Здесь лапы у елей дрожат на весу

I'm the curled up fists

Dead and hardened spiders

Like two mangled crowns

On the white heads of the meanest coiled snakes

Folks say that I

Look like Death

Lived in the hotel of my eyes

Blinds wide open like a whore

Painted in spit from that hearse between her thighs

Marilyn Manson - "Cupid Carries a Gun"

Сентябрь — октябрь. Что-то острое назойливо тыкало в плечо. Эрен сонно дернул им, зарываясь лицом в сложенные на столе руки, но уже спустя мгновение встрепенулся, резко поднимая голову. — Ты снова спер мой учебник, — недовольно протянул Джонни, пялясь на него в лучах солнца недовольными сонными глазами. Эрен непонимающе заморгал и выпрямился, позволяя детским рукам вытянуть со стола раскрытый на середине учебник марлийской письменности. Он провел руками по помятой после сна физиономии, безучастно наблюдая, как мальчишка, все еще в пижаме, складывает учебники и тетради в рюкзак. Сам Эрен после своих ночных скитаний по злачным районам Либерио вернулся за полночь и почти сразу уснул. За месяц Дорис, казалось, привыкла к странностям своего «квартиранта» и не задавала лишних вопросов, за что он был ей крайне благодарен. Не рассказывать же, что во время ночных прогулок то и дело одолевают воспоминания, и разбирают панические атаки в темных подворотнях. Жизнь неожиданно разделилась надвое. В одной он молодой сотрудник госпиталя с липовыми документами на имя Ренара Эгертона, беженца из Ближневосточного альянса, диковатый и нелюдимый, но старательный; все еще живет у сердобольной Дорис с мелким пацаном; пытается разобраться в причинах лихорадки. В другой — незамеченный никем островной Дьявол, обманом проникший в город; чужак, не знающий толком обычаев и письменности этой страны, мучимый бесконечной чередой кошмаров собственных грехов. — Иди в порядок себя приведи, Дорис уже завтрак сделала, — буркнул недовольный от недосыпа мальчишка, вынужденный тащиться в школу в такую рань, и поплелся к ванной комнате. — Иду, — хрипло отозвался Эрен, поднимаясь следом. Подобным образом жили уже месяц. Дорис поднималась раньше всех, чтобы намалевать сложную живопись на лице, хлопотала на кухне и готовилась к рабочей смене в госпитале. Эрен, если и засыпал крепко, неизменно подрывался в семь утра, по старой кадетской привычке; от нечего делать до выхода на работу то тренировался в ограниченных условиях, чтоб не потерять форму, то муштровал учебники пацана, оставленные на столе. Тот частенько просил помочь с уроками, и Эрен довольно скоро осознал, что никогда не чувствовал себя настолько тупым, понимая, что сокращенная школьная программа Парадиза, которой их обучали в кадетке отставала от современной науки в разы. Если с математикой он еще мог что-то придумать, то в области естественных наук и письменного языка ощущал себя полным идиотом. Незнание последнего сильно подвело его во время собеседования с Рихтером и Сомерсетом по поводу приема в госпиталь на должность медбрата. Едва вернувшись с Парадиза, сразу направился туда, прокручивая в голове знания отца и более или менее вменяемый вариант речи, который мог бы выдать его за врача. Вышло явно не слишком убедительно. Главврач решил проверить его навыки с помощью теста, на котором Эрен во всей красе продемонстрировал свое посредственное знание марлийской письменности, почерпнутой только по воспоминаниям отца. Помимо ощущения неловкости, это угрожало еще и раскрытием своего островного происхождений. На его счастье, большая часть ответов оказалась верной, хоть и писала ее словно рука отсталого второклассника. Однако все же приняли под ответственность Рихтера. Войдя в ванну, Эрен тихо хмыкнул — пацан, покачиваясь, с закрытыми глазами стоял у раковины, подставив руки под теплую воду. Слабо пихнув его, Эрен принялся намыливать щеки и подбородок, чтобы сбрить отросшую щетину. В новой личине приходилось следить за собой больше, чем того подчас хотелось, чтобы не быть ебаным чудищем в глазах и без того скептически настроенного начальства и персонала. Дорис, как обычно, нажарила блинов и погнала всех за стол. После ночных бдений кусок в горло не лез, но под грозным взглядом женщины приходилось подчиниться. Лениво работая челюстями, он наблюдал за сидящими напротив людьми, ведущими оживлённую беседу о каком-то заданном на дом проекте по естествознанию и возможности сходить в выходные в парк. Дистанция ощущалась почти на физическом уровне, хоть Эрен и понимал, что это его ответственность. Они его не знали, смотрели как на обычного парня со странностями, в госпитале глядели как на угрюмого и до усрачки старательного молодого специалиста со странными подходами. Это он видел в них то, что разделяло. Он видел пропасть между укладом их жизни и жизнью островитян, помнил об их различиях, потому что они и привели когда-то марлийцев к их берегам, а затем его самого в Марли. После завтрака они обычно втроем шли до остановки, где мальчишка садился на трамвай до школы, а Эрен с Дорис — на другой, до госпиталя. После работы тоже возвращались вместе, если у Дорис не было ночной смены. Заходили на рынок, покупали продукты (точнее — она покупала, а он шел тенью с сумками), вместе готовили ужин, убирались. Вечерами Дорис, бывало, заводила свою коллекцию пластинок и, сев в глубокое кресло, принималась за рукоделие: вязание, вышивку, плетения, дымя сигареткой. Если накрывающая неловкость и воспоминания не гнали его обратно в теплый осенний вечер, то оставался с ней, муштровал медицинские справочники или, уставившись в огонь, размышлял над поразившей город лихорадкой. Дорис мелодично мурлыкала под необычные мелодии блюза и джаза и хриплые женские голоса, все советовала ему вслушаться и оценить по достоинству. Говорила, мол, такое как раз для него, хорошего человека, которому плохо. Эрен не понимал, что должен чувствовать, наблюдая, как одним дождливым вечером Дорис потащила крикливо сопротивлявшегося и красневшего Джонни танцевать. Так они и топтались и скакали в залитой теплым свечением уютной гостиной под бодрые мотивы джаза и треск поленьев в камине, пока снаружи бесновалась стихия, стегая голубым ливнем темные дома. И тогда Эрен впервые осознал, что не понимает свои чувства. То ли чувство вины сковало между ребер, то ли злоба, то ли зависть. Он уничтожил их мир — они продолжали танцевать и петь; их люди уничтожали его соплеменников, объявили им войну и готовы были истребить всех до единого, а теперь продолжали вести свою спокойную жизнь, которой были обязаны тем же демонам с Парадиза, которые сумели вовремя его остановить; то ли было обидно, что он при всем желании может вспомнить дай бог несколько подобных уютных вечеров за свою собственную жизнь. Стыдно было признаться, а хотелось подобного и в своей жизни, когда он еще имел право на подобные желания. А еще пугало всепоглощающее понимание со стороны Дорис, уродливые и стыдные чувства к которой то и дело отрезвляли. Неправильно было видеть в ней фигуру давно потерянной матери, но ассоциации возникали сами собой. Со временем Эрен осознал абсурд своего текущего положения. Он оказался в том месте, в котором когда-то давно хотел бы быть: в мирное время, с теплым отношением людей, в уютном доме, занятый с виду благородным делом. Только все это произошло в совершенно неподходящее время. В этом мирном времени, домашнем уюте и тепле он оказался лишним. Он не умел строить мир, только рушить его. Потому вечно тянуло в терпкую осеннюю ночь, пропитанную гвоздичным табаком, который он отыскал в восточной лавке на рынке. Потому без устали торчал в госпитале, а порой и оставался там на ночь, работая с пациентами и ловя косые взгляды дежурящего Рихтера. Не из желания помочь, лишь из понимания: его место там, где кровь, боль, смерть и ужас. Там он не чувствовал себя лишней неподходящей фигурой. Там все было правильно: чинить то, что сломал своими руками. Дела в госпитале под конец сентября ухудшились. Из-за проливных дождей, разразившихся после нетипичной для осени жары, число пациентов резко увеличилось, и госпиталь перепрофилировали на лечение пациентов с лихорадкой. Каждую неделю количество заболевших увеличивалось как минимум на пять человек. Персонал больницы оказался не готов к подобному наплыву больных: не хватало коек, приходилось размещать больных на матрасах поверх пола; не хватало инструментов и лекарств для уменьшения симптоматики. Что хуже всего — не хватало знаний о природе болезни и способах ее лечения. К изначальным симптомам гриппозной инфекции прибавлялись симптомы кишечного расстройства, держащийся по несколько суток жар вызывал бессвязный бред и галлюцинации, мокрый кашель перерастал в серьезные проблемы с дыханием, ломота и озноб лишали сна. Наиболее внушительным симптомом оказалось появление округлых подкожных образований на третью неделю после предположительного заражения. Под конец сентября у одного из самых первых пациентов подобные налитые кровью узелки начали нарывать, пока не разорвались кровью и гноем. В тот вечер Рихтера не было в госпитале. Большая часть персонала не могла подойти к пациенту от ужаса и приступа тошноты, вызванного омерзительным сладковато-металлическим запахом от его тела. Эрену, устойчивому к омерзительным запахам и картинам после многих лет сражений, пришлось действовать самостоятельно: взять на анализ кровь, сделать промывание и перевязку свежих ран, обколоть жаропонижающими и антибактериальными средствами, которые, как ему казалось, не сильно помогали больным. С того дня Рихтер, и без того не спускавший с него глаз, словно всерьез заинтересовался и вознамерился подтянуть знания врача-беженца. Постоянно таскал на процедуры, позволял ассистировать при вскрытии первого умершего от лихорадки, наблюдая исподтишка. Эрен прекрасно осознавал возникший к себе интерес, из-за которого приходилось быть вдвойне настороже, но с тем появилась и возможность втереться в доверие врачей, разузнать побольше и намекнуть на свои соображения по поводу болезни, не раскрывая всех карт. Подобного случая в книгах описано не было, но, по воспоминаниям отца, Йегер понял, что заболевание слегка похоже на чуму, бушевавшую до его рождения в Сигансине, разве что в тот раз не было никаких проявлений легочной формы. Он действовал осторожно, высказывая свои догадки. Предполагал вслух, что дело могло быть в вирусе или бактерии; что скорее всего болезнь поражает вначале дыхательную систему, а затем желудочно-кишечный тракт; что скорее всего антибиотики не помогут, так как болезнь поражает внутренние органы. С высказыванием своей главной догадки Эрен медлил до последнего. Сидя у коек пациентов, которые постепенно теряли рассудок, речь и подвижность в пораженных язвами конечностях, никак не мог отделаться от назойливой мысли. А правильно ли он вообще поступает? Может быть, Ренар Эгертон, врач-беженец, и был бы рад помочь любому сирому и убогому, но готов ли был Эрен Йегер, который уничтожил полмира ради спасения своей родины? Марлийцам только дай повод обвинить эльдийцев в очередном смертном грехе. Они словно ждали очередного повода подкормить свою ненависть. Это он успел понять достаточно быстро, наблюдая, как не утратившие способность говорить пациенты демонстративно отказывались от лечения, оказываемого руками эльдийцев, и безропотно принимали помочь медсестер из числа марлийек. Наслушался и тихих, сочащихся ядом перешептываний, торча ночами в палате. Обсуждали омерзительную природу эльдийцев, хлынувших как тараканы из разрушенных лагерей, отравлявших чинные марлийские променады. Говорили о навсегда засевшей в них чудовищной сущности и ненависти ко всему живому, отраженной на их оскаленных лицах. Этих людей не изменила даже Дрожь. Они боялись произносить его имя вслух, шептались о Дьяволе, но не переставали поливать его народ грязью. Не правильнее ли было бы бросить все к чертям и позволить им подохнуть, как крысам в сраной канаве? Эти разговоры позволили зашевелиться сомнениям внутри его воспаленного мозга: стоило ли вообще оставлять эту жалкую горстку людей за пределами острова в живых? И каждый раз тошнило от себя, когда глядел на Дорис, отзывчивую и понимающую, эльдийку, которую он запросто мог уничтожить. От мыслей пухла голова, и снова возвращались частые ночные кошмары. Благо Дорис достала откуда-то старую раскладушку, на которую Эрен с готовностью переехал, чтобы не пугать пацана своими ночными дерганьями… Басовитый голос Рихтера доносился как сквозь слой ваты. Эрен, прикрыв глаза и сжав пальцами переносицу, сидел в числе прочего персонала в помещении столовой, где главврач Сомерсет поручил провести собрание. За первую неделю октября слегла добрая половина медсестер и врачей, вверяя судьбу пациентов в руки немногочисленной кучки медперсонала, еще не пораженного болезнью. По лицам, правда, было видно, что все были напуганы, и боялись стать следующими. — …поэтому господин Сомерсет поручил мне довести до вашего сведения, что болезнь скорее всего передается воздушно-капельным или контактным путем. С этого дня все медработники должны носить медицинские маски и одноразовые перчатки, чтобы избежать дальнейшего распространения, — по немногочисленной группе присутствующих пронесся нервный шепот. Губы Эрена тронула слабая усмешка. Да, носите маски и перчатки, пока болезнь будет уничтожать всех, до единого. Сидящая рядом Дорис пихнула его локтем. Эрен вздрогнул, открывая глаза и опуская руку. На секунду перехватил воспаленными от недостатка сна глазами взгляд Рихтера. В ночную смену троим пациентам стало хуже: один кричал от судорог, другого рвало кровью, третий бредил и извивался от вскрывающихся нарывов. — Также все находящиеся в контакте с больными должны будут пройти профилактический курс антибактериальной терапии. — Прошу прощения, — Дорис в числе остальных присутствующих метнула косой взгляд на поднявшего руку Эрена. Рихтер недоверчиво приподнял бровь. — Я бы хотел высказать предложение. Если можно. — Разумеется, господин Эгертон, — расплывшись в нечитаемой улыбке, доктор развел руками. На испещренном шрамами лице мелькнула недобрая тень. Эрен откашлялся и поднялся на ноги, ощутив неловкость от внезапного внимания присутствующих к себе. Мысли мигом разбежались. — Я думаю, стоит взять повторный анализ крови у заболевших и медперсонала. — Анализы крови были взяты у всех больных. Вы сами этим занимались. — Я предлагаю исследовать кровь и заболевших, и здоровых. Рихтер смерил его взглядом. — Зачем, скажите на милость? Это лишняя работа. — Я полагаю, среди заболевших не окажется ни одного эльдийца, — Рихтер медленно сдвинул кустистые брови. — А среди здоровых — наоборот. — И что натолкнуло вас на подобные мысли? — хмыкнул мужчина. — Я просто знаю это. — И снова этот неординарный подход, — Рихтер усмехнулся. — Там, откуда я родом, однажды была подобная чума. И исследования показали, что иммунитет против нее оказался только у эльдийцев, — бессовестно продолжал врать, не моргнув глазом. Во взгляде Рихтера вновь мелькнула не понятная Эрену эмоция, не предвещавшая, однако, ничего хорошего. — Что ж, господа, — словно не обратив внимания на его слова, заключил врач, окинув собравшихся взглядом, — полагаю, на сегодня — все. Возвращайтесь к своим рабочим обязанностям и не забывайте о мерах безопасности, — по помещению раздался шумный нестройный скрип отодвигаемых стульев и стук шагов поднявшихся на ноги людей. Эрен поднялся под внимательным взглядом Дорис. — Господин Эгертон, — он обернулся на