Здесь лапы у елей дрожат на весу

I can't see as I'm facing your pitiful lies

Don't have the strength to carry your heavy load of life

I'm your Christ and I want you

This world's not for us and you know it as well as I do.

I can't see through your eyes, bring your tears on me

I will leave the body for your shoulders you just have to killing

I'm your Christ and I want you

This world's not for us and you know it as well as I do.

HIM - "Sigillum Diaboli".

Апрельский ветер ненавязчивым теплом ложился на оголенную кожу предплечий, зарывался в распущенные волосы и насыщал остывающий предсумеречный воздух душистым ароматом заколосившихся полевых трав. Микаса неторопливо вынимала из глубокой корзины влажное после стирки белье и развешивала на веревке, протянутой между стволом сухого дерева и столбом, оставшимся от ее сгнивших детских качелей. Сама того не замечая, тихо напевала себе под нос песню, которую часто пела мать, качаясь на качелях с ней на коленях. Тогда каждый закат солнца казался невероятным событием, сродни откровению природы. Она до сих пор помнила, как маленькой девочкой с замиранием сердца наблюдала за всполохами огненных языков над чернеющей линией далеких стен. С высоты, в возвышенном умиротворении молчаливых гор и дремучего леса, наблюдать за закатом было лучше всего. А с маминых коленей, когда теплый воздух стремительно обдувал нежное лицо и ерошил волосы, даря ощущение полета, — и того лучше. С наступлением тепла мама часто устраивала подобие пикника: расстилала плед прямо перед домом, пекла пирог и делала лимонад из сушеной мяты и фруктов, найденных на рынке. Почти дотемна рассказывала страшные кайданы и слушала рассказы дочери о приснившихся снах. Увязнув в приятных воспоминаниях, Микаса не сразу сообразила, что так и замерла с зажатой в ладонях наволочкой и застывшей на губах грустной улыбкой. В последнее время все чаще одолевала эта странная тоскливая нежность по ушедшим дням собственного детства. Словно впервые за долгое время она начинала вспоминать свою жизнь до рокового события; жизнь, в которой было место не только боли, крови, смертям и страху, но ласке, мечтам, покою и надежде. Она полжизни пряталась от тех эфемерных воспоминаний о былом счастье, ложно принимая отрицание за силу. Но оказалось, требовалось гораздо больше силы и смелости, чтобы позволить этой памяти жить дальше, осознать, что и счастье было в ее жизни, что оно знакомо ей, хоть и очень смутно, словно сквозь слой полупрозрачной пелены. Осознать свои лишения было тяжелее, чем отрицать важность утерянного. И она, наконец, позволила воспоминаниям струиться зыбкой дымкой, наполняя старую хижину не только призраками смерти и боли, сквозящими в не оттёртых дочиста кровавых пятнах на половицах. Позволила себе принять странное извращенное соседство, проходившее двойной переплетенной нитью сквозь всю жизнь. Этот мир жесток, но в то же время прекрасен. Помимо уродства в нем была и красота, кроме лишений в нем была и нежность; в нем ее основной задачей было убивать, но она смогла и полюбить. Моргнув, Микаса продолжила безмятежно развешивать белье, осторожно разглаживая ладонями влажную ткань. Заходящее солнце клонилось к горизонту, оттеняя черные острые зубья разрушенных стен. Горизонт стал дальше, не как было в детстве; закат не рождал былого трепета в груди, но солнце по-прежнему садилось, как раньше, и было по-прежнему прекрасно в своей безмятежности. Она не до конца понимала, что поспособствовало этому ощущению готовности принять всю боль и красоту прожитой жизни, но именно это чувство заставило с утра, после сбора трав в лесной чаще на заре, загореться желанием привести в порядок сарай. Микаса работала в нем уже почти два года, но так и не догадалась вернуть его в надлежащий вид, в котором поддерживали его отец и мать. Выметала сор, выбросила поломанные и не подлежавшие починке предметы, вымыла начисто окошки и принялась чинить поломанные полки этажерок и течь на крыше. Приподнятое настроение не пропало даже после ссоры с Эреном, который, проснувшись от шума, не оценил ее выбор деятельности. Строго говоря, она бы не назвала это ссорой, ведь возмущался только Эрен и то, по новой привычке, довольно сдержанно. Однако на лице явственно читалось раздражение тем фактом, что Микаса снова решила сама заняться «мужской работой» в сарае, в котором все три месяца не позволяла ему ничего чинить и трогать, выделив лишь место для рассады клубники. Микаса не стала объяснять, что для нее в починке сарая был гораздо больший смысл, чем он, вероятно, вкладывал. Если Эрен все еще воспринимает подобные моменты с позиции затянувшегося детского спора о том, кто сильнее и какая работа женская и мужская, то и тратить время на объяснения смысла не было. Все равно она отвоевала свое право на подобные занятия, и Эрен достаточно быстро ретировался куда подальше, буркнув, что пошел за рыбой. И скорее всего выпустить пар, предполагала Микаса. К шелесту ветра в высокой траве вскоре присоединился ритмичный звук шагов. Микасе и выглядывать из-за прямоугольника простыни не нужно было, чтобы догадаться, что это Эрен. И, судя по поступи, не слишком довольный. Распределяя по веревке одну из его рубашек, чуть повернула голову в сторону шагов. Заходящее солнце поселило в длинных волосах, висящих мокрыми плетьми по сторонам от лица, коричные оттенки; светлая рубашка, порядком промокшая, облепила тело; хмурое лицо созерцало землю, и лишь на мгновение взгляд из-под сведенных бровей мелькнул в сторону Микасы. Недобрый. — Ты нырял за ней? — поинтересовалась Микаса, кивнув на ведро с рыбой в его руке. Проходя мимо, обжег неприкрыто озлобленным взглядом. — Ага, и зубами грыз, — окончание предложения утонуло в лязге резко опущенного на землю ведра. Микаса мельком заглянула в ведро. На дне лежало три рыбы среднего размера. Прикусив щеку, Аккерман покосилась на замершего в нескольких шагах от нее Эрена. На лице застыла непередаваемая смесь злости, смущения и раздражения. Он смотрел куда-то вбок, нервно играя желваками. Того гляди пар пойдет от кожи, и не придется сушить промокшую рубашку, так бесстыдно облепившую напряженные мышцы груди и пресса, что Микасе пришлось поспешно отвести взгляд на оставшееся в корзине платье. — Четыре часа, блять, убил. На это. Ведро снова глухо звякнуло, когда Эрен пнул «это» носком ботинка, глядя так, словно в ведре было по меньшей мере тухлое мясо титана. Не дожидаясь дальнейших комментариев, быстрым шагом прошел к хижине и звучно хлопнул дверью. Микаса прикрыла глаза, шумно выдохнув и оставив руки на влажной ткани развешенного платья. У нее тоже бывали эти тяжелые дни привыкания к новой жизни. Если и ей было тяжело, то чего это стоило Эрену с его неуемной натурой. Если у Микасы был вполне длительный опыт жизни в лесной хижине с родителями, то для Эрена все это было чуждо, не говоря уже об отсутствии необходимости вести мирской быт в течение последних десяти лет. Даже в Либерио его существование явно было больше похоже на времена разведки, а теперь мирная жизнь