Здесь лапы у елей дрожат на весу

It's like learning a new language

Helps me catch up on my mime

If you don't bring up those lonely parts

This could be a good time

It's like learning a new language

You come here to me

We'll collect those lonely parts and set them down

You come here to me...

Interpol - "Leif Erikson".

— Чертово платье проклято, — наконец, решилась нарушить воцарившееся на крыльце ее дома молчание. Эрен непонимающе приподнял брови, кинув беглый взгляд на проглядывающую под пальто фигуру. Микаса неосознанно сжала спрятанные в карманах руки в кулаки, чтобы унять легкую дрожь то ли от холодного ветра, то ли от чего-то еще, о чем не хотелось думать. — Ты проходи, Райнер, — не отрывая взгляда от темно-зеленых глаз, ровным голосом проговорила, махнув ладонью на дверь и отступив на шаг. Райнер смущенно улыбнулся, кивнул, мазнув взглядом по оставшемуся стоять неподвижно Эрену, и прошел к двери. На снегу мелькнула блеклая полоска рыжего света, со скрипом петель дверь глухо прикрылась, снова оставив крыльцо окутанным полумраком и воющим снежным ветром. — Я… — Эрен прокашлялся, смутившись собственного дрогнувшего голоса. — Я только подарок отдать. И сразу уйду. Вопреки ожидаемой реакции, губы Микасы слабо дрогнули и чуть растянулись в непонятной Эрену улыбке. Аккерман сжимала зубы, стараясь не выдать внутреннюю дрожь. В груди невыносимо запекло, распаляя горечь обиды и злости по венам вместе со сдобренной алкоголем кровью. Было отвратительно. Отвратительно смотреть на него и со стыдом отмечать, как хорошо он выглядит. Было отвратительно, что он и сам позволяет себе украдкой разглядывать ее лицо и фигуру с проклятым румянцем на скулах. Было отвратительно, что спустя столько времени и дерьма, она все еще не утратила способность чувствовать. — Мог бы соврать получше, ты это умеешь, — хрипло проговорила она. Эрен снова одарил коротким пристыженным взглядом. Отвратительно. — Если бы хотел так сделать, то мог бы отправить подарок с Райнером, передать через Армина, да хоть по почте. Но явился сам. Значит, — она сделала паузу, чтобы перевести дыхание и сохранить голос ровным, — зачем-то хотел быть здесь. Эрен ничего не ответил, уставившись на нее исподлобья. Микаса шагнула чуть в сторону, не решаясь еще открыть дверь и впустить в свой дом того, кого похоронила почти два года назад. Того, кто являлся неугомонным призраком, хороня ее саму под пологом безумия и боли. Эти глаза неожиданно непривычно смотрелись среди заснеженных горных вершин. Без белого халата, вездесущей маски, без жестокого равнодушия — он выглядел кем-то другим, не собой. Если впустит сейчас, пути назад уже может не быть. Зачем и без того бередить развороченную его грубыми руками рану? Наверное, потому что она сильная и справится. Никто больше не будет решать за нее. Микаса оборвала зрительный контакт и решительно повернулась к двери, дергая за крепкую ручку на себя, ощущая, как за спиной легкое движение принесло едва различимый запах табака и гвоздики. Отвратительно. В воцарившейся в хижине тишине глухо хлопнула входная дверь. Где-то в трубе завывал ветер, перешептывались с треском угли в печи. Эрен старался лишний раз не поднимать взгляд, послушно следуя примеру Микасы, которая повесила пальто на крючок у двери. Так же на ватных ногах, не ощущая своего тела вовсе, тенью проследовал за ней, ощущая, как взгляды сидящих за столом прожигают в нем дыру. Боже, даже убивать было легче, чем находиться здесь. Микаса бесстрастно присела обратно за стол, оставив пустой стул по правую руку от себя, рядом с Армином. Эрен тяжело сглотнул, остановившись подле стола и кинув короткий взгляд на друга, единственного смотревшего со спокойной улыбкой. — Прошу прощения за поздний визит. Прозвучало охрипло и жалко. Он опустился на стул, тут же ощущая, словно все тело сковало тугими путами, лишившими возможности пошевелиться, а желудок сдавило тошнотой. Эрен не смел поднять взгляд, решив, что будет смотреть на лежащую на столешнице ладонь Микасы, слишком спокойной и уверенной, словно ничего странного не происходило. Ему казалось, что еще минута этого напряженного молчания, и его разорвет к чертовой матери. Различал, кто где сидит, только по положению рук и плечам, выше которых взгляд поднять не рискнул. Видел бы хоть кто-то из марлийцев этого жуткого островного Дьявола, который от ужаса и волнения пошевелиться не может. — Я того рот ебал, — возвестил осипший голос Жана. — Армин не врал все-таки. — Я редко это делаю, — усмехнулся Арлерт, чуть расслабившись, когда первые слова все же прозвучали. — То есть мы все это сейчас видим? Я не один ёбнулся? — Конни обернулся на товарищей, ища поддержки. — Уж если кто и ёбнулся здесь, то явно не ты, — напряженно заявил Жан. Ладони на столешнице угрожающе сжались в кулаки до побеления костяшек. Эрен, наблюдая за этим, устало прикрыл глаза на мгновение. Все по новой. Взгляд коротко метнулся к одному пока не проронившему ни слова человеку. Леви неподвижно глядел на него единственным уцелевшим глазом, бледное лицо не выражало ни единой эмоции. Эрен поспешил отвести взгляд обратно на ладонь Аккерман. — Ты ничего не хочешь сказать? Эрен, наконец, осмелился взглянуть на испепеляющего его Жана. Из-за крепко сжатых челюстей под кожей играли желваки, взгляд сощуренных глаз не предвещал ничего хорошего. Вся поза говорила о готовности напасть. Только этого не произойдет. Прошло то время, когда все проблемы можно было решить, дав пару раз в морду друг другу. — Может и хочу, — хрипло проговорил Эрен, отвечая на взгляд, — но ничего нового ты не услышишь. Жан издал непонятный возмущенный звук, утонувший в истерическом смехе Конни. — О, это правда Йегер! Сам обосрался, а на нас огрызается, — он утер выступившие в уголках глаз слезы от смеха. — А я бы вот послушал, чего это ты вдруг принесся из Марли? Надоело утки выносить за пациентами? — он ткнул локтем напряженного Жана. — А ведь точно! — вдруг оживился он, повышая голос, сочащийся ядом. — Вам это ничего не напоминает, народ? Прям как в тот раз, когда ублюдок торчал в Марли год, а потом нам пришлось спасать его задницу. Помните? Конечно, помните, — он рассмеялся, залпом осушив стопку саке. — Тогда ведь погибла Саша! А теперь он сам приполз, интересно, кто погибнет в этот раз? Эрен ощутил внимательный взгляд Армина сбоку. Отчего-то заслуженные обвинения не полоснули заточенным клинком, не заставили остервенело плеваться ядом в ответ. Словно что-то внутри отключилось, и он просто безропотно принимал любые нападки, не меняясь в лице. Они все заслуживают права выговориться. Напрягало лишь то, что эту возможность используют в полной мере только Жан и Конни. — Как тебе только в голову пришло явиться сюда? — продолжал Жан, ничуть не растеряв запала. — Ты малейшее понятие имеешь вообще, что ты