окна. Фигура подняла черную руку и позволила тонкой материи обвить запястье с очередным порывом ветра. Тот зарылся в ее волосы, подхватывая пряди. В груди вдруг стало так горячо, будто вбили тяжелым раскаленным клином, уложили пудовый камень. И, черт возьми, не хотелось, чтобы эта адская пытка заканчивалась. Эрен тяжело сглотнул, беспомощно вглядываясь в темнеющую на фоне окна копну волос, острое плечо, обнаженное съехавшей рубашкой, тонкие пальцы, играющие с подхваченной ветром занавеской. «Невозможно. Невозможно, чтобы я влюбился в тебя». Эрен до боли закусил щеку, позволяя себе хотя бы мысленно сказать то, что вертелось на языке уже слишком долгое время. Прикрыл глаза, но образ острого плеча и темной фигуры никуда не исчез. Изменился лишь цвет занавески на окне. Словно когда-то он уже видел подобное. Глядел на нее с невыносимо сладостной тяжестью в груди, не мог поверить в реальность происходящего, сходил с ума от обуявших разом чувств. Словно где-то далеко, где они выбрали идти по другому пути, и ни ей, ни ему не пришлось пачкать свою кожу во въедливой крови, не пришлось уничтожать мир. Где-то там, в тихой хижине в лесу, где он доживал свои жалкие четыре года и с ужасающим ощущением утекающего сквозь пальцы времени осознавал, что ужасающе не вовремя влюблен. Он едва слышно вдохнул воздух распоротой грудью. Но, конечно, она услышала. Обернулась, ослепляя звездами застывших в глазах слез. Посмотрела достаточно долго и пытливо, чтобы он успел мысленно умереть от невыносимого жара за ребрами. Поднял безвольную руку и потянулся к миражу — не меньше — к призрачно светлеющей в темноте коже ее щеки, тянулся до тех пор, пока под пальцами не растеклось робкое тепло, пока не скользнула по середине ладони гладкость кожи и четкие очертания шрама на скуле. — Ты снишься мне? — не отводя глаз, прошептал, осторожно проходя по гладкой коже кончиками пальцев. Гладил, пока не ощутил теплого дыхания на коже в подтверждение, что происходящее — не очередной мучительно прекрасный сон, в котором он бы хотел раствориться. — Нет, — шепнула полутьма, слегка качнув головой. По коже запястья мягкостью скользнули пряди волос. Фигура отделилась от темноты и мягким движением скользнула на кровать, обхватив его осиротевшую без прикосновения ладонь тонкими пальцами. Отвернулась спиной и потянула за ладонь на себя, оборачивая его руку вокруг талии поверх тонкого одеяла. Эрен, не осознав происходящее, послушно повернулся на бок, неосознанно вжимаясь в ее спину грудью. Даже сквозь тонкую ткань одеяла ощутил дурманящее рассудок тепло ее тела и дыхание на пальцах ладони, которую она, обхватив, так и не отпустила, накрыв своей сверху. «Невозможно. Невозможно, чтобы ты позволила», — отчаянно билось в голове, пока несмело зарывался носом в пахнущие травами волосы на ее затылке, жмурился, чтобы держать себя в руках. За ребрами словно все сильнее разгоралось, рождаясь заново из тихо тлевшего долгие годы марева; разрасталось, надавливая изнутри, распирало, жгло невыносимо, отдаваясь дрожащим трепетом под самой кожей. Но лишь бы не заканчивалось. Образ ее запачканного красным лица отразился под сомкнутыми веками. Такая же, как он. Видящая его таким, какой он есть. Сердце забилось быстрее, разгоняя кровь и ужас по венам. «Невозможно. Невозможно, чтобы ты приняла». Машинально стиснул крепче, ощутив прокатившийся волной судорожный вдох прижатого к груди тела. Крепче впились в тыльную сторону ладони тонкие пальцы. Эрен жмурился, кусая щеку изнутри, глубоко вдыхая родной запах волос и кожи. Хоть пропитанный кровью, хоть запахом пирогов, которые пекла мать, хоть гарью, хоть травами — родной, знакомый с детства. Теплый, близкий, долгожданный, вцепившийся в истерзанное нутро. Темнота под веками расцвела ее первой ночью под крышей его дома. Ее дрожащей ладонью, стиснутой его руками, ее слезящимися глазами и его торопливой глупой болтовней, пытавшейся прогнать страх и боль с ее удивительного лица. Ее чудным именем, которое было отчего-то до одури приятно произносить. Расцвело ощущением небывалой ответственности за что-то безумно важное и хрупкое. И вот снова, когда почти сломал это хрупкое, это важное: ее слезящиеся глаза, дрожь ее ладони поверх его. Снова вдвоем в неописуемом кошмаре, который когда-то свел вместе. В том доме, где все началось. Эрен крепче зарылся носом в ее затылок. Лишь бы быть ближе, лишь бы не отпускать, лишь бы не оставить друг друга в гребаном кошмаре. Она готова была сойти с ним даже в ад. Эрен сглотнул налившийся ком в горле, пытаясь сосредоточиться на прижатом к груди робком тепле, проникающем под самую кожу и раздувающем пламя за ребрами. Безотчётно прижался губами то ли к волосам, то ли к коже, не в силах больше цепляться за реальность. «Невозможно. Это всегда была ты. Всегда ты».

Let me never see the sun

And never see your smile

Let us be so dead and so gone

So far away from life

Just close my eyes

Hold me tight

And bury me deep inside your heart

All I ever wanted was you,

My love you…

All I ever wanted is you, my love

You're all I ever wanted, you, oh my love

HIM — «Bury Me Deep Inside Your Heart»