обрушилась на голову, обнажая отсутствие каких-либо навыков для ее ведения. Возможно, и душой и телом он все еще оставался солдатом куда больше, чем она сама. Но никто больше не мог бы направить его в новое русло, помочь свыкнуться с новой реальностью. Может быть, на время забыть о гордости и просто сдержанно направлять? Ей приходилось тяжело в первый год, рядом не было никого, кроме Леви. Будет правильнее, если она поддержит хотя бы в этом. Вздохнув, Микаса подхватила пустую корзину и прошла в хижину. Эрен, замерший за столом и все еще хмурый, одарил коротким взглядом искоса. Мокрая рубашка покоилась на спинке соседнего стула, между пальцев дымилась сигарета, нога нервно дергалась. — Можно пожарить на костре, — подойдя ближе и стараясь не акцентировать внимание ни на чем ниже его лица, Микаса взяла со стула рубашку, чтобы развесить на веревке. — К ужину как раз сойдет. На улице посидим, пока тепло. Взгляд зеленых глаз замер на ней, не становясь довольнее. Однако постепенно на лице проступило выражение смирения, слегка смягчая заострившиеся черты. Он кивнул, поспешно сделав последнюю затяжку, и вдавил окурок в дно банки. — Дров наколем только, — направляясь к выходу, бросила Микаса. — Не наколем, а наколю, — твердо поправил Эрен, выходя следом. Аккерман не стала спорить, решив, что лучше не накалять его лишний раз. Хотя перспектива лицезреть обнаженный торс отнюдь не радовала, заливая жаром щеки. Просить его надеть рубашку было бы, вероятно, уже чересчур. Микаса забрала ведро с рыбой и вернулась обратно в хижину, не оглянувшись на начавшего махать топором Эрена. Уже внутри, отбиваясь от поползновений вечно голодной кошки, принялась потрошить вымытую рыбу, припоминая, как ловко это делала Ханджи на одной из вылазок. Тогда она запекала ее в глине, прикопав под костром. На губах проступила легкая улыбка, пока руки набивали туши рыб душистыми травами и специями. И снова это чувство. Вылазки за стены всегда значили одно — титаны, сражения, смерти. Но даже в таком беспросветном мраке нашлась Ханджи, которая, видя понурые лица разведчиков, с присущей ей живостью и энергичностью принималась обучать азам дикой кулинарии. И ведь запало в память. И Эрен, который, судя по частым хлестким ударам топора, вознамерился вырубить весь лес, наверняка помнил этот эпизод. Уложив рыбу на широкую тарелку, Микаса толкнула дверь хижины. Взгляд мгновенно упал на уже набранную откуда-то с реки глину в ведре. Затем скользнул по косой траектории к фигуре поодаль, замершей, чтобы спустя пару секунд снова с силой рубануть по полену. Некоторое время Микаса, сжавшись, словно это могло скрыть ее подглядывания, наблюдала, как сходятся и расходятся широкие плечи и выпукло перекатываются мышцы под смугловатой кожей крепкой спины. Несмотря на отсутствие сражений, он умудрился не потерять былую форму, которая стала еще заметнее из-за остаточной худобы, сделавшей тело более поджарым. Микаса не знала, дело ли в оставшейся силе титана или же в частых тренировках, которыми Эрен периодически гонял себя то в лесу, то в ее отсутствие в хижине. Осознав, что неприлично долго пялится на проступившие ямочки на его пояснице, Микаса тихо прочистила горло и, подхватив ведро глины, уверенно двинулась к столу. Мягкая глина достаточно легко ложилась на скользкие рыбьи бока, укрывая поблескивающую чешую плотным бурым слоем. Удары топора вскоре стихли, вынудив Микасу покоситься на приличную груду дров неподалеку от стола. Взгляд машинально скользнул выше, мгновенно теряясь на влажной коже живота. Выпуклые косые мышцы явственно проступали от каждого вдоха, пока Эрен утирал лицо полотенцем. И ниже, по линии пресса, которого отчего-то захотелось коснуться, к уходящей под край брюк дорожке темных волос. «Блять», — Микаса резко отвела взгляд, проклиная свое взрослое тело и его глупые желания. Стремительно подхватив охапку дров и рыбу, Микаса быстрым шагом понеслась на задний двор хижины, чтобы развести костер. Чересчур резко сбросив их на траву, замерла, понимая, что для начала стоит прикопать рыбу. Когда вернулась обратно с садовым совком, Эрен уже ждал на месте и одарил ее скептическим взглядом, стоило подойти. Присев на корточки, Микаса принялась выкапывать неглубокую яму и уже хотела уложить рыбу, когда Эрен сжал ее плечо, заставив вздрогнуть. — Я сделаю все. Иди. — Да я и сама могу, так быстрее. Тем более, ты наверняка устал… — Я тебе сказал, что устал? — в голосе засквозило вернувшееся раздражение. Микаса распрямилась, оказываясь напротив него, но все еще ниже. Недовольно поглядела в недобро сузившиеся зеленые глаза. — Ты никогда так не говоришь. — Значит, и лезть не надо. — Лезть? — Микаса округлила глаза. — Я не хуже тебя с этим справлюсь. Так быстрее будет. — Ты торопишься куда-то? — Нет, но… — Вот и помолчи, — он отвернулся, чтобы взять тарелку с рыбой. — Иди лучше своим делом займись, травами, цветочками, а это оставь мне. Злость прошила с головы до ног. Микаса поперхнулась возмущенным вдохом и раньше, чем смогла сообразить, ощутимо шлепнула ладонью по твердой мышце груди. Эрен удивленно обернулся. — Сам, блять, помолчи. Ты не забылся? — Микаса подалась вперед, со злостью защищая свою попранную гордость. — Я тут спокойно справлялась со всем и до твоего появления. И с цветочками ебаными, и с починкой всего, и с охотой, — на лице Эрена мелькнула горечь, быстро сменившаяся сдерживаемой злостью. — Даже не вздумай указывать мне, где мое место и что мне делать в моем доме! — Я не это имел в виду, — напряженно процедил он сквозь зубы. — Я, блять, не знаю уже, что ты имеешь в виду. Я уже говорила: не нравится что-то — пиздуй к ебене матери куда хочешь и указывай сколько влезет. Никто не держит. Распалившись, Микаса не заметила, как ладони снова уперлись ему в грудь в попытке толкнуть, но с места он не шелохнулся. Тяжелый взгляд пригвоздил к месту, обжигая плещущейся на дне яростью. Словно что-то подобное уже видела тогда, в ресторане, когда он избивал Армина на ее глазах, а она ни черта не могла сделать. По коже скатился холод. Отшатнулась на шаг назад. Что же это, наказывает его за собственное же бездействие и безвольность в прошлом? Чуть побледневший Эрен медленно втянул носом воздух и прикрыл глаза, поворачиваясь к ней боком. От сдерживаемой злости его слегка потряхивало, но он лишь сжал пальцами переносицу, опустив голову. Так ничего и не сказал, хотя Микаса ожидала, что он как минимум наорет, если не придушит. — Если хочешь, делай сам, хорошо, — спокойнее произнесла Микаса, не рискуя подходить к нему. Наверняка уже раз сто успел пожалеть, что вообще приехал. Возможно, она и перегибала палку, но и виноватой себя не чувствовала. Не стоит ему думать, что сделал ей огромное одолжение, явившись спустя год вранья да полтора года своей новой жизни и нового гребаного вранья. Эрен, наконец, длинно выдохнул и с явственным напряжением от едва сдерживаемой ярости низко спросил: — Ты не будешь так любезна оставить меня, пока все не готово? — Буду, — тихо буркнула Микаса и направилась обратно к дому.