натворил? Это, блять, уму не постижимо! — Кирштайн вцепился в волосы. — Ты полтора года притворялся, что сдох! Как до этого вообще можно было додуматься?! — Что бы изменилось, знай ты, что я жив? — не поднимая взгляда от ладони Микасы, проговорил Эрен. — Ну я б тебе рожу начистил, — ответил Конни, между делом подхватывая с тарелки кусочек сыра. — А сейчас даже как-то руки пачкать не хочется. — Господи! Мне даже смотреть на тебя противно! Мы эту блядскую могилу посещали столько раз! Эти двое там сопли жевали! — Жан кивнул на Армина и Микасу. Эрен нерешительно метнул взгляд на бесстрастный девичий профиль. — Каждый ебаный праздник вспоминали ублюдка-смертника, а он даже помереть нормально не смог! — Жан, — начал было Армин, примирительно поднимая руки. — Это же не специ… — Ты вообще молчи! Выгораживаешь его? Опять? — голос Жан взвился вверх от возмущения. — Вы вообще с Микасой уже давно знали и молчали, — закивал Конни, дернув вскочившего на ноги Жана на место. — Да знаешь, такую информацию обычно резко не вываливают, — хмыкнул Армин. — Тоже нужно было осознать все. Жан закачал головой, устало откинувшись на стуле. Похлопав по нагрудному карману, вытащил пачку сигарет и с трудом поджег одну непослушными руками. Эрен незаметно втянул воздух и напряженно сглотнул в образовавшийся миг перемирия. Конни принялся равнодушно гонять остатки салата по дну тарелки. Леви бесцветным взглядом глядел куда-то сквозь стол, так и не шелохнувшись с начала разговора. Лица Райнера, понурившего голову, не было видно вообще. Эрен несмело перевел взгляд на точеный профиль Микасы, копирующей позу Леви. — Ладно, черт с ней со смертью. Меня больше убивает другое, — хриплым после криков голосом продолжил Жан, хмуря брови и снова вцепляясь в Йегера тяжелым взглядом. — Тебе хватило наглости заявиться сюда спустя столько времени. Раз так долго молчал и прикидывался мертвым, значит, не хотел, чтоб кто-то из нас знал, и когда все мы свыклись с этой мыслью и попытались жить заново, ты, блять, берешь и приходишь. — А я сразу спросил, зачем приехал, — вставил Конни. — Надоело бремя врача, что ль? Еще и Райнера откуда-то прихватил. — Да мы только в порту встретились, — тихо ответил Райнер подняв на мгновение взгляд. — И чего сказал тебе? — не унимался Конни. — Ну… — Райнер неуверенно посмотрел на Эрена, не осмеливаясь говорить за него. — Да ну и так все понятно, Конни, — вдруг зловещим тоном начал Жан. — Сюда он и ехал, к ней, — он кивнул на Микасу. Белая ладонь на столе чуть дрогнула, будто удерживаясь, чтобы не сжаться. — Мало было помучить ее в прошлой жизни. Мало ей боли принес. Понял, наконец, что нет другой женщины, которая так будет за него держаться. Только отпустил жить спокойно — нет, надо вернуться и снова… — Если ты сейчас пытаешься меня защитить, не стоит утруждаться, — сама удивилась тому, как холодно и ровно прозвучал голос. Взгляд встретился с грозным, но обескураженным лицом Жана. — Я в состоянии за себя постоять. Эрен прикрыл глаза, пытаясь держать себя в руках. Жан все же нащупал слабое место. Вынул из кармана брюк портсигар и выудил сигарету. Зажигалка в дрожащих пальцах никак не хотела слушаться и выдать язычок пламени, из-за чего начал нервничать только еще больше, понимая, что все наблюдают за его жалкими попытками держать себя в руках. Вдруг легшая на мгновение сверху прохладная ладонь забрала зажигалку и вынула сигарету из губ. Эрен удивленно обернулся. Микаса, излучая одуряюще странное спокойствие и уверенность, зажала губами сигарету и подожгла ее конец, раскуривая. Сделав одну затяжку, сунула сигарету обратно меж губ уставившегося на нее Эрена. Округлившиеся темно-зеленые глаза ошалело вглядывались в полуприкрытые серые, ища там хоть намек на объяснение действий. — Меня сейчас стошнит, — с напускным отвращением протянул Жан. — Ты серьезно? Даже после всего, что он сделал? После всей боли, которую принес? Микаса молча вынула еще одну сигарету из оставленного на краю стола портсигара. Подожгла спичкой, наконец, отмерев. — Тебе не кажется странным, Жан, — она выдохнула белесый дым в сторону, складывая руки на столе, — бросаться такими словами за этим столом? — В смысле? — В смысле, что здесь нет ни одного человека, который бы не причинил другим боль. Не говоря уже о всех тех, кто еще недавно был нашими врагом, а после Дрожи вдруг стал товарищем, — Жан замер, немигающим взглядом пялясь на нее. Микаса не отводила взгляд в ответ, ощущая, что еще пара мгновений и вся плотина недосказанности и негодования, выстраиваемая месяцами, прорвется и снесет все на своем пути. Эрен, как обычно, своим присутствием раскрывал не самые приятные из ее сторон, но сейчас его присутствие рядом тяготило меньше всего. — Меньше всех напортачил Армин, на мой взгляд, — продолжала Микаса. — Но и с ним у некоторых есть счеты. А теперь оглянись и подумай, Жан. Райнер, — она кивнул на тут же сжавшегося еще больше блондина, — со своим дружком сломали стену и запустили цепь всех событий. Капитан Леви регулярно отдавал бесчеловечные приказы, в ходе которых мы сами теряли близких товарищей в первые годы разведки. Конни пытался скормить Фалько своей маме. — А я что же? Кому я тут непоправимую сердечную рану нанес? — Жан окинул взглядом присутствующих. — У тебя язык без костей, который регулярно выдает неприятное дерьмо, — выдохнула Микаса, затянувшись. — От этого никто не умирал, — хмыкнул Жан. — Тогда надо разделять, — парировала Микаса, махнув рукой с сигаретой в воздухе. — Мы либо разбираемся в том, какую боль кто кому нанес в масштабах мира, либо то, какую боль нанесли лично друг другу. Не каждый из сидящих здесь виноват в смерти чьих-то близких. А вообще… — она глубоко вдохнула дым последней затяжки, сдвинув брови, и втоптала окурок в блюдце с лимоном для чая под брезгливый взгляд Леви. — Я заменю, — кивнула ему, — вообще глупо пытаться сидеть и играть в какую-то идиллию, когда все друг на друга косо смотрят. Ты сам сказал, что у в наших жизнях никогда не было порядка, так что глупо пытаться делать вид, что все нормально. — Косо смотрят? В Новый год мы сидели спокойно и общались по-дружески. Или мне только казалось, Микаса? — с нажимом спросил Жан. — Не казалось, — кивнула. — Но всего произошедшего это дружеское общение не вытравит. Мы с окончания войны все только и делаем, что пытаемся делать вид, что все снова хорошо. Общаемся, только на каждой встрече вспоминаем прошлое и скучаем по мертвецам. Устраиваем миротворческие поездки с теми, кто виновен в смерти наших товарищей. — Зачем сейчас эти очевидные факты? — перебил Конни. — Разговор был не об этом. — Нет, об этом, — вдруг громче сказала Микаса, обратив на себя взгляды. — Очевидный факт заключается в том, что нет смысла вешать все грехи на одного, когда каждый из здесь сидящих тоже не святой. Жан тяжело выдохнул и