Здесь лапы у елей дрожат на весу

Tell me now of the very soul, look alike, look alike

Do you know the stranglehold covering their eyes?

If I call on every soul in the land, on the moon

Tell me if I'll ever know a blessing in disguise

The curse rule from the underground down by the shore

Where all grow even hunger to live unlike before

The curse rule from the underground down by the shore

Where all grow even hunger to live unlike before...

Agnes Obel - "The Curse".

— Ты вроде в детстве тыкву не любила, — Эрен, распрямившись, оперся локтем о черенок уставленных в землю грабель. — Почему посадить решила? Микаса утерла тыльной стороной ладони взмокший лоб, окинув беглым взглядом наполовину расчищенный совместными усилиями участок холма. — Ее выращивать просто на такой земле, — переведя дыхание, снова принялась оттаскивать граблями слежавшуюся листву по сопревшей пожухлой траве, показавшейся после схода снега. Эрен едва слышно хмыкнул, снова принимаясь за работу. Она не просила помочь, мысленно напоминала Микаса себе, отчего-то раздражаясь от его помощи. Встав по утру, решила, что потратит день на облагораживание участка и подготовку земли к будущим посадкам. К середине марта солнце уже начало припекать достаточно сильно, чтобы согнать остатки снега с холмов на солнечной стороне, а с гор то и дело сходили снежные лавины, обрушиваясь на просыпающийся от зимнего забвения лес. Йегер без спроса вывалился с намерением поучаствовать, как она ни отнекивалась по началу, не желая излишне много времени проводить вдвоем. С помощью Эрена, правда, вышло быстрее, хотя то и дело приходилось окрикивать его, чтобы был понежнее с ее землей, вызывая немое, но заметное раздражение на его лице. Микаса украдкой кинула взгляд в сторону, невольно контролируя процесс работы. Эрен уже мягче дергал граблями залежи веток и листвы, формируя небольшую кучку. Одна из старых отцовских курток пришлась как раз по размеру, и теперь то и дело приходилось гнать от себе нечаянные воспоминания, глядя на обтянутую коричневой замшей широкую спину. Микаса невольно вспоминала, как отец, бывало, облачался в нее с приходом тепла и возвращался из леса, держа в одной руке подстреленных куропаток, а в другой первые найденные подснежники для жены и дочери. Нахмурившись, тряхнула головой, прогоняя непрошенные сантименты, снова принимаясь загребать лежалую листву. Через некоторое время с расчисткой было покончено. Собранную ветошь было решено отнести за дом и сжечь в углублении для костра. Отвлекшись на мгновение от созерцания вспыхнувшего пламени, жадно пожиравшего листву и ветки, Микаса глубоко вдохнула все еще прохладный, но уже заметно прогревающийся весенний воздух. Свежий ветер с гор то и дело ерошил отросшие волосы, принося запах хвои и земли. За треском костра было различимо пение просыпающихся птиц. — А почему клубнику не высадила? Ее ты как раз любила, — Микаса перевела взгляд на сидящего на поваленном бревне Эрена с другой стороны костра. Пламя отбрасывало легкий бронзовый оттенок на смугловатое лицо, обращенное внимательным взглядом к ней. Ветер слегка шевелил выбившиеся из узла на затылке пряди по бокам высоких скул. — Пыталась. Она не пошла, и я ее выдрала, — отведя взгляд от греха подальше, произнесла Микаса. — Жаль, — она снова перехватила непонятный прямой взгляд, который периодически ловила на себе. Не могла его прочесть, из-за чего ощущала прилив неловкости. Эрен поглядел в сторону леса, задумавшись о своем. — Может, мне попробовать? Аккерман скептически приподняла брови, с трудом подавив смешок. — Ты и садоводом успел стать за это время? — Нет, но раз умудрился проработать врачом полтора года, то клубнику для тебя вырастить точно смогу. Улыбнулся. Так, что пришлось отвести удивленный взгляд. Слишком тепло, неуместно нежно, как, бывало, делал в бесконечных снах о выдуманной жизни. Отвратительно. Микаса хмуро сдвинула брови, возвращая взгляду холодность. — Мне ничего от тебя не нужно. Не обязательно утруждаться. Я и без клубники как-то прожила. Сложив руки на груди, так и продолжала смотреть в сторону леса, испытывая жгучее желание уйти подальше от неудобного разговора. Но Эрен поднялся на ноги сам, безразлично хмыкнув. Не продолжил спорить, как обычно бывало, просто развернулся, собираясь идти к дому. — А знаешь, я все-таки попробую, — мелодично протянул он, обернувшись через плечо. Микаса до боли прикусила щеку изнутри, провожая высокую фигуру раздраженным взглядом.