***

Should've known how hard it is to stop tearing each other apart

Separating souls entwined in all these labyrinthine lies

I am dead to you, a shadow doomed

My love, forever in the dark

And of all unthruth, the truest is you

Too close to my heart

This emptiness I've made my home

Embracing memories of dreams long gone

One last caress from the corpse of love

Is all I want underneath the cyanide sun...

HIM - "Cyanide Sun".

На город уже успели опуститься сизые весенние сумерки, когда готовая рыба и запечённый картофель расположились на уличном столе меж двух зажженных керосинок. В зарослях бурьяна на дне склона застрекотали ночные насекомые. Неспящие мушки, отсвечивая быстрыми крыльями, вились над дрожащими язычками пламени. Теплый апрельский вечер можно было бы даже посчитать весьма романтичным, если бы не напряженное молчание, нарушаемое тихим скрипом вилок по поверхности тарелок. Микаса оторвала неуверенный взгляд от своей порции рыбы в душистых травах. Ожидая окончания готовки в хижине за шитьем, успела догадаться, что слегка перегнула с грубостью. Эрен не смотрел на нее, уткнувшись задумчивым пустым взглядом в тарелку, и без аппетита расправлялся со своей порцией. Микаса неловко потянулась к стакану с вином, отметив, что к своему Эрен едва притронулся. Терпкая ежевика прохладным комом скользнула по горлу, не подарив ожидаемого облегчения. — На следующей неделе постараюсь на работу устроиться, — вдруг подал голос Эрен, не поднимая взгляда. Наколотый на вилку кусочек рыбы замер, не дойдя до приоткрытых губ. Микаса удивленно подняла брови, отложив вилку. — Зачем? У нас достаточно денег. Эрен, наконец, обратил на нее долгий напряженный взгляд. — Это не из-за денег. — Тогда зачем? — монотонно повторила Микаса, неконтролируемо сжав пальцы под столом. Эрен шумно выдохнул и чуть распрямился, отодвинувшись от стола. В ладони тускло блеснул ребристый стакан, из которого он сделал глоток и с глухим стуком отставил обратно. — В быту я тебе, очевидно, не слишком нужен. Все это, — он обвел рукой холм и хижину, — я сюда немного не вписываюсь. «Неужели уйти собрался?» — против воли пальцы на подоле длинной юбки сжались сильнее. — А быть и дальше идиотом, который натягивает сову на одно место, я не хочу. Видимо, твою тоску по миру с титанами я разделяю. И это самое глупое, — Эрен безрадостно усмехнулся. — Там я представлял пользу и важность, нужен был. А сейчас время другое: тут я ни мужчиной быть не могу, каким мать воспитывала, без того, чтоб тебя не раздражать, ни места себе найти, чтоб под ногами не болтаться. Так что лучше поработать. И тебе меньше беситься придется от моего присутствия. Под конец своей речи он вернул на нее прямой немигающий взгляд. Под ним Микаса сделала очередной глоток из своего стакана, ощутив прилив какой-то нервозности. — Если думаешь, что важность измеряется пользой в быту, то ты действительно идиот. Она уставилась в линии длинных разветвляющихся борозд в древесине столешницы. Поселившаяся в мозгу мысль, что он может заработать денег и уйти, чтобы не отравлять им обоим существование, грызла назойливым червем. Не должно ли ей быть все равно? Пусть идет. — Тогда могу я задать один вопрос? — тихий голос вывел из омута собственных размышлений, заставляя поднять взгляд, чтобы встретиться с глядящими на нее темно-зелеными глазами. Выражение его лица смягчилось, приобрело едва ли не смущенные печальные черты, знакомые ей с детства. — Только максимально честно. Без увиливаний и двусмысленностей. Микаса кивнула. Эрен долго вглядывался в нее внимательным взглядом, прежде чем хрипло выдохнуть: — Ты ненавидишь меня? Микаса вскинула брови, невольно округлив глаза. Вот и оно. Разговор, который они откладывали, казалось, целую вечность. И он, как обычно, понял все неправильно. — Ненавижу? — Ты в любом случае имеешь на это полное право… после всего. Но если это действительно так, я бы хотел знать точно, потому что… — Эрен снова замолчал, прикрыв глаза и устало потерев лоб. — Я не понимаю. Ты пустила меня в свой дом, позволила остаться, но с первого дня смотришь так… Если бы у тебя была возможность замораживать взглядом, я бы давно стал ледяной глыбой. Я такого за тобой не помню, и… не понимаю, зачем ты меня терпишь, если ненависть так сильна. Микаса длинно выдохнула, обдумывая сказанное. Кивнула, снова взявшись за стакан. — Значит, правдивый ответ, — протянула она, вглядываясь в плещущиеся на дне темно-фиолетовые остатки вина. — А ты уверен, что он тебя порадует? — Не порадует, — уверенно кивнул Эрен, — но я постараюсь принять любой. Микаса поджала губы. Одним глотком осушила стакан и, отставив его, подняла взгляд на Эрена. — Нет, я не ненавижу тебя. Все гораздо сложнее, — на подернутом бронзовым свечением лице мелькнула тревога. — Ненависть — это очень сильное и сложное чувство. Вроде даже говорят, что это другая сторона любви. Чтобы испытывать такие сложные чувства, нужно как минимум обладать способностью чувствовать хоть что-то. Я эту способность, честно говоря, утратила за последний год, — призналась Микаса, не дрогнув голосом. На лице Эрена явственно читалось смятение и напряжение. — Поэтому нет, я не ненавижу. Я просто ничего не чувствую, кроме пустоты и редкого раздражения. О разыгравшемся в последнее время вожделении решила не упоминать. Взгляд Эрена, направленный куда-то сквозь темную столешницу, нельзя было прочесть. На красивом лице явственно отражалась борьба то ли с собственными эмоциями, то ли с нахлынувшими воспоминаниями. От них Микаса и сама не смогла удержаться, вдруг ощутив себя снова сидящей за столом ресторана Николо, но в этот раз на месте Эрена. Ощутила долгожданную возможность ответить на задевшие ее два года назад слова, заставившие усомниться во всех своих чувствах и убеждениях относительно себя. Он назвал ее рабыней. И пусть это было произнесено с тайным умыслом, жестокие слова оставили свой отпечаток, ибо ощущались слишком правдоподобно. — Я позволила остаться, потому что ты не чужой мне человек и идти тебе было некуда. Больше никакой причины здесь нет, — ровным голосом продолжила Микаса, не отрывая взгляда от его скрытого полутенью лица. — И ничего удивительного в этом нет. Я всю жизнь смотрела на тебя влюбленными глазами. Ты это прекрасно видел, но ушел, напоследок любезно объяснив, что мои чувства — лишь рабская привязанность слуги к своему господину, — Эрен шумно выдохнул, прикрывая глаза, опираясь лбом о кулак. — Врал мне, вынудил убить тебя, самое дорогое, что у меня было, затем снова врал, воскрес и… — Микаса, увлекшись, сделала глубокий вдох, чтобы самой не сорваться на лишние эмоции. — Я понимаю, что у всего этого была цель. И ты ее добился. Но как опытный воин ты должен понимать, что если от человека долго отрезать по кусочку, в конце концов умереть он может от болевого шока. Такую цену заплатила я. На секунду показалось, что широкие напряженные плечи вздрогнули. Эрен потер лицо ладонями, зажмурившись, явно не зная, куда себя день от затопившего изнутри омерзения к происходящему. На мгновение, увидев, словно в приоткрывшихся темно-зеленых глазах влажно блеснуло, Микаса ощутила легкий укол сожаления за свои слова и его состояние. Однако достаточно быстро справилась с ним. Она жалела Эрена бесчисленное количество раз в прошлой жизни, ставила его чувства превыше своих так долго, что в итоге сама лишилась способности чувствовать что-либо. — Я, — голос его прозвучал хрипло и чуть сдавленно, — сожалею, что так обошелся с тобой. — Я знаю, Эрен, — мягко кивнула она, чуть нагнувшись над столом, чтобы заглянуть в его глаза. — Но я уже не стану прежней. Мы оба не станем. Поэтому я с самого начала предлагала тебе уйти и не буду держать, если решишь это сделать сейчас. Если ты не можешь находиться здесь, когда я больше не гляжу полным обожания взглядом и не ловлю каждое слово с рабской преданностью… — Микаса, прошу, — он покачал головой, морщась. — Я лгал. Ты не… — Я знаю, что я не, — оборвала она. — Но ты сказал это тогда. И тогда ты был прав. Но мы смогли друг друга освободить. Поэтому я сама решила, что могу позволить тебе остаться и ничего не ждать. А ты можешь сам решить, остаться или уйти. Ты свободен, я не буду удерживать, — слабая улыбка чуть тронула губы от осознания горькой легкости, с которой давались такие непривычные слова. — И когда уйдешь, я больше не умру от болевого шока. — Я не уйду, — темно-зеленые глаза вдруг уставились на нее, обжигая на мгновение вспыхнувшим на самом дне огнем, которого она не видела очень давно. Микаса тихо хмыкнула и поднялась с места, намереваясь уйти в дом с прохладной влажности постепенно наступавшей ночи. — Это лишь вопрос времени, — остывшее дно тарелки гладко легло на ладонь, когда Микаса подняла свою посуду со стола и, окинув взглядом едва различимый сонный город у подножия, развернулась к дому. — И я еще поборюсь за