залпом выпил стопку саке, занюхал локтем пиджака и уставился невидящим взглядом в столешницу. Эрен едва вспомнил стряхнуть пепел с почти дотлевшей сигареты, слишком впечатленный происходящим и мало понимающий, что именно происходит. Микаса все еще не смотрела на него, но ощущение ее губ на фильтре сигареты горело огнем на собственных губах при каждой затяжке. — Ну, раз такое дело, то давайте мы все попробуем выговориться, — бодро начал Армин, окинув взглядом напряженную атмосферу. — Давайте каждый по кругу попросит прощения за что-то, за что он, по его или ее мнению, должен извиниться. Можно не перед сидящими здесь. Просто о чем каждый жалеет. Микаса наклонилась вперед, вздернув бровь, чтобы посмотреть на Армина. Тот пожал плечами, слабо улыбнувшись. — Я начну, — вдруг вскинулся Райнер, выпрямившись. — О, понеслась, — Конни подпер щеку ладонью, закатив глаза. — Говорил же… — Я хочу извиниться, — не обратив внимания, продолжал Райнер, — перед всеми вами. Я не заслуживаю прощения, ни вашего, ни своего, но не могу перестать думать об этом. Я сожалею, что разрушил стену вашего города, Микаса, Армин, Эрен, — он по очереди окинул каждого взглядом. Эрен сжал лежащую на колене ладонь. Слушать извинения Райнера при учете собственных деяний было поистине невыносимо. — Я сожалею, что из-за нас вы лишились всего. Я… я сожалею, что обманывал вас, ребята, втерся в доверие, стал другом, а потом предал, — он накрыл глаза ладонью. — Я… Я сожалею, что мы убили Марко. Жан! Я сожалею… — Чувак, ты уже извинялся, отвали, — Жан болезненно поморщился, снова наполняя стопку. — Жан, пусть скажет, — напомнил Армин. — Я знаю, — Райнер вздрогнул плечами и неконтролируемо всхлипнул. — Я знаю, что извинялся, но не могу перестать думать… Никакие извинения не вернут его и… Мне жаль, что мы привели Зика, и из-за него погиб Эрвин. Мне жаль, что из-за нас не осталось никакого другого выбора у… — он осекся, всхлипнув, когда уловил внимательный взгляд Эрена, покачавшего головой. — В общем… простите меня, ребята. И Бертольда. У него вообще вся жизнь прошла как на убой, он даже осознать не успел, что мы натворили. — Ты молодец, Райнер, — мягко похвалил Армин и через стол протянул ему белый платок. Райнер слабо улыбнулся и принялся вытирать им мокрые глаза. Эрен наблюдал за ним с непреодолимым отвращением к самому себе, понимая, что уровень раскаяния Райнера ему и в самом страшном кошмаре не снился. — Я бы извинился перед Фалько, — вдруг произнес Конни, нервно усмехнувшись, — но его тут нет. Поэтому я бы хотел попросить прощения у Саши, — Жан со стуком уставил локти в столешницу и, упершись лбом в ладони, сжал волосы с тяжелым выдохом. — На вылазках всякое бывает, но… Следовало быть внимательнее, следовало быть серьезнее, проверить люк, держать ее подальше от входа. Не ржать и радоваться, проверить все. Тогда… она могла бы сидеть сейчас с нами, — Конни выдохнул в сторону и, залпом осушив стопку, занюхал плечом Жана. — Я бы… — Жан запнулся, заморгал. — Я бы тоже хотел попросить прощения у Саши. Должен был углядеть. И у Марко. Я должен был углядеть и за ним. Быть внимательнее. И Ханджи… — Эрен чуть вздрогнул. — Если бы можно было все переиграть иначе, — Жан снова тяжело выдохнул и опрокинул в себя саке. — Я хочу попросить прощения у всех вас, — прокашлявшись, начал Армин, поочередно глядя на всех. — Простите, что занял место Эрвина и, возможно, был недостаточно хорош в качестве командующего. Возможно, многое было бы иначе, если бы я не отнял его возможность. Прошу простить, если разочаровал вас, — он опустил голову, словно замаливал грехи в церкви. Жан подвинул ему наполненную саке стопку. Армин со вздохом опустошил ее. — Микаса? — поморщившись от горечи, в ожидании посмотрел на нее. Аккерман вздохнула, откидываясь на спинку стула и задумчиво водя кончиком пальца по складкам на скатерти. Все думала, что сказать, пока не подошла очередь, а в итоге не могла придумать ничего вменяемого. Да и участвовать в этой групповой терапии не очень хотелось. Хотелось завалиться спать до утра, чтобы этот сумбурный вечер закончился и остался только блеклым воспоминанием. Но чутье подсказывало, что так просто все не кончится. Она кинула быстрый косой взгляд на замершего рядом с очередной сигаретой Эрена. — Я не знаю, что сказать, — она пожала плечами. — Ты себя ни в чем не винишь? — вздернул бровь Конни. — Если и виню, то перед людьми, которых здесь нет. И нет желания с помощью раскаяния выглядеть лучше в ваших глазах, — она снова вздохнула, наполняя с стопку с тихим плеском. — Я бы хотела извиниться, что из-за своей одержимости часто могла действовать импульсивно и подвергать всех опасности. И что своей холодностью могла причинить боль, — она запрокинула голову, осушая стопку, и со стуком приземлила обратно на стол. Только запястьем промокнула накрашенные губы, не поморщившись. — Ну что? — Леви закатил глаза в ответ на устремленные к нему взгляды. — Перед вами извиняться — больно много чести. Мои извинения только для моих мертвых и не за праздничным столом. Эрен снова уставил взгляд в столешницу, выпустив дым через ноздри. Выжидающие взгляды со всех сторон физически ощущались на коже, но он продолжал молчать. — Йегер, тебе особое приглашение надо? — раздраженно прошипел Жан. — Что ты хочешь услышать? — Эрен устало сжал переносицу. Микаса мельком взглянула на него, мысленно отмечая, что, если бы не дрожащие руки, можно было бы подумать, что он полностью контролирует и себя и ситуацию, держась, на удивление, уверенно. — Ты издеваешься, что ли? — ахнул Жан и оглянулся на остальных. — Сейчас каждый за что-то да извинился. Считаешь, тебе не за что? Так давай напомню. Ты нам всем врал, ты действовал за нашей спиной, из-за твоих игр погибло много наших товарищей, нам пришлось убивать чертовых йегеристов, которых ты же и создал, ты устроил чертову Дрожь Земли, сраный геноцид, из-за которого погибла большая часть человечества!.. — Жан, ты знаешь, что это было ради нас… — начал Армин. — Да ну? Правда, Армин? Может быть, великий островной Дьявол, господин Йегер и не в курсе, но остров теперь раздирает от политических распрей в столице между партией йегеристов и остальных. Может, он не знал, но после Дрожи никто в мире не стал относиться к нам лучше! Даже на родине нас мешают с грязью за то, что мешали тебе! Может, ты не знал… — Я знаю все, что я совершил, можешь не распинаться, — тяжелым низким голосом вдруг перебил Эрен, глядя на Жана исподлобья. — Именно поэтому сраные извинения ничего не будут значить. Все это дерьмо навечно со мной и с этим миром, никакие показательные раскаяния этого не изменят. — Ублюдок! — Жан взревел, поднимаясь на ноги и нависая над столом. Конни схватил его за рукав пиджака. Леви покосился, напрягаясь. — Признай уже, наконец, что все было бессмысленно! Что твой