***

— Черт! Микаса запнулась и склонилась к увязшему в размытой земле каблуку сапога. В полутьме сумерек, опустившихся на город едва можно было разглядеть заученную тропу на холме. Микаса покрепче перехватила холщовую сумку с продуктами и, раздраженно сдув с глаз прядь, возобновила восхождение. Усталость нагоняла следом по мере приближения к замаячившему огнями окон дому. Все прошедшее утро потратила на сбор коры для дубления шкур и почек деревьев для изготовления настоев и мазей, запасы которых за зиму успели оскудеть. Весна постепенно вступала в свои права, пробуждая природу, и работы становилось больше с каждым днем, что не могло не радовать. Постоянная занятость не давала пространства для проявления лишних мыслей, только раздражавших своим присутствием. Остаток дня провела на рынке и заскочила вечером к Леви, который от души напоил чаем с черничным пирогом из пекарни, в которую любил захаживать. Капитан был в весьма бодром расположении духа, раздобыв на днях журнал записей кураторов кадетского корпуса, отправленный ему Хисторией, чтобы при перепланировке архивов его случайно не выкинули. Почти весь вечер просидели, зачитываясь емкими характеристиками бывших кадетов от Кита Шадиса, записями о косяках и успехах молодых бойцов в обучении. Микаса не была удивлена заметкам о своих способностях и нелюдимом мрачном характере, но от души смеялась при чтении Сашиного описания. Шадис не стеснялся в выражениях, упоминая помимо достойных боевых навыков, прожорливость, бестактность и недалекость девушки. Не меньше досталось и Эрену, в котором куратор отметил выносливость, упорство и целеустремленность и достаточно низко оценил умственные способности. Микаса не сразу вспомнила, как Йегер переживал из-за ошибок в теоретических теста и заданиях на логику, которые он часто проваливал, но гордо отвергал помощь блиставшего в них Армина. Читая заметки об Эрене и его промахах, Леви помрачнел, явно не без боли вспоминая вихрастого мальчишку с горящими глазами, который когда-то стал их оружием в борьбе с титанами и вышел из-под контроля. Засидевшись у Леви, Микаса едва не забыла о необходимости занести выделанные заячьи шкуры кожевнику и всю дорогу бежала до его лавки, боясь не успеть до закрытия. Беготня по городу начала сказываться усталостью в ногах, что также не добавило настроения. Появились навязчивые мысли, что она теряет физическую форму без постоянных нагрузок. Тревога по этому поводу была полностью иррациональной, она понимала, ведь война кончилась, исчезла необходимость сражаться, однако привычное ожидание опасности и желание держать под контролем все, включая собственное тело, разъедало мысли. Взойдя на вершину, Микаса остановилась перевести дух и дать себе некоторое время побыть одной прежде, чем уютная хижина встретит теплом и отсутствием уединения. Огороженный низкими кольями прямоугольник огорода чернел в полутьме тщательно перекопанной землей. Эрен занимался им еще утром, когда она уходила. Обойдя хижину, Микаса прошла в пристройку насыпать свежего сена Жану и сменить воду, затем прошла в сарай. Поставленная несколько дней назад настойка на засушке ягод доходила в темном углу. Через пару недель нужно будет перелить в другую емкость. Мысленно сделала себе пометку и остановилась у стола, нечаянно скользнув взглядом по рассаде клубники, из-за которой Эрен бесился накануне, пытаясь сделать, как сказано в книге. Все оказалось, очевидно, не так просто, как он предполагал: капризная ягода не желала всходить, требуя регулярного увлажнения и проветривания. Усмехнувшись, Микаса покачала головой. Никогда не сдается. Едва не запнувшись о груду наколотых Эреном дров, устало зашагала обратно к хижине. Тяжелая дверь бесшумно открылась, обдавая теплом и все еще непривычным запахом