тебя. Замерла. Показалось, что ослышалась, и пропитанный горькой усмешкой низкий голос прозвучал лишь в ее голове. Микаса обернулась, мгновенно встречаясь взглядом с позабытой решимостью, обосновавшейся среди темной зелени его глаз, направленных прямо на нее, прожигающих, беспощадных в своей откровенности. Сквозь губы выпал тихий смешок. Микаса снисходительно покачала головой. — Зря потратишь время. Густая трава влажно шуршала голубоватыми бусинами росы под неторопливыми шагами, несшими ее к двери хижины сквозь спасительный полумрак, пропитанный терпким запахом костра и душистых трав с зазеленевших лугов. В ногах, как и во всем теле, ощущалась непривычная легкость, словно пудовый камень, наконец, скатился с плеч. Сердце же, стиснутое в клетке ребер, забилось до омерзительного быстро. Но он об этом никогда не узнает… Эрен сдержал слово. Уже в конце следующей недели, вернувшись с рыночной площади поздно вечером и не застав его дома, Микаса обнаружила лаконичную записку: «Ушел валить лес». Только на следующий день, вернувшись практически на рассвете, Эрен пояснил, что нашел себе работу в команде лесорубов, занимавшихся валкой леса в необжитой области к югу от Сигансины, а также строительством жилых бараков для оставшихся без крова жителей. Микаса слушала молча, уткнувшись взглядом в чашку чая, не особо понимая, что ощущает. Эрен сказал, что при хорошей погоде, пригодной для валки и строительства, может отсутствовать дома от трех дней до недели, учитывая время на дорогу. Это значило, что она снова частично заживет одна. Значило, что перестанут так часто пересекаться, а может и вовсе не будут друг друга видеть из-за плотных графиков. Показалось, это было хорошей новостью. На следующее утро, развешивая белье около хижины, Микаса только кивнула на прощание уходившему Эрену, показательно отвернувшись. Обещала же, что больше не будет смотреть ему вслед. И, судя по учтивому поклону и насмешливому «до свидания, Микаса» в спину, Эрен предпочел смириться с ее упрямством. Первое время он уходил лишь каждые двое суток. Ночами, а порой и под утро, тихий скрип половиц под его шагами и шорох вырывали Микасу из чуткого сна. Он возвращался усталый, тенью тихо проходил к раскладушке и падал на горизонтальную поверхность, не всегда раздеваясь при этом. Аккерман оставалось только вести себя потише до выхода из дома, хотя спал Эрен после интенсивной физической работы как убитый. Просыпался порой только под вечер, ужинал и молча пялился в одну точку. Разговаривать стали еще меньше. Микаса проводила вечера в сарае, занимаясь собранными в лесу травами, либо тихо читала или шила в хижине, поглядывая на молчаливого Эрена и про себя отмечая, что отрастающая щетина накинула ему лет пять возраста. А может, дело было в усталом взгляде. Она не сильно углублялась. К концу апреля в хижине едва ли не каждые двое суток начали появляться свежие букеты луговых цветов, запах которых будил Микасу по утрам. Судя по их виду, собирал по пути с работы не первые попавшиеся. Причесываясь по утру, она нервно кусала щеку, поглядывая на бесстыдное цветастое буйство на столе. Украдкой кидала взгляды на Эрена, сосредоточенно глядящего в зеркало и орудующего клинковой бритвой над своей щетиной. По-прежнему был молчалив. Но и чертовы цветы таскал исправно. Ну и что? Не дарил же, просто приносил в дом, в котором так же жил. По-прежнему старался заниматься хозяйством в дни, когда не уходил в леса. Пару раз за ужином даже ожил и рассказал о случаях на работе, когда кого-то чуть не придавило деревом. Микаса сдержанно улыбалась, не зная, куда себя день от нарастающего с каждым днем напряжения, а ночами долго вглядывалась в полутьму в попытке разглядеть его лицо и понять, отчего что-то продолжает гложеть изнутри. Ведь со всем разобрались. Затем Эрен ушел на неделю. Первый месяц его работы заканчивался, что совпало с постройкой первой партии бараков для беженцев, чему благоволил теплая и сухая погода начала мая. Тогда Микаса осознала, что отвыкла жить в полном одиночестве. Странным образом все страхи и пугающие мысли вырвались наружу, стоило Эрену исчезнуть. По ночам снова начали посещать видения о его смерти от разящего клинка, мелькало бледное лицо окоченевшей Саши, обугленный труп Ханджи и потопленный в крови остров, укрытый изрубленными телами бывших товарищей, вставших на пути. Чертов шарф удушливо стягивал шею фантомной болью, когда она в ужасе просыпалась и впотьмах неслась отмывать руки от въевшейся в кожу крови. Снова мерещилась костистая тень смертоносного титана, слышались крики и удушливый запах раскалившей воздух копоти. Проснувшись в слезах, поймала себя на мысли, что все события последних шести месяцев — лишь бред ее больного воображения, и Эрен никогда не возвращался. В пятую ночь наедине с собой глядела в потолок, пытаясь отдышаться после очередного кошмара. Злилась. Корила себя, слабую, что стоило Йегеру вернуться, вся выдержка затрещала по швам; ругала его за то, что снова вернулся и перевернул едва стабилизировавшуюся жизнь с ног на голову; торговалась с собой, не позволяя подняться с постели и взять одну из его рубашек, чтобы хотя бы призрачно ощутить присутствие и мнимую защищенность. Но тогда бы это значило проиграть самой себе. Это значило бы признать, что та болезненная связь все еще жива, что не удалось вырвать с корнем привязанность, что жива еще в ней и та маленькая девочка, которая посчитала одного мальчика всей своей семьей и домом, в который не проникнут ни чудовища, ни сама смерть. Только того мальчика больше не существовало, он стал другим. Микаса довела себя до исступления, сжимая ладонями простынь до боли в пальцах. Но ведь была не только боль. В этом ужасном мире была и красота. В их истории помимо лжи, разлук и недосказанности, была и любовь. Признать то, что гложело изнутри, оказалось самым сложным. Выбраться и кокона спасительной уверенности, что то была не любовь, а лишь страх очередной потери, лишь рабское обожание из-за инстинктов, лишь нездоровая привязанность. Сознаться самой себе, что любила его, нескладного, крикливого, вечно раздраженного и отталкивающего, угрюмого и недоступного. Любила, но потеряла, так и не узнав, каково это — быть любимой в ответ. Леви, у которого Микаса проводила несколько вечеров той недели, утверждал, что подобный шквал кошмаров и ужаса нормален. Чем ближе время подходило к дате травмировавших событий, тем сильнее обострялись реакции. Он говорил, что это что-то вроде фантомных болей в месте, где когда-то была живая конечность. Микаса думала, что фантомные боли в ее груди как-то связаны с тем, что раньше в зияющей зарубцевавшейся пустоте за ребрами что-то было, и это что-то начало напоминать о себе. Эрен вернулся за полночь в конце недели, но Микаса, измученная бессонницей, проснулась только к полудню. Долго проклинала себя последними словами, когда под внимательным взглядом зеленых глаз унеслась за дверь шкафа снимать с обнаженного тела одну из рубашек Эрена, которую тот, без сомнения, заметил. К счастью, комментировать не стал. Только оставил на столе вырученные деньги, сказав решить самой, как их распределить. Уже на пороге, собираясь на рынок, добавил, что завтра заглянет Армин, накануне вернувшийся на остров с докладом. Возможность встретить Армина радовала, но раздражения отнюдь не умаляла. Эрен бесил своим отстраненным спокойствием; своими гребаными цветами; своими деньгами, которые, вопреки ее ожиданиям, не потратил на поиск нового жилья и не ушел в очередной раз; своим тактичным молчанием по поводу рубашки, из-за которого Микаса никак не могла оправдаться или саркастично пошутить, хотя даже остроумный ответ придумала. Потому и подготовка к визиту Армина шла в напряженной атмосфере. Скинув на Эрена часть готовки, Микаса убирала дом, то и дело кидая озлобленные взгляды в сторону спокойного лица Йегера. В сторону высоких скул, собранных в высокий узел волос, сосредоточенно глядящих в чан с варевом зеленых глаз, уверенно держащих нож пальцев. Она с тревогой поняла, что никак не может вернуть свое равнодушие первых месяцев по отношению к нему. Даже постоянное чувство раздражения в его присутствии уже давало повод для опасений. Улучив момент, пока Эрена не было дома, отстраненно терла кожу мыльной мочалкой, испытывая противную нервнозность. Армин наверняка заметит, что происходит между двумя жителями хижины. Дай бог, хватит такта не заводить разговор на эту тему и не проводить беседы по поводу основ человеческого общения, как он любит это делать. Молилась, чтоб он не начал со своей мальчишеской непосредственностью посылать двусмысленные взгляды и намеки; чтоб не пришлось краснеть и извиваться. И чтоб не дай бог не начал попытки примирить их. В ту ночь Микаса демонстративно натянула свою ночную рубашку и сразу повернулась спиной к Эрену, так ничего и не ответив на тихое «спокойной ночи, Микаса».