план был дерьмо, и ты облажался по полной! — План был дерьмо, но единственный, при котором вы бы сохранили жизнь. Других вариантов не было, — тем же тяжелым тоном ответил Эрен, не отрывая от него взгляда. — Сохранили жизнь? — Жан истерически рассмеялся. Конни округлившимися глазами уставился на Армина и Микасу, покрутив пальцем у виска. — Так почему тогда жизни Саши и Ханджи не в счет?! А?! Эрен стиснул зубы и все же опустил взгляд обратно на столешницу. — Что? Нечего сказать? Какого черта Саша и Ханджи стали разменной монетой? Раз ты такой охуенно всесильный был, почему не предусмотрел все так, чтобы они не пострадали? Почему наши жизни важны, а их — не в счет?! — не унимался Жан, только сильнее распаляясь. Микаса машинально опустила руку, обхватывая плетью висящую между их стульями ладонь Эрена. Сжала, не отрывая взгляда от перекошенного горем и яростью лица Жана. — Ты пока в Путях торчал, поди себя чуть ли не богом мнил со своей Дрожью, а в итоге не смог спасти тех, кто за тебя стоял? Какого черта, Йегер? — Потому что я не бог, — хрипло выдохнул Эрен, машинально обхватывая дрожащими пальцами ладонь Микасы в ответ. Меж ребер горечь глодала кусками плоть, вырывая мясо с корнем. — Ты слишком поздно об этом вспомнил, мудак, — наконец, выдохся Жан и, тяжело дыша, все же упал на стул и запрокинул голову в бессилии, прикрывая глаза. Во вновь образовавшейся тишине Микаса вдруг отчетливо услышала тяжелое биение собственного сердца, словно заглушающее все звуки хижины: тихое шептание углей, мерное тиканье стрелок, тихое завывание ветра в печной трубе. Меж ребрами закололо запрятанной в дальнем углу тоской и горечью по тем, кого уже не вернуть, по жизни, жестокое, но относительно мирное течение которой они не ценили. По ушедшему времени. Сжимающие ее ладонь пальцы словно обожгли огнем, усиливая ощущение отвращения от себя и окружающей действительности. Микаса рывком поднялась на ноги, разрывая контакт, и принялась собирать грязные тарелки со стола, чтобы помыть. Хоть чем-то занять руки и перевести дух подальше от самого эпицентра. Армин молча принялся помогать, хлопоча с новым блюдцем для лимона и варенья и чайником. Тихо постукивая тарелками в раковине, Аккерман обернулась, на секунду подумав, лишившись ощущения его тела рядом, что всего лишь привиделось. Но глазам предстала все та же опостылевшая за вечер картина: в свете свечей, за украшенным и уставленным едой столом оставались сидеть пятеро мужчин, напряженно глядевших в разные стороны. Взгляд по привычной траектории окинул их лица и остановился на фигуре в черных брюках и черном свитере, на фоне которого даже кожа казалась бледнее обычного. Как у мертвеца. Но сидел, чуть сгорбившись, как живой, курил, периодически прикрывая глаза, чтобы справиться с собственными эмоциями, нервно проходил ладонью по длинным неубранным волосам. Выглядел совершенно. И совершенно неправильно в ее тихой уютной хижине. — Я задам только один вопрос, — вдруг холодно подал голос Леви, когда Армин наливал в его чашку чай. — А? Чай с лавандой вроде, — неуверенно почесал затылок Армин. — Да не про чай, — цокнул Леви. Армин смущенно отставил чайник и сел на место. — Йегер, — Эрен поднял взгляд на капитана, мысленно готовясь к худшему, несмотря на спокойный тон его речи. Смотреть на него было тяжело при осознании, что он косвенно виноват в увечьях самого сильного воина человечества. — Вопрос простой, и для меня все станет ясно. Эрен кивнул. — Ты жалеешь о том, что сделал? И если бы была возможность, скажем, вернуться в прошлое, ты бы изменил его? — Это уже два вопроса, — едва заметно улыбнулся Эрен. — Получается. Глаза у меня тоже два, но видит только один. Эрен снова кивнул, опустив взгляд вниз. Поменял бы что-нибудь? Он машинально посмотрел в сторону угла, где Микаса гулко гремела посудой. Тень мягко объяла стройную фигуру, сливаясь с тканью платья и чернотой волос. Лица не разглядеть, снова далека, как никогда, незнакома. — Я жалею, — начал Эрен чуть хрипло, пока в мыслях проносились лица всех тех, кто погиб его стараниями, — только о разрушенных жизнях. И убитых, и тех, кого просто поломал, — Микаса на секунду замерла, но тут же продолжила ополаскивать тарелки. Эрен перевел взгляд на Леви. — Но если бы можно было вернуться в прошлое, и в нем вашим жизням все так же угрожала бы опасность, я бы сделал все это снова. И повторял бы опять и опять, если бы от этого зависела судьба Парадиза. В хижине снова воцарилась напряженная тишина. Эрен не отрывал внимательного взгляда от лица Леви, на котором словно на мгновение промелькнула необъяснимая эмоция. Что-то сродни удивлению и… уважению? — Бля, в пизду, — Жан резко ёрзнул стулом по полу, поднимаясь. — Прости, Микаса, я больше не могу с ним находиться в одном доме. Это уже ни в какие ворота. Он быстро подошел к девушке, коротко обнял, извинившись за испорченный праздник, и направился к двери, чтобы одеться. Конни последовал его примеру, подхватив последний кусок вяленого мяса с тарелки, и направился к Микасе. Та уже принялась собирать им в дорогу еды со стола, чтобы сгладить впечатление от вечера. — А куда мы так торопимся, Кирштайн? — вдруг повысил голос Леви, обернувшись на натягивающего пальто Жана у двери. — А по-вашему, это нормально? То, что он сейчас выдал? Человек вообще ни черта не понял, хотя сдохнуть успел. — О нормальности в нашем мире говорить не приходится. Тут другое, — он смерил Эрена внимательным взглядом и хмыкнул в поднятую к лицу кружку. — Похоже, мальчик стал мужчиной и начал принимать ответственность за свои слова и действия, не прячась за оправданиями и извинениями. Арлерт, я бы съел еще кусок торта, — внимательно слушавший его Армин вскочил на ноги и пошел отрезать капитану еще кусок. Леви, тем временем, налил в свою пустовавшую весь вечер стопку саке и снова обернулся на застывших у дверей Конни, Жана и Микасу с собранными коробками. — Хочу вам напомнить изречение великого мыслителя нашего времени — Флока Форстера, — с сарказмом протянул Леви и перевел взгляд обратно на Эрена, вцепившись взглядом в темно-зеленые глаза. — «Чтобы выжить, Парадизу нужен Дьявол». И, кажется, я смотрю ему в глаза. Ты ведь этого добивался, Эрен? — уже тише прибавил Леви, чтобы слышал только он. — При всем уважении капитан, это не Дьявол. Это идиот, которому дали в руки бомбу. Приятного вечера, — Жан кивнул оставшимся, принял от Микасы собранную еду и еще раз поздравил с Днем рождения, после чего толкнул дверь, пропуская Конни в заснеженную темноту. Микаса и Армин переглянулись, прежде чем сесть обратно по обе стороны от Эрена. Райнер окинул хижину несчастным непонимающим взглядом. — За дьяволов Парадиза, — коротко провозгласил Леви, поднимая стопку вверх. Остальные неуверенно последовали его примеру, с резким звуком стекла столкнув пять стопок вместе.