окликнувшего Рихтера, — не зайдете ко мне в кабинет на минутку? Обсудим ваши предположения. Эрен кивнул. Внутри нехорошо зашевелилась тревога, но он все же покорно проследовал по тускло освещенному коридору за широкоплечей фигурой в белом халате, пока та не остановилась у двери кабинета, вежливо пропуская внутрь. В темном небольшом помещении, в котором он уже бывал, когда принес мать Джонни, отчетливо пахло медицинским спиртом и травами. Оглядывая освещенное только светом настольной лампы помещение, заваленное книгами, папками с документами, инструментами и прочей медицинской дрянью, Эрен услышал, как тихо щелкнула входная дверь. По задней стороне шеи вместе с послышавшимся подкожным скрежетом пробежал холод. — Значит, говорите, уже имели дело с подобным, — негромко заговорил Рихтер, стоя спиной и задумчиво оглядывая несколько бутылок алкоголя в своем стеллаже. — Вы не перестаете удивлять. Пользуясь временным преимуществом, Эрен осторожно нащупал ладонью рукоять запрятанного за пояс ножа, ловко вытянул и тут же спрятал под рукавом халата. Рихтер неторопливо выудил два граненых стакана и с характерным звуком откупорил пробку бутылки с жидкостью цвета жженого сахара. Эрена напрягла странная методичность и плавность его действий. Так себя может вести только хозяин положения. — Редко встретишь среди молодых людей такое рвение к медицине, такое самоотверженное желание помочь больным, — продолжал он, заглушая свои слова плеском жидкости в стаканы. Эрен незаметно покосился по сторонам, прикидывая пути к отступлению, если ситуация примет неприятный оборот. — Я наблюдал за вами. Когда делали вскрытие, когда сами брали кровь и мокроту у больных. Ни один мускул на лице не дрогнул. Полагаю, боли и смерти вы не боитесь. Я восхищен, — он распрямился, взглянув в упор со своего места. В полутьме лицо доктора казалось уродливой зловещей маской, походило на физиономию злодея из детской книжки. По линиям шрамов глубокими бороздами залегли тени, бледно-голубые глаза потемнели, приобретя какое-то хищное выражение. Эрен медленно втянул носом воздух, неотрывно глядя исподлобья. — Что тут скажешь? — Рихтер приподнял оба стакана и сделал несколько шагов к Эрену, напрягшемуся всем телом. Остановился в метре от него, глядя из-за небольшой разницы в росте сверху вниз. Ощутимо раздался тяжелый запах табака и мужского парфюма. — Полагаю, стоит проверить вашу догадку. Звучит любопытно. Не откажете? Позволив рукояти ножа соскользнуть в ладонь, Эрен спокойно протянул руку к предложенному стакану. Тот со звоном разбился у их ног, выплеснув жидкость на пол. Рихтер мгновенно схватил стальной хваткой за запястье в попытке вывернуть руку, но дернулся, отпустив, когда лезвие ножа полоснуло его по предплечью. Эрен сделал было выпад вперед, но тут же получил локтем в солнечное сплетение, на мгновение потеряв равновесие и ударяясь спиной о стоящую позади кушетку. Ощутил прижатое к горлу острие ножа Рихтера, выхваченного мгновением ранее. Тот замер, склонившись, и тяжело дышал, раздувая ноздри. Эрен напряженно глядел в ответ, не смея двигаться, чтобы ненароком не спровоцировать превращение. Рихтер криво усмехнулся, бешено глядя ему в глаза. — Никакой ты не врач, малец, — запальчиво зашипел, — ты военный. И, держу пари, весьма опытный. Выправку и привычки не спрятать. — А ты? — низким голосом заговорил в ответ, не спуская глаз. — Такой же военный. — Не такой же. Я полевой врач в первую очередь. — И что дальше? Сдашь меня? — Сдать? — он усмехнулся, но нож убирать не торопился. — А смысл? Судя по тому, как крепко ты держишься, раскусить тебя не получится. Подержат пару недель в полиции и отпустят. Толку? — он покачал головой. Эрен незаметно сглотнул от облегчения, когда Рихтер выпрямился и убрал нож, вслед за чем протянул ладонь. Помедлив несколько секунд, Йегер все же принял ее, тут же ощущая на коже скользкую кровь из рассеченного предплечья врача, и поднялся на ноги. Хмуро глядя перед собой, отряхнулся, искоса кинув взгляд на приложившегося к стакану врача. — Что меня выдало? Рихтер хмыкнул, сглотнув алкоголь. — Не поверишь. То, что ты идиот, — Эрен хмуро смерил его взглядом. — Я сам из Ближневосточного и могу отличить, когда передо мной стоит соплеменник, а когда — самозванец, ляпнувший первое, что в голову пришло. Эрен прикрыл глаза, потерев лицо рукой. Действительно идиот. — Плюс твой акцент, — продолжал врач, снова копаясь в стеллаже и выуживая новый стакан. — У меня был когда-то пациент, который мог по одному звуку из пасти сказать, в какой конкретно точке города ублюдка зачали мама с папой. А ты еще и письменности их не знаешь, «дисплазия» через «е» в тесте Сомерсету написал. Радуйся, что я проверял. Эрен бы засмеялся от собственной глупости и непродуманности плана, но ощутил только злость и раздражение. Снова должен быть благодарен случайности, что все так удачно случилось, а вовсе не своим мозгам. — Руки у тебя хорошо работают, а вот язык с головой явно не в ладах, — хмыкнул Рихтер, наливая во второй стакан из бутылки. — Так что поменьше пизди и делай свое дело, может, за доктора сойдешь, потому что любому практикующему врачу будет очевидно, что с медициной ты связан очень косвенно. Эрен перевел на него взгляд, снова сталкиваясь с бледно-голубыми глазами. Рихтер, подойдя ближе, протянул второй стакан. Окинув врача долгим взглядом, Йегер выдохнул и принял его во второй раз. Молчал отпили, обдумывая произошедшее. — Какой тебе с этого прок? Зачем покрывать меня? — Хобби у меня такое, — хохотнул Рихтер, залпом допив остатки спиртного и чуть поморщившись. — Люблю держать людей за яйца и смотреть, как извиваются. Фигурально. Эрен приподнял бровь, но промолчал, делая еще один глоток из стакана. В голове уже клубились мысли, во благо или во вред это новое тесное знакомство. — А если серьезно, — вдруг продолжил Рихтер и слегка склонил голову, вглядываясь в чуть сощуренные зеленые глаза, — твои глаза, малец. В моей родной деревне есть выражение «глаза усталого дьявола». Так говорят о людях, совершивших нечто настолько ужасное, что этот кошмар преследует их всю жизнь. Такие люди осознают всю тяжесть преступления, и это мучает их душу, — Эрен едва заметно напрягся, немигающим взглядом впившись в лицо доктора. Тот продолжал, выпрямившись и чуть смягчившись. — Раз ты военный с темным прошлым и так рьяно пытаешься спасать людей, значит, у тебя есть на то причина. Не имею права препятствовать другому человеку в исправлении грехов, особенно когда сам не чист. Могу лишь предложить работать под моим началом, коль скоро ещё в тебе решимость не иссякла и гордый гнев кипит. Эрен напряженно посмотрел на протянутую ладонь. Ноябрь — январь. — Обрабатывается семидесятипроцентным спиртом, затем йодом, — пальцы в медицинских перчатках смазали пропитанной спиртом ватой налитый красным бубон. Губы лежащего на боку марлийца неприязненно сжались; покрасневшие от разобравшего конъюнктивита глаза косо метнули взгляд на Эрена, пока тот обрабатывал язву йодом в окружении пятерых добровольцев. — Игла доводится четко до центральной части, — он оттянул поршень и медленно вынул иглу, когда гноистое содержимое язвы заполнило половину шприца. — Сюда же набирается питательный бульон, затем в стерильной пробирке — на исследование. Повернувшись к стоящей рядом рыжеволосой девушке, чье имя он не запомнил, передал завинченную пробкой пробирку. Ярко-зеленые глаза под пологом пушистых ресниц окатили прямым заинтересованным взглядом, тонкие пальцы задержались на его ладони несколько дольше нужного. Скользнув по лицу девушки косым взглядом, жестом показал рассматриваемому пациенту лечь обратно на спину. Бывший член какой-то важной комиссии Либерио поступил в госпиталь двумя неделями ранее, когда Эрен, уже введенный Рихтером в полномочия специалиста по лечению лихорадки, набирал инициативную группу эльдийцев для смены части медперсонала, состоявшего из марлийцев. Количество заболевших увеличивалось с каждым днем, и рабочих рук катастрофически не хватало. Необходимость обучать небольшое количество набранных добровольцев из разных частей света легла на плечи Эрена, пока Рихтер с группой биологов занимался воплощением его идей, сложно объяснимых с медицинской точки зрения, но, тем не менее, работавших. Так, пару недель назад Рихтер представил разработанную тест-систему для выявления единиц вируса в крови пациентов, подвергающихся лечению. С помощью них было выяснено, что без вмешательства вирус самовоспроизводится так долго, пока полностью не разрушает клетки организма носителя. — Всем пациентам показана комплексная терапия, — продолжал Эрен, стягивая с плеча пациента больничную пижаму. Тот продолжал молчать, испепеляя взглядом и неотрывно следя за каждым действием. Набирая в новый шприц тридцать миллиграмм препарата, он с трудом удерживал себя от жестокой усмешки. Не раз уже ловил себя на мысли, что где-то внутри, какой-то темной его части нравится это ощущение полной зависимости и беспомощности тех, кто еще недавно грозился уничтожить его народ. Теперь единственное, что они могут себе позволить — злобные взгляды и ядовитые слова. А он может ввести не тот препарат и оборвать поток их проклятий навечно. Если захочет. Будоражило и пугало. По большей части пугало. — Стрептомицин по тридцать миллиграмм дважды в день внутримышечно, — он вогнал иглу в плечевую мышцу, — терапия длится десять дней, затем тест на уменьшение единиц вируса. В противном случае после трехдневного перерыва процедура проводится заново. — Я думал, лечите пенициллином, разве он не действеннее? — Эрен коротко взглянул на светловолосого высокого парня с хвостом и в белом халате. — Оказался неэффективным, — вынул иглу. — Этот препарат, может, не так популярен из-за новизны, но в плане поддерживающей терапии хорош. Если к общей симптоматике присоединяется тяжелый септический процесс, стрептомицин заменяют гентамицином. Шагайте, — он кивнул в сторону дальней койки у окна, — посмотрите на тяжелых. Добровольцы шорохом шагов по каменному полу зашагали в указанную сторону. Эрен снова перехватил долгий взгляд обернувшейся на него с легкой улыбкой рыжеволосой девушки. Не мог не обратить внимание, что она была симпатичной и достаточно эффектной, хотя такое повышенное внимание вызывало скорее напряжение и подозрительность. — И смутился дьявол, — Эрен остановился, закатив глаза, и обернулся, — и увидел, как ужасно добро… Вошедший в палату второго этажа Рихтер приближался с насмешливой улыбкой. Покосившись на замерших у койки в дальнем углу добровольцев, Эрен подошел к врачу и прошипел, понизив голос: — Закончишь меня перед подчиненными позорить? — Это классика, а позорит только ее незнание, — хмыкнул Рихтер. — Закончишь с ними, выходи перекурить. Скоординируем действия. Кивнул. Обход палат и ознакомление добровольцев с работой госпиталя завершил ближе к обеду. Оставив молодых людей на попечение Дорис и снова получив долгий взгляд от рыжей девушки, Эрен быстрым шагом спустился на первый этаж и вышел за двери госпиталя. Занесенная тонким покровом первого снега улица встретила холодным сухим ветром и сизым небом, оттенявшим острые прямоугольники зданий вокруг площади. Подняв ворот черного пальто, прошел до угла госпитального здания, где уже стояла неподвижная широкоплечая фигура. На ходу прикурил, прикрыв ладонью зажженную спичку от ветра. Рихтер обернулся и встал к нему лицом. — Бабские сигареты, — принюхавшись, сморщил нос. Эрен выпустил тут же рассеявшееся облако терпкого дыма в сторону. — Не знал, что от гвоздики член отсыхает. Рихтер хрипло рассмеялся и закурил сам, рассеяв в воздухе тяжелый запах чересчур крепкого табака. — Ну как успехи? Эрен коротко покачал головой. — Пока никак. Думаю, стоит сосредоточиться на поддерживающей терапии, пока не получим достаточно данных о вирусе. «Или пока я не придумаю, какой лапши навешать, чтобы никто не углядел связи с островом». — А что отморозок, которого ты из тюрьмы попросил пригнать? — Сгнил, — выдохнул он, вспоминая о скончавшемся пару дней назад пациенте, которого сам попросил у Рихтера для наблюдения за течением болезни при отсутствии терапии. Наблюдал за ним в течение полутора месяцев, обкалывая исключительно обезболивающими. Осознавал собственную пугающую жестокость, но успокаивал совесть уверениями, что человек, осужденный за неоднократное сексуальное насилие, принесет больше пользы человечеству как подопытный, чем гниющий в тюремной камере кусок дерьма. — Не понял. — Сгнил, — повторил Эрен, серьезно глядя в глаза врача. — С момента заражения до наступления смерти прошло почти два месяца, плюс-минус неделя. Первыми полетели легкие, кашель, лихорадка, потом разъебало кишечник — рвало кровью, — Эрен потер пальцами переносицу, припоминая славные дни и ночи, которые отпечатались в памяти тяжелым запахом крови, гноя, телесных выделений и болезненными мычаниями. — Потом разорвались язвы. Видимо, новообразования оказались и в легких — мокрота с кровью была. Под конец развился тяжелый сепсис, дошло до гангрены ноги. Судя по анализам и вскрытию, вирус полностью разрушил организм за два месяца, все органы были поражены. Рихтер приподнял брови, послав Эрену тяжелый пораженный взгляд. Покачал головой. — Узнай о твоих методах кто-то из коллегии… — он усмехнулся. — Отправили бы на плаху. — Потому ты и прикрываешь мои маленькие шалости, — без эмоций хмыкнул Эрен, пропустив в легкие очередную затяжку. — Надеюсь, ты понимаешь, что госпиталь не резиновый. Если весь этот наплыв держать на терапии и ждать, пока родится идея, здесь живого места не останется. — Знаю, — напряженно выдохнул Эрен. — Но ничего лучше пока не могу предложить. Рихтер кивнул, выпуская дым через нос, и оглядел улицу. Затянутое синими тучами небо постепенно темнело. Через площадь сновали торопливые тени людей. Один за другим зажигались желтоватые маячки фонарей. Эрен опустил взгляд на занесенные тонким слоем снега носки ботинок. Отчего-то нечаянно вспомнил, как сказочно выглядела зима в Сигансине, когда он был ребенком. Мягкая, но снежная, ослепляющая сверканием. — Сомерсет не собирается возвращаться? Рихтер хмыкнул и кинул окурок на землю, тут же притаптывая. — Возвращаться? После заявления об устойчивости к вирусу у эльдийцев все марлийское руководство стеклось поближе к центру материка. Там заражения еще не зафиксированы. Уж скорее птицы из задницы начнут вылетать, чем они сюда сунутся. Держу пари, еще месяц-другой, и тут начнется настоящий ад, трупов будет море, — Эрен затушил сигарету о подошву ботинка и откинул в сторону. — Теперь это наше с тобой Чистилище, малец, будем копаться в крови и дерьме, чтоб замолить грехи. — Боюсь, это немного не так работает. — Кто знает, — Рихтер прокашлялся и тихо задекламировал, снова заставляя Эрена закатить глаза от очередного поэтического приступа: «Он оглядел пустынную страну, Тюрьму, где, как в печи, пылал огонь, Но не светил и видимою тьмой Вернее был, мерцавший лишь затем, Дабы явить глазам кромешный мрак, Юдоль печали, царство горя». — Что за херню ты вечно несешь? Рихтер возмущенно уставился на него. — Неуч. Джон Мильтон «Потерянный рай». Ознакомься, там как раз про тебя, — Эрен со скепсисом окинул его взглядом, но промолчал. Рихтер запахнул серое пальто, собираясь уходить. — В декабре едем с тобой на заседание комиссии в столицу. Нужно подготовить отчеты. И бога ради, дай их проверить Дорис, чтобы не было внезапных ошибок первоклассника в правописании.