***

— Чью-чью кровь ввел?! — Армин чуть было не выплюнул только что сделанный глоток вина, округлив глаза после признания Эрена. — А это вообще безопасно? Ну в смысле… Ты ведь все еще титан. — Ну я догадался, наверное, все изучить, — Эрен закатил глаза. — Я же не полный идиот. — Спорное утверждение… — хмыкнула Микаса, ставя перед Армином чистую тарелку для кекса. Возвращаясь на свое место напротив Эрена, поймала его раздраженный взгляд, тут же, впрочем, сменившийся легкой ухмылкой, тронувшей губы. — Ну Микасе, по крайней мере, точно не о чем переживать. Говорят, зараза к заразе не липнет, — конец фразы утонул с болезненном шипении, когда Микаса с чувством пнула его ногу под столом носком сапога. Армин расхохотался, мигом оборвав едва завязавшийся напряженный зрительный контакт друзей. Покачивая головой, сделал еще глоток вина и с энтузиазмом воткнул вилку в отрезанный кусок кекса. Микаса с запоздалым удивлением отметила, что Армин ведет себя иначе, не как в другие их встречи. Теперь казалось, словно с его плеч упал тяжелый валун и позволил ему дышать, улыбаться и смеяться в полную силу, а не лишь наполовину. В углу комнаты ненавязчиво напевал хриплый грудной голос женщины на пластинке, которую Армин привез с материка. Арлерт прибыл в Сигансину около трех часов назад после визита к Хистории, и, едва войдя в хижину в сопровождении Эрена, с лихорадочной радостью принялся кружить в объятьях Микасу, едва успевшую накрасить губы. Затем так же крепко, обхватив обоих друзей за шеи, притянул к себе, сотрясаясь от несдержанного счастливого смеха. Искренняя радость друга сумел рассеять даже хмурое марево раздражения Микасы, которая на секунду словно забыла, что они пережили. Казалось, что все было, как прежде: они снова втроем, снова обсуждают очередную игру. Разве что теперь они играют не в рыцарей и чудовищ, а во взрослых, которые обсуждают других взрослых и пьют пряное вино, которое Армин пер через весь материк. В какой-то момент, когда Армин рассказывал про предприимчивых торговцев Ближневосточного, которые умудрились впарить Жану верблюда для передвижения по их стране, Микаса настолько забылась, что не заметила, как по-детски качает ногой под столом в такт песне и улыбается во все губы. Впервые за долгое время все было почти, как нужно, в этом вакуумном пузыре смеха, пряного хмеля, музыки и детских воспоминаний. Главное, подольше не думать, не пропускать внутрь чертовы фантомные боли. Взгляд как назло скользнул на шрам, белеющий над воротом черной рубахи, а затем провалился в темную зелень глаз. — Я почему-то сразу вспомнил, как Эрен в восемь лет деньги зарабатывал. Помнишь? — вдруг подал голос Армин, прожевав пару кусков кекса. Эрен прикрыл глаза, чуть смущенно усмехаясь, и оперся щекой о кулак. — Мы собирали стеклянные бутылки на улице, потом Эрен тайком переливал в них медицинский спирт Гриши, а в склянки заливал простую воду. Микаса недоуменно приподняла бровь. — Зачем это? — Потому что в Сигансине тогда была куча нищих алкашей, — подхватил Эрен, улыбаясь воспоминаниям. — И мы им продавали по дешевке. Армин расхохотался, стукнув ладонью по колену. — Ты воровал у отца? — с сомнением уточнила Микаса, покосившись на Эрена. — Не воровал, а преобразовывал в прибыль. Мне нужны были деньги на подарок Армину. — Да! — живо закивал Армин. — Ты мне тогда подарил крутейшие краски и альбом для рисования. А на остаток денег так нажрались пирожных, что вдохнуть не могли. Микаса покачала головой, тихо рассмеявшись. Открыв глаза, мгновенно перехватила направленный на нее нечитаемый взгляд Эрена, скользнувший по фигуре, запрятанной в недавно купленное на рынке темно-коричневое платье. Микаса машинально выпрямилась, пряча под стол обнаженные коротким подолом ноги. — А Хельгу помнишь? — вдруг вспомнил Эрен, обернувшись на Армина. Арлерт на мгновение задумался, затем прыснул и закивал, жмурясь. — Что за Хельга? — поинтересовалась Микаса, снова слыша что-то, в чем не участвовала. — Первая любовь Армина, — усмехнулся Эрен, тут же получив тычок локтем от друга. — Иди ты! Это вообще ты виноват. Ты ее видела на самом деле, — обратился он к Микасе, — блондинка, низенькая. В общем, мы с ней жили рядом, я ей нравился, но она робкая была — с ума сойдешь. А батя ее работал в пекарне. В общем, Эрен наплел Хельге, что организует ей свидание со мной, если она сможет незаметно давать нам свежий хлеб с батиной работы. Пришлось ходить на свидания каждую неделю, зато были свежатиной обеспечены целый месяц. — Как она тебя называла? — Эрен щелкнул пару раз пальцами, наморщив лоб. Армин рассмеялся в прижатые к покрасневшему лицу ладони. — Пряничек. — Боже, — страдальчески протянул Эрен в ладони. — Ходить за вами и слушать ее бред — вот, что было пыткой. — А потом мы просто сказали, что у нас теперь новая подружка, которая сама может хоть мешок хлеба добыть, — закончил Армин. — Случайно вплели тебя в историю. Микаса свела брови, пытаясь вспомнить что-то похожее на услышанную байку. — Это не та в голубом сарафане, которая постоянно на меня фыркала на рынке? — Она, она, — кивнул Эрен. — Жестоко, — резюмировала Микаса, глотнув из стакана. Армин снова рассмеялся, жмурясь. — Это еще не жестоко. Эрен тебе не рассказывал про Хьюго? — Йегер закатил глаза, красноречиво ткнув Армина локтем. Арлерт только сильнее заулыбался, блестя хмельными глазами. — Помнишь его? — Тот очаровательный парнишка с рыжими кудрями? — деланно захлопала ресницами Микаса, сложив замок ладоней под подбородком. Армин кивнул. — На него же все девчонки заглядывались. И пел как ангел. — Ну вот, — Армин хитро покосился на покачавшего головой Эрена, — ты же ему нравилась. А он сдуру возьми и скажи это при Эрене, когда мы по заброшкам лазили, — Микаса удивленно округлила глаза, воскрешая в памяти образ голубоглазого мальчишки. — Он решил, что вы с Эреном типа сводные брат и сестра, просил его записочки любовные тебе передавать, потому что сам боялся. — А я ни одной не получила, — кивнула Микаса, косясь на смущенно поджавшего губы Эрена, в чьих глазах, однако, плескалось веселье. — Да, почтальон так себе оказался, — закивал Армин. — Это еще что. Хьюго ждал, ждал, решил, что надо действовать и самому к тебе подходить. Тут Эрен и спохватился. Мы ему такое письмо от твоего имени накатали, бо-оже, — Армин покраснел, пряча лицо в ладонях. — В общем, отбили всякую охоту заговаривать с тобой. Микаса выразительно посмотрела на Эрена, изо всех сил старавшегося не засмеяться и прячущего улыбку за поднятым к губам стаканом. Она смутно помнила те детские беззаботные, насколько можно так их назвать, дни незадолго до нападения титанов. Эрен и Армин тогда вели себя очень странно, постоянно многозначительно переглядывались и предлагали гулять подальше от центра, где часто собирались городские дети. — Как жаль, — вздохнула Микаса. — Ну, может еще не поздно. Пойду к нему, объясню всю ситуацию, он поймет. Заживем с ним долго и счастливо. — Поздно, — коротко выдохнул Эрен уже без улыбки и намека на смех, чем привлек внимание к своему посерьезневшему лицу. — Его дом обломком стены раздавило. В повисшей тишине зашипела пластинка, переключилась следующая песня. Микаса бесцветно посмотрела перед собой, прикусив губу от гнетущего ощущения внутри. Эрен не уточнил, в какой именно момент времени это произошло, но и большого значения это не имело. Важно было лишь то, что от их общего прошлого остались только чертовы обломки да оборванные связующие нити. Забытые образы детства всплывали в мыслях, причиняя все те же пресловутые фантомные боли. Микаса поднялась с места, чуть скрипнув стулом, и прошла к печи, чтобы вскипятить воду для чая, о котором, однако, никто не просил. — А Эрен никому не нравился в детстве? — обернувшись на Армина, спросила Микаса через плечо, чтобы вернуть разговор в русло бессмысленной болтовни. — Чтобы со мной справиться, нужен редкий характер, — вместо него хмыкнул Эрен. — Ой, это да, — закивал Армин, — не зря Жан тогда сказал, что единственная женщина, способная тебя… — Да! Тетя Карла просто удивительного терпения женщиной была, — излишне громко перебила Микаса, возвращаясь на место с чайными чашками. От ее внимания не укрылось, как Армин украдкой переглянулся с Эреном, многозначительно