Здесь лапы у елей дрожат на весу

Babe, baby, baby, I'm gonna leave you. I said, baby, you know, I'm gonna leave you. I'll leave you, when the summertime, Leave you, when the summer comes a-rollin' Leave you, when the summer comes along.

— «Babe, I'm gonna leave you» — Led Zeppelin.

Вдох. По телу пронеслись электрические разряды боли. Вдох. Глаза широко распахнулись. Невидяще уставились в россыпь драгоценных камней на синем. Вдох. Грудь выгнуло дугой, обожгло изнутри раскаленным железом. Вдох потерялся в области трахеи, не дойдя до трепещущих легких. Захлебнулся в горячем, заполнившим горло. Конечности свело. Издав беспомощный хрип, Эрен перекатился на живот и закашлялся. На глазах выступили слезы. Сгустки свернувшей крови выходили из саднящего горла вместо с мокротой и розовой слизью. Во рту металлический привкус. Желудок сжало спазмом тошноты. Он надсадно кашлял на примятую своим телом траву, пока вся застоявшаяся в горле кровь не вышла. Тяжело и часто задышав, обессиленно прикрыл глаза и уронил гудящую голову на сгиб локтя. В мыслях густой туман, образы путались, он едва мог осознать, кто он и где он. Казалось, все звуки пропали из мира. Только легкий шелест ложился на обнаженную горячую кожу дурманящей прохладой. Эрен с хриплым стоном приподнял налитые свинцовой тяжестью веки. Потребовалось время, чтобы расфокусированный взгляд смог выхватить в сизой полутьме прямоугольники черных крыш вдали за распластанными холмами. Дома, а вокруг них — кольцом острые зубья разрушенных стен. Новый разряд боли прошил виски, заставляя зажмуриться и стиснуть зубы. В мыслях обрывочно пронеслись бессмысленные образы: маленькая девочка с винтовкой; перекошенное ужасом лицо бородатого мужчины; полчища раскаленных докрасна титанов, ковром укрывающих всю сушу; темнота и знакомое сероглазое лицо девушки; темнота и разрушающиеся песочные исполины, а среди них она — Имир. Выставляет руку, беззвучно говорит и тело пронзает новый болезненный разряд. Вцепившись пальцами в волосы и дрожа, Эрен распахнул бешено потемневшие глаза, часто дыша через рот. Спроси сейчас кто — имя бы свое не вспомнил. Но помнил Дрожь Земли. Она завершилась, адский гул стих, горячечное марево рассеялось. Получилось? Значит, умер? Эрен с трудом сглотнул и на слабых руках приподнялся над искрящейся голубоватым свечением землей. Чуть правее на боку лежала черноволосая девушка. Лица не разглядеть. Только краснеющее на шее пятно шарфа, от вида которого голову снова пронзило болью. Зажмурившись, увидел ее маленькой девочкой с охапкой дров за плечами. Цепляясь пальцами за траву, подполз ближе и смахнул черные пряди с измазанного землей лица. В груди заныло. Он прикрыл глаза, чтобы дать себе время прийти в себя и перевести дыхание. Если он умер, то почему она здесь? И где это — здесь? Эрен приоткрыл глаза и медленно оглядел окружение. Внимание сразу привлекло возвышающееся над холмом дерево. Ослепительное, источающее белоснежное свечение, испещрённое голубыми прожилками, с ветвями, уходящими