***

Втягивая морозный воздух вместе с табачным дымом, Эрен настороженно огляделся по сторонам перрона из безликого серого камня, местами скрытого под снежными сугробами. Торча на станции уже без малого полчаса, старался не привлекать лишнего внимания, но не мог отделаться от ощущения, что все прохожие на него пялятся. Скорее всего разыгралась паранойя на фоне недосыпа и переработок в госпитале. Марлийцы безучастно стояли на перроне по обе стороны от него, то и дело поглядывая на столб с часами и сверяясь со своими наручными. Некоторые, стоя подвое, вели не доходящие до слуха беседы, смеялись, хоть и без особой веселости; некоторые беззвучными тенями слонялись по платформе в ожидании поезда; кто-то курил и задумчиво глядел в сизое, едва скрашенное солнечными лучами небо. А на фоне всей удручающей картины наспех отремонтированной железной дороги — черные клубы дыма промышленной фабрики, давшей работу многим горожанам после Дрожи. Заводы и строительство стали основной отраслью, в которой горожане, утратив привычный уклад жизни, могли заработать на существование. В особо бедных районах страны на работу выходили даже дети от двенадцати лет. Эрен и сам видел таких, когда в госпиталь начали поступать и пациенты младшего возраста. У тринадцатилетки, которого он осматривал позавчера, уже были проблемы с легкими, усугубившиеся после заражения. Тот сознался, что уже три года работает на фабрике, а в последние полгода едва ли не ночует там, вдыхая не самые полезные химические соединения. Йегер пытался не проникаться сочувствием, напоминая себе, что детство его соплеменников было не многим более радужным. Но отчего в определенные моменты не мог отключить человечность, которая каким-то образом сохранилась. Так и теперь, наблюдая за жителями Либерио на перроне, не видел в них тех, кто жаждал расправы над его родиной. Не замечал ненависти в безучастных глазах, не слышал ядовитых слов — видел только усталость и сломленность. Всего лишь жертвы, безвольные и запуганные. — Торжественный, под зычный гром фанфар, — Эрен обернулся, заслышав приближающийся басовитый голос, нараспев декламирующий очередной отрывок, — вещают, что немедленный совет собраться в Пандемониуме должен, — блистательной столице Сатаны. — Я прочитаю, только перестань так делать, — Эрен пожал протянутую руку. Рихтер не успел ответить, обернувшись на гудок подъезжающего поезда за спиной. — Это называется поезд, — повысив голос и чуть склонившись, заявил мужчина. Эрен шумно выдохнул, прикрывая глаза. — Я повторю: по-езд, через «о». — Заебешь. Я знаю, что такое поезд, — с нотками мальчишеского раздражения отрезал Эрен, первым шагая с платформы в раскрывшиеся двери вагона. Бравировать мог сколько угодно, однако нахождение в настолько замкнутом пространстве в непривычном транспорте среди кучи марлийцев уверенности не вселяло. Словно то и дело ловил на себе чей-то изучающий взгляд. Мысли о конференции, на которую Рихтер его потащил, также не оказывали расслабляющего эффекта. Устраиваясь на работу в госпиталь, он не предполагал, куда весь этот маскарад его заведет. Одно дело наебывать медсестер да пациентов под эгидой Рихтера, другое — сидеть среди важных врачебных шишек, к делу которых он имеет достаточно посредственное отношение. В голове назойливым червем точила мысль, что знающие люди могут его раскрыть, и тогда все планы — по пизде. Захотят захватить, поймут, что он титан, и все начнет заново. Как и раньше, изящности в сложных планах и схемах ему не хватало. Был бы на его месте Армин — продумал бы все лучше. Да и внешне он больше походил на образованного уважаемого человека. — О поезде имеешь представление, а о конференции? — поинтересовался Рихтер, когда они устроились в хвосте у окна напротив друг друга. — Не уверен, — честно отозвался Эрен, не отрывая напряженного взгляда от мелькающих за окном промышленных заводов, железных труб с черным дымом и шлаковых человечков. — Крутые врачебные шишки будут за круглым столом рассказывать о своих достижениях, обмениваться мнениями, читать умные слова из отчетов — меряться хуями, проще говоря. — Обнадеживает, — Эрен провел ладонью по лбу, убирая пряди за ухо, и откинулся на спинку сидения, бросая косые взгляды на пассажиров вокруг. — Тебе нужно быть посмелее, малец, — поджав губы, заявил Рихтер и вынул из кармана пальто блеснувшую фляжку. Глотнув ее содержимое, чуть поморщился. — Более дерзким. А то раскусят неопытность. Эрен неопределенно хмыкнул. Быть более дерзким? О, это он умеет. В былые времена за дерзость частенько прилетало сапогом по роже. — Ты, помнится, говорил пиздеть поменьше. — А не обязательно пиздеть, чтобы произвести впечатление, — настоятельно заявил Рихтер, убирая флягу обратно во внутренний карман. — Не думай о них. Думай о том, зачем ты здесь. В столицу прибыли спустя пару часов. По пути в здание медицинского института, где заседала коллегия, Эрен оглядывал типичную для Марли архитектуру, обросшую в столице большей помпезностью и лоском. Солнечные лучи то и дело скользили по зеркальным витражам роскошных зданий и церквей, мозаикам на морскую тематику на стенах, слепя глаза. Проявившийся мгновенно столичный образ жизни несколько раздражал своей нервозной торопливость, с которой люди стремились обгонять друг друга, нестись по дорогам на машинах и нетерпеливо окрикивать. Главным образом Эрен заострил внимание на практически полном отсутствии снега на улицах, в то время как Либерио уже прилично засыпало, пряча за тускло-белым покрывалом все уродства и разрушения, которых в столице он почти не заметил. Многое объясняло. Раз даже на свой собственный город и его жителей, столкнувшихся с бедой, было плевать, то чего говорить о каких-то островных дьяволах, которые тем более не вызывали сочувствия. Как и прогнозировал Рихтер, конференция, начавшаяся с лекции важных профессоров в просторной аудитории, довольно быстро перетекла в более камерный формат заседания за круглым столом, за которым врач явно неоднократно бывал ранее. Сидя в аудитории в окружении людей в белых халатах, с умным видом записывавших тезисы из выступлений в свои тетради и задававших вопросы по интересующим пунктам, Эрен то и дело вспоминал Армина. Если бы лучший друг только знал, куда его занесло. Не поверил бы, даже если б была возможность рассказать. Он и сам в свою текущую жизнь не всегда верил, принимая ее за горячечный сон. Выступления докладчиков не вызвали сильного интереса. Эрен больше оглядывал сидящих вокруг людей, время от времени реагируя на знакомую информацию, произносимую выступающими профессорами. Отвлечься от созерцания марлийских лиц заставило только последнее выступление. Долговязый юноша рассказывал о своем исследовании паразитов в лесах земель Южной нации. Упомянул о паразите, способном, проникнув в тело животного, подчинить его своей воле, влиять на мышление, заставить убиться, чтобы использовать его тело для своей жизнедеятельности. Окрепнув, паразиты, обосновавшиеся в одном месте, постепенно брали под контроль участки территории, размножаясь и уничтожая животных после попадания в их организм. Исследования не восприняли всерьез, особенно при учете, что его подтверждение было невозможно, ведь леса, где молодой врач производил свое исследование, были уничтожены. «А я мог бы стать неплохим объектом для исследования о паразитах», — мысленно веселился Эрен, провожая парня взглядом. Просторный, но достаточно камерный зал со стерильно-белыми стенами, куда уже знакомый Эрену Сомерсет повел еще десятерых врачей, стал местом заседания комиссии по лечению лихорадки. Сперва, рассевшись, врачи, представители разных госпиталей, как оказалось, зачитывали свои отчеты. Эрен ощутил легкий прилив неловкости, уже четко замечая, как облаченные в белые халаты врачи косятся на него, одетого в темный свитер с накинутым на плечи пальто. Не подумал. Рихтер позакатывал глаза, но в знак солидарности стянул халат, оставаясь в своем щегольском костюме. А может, дело было в том, что все врачи были теми самыми марлийцами, хлынувшими в центр материка, и знали, что среди них присутствуют два эльдийца из самой горячей точки борьбы с лихорадкой. — Господин Рихтер, прошу вас, — объявил Сомерсет, когда предыдущий врач закончил выступление. — Расскажите, как обстоят дела в славном Либерио? Рихтер прокашлялся, встал на ноги и учтиво склонил голову. — Господин Сомерсет, коллеги, данный отчет предоставлен от моего лица и от лица господи Эгертона, нашего ведущего специалиста по лечению лихорадки, — Рихтер с вежливой улыбкой выжидательно оглянулся на Эрена. Не сразу поняв, что речь идет о нем, Йегер несколько мгновений глядел в ответ на воззрившуюся на него коллегию и выпучившего глаза Рихтера, после чего коротко кивнул, так и не поднявшись. Показалось, что Рихтер подавил смешок, начиная зачитывать отчет. Все написанное в нем было знакомо. Сам просидел не один вечер, сочиняя витиеватые врачебные формулировки для описания болезни и этапов ее изучения. Местами писал чистую правду, местами пришлось приврать. Даже ошибок оказалось немного. Получалось, в разного рода фальсификациях он преуспел за последние несколько месяцев. И все же, как бы не убедительна была роль, люди чувствовали что-то не то. Видимо, это ощущение и заставляло сидящего почти напротив, во главе стола, Сомерсета подозрительно и неприязненно пялить на Эрена, словно брезгливо поджимая губы. Эрен буравил взглядом в ответ, находя довольно нелепым внешний вид сухощавого старого доктора с надменным взглядом над толстыми стеклами очков. Подобный взгляд он уже не раз видел, но, как правило, со временем он исчезал даже у самых стойких марлийцев, когда болезнь брала свое и заставляла принимать грязных эльдийцев в свои спасители. Было что-то неуловимо приятное в понимании, что люди ощущают исходящую от него угрозу. Люди, которые сами сделали достаточно дерьма в жизни, видели дерьмо и в нем и боялись, словно он и впрямь неосознанно напоминал им Дьявола, созданного коллективным страхом и народным воображением. Что бы они ощутили, зная, что этот самый Дьявол без проблем проник в их город, спит с ними под одной крышей, ест одну еду, лечит их поганых граждан, дышит с ними одним воздухом? — На этом у меня все. Благодарю, — Рихтер снова склонил голову и сел на место, скрипнув стулом. — Ситуация действительно удручающая, — заключил Сомерсет, сплетая руки в замок. В образовавшейся паузе он переглядывался с сидящими по бокам коллегами и о чем-то напряженно и тихо говорил. — Каковы ваши прогнозы, доктор Рихтер? — поинтересовался сидящий рядом с Сомерсетом врач. — Мы имеем основания полагать, что при сохранении текущей динамики, к концу января в южной части материка заболевших окажется не менее тридцати процентов от всего населения прибрежных городов. Между докторами зазвучал нервный шепот. Эрен переглянулся с Рихтером. — Достаточно странно, что заболевание распространяется по прибрежным городам, — заметил один из докторов. — Словно причина кроется в расположении… — По-моему, этому нужно радоваться, а не удивляться, — неожиданно для самого себя заговорил Эрен, буравя врача взглядом. — Возможные причины подобного феномена были отражены в отчете, который только что представил мой коллега. Десять пар глаз тут же пригвоздили к месту изумленными неприязненными взглядами. Обратили, наконец, внимание на его присутствие, хоть и продолжали смотреть как на опасное насекомое. — Я слышал, господин Эгертон, — с учтивой улыбкой ответил врач. — Странно то, что мы никогда раньше не слышали о вас. Есть ли основания доверять вашим заключениям? — Не думаю, что сейчас подходящий момент дискутировать о чьей-либо компетенции, — не спуская с него тяжелого взгляда, низко проговорил Эрен, пытаясь усмирить вспыхнувшую внутри ярость. — Вам будет достаточно знать, что меня принял господин Сомерсет. Сомневаясь в моей компетенции, вы подвергаете сомнению и его авторитет. Эрен краем глаза разглядел, как Рихтер медленно повернул к нему лицо, окинул взглядом, а затем, поглядев на остальных, словно расправил плечи. Врач не нашелся с ответом, бросив косой взгляд на Сомерсета, по лицу которого прошла непонятная тень то ли страха, то ли недовольства. — Будет вам, коллеги, — примирительно сказал он, чуть подняв руки. — Сейчас не время для распрей. Либерио нуждается в нашей поддержке. Полагаю, будет правильно официально перевести статус заболевание в ранг эпидемии. Доктор Рихтер, я направлю официальное прошение профинансировать лечение и оборудовать второй госпиталь. Полагаю, бывший титаноисследовательский корпус в Либерио подойдет? — Полагаю, что да, — Рихтер кивнул. Эрен чуть сжал ладонь, лежащую на колене. — Замечательно. Осталось решить последний вопрос. Официальный очаг не обнаружен, возбудитель не выявлен, заболевание все еще без официального названия. Ваши мысли, коллеги? Доктора засовещались, пригнувшись к столу и предлагая различные варианты, один нелепее другого. — Лихорадка Либерио, возможно? — Господин Эдель, болезнь распространяется уже за пределами Либерио. — Прибрежная лихорадка? — Господа, — вдруг снова заговорил врач сбоку от Сомерсета, окинув коллег взглядом. — Не логичнее было бы назвать болезнь по ее основному отличительному признаку? Если иммунитет к ней имеется лишь у эльдийцев, самым оптимальным будет название — эльдийская лихорадка. Эрен нервно покосился на напрягшегося Рихтера, безотчетно сжав зубы, пока врачи всерьез обсуждали возможность подобного названия, уже не обращая внимания на врачей из Либерио. — Это неплохой вариант. Эрен показательно прочистил горло, приподняв руку, чтобы привлечь внимание. — Не думаю, что это хорошая идея. — Пока что лучшая из имеющихся, — холодно заявил врач. — Если вы хотите, чтобы большая часть марлийцев вымерла, то да, — он выдержал паузу, позволив врачам снова уставиться на него как на придурка. — Пациенты и так не горят желанием принимать помощь от эльдийцев, но я напомню: эльдийцы — единственные, кто в состоянии работать с больными. Не слишком сложно представить, как усложнится ситуация с обеих сторон, если за эльдийцами закрепится еще и косвенная виновность в смертельном заболевании, — Сомерсет задумчиво наморщил лоб. — Мне казалось, мы тут собрались решать проблему, а не усложнять. — Поддерживаю, — уверенно кивнул Рихтер. — Тут вы правы, — Сомерсет сжал пальцами переносицу, сняв очки. Начал протирать стекла платком, вытащенным из нагрудного кармана. — Лишнее напряжение в обществе нам ни к чему. Каковы тогда предложения, господин Эгертон? Эрен удивленно моргнул, не ожидав, что к нему обратятся. — Назовите в честь первого заболевшего. Как его? — пару раз щелкнув пальцами и нахмурив лоб, повернулся к Рихтеру. — Дональд Рэнсом, — кивнул тот. — Лихорадка Рэнсома. Едва выйдя из здания медицинского университета, Рихтер в распахнутом пальто, довольно посмеиваясь, начал поджигать кончик сигареты серебристой зажигалкой. — Сукин ты сын, Ренар! — сигарета и смех мешали ему говорить внятно. — Хорошо нагнул. Они тебя точно запомнили. Не факт, что в хорошем свете, но запомнили, а это — главное. На столицу успели опуститься мягкие сиреневые оттенки сумеречной полутьмы, оттенявшие светлые здания и рыжеватые огни фонарей. Остановившись подле врача, Эрен склонился к огню спички, вдыхая терпкий дым. — Сборище мудаков каких-то, а не коллегия, — выдохнул в сторону. — А, — Рихтер махнул рукой, — обычное дело, привыкай. Тут главное себя поставить. — Что за идиот до меня доебался? — Бэнкс-то? — усмехнулся Рихтер. — Та еще тварь. Врач шикарный, но как человек — полное дерьмо. Может, поэтому жена и решила оставить его, чтобы трахать студентика. Эрен равнодушно хмыкнул, стряхивая пепел с сигареты. Ощущение абсурда росло с каждой минутой, проведенной в столице. Это все не может происходить с ним. Он был горластым мальчишкой, мечтавшим уничтожить титанов, всех врагов и волею случая получившим огромную силу. Как он вообще оказался здесь? — Слушай, — вдруг начал Эрен, поймав взгляд Рихтера, — я так и не спросил, почему Сомерсет вообще меня принял? И сейчас тоже. Он вел себя доброжелательно, но смотрел так, словно… не знаю, словно я принес ему целую тарелку дерьма и заставил съесть. — Принял, потому что я просил, — криво усмехнулся Рихтер, затянувшись. — Но ты ему не нравишься, как и всем остальным. Эльдиец, молодой, ничего неизвестно о тебе. Плюс наверняка чувствует исходящее от тебя нечто, — Эрен вздернул бровь. — А вел себя так по самой банальной причине. Рихтер отвел его за локоть чуть в сторону и понизил голос: — Я знаю то, что уже долгие годы этот старый мудак тщательно прячет ото всех. И он знает, что я знаю. И пока у нас существует эта зыбкая договоренность, я держу рот на замке, а он не выебывается. Эрен отстранился, глядя из-под сведенных бровей на врача. Тот, распрямившись, продолжил назидательным тоном: — Страх, малец, это самая большая сила. В умелых руках она может стать тем еще способом контроля. Если знаешь, как действовать, то можно стать как тот паразит из доклада сопляка: проникать в сознание, подчинять его, путать. Владеешь чужим страхом — владеешь всем человеком. Рихтер затушил окурок о бок урны и широким шагом направился обратно к станции, оставляя замешкавшегося Эрена позади. Йегер думал было рассмеяться от излишнего пафоса ситуации, но отчего-то продолжал стоять, сминая пальцами фильтр сигареты, скача от одной лихорадочной мысли к другой.