***

— Значит, вакцина теперь будет поставляться во все страны? — Армин глядел на Эрена во все глаза, пожевывая кусок торта и подпирая щеку ладонью. — Так должно быть. Если только не начнут снова упирать на тот факт, что там эльдийская кровь, — Эрен чуть поморщился, когда облюбовавшая его колени кошка снова с урчанием выпустила когти. Саша, проспавшая добрую половину вечера, проснулась от голода около получаса назад и, наевшись, забралась к Йегеру на колени, видимо, узнав запах. Он был удивлен, увидев ее, так как это было последнее, чего он ожидал в доме Микасы. Даже черепа животных на стенах и пучки трав под потолком не выбивались из общей картины так, как эта кошка, которую они кормили когда-то в прошлой жизни. Но спросить у Микасы не смог: стоило Жану с Конни уйти, она пересела к Леви и снова не принимала активного участия в разговорах, едва одаривая его короткими взглядами, которые Эрен ловил как изголодавшийся. Все еще смутно представлял, что делать, когда вечер закончится. Усталость от долгого переезда в кресле каюты Райнера и эмоционально напряженного вечера накатили в полной мере, вызывая непреодолимое желание рухнуть куда-нибудь и уснуть. Однако перспектива остаться наедине с Микасой после неоднозначного взаимодействия вселяла тревогу и отнюдь не приятную. — Рихтер, конечно, мужик, — закивал Райнер, лениво попивая чай. — Да, жаль, руку ему не пожал, когда была возможность. Хотя, может и свидимся еще, у меня талант быть добровольцем, — улыбнулся Армин, переведя взгляд на Микасу. Та оторвала взгляд от зернышка кукурузы, которое гоняла по тарелке, подперев кулаком голову, и слабо улыбнулась в ответ. — Не получится, — Эрен отпил чай из чашки. — Он мертв. — Как? — Застрелился в январе, после Нового года, — пояснил Эрен, уставившись на пятнистую кошачью макушку. — О господи… — Армин запустил пятерню в волосы. — Но почему? — Ну… Он оказался чем-то вроде меня, — усмехнулся Эрен, переводя взгляд на Микасу, которая, наконец, не прятала взгляд, продолжала смотреть ровно на него с залегшей в межбровной складке грустью. — Во время службы в армии Ближневосточного пытал пленных марлийцев, врачебные эксперименты проводил на них. Многие умирали. Армин раскрыл и тут же закрыл рот, не зная, что сказать, только переглянулся с Микасой. Та задумчиво закусила щеку, снова опустив взгляд в тарелку. Упоминание Рихтера, который еще в первую встречу показался ей зловещим, вызвало воспоминание о тех давних днях, словно из сна: гниль, кровь, слезы, ненависть и крики, а среди них — томительное подозрение, неизвестность и терпкий запах гвоздики, теперь напитавший уже внутренность ее хижины. И чертов «врач» с дурацким именем, который больше не прятался за маской, а осторожно гладил ее кошку у себя на коленях. — Как стены разрушили, его все несет куда-то, — добродушно рассмеялся Райнер, — то эльдийским калекой побыть, то врачом под прикрытием. Сплошные ролевые игры. — Ты теперь и тут врачом быть можешь, — перебил уже слегка окосевшего Райнера Армин. — Ну в плане, надо же чем-то зарабатывать. — Да я не то чтобы врач… — И все же. Будешь как отец… — Армин запнулся, глупо улыбнувшись от нелепого сравнения. — Ну ты понял. Что ты теперь делать вообще собираешься? Надолго л… — Вы за временем вообще не следите, мелюзга? — вдруг перебил Леви, кивнув на часы. Время слегка перевалило за полночь. — Хватит посиделок на сегодня, Браун уже в разные стороны смотрит. Так что давайте, дохлебываем и уебываем. Леви поднялся с места, незаметно ткнув локтем Микасу, и принялся перетаскивать к раковине грязные тарелки. Армин удивленно пожал плечами и поспешил присоединиться к уборке. Оставшийся за столом с засыпающим Райнером Эрен аккуратно снял с колен кошку. От понимания, что вскоре народ уйдет, ощутимо накрывала паника. Придется остаться наедине, обязательно возникнет разговор, к которому он так и смог подготовиться. Или не возникнет. Окинув взглядом прямую спину, замершую у раковины, Эрен в который раз понял, что не знает, чего от нее ожидать. То за руку возьмет, то отсядет подальше и слова не скажет. Может, было бы вообще лучше уйти со всеми? И какой тогда смысл был вообще приезжать? Помучить еще немного? Совместными усилиями, в которых Эрен больше создавал видимость деятельности, чтобы не путаться под ногами от непонимая, куда себя деть, убрали стол и вымыли посуду. Райнер успел уснуть на голом столе, укрытом лишь скатертью. Армин, давя смех, тыкал ему в нос кошачьим хвостом, пока Микаса разбиралась с Леви. — Аккерман, уймись. У меня дома есть еда, а как к тебе ни приду — все жрать нечего. Оставь, я еще зайду на неделе. — Ну торт-то? — не унималась она, убирая пару кусков в небольшую коробку. — Вдруг ночью сладенького захотите. — Точно, это же так на меня похоже, — он закатил глаза, но останавливать не стал. — Ты лучше сборов своих чайных набери, у меня заканчиваются. И какую-нибудь мазь от боли в суставах, если есть. — Будет сделано, — она кивнула и, передав Леви коробку с тортом, принялась рыться в нижних шкафчиках в поисках сборов и мазей. Эрен ощутил легкий укол ревности. По общению Леви и Микасы, можно было легко понять, что они часто проводили время вместе, участвовали в жизнях друг друга и в целом умудрились сдружиться. Это понимание только усиливало омерзительный контраст: он не участвовал в ее жизни; не знал, какая она теперь; вряд ли и другом-то теперь мог назваться. Леви, тем временем, прервал внутренний монолог, ткнув в плечо. Йегер встрепенулся, оторвав взгляд от сидящей на корточках Микасы. — Поговорим, — Леви кивнул на дверь и, опираясь на трость, прошел к выходу, накинув пальто. Улица встретила контрастным морозцем, тут же защипавшим кожу. Снегопад стих, явив взору угольно-черный купол в россыпи сияющих звезд. Эрен невольно задержал дыхание, глядя на островное чистое небо впервые спустя полтора года отсутствия. Раскинувшийся у подножья город, занесенный снегом, смутно напоминал запечатлённые в детстве образы, когда вся Сигансина готовилась к праздникам, и когда он в десять лет рисовал Микасе открытку на День рождения. Заглядевшись на темные крыши домов под искрящимся голубоватыми кристаллами снегом, Эрен не сразу понял, что Леви наблюдает за ним. — Насмотрелся? — хмыкнул он. Эрен кивнул, смутившись прилива ностальгии по тому, от чего сам отказался. Вынул из кармана сигарету и поджег, почти сразу затягиваясь. — Насчет того, что я сказал тебе, — начал Леви, — про мужчину, ответственность. Я так действительно считаю. Уважаю ли я тебя за такую позицию? Да. Простил ли я тебя и хочу ли иметь с тобой дело? Думаю, ответ очевиден. Эрен кивнул, выпустив дым двумя белесыми струйками. Покосился на побледневшее в полутьме лицо Леви с ярко выраженными полосами шрамов и невидящим глазом. — Мне стоит извиниться за это, — он кивнул на лицо Леви. Тот покачал головой. — Не, не, не. Не ты это сделал, не тебе извиняться. Сам