уюта. — Блять, — с резким плеском воды Эрен нырнул поглубже за борта лохани. Микаса замерла, уставившись ему в затылок. — Стучаться не пробовала? — Стучаться, приходя в собственный дом? Голос прозвучало насмешливо, хотя и мгновенно охрип от неожиданности. Эрен ничего не ответил, осознав, видимо, как глупо звучит подобная претензия. Повесив куртку на крючок, Микаса прошла к столу, стараясь не смотреть в его сторону, и принялась выкладывать купленные на рынке продукты. Судя по тихому плеску за спиной, Эрен чуть выпрямился. — Я не ждал тебя так рано, — негромко проговорил. Микаса замерла, ощутив, как его более низкий, чем обычно, голос странным образом воздействует на тело, оплетая кожу сетью мурашек. Прогнав глупое наваждение, нахмурилась и с раздражением запихнула сетку картошки в кладовую. — А я вот пришла. Леви не может меня до ночи развлекать, самому отдых нужен. За спиной раздался тихий вздох. С лежанки, сладко потянувшись, поднялась кошка и принялась бодать щиколотки, требуя еды. Микаса нарезала вареное мясо мелкими кусочками, прислушиваясь к едва различимому шороху за спиной, и опустила его в кошачью миску, тут же получая довольное урчание в ответ. Похоже, действительно не стоило торопиться. Она замерла у раковины, неторопливо намыливая руки, не зная, чем занять себя в такой ситуации. Да и не все ли равно? — Будет чересчур, если попрошу где-нибудь вне дома подождать? — прочистив горло, наконец, подал голос Эрен. Микаса прикрыла глаза, с трудом сдерживая смешок. — Не переживай так, поглядывать не буду. На мужские члены уже в госпитале насмотрелась, — оставалось только благодарить собственный контроль эмоций, отработанный с годами. Благодаря нему голос звучал с привычной холодной иронией, не выдавая отчего-то участившегося сердцебиения. — Приятно знать, — откровенно съязвил Эрен. Наверняка закатил глаза, но, судя по звуку, продолжил процедуры, поняв, что в одиночестве его не оставят. Не будет она никуда уходить, еще не хватало как собаке в будке ждать, пока он намоется. Знал, куда ехал и какие могут возникнуть неудобства. Никто не просил и не держал здесь. Мысленно кивнув себе, Микаса огляделась в поисках занятия. На глаза попалась склянка смальца, с помощью которого могла начать изготавливать мазь на основе собранных утром тополиных почек. Отработанными уверенными движениями принялась смешивать в посуде несколько ложек смальца и почки, пытаясь игнорировать тихий плеск и шорох за спиной, которые отзывались ощущением иголок на коже. Поставила полученную смесь на водяную баню в печь и снова замерла. Ждать нужно было около двух часов. Зря начала. Прикусив губу, раздраженно прикрыла глаза, сетуя на свои реакции. Придумала, в собственном доме смущаться. В собственном доме, в котором когда-то жила с отцом и матерью. И, бывало, отец также плескался в деревянной лохани. Тогда Микасу частенько отсылали погулять перед домом или полить растения в огороде. Она не понимала зачем, но послушно шла выполнять задания, оставляя родителей наедине на час-полтора. Качалась на деревянных качелях, поедая ягоды или мамины пироги, пока не темнело. Тогда дома родители были особенно нежны друг к другу и обменивались долгими взглядами, даже сидя за столом напротив друг друга, пока Микаса уминала ужин. А теперь она сама — взрослая, в возрасте, в котором мать родила ее, живет в этом доме с мальчишкой, который когда-то спас ее от похитителей. Мальчишкой, который успел превратиться в мужчину. Красивого и совсем не одетого в текущий момент. Микаса прикусила щеку, пытаясь отогнать непрошенный жар на коже лица. Раздраженно топая, прошла к своей кровати, показательно отвернув лицо в сторону, и вынула из прикроватной тумбочки неоконченное шитье. Обратно прошла так же глядя куда угодно, но не в сторону