***

Глухой резкий стук двери заставил встрепенуться. Эрен непонимающе огляделся по сторонам собственного кабинета, понимая, что после бессонной ночи организм сдался, и он просто уснул на столе. Взгляд задержался на раскрытой на рабочем столе книжке, приобретенной на развале несколько дней назад. Пальцы безотчетно скользнули по тонким черным линиям гравюры, складывающимся в фигуру падшего ангела с зловещими кожистыми крыльями, а вокруг него — бесплодная пустыня, острые камни скал, выжженная земля, заселенная отвратительными чудовищами, копоть и огонь. На лице — отчаяние и ужас осознания. Эрен привык думать, что умные книжки — прерогатива Армина, а для него самого — это слишком скучно, слишком спокойно. Однако заебавший его еще через постоянные декламации Рихтера «Потерянный рай» читал с усердием, продвигаясь медленно из-за вороха разнообразных мыслей, рождавшихся чуть ли не от каждой строки. Скрипнув стулом, он поднялся на ноги и прошел к окну, потянул на себя за ручку. Полутемная комната, пропахшая запахом медицинского спирта и гвоздичного табака, вмиг заполнилась морозным свежим воздухом. Глазам предстал тихий зимний вечер. Опустившиеся на город сумерки окрасили небо нежно-сиреневым цветом и оттенили мазки облаков, из которых бесшумно вальсировали хлопья снега, падали на занесенную сугробами площадь. Редкие тени людей сомнамбулами двигались на фоне зловеще замерших испещренных трещинами домов, мелькали под рассеянным желтым светом фонарных столбов. Эхо праздничных песен доносилось из работающих кафе и баров чуть дальше по улице, украшенной огнями гирлянд. Эрен чиркнул спичкой и поднес дрожащий огонь к концу зажатой меж губ сигареты, не отрывая взгляда от двух темных фигур, прошедших к хилой елке посреди площади. Мать с ребенком. Мелкий понесся к обвешанному гирляндами и мишурой дереву, начал тыкать в него пальцем и трогать колючие ветви, зовя мать. Стояли какое-то время, оглядывая дерево со всех сторон, после чего снова продолжили путь. В детстве мать тоже частенько водила его, а потом и Микасу один раз, на площадь к наряженной новогодней елке. Та, правда, была выше и пышнее раза в два по сравнению с хилым деревцем на площади Либерио, где лесов отродясь не было. А вечерами собирались вместе за праздничным столом, родители дарили подарки, в ответ получали наивные детские рисунки. В разведке отмечали в кругу боевых товарищей за накрытым столом, гуляли в городе допоздна. Эрен выдохнул дым, глядя сквозь неторопливую пелену снегопада куда-то в собственное прошлое, не обращая внимания на холод, пробиравшийся под медицинский халат. Второй год подряд он находится вдалеке от дома в праздник. Второй год подряд не может разделить вечер с близкими людьми, порадовать их какой-нибудь мелочью и ощутить тепло дома. Второй раз подряд этот вечер застает его в Марли. Не было ни обидно, ни грустно. Всего лишь странно, пусто на фоне всеобщей суеты и ожидания чуда. Жаловаться было не на что. Дорис предполагала, что праздник они проведут втроем, надеясь, что Эрен, приходивший в последний месяц домой два-три раза в неделю, присоединится к ним. Но сослался на занятость и личные планы. Дорис, как обычно, не стала допытываться, либо просто сама все поняла. Находиться рядом с ней и пацаном в теплом уютном доме подчас становилось невыносимо. Не мог позволить себе сидеть там, смотреть на женщину, которая так безоговорочно его приняла, хоть и могла подозревать, откуда он родом; не мог смотреть, тая внутри назойливую тьму мыслей, что не стоит помогать марлийцам, не стоит их спасать. Делая перевязки, вводя препараты и иногда намеренно делая уколы более болезненными, чем было нужно, постоянно думал об одном и том же. Ничего не поменялось. Людей в мире стало меньше, но их внутренние качества и взгляды не сильно отличались от погибшего от его мести большинства. В сущности, ничего удивительного. Чего добивался? Благодаря его действиям Парадиз не стали принимать, к эльдийцам не стали относиться лучше. У стороны врага всего лишь стало гораздо меньше человеческих и материальных ресурсов на выражение своей ненависти. Благодаря этому Парадиз сможет встречать новый год еще долго, а весь остальной мир, включая Марли, беспомощно скалить зубы и демонстрировать отвращение. Их больше не боялись. Боялись Дьявола, которому то и дело хотелось заявить о себе, показать обоснованность их страха, заставить оглядываться в ужасе. Маячок на кончике сигареты вспыхнул от новой затяжки. Рихтер не зря говорил, мол, по Эрену не скажешь, что он врач. Ему им никогда и не стать, он все тот же воин Парадиза. Врач — это тот, кто помогает из искреннего желания спасти, не делает исключений и ценит каждую жизнь. Эрен ввел в госпитале политику равенства и помощи всем без исключения, отсутствие особого отношения хоть к кому-то, но сам же нарушал свое правило. Он ловил себя на мысли, что помогает многим из больных не из искреннего желания спасти. Было что-то иное. Чувство долга скорее. Он запустил этот механизм почти год назад, он виноват в смертях и болезни, и он ответственен за то, чтобы урегулировать ситуацию. Не радовался спасенным жизням и излеченным больным — капля в море крови, которую он пустил по всему миру. Запоздало понял, что после произошедшего в нем то ли что-то умерло, то ли наоборот пустила корни тьма, скрипевшая под кожей шеи. Губы тронула легкая усмешка, в голове, будто проклятьем Рихтера воскресали строки из книги: «По своей собственной воле, сам ты свободно избрал то, в чем теперь так справедливо раскаиваешься!.. Куда бежать мне от вечного гнева, от беспредельного отчаяния! Куда бы я не бежал, Ад будет преследовать меня; Ад — это я сам! Глубокая адская бездна, но бездна внутри меня еще глубже; широко раскрытая ее пасть ежеминутно грозит поглотить меня, и в сравнении с этой страшной пучиной Ад, со всеми его муками, кажется мне Небом!». Ад — это он сам. На райском острове или в кишащем болью и кровью материке суть не изменится — он останется тем же книжным Сатаной, восставшим против божественной тирании. Дьяволом, проникшим в райские кущи Марли и обрекшим человечество на вечные муки в отместку за то, как обошлись с его народом: согнали как книжных падших ангелов на чертов остров, населенный жуткими тварями, уничтожавшими своих собратьев. И чем бы он ни занимался, что бы ни делал — эту данность его восстания, эту горделивую тьму, приведшую к мысли, что ему позволено распоряжаться такой силой и вершить судьбы мира, этот ад изнутри не вытравить. Он будет с ним навечно, потому что он сам так решил, когда выбрал борьбу вместо смиренного ожидания конца и безропотного принятия неизбежного. Все как в чертовой книге, которую Рихтер слишком настойчиво советовал прочитать. Разве что в книжке конец был иным: там господь нашел управу на посрамленного, но непокорного дьявола, отправил в адскую пучину ждать, пока не наступит час расплаты. В жизни все прошло, как водится, без божественного вмешательства, если не считать его проявлением крылатую бестию, отрубившую дьяволу тупую голову. Эрен не успел дочитать до конца, но догадывался, что вряд ли Сатана резко воскреснет, и весь порочный круг начнется заново. В литературе все оказалось гораздо проще. Сделав последнюю затяжку, затушил окурок о налипший на окно снег и бросил окурок в жестяную банку. Окно закрывать не торопился, вдыхая морозный воздух, прочищавший разгоряченную мыслями голову и кабинет от запаха гниения и крови. А может, чертова книжка повторяла сюжет его нынешней жизни. Может, он сознательно отказался от Рая, чтобы сидеть с гниющими изнутри демонами в Аду и лечить их сраные болячки. Понял, что для Рая он слишком сильно заляпан в крови и дерьме, не чета островному Ангелу. Воистину мир перевернулся с ног наголову, теперь не поймешь, где рай, где ад. Эрен захлопнул окно, возвращаясь к работе. Праздничная смена была короткой, многие медсестры торопились по домам к семье, стремясь поскорее выкинуть из головы образы обтянутых кожей скелетов с выпученными глазами и кровавыми язвами по всему телу. Эрен не торопился, дойти до ближайшего бара всегда успеет. Попутно прощаясь с уходящими медсестрами и некоторыми добровольцами, совершал обход отделений вместе с увязавшейся рыжеволосой Фиаммой. Девушка бурно щебетала, рассказывая о своей жизни в землях Западной нации и делясь планами на новогодние праздники. Эрен не прерывал, но и не особо участвовал в разговоре, по привычке держась отстраненно. Рихтер в последнее время подшучивал, что рыжая, мол, его глазами раздевает, а он тупит. Было все равно и самую малость неловко осознавать бурный интерес хорошенькой девушки, которой он ничего не мог, да и не хотел дать. Закончив с отделением первого этажа, поднялись на второй. — … в местном театре на днях будет спектакль по О. Генри, мой любимый. Не хотите сходить? — ловко подхватив его под локоть, девушка захлопала ресницами, стуча каблуками по широким ступеням лестницы. Запах сладких духов окутал пространство. — Вряд ли. Много работы, — он попытался деликатно высвободить руку из цепких ладоней. — Ну, господин Эгертон, отдыхать ведь тоже иногда нужно. Вы столько работаете. А что вы вообще любите? Что делаете в свободное время? — Фиамма запнулась на ступеньке и сильнее обхватила его руку, сжав ладони на напрягшемся бицепсе. Свободное время? Эрен чуть дернул бровью, смеясь про себя. В его жизни на праздное ничегонеделанье было время лишь в детстве. После вступления в кадетку редкие часы свободного времени уходили на тренировки, общение и размышления. — У меня его нет, — решил пока не убирать руку, чтобы она еще не свалилась ненароком. — Как же это? — округлились яркие зеленые глаза. — Хоть немного у всех есть. Говорить, что тратит время на обдумывание стратегии по наебу Марли и прогулки в тяжелых размышлениях, было бы странно. — Читаю, — в принципе не соврал. За последние полгода читать приходилось много и часто, больше, чем за всю жизнь. — О, я тоже люблю! — ярко-красные губы растянулись в улыбке. — У нас много общего. А вы, кажется, еще тренируетесь, — узкая ладонь сжала его бицепс, заставив вздрогнуть. — У вас такие сильные руки!.. — Хватит, — тихо бросил он и на последней ступеньке высвободил руку. Быстрым шагом, слыша стучащие каблуки позади, прошел по коридору и остановился, увидев Дорис. Женщина, сгорбившись, оттирала юбку и халат в процедурном кабинете, недовольно шипя проклятья. Эрен шагнул внутрь, стук каблуков последовал за ним. — Что это с вами? Дорис вздрогнула и обернулась на пришедших. Покачала головой, тяжело вздыхая. — Этот Хэндерсон с пятой койки. Опять началось: только его успокоительными не напичкаешь, начинает свои концерты. Лапы от него грязные уберите, еду из рук отродьев есть не будет, пропадите все пропадом и так далее, — женщина снова согнулась, оттирая ткань одежды от рыжих разводов. — Ужин принесла — все опрокинул. А мне даже переодеться не во что. — Это он вас супом облил? — Фиамма выглянула из-за плеча Эрена. — Да, черт бы его… — Не обожглись? — уточнил Эрен неожиданно напряженным тоном. — А! — Дорис безразлично махнула рукой. Эрен кивнул и, подхватив ее под локоть, повел к двери. — Вы чего это? К нему, что ли? Не надо! — Я разберусь, что надо. Втроем зашли в двери палаты, жалко украшенной руками Дорис к празднику гирляндами и бумажными фигурками. Дорис снова зашипела ему на ухо, отговаривая, когда Эрен, увидев лежащего на койке у окна мужчину, решительно двинулся к нему. — Какие-то проблемы? — лежащий на койке мужчина вздрогнул, переводя взгляд на остановившегося рядом с ним Эрена. Быстро покосился на Дорис и ее испорченный халат, снова вернув взгляд на Йегера. — Никаких проблем. — Так они появятся, — чуть склонившись, зловеще проговорил Эрен. — Вы угрожаете пациенту? — с нажимом уточнил мужчина. — Всего лишь объясняю. Если не нравится, что тебя обслуживают эльдийцы, это легко можно прекратить, — он выдержал паузу, видя напряжение и страх в глазах пациента. — Переедешь на первый этаж к запущенным больным. Распоряжусь — и никто даже дерьмо из-под тебя убирать не будет своими грязными лапами. Гордо сгниешь среди бездомных и своих соплеменников. Сойдет вариант? Мужчина захлопал глазами, все так же неподвижно лежа. Помотал головой. — Извинись. — Ренар… — неловко шепнула Дорис. — Простите, — тихо выдавил мужчина, прикрыв глаза. Эрен выпрямился и окинул взглядом палату, затихшую в наблюдении за разыгравшейся сценой. — Это касается всех, — повысив голос, продолжил он. — Чтоб я больше не слышал подобных разговоров. Что-то не нравится — где дверь знаете. Развернувшись, быстрым шагом пошел вон из палаты, слыша удвоившийся стук торопливых каблуков за спиной. Спровадив Фиамму, Дорис нагнала его уже у входа в кабинет и решительно шагнула следом, прикрывая за собой дверь. — Зачем ты так… — Никому не позволяйте так с собой обращаться, — оборвал Эрен, метнув на нее серьезный взгляд. Шумно выдохнув, потер лоб и замер у окна. — Да чего толку с ними бороться? — устало выдохнула Дорис и подошла к нему, так же замирая у окна. — Не относились хорошо, не будут и теперь. Если так будешь на всех реагировать, никаких нервов не хватит. Эрен хмуро покосился на нее и снова вернул взгляд на занесенную снегом площадь. — Точно не зайдешь сегодня? — Вряд ли. Дела. — Через пару кварталов есть неплохой бар, котик, для дел, — хмыкнула Дорис. Эрен чуть усмехнулся и отошел к своему столу. — Мальчишка надеялся, что придешь, — продолжила Дорис, разглядывая кружащие за окном снежинки. — Мне нечем его обрадовать, с его матерью все плохо, — тихо произнес Эрен, вытаскивая из-под стола небольшой сверток и проходя с ним обратно. — А врать не хочу. Так что передайте от меня, — он протянул сверток. Дорис чуть вскинула брови и приняла его, осторожно развернула. Эрен поспешил отвести взгляд в окно, борясь с невесть откуда взявшимся смущением. Дорис аккуратно обвела пальцами циферблат наручных часов на потрепанном кожаном ремешке. Усмехнулась, ощупав кожу красных перчаток, предназначенных явно не для ребенка. — Мне, что ль? — Эрен кивнул, не глядя на нее. — Да ты и краснеть умеешь, надо же! Йегер закатил глаза. — Момент волшебный выбрал, конечно, — шутливо пожурила Дорис. — Я вся в щах, а он одаривает. Эрен не смог сдержать усмешку, борясь со смехом от верного замечания. Абсурдный момент, как и весь прошедший год, как и вся эта чертова жизнь. — Ну тогда тебе подарочек тоже сейчас отдам. Эрен мигом встрепенулся, переводя взгляд и поднимая руки. — Я ничего не возьму. Вы мне и так помогли больше нужного. — Котик, не порть момент, а? — она вынула из кармана халата тускло блеснувший покоцанный от времени портсигар с надписью на непонятном языке. — Если так переживаешь, я не потратила ни цента. Это брата моего двоюродного. Вы бы с ним общий язык нашли, тоже все про отношение к эльдийцам говорил, — она помолчала, разглядывая серебристый прямоугольник на своей ладони. — Заигрался в каких-то реставраторов, там и схватили. А это передать успел, не расставался с ним никогда, дымил как паровоз, — она грустно усмехнулась и, подняв на него глаза, взяла за ладонь, чтобы вложить в нее портсигар. Тот лег на кожу гладкой прохладой. — Куда ж вас, мальчишек молодых, вечно тянет? — с ласковой грустью протянула она и потянулась было откинуть пряди с лица Эрена, но остановила руку. — В общем, лучше уж табаком трави себя, чем мыслями. До порекомендованного Дорис бара Эрен дошел уже ближе к полуночи, когда занесенные снегопадом и мягко освещенные фонарями улицы опустели. В окнах домов по обе стороны дороги тепло горел свет, мелькали размытые тени человеческих фигур, доносились едва различимые звуки песен и музыки, смешанные со скрипом снега под его шагами. Бар оказался достаточно уютный — самое то, чтобы разлагаться в одиночестве за стаканом горячительного. Забурившись поглубже в угол за небольшой стол, Эрен неосознанно водил пальцами по гладкой прохладной поверхности ребристого стакана, на дне которого переливалась бликами янтарная жидкость. Впервые решил попробовать ром, на острове такого не было, да и в Марли в том году не довелось. Оказалось, неожиданно неплохо. Того, что он будет торчать в задымленном баре в Новый год он тоже не ожидал. По крайней мере не в прошлом, когда подростком частенько видел завсегдатаев подобных заведений на острове и удивлялся, насколько жалко они выглядели. Знал бы тот мальчишка, что сам станет одним из таких. Разве что место несколько более цивилизованное. Посетители бара, в основном мужчины в приличных костюмах достаточно опрятного вида и весьма ярко разодетые, накрашенные женщины, дружным нетрезвым хором отсчитывали секунды до наступления нового года. Вскоре счет взорвался бурными аплодисментами и криками, когда, наконец, наступила полночь. Эрен безразлично сглотнул остатки рома в стакане, чуть поморщившись от горечи, и, помедлив, подлил еще из стоящей на столе бутылки. Пиздец. Самому от себя тошно. Жалкий как никогда. Еще недавно, пусть и в другой жизни, был доблестным воином разведкорпуса, защитой человечества. Человек с целью и огнем в глазах. Сейчас в глазах, казалось при взгляде в зеркало, засели лишь безумие и тьма. Под шумный гомон на импровизированный пятачок сцены около барной стойки вышли музыканты с гитарами и поблескивающими в тусклом свете трубами. Затянули какой-то неторопливый мотив, в который гармонично вплелся низкий хриплый голос одного из мужчин. Вслушиваясь во все еще непривычные звуки, Эрен прикрыл глаза и покачал головой, усмехаясь. Глупость-то какая, под его и без того жалкий вид подобралась довольно меланхоличная мелодия. Иронично. Расплывшийся хмель в голове делал мысли более вязкими и неповоротливыми, притуплял реакции, но Эрен все же время от времени ощущал взгляды на себе. Шумная компания всегда находит странным, что кто-то сидит одинокой жалкой кучей в темном углу. А он еще и пальто не снял, так и сидел с приподнятым воротом. Наверняка думали, что очередной выпивоха просрал все деньги и теперь напивается или страдает о девушке. О девушке, конечно, тоже думал. Не получалось не думать, особенно под такой аккомпанемент и хмель в голове. То и дело при взгляде на ярких барышень в мыслях возрождался образ точеного лица, белого и мрачного как у юрэй, стройного стана, таящего в себе поистине титаническую силу. То и дело вспоминал ненароком, как они проводили праздники вместе, начиная с его десяти лет. А теперь он напивается в баре как жалкий кусок дерьма, загнавший себя в тупик, а она… черт знает, что она делает сейчас, но пусть это будет что-то хорошее и приятное. Еще не хватало, чтобы она страдала после всего того, что им пришлось пережить и чем пришлось пожертвовать для этого нового мира. Может, даже мужчину приличного нашла. Встречает праздник с ним. Мысль неприятно резанула по нутру. Поспешил затушить неприятное ощущение, вдохнув дым раскуренной сигареты поглубже. Она не из таких, ей не нужен мужчина для полноценной жизни, слишком хороша, чтобы каждый встречный мог вывезти. Он вот придурок и не смог, а теперь сидит и не знает, куда себя деть от сиюминутного желания переиграть все и быть тем самым приличным мужчиной. Если врачом стать смог, то и с этим мог бы справиться. Дым двумя белесыми струями вышел через нос. Эрен отпил из стакана, задумчиво глядя на деревянную столешницу. Глупость, конечно, сам понимал. Он сделал все, чтобы умереть для всех и особенно для нее. Сам решил, сам отпустил, так нечего теперь размениваться на слабости. Не стоит пачкать никого из близких тем дерьмом, в котором он увяз по уши. Не стоит тянуть ангела, который нашел в себе силу отрубить дьяволу голову, в свой кромешный ад. Ангела, которым она была, пока он не принесся в лесную хижину, пока они не убили троих взрослых ублюдков. Даже самому стало смешно от пафоса хмельных размышлений. Общение с Рихтером, очевидно, сказывалось. Музыканты на сцене, взяв паузу, начинали наигрывать другой мотив. Быстрая тень с тихим скрипом рухнула сбоку от Эрена. — Привет, красавчик. Обернувшись, встретился взглядом с густо напудренным красногубым лицом молодой девушки. Та, кокетливо улыбаясь, выгнула спину, слишком явно демонстрируя пышную грудь, приподнятую корсетом платья. Эрен со скепсисом покосился на нее, обвел глазами зал, делая глоток из стакана. Калейдоскоп ярких барышень и приличных с виду джентльменов сложился в паззл. Эрен прикрыл глаза, осознав, что Дорис направила его в бар, где вместе с уютной атмосферой присутствовали проститутки. — Один тут? — Один, — прочистив горло, ответил он, стараясь не выдать накрывшее с головой смущение. — Это ненадолго, сладкий, на таких мальчиков красотки слетаются как мухи на мед, — девушка сладко улыбнулась и ненавязчиво «прошагала» когтистыми пальцами по его руке от ладони до плеча, пока он неловко не дернул им. — Меня мухи не очень интересуют. Девушка рассмеялась и, скрипнув стулом, подсела ближе, почти вплотную прижимаясь плечом и грудью. Да господи боже. Эрен раздраженно дернул углом губ, отводя взгляд в сторону. — Ну такой хмурый и загадочный. Я сразу тебя забила среди всех этих щеголей надутых, — надув губы, проворковала она и подхватила пальцами каштановые пряди, перебирая. — Дай угадаю, ты пират? — и засмеялась. Эрен чуть дернул головой в сторону и снова глотнул из стакана. Воздух вокруг заполнился сладким запахом духов. — Да, вон мое судно, — он кивнул в сторону стоящего неподалеку мусорного ведра. Девушка снова захохотала. Эрен чуть отодвинулся в сторону, насколько позволяла ближайшая стена. — Ну куда же ты? Я могу сделать так, что вся твоя грусть разом испарится. — Не можешь. — А ты попробуй, прежде чем отказывать, сладкий, — плеча вновь коснулась мягкая грудь. Йегер перевел взгляд на оказавшиеся достаточно близко глаза. Усталые. Серые. Черт. Хмельное воображение оказалось быстрее, тут же дорисовало шрам на щеке, тяжелый взгляд и короткие черные волосы вместо светлых. Она тоже могла оказаться в таком положении. Если бы тогда в детстве они не стали убийцами, Она бы могла вариться в этой грязи, продавать всяким кретинам свое тело и подделывать игривый интерес, чтобы потешить их эго. Стало тошно. Девушка, не теряя времени, мигом уселась ему на колено, вновь соблазнительно изгибаясь. Может, и у этой судьба похожая. Тоже украли в детстве и вынудили продавать себя мужланам. — Как тебя зовут? — А как бы ты хотел, чтобы меня звали? — блондинка обхватила его ладонь и прижала к округлой груди. Эрен мигом вырвал руку, отводя за спину. — Секс с тобой мне не нужен, уймись, — сам удивился, как от разговоров на подобные темы не дрогнул голос. Девица на его колене замерла, сощурив глаза. — Чего тогда хочешь? Я многое умею. В голове опустело. Спрашивать, зачем она этим занимается — глупо. Очевидно, чтобы не сдохнуть. Детство наверняка сложилось не лучшим образом. А может, она из тех, кого он своим бунтом проклял и обрек на вечные муки в этом аду вместе с собой. — Только имя. Она медлила, с подозрением оглядывая его лицо. Возможно, пыталась понять, не из полиции ли он. — Каролина. Эрен медленно кивнул, вглядываясь в светло-серые глаза. Обхватив ладонями за талию, приподнял и ссадил с себя на соседний стул. Встал на ноги и, сделав последний глоток из стакана, выудил из кармана большую часть своей зарплаты. Купюры оказались на столе. Девушка вскочила следом, подхватив деньги. — Куда пойдем? — Я на работу, — усмехнулся Эрен, поправляя ворот пальто, — а ты — куда-нибудь подальше отсюда, раз деньги на вечер есть. — Ты что, священник? Эрен едва не рассмеялся от замешательства на ее лице. — Абсолютно наоборот… Когда Эрен неторопливой хмельной походкой добрел до госпиталя, снова начался снегопад. Он позволил себе замедлиться и постоять рядом с горящим фонарем, под светом которого снежные хлопья были похожи на черный пепел. Кажется, такой же пепел летел со всех сторон во время шествия титанов. Глядя на его сомнамбулическое движение в рассеянном луче, с поразительной четкостью и спокойствием понял то, что не давало покоя первые месяцы новой жизни. Он воскрес не волей Имир. Это был не подарок и не благословение за принесенных в жертву людей. В его случае смерть еще нужно было заслужить. Она была бы забвением и избавлением от тяжести грехов, которые ему не искупить и за несколько жизней. И этого забвения он, очевидно, не заслуживал. Не помнил точно, но был готов поспорить, что именно это говорила Имир в Путях прежде, чем с его телом слился кусок паразита. Раз он посмел взять на себя роль Дьявола, то не может просто избавиться от нее по желанию. Ад, в который он превратил мир, не может существовать без Дьявола. И как же глуп мир, в котором дьяволом оказался безмозглый эгоистичный мальчишка с непомерной силой в руках. Его шаги гулко отдавались от широких ступеней лестницы. Эхо терялось в тихом полупустом госпитале. На первом этаже оставались только добровольцы, наверняка уже спящие. Эрен дошел до двери одной из палат и, помедлив, потянул ручку на себя. Еще по дороге понял, что сейчас это — единственное место, где он бы хотел быть. На кафельном полу палаты был разлит желтый круг света от фонаря, дрожали кривые тени голых ветвей сирени. Эрен неслышно прошел меж спящими пациентами до лежащей у окна женщины. Не делать исключений. Все равны. Мать Джонни глядела в окно на медленно кружащий в воздухе снег, но перевела взгляд слезящихся глаз на замершего рядом Эрена. Он молча промокнул вату в дезинфицирующем растворе и принялся промывать вскрывшиеся за вечер язвы на теле женщины. Она продолжала молчать, часто сглатывая и роняя слезы на впалые щеки. Закончив, вколол ей жаропонижающее, чтобы хоть на ночь сдержать жар, хотя женщина, очевидно, угасала, устав бороться с болезнью в течение четырех месяцев. Эрен присел рядом с койкой, тоже останавливая взгляд на окне. Женщина медленно повернула голову, беспомощно открывая рот. Указала слабой исхудавшей рукой на тумбочку. Эрен посмотрел в указанном направлении — в полутьме был едва различим белый прямоугольник бумаги. На нем — начертанные детской рукой нелепые каракули: едва угадывавшийся в зеленых линиях то ли дракон, то ли титан, светловолосая женщина в платье принцессы и угловатый мальчишка в рыцарских доспехах, мечом защищающий мать от чудовища. Эрен слегка улыбнулся, поймав просиявший взгляд женщины. Видно, Джонни передал рисунок через Дорис. Йегер снова обвел глазами каракули дракона — то ли персонификация болезни, то ли атакующего титана. Сухие ледяные пальцы слабо легли на его ладонь. Эрен кивнул в ответ на отчаянный взгляд женщины и обхватил ее ладонь своей, теплой, чуть сжав. Май — август.