же Райнера остановил, чтобы он на себя ответственность за твои решения не брал. Так и тут. С братом твоим мы счет уже давно свели, — Леви помолчал, окидывая сощуренным взглядом заснеженный город. — Этот-то придурок не собирается внезапно воскреснуть? — Нет, — Эрен не удержался от слабого смешка. — Смотри, Йегер, лучше бы это действительно было так. Эрен молча затянулся снова и выпустил дым в звездное небо. Ждал, пока Леви продолжит, потому что тот явно не договорил. Было странно стоять рядом со своим бывшим капитаном, с которым некоторое время назад пили за одним столом, а теперь, под ночным небом, обсуждали вещи, о которых раньше и помыслить было бы нельзя. В дни, когда он еще был мальчишкой, а Леви не видел в нем Дьявола, угрозу, убийцу — лишь ребенка с кучей травм и желанием проявить себя. — А прощения лучше у нее проси, — Леви кивнул в сторону хижины. Меж ребрами кольнуло тревогой. — Не знаю, на кой черт ты приехал спустя столько времени, но раз уж так вышло… — он осекся, раздумывая о чем-то. — Она в середине лета из Марли прилетела могилу твою раскапывать. Поняла, что ты можешь быть жив. А там гребаный череп. Я сам почти поверил, — он хмыкнул, пнув концом трости комок снега. — Она тогда так рыдала. Такое редко увидишь, — Леви покачал головой. Эрен машинально стиснул зубы, прикрыв глаза в попытке не представлять эту картину. — В общем, если ты собираешься снова свалить, то делай это сейчас, пока ей все равно. А если нет, то будь добр, оставаться до конца, как мужчина, раз уж я рискнул тебя так назвать. — Так точно, — выдавил Эрен, едва не прижав к груди кулак по привычке, но вовремя остановился, просто кивнув. Леви окинул его испытующим взглядом и кивнул в ответ. Толкнул дверь. — Вываливайтесь давайте, дармоеды, у меня переночуете, — прикрикнул Леви одевающимся Армину и Райнеру. — Но если этот придурок хоть сантиметр заблюет, Арлерт, оттирать будете с тряпкой в зубах. Армин рассмеялся, согласно закивал и помог Райнеру попасть в рукава пальто. Микаса, накинув свое пальто, передала Леви коробки со сборами и мазями. Капитан неожиданно, придержав рукой за плечо, подался вперед и что-то сказал ей на ухо. Микаса слегка сдвинула брови и коротко кивнула. Вскоре нестройная процессия пяти человек, покинув хижину, дошла до спуска с холма, где принялась прощаться. Микаса снова приняла поздравления и объятья Армина и вновь рассыпавшегося в извинениях Райнера. Арлерт крепко обнял Эрена и напоследок послал ему хитрое подмигивание. Райнер, навалившись медвежьими объятьями, упавшим голосом выдохнул «удачи, смертник», сжав кулак у его груди. Три мужские фигуры принялись медленно спускаться с холма, становясь тенями на фоне сизых снежных сугробов. Эрен не смел пошевелиться, глядя на замершую в паре метров от него Микасу. Легкий ветер трепал отросшие черные волосы и выглядывающий из-под пальто подол легкого платья. Ему подумалось, что они могут так простоять всю ночь, не решаясь что-то, наконец, сделать. Сам не понимал, не ожидала ли она, что он тоже пойдет ночевать к Леви, а теперь сама стоит и не знает, что с ним делать. Усталость и хмель туманили голову. Микаса, наконец, отмерла и тихим шорохом шагов прошла к нему, замерла напротив и, не поднимая взгляда, нырнула ладонью в карман его пальто. Эрен замер, ощущая пробивший все тело разряд тока, не сразу сообразив, что она делает. В пальцах Микасы мелькнул его портсигар, затем сама сигарета, легшая меж приоткрытых темно-красных губ. Он не мог отвести от них взгляд, с учащающимся дыханием пробуя новую хмельную мысль: а что если поцеловать ее? Прямо сейчас, на холме. Прижать к себе, смять яркие губы, испачкать свои и вырвать, наконец, несдержанные хмельные вздохи. Как она отреагирует? Что скажет? Под ее выжидающим взглядом он лишь щелкнул зажигалкой и поднес к кончику сигареты. Микаса чуть склонилась, обдав едва различимым запахом трав, хвои и саке. Распрямилась и снова отвернулась от него, возвращая все внимание на город у подножья. Когда заговорила, он не сразу понял, что глубокий размеренный голос звучит не в его голове: — Я говорила, что больше никогда не буду ждать тебя и смотреть тебе вслед. Твой приезд ничего не меняет, — она чуть обернулась через плечо, позволяя Эрену видеть лишь часть своего профиля. — Но добавлю еще кое-что. Ты раньше очень бесился от моей навязчивости… Микаса прикрыла глаза, затягиваясь терпким гвоздичным дымом. Под веками расцветал образ взъерошенного угловатого мальчишки с вечно сдвинутыми бровями и горящими глазами. Того, кто постоянно отталкивал ее руки, сбегал от ее заботы, не обнимал лишний раз, бесился от любого ласкового слова. — Теперь я не буду просить. Не прошу, чтобы остался, не прошу, чтобы ушел. Не буду бегать за тобой. Раз ты приехал сам, то сам решишь, что тебе делать дальше, ты свободен. Она обернулась и раскрыла глаза. Видение из прошлого рассеялось о высокого мужчину в черном с чуть сдвинутыми бровями и зелеными глазами, таящими отныне тьму. Длинные волосы то и дело подхватывал ветер, разбрасывая по широким плечам. Тот, кто впервые пришел сам, не убегал, не отталкивал, смотрел странным незнакомым взглядом. Но кто обязательно однажды уйдет. — Будет только одна просьба, — она дождалась, пока он кивнет. — Если есть хотя бы малейшая вероятность, что ты уйдешь снова, сделай это прямо сейчас. Уходи и больше никогда — никогда, слышишь? — никогда не возвращайся в мою жизнь. От ледяного тона, подхваченного зловеще завывшим ветром, по коже пронеслись мурашки; болезненная горечь сконцентрировалась в районе солнечного сплетения, распространяя по всему телу тревогу и страх. Она никогда его не прогоняла. — А если, — сглотнув от волнения, проговорил Эрен, — если нет такой вероятности? Микаса, глядя на него почерневшими дикими глазами, вдруг холодно усмехнулась. — Тогда раскладушка Леви в твоем распоряжении на сколько захочешь. Пока не придёт время снова исчезнуть, — все же добавила она, окинув тяжелым взглядом обманчиво смеющихся глаз. Эрен вглядывался в их глубокую черноту, не в силах поверить, что это та же девушка, с которой он был знаком с десяти лет; не в силах поверить, что этот дикий опасный и полный ненависти взгляд, раньше направленный на любого, кто посмеет навредить ему, теперь направлен в его сторону; не в силах поверить, что подобная метаморфоза — все изменения в ее взгляде, ее голосе, характере, привычках и даже внешности — все последствия его действий, сломавших в ней что-то важное. Сейчас, стоя на чертовом холме, если бы он осмелился спросить пресловутое «кто я для тебя?», она бы уже не ответила даже гребаное «семья». Теперь он никто. Блеклое воспоминание о человеке, которого она когда-то любила. Словно в подтверждение его мыслей, Микаса сделала последнюю затяжку, потушила окурок и быстрым шагом направилась обратно к хижине, оставив его созерцать занесенный снегом городской пейзаж в одиночестве.