Эрена. Показалось, что он сдавленно хмыкнул. Взгромоздившись на стул у обеденного стола, продолжила пришивать пуговичный глаз к морде игрушечного зайца. Сама не заметила, что начала нервно кусать губы. Сосредоточиться на шитье никак не получалось, от недостатка освещения глаза начали болеть. Микаса раздраженно прикрыла их, остановив исколотые пальцы. Ничего удивительного. Она ведь уже не маленькая девочка, и он уже давно не ребенок. Вполне нормально, что возникают нежелательные реакции: телу ведь все равно на ее злость, обиды и убеждения. Всего лишь физиология — не больше. Микаса несмело подняла взгляд, уставившись исподлобья в сторону лохани. Над деревянным бортом виднелась широкая спина, лишь по лопатки, но и этого хватило, чтобы стало жарко. Глаза незаметно огладили влажно поблескивающую смугловатую кожу, выпуклые мышцы, округлый разлет плеч, длинные пальцы, зарывшиеся во влажные темные пряди в пыльной пене. Желание посмотреть на него и спереди разлилось тяжелой стыдной патокой под кожей. Глупость-то какая. Повинуясь смущающему сиюминутному порыву, она поднялась, прошла к двери кладовой и старательно принялась делать вид глубокой занятости поисками крайне важного предмета. Осторожный взгляд искоса скользнул по твердой груди, затерялся на покрытых мыльной пеной выпуклых мышцах пресса, видимых через разведенные колени. Микаса мигом отвернулась, едва перехватив взгляд зеленых глаз, стоило Эрену откинуть мокрые волосы с лица назад. Слишком громко хлопнула дверью кладовки и поспешила обратно на свое место, чтобы сесть чуть ли не спиной к нему. — Мне бы встать. Микаса подняла голову, но не рискнула обернуться. — Тебе руку подать или что? — Одного меня оставить, — терпеливо выдохнул Эрен. — Хотя бы на несколько минут. — Твоя нагота меня не смущает. — А меня смущает, — резко оборвал он откровенно раздраженным голосом. — Я здесь не торчу, когда ты не одета. Пожалуйста. Микаса поджала губы, пытаясь придумать достойный ответ, но вместо этого только тяжело выдохнула. Отложив шитье на стол, быстрым шагом дошла до двери и вышла на улицу, на ходу накидывая куртку. Мартовский вечер приятной прохладой лег на разгоряченную кожу лица. Слегка подрагивающими пальцами вынула сигарету из лежащей в кармане пачки, но так и замерла с ней, не обнаружив спичек. Возвращаться было бы смерти подобно, увидела бы явно больше, чем следовало. Нечаянная мысль залила щеки новой волной румянца, заставив прижать к коже прохладную ладонь. Безумие какое-то. Никогда раньше тело так не откликалось. Подобные реакции сильно осложнят совместное проживание. Может, с непривычки? Она никогда не жила с мужчиной наедине, тем более в мирное время, когда голова не забита мыслями о выживании и сражениях. Скорее всего, вполне нормально, что тело начало реагировать иначе на постоянное присутствие Эрена. Она знает его почти всю жизнь, он хорош собой, и старые чувства, пустившие корни в ее существо, не могли полностью вытравиться — ничего удивительного. Все равно это ничего не значит. Ей хватит сил взять глупые реакции под контроль. Пока в полутьме вечера она торговалась с собой, дверь с тихим шорохом открылась, заставив вздрогнуть. Уже полностью одетый Эрен вышел из хижины, чтобы вылить использованную воду за дом. Через пару минут шорох шагов возобновился, вынуждая Микасу перевести взгляд на приближающуюся фигуру. Не дойдя до двери, Эрен замер в шаге от Микасы и вынул из кармана брюк зажигалку. С тихим щелчком на кончике фитиля вспыхнул лепесток пламени, желтоватым бликом отразившийся в потемневших зеленых глазах. Микаса неловко повела плечами и чуть склонилась, прикуривая. Распрямившись, ощутила укол смущения и тревоги от прямого нечитаемого взгляда, в котором на мгновение мелькнула странная тень. Как будто он знал ее мысли.