I'm the man in the box

Buried in my shit

Won't you come and save me, save me

Feed my eyes, can you sew them shut?

Jesus Christ, deny your maker

He who tries, will be wasted

Feed my eyes now you've sewn them shut

- Alice In Chains - "Man in the Box"

Конец весны принес с собой сладковатый запах цветущей сирени, витавший в воздухе у госпиталя, теплые звездные ночи с соленым морским бризом и устойчивый смрад крови гнили, впитавшийся в больничный воздух, проникший под кожу. Весной, как и прогнозировал Рихтер, приток больных увеличился почти втрое. Власти ввели карантин, обязали граждан не появляться на улице без особой на то необходимости и носить маски. Весной появились красные повязки на плечах, которые, словно в издевку, обязали носить эльдийских врачей и добровольцев. Весной трупы бездомных и бедных марлийцев решено было не захоранивать на переполненных кладбищах, а сжигать. Тошнотворный запах тлеющей плоти реял над окраиной Либерио, смешиваясь с черной копотью заводских труб. Весной Эрену стукнуло невозможные двадцать лет. Факт, на который он обратил внимание только спустя пару дней, зашиваясь с бесперебойным потоком полуживых больных. Пришлось принимать не самые популярные решения и разделять больных на тех, кого еще можно спасти, и тех, кому осталось только молиться и надеяться на чудо. Таким образом, левое крыло первого этажа стало своеобразным хосписом для бедняков, проституток и бездомных, среди которых Эрен во время обхода заметил старого знакомого из трущоб Марли. Тот видеть и соображать уже вряд ли мог и никак не отреагировал. Определенную проблему стало представлять отделение длительной терапии, в котором оставались самые ранние больные в ожидании, когда кипящие мозги врачей придумают решение. Эрен все чаще оставался спать в кабинете, чтобы не отрываться от работы: несмотря на приток новых добровольцев, рабочие руки и контроль за ними все еще были необходимы. За три месяца весны, разразившейся дождями и более явной вспышкой заболевания, они успели отмести уже несколько идей, не сработавших при лечении лихорадки. Это стоило жизней троих пациентов из палаты длительной терапии. Рихтер терпеливо искал возможные варианты излечения. Эрен, совершая ежедневный обход, понимал, что делает из людей живых мертвецов этим бесплодным ожиданием. У многих, кто дожил до мая, уже плохо работали внутренние органы. Даже если получится спасти от лихорадки, все равно умрут — организм уже не пригоден для функционирования. Но если получится, то эта жертва будет не напрасной — другие люди будут спасены. Пусть и вряд ли больных марлийцев вдохновила бы самоубийственная клятва отдать сердца за будущее человечества. В середине мая от тепла пациенты начали гнить активнее. Нечеловеческий смрад стал невыносим настолько, что открывали все окна и двери, а Рихтер не рисковал соваться внутрь лишний раз, обговаривая дела снаружи. Медсестры и добровольцы обливались духами и пахучими маслами, чтобы отбить преследующий аромат. Эрен намеренно курил в кабинете, пытаясь отбить въевшийся словно даже в стены смрад, подобного которому не чувствовал с первого боя, когда его проглотил титан. Начал и сам пользоваться самым дешевым одеколоном с бергамотом, чтобы не чувствовать подступающей тошноты. Ситуация казалась безвыходной. Все изменила случайность, натолкнувшая на мысль. Отмокая в ванне у Дорис после очередной смены, листал газету, безостановочно нервно потирая лоб. Проточная вода уже приобрела слабый голубоватый оттенок, концентрация энергии Путей проявилась, хоть и в малом количестве. Порезы после бритья затягивались гораздо быстрее. Нервно бегающие по строкам глаза зацепились за сводку зарегистрированных случаев лихорадки Рэнсома в других странах. Появились сообщения о заболевших в землях Хизуру и Ближневосточного альянса. Все в прибрежных городах. Случаев было мало, но они уже существовали. Болезнь вместе с зараженной водой расходилась в разные стороны, достигая ближайших территорий по воздуху. Эрен вдруг вспомнил чертово дерево. Чертово дерево, чьи ветви как вены расползались на фоне ночного неба, когда он очнулся; чьи голубые борозды ползли по всему стволу словно жилы; реки, которые голубыми артериями оплетали весь остров и выходили в море. А в середине всего этого — он, засевший в дереве паразит. Эрен ощущал стук крови в ушах, невидящим взглядом глядел перед собой, прокручивая одни и те же образы в мыслях. «Это сеть». В тот вечер прилично напугал Дорис, когда, едва выбравшись из ванны, с влажными волосами унесся обратно в госпиталь, бросив, чтобы не ждала на ночь. Закрылся у себя и лихорадочно мерил шагами комнату, скуривая одну за одной. Едва заставил себя вернуть самообладание и сначала проверить догадку, а не истерить заранее, как обычно. С трудом дождался вечера. На обходе под удивленным взглядом помогавшей Фиаммы взял кровь из вены одного из тяжелых пациентов с совпадающей группой. Уже ночью, едва спровадив ее к остальным пациентам из кабинета, который ей нравился, мол, потому что пахнет хорошо, решил попробовать. Заперся, ввел в вену набранную кровь и приготовился ждать, боясь больше не смерти, а внезапного превращения. Вся эта дрянь была слишком мало изучена, не понятна, рисково было производить подобные эксперименты, но в условиях кромешного пиздеца эта идея казалась наилучшей. Решил переждать возможные последствия в госпитале и наблюдать за состоянием. Характерные симптомы ощутил лишь в первые часы после введения: появилась тяжесть в груди, поднялась температура и проявилась головная боль. Больше пугало ощущение, что приходится физически сдерживать рвущегося наружу титана. Симптомы прошли бесследно уже на следующее утро, оставив на память только синяки под глазами, легкую тошноту после бессонной ночи и сварливый голос Дорис, пытавшейся запихнуть в него еду. Никто не знал, что он сделал, а он боялся провести тест собственной крови. Ждал пару дней. На третий, не видя никаких изменений в своем обычном состоянии, решился. Сделал забор крови из вены, смешал с тестовым реагентом и принялся ждать результата, нервно куря в открытое окно. Если получится, все встанет на свои места. И это пугало. Руки слегка подрагивали, когда он поднес к глазам тестовый раствор. Реакции нет. Ни намека на вирус. Кровь чиста. Эрен прикрыл лицо ладонями, тяжело выдыхая. Простоял неподвижно у края своего стола, слыша отдаленные звуки с улицы и ощущая, как нарастает пульсация крови в висках. Дыхание учащалось, снова подступала паника. Издав хриплый стон в ладони, он отнял от лица, шмыгнув носом, и прошел к приоткрытому окну. Пальцы нервно вытащили портсигар, уронили его на пол с тихим звяканьем. Поджигая конец сигареты дрожащим на спичке огнем, ощутил жар в глазах. Почти готов был разрыдаться как ребенок от внезапного осознания. Ворвавшийся в легкие дым слегка успокоил запыхавшееся сердце и затуманил голову. Присел на подоконник, пытаясь структурировать информацию. Эльдийская кровь нейтрализовала вирус. Это логично, энергия Путей не представляет опасности для носителей этой энергии. Отравленная вода растекалась по всему миру, заражая все новые территории. Не носители эльдийской крови погибали в страшных муках. В живых, даже заболев, оставались только эльдийцы. «Он создает себе пригодную для существования среду. Он опутывает Путями весь мир через воду. Все люди умрут, если в их жилах не течет эльдийцская кровь. А если… Если моя кровь смогла нейтрализовать заразу, то перелитая любому другому человеку наша кровь может уничтожить вирус в чужом организме». Эрен выпучил глаза, опершись лбом в кулак. Они не найдут лекарство. Единственный способ — использовать эльдийскую кровь для переливания или основы вакцины. А значит, каждый, кто согласится на переливание, автоматически становится частью Путей. Паразит сможет влиять на каждого из них. Все будут завязаны одной сетью и связаны друг с другом. «А ты зачем нужен? Думай, думай», — Эрен прижался горячим лбом к прохладному стеклу. «Я нужен, чтобы быть посредником. Я нужен, чтобы в случае необходимости активировать силу Прародителя. Если войдем в контакт, то все повторится. Захочу — все станут титанами. Захочу — изменю тела. Все повторится заново. Все либо умрут, и останутся только подконтрольные путям эльдийцы, либо все выживут, но попадут в сеть». Эрен уронил голову, крепко зажмуриваясь. Все было на поверхности с самого начала. Дрожь никогда не заканчивалась, лишь перешла в другой вид. Это сражение не закончится никогда, покуда все враги Эльдии не будут уничтожены или не станут такими же эльдийцами. Как и обещал себе тот горластый маленький ублюдок. Эрен приоткрыл глаза, отчего-то вспоминая то самое сражение, где они потеряли Ханнеса. Как он сам грыз себе руки рыдал от бессилия. А затем удар, изменивший все. Он контролировал титанов. Дыхание снова участилось. Значит, сможет контролировать и людей? «Люблю держать людей за яйца и смотреть, как они извиваются», — эхом отдалось в памяти. Эрен вздрогнул, отшатываясь назад. Задетый стул с грохотом рухнул на пол. Подхваченная ветром занавеска всколыхнулась и взлетела под потолок. Тяжело дыша, Йегер зачесал пальцами выбившиеся из пучка пряди назад с повлажневшего лба. Из окна виднелась часть площади, по которой привычно ходили люди в масках, проезжали автомобили по залитой солнцем брусчатке. Все было привычно и обыденно, никто даже не подозревал, что нависло над ними. Срочно нужно с кем-то поговорить, отвлечься, иначе сойдет с ума. Эрен дернулся к двери, излишне резко распахивая ее наружу. — Ой! — проходившая мимо Фиамма вздрогнула, прижимая к груди папку, из которой мигом разлетелись бумаги. Эрен присел на пол, резкими нервными движениями собирая их. — Куда вы? Фиамма, принимая бумаги из его рук, чуть сдвинула тонкие брови, явно заметив лихорадочный блеск зеленых глаз. — В столовую. Обед. — Отлично, идем вместе, — быстро бросил Эрен и, расположив ладонь на ее спине, подтолкнул идти быстрее к лестнице. Фиамма просияла, чуть покраснев, и воззрилась откровенно влюбленными глазами. — У вас проснулся аппетит? — Ага, — Эрен нервно усмехнулся, ощущая, что от бешеного стука сердца готов сдохнуть в любой момент, — напал на след. Фиамма тихо засмеялась и ловко подхватила его под локоть, обвивая руками. Спускаясь по широким ступеням, Эрен почти не слышал, что девушка рассказывала про сегодняшнее меню и про свои любимые позиции в столовой. Стук крови в висках заполнил все пространство, едва ли в глазах не темнело от перенапряжения. Невпопад кивая, Эрен прошел с ней по коридору до открытых дверей столовой, где уже шумели прибывшая на обед орава добровольцев и медсестер. — … Вы зря так редко с нами обедаете, тут такая атмосфера, — Эрен снова кивнул, шагая через порог. Взгляд скользнул по облаченным в белые халаты спинам, улыбчивым лицам, отозвавшимся смехом и увлеченным разговорами, задержался на аккуратно остриженной золотистой макушке и скользнул дальше. Эрен замер, переводя взгляд обратно на спину стоящего около дальнего стола добровольцев блондина в белом халате. Сбрендил? Чудится? Заметив движение сбоку от блондина, он машинально перевел взгляд левее. Словно под дых ударили, выбили весь воздух из легких. Черные волосы отросли по плечи, подвязаны красным отрезом ткани. Бледное, чуть растерянное лицо с неизменным шрамом на острой скуле и глядящие на блондина серые глаза под пологом черных ресниц. «Блять. Быть не может». Эрен обхватил Фиамму за локти и резко крутанул в сторону, выводя из столовой. Девушка, едва не прижатая спиной к стене, ошалело посмотрела на него, густо покраснев. — Вы чего это? — не без доли заинтересованности произнесла она, глядя во все глаза. Эрен моргнул, удивленный своей же реакцией, и отступил на шаг. — Я… резко вспомнил, мне нужно кое-что сделать для доктора Рихтера, — так неумело он не врал еще ни разу в жизни. Как мальчишка, ей-богу, еще б кончики ушей покраснели. Фиамма расстроенно вскинула брови. — А это не подождет? Обед же. — Нет, там… — он сжал переносицу, физически чувствуя, как тяжело работают мозги. — Очень важные реагенты, нужно быстро работать. Я потом зайду. Уголки ее губ опустились, кивнула, шагнула обратно к двери. — Место занять вам? — Да, — закивал, прекрасно понимая, что теперь в эту столовую и под дулом пистолета не сунется. Стоило Фиамме скрыться в зале, Эрен опасливо выглянул из-за края двери, вглядываясь в сидящих за столом. Не привиделось ли от перенапряжения? Блондин встал и повернулся боком, с улыбкой приветствуя подошедшую Фиамму. Эрен нервно сжал пальцами край двери, неотрывно глядя на до боли знакомый профиль Армина. Будто и не изменился. Сглотнув, перевел взгляд левее, на черноволосую макушку сидящей к нему спиной девушки. — Здравствуйте, господин Эгертон, — Эрен вздрогнул и отступил, пропуская двоих добровольцев. Проведя ладонью по взмокшему лбу, тяжело выдохнул. Все же лучше проверить. Может, это галлюцинации после инъекции. Эрен решительным шагом двинулся прямо по коридору до стойки Дорис, которая, завидев его грозное лицо, приподняла одну бровь, отрываясь от зажатого в пальцах зеркала и помады. — Дайте мне список добровольцев за последние две недели. — Кто-то накосячил? — усмехнулась Дорис, подкрашивая губы. — Просто дайте, без вопросов, — почти прорычал, оскалившись. Дорис отложила косметику и приподняла бровь, выразительно оглядев его с ног до головы. Цокнула, закатив глаза и качая головой, но начала рыться в ящике стола. — Кто-то сегодня снова плохо спал и мало ел, — с нажимом произнесла женщина, передавая тетрадь со списком. Эрен одарил ее хмурым взглядом исподлобья и принялся листать тетрадь, пробегая внимательным взглядом по именам. Пролистав пару страниц, замер. Армин Арлерт, Микаса Аккерман (о. Парадиз). Эрен медленно прикрыл глаза, сжимая челюсти и медленно выдыхая через нос. Даже подумать ни о чем не мог. Открыл глаза, равнодушно отодвигая тетрадь Дорис. — Ну, успокоился? Эрен ничего не ответил и не посмотрел на нее, быстрым шагом направляясь обратно на второй этаж. Зайдя в кабинет, прикрыл дверь на ключ и, прижавшись к ней спиной, съехал на пол. Пальцы зарылись в волосы, чуть оттягиваясь. Невидяще глядел перед собой. Отчего-то в голове мгновенно всплыл глупый факт из детства: они втроем очень редко играли в прятки. Эрен терпеть не мог проигрывать, а у Микасы был пугающий талант находить и его и Армина, куда бы они ни забурились. Это порядком раздражало и казалось даже навязчивым. В детстве ему явно не доставало мозгов понять, почему девочка, потерявшая на своих глазах всю семью, так крепко привязалась к нему и находила всегда, куда бы он ни ушел, куда бы ни украли враги. Эрен шумно выдохнул, разглядывая стыки деревянных половиц пола и машинально вертя пальцами коробок спичек. Они нашли его снова, хотя наверняка и не преследовали такой цели. Армину явно не сиделось на месте, когда услышал про беды Либерио. Но Ей-то что тут понадобилось? Микаса никогда не была всепрощающе великодушной девицей, готовой помочь всем и каждому. Она никогда не хотела покидать остров, у нее не было тяги к путешествиям и общественной деятельности. Неужели за последний год что-то в ней изменилось настолько, что она решила оставить Парадиз? За последний ли год? Он отдалился от Нее задолго до своей смерти, ему ли теперь судить о том, какая она и чего она хочет? Только вот что теперь делать? Эрен выудил зубами очередную за утро сигарету из портсигара, но не поджигал. Скользнув взглядом по непонятной надписи на серебристом боку, устало прикрыл глаза, запрокинул голову. Слишком много всего произошло за неделю. Ему бы поспать. Но по пробуждении легче не станет. Бросить все и пуститься в бега он не может. Значит, придется изворачиваться, прятаться от двух самых близких людей в своей жизни. Глядеть на них тенью, не имея возможности даже заговорить. Оставаться мертвым, даже будучи в нескольких метрах от них. Вот он и загнал себя в тупик своими же руками. Сам этого хотел, мучайся теперь. По грудной клетке противно резануло. Подумав, стянул резинку с волос, позволяя им рассыпаться по плечам. Придется прятать рожу и избегать встреч. Играть в незнакомца с самыми родными. Эрен прикрыл глаза, зарываясь лицом в колени.