поджав губы. Лучше пусть молчит и думает, что хочет. Микаса шумно вздохнула, подливая себе вина в опустевший стакан. — Энни вот не признается, что влюбилась в меня с первого взгляда, — с притворной грустью протянул Армин, подперев ладонью щеку. — Колись, Микаса, вы же наверняка парней обсуждали в годы службы. — Вас никто не обсуждал, — хмыкнула Микаса. — Да и я больше свободное время на тренировки тратила, чем на участие в таких разговорах. — Обалдеть, — досадливо выдохнул Армин, переглядываясь с тихо рассмеявшимся Эреном. — Саша, помню, говорила, что Шадис весьма горяч, — парни синхронно поморщились. — А так популярностью вы не пользовались. Ты казался слишком робким, — кивнула она Армину, шумно вздохнувшему, — а ты… ну сам знаешь, — Эрен усмехнулся, перехватив ее взгляд. Микаса мельком вспомнила, как девчонки обсуждали Эрена по вечерам и всегда приходили к общему выводу, что смазливая мордашка не могла перевесить его отвратительный характер и излишнюю одержимость титанами. — Так необычно, — вдруг снова заговорил Армин, более тихим и мягким голосом, глядя куда-то перед собой. — Сидим как взрослые. Обсуждаем всякое. Будто все так, как должно быть. Хотя без кошмаров было бы лучше. Ему не ответили. Микаса принялась задумчиво водить кончиком пальца по краю стакана, не отрывая взгляда от темно-фиолетового содержимого. В тишине снова зашуршала иголка проигрывателя. Во всю пасть мяукнула проснувшаяся Саша, и Эрен поднялся с места, чтобы наложить ей еды. Микаса лениво отломила кусочек кекса, вслушиваясь в заигравшую снова музыку. Армин защелкал пальцами, вскочив на ноги. — Хорош хандрить, подъем, — Аккерман с набитыми щеками перевела взгляд на протянутую ладонь Армина и закачала головой, указывая на тарелку. Арлерт закатил глаза и, не дожидаясь, потянул ее за руку, вынуждая подняться. — Потом, давай! — Армин! — сдавленно засмеялась Микаса, когда он живо закружил ее в танце, расположив ладонь на спине. Затем начал выдавать какие-то нелепые энергичные пируэты всеми конечностями, усиливая приступ смеха. Попыталась подхватить волну его причудливого танца, покачивая бедрами и изящно водя руками по воздуху, пока Армин описывал круги вокруг нее. Хмель, ударивший в голову, растекся по всему телу, делая движения более раскованными, а настроение более смешливым. Словно с плеч упал пудовый камень, развязались тесные путы, и захотелось обнять весь мир, но руки сошлись только на плечах нелепо скачущего Армина, тут же принявшегося кружить ее из стороны в сторону. Микаса уже не помнила, когда ощущала подобное чувство облегчения за всю свою жизнь. Наверное, в последний раз так было, когда, узнав о смерти Эрена в пасти титана, подбежала к нему, явившемуся из загривка Атакующего, и услышала живое сердцебиение. Или когда Армин, умиравший на их глазах, получил второй шанс, став Колоссальным титаном. Взгляд машинально метнулся в сторону, где среди мелькающих теней и приглушенных красок хижины выцепил темно-зеленые глаза. Эрен снова был на своем месте, на коленях его расположилась умывающая мордочку кошка, на губах застыла мягкая безмятежная улыбка. Только направленные на нее глаза горели странным незнакомым огнем. Может, просто вино. Но поспешила отвернуться, сосредоточившись на мурлычущем в такт мелодии Армине. Отчего-то возникло желание прикрыться чем-нибудь от этого взгляда, словно она и вовсе не была одета. Неуемное веселье, объявшее тихую хижину в горах, продлилось почти до полуночи, когда Микаса, распаленная общением и вином, вдруг обратила внимание на часы и тут же забеспокоилась, как Армин будет добираться впотьмах. — Ты далеко остановился? — вернувшись к столу после помывки посуды, Микаса прервала разговор друзей. Армин удивленно моргнул, переведя на нее взгляд. — А? — В какой гостинице? Армин в замешательстве перевел взгляд на Эрена. — Я… я нигде не останавливался. Просто подумал, что всегда ночевал здесь, когда приезжал раньше. Раскладушка-то стоит свободная… — Армин, — неконтролируемо покраснев, прошипела Микаса, — мы не спим вместе. Арлерт на мгновение замер, затем округлил глаза и сложил губы в маленькую «о», прижав ладонь ко рту. — О, черт, — смущенно выпалил, переводя взгляд с Микасы на Эрена и обратно, — я почему-то…. Подумал, вы… и в общем… не подумал о таком варианте. Микаса кивнула, нервно поджав губы. Эрен украдкой покосился на нее таким же смущенным взглядом. Неужели не могли это обсудить по дороге сюда? Сам же его встречал. Микаса раздраженно развернулась, направляясь обратно к раковине, чтобы чем-то себя занять. — Что ж, тогда правда надо выдвигаться, — будто мигом протрезвев, заметил Армин, поднимаясь на ноги. — Я провожу, поищем тебе что-нибудь. Ну либо гулять будем всю ночь, — усмехнулся Эрен, поднимаясь следом. Армин закивал, начиная вслух вспоминать, как в детстве, оставаясь в деревенском доме с его дедушкой, они часто вылезали ночью в окно посидеть на крыше и поболтаться в поле на рассвете. Микаса напряженно прикрыла глаза, вслушиваясь в шорох одежды и негромкий разговор у двери. Намыленная ложка в руке грозила переломиться от силы, с которой она ее сжимала. Теперь выглядело так, словно она прогоняет Армина из-за своей гребаной гордости. Он с дороги и наверняка устал, еще и не до конца протрезвел — ночные прогулки ему явно не пойдут на пользу. А все из-за чего? Лишь бы не ложиться с Эреном в одну постель. Мысль о подобном мигом залила щеки жаром, усиливая раздражение. Но ведь раньше они спали рядом. Бывало, в детстве и на вылазках, чтобы сохранить тепло. Пусть тогда и были детьми. — Армин, — устало выдохнула она, обрывая разговор. Эрен уже успел приоткрыть дверь. — Забей. Оставайся, не надо никуда идти. — А как же вы? — оглянувшись на Эрена за своей спиной, неуверенно спросил Армин. Микаса вцепилась тяжелым напряженным взглядом в глаза Йегера, замершего в ожидании ее решения. Отчего-то резко вспомнилось, что он видел, как она спала в его рубашке, и это окатило новой волной злости. — Плевать. Одну ночь можно и потерпеть. Глаза Армина округлились, на лице явственно отразилась неловкость из-за ощущения втянутости в застарелый конфликт, о котором он был не до конца осведомлён. — Ну, как скажешь, — Армин пожал плечами и, окинув Эрена долгим взглядом, принялся выталкивать его из дома. — Мы покурим пока, ладно? Едва дверь за ними захлопнулась, Микаса оскалилась и беззвучно воздела руки с напряженно скрюченными пальцами к небу. Досадливо пнула пустое ведро воды у раковины. Саша, разбуженная шумом, поглядела на нее и будто издевательски зевнула во всю пасть, скучая от бессмысленных попыток хозяйки выпустить необоснованную ярость. Она просто не была к этому готова. Но одну ночь действительно можно потерпеть. Заодно в очередной раз докажет и себе, и ему, что ей все рано. Кивнув себе, Микаса юркнула к шкафу и вынула ночную рубашку подлиннее. Армин и Эрен вернулись с улицы только спустя двадцать минут, когда Аккерман уже успела смыть нанесенный макияж. Явно обсуждали тот факт, что за три с половиной месяца совместной жизни, ничто никуда не продвинулось. Пока Эрен заканчивал с уборкой стола, стараясь лишний раз не смотреть даже в сторону Микасы, она выдала Армину постельное белье и юркнула в постель. Подвинулась поближе к окну, натянув одеяло почти до подбородка. Спустя несколько минут стихли последние смешливые перешёптывания мужских голосов, и погас свет керосинок. Внутри все сжалось, стоило ощутить, как матрас мягко продавливается под весом еще одного тела. Терпкий запах табака с гвоздикой, бергамота и сладковатого вина стал отчетливее, ворвавшись с тихим глубоким вдохом в легкие. Казалось, что она могла чуть ли не физически ощутить исходящее от лежащего сзади Эрена тепло своей спиной, по которой от осознания этого факта прокатилась волна мурашек. Крепче стиснула край одеяла пальцами. — Не прижимайся, — раздраженно предупредила Микаса, чуть обернувшись через плечо. — Я на самом краю, — хмыкнул Эрен. В полутьме разглядела, что он даже не накрылся одеялом; тусклый свет звездной ночи высветил оголенные коротким рукавом рубахи мышцы рук, сложенных на груди, и змеящиеся вены предплечий. Микаса раздраженно зыркнула на тихо засмеявшегося Армина и с шумным выдохом улеглась на место, прикрывая глаза. Хоть бы уснуть.