***

The door it opened just a crack, but love was shrewd and bold My life flashed before my eyes, it was a horror to behold A life-sentence sweeping confetti from the floor of a concrete hole... Well, I've been bound and gagged and I've been terrorized And I've been castrated and I've been lobotomized But never has my tormentor come in such a cunning disguise.

 Nick Cave - "I let love in".

Микаса воровато оглянулась, выныривая из полутьмы сарая, в который юркнула, едва добравшись до дома. К груди прижала массивный прямоугольный короб, наспех перевязанный тканевой ленточкой. Приятная мартовская темнота слегка охладила горящие щеки и успокоила разогнавшееся сердцебиение. Сложнее всего было заставить себя выйти из спасительного укрытия и войти в хижину, чтобы поздравить Эрена с самым неожиданным на ее памяти Днем рождения. Еще год назад — вспоминала, стоя у сарая, чтобы оттянуть момент — сидела у немого надгробного камня и лила слезы., предаваясь воспоминаниям и горю от невозможности снова обнять, даже просто увидеть. Едва ли тогда могла предположить, что Эрен, вполне целый и невредимый, торчал в госпитале Либерио под фальшивым именем. Теперь, год спустя, прячась у собственного сарая, удивлялась, насколько сложной кажется ее новая миссия. Еще и Армин, как назло, не смог приехать из командировки, хотя собирались дарить вместе. А теперь ей самой придется идти, что-то говорить в качестве поздравления, еще (не приведи господь) подумает, что подарок исключительно от нее, и что она пытается наладить контакт таким образом. Как же глупо и смущающе неправильно. Послала бы все к черту, да совесть не позволяла. Это было бы слишком жестоко. К тому же, он нашел в себе смелость приехать и поздравить ее, пусть его подарок так и покоился в дальнем углу шкафа уже второй месяц. «Да просто отдашь и все», — успокаивала себя, нервно затягиваясь горчащей сигаретой. Возвращаться из столицы сегодня не хотелось совершенно. По традиции, в конце месяца презентовали доклад по Сигансине в числе других представителей городов, но в этот раз мысли всегда сосредоточенной Микасы были далеко от предмета обсуждения. Она едва слышала доклады о том, как представители партии йегеристов подвергают переехавших из Марли эльдийцев предвзятому отношению, проверяют документы по несколько раз и отправляют на установку личности в полицейские участки, что нередко заканчивалось задержаниями на пару суток. Проблемы у переехавших были связаны и с поиском работы, так как многие жители в принципе не одобряли присутствие марлийских эльдийцев на острове и не собирались «кормить предателей». Леви периодически пинал ее голень сапогом под столом, подмечая отстраненность на лице. В просьбе пойти поздравить с ней отказал. Заявил, что все еще не хочет иметь никакого близкого общения с «этим человеком», и что теперь он ее проблема, раз до сих пор не выгнала. Ее проблема. Микаса устало прикрыла глаза. Вместо необходимости идти и что-то говорить было бы гораздо приятнее завалить пару титанов. И намного легче. Она помнила почти все Дни рождения Эрена и то, как каждый раз смущалась, когда наступал черед что-то дарить и говорить. Сказать пыталась, даже готовилась, но так и не могла себя пересилить. В те дни она больше переживала, понравятся ли скромные подарки, которые все они могли позволить на невысокое жалование солдат разведки. Эрена этот праздник, казалось, вообще не сильно заботил. В детстве он был возможностью гулять допоздна или даже, по рассказам, отпроситься на ночевку к Армину; в старшем возрасте он часто ловил меланхоличное настроение по поводу праздника, явно припоминая, как этот день проводили, когда были живы родители. В таких случаях Армин и Микаса пытались воссоздать это иллюзорное ощущение теплоты и уюта родного дома. Однажды даже упросили командование отпустить их в город, чтобы купить вишневый пирог, который обычно делала Карла на День рождения сына, слабый яблочный сидр, который в этот день пили отец с матерью, и устроить пикник где-то в тихом месте. Попытку Эрен оценил, но и пирог был не такой вкусный и сидр не такой душистый, да и вид на берегу реки выглядел тусклым и незнакомым, не как в родном городе. Теперь Микаса терялась в собственных мыслях. Теперь было все: родной город, уютная хижина, имитирующая дом счастливой семьи, деньги на приличный подарок, живой Эрен, которого можно было коснуться и обнять. Не было только былой близости. Не было ощущения замирающего от восторга сердца и затаенной нежности от мысли, что сегодня такой важный день. В былое время Микаса гораздо больше ценила Дни рождения Эрена и Армина, чем свой собственный, временами думая, что ее настоящее рождение произошло, когда Эрен спас ее, когда проснулись притаивавшиеся в теле силы. Теперь подобные мысли казались высокопарной глупостью. Теперь не хотелось обнять, не хотелось говорить нежные слова и поздравлять. Хотелось лишь поскорее избавиться от неловкости, пригвождавшей к месту, стоило только подумать о предстоящем. С протяжным вздохом, затушила докуренную сигарету о компостную кучу. «Просто подойдешь и отдашь. Нет, надо что-то сказать. Что сказать? — шурша свежей зазеленевшей травой, прошла до двери. — Эрен, вот твой… вот от нас с Армином. Вот возьми? Вот, на?» Раздраженно мотнув головой, толкнула дверь и шагнула внутрь. В ноздри ударил запах выпечки и какой-то дичи. Микаса замерла на пороге с коробом в руках, округленными глазами оглядывая прибранную хижину в мягком рыжеватом свете керосинок и свечей. Стол был накрыт, даже небольшой букет дикого львиного зева где-то надрал. Микаса жалобно свела брови, осознав, что он готовился, и теперь это выглядело совсем плохо. Взгляд упал на обернувшегося Эрена, пробежался по свободно лежащим темным волосам, явно удивленным темно-зеленым глазам, скользнул по шнуровке бордовой рубашки. «О господи…» — Ты всегда так неожиданно приходишь, — хмыкнул он, возвращаясь к чему-то, над чем орудовал у печи. — В следующий раз найму оркестр. — Мне хватит и глашатая, — усмехнулся Эрен, — чтоб в случае чего хоть задницу прикрыть. Микаса поджала губы в образовавшейся неловкой паузе. И китель не снимешь — проклятый короб все еще при ней. Расправив плечи, с деланной уверенностью прошагала к печи и прочистила горло, привлекая внимание. Эрен покосился на нее и распрямился, одарив непонимающим взглядом. Микаса было вдохнула, но быстро стушевалась под внимательным взглядом и неловким движением ткнула подарок Эрену в живот, вынуждая поймать. — Это… — прокашлялась, нервно поправив китель. — В общем, от нас с Армином. Но он не приедет. Но хотел. Но не смог. Вот. Оборвав полившийся изо рта бред, деловито отошла к шкафу и принялась снимать китель, чтобы аккуратно развесить на вешалке до следующего заседания. Взгляд то и дело оглядывал устроенную Йегером скромную, но аппетитную стряпню. Микаса украдкой проследила, как он снимает жалкую ленточку и с некоторым замешательством оглядывает купленный в столице старый патефон, завезенный среди прочего с материка. — У тебя что-то подобное в кабинете стояло в госпитале, вот я… мы, мы вспомнили, и Армин предложил, — пояснила Микаса, прикрыв шкаф. — Не знаю, надо оно тебе или нет, но ничего лучше не придумали. Он без пластинок, правда. И подержанный. Игнорируя направленный в ее сторону взгляд, Микаса подошла к столу и налила в стакан воды из графина, чтобы промочить горло после такого серьезного стресса. — Мне нравится, — голос Эрена прозвучал гораздо ближе, чем она ожидала. Обернувшись, невольно дернулась, когда увидела его буквально в паре шагов от себя с неявной отрешенной полуулыбкой. Словно сам не понял, что произошло. — Спасибо. Микаса кивнула и округлила глаза, когда он несмело чуть протянул руки к ней, явно намекая на объятье, но не предпринимая никаких дальнейших действий. Ее ладонь сама взметнулась в воздух, жестом показывая стоять на месте. Микаса нервно улыбнулась. — Я рада. Эрен едва заметно выгнул бровь, обегая ее лицо взглядом, в котором мелькнул какой-то лукавый азарт. Сдержанно усмехнувшись, отошел обратно к печи. — Хорошая идея. Будет чем заполнять гнетущую тишину по вечерам. Микаса раздраженно покосилась на него. Эрен, тем временем, принялся укладывать вытащенный из печи пирог на отдельную тарелку. — Садись, чего встала? — он кивнул на стул около накрытого стола, к которому Микаса никак не решалась приблизиться, предпочитая оглядывать со стороны. — Я с этой херней почти весь день угробил. Микаса нервно разгладила складки на брюках и присела на место. Украдкой покосилась на Эрена, спокойно курсирующего от печи к столу. Молча наложил в ее тарелку овощное рагу с какой-то дичью и запеченный картофель. Следующим на стол приземлился пирог. Вишневый, судя по цвету начинки. Микаса прочистила горло, коротко покосившись на Эрена, вынимавшего пробку из бутылки с вином. — Не знаю, какое ты любишь. Взял ежевичное. — Подойдет, — чуть мягче ответила Микаса, на мгновение устыдившись собственной холодности. — Никогда бы не подумала, что ты любишь готовку. Сев напротив, Эрен поднял на нее взгляд, пожал плечами. — Да не то чтобы люблю. Жрать же что-то надо, — Микаса едва не усмехнулась от странной формулировки, не