***

«Вы всех пациентов со спины осматриваете?» — эхом донесся охриплый голос. Он бы предпочел, чтобы вообще не пришлось осматривать. Замер как вкопанный с заходящимся сердцем и тягучим жаром внизу живота. Как краснеющий подросток, который впервые видит обнаженную женщину. Недалеко от правды, конечно. Гладкая белая кожа испещрена шрамами, в полутьме острыми углами видны лопатки, линия позвонков, которую хотелось проследить пальцами. Покрепче сжал ладонью металлическую головку фонендоскопа, чтобы нагреть и занять чем-то руки, помимо диких порывов от несвоевременных мыслей. От нее исходил тонкий аромат хвойного масла и знакомый с детства запах волос. Настолько родной, что голову слегка повело. Немыслимо захотелось бросить все, обхватить и прижать к себе, зарыться лицом в смоляные волосы, ощутить мягкость кожи, коснуться каждого шрама за все просранные годы. Но отныне мог только глубоко дышать, пытаясь взять под контроль разыгравшееся воображение и излишне сильные горячечные желания. Сейчас он врач и незнакомец, пусть в ее взгляде то и дело мелькало странное выражение. Она не дура, она бы разглядела даже в полутьме. Оставалось только надеяться, что ее рассудок не позволит поверить в безумную реальность. Пытался держаться профессионально, слушая ее дыхание и учащенное сердцебиение через фонендоскоп. Но она впервые за два года была настолько близко, настолько обезоружена, без военного кителя и мечей — просто девушка. Впервые настолько обнаженная и уязвимая перед ним. И впервые настолько далекая, недостижимая. Непрофессионально так сходить с ума и плавиться от жара при осмотре пациента. Все должны быть равны. И все же позволил себе проявить слабость: едва ощутимым касанием провел фалангой пальца по теплой коже под лопаткой. Это воспоминание он сохранит поглубже в памяти, чтобы держаться за свое притворство дальше. — Ну и кто эта чаровница, смутившая самого черта? Эрен вздрогнул, возвращаясь в реальность. Рихтер, расплывшись в хитрой улыбке, со знающим видом глядел на него черт знает сколько времени. Наверняка наблюдал все оттенки красного на его щеках, пока Эрен отдавался неге воспоминаний. Хмуро покосившись на врача, сел ровнее на своем месте и перевел взгляд в окно. За пыльным стеклом с глухим грохотом колес о рельсы пробегали каменистые равнины ржавых оттенков, рытвины каньонов с отчетливыми кратерами от шагов титанов. Обожжённые деревья так и не восстановились и теперь стояли черными обугленными изваяниями на фоне красноватого камня. — Сколько нам еще? — Минут сорок. Так задумался, что потерял счет времени? — Рихтер снова усмехнулся. — Ну, кто она? — Назойливость тебе не к лицу, — Эрен закатил глаза, складывая руки на груди. — Всего лишь праздный интерес исследователя. Не каждый день вижу человеческие эмоции в твоей дьявольской сущности, — Эрен предпочел пропустить очередную двусмысленность мимо ушей, вглядываясь в смутно знакомые пейзажи за окном. В последний раз он наблюдал их с высоты трехсот метров, когда на пару мгновений открыл глаза. — Мог бы и побриться. И так доебываться будут, надо хоть выглядеть прилично. Эрен машинально потер слегка проступившую щетину, поправил свежую бордовую рубашку под черной кожей плаща. Вроде выглядел вполне прилично, но прекрасно понимал, что на заседании коллегии на него и Рихтера снова будут смотреть как на мерзких насекомых, которых нужно убить прежде, чем они нападут. Отвратительно, но оказалось, что были правы в своих измышлениях. Он действительно представлял опасность и, возможно, еще большую, чем прежде. За прошедшие недели успел поразмыслить над своим новым положением. Мысли путались, в основном из-за осознания присутствия друзей в непосредственной близости. А стоило Микасе появиться в его кабинете со своими рассказами про «голубую воду», думать не мог больше ни о чем. Разве что уверился в истинности своих предположений о происхождении болезни. За последний месяц, постоянно прячась и отсиживаясь по барам, постоянно думал. Даже не пытался напиться. Топить свое отчаяние и жалкость в спиртном больше не входило в планы. Перед носом знакомо замаячило что-то ощутимо более важное и судьбоносное. В голове с поражающей простотой засела жестокая мысль: ему снова придется выбирать, кому жить, а кому умереть. Решение пришло не сразу. До сих пор, даже сидя в поезде, сомневался. Но реальность, как водится, была весьма безапелляционна и жестока: уничтожив в прошлом большую часть населения Земли, он сделал только полдела. Люди — живучие твари, уж ему ли не знать, они найдут выход, и жизнь пробьется в любом случае. Даже на больничной койке, в шаге от гибели, многие оставались верны себе: продолжали ненавидеть, расплескивать яд, проклинать. Никакая Дрожь не способна изменить глубинную природу людей, они всегда будут стремиться к ненависти и искать для нее гибельный выход. Он понимал, что это вопрос нескольких десятков лет. Затем, стоит им окрепнуть, войны, смерти и притеснения начнутся заново. Парадиз снова будет под угрозой. Поработить эту тягу к ненависти могло лишь одно. Эрен перевел взгляд на Рихтера, задумчиво перелистывавшего бумаги отчета. Лишь страх. — Скажи мне, что ты написал хорошую речь, и мне не придется ерзать задницей на стуле. — Моя речь их не впечатлит. — И что ты намерен делать? — Рихтер скептически вскинул брови, показавшиеся над бумагами. — Импровизировать, — он пожал плечами. Раздался шумный вздох, зашумели бумаги. Через глухо хлопнувшую дверь вагона прошли пассажиры с крупными чемоданами и нелепой маленькой болонкой с бантом. — Они не примут твой вариант, — уверенно заявил Рихтер, отложив отчет в сторону. — Слишком рисково, слишком самоубийственно. Даже если найдут логику в твоих словах, испугаются общественных волнений. Слишком опасно. — Я что-нибудь придумаю, — твердо ответил Эрен, глядя в окно на замелькавшие мимо белокаменные здания. Столица уже совсем близко. — Наверняка будут пытаться высмеять, задеть. Не ведись. Не важно, что скажут, главное — достоинства не терять. Эрен кивнул. Через двадцать минут вышли на заполненном перроне и сразу двинулись в сторону медицинского университета. Жизнь в столица слегка переменилась с приходом более яростной фазы лихорадки: толпы заметно поредели, люди по-прежнему торопились, стараясь ни с кем не разговаривать, лица оказались наполовину скрыты медицинскими масками. Роскошные аккуратные парки и аллеи оказались пустынны, залиты лишь светом клонящегося к горизонту солнца и шорохом метел одиноких дворников. У входа в университет привычно остановились. Пока Рихтер заново пробегал глазами по своему отчету о работе отданного ему в распоряжение госпиталя, Эрен закурил. Нервозности, как ни странно, не было. То ли за последнее время потерял способность переживать, то ли уверился в своих силах, осознав истинное положение вещей. Щуря глаза, вглядывался в рыжеющую персиковыми оттенками пелену у горизонта, в которую медленно опускалось солнце. Рихтер повернул его к себе. — Хватит, — вынул сигарету из губ, поймав недовольный взгляд, деловито поправил шейный платок и ворот рубашки подопечного. Хлопнул по плечу, направляя к двери здания. — Может быть, мы почерпнем новые силы в надежде; если нет, нас вдохновит отчаяние… В душном зале, уже знакомом по прошлому визиту, снова заседала коллегия. Эрен не заметил только одного, и Рихтер шепнул, что тот слег с подозрением на лихорадку. Мужчины в белых халатах снова неприязненно окинули взглядами прибывших эльдийцев, вежливо поздоровавшись. Сомерсет, сидя во главе, обмахивался листами бумаги, как и несколько других врачей, раскрасневшихся от жары. После достаточно кратких выступлений членов коллегии слово взял Рихтер, во всех красках прояснивший ситуацию в Либерио и ближайших городах и давший неутешительный прогноз на будущее. На лицах врачей испуг сменялся скепсисом и отвращением, пока не достиг откровенного ужаса. Лишь Сомерсет, сохранявший внешнее спокойствие, время от времени буравил взглядом темноволосого чужака. Эрен скользнул по нему равнодушным взглядом из-под полуопущенных век, деловито закатывая рукава рубашки. Через некоторое время Рихтер предоставил слово «господину Эгертону». Проходя мимо него, шепнул быть поспокойнее. — … как вы знаете, эльдийская кровь обладает исключительным иммунитетом против лихорадки Рэнсома, — продолжал Эрен, подводя к самому главному. Врачи из-под полуопущенных век с затаенным скепсисом или презрением глядели на него, стоящего перед круглым столом. — В связи с этим был произведен эксперимент. Была взята кровь тяжелого пациента и введена мне. О течении заболевания и заключении подробно расписано в отчете, с которым вы можете ознакомиться, — Эрен взял паузу, позволяя зашептавшимся врачам изучить розданные экземпляры клинического заключения. Заходящее солнце окрасило зал зловещими тенями и красноватым отливом. Рихтер незаметно выказал жестом одобрение, пока доктора обменивались бумагами. — Что ж, доктор Эгертон, похвально, — начал Сомерсет, поднимая глаза от заключения. — Если вы хотели нас впечатлить, то вам удалось. Очень самоотверженный поступок достойного эльдийца, — Эрен расправил плечи, пытаясь не реагировать на явную издевку. — Но для чего конкретно была произведена данная процедура? Эрен учтиво кивнул. — Учитывая темпы распространения заболевания, любое промедление может привести к чудовищным последствиям не только на материке, но и на всех близлежащих территориях. По прогнозам доктора Рихтера, через год лихорадка может охватить весь материк, — он выразительно замолчал, оглядывая врачей. — В связи с этим единственным вариантом лечения, представляющимся в данной ситуации, становится переливание эльдийской крови заболевшим. Я прошу вас отбросить предрассудки и рассмотреть этот вариант с врачебной точки зрения. В зале повисла гробовая тишина. Врачи молча переглядывались друг с другом округлившимися глазами. В оцепенении раздался скрипучий смех. Сомерсет покачал головой, показательно утерев пальцев выступившие в углу глаза слезы. Рихтер неодобрительно дернул ртом и жестом напомнил Эрену не реагировать. Йегер терпеливо ждал, наблюдая за весельем врача. Наконец, тот успокоился: — Повеселили, господин Эгертон, — он отдал отчет обратно Рихтеру и сцепил руки на столе в замок. — Приезжая сюда с подобным предложением, вы действительно рассчитывали, что его одобрят? — Я рассчитывал, что здешняя коллегия ставит жизнь людей выше старых предрассудков. Видимо, ошибся. — Нет, что вы! — он всплеснул руками. — Человеческая жизнь — это важнейшая ценность. Но есть еще в медицине такое понятие — не навреди. Не знаю, где вы учились, но об этом должны были упоминать. — Промедление и ожидание принесут не меньше вреда. При всем уважении, господин Сомерсет, — с нажимом обратился Эрен, — за последние полгода лечение лихорадки не продвинулось далеко. Не было найдено никакого действенного способа борьбы. Кроме этого. — Это, — с выражением повторил он, становясь серьезнее, — не способ. Это зыбкая теория без фактов и доказательств. Она проверена на вас, хорошо, но это ничего не доказывает. Задумайтесь, что вы предлагаете и в какое время. Помните, что было в прошлом году? — Помню, — напряженно ответил Эрен, не отводя от него взгляда. — Островной дьявол, этот Эрен Йегер, решил, что он вправе распоряжаться жизнями людей. Прям как вы сейчас, — Эрен незаметно сжал зубы, силясь оставаться хладнокровным. — Разрушения, смерти, нищета. Это все принес эльдиец. Кем были безмозглые титаны? Кто был единственной нацией, способной превращаться в титанов? Эльдийцы. И вы предлагаете ввести больным эту кровь? Где гарантия, что от этого мир снова не заполонят толпы безмозглых гигантов? — Вы должны знать, раз так хорошо разбираетесь в этой теме, что сила титанов ушла из этого мира со смертью Йегера. — Даже если и так. Вы как себе это представляете? В сознании людей до сих пор живет некий Дьявол, которого по имени боятся называть. Вы не хуже меня знаете, как сильна неприязнь граждан к эльдийцам, даже среди больных. Вы можете себе представить, какие волнения вызовет это предложение? Это же буквально кровосмешение с теми, кого долгие годы считали грязью, чудовищами и опасностью. — Времена изменились. Сейчас силами этой грязи ваши же граждане еще не лежат в канавах в собственном дерьме. Рихтер выпучил глаза и провел ребром ладони по горлу. Сомерсет, привставший с места в пылу спора, расправил плечи, усмехаясь. — Да, это верно. И это правильно. За грехи предков всегда расплачиваются потомки, — Эрен медленно втянул носом воздух, стараясь не закипать. Сомерсет ответил на его тяжелый взгляд, окинув с ног до головы. — Благодарим вас за доклад, господин Эгертон. Увы, данный вариант не подходит. Предлагаю вам с доктором Рихтером сосредоточиться на более консервативных методах. А наше собрание на этом завершим, — обернулся на врачей, потеряв всякий интерес к Эрену, и приподнял руки. — Господа, пройдем в конференц-зал… Эрен опустил глаза в пол, сжимая ладони в кулаки и кусая нижнюю губу. Ощущал долгий взгляд Рихтера, все еще сидевшего за столом, пока врачи, переговариваясь, поднимались на ноги. Йегер прикрыл глаза, ощущая бешеную пульсацию силы во всех жилах, словно по крови пустили ток. Не к добру. Но он никогда не сдавался просто так. — Тогда сделаем наоборот. Сомерсет замер и медленно обернулся на твердо прозвучавший голос. Тут же встретился взглядом с потемневшими зелеными глазами. — То есть как? — Если вам недостаточно данных и подтверждения безопасности этого предложения, я готов предоставить десять эльдийцев из числа добровольцев для переливания им крови тяжелых больных. Они пройдут все тесты, все процедуры будут прозрачны. Для общественности обставим это как искреннее желание эльдийцев искупить свои грехи и заслужить прощение всего мира своей жертвой и помощью. Сомерсет обернулся в толпе затихших врачей, так же обративших на него свои изумленные взгляды. Сидящий за столом Рихтер округлил глаза. — Вы сейчас серьезно? — уточнил Сомерсет. — Более чем. — То есть вы настолько в себе уверены, что готовы подвергнуть опасности представителей собственной нации? — Эрен молча кивнул. — И вправду не врали, что вы мясник, господин Эгертон. Сомерсет подошел обратно к столу, становясь около своего места. — А если не удастся? Если окажется, что кровь несовместима, и ваши подопечные погибнут? — Значит, погибнут, — холодно ответил Эрен. Сомерсет долго вглядывался ему в глаза, будто в поисках намека на отступление. Наконец, усмехнулся и окинул взглядом коллег. — Невероятно, господа. Что ж, — он прочистил горло, — раз вы так жаждите крови своих же соплеменников, предоставьте тридцать добровольцев для переливания. — Слишком много, — Эрен покачал головой. — В госпитале их всего сорок, с десятью дееспособными работа встанет. — Ну тогда… Хотя бы двадцать? Произведите переливание, предоставьте подробные наблюдения, обставьте для общественности это искуплением грехов. Если никто не умрёт и не лишится рассудка, — он усмехнулся, — может быть, и рассмотрим ваш вариант более подробно. А сейчас, коллеги, — он вернулся обратно к врачам, — все же в конференц-зал, духота невероятная… Стоило Сомерсету увести врачей за дверь другого зала, Эрен, подхватив плащ, пулей рванул прочь, не дожидаясь замешкавшегося Рихтера. Быстро сходя по ступеням вниз, он ощущал только назойливый стук в голове, словно вокруг снова шествуют полчища титанов. Казалось, что только что он еще сильнее увяз в вязкой смоле своих же интриг и вранья, от которого теперь могут погибнуть не просто люди. Его люди, добровольцы, которых он сам нанимал для помощи. Отправил на возможную смерть. Как бы ни был уверен в своей догадке, зерно сомнения и страха назойливо пускало корни. Оказавшись на свежем воздухе, глубоко вдохнул полной грудью и выудил сигарету, сразу поджигая. Белесое облако дыма рассеялось на фоне разлитого по горизонту кровавого марева. За спиной хлопнула дверь. Подошедший Рихтер встал рядом, одарив непонятным взглядом. То ли неверие, то ли ужас, то ли восхищение. — Не знаю, что сказать, — наконец, выдохнул он, также закурив и глядя на закат. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. — Я же сказал, — хрипло усмехнулся Эрен, — что-нибудь придумаю.