***

The pain that grips you

The fear that binds you

Releases life in me

In our mutual

Shame we idolize

To blind them from the truth

That finds a way from who we are

Please don't be afraid

When the darkness fades away

The dawn will break the silence

Screaming in our hearts...

 Evanescence - "Understanding".

Микаса сонно заерзала в коконе одеяла, прикрывая ладонью сомкнутые веки от назойливого луча солнца. Плотнее закуталась в мягкость одеяла, стремясь хоть немного продлить вязкое ощущение сна, неумолимо рассеивавшееся с каждой секундой. На матрас что-то пружинисто приземлилось, прошло мягкими лапами до подушки и принялось месить ее край с глубоким урчанием. Микаса выдохнула с толикой раздражения и раскрала глаза. На оконном стекле застыли белые узоры инея, сквозь которые, словно через ажурное кружево, проникал солнечный свет, искрившийся в медленно падающих с неба хлопьях снега. Завороженно наблюдая за их движением, не сразу вспомнила о событиях прошлого вечера. Осознание накрыло легкой тревогой меж ребер, заставив замереть, так и прижимая палец к холодным узорам на стекле. А вдруг приснилось? Она не торопилась поворачиваться, несмотря на то, что Саша уже начала трогать лапой ее волосы в попытке привлечь внимание. Не понимала, от чего страшно больше: обернуться и привычно увидеть пустоту или же… Микаса устало потерла глаза тыльной стороной ладони и села на кровати. Из окна все так же проглядывал ее занесенный сугробами огород, белоснежный холм и вдали едва различимые темные квадраты домов. Глубоко вдохнув и сжав пальцами край одеяла, она все же обернулась. В сердце сразу кольнуло. На раскладушке в трех-четырех метрах от ее кровати неподвижно лежала фигура. Спиной к ней с мерно вздымающимися от дыхания плечами. Затаив дыхание, Микаса бесшумно сползла с кровати, шикнув на замяукавшую кошку, и на носочках прокралась к раскладушке, замерла рядом с ней, жадно вглядываясь. Эрен обнимал одной рукой подушку, уткнувшись в нее носом и скрыв нижнюю часть лица плечом. Темно-каштановые волосы разметались по светлой ткани подушки и льняной рубашки. Микаса вздрогнула, когда голодная кошка снова назойливо мяукнула. Осторожно покосилась на Эрена. Тот не шелохнулся, только глазные яблоки под веками усиленно вращались, чуть хмурились темные брови. Микаса машинально протянула руку, чтобы коснуться его лица, но вовремя одернула, сморгнув глупое наваждение после сна. Наверняка остался только ночь переждать. Микаса наложила еды в кошачью миску и прошла к раковине, чтобы привести себя в порядок. Хоть и пыталась убедить себя, что ей все равно, но пыталась не слишком шуметь, чтобы ненароком не разбудить. А может, просто не хотела притягивать неминуемую необходимость разговаривать и решать что-то. Позавтракав оставшейся едой с праздничного стола, решила потратить день на выделку шкур в сарае, раз дома все равно делать нечего. Бросив последний взгляд на спящего Эрена, накинула куртку отца и вышла из хижины в компании затрусившей рядом Саши. В сарае подожгла пару керосинок для освещения и принялась вынимать замоченные в солевом растворе шкуры пойманных пару дней назад кроликов. Устроившаяся на полке с травами кошка внимательно следила, мерно урча, как руки хозяйки осторожно снимает мездру тупым ножом, усвоив, что сырое мясо ей есть нельзя. Монотонное скольжение широкого лезвия по шкуре немного успокоило шальные мысли, цеплявшиеся одна за другую. На некоторое время вернулось равновесие, пока не вспоминала, что в ее доме находится Эрен. Вспоминала, вздрагивала, рискуя порвать шкуру неосторожным движением, и замирала, пытаясь осознать происходящее, в реальность которого не верила до сих пор. Это походило на какой-то горячечный бред или сон, один из тех, где Эрен возвращается домой в Путях после рыбалки или охоты, а она встречает его. Один из тех, в которые она проваливалась по ночам, неизменно встречая его в той далекой хижине в лесу, смутно похожей на ее реальное жилище. Но даже во сне она всегда понимала, что он исчезнет, что это лишь иллюзия, что, несмотря на всю реалистичность, тепло его кожи не разольется под пальцами от прикосновения. А теперь он здесь. Реальный, живой, теплый — она убедилась в этом вчера, неосторожно сжав его ладонь. Под кожей на запястье даже прощупывался пульс. Словно ничего не случилось, словно не было этих почти двух лет кошмара, словно он никогда не сбегал в Марли и не устраивал геноцид, словно они просто повзрослели. Глупо, однако, притворяться, что всего этого не было. Она помнила слишком хорошо и все ядовитые слова, все равнодушные жестокие взгляды, всю ложь, всю причиненную боль, все страхи и ожидания, его отрубленную голову, свое желание умереть и бессмысленное блеклое существование меж мирами в хижине ее родителей. Не питала надежд, что он приехал ради нее. У него была какая-то другая цель, но идти было больше некуда. Ничего не изменилось, он смотрит только вперед. Он и вчера хотел уйти, едва увидев ее спустя полгода. Снова сбежать, оставив теплый воздух своего присутствия. Отчасти хотелось, чтобы он так и сделал. Оттого и не смотрела на него почти весь вечер, чтобы не разбудить запертые глубоко внутри воспоминания и болезненную привязанность. И все же украдкой вглядывалась в повзрослевшие черты красивого лица, слушала приятный низкий голос, пока он рассказывал про Рихтера. Смотрела в темные зеленые глаза и все никак не могла разгадать эту метаморфозу: когда из того взъерошенного мальчишки он успел превратиться в этого мужчину, пережившего, казалось, нечто, о чем они и подумать не могут? Он явно не договаривал многое, рассказывая за столом о части проведенной в Либерио жизни. Возможно, к лучшему. Чем больше смотрела и слушала, тем больше понимала, что от того мальчишки не осталось почти ничего, кроме легкого смущения, то и дело трогавшего высокие скулы. Странный незнакомец, которого она когда-то знала. Закончив со стиркой обезжиренных шкур в мыльном растворе, Микаса принялась готовить раствор для квашения, разводя в большой кадке соль и уксус с водой. Замочила шкуры в полученном растворе и устало села на табурет, зарываясь пальцами в волосы. Шкуры предстояло вымачивать около семи часов, больше в сарае было нечего делать. — Не хочу возвращаться, — жалобно протянула Микаса, взглянув на кошку. — Не хочу разговаривать, выяснять отношения, разбираться. Смотреть не хочу на него, слушать. Хочу спокойствия… Кошка словно с осмысленным скептицизмом зевнула во всю пасть в ответ на ее жалобы, мол, сама же до поездки в Либерио все мечтала снова его увидеть — пожалуйста. Даром, что увидеть мечтала того, кто перестал существовать еще за год до Дрожи земли. А если он действительно решит остаться, а не сваливать после одной ночи? Тогда придется свыкаться с этим новым Эреном, пытаться привыкнуть и понять его, вскрыть все застарелые обиды и нарывы? Микаса тяжело вздохнула, уронив голову на колени. Оказывается, совсем не ценила свою спокойную скучную жизнь. Свежевыпавший снег тихо хрустел под подошвами сапог, когда она возвращалась в хижину, решив заняться стиркой. У двери замерла, чтобы толкнуть внутрь как можно тише. Натопленный дом встретил привычной тишиной и перешептыванием углей. Микаса пропустила кошку, тут же понесшуюся на свою лежанку у печи, и осторожно вошла внутрь. К ее удивлению, Эрен все еще спал, едва сменив позу. Микаса окинула его взглядом, удивленно подметив, что время уже перевалило за три часа дня. Совсем на него не похоже. Даже в госпитале Дорис говорила, что он либо не спит, либо спит прямо в кабинете. Периодически поглядывая в сторону раскладушки, Микаса