соответствующей откровенно романтической атмосфере, которую он попытался создать. — У меня в семье это больше женским занятием считалось, помнишь. Но, — он хмыкнул, опустив на мгновение взгляд, — в мужских делах я не особо преуспел, не скидывать же и это на тебя. Микаса нервно улыбнулась, незаметно теребя ткань рубашки. Внутри после сказанного растеклось странное ощущение. То самое, что испытывала когда-то, пытаясь влиться в новый мир, в котором ей с ее взглядами и навыками места не было. Эрен нервно дернул уголком губ и молча поднял стакан с вином по направлению к ней. Микаса так же молча стукнула по нему своим и сделала большой глоток. Вино действительно оказалось приятным на вкус, но отчего-то отдавало горечью, усиливавшейся от каждого взгляда на накрытый стол. Микаса неловко взялась за вилку, принимаясь за еду. В этот раз даже не пересолил, оказалось весьма вкусно. Снова горечью разлилось за грудиной. Съев половину с постепенно нарастающим ощущением пепла во рту, подняла взгляд на Эрена. Тот отрешенно глядел в свою тарелку, ковыряя в ней вилкой и без энтузиазма пережевывая рагу. — Хорошо получилось, — голос едва заметно дрогнул. — Вкусно. Эрен поднял затуманенный мыслями взгляд, словно не сразу понял, о чем речь. Озадаченно оглядел стол, будто вдруг вспомнил, где находится, и неловко кивнул. — Я рад. Больше не глядел на нее. Микаса сделала очередной глоток вина в попытке смыть густую полынную горечь изнутри. Взгляд в очередной раз обежал наполненное рыжеватым свечением пространство, букет желтых цветов в причудливых тенях, вкусная еда в аккуратной глиняной посуде. Донельзя уютная теплая атмосфера затерянной в глуши хижины, ни души, кроме двоих людей и мурчащей кошки. Когда-то она мечтала о подобном. Когда-то когда могла мечтать и не могла воплотить в реальность. Возможно, что-то подобное было в те четыре года в Путях, что они провели то ли во сне, то ли в реальности. Ясно было одно, и это полосовало по внутренностям не хуже заточенных клинков: Эрен отчаянно пытался воспроизвести тот уют, который подглядел где-то; попытался создать иллюзию той жизни, которая казалась счастливой, но совершенно далекой от них, запятнанных кровью и смертью. Попытался притвориться хотя бы на вечер обычным человеком, мужчиной, заботливым и галантным. Но повадки и речь выдавали с головой происхождение и род деятельности. Во всей его внешней красоте светлой полосой вилась нить шрама, напоминавшего о прошлом, о всех совершенных грехах и расплате за них. В зеленых глазах — поволока непроглядной тьмы и горечи. Эрен уже несколько минут сидел почти неподвижно, прислонив сплетенные в замок ладони к губам. Глядел в сторону нетронутого пирога или же сквозь него. Переводил взгляд выше и глядел в невидимую точку на стене. — Странное ощущение, да? — низко прошелестел он, коротко взглянув на Микасу. Она не нашлась, что ответить, лишь сделала еще один большой глоток. — У меня такое чувство, — вдруг продолжил Эрен, — что этот год и все последующие годы жизни я у кого-то отнял. А мои собственные закончились в девятнадцать. — Это не так, — выдавила Микаса, сжав ткань рубашки одеревеневшими пальцами. — В смысле… ты же не знал, что так получится. — Это не имеет значения. Не произойди вся эта бойня, прожил бы до двадцати трех. А теперь и это не грозит, — он расцепил руки, сложил их на столе, безрадостно усмехаясь. — В моем случае смерть еще надо заслужить. Микаса с удивлением ощутила, как холод спустился по позвоночнику. — Не знаю, зачем все это сделал, — прикрыв глаза, покачал головой. — Хуй знает что из себя строю. Стало совсем отвратительно. Микаса привстала, чтобы подлить вина в свой опустевший стакан и добавить в его, едва початый. Эрен зубами вынул из портсигара сигарету и, поднеся огонь зажигалки, выдохнул дым первой затяжки. — Нам всем… — сглотнув, попыталась продолжить увереннее. — Нам всем приходится подстраиваться под новый мир. Меняться. — Знаю. Я это уже проходил в Либерио. Дело в том, что я вообще не должен быть в этом мире, — он выдохнул дым в потолок, чуть запрокинув голову. Вдруг губы изогнула сардоническая усмешка. — Но паразит везде приспособится. — Эрен. — Ты прости, — он сжал зубы, шмыгнув носом, — прости, что на этот раз присосался к тебе. Микаса тяжело выдохнула, накрывая лицо ладонями. Как же донельзя все неправильно, отвратительно, извращено. Где-то там в определенном отрезке времени определенной вселенной, где двое провели четыре года вместе, не было этих жестоких слов, тяжелого молчания и отдаленности. Там были крепкие объятья, нежность, ворох поцелуев, и за столом при