***

Резкий щелчок открывшейся двери кабинета заставил крупно вздрогнуть и сразу натянуть маску с подбородка на лицо. В образовавшемся луче света из коридора показалась фигура Рихтера. Он замер, недоуменно оглядывая полутьму кабинета, зашторенные окна и глядящие на него над маской зеленые глаза. — Блять, постучаться нельзя? — Эрен закатил глаза, стягивая маску обратно на подбородок. — Ты чего тут устроил? — Рихтер огляделся, подходя к окну. Рывком распахнул занавески в стороны. — Как крот. Эрен послал ему недовольный взгляд, но промолчал, возвращаясь к работе. Рихтер постоял у окна под скрип ручки и шум с улицы, затем прошел к рабочему столу и сел напротив, подперев рукой щеку. Эрен бросил короткий взгляд исподлобья. — Скажи мне, друг сердешный, по какому праву ты саботируешь свою же инициативу по переливанию? Эрен поднял взгляд от записей, нахмурив брови. — Что? — Да вот сейчас встретил парочку добровольцев, жаловались на тебя. Аккерман и Арлерт, — Эрен незаметно сжал руку в кулак под столом, пытаясь сохранять хладнокровие. — Сказали, что ты по каким-то необоснованным причинам отозвал их кандидатуры на переливание. А они очень хотели. «Ну еще бы. Чтобы Армин остался в стороне». — Арлерт не указал группу крови, сам знаешь, что будет, если влить неподходящую, — ровно проговорил Эрен. — Ну и? Подумаешь, перенервничал, забыл написать. Дали бы другой бланк, у Дорис их хоть жопой ешь. — Если нервничал, значит, не уверен и нечего тогда вообще в такое ввязываться, — отрезал Эрен. Пальцы нервно пробежали по карманам халата в поисках портсигара. — Ну а девчонка? — продолжил Рихтер, с излишне задумчивым видом оглядывая потолок. — Ей вообще больше всех надо будто, чуть ли не жаловаться в высшие инстанции на тебя собралась. Эрен не сумел сдержать удивление. Бровь чуть дернулась, слегка округлились глаза, что не укрылось от слабо усмехнувшегося Рихтера. «Тебе-то это зачем?» — Она Аккерман. У них особый состав крови, я не знаю, как он отреагирует на вирус. — Ну так надо узнать. Взрослые люди все решили. Значит, готовы рискнуть. Не твоя зона ответственности. Эрен опустил взгляд, напряженно замирая. Рихтер продолжал буравить взглядом со слабой улыбкой. Давно он не чувствовал себя так уязвимо в компании врача. — Они с острова. Это для выборки будет вообще идеальным вариантом, так что они должны там быть. Проследи. Эрен коротко кивнул, сжав зубы. Тревога неприятно холодила изнутри. Он потянулся к краю стола за портсигаром, который ловко подхватил Рихтер, насмешливо глянув на подопечного. Эрен поднял на него мрачный взгляд. Врач чуть сузил глаза, потеряв смешливость на лице, и скользнул взглядом по надписи на портсигаре. — Fais ce que dois, advienne, que pourra, — произнес он на незнакомом языке. — Знаешь, что значит? — Нет, — Эрен сам удивился, как низко упал его напряженный голос. — Делай, что должно, и будь, что будет. Рихтер подвинул блеснувшую под лучом лампы вещицу к руке Эрена, с интересом наблюдая, как тот поджигает конец сигареты с плохо скрываемой яростью в каждом движении. — Как раз подходит под ситуацию, — хмыкнул Рихтер. — Нравится она тебе, что ли? Аккерман-то. А то так напрягся. Эрен не ответил, буравя взглядом край столешницы. Дым двумя белесыми струями вышел через нос. Едва ли Рихтер понимал, сколь сильно он сейчас сдерживается, чтобы контролировать себя. — Ты, помнится, сам учил всех, что все тут равны, никакого особого отношения. Так что… — Я все сделаю, — низким голосом перебил Эрен. Рихтер окинул его взглядом и кивнул. Поднялся, хлопнул по плечу. — Не сомневаюсь. Эрен сделал глубокую затяжку, сидя неподвижно, пока Рихтер уходил из кабинета. Медленно выдохнул белесый дым через нос, слыша удаляющиеся по ступеням звуки шагов. Все тело напряжено как натянутая до упора тетива лука. Наконец, отпустило. Йегер со злости рывком скинул со стола бумаги и пару колб с реагентами. Те с дребезгом приземлились на пол, разливаясь по половицам. Шумно выдохнул в прижатые к лицу ладони, сгорбившись. Когда днем ранее увидел в принесенных ему на утверждение бланках фамилии друзей, не раздумывая, разорвал и выбросил, придумав липовую причину для отказа. Поминал их последними словами, ощущая, будто они намеренно пытались сделать всю и без того дерьмовую ситуацию еще сложнее. Мало приехали, еще и совались в опасное предприятие, в котором он сам не был уверен до конца. Неправильно — понимал — но одно дело, когда на кону было благополучие знакомых добровольцев, и совсем другое, когда дело касалось его друзей, за которых он однажды уже попытался уничтожить мир и почти умер. И теперь снова: лезут, не зная куда, а он даже не может отговорить и объяснить. Эрен нервно провел ладонями по волосам до макушки, зачесывая пряди назад. Еще и Рихтер услышал, и теперь от него точно не отвертишься, что-то начал подозревать. Не сделает — все может посыпаться. И было бы все равно где-нибудь пару месяцев назад. Но сейчас мысли о смерти и жалком разложении в канаве оказались оттиснуты на дальний план. У происходящего появился смысл, пусть и совершенно идиотский и жестокий. «Он сказал, что Микасе больше всех надо?» Эрен отнял руки от лица и потер ладонью лоб, глядя перед собой невидящим взглядом. Все это было не сильно похоже на ту Микасу, которую он знал, и чем больше узнавал о ней, тем больше понимал, что ни черта не узнает в ней ту девчонку, которой она когда-то была. Видно, последние два года растравили ей душу до основания и переменили взгляды на жизнь. Неизменным оставалось только ее хмурое красивое лицо и место подле него и Армина, хоть она и не осознавала этого в полной мере. А если бы узнала, что бы подумала? Как бы отреагировала? Точно ответить не мог даже себе. Он и сам не мог отказать себе в слабости мельком взглянуть на нее, пока не видит, чтобы убедиться, что это Микаса, но при этом не та, которую он знал. Йегер тряхнул головой, резко поднимаясь на ноги. Прошел к окну и замер, вглядываясь в вялую городскую суету. «Не о том думаешь. Надо понять, как исполнить приказ Рихтера и не навредить этим двум долбоебам». Решение пришло не сразу, но уже вечером того же дня он сверялся с картой личных данных добровольцев, чтобы узнать группу крови Армина и Микасы. Вторая, как у него, и четвертая. Уже в кабинете на всякий случай сверился со справочником по поводу совместимости своей группы с четвертой группой Микасы. Дело оставалось за малым: по утру принять их формы, собрать свою кровь и поменять пробирки, чтоб медсестра не заметила. Переливать свою кровь с имевшейся в ней силой титана было также далеко от разумности, но посчитал, что подобный вариант потенциально менее опасен. По воспоминаниям отца, в Марли до разработки спинномозговой жидкости занимались экспериментами по переливанию крови шифтеров обычным эльдийцам, но никакого эффекта это не давало. Все должно быть в порядке. А если нет, и навредит, то уже без сожаления снесет себе тупую башку. Уже по утру, после очередной бессонной ночи в кабинете, отсвечивая тенями под глазами расписался в принесенных медсестрой формах. Затем заперся и, подготовив две пробирки, принялся выкачивать свою же кровь. Сунул обе в карман и, скрыв лицо под маской, двинулся в отделение длительной терапии, чтобы при медсестрах взять кровь у больных, соблюдая обещанную Сомерсету прозрачность процедур. Закончив, вместе с семенящей сбоку девушкой двинулся в процедурный кабинет, уже держа под рукавом вытащенные из кармана пробирки. В подходящий момент они скользнули в гнезда для пробирок вместо вытащенных с кровью больных. В ноздри ударил явный запах спирта, перебивший даже гнилостный смрад в коридоре, когда Эрен приоткрыл дверь, чтобы передать материал для переливания. — Господин Эгертон, я хотел пожать!.. Звонкий голос Армина резанул по ушам. Эрен вздрогнул, еще сильнее опустив голову, чтобы не дай бог не пересечься взглядом, и внушительно хлопнул дверью, обрывая фразу. Голос, который он не слышал уже почти целый год, эхом отдавался в голове.

***

Sinnerman where you gonna run to? Sinnerman where you gonna run to… Фигуристая девушка в обтягивающем красном платье слегка покачивала бедрами, стоя под рассеянным лучом рыжеватого света в клубах табачного дыма. Кожа цвета молочного шоколада укрылась невидимой позолотой, облако черных кудрей подрагивало в такт движениям. Стоящие в тени, позади нее, музыканты в аккуратных костюмах выписывали напряженный ритм мелодии с солирующими клавишными. Девушка не открывала глаза, полностью отдаваясь во власть музыки и чувств внутри себя. Пела про грешника. — Он это так не оставит, — стакан Рихтера со стуком опустился на столешницу. Врач вынул портсигар из нагрудного кармана, щелкнул серебристой зажигалкой, поджигая конец зажатой в зубах сигареты. Выпустил облако дыма, откидываясь на спинку стула. Эрен не ответил, лишь молча сделал небольшой глоток из своего стакана, не отрывая взгляда от темнокожей певицы. Удивительно, какие прекрасные мелочи могут существовать в настолько уродливом мире. — Ты слышишь? — он ощутил слабый пинок ногой под столом. — Слышу. Слышал так же ясно, как переданное Дорис сообщение о самоубийстве пациентки с ребенком в госпитале. Воинственная марлийка, решившая, что уж лучше смерть, чем переливание грязной эльдийской крови себе и ребенку. Вовсе не одинокая в своем неприятии нового курса лечения. — Этот придурок вбил им в головы, что найдется и другой способ, — тяжело выдохнул Рихтер, выпуская дым. — Могу себе представить, сколько еще таких гениев сиганет с окна. Эрен сделал глоток рома из стакана, вслушиваясь в ускорившийся темп мелодии и хриплый голос девушки. Сердце словно застучало чаще. На острове он не слышал ничего подобного и теперь в Марли использовал каждую возможность. А в Либерио, пока они торчали в столичном баре, Микаса и Армин наверняка собирали разлетевшиеся мозги сумасшедшей и ее ребенка. — И что ты думаешь делать? — Пока не знаю. Рихтер цокнул, переводя взгляд на сцену. — Больно ты спокоен. Нашел время на девок пялиться. — Я спокоен, потому что ничего неожиданного не произошло, — Эрен скопировал его позу, допив остатки рома в стакане. — Сомерсет сам говорил, что люди будут сопротивляться. Это и произошло. — Значит, ничего не получится, гений, — наклонившись через стол, произнес Рихтер. — Чего толку Сомерсету своими руками мешать переливанию, когда люди сами все сделают? Этот кретин и репутацию не запачкает, и своего добьется. Эрен похлопал по карману брюк, выудил портсигар и сигарету из него. Ощущал тяжелый прямой взгляд через стол, поджигая спичку и делая первую затяжку. Откинулся обратно на спинку стула, выдыхая дым через нос и, наконец, поднимая взгляд на врача. So I run to the river It was bleedin I run to the sea It was bleedin I run to the sea It was bleedin all on that day So I run to the river it was boilin I run to the sea it was boilin... — Долго будешь пялиться? Говори уже, что хотел. Рихтер медлил. Снова затянувшись, втоптал окурок в пепельницу и наклонился через стол, понизив голос. — Пока Сомерсет на своем месте, мы ничего не добьемся. Бессмысленная маета: люди будут лежать по полгода в больнице и дохнуть. Улавливаешь? — Ну, — Эрен выдохнул, безразлично хмыкнув, — полагаю, ему нужно покинуть свой пост, но сам он не уйдет. Рихтер кивнул. Полосы шрамов на его серьезном лице приобрели зловещий вид. — Он уже не молод. Всякое бывает: поскользнулся случайно, съел не то, приболел. Эрен устало прикрыл глаза, понимая, к чему тот клонит. Ничего необычного в этом предложении не было, он ожидал подобного, когда оба поняли, что ситуация достигла критической точки. Необходимость снова пачкать руки в крови уже в этой жизни, однако, отозвалась странным образом. Ни страха, ни шока — лишь усталость от этого хождения по кругу убийств. — И что дальше? — Дальше им придется сделать главой коллегии по лечению лихорадки меня, — продолжил Рихтер. — А там я позволю тебе делать все, что посчитаешь нужным для спасения людей. Эрен усмехнулся. Убивать одних, чтобы спасать других — как раз в его стиле. Ничего не изменилось. — Что ж ты такого сделал в прошлом, что так хочешь всех спасти? — Многое, как и ты, — взаимно усмехнулся мужчина. — Но важное другое. Для чего-то в этой жизни встретились грешник и дьявол. Возможно, именно для спасения человечества, раз уж господь махнул рукой. Эрен скользнул взглядом по пританцовывающей девушке на сцене, чей голос стал периодически срываться на хорошо контролируемый крик. Он втоптал окурок в пепельницу и замер, буравя столешницу усталым взглядом. Рихтер не торопил, давал возможность подумать. А подумать было о чем. Впервые в жизни ситуация становилась таковой, что необходимость убивать появилась не в бою и не в масштабах всего безликого мира. Убить конкретного человека, которого он знал, не в бою, не с официальным объявлением войны, а скрыто — как самый настоящий убийца. Прокрасться ночью как вор и отнять чужую жизнь только из-за того, что эта жизнь мешает их планам. Это уже было совсем не похоже на того человека, которым он был когда-то. Познать убийство пришлось с детства, но эти убийства всегда были связаны с борьбой за жизнь, с честным боем. Ему бы и в голову не пришло прокрасться к кому-то ночью и удавить подушкой. Даже если бы сразу узнал, что тот же Райнер ответственен за прорыв стены, не стал бы нападать исподтишка. Орал бы, обвинял, вынудил на честный бой, в котором бы и убил. Но сейчас так не поступить. В этом новом мире без войны враги вынуждены притворяться друзьями и вместо открытого боя убивать друг друга скрытно, со спины. Гребаный новый мир оказался ничуть не лучше прежнего, он оказался сложнее. И Эрен ощущал, как все больше увязает в тягучей смоле, которую сам же и затянул своим решением не умирать. Все еще раб свободы и своей силы. So I run to the lord Please help me lord Don't you see me prayin Don't you see me down here prayin — Действовать придется в ближайшие дни. Старый мудак очень осторожен, — наконец, подал голос Рихтер, внимательно глядя на собеседника. Эрен уставил локти в столешницу, оперся подбородком о замок ладоней, задумчиво глядя перед собой. — Убеди его, что ты против переливания. Заставь съездить в твой госпиталь. — И что тогда? — Я возьму кровь у какого-нибудь… бездомного из тяжелого отделения, — продолжил Эрен, на ходу продумывая план. — Ночью придем в гостиницу, где ему придется остаться. И ты введешь ему зараженную кровь. Предварительно сделаешь так, чтобы он спал без задних ног, — перевел тяжелый взгляд на усмехнувшегося Рихтера. В голубых глазах мелькнул азарт и восхищение. — Раз уж ты меня дьяволом зовешь, а себя грешником, то тебе и пачкать руки. — Ничего не имею против. But the lord said Go to the devil The lord said Go to the devil He said go to the devil All on that day Рихтер потянулся к бутылке рома и разлил остатки спиртного по стаканам. Музыка на сцене резко оборвалась рваным финальным аккордом. Девушка, влажно сияя испариной на коже, поклонилась. — За грехи, — провозгласил Рихтер, поднимая бокал по направлению к Эрену. Тот молча стукнул его стакан своим. Привести план в исполнение оказалось достаточно легко. Рихтер и до высказывания своих мыслей по поводу убийства не выказывал на собраниях коллегии бурной поддержки варианту с переливанием. Словно заранее планировал использовать свою нейтральную позицию как козырь. Сомерсет со скрипом согласился посетить госпиталь Рихтера, приняв за чистую монету складную ложь врача о необходимости разъяснить пациентам варианты лечения. Мол, переживают, что злобные эльдийцы вколют им свою кровь, и отказываются от еды и процедур. Эрену оставалось лишь ждать вечера, отсиживаясь в кабинете и бездумно таращась в стену. Голова была слишком забита мыслями, чтобы работать. Выходить не хотелось, чтобы ненароком не пересечься с кем-то, особенно с Дорис. Было стыдно попадаться на глаза женщине, настолько безоговорочно верившей в него и ему, зная год от силы, когда он собирался совершить то, чего сам от себя не ожидал. Еще томило тяжелое давление в груди. Утром видел Микасу из окна кабинета. Та в одиночестве бродила перед дверьми госпиталя с чашкой кофе и красной полоской ткани в смоляных волосах, нюхала ветви сирени и даже, оглянувшись по сторонам, сорвала одну. Эрен никогда не думал, что может быть настолько физически больно лишь от взгляда на кого-то. Он всю жизнь только и делал, что сбегал от Нее подальше: от этой удушающей заботы, опеки, привязанности, собственных робких чувств. И снова каждый шаг только сильнее отдаляет. Теперь не имеет права даже прикоснуться. Только, как вор, исподтишка похищает жалкие крохи, глядя, пока она не видит. Она наверняка подозревала. Иначе бы не глядела на него так же исподтишка, думая, что он не видит. И Эрен с ужасом думал о дне, когда она все же решится взглянуть правде в глаза. Оказалось, все его идеи о ее счастливой жизни оказались самовнушением и иллюзией труса. Не было никакого достойного мужчины, никакой счастливой спокойной жизни, не было покоя и смирения в потухших серых глазах. Но не было и вездесущего шарфа на ее шее. Он чудом не сломал ее, но она уже не была прежней. Он уничтожил и в себе, и в ней то, что было когда-то самым важным. И как бы отчаянно ни пекло в груди от болезненно сильного желания броситься к ней, он стал для нее призраком, она для него — незнакомкой, и чем дольше так будет продолжаться — тем лучше… В назначенный час Эрен стоял в тени у здания гостиницы на окраине Либерио. Курил, ощущая, словно пробирка с зараженной кровью в кармане плаща весит целую тонну и тянет к земле. Рихтер весь день выгуливал Сомерсета по своему госпиталю, а под вечер и сам заселился в гостиницу, сославшись на проблемы дома. Сигарета тлела в пальцах, а он все не решался докурить, словно оттягивая момент. Все еще мог передумать, мог уйти, разбить колбу. Мог признаться Рихтеру во всем и сдаться властям. Мог исчезнуть бесследно, уплыть на другой материк, оставив бразды правления Рихтеру, сдохнуть где-нибудь в трущобах, где его никто не знает. Мог забыть чертово светящееся дерево. Мог выкинуть из головы расцветающие в полутьме ночной улицы серые раскосые глаза. Мог забыть стоящие в них слезы и не слышать обреченный охриплый голос: «Из-за тебя погибли невинные люди. Дороги назад больше нет». Он сглотнул. Пальцы нервно растирали фильтр потухшей сигареты. В домах по ту сторону широкой улицы погасли последние огни. Никто не увидит. Ему самому решать, наедине с собой и своей совестью. Если не уйдет, то дороги назад действительно больше не будет. Не остановится сейчас, придется идти до конца, оставить любые компромиссы и жалость, оставить мысли о смерти и отступлении. Придется служить своей же силе, пока не придет время передать ее. Под кожей тихо скрежетнуло. Эрен передернул плечами, прикрывая глаза. Под веками мгновенно расцвел стальной серый. — Чего так долго? Эрен коротко глянул на Рихтера, с тихим щелчком закрывая дверь указанного номера. Тусклый свет прикроватного торшера освещал широкую кровать, на которой неподвижно лежал Сомерсет в одних брюках. Около него, на краю, устроился Рихтер, обмахивающийся рекламной брошюрой гостиницы. Сквозь приоткрытое окно задувал легкий ветер, колыхавший занавеску. — Он спит? — с сомнением уточнил Эрен, кивнув на врача. — Да. Пока, к сожалению, только спит, — криво улыбнулся Рихтер. — Как сумел? — Эрен прошел до середины комнаты, равнодушно оглядываясь. — Военные штучки, — уклончиво ответил мужчина. — Ты принес? — Да. Больной почти гниет. Этот продержится неделю в лучшем случае, — Эрен напряженно выдохнул, замерев у окна. В темном стекле отражалась освещенная часть комнаты и его собственное лицо, скрытое наполовину зловещей тенью. — Начнем тогда. Или передумал? — Рихтер встал за его спиной. Эрен медлил, вглядываясь в темные чуть сощуренные глаза своего отражения. Не глядя, выудил из кармана пробирку и передал широкоплечей тени подле себя. Рихтер молча отошел к кровати и принялся шуршать инструментами для переливания. Наконец, затих, подобрав подходящее место для незаметного прокола кожи. Эрен наблюдал за происходящим через отражение в стекле. Внутри холодело. Даже в смутных очертаниях было видно движение темной крови по тонкой трубке для переливания. Того, что убьет его, если останется верен своим принципам. — Тебе бы напряжение снять, к бабе сходить, что ли, — прокашлявшись, заметил Рихтер, обернувшись на Эрена. Кровь медленно перетекала к игле, вставленной в вену. Эрен видел в отражении сухую дряблую кожу спины врача. Всего лишь человек, старик, а взгляд был такой, словно был существом высшей расы. — Хотя ты, походу, не из таких, — хмыкнул Рихтер, контролируя процесс переливания. — Скорее из тех, кто любит так, что голову сносит. Но никогда не признается. Эрен тихо сглотнул, когда кровь в отражении достигла иглы и прошла к вене Сомерсета. Расправил плечи. Назад дороги нет. — Что, Ренар, была особая дама в твоей жизни? — Была, — тихо ответил. — О, какое придыхание, — протянул Рихтер, чуть улыбнувшись. — Сбежала или погибла? — Нет. Сам проебал. Рихтер хмыкнул. — Ну, стоило догадаться, — он чуть склонился над мужчиной, проверяя дыхание. — Ты, вероятно, сейчас думаешь, что она бы это не одобрила, и сам сомневаешься. Я ошибся, когда решил, что тебе знакомо убийство? Эрен не смог сдержать усмешку, прикрыв глаза. Знакомо ли ему убийство? Может, Рихтер вряд ли наверняка понимал, с кем находится в одной комнате. — Не ошибся, — Эрен чуть обернулся через плечо. — Я просто не привык делать это так. — Так? — Как крыса, со спины, безоружного. — А ты привык громко заявлять о себе? Фанфары, объявления, боевой клич? Эрен, прикрыл глаза, вспоминая вечер нападения на Либерио. Точно так: во всеуслышание, чтобы знали все, с боевым кличем, не прячась и не жалея никого. — Нет, малец, — Рихтер покачал головой, — времена поменялись. Сейчас выигрывает не тот, кто громче всех орет, а тот, кто умеет наблюдать и ждать. Ждать терпеливо, действовать тихо, пока не наступит момент нанести контрольный удар, который решит все. Рихтер осторожно вынул иглу из вены под коленом мужчины, нанес мазь от образования тромбов и раскатал штанину обратно. В отражении Эрен видел, как тот методично наводит легкий беспорядок на кровати и слегка прикрывает тело одеялом, словно тот сам, забывшись от усталости, лег полуодетым в кровать и уснул. — Вот и все. Теперь только ждать и готовиться к дальнейшим действиям, — Рихтер отряхнул полы пиджака от невидимых пылинок, оглядел комнату на наличие чего-нибудь подозрительного и, удовлетворенно кивнув себе, встал позади Эрена. — Если тебя это утешит, Сомерсет был одним из врачей, кто разрабатывал спинномозговую жидкость и вводил ее неугодным эльдийцам. «Вот и все. Он даже не поймет, как заразился. Не успеет осознать, сколь мало ему осталось. Не поймет за что». — Как там пела та женщина в баре? — вдруг тихо спросил Эрен, вспоминая услышанный недавно мотив. — Женщина? — недоуменно повторил Рихтер. — Пожалуйста, спрячь меня, Господи. Но Господь сказал: иди к черту. Я побежал к дьяволу, он ждал, — тихо произнес Эрен. В отражении собственных глаз померещился фосфорический зеленоватый блеск. — Он ждал.