***

I woke up and he was screaming

I'd left him dreaming

I'll roll over and shake him tightly

And whisper, "If they want you, oh, they're gonna have to fight me

Oh, fight me"

Laura Marling - "Night Terror".

Микаса вздрогнула. Сонные глаза медленно заморгали, возвращая четкость зрению. Поморщившись, она чуть оперлась на локоть, вглядываясь полутьму за окном. Все еще ярко очерченный диск луны, зависший где-то вне пределов видимости, освещал темную поросль густой травы; острые пики елей и шапки сосен безмолвно подпирали звездный купол, мерцающий далекими серебристыми точками. Звук, разбудивший Микасу, повторился вновь. Словно подстреленное животное хрипло делало последний глубокий вдох прежде, чем умереть. Озадаченно сдвинув брови, она обернулась и тут же замерла. Эрен, побледневший в тусклом свете, бешеным взглядом черных глаз глядел в потолок с застывшим на лице ужасом. Хватал приоткрытыми губами воздух, вздрагивая вздымающейся грудной клеткой, и отчаянно сжимал длинными пальцами шнуровку рубахи, явно не понимая, что делает. Микаса перевернулась к нему лицом и нависла сверху, вглядываясь в смотрящие сквозь нее глаза. — Эрен, — тихо шепнула, но так и не получила никакой реакции. Он продолжал в ужасе таращиться вверх и загнанно хрипло дышать, словно на грудь давил пудовый валун. — Эрен, ты слышишь? — она мельком взглянула на мирно спящего Армина и поводила ладонью перед глазами Йегера. Тот только в очередной раз вздрогнул, сильно сжимая пальцами ткань рубашки. — Тебе плохо? Она приложила ладонь к горячему влажному лбу. Почерневшие в полутьме глаза прикрылись, чтобы в следующее мгновение он болезненно оскалился, снова издав хрипящий звук, что-то среднее между сдавленным рычанием и стоном. По сердцу ощутимо полоснуло. Микаса осторожно прижала ладонь к его щеке, чуть колющей кожу, и повернула его лицо на себя, снова тихонько позвав. Он посмотрел в ответ все тем же затуманенным далеким взглядом сквозь нее. Бескровные губы разлепились, выпуская неслышный шепот. Микаса склонилась ниже, едва не к самым его губам, чтобы различить только «они мертвы… я убил… убил всех… я убил». Резко выдохнув, отпрянула и снова кинула взгляд на койку Армина. Эрен продолжал что-то беззвучно проговаривать, в углах широко распахнутых глаз мелькнули слезы. — Эрен, пойдем-ка подышим, ладно? — он вряд ли услышал ее слова, но не сопротивлялся, когда Микаса просунула руку под его спину и подтолкнула наверх. Поднявшись на ноги и осторожно приобнимая его рукой за пояс, прошла к входной двери. Трава под ногами тихо шуршала, когда Микаса вывела Эрена на улицу и остановилась неподалеку от прямоугольника огорода. У подножия сонно темнел город с редкими тусклыми маячками зажженных свеч в двух-трех окнах. Микаса запрокинула голову к ночному небу, прижатой к влажной спине ладонью чувствуя, как Эрена начала бить крупная дрожь. Дыхание опасно участилось, когда он чаще заморгал расширенными глазами. С нижних ресниц на щеку все же сорвалась слеза. Пытаясь проглотить собственную боль, занывшую между ребер, Микаса встала перед ним, осторожно убрала длинные пряди за уши и мягко прижала ладони к щекам. Пришлось привстать на носочки из-за разницы в росте. — Тише, тише, дыши, — Эрен перевел на нее безумный отсутствующий взгляд, вздрагивая всем телом от озноба и рвущихся наружу рыданий. — Давай вместе: вдох, — сглотнув собственные подступившие к горлу комом слезы, глубоко вдохнула, — и выдох, — его напряженные плечи продолжали крупно вздрагивать. Микаса не знала, что он видел сейчас вместо холма и сонного города, при взгляде на который дрожь только усилилась, а из зажмуренных глаз потекли слезы, но дыхательные практики явно не помогали. Он только сильнее сжался и принялся безотчётно цепляться пальцами за основание шеи, загнанно дыша с присвистом. Словно пытался разодрать белесую линию шрама. — Тише-тише, — повторяла как мантру и, не зная, что предпринять, зашла ему за спину, осторожно обхватила ладонями его голову, зарывшись в мягкие пряди, и чуть запрокинула, чтобы не смотрел на город — только на звездное небо. Пальцы начали мягко массировать кожу, путаясь в волосах. Прижавшись грудью к его спине, пыталась шептать на ухо как можно более спокойно и уверенно. — Помнишь, твой папа рассказывал про созвездия? — от упоминания отца Эрен будто еще сильнее вздрогнул, беспомощно глотнув воздух ртом. Микаса прижалась к широкой спине покрепче. — Смотри, вот то как называется? Я знаю, что ты помнишь. Вон там Полярная звезда, значит, это.? — Медведица, — дрожащим сдавленным голосом выдохнул он, снова беспомощно прикрывая глаза и всхлипывая. — Да, да, она, — закивала Микаса, сглатывая налившийся в горле ком. — А там, два шажочка вниз? — Цефей, — сглотнув, прошептал Эрен. — Да, — вдыхая запах его волос, осторожно повернула голову чуть левее. — А там что за яркая звезда? — Н-не знаю, — дрогнувшим голосом шепнул Эрен. — Знаешь, знаешь, — еще крепче прижавшись к его спине, возразила Микаса. — Звезда-козочка. — Капелла. — Вот видишь. А созвездье как называется? — Возничий. — Да. А там, наискосок, с яркой звездой? — еще чуть повернув его голову и ощущая, как его дыхание постепенно успокаивается вместе с дрожью, спросила Микаса, чуть поглаживая мягкие пряди. — Орион. Охотник-великан, — чуть отчетливее произнес Эрен охриплым голосом. Микаса слегка отстранилась, вглядываясь в его профиль. В прояснившийся взгляд вернулась осмысленность, хотя кожа все еще была неестественно бледна, как у призрака. Эрен провел дрожащими руками по лицу, убирая пряди назад. — Часто у тебя такое? — не отрывая взгляда от осунувшегося усталого лица, спросила Микаса. — Бывает, — глухо ответил он все еще дрожащим голосом. — Что это? Воспоминания о Дрожи? — Не знаю. Во время Дрожи я старался не смотреть, — он судорожно вдохнул, прикрывая глаза. — Просто вижу умирающих людей, кровь, кости, крики слышу. Словно я среди них. Иногда кого-то из вас вижу мертвыми или своими же руками убиваю. Тряхнув головой, Эрен оглянулся и отошел к лавке около уличного стола. Присев на нее, сгорбился, упираясь локтями в разведенные колени, и накрыл лицо ладонями. Микаса неслышно прошла следом и несмело положила ладонь на его плечо, ощутив, как дрожь снова начала пробивать его тело. Сквозь ладони донесся сдавленный всхлип, он мягко выдернул плечо из-под ее руки. — Не надо этого. Не жалела — нечего начинать, я неплохо держался, — он шумно выдохнул и утер ладонями