свечах они наверняка не обсуждали смерть и собственную ненужность в этом мире, а глядели друг другу в глаза и не могли наговориться о тысячах разных вещей в бесконечно огромном мире. Когда Микаса отняла ладони от лица, на секунду показалось, что в глазах Эрена что-то влажно блеснуло, тут же отдаваясь уколом в ее груди. — Слушай, — вдруг начал он, вдавив окурок в дно жестянки, — мне бы… мне бы пройтись, что-то не туда повело. Не слишком грубо будет оставить тебя так? Микаса сглотнула раздирающее изнутри сожаление и тошнотворно щекочущее под кожей желание обнять. — Твой День рождения — тебе решать, как проводить. — Да, пожалуй, — он кивнул и поспешно встал из-за стола, но остановился. Снова обратил к ней потухший виноватый взгляд. — Прости, что ухожу так и порчу все. Хотя бы избавлю тебя от неловкости. Микаса махнула рукой, невидяще уставившись в точку на столешницу. — Ты поешь только, — донеслось со стороны двери вместе с шорохом надеваемого плаща. Микаса молча кивнула. Спустя мгновение входная дверь с тихим шорохом закрылась. Застарелый импульс посылал сигналы в ноги, побуждая вскочить и нестись следом, накинуться всем телом, прижать, как раньше, лишь бы не было этих черных мыслей в его голове. Но сидела неподвижно, не позволяла себе даже подойти к окну, чтобы проводить удаляющуюся фигуру. Не будет смотреть ему вслед. Его тень все же мелькнула перед окном. Микаса мысленно предположила, что направился, судя по всему, в лес. А значит, до глубокой ночи будешь шататься в одиночестве по темноте и изъедать себя мыслями, казниться, а то и что похуже. Еще можно было догнать. Остановить. Обнять. Пришлось сжать ладонь в кулак, чтобы удержать себя на месте. Нет. Так она могла сделать раньше. Она могла подбежать, обнять, попытаться развеять все тревоги, переубедить, объяснить, что он хороший человек и не заслуживает всего того, чем себя наказывает. Но теперь это не так. Он перестал быть хорошим человеком, заслуживал очень многих слов, которые звучали в рядах противников йегеристов и сколько бы то ни было адекватных людей, не оправдывавших массовый геноцид человечества. Не могла побежать и обнять, потому что объятьям больше не развеять ту тьму в его взгляде, накрепко связавшуюся со всем его существом, поглотившую душу. Не могла переубедить в правде, не могла закрывать глаза, не могла врать себе и ему. Не могла переступить чертову стену горечи и обиды, исказившей все ее некогда светлые, юные чувства, навсегда оставшиеся где-то в затерянной в Путях лесной хижине с юным мальчишкой без непомерного греха на плечах и кровавых пут на руках. Микаса распрямила плечи. Обхватив рукоятку ножа, осторожно отрезала небольшой кусок пирога, положила в тарелку. Первый укус разлился кисло-сладким привкусом вишни. С трудом проглотив, Микаса замерла, кусая задрожавшие губы. Возможно, за этим он и приехал сюда. Оставшись наедине со своими кошмарами и чудовищами, надеялся найти поддержку и покой там, где всегда поддерживали, всегда принимали и заботились, даже когда он это не ценил. У жалких остатков своей семьи, которой она сама его нарекла. Возможно, надеялся, что все же обнимет. Перед глазами поплыло. Микаса сделала большой глоток вина, лишь бы перебить вкус пирога, слишком похожий на тот, что ей пришлось отведать лишь раз, когда праздновали десятый День рождения Эрена в доме Йегеров. Тогда она впервые раскраснелась и не нашлась, что сказать этому самому важному и дорогому мальчику во всем мире. Только передала сшитую своими руками плюшевую игрушку лисенка. Вздрогнув, Микаса прижала ладони к лицу, нажимая на зажмуренные глаза, лишь бы выдавить это горькое слезливое чувство из себя. Домой Эрен вернулся глубоко за полночь. Уснуть Микаса так и не смогла, поэтому после уборки оставшейся еды со стола, переоделась и просто лежала в темноте. Кошка свернулась теплым клубком в ногах, время от времени дергаясь в глубоком сне. Микаса то и дело переводила отрешенный взгляд в окно, из которого холодно светила луна, серебрившая простынь, пододеяльник и ее собственную кожу призрачным эфемерным свечением. Словно нереально все происходящее. Воистину такой извращенный, омерзительно неправильный и ужасающе жестокий кошмар мог быть только сном или чьей-то больной фантазией. Входная дверь неслышно открылась и едва заметно стукнула. Микаса медленно прикрыла глаза, вслушиваясь в шорох. Тихие шаги остановились подле ее кровати, полутьма насытилась запахом табака, гвоздики и бергамота. Ладонь аккуратно приподняла съехавший край одеяла, накрывая плечо Микасы, и едва ощутимым поглаживанием прошлась поверх него.