***

«Ниже падать некуда». Эрен в задумчивости глядел на тусклые маячки звезд на чернильном небосклоне. На окраине города, куда Рихтер притащил его пятнадцать минут назад, звезды были ярче без искусственного отсвета фонарных столбов. Показалось, что одна даже упала, мелькнув тонкой линией своего стремительного полета. Словно остро наточенным клинком по горлу. В детстве часто смотрел с отцом на звезды из окна, ждал падающую и загадывал желания. Теперь и не вспомнить, о чем тогда мечтал. Кажется, хотел посмотреть мир за стенами. Получается, сбылось. Посмотрел. Выдохнув облако дыма, он обернулся на грохот в помойных баках в переулке неподалеку. Мелькнула юркая тень с длинным хвостом. Где-то над головой раздалась пьяная мужская брань, звон посуды и крепкие проклятья женским голосом. Из дальнего переулка, оправляя одежду и оглядываясь, неторопливо вышла пара — ярко накрашенная женщина в откровенном платье и быдловатого вида мужчина. Последний бросил монеты и купюры на землю, стремительно уходя и даже не одарив спутницу взглядом. Женщина, припав на колени, принялась собирать деньги и скоро юркнула в тень. Мир оказался до одури одинаковым, словно его не разделяли никакие стены. Та же нищета и неравенство, та же ненависть между людьми, та же грызня, та же грязь и дерьмо на улицах. Только оружие было разным, способ решать конфликты отличаться, проблемы были неодинаковы. В остальном… Эрен устало прикрыл глаза, выдыхая. Провел ладонью по чуть влажной задней стороне шеи. Августовская жара испускала последний вздох перед скорым наступлением осени. Он не осознавал все это время, что провел в Либерио уже целый год. Осознать успел только то, куда его привел выбранный тогда на острове путь. Туда, откуда он уже не выберется. — Эй, красавчик, — Эрен раскрыл глаза, переводя взгляд в сторону. Под тусклым светом из окна жилого дома застыла та самая проститутка, собиравшая деньги с земли. Лицо изъедено рытвинами, плохо прикрытыми слоем пудры, красные губы изогнуты в улыбке. А в глазах, ярко обведенных зелеными тенями, застывшее выражение. Словно уже давно умерла и превратилась в функционирующий труп. Лишь оболочка, ни намека на жизнь. — Не угостишь сигареткой? Йегер молча выудил из кармана плаща портсигар и протянул женщине в раскрытом виде. Та игриво улыбнулась, моргнув безжизненными глазами, и протянула ладонь. Пальцы заметно дрожали, пока она пыталась выудить сигарету. Все еще странно улыбаясь, она обхватила сигарету губами и замерла, будто беспомощно глядя на него внезапно повлажневшими глазами. Эрен так же молча чиркнул спичкой по боку коробка и, прикрыв ладонью, поднес к чуть склонившейся к огню женщине. Она затянулась, нижняя губы, растянутая в чудаковатой улыбке, задрожала. Слеза сорвалась на щеку, оставив после себя след смывшейся пудры. — Р-развлечься не хочешь? — сдавленным голосом пробормотала женщина, задрожав всем телом. Приподняла свободной рукой грудь под тканью откровенного платья, демонстративно выгибаясь. Эрен продолжал глядеть в ее влажно блестящие глаза, отчего-то проникнувшись к женщине глубоким сочувствием пополам с тошнотой. — Не хочет, — раздался грубый низкий голос за спиной. Эрен обернулся на возникшего Рихтера. — Иди давай, куда шла. Женщина шмыгнула носом и нетвердой походкой поплыла по влажной брусчатке прочь. — Они тут все сифилитичные, — с нескрываемым отвращением заметил Рихтер. — Старый пень уже там. Можем идти. Эрен молча кивнул на все еще тлеющую сигарету в пальцах. Рихтер тяжело вздохнул, но принялся ждать. Идти внутрь не хотелось абсолютно. — Один из знакомых, которых ты любишь держать за яйца? — хмыкнул Эрен, неторопливо затягиваясь, чтоб потянуть время. — Типа того. Этот хрен — эльдиец, бывший историк, работали с ним в одном университете когда-то. А еще подрабатывал изготовлением поддельных документов для соотечественников, да прочего рода фальсификацией, — Рихтер чуть приподнял глаза к небу, предаваясь воспоминаниям. — А потом — вот незадача — вскрылось, что он любитель насиловать маленьких девочек. Пришлось уволиться и переехать сюда. А тут о его грешках знаю только я, так что он мне здорово помогает временами. Эрен шумно выдохнул, сжимая переносицу. — Блять, у тебя знакомые один лучше другого. Мне там обязательно быть? — Ренар? — Рихтер приподнял брови, удивленно улыбнувшись. — А ты себя святым мнишь, что ли? — Знаешь, что нет. Просто это… — Эрен сморгнул воспоминания о связанной избитой девчонке в лесной хижине. — Больная тема. Забудь. Рихтер окинул его заинтересованным взглядом. — Раз уж ты дьявол, а это твой ад, то привыкай. В аду не только узники совести да благородные убийцы. Дерьма хватает. Идем, — он хлопнул его по плечу, — все равно тебе объяснять. Они молча прошли один лестничный пролет вниз. Миновав темный длинный коридор, по стенам которого стекали капли, а по полу то и дело юрко носились крысы, остановились у двери в его конце. Обшарпанная с облупившейся краской дверца со скрипом открылась от пинка Рихтера. Эрен краем глаза отметил, как крупно вздрогнул сидящий за письменным столом старик. — Господи боже! — Не поминай всуе, старый развратник. — Кейн, чтобы тебя черти драли! Нельзя ж так… — старик с топорщащимися в стороны седыми волосами и бакенбардами ошалело глядел на приятеля, держась за сердце. Наконец, скользнул взглядом на еще одного гостя, исподлобья оглядывавшего его владения. — Кто таков? — старик сощуренными глазами уставился на Эрена. Тот с нескрываемым отвращением окинул взглядом беспорядок, залежи книг и бумаг, старых документов, какой-то поношенной детской одежды, обшарпанные влажные стены, едва освещенные несколькими лампами. — Ренар, друг мой, врач. Мастерски делает процедуру кастрации, так что не расстраивай его. Старик хмыкнул, но все же опасливо покосился на незнакомца. — Чего надо-то? — Подделать кое-какой исторический документ. Очень важный. Работа должна быть тонкой, чтоб не придрался никто. Заплатим достаточно, торопить не будем. — Даже заплатишь? — расхохотался старик. — А обычно нож под горло вместо денег. — Не обольщайся, Людер, господин Эгертон может и такое устроить. — Вы присаживайтесь, — махнул рукой старик, — исторический документ — дело серьезное. Нужно продумать. Рихтер присел на стул рядом с рабочим столом старика. Эрен оглянулся, ища чистое место, и присел на край старого дивана, заваленного книгами, бумагами и тряпьем. Обивка прожжена точками от сигарет и залита какими-то въевшимися масляными пятнами. Возникло непреодолимое желание помыться. — Ренар, — Эрен обернулся на зов, встречаясь взглядом с глядящими на него мужчинами, — объясняй старому пню, в чем замес. — Нужно рассказать, что когда-то в древности существовал некий доисторический паразит, который прибился к берегам древней Эльдии и вызывал у населения лихорадку по типу бушующей сейчас на материке. Многие погибли, но оставшиеся эльдийцы выработали иммунитет и передали своим потомкам. А потом тварь ушла под воду, пока Дрожь земли в прошлом году не вытащила ее на поверхность. Старик почесал бровь и кивнул. — Звучит как полный бред, — он скрипнул стулом, садясь поудобнее и раскрывая исписанную пухлую тетрадь. — Ложь от и до, я так понимаю? — Кроме части про иммунитет. — Ясно, — он вздохнул. — Так, ну во-первых, не паразит, а бактерия. Наприме-ер… — протянул он, пробегая пальцами по корешкам книг, пока не раскрыл одну. — Например, Vibrio vulnificus. Крайне мало изучена и редка, провоцирует похожие симптомы. Не самая древняя, но ученым мало известно о ней, тем более теперь, когда большая часть библиотечных фондов сгорела. Стараниями господина Йегера, — он отсалютовал ладонью в потолок и принялся записывать данные в тетрадь. Эрен сощурил глаза, вглядываясь в розовое пятно на другом краю дивана. — А что с территорией? Древняя Эльдия — понятие растяжимое. Может, связать с Парадизом… — Древняя Эльдия, — обернувшись, раздельно произнес Эрен, прожигая спину мужчины взглядом. Рихтер покосился на него. — Делай, как он говорит. — Ладно, нейтральная территория расселения первых эльдийцев. Канула в воду после взрыва вулкана, — проворчал старик, снова поскрипывая ручкой. Эрен потянулся и, взяв двумя пальцами, притянул к себе вещь, оказавшуюся девчачьим платьем с белыми цветами на подоле. Часть юбки была испачкана засохшими пятнами крови. Йегер медленно поднял тяжелый взгляд, сжимая подол в кулаке. Рихтер, обернувшись, жестом показал успокоиться. — Да, полный пиздец, — заметил старик, оглядев записи, и посмотрел на Рихтера. — Будет готово не раньше следующей недели. — Сойдет, — Рихтер протянул мужчине свернутые купюры, постучав два раза по краю стола. — Сделаешь, будет вторая половина. Не сделаешь… — Рихтер кивнул в сторону замершего за спиной старика Эрена. Мужчина опасливо оглянулся и кивнул. Йегер упустил момент, когда стал для Рихтера карманным дьяволом, которым тот мог пугать неугодных себе людей, но отнюдь не это волновало сейчас больше всего. Тяжелее было осознание, что он не может убить ублюдка, который своими руками сломал жизни многих детей, девочек и, возможно, продолжает этим заниматься. Тяжелее было осознание, что он и сам не многим лучше. Невыносимее всего было осознание, что от подобного куска дерьма теперь зависит благополучие эльдийцев и его плана по отводу глаз от острова. Ублюдок тоже был эльдийцем, как и сам Эрен. Они были связаны как соплеменники, а теперь и как соучастники одного подсудного предприятия. И он позволит ему дальше жить. Топтать эту землю и насиловать маленьких девочек. Прикрывать таких же ублюдков поддельными документами. Позволит, потому что сам зависит от него, потому что увяз в этом дерьме по уши и уже не сможет выбраться. Потому что он принадлежит Аду со всеми его обитателями. Он больше не благородный воин разведкорпуса. Не разжимая крепко стиснутых зубов, Эрен, наконец, отвел взгляд от распахнутых в испуге глаз старика. Резко развернувшись, пошел прочь из затхлой коморки, слыша шаги Рихтера за спиной.

***

I gave up long ago

Painting love with crimson flow

Ran out of blood and hope

So I paint you no more

My hell begins from the 10th

And descends to the circle six hundred threescore and six

And from there I crawl beneath Lucifer's claws

Just for one last kiss

- "Sleepwalking Past Hope" - HIM

Эрен сидел неподвижно, лишь глаза прикрыл в какой-то момент, чтобы не видеть ничего вокруг. Теплый ветер задувал через приоткрытое окно, шевелил волосы и ложился на кожу, вызывая непонятную дрожь. Пошевелиться не мог, пусть и колотило изнутри. В груди било тяжелым молотом о ребра, по ощущениям — раскрошило добрую часть грудины. Ее охриплый от рыданий голос все еще отдавался в голове. «Я больше никогда не буду смотреть тебе в спину». Он тяжело сглотнул, сжимая одеревеневшую ладонь в кулак на своем колене. Впервые за год. Впервые видел ее так близко, смотрел в глаза и понимал, что она видит его. Слышал ее голос, чувствовал ее запах, видел болезненную горечь на ее бледном лице. Ужас и опустошение, застывшие в тонких чертах, впервые обращенные к нему. Хотя не впервые. По части причинения боли он отличался завидным усердием и постоянством. «Больше не буду ждать и надеяться». Впервые за последние два года не прятался за чужой личиной, не притворялся. Она схватила за руку и вывела на залитую светом равнину, где ему негде было скрыться, где безжалостные лучи высветили всю его гниль, все разложение и мерзость, кишащие внутри. Этого было достаточно, чтобы открыть ей глаза. Он больше не был тем, о ком она заботилась больше жизни. Этого было достаточно, чтобы она, наконец, отпустила его. «Я уйду сама». Эрен, едва открыв глаза, зажмурил их снова. Возникло жалкое желание, как в детстве занырнуть под одеяло, чтобы скрыться от проблем, или, уткнувшись лицом в материнский передник, жаловаться на Микасу. Только матери теперь нет его стараниями. И детские шалости переросли в чудовищные грехи, в ореоле которых он предстал перед подругой детства. «Ты же сам этого хотел, дерьма кусок. Не за этим ли прятался?» Хотел. И до сих пор казалось, что это наилучший вариант из возможных. Она уедет на Парадиз, в Рай, он останется гнить в терпком мареве кошмара среди проституток и ублюдков, омытый кровью и гноем, в Аду. Это правильно. Но отчего-то это «правильно» отзывалось болезненной дрожью во всем теле, горечью от подступающей тошноты и ноющей болью где-то неуловимо под ребрами. Он вскрывал и себя и трупы, так что прекрасно знал, что физически там болеть нечему, все только в его голове. Займется делом и забудет. Наверное. Отпустит. Она же сумел отпустить. Распирающая боль отозвалась отчетливее. Даже дышать стало противно. Даже разрыдаться не мог, как ребенок. Не мог больше ее коснуться, не мог глядеть на нее и не видеть этого опустошения, разочарования и боли в глазах. Не мог больше думать о ней. Мог только разрушать, топтать, уничтожать, что и сделал с тем человеком, которым она когда-то была. Все было правильно. Ведь он — паразит. Его недостаточно было просто убить физически, необходимо было протравить все, что он оставил после себя в теле жертвы. Она, наконец, смогла убить его в себе, выжечь те споры, которые он посеял и которыми отравлял ее существование. Все правильно. Она, наконец, свободна от этой болезни. А ему, как и полагается паразиту, остается дальше гнить в дерьме, отравляя все вокруг себя, затаскивая в тягучую смолу. Пожирать себя самого изнутри. — Какого черта ты сделал?! — за спиной раздался тяжелый хлопок двери и женский крик. Не шелохнулся. — Почему Аккерман выбежала вся зареванная и с порванной рубашкой? Эрен не смог сдержать холодной усмешки, буравя пустым взглядом пол. Дорис, конечно, интерпретировала все в корне неверно. Так бы он никогда не поступил. Он поступил гораздо хуже, и об этом она даже помыслить не могла. — Я с тобой разговариваю! В спину ударилось что-то тяжелое и с глухим стуком упало позади. Эрен опустил взгляд на запущенную в себя лакированную туфлю. Безотчетно склонился, поднял ее и уставился на поблескивающую красную вещицу в своих руках. — Мы с ней оказались старыми знакомыми, которые считали друг друга умершими, — задумчиво произнес он, удивляясь, как ровно и спокойно звучит голос. — И она была не очень рада меня видеть. Дорис тихо прошелестела шагами за спиной, обошла, становясь напротив. Внимательно вгляделась в его глаза, ища подвох. Конечно, как всегда верила, но хотела убедиться. — Ты точно ничего не сделал? — уточнила женщина, понизив голос. — За всю жизнь пальцем не тронул. Дорис колебалась. — Я знаю, что ты врешь про простых знакомых, — шепнула она, вглядываясь в его лицо. — Но спрашивать не буду. А то у тебя лицо такое, будто человека убил. — Может и так, — Эрен хмыкнул и протянул туфлю к задранной над полом пухлой ноге. Дорис оперлась рукой о его плечо, просовывая ступню в протянутую обувь. Выпрямившись, еще несколько мгновений оглядывала его озадаченным взглядом. — Оставь меня, ладно? Дорис шумно выдохнула и кивнула. Напоследок, уходя, слегка сжала плечо и оставила шлейф сладких восточных духов за вновь прикрытой дверью. Эрен накрыл лицо руками, выдыхая в них, и зачесал назад пряди волос со лба. Порывшись в карманах, вынул портсигар и коробок. Равнодушно поджег зажатую губами сигарету и запрокинул голову, выдыхая в испещренный трещинами потолок. Теперь уже ничего не изменить. — И посрамленный Дьявол почувствовал могущество добра, — хриплый голос утонул в очередном белесом облаке дыма. — Он добродетели прекрасный лик узрел и об утраченном навек печалился. Скорбел о том, что ангелами он неузнан был, настолько тусклым стал его бывалый блеск… «Идиот».