заново намокшие щеки. Микаса поджала губы и неловко села рядом, вполоборота к нему. — Может, воды или сигарету? Я могу принести, — она уже было встала, когда он опустил ладонь на ее сжимающие подол ночной рубашки кулаки, останавливая. — Не надо, не уходи, — болезненно хмурясь от собственной просьбы, тихо произнес он и быстро убрал ладонь. Микаса послушно замерла, вглядываясь в его профиль сквозь завесу темных волос. — Я не все рассказал. Я убивал еще, — то ли дело было в прохладе, от которой не защищала тонкая ночнушка, то ли в его низком голосе, то ли в произносимых им словах, но по коже пронеслись мурашки, вынуждая поежиться. — В Либерио. Сомерсет умер не просто так. Мы договорились с Рихтером, что я добуду зараженную кровь, а он вколет. Я решил так. Если бы он не умер, мы бы не смогли ввести вакцину в оборот. Микаса замерла, сжимая одеревеневшими пальцами легкую ткань. Прохладный ветер зарывался в волосы и проникал под одежду, остужая кожу. Она заморгала, вспомнив досужие разговоры медсестер в процедурном кабинете. — Был еще один. Старик, который подделал документ о происхождении лихорадки, — Микаса подняла взгляд на далекую линию горизонта, на котором едва различимо забрезжила узкая полоса зари, оттеняя черные зубья стен. Где-то в глубине леса зарокотали ночные птицы. — Я видел в его доме детские вещи, девчачьи, в крови. Хотел забить, не мое дело, а потом все тебя в той хижине вспоминал и… Зарезал его в подворотне, безоружного, как обычный убийца. Микаса неслышно выдохнула, воскрешая в памяти застарелые образы: пятна крови на полу ее родного дома, грязные грубые руки, избивающие ее и лапающие, где вздумается, невиданная доселе ярость в сверкающих зеленых глазах, нож, зажатый мальчишеской рукой и протыкающий хлюпающую кровью плоть. Она перевела взгляд на точеный профиль повзрослевшего лица того мальчишки, опустошенно глядящего прямо перед собой в темную траву. — Не смог спасти мать пацана, которого в самом начале там встретил. И покатился к ебеням. Пил, ночами шарахался, с проститутками в барах разговоры разговаривал, всех хотел убить. Решил, что если вернусь домой, к тебе, то смогу прийти в себя. Но и тут строю из себя черт знает что. Я не знаю, кто я теперь. Тем, кем был, уже быть не могу, а кем стал — так и не понял. Микаса не нашлась, что ответить, позволяя ему выговориться. Задумчиво пнула мелкий камешек носком сапога. Замолчавший на мгновение монотонный рокот цикад в овражных зарослях возобновился с новой силой. Очередной порыв ветра принес сладковатый аромат луговых цветов. — Микаса… Она отвела взгляд от зари, зияющей розоватой раной над горизонтом. Эрен глядел на нее до боли знакомым взглядом: изможденным, усталым, виноватым и подернутым необъяснимой тоскливой нежностью. — Я не говорил это никому. Я не умер, потому что во мне осталась часть того паразита. Где-то здесь, — не успела Микаса, округлившая глаза, осознать услышанное, как Эрен, повернувшись спиной, приподнял ладонью волосы. На задней стороне шеи, показались едва различимые, расходящиеся от шрама борозды, словно зарубцевавшиеся следы от когтей. — Я не знаю, как это устроено, как он прижился и как функционирует, но он там. Я с первого дня слышу скрежет в голове. Микаса безотчетно коснулась того места кончиками пальцев, ощущая более грубую поверхность, словно кожа была обожжена. На мгновение почудилось, словно подушечек резким ударом коснулся ток. — Основная его часть в том дереве. Я полагаю, — опустив волосы обратно, добавил Эрен и снова посмотрел на Микасу покрасневшими глазами. На высоких скулах все еще блестели дорожки недавних слез. Она тяжело сглотнула болезненный ком. — Почему ты рассказал мне? Эрен обежал ее лицо долгим взглядом и грустно улыбнулся, шмыгнув носом. — Потому что ты имеешь право знать. И я хочу, чтоб знала только ты. — Почему? — тупо повторила Микаса, упершись взглядом в собственные задрожавшие колени. Почему бы ему хотеть этого? Она только и делает, что посылает его к черту все четыре месяца. — Потому что доверяю, — глухо ответил Эрен, подняв взгляд на первые лучи солнца, мучительно медленно пронзающие плотную темную завесу ночных облаков. — Потому что тогда ты приняла решение убить. Ты освободила меня. И моя жизнь принадлежит тебе. Микаса шумно вдохнула, не зная, куда день себя от сковавшей тело дрожи. Порывисто поднялась на ноги, но не шелохнулась с места. — Пойдем, — опустив взгляд на темную макушку, обессиленно проговорила она. — Нужно поспать. Подождав, пока он поднимется, Микаса тихим шорохом шагов направилась обратно в хижину, не ощущая даже своего тела. Что-то произошло. Что-то настолько важное, что она не могла осознать. Что-то, что раз за разом расцветало образом его мокрого от слез лица, изможденного воспоминаниями о совершенных убийствах, но решительного в своем желании бороться. Армин не проснулся, когда две тени, черная и белая, вошли обратно в хижину. Чуть слышно скрипнув матрасом, Микаса потянулась к окну и задернула темно-красную занавеску от грозящих проникнуть в полутьму сонного дома лучей. Кровать прогнулась под весом второго тела. Помедлив пару секунд, Микаса развернулась лицом к Эрену. Он, так же лежа на боку, вгляделся в ее лицо мерцающей зеленью глаз. Она огладила взглядом залегшие под ними тени от недосыпа, заострившиеся тонкие черты красивого лица, возмужавшего с их первой встречи и изможденного. Не разрывая зрительного контакта, безотчетно потянулась рукой ниже, нащупывая его ладонь. Крепко обхватила переплетая свои пальцы с его и, согнув руку, уложили замок ладоней на край подушки между их лицами. Его ладонь была крупнее ее, не как в детстве, шире и пальцы длиннее, но такая же теплая, согревавшая, как и раньше, ее прохладную кожу. По лицу Эрена мелькнула тень удивления, тут же сменившаяся той самой тоскливой нежностью, заставлявшей сбиваться со счета учащавшихся ударов сердца. Прикрыв глаза, Эрен подался чуть вперед и притерся лбом и носом к ее ладони, чуть крепче сжав своей. Микаса до последнего глядела на него, борясь со сном и пытаясь осмыслить произошедшее, встрепенувшее ворох разрозненных мыслей и эмоций. Впервые со дня их последней встречи в Марли, в той, другой жизни, она держала его за руку и чувствовала тепло тела настолько близко. Засыпая, она безотчетно крепче сжала его ладонь, не понимая это взявшееся из неоткуда чувства, словно в ее руке сосредоточена вся сила, красота и драгоценность этого уродливого мира.