тихо застирывала набравшееся белье в нагретой в печи воде, пачкая руки в мыльной пене. Справилась со стиркой только спустя час и, подхватив таз, отправилась к реке, чтобы прополоскать от мыла. Вернувшись, снова обнаружила прежнюю картину. Не зная, чем еще себя занять, поставила кипятиться чайник, а сама забралась с ногами на стул у обеденного стола, наблюдая за неподвижной фигурой. С ее наблюдательного пункта была видна только темная макушка и часть лба. Становилось странно. Не в силах усидеть на месте в третий раз покормила Сашу, явно обрадованную таким стечением обстоятельств. Пока кошка довольно чавкала содержимым миски, любопытство повело Микасу дальше положенного. Оглянувшись на всякий случай, она нырнула ладонью в глубокий карман черного пальто, от которого пахло смесью табака, гвоздики и какого-то цитруса. На мгновение прижала нос к вороту. Запах приятный, но от Эрена так никогда не пахло. Вынула оставленный без присмотра портсигар с какой-то надписью на незнакомом языке, зажигалку с оттиском парящей птицы. Озадаченно осмотрела и снова обернулась, не понимая, откуда у него эти вещи и зачем подобным обзавелся. У этого явно была какая-то история, которая гложела изнутри любопытным червем. История, в которой она не участвовала. Снова покосившись на спящего, Микаса убрала предметы обратно в карман и присела около его рюкзака, который он, разумеется, так и не разложил. Рыться не собиралась, но в удовольствии глянуть хоть бегло отказать себе не могла. Едва приоткрывшие верх сумки пальцы сразу наткнулись на брошенную сверху всех вещей книгу с надписью «Песни Мальдорора». Микаса сдвинула брови и озадаченно пролистала страницы, испещренные карандашными подписями и подчеркиваниями. Вот это точно было не похоже на Эрена. Таким скорее мог заниматься Армин. Ощутив неприятное саднящее ощущение в груди, она уложила книгу обратно, не решаясь раскрывать ящик Пандоры, с содержимым которого вряд ли сможет справиться. Горечью плавило дурацкое ощущение, что за последние полтора года его жизнь изменилась больше, чем за все десять лет, что они были знакомы; что он сам за эти полтора года переродился в нечто иное, непохожее на свою копию из воспоминаний о прошлом. И она ни черта об этом новом Эрене не знала. Преодолев досаду, Микаса снова несмело остановилась у раскладушки. Сон непривычно затянулся. Черт его знает, что он делал в последние несколько недель, что теперь словно пытался отоспаться за весь год, оказавшись в более или менее спокойной обстановке. Не помер ли? Прикусив губу, чтобы не выпустить смешок от глупой мысли, она осторожно склонилась над чуть нахмуренным лицом, слишком похожим на то, что когда-то она видела, засыпая с ним в одной постели. Нечаянное воспоминание портил только открывшийся на крепкой шее шрам от ее клинка. Контрастно выделяющийся тонкой чуть выпуклой полосой светлого цвета на фоне смуглой кожи он шел вокруг всей шеи как раз там, куда она рубанула, глядя ему в глаза прежде, чем коснуться его губ в первый и последний раз. Пальцы безотчетно потянулись к шее и бьющемуся под кожей пульсу, чтобы провести по роковой линии. Едва успела ощутить тепло кончиком пальца, как запястье крепко обхватила широкая ладонь, резко потянув на себя, а перед глазами мелькнуло ловко выставленное вперед лезвие ножа. Микаса замерла, в ужасе округлив глаза, пока Эрен, явно не осознав до конца, где находится, пару раз моргнул, не отпуская ее. — Блять, — поморщился, тут же выпуская ее руку и убирая нож куда-то под одеяло. — Прости. Я что-то… Едва освободившись, Микаса быстро отошла к своей кровати и с излишне прямой спиной села на край, пытаясь собрать воедино произошедшее. Таких реакций на резкое пробуждение у него тоже раньше не было. Эрен, тем временем, сел на раскладушке, потирая обеими ладонями сонное лицо. Наконец, чуть сгорбившись, замер, оглядывая окружающее пространство. — Сколько я проспал? — Я не засекала, — холодно ответила Микаса, не глядя на него. — Но сейчас около пяти часов вечера. — Черт, долго, — тихо буркнул Эрен, взъерошив волосы. Микаса подскочила на ноги, не выдерживая заново воцарившегося напряженного молчания. Принялась заваривать чай вскипятившейся водой, пока Эрен, дойдя до раковины, приводил себя в божеский вид. Краем глаза наблюдала, как он, подвязав волосы в узел, умывается, чистит зубы, про себя отмечая, насколько странно и непривычно это ощущается в нынешнем положении. В какой-то момент он перехватил ее взгляд, совершенно бесстыдно посмотрев в ответ, из-за чего Микаса мигом отвернулась и нервными движениями принялась выкладывать на стол вчерашнее подогретое жаркое, тарелки с приборами и чашки. Крышка банки с вареньем к чаю никак не хотела откручиваться дрожащими пальцами, заставляя только сильнее сжимать ее, грозя раздавить излишне крепкой хваткой. — Дай-ка, — мягкий голос дыханием коснулся макушки, заставив круто развернуться в сторону подошедшего Эрена. — Не надо, — она упрямо дернула банку обратно, едва его ладонь легла поверх ее дрожащих рук, чтобы забрать. Склянка выскользнула из пальцев и с глухим дребезгом разбилась от столкновения с полом. Микаса возмущенно уставилась на Эрена, тяжело вздохнувшего и нахмурившегося от ее упрямства. Взгляд скользнул на темные доски пола, по которым начала медленно расползаться кроваво-красная лужа со сгустками в виде ягод. Напоминало, правда, совсем не ягоды. Микаса ощутила прошившую позвоночник дрожь: снова чертова кровь пропитывает жалкий клочок земли между ними, а они смотрят на него и ничего не делают. — Где у тебя тряпки? — Эрен отмер первым. — Под раковиной, — разлепила сухие губы. Эрен кивнул и отошел в указанном направлении. Микаса безотчетно присела на колени и дрожащими пальцами начала вынимать из кровавой массы осколки разбившейся банки. — Микаса, отойди. Порежешься, — чуть повысив голос, произнес он, отмахиваясь от ее рук и приседая на корточки напротив. Аккерман подняла на него взгляд, в затуманенном состоянии ума понимая, что впервые за долгое время видит его лицо так близко, хоть он и не смотрит на нее, занятый сборами осколков. Микаса выпрямилась и молча села на ближайший стул, не отрывая взгляда от его испачканных в красном пальцев, от ладоней, пытающихся тряпкой собрать красную жижу с пола. Он несколько раз уходил к раковине промыть тряпку и возвращался снова, смывал кровавые разводы. Микаса прижала ладонь к губам, прикрыв глаза. Бессмысленно. Ему не убрать всей той крови, которая между ними навечно. Не отмыть землю, не убрать осколки костей, не изменить прошлое. Ощутила, как стер красные капли и с ее сапога, машинально скрестила ноги. Микаса тяжело сглотнула, судорожно втянув носом воздух. Не смыть эту кровь с кожи. Не стереть воспоминания. Не заполнить это омерзительное ощущение пустоты в грудной клетке. Не выцарапать чертов шрам с его шеи. Не вытравить тьму. Ничего уже не изменить, как ни пытайся держаться за прошлое. Ничего не получится. Кровь и смерть навсегда отделили их всех от тех, кем они когда-то были. Никогда. В колено уперлось твердое. Она раскрыла глаза, ощущая жар под веками. Эрен прижался лбом к ее коленям, пряча лицо. Ощутила, как теплым кольцом рук обнял вокруг икр, скрытых кожей сапог. Глухо прозвучал охриплый голос: — Прости меня. Пожалуйста. Прости… Микаса сглотнула болезненный ком в горле, снова прикрывая усталые глаза.

Can't fight it all away

Can't hope it all away

Can't scream it all away

It just won't fade away,

Can't wash it all away

Can't wish it all away

Can't cry it all away

Can't scratch it all away Because I'm tired of it too...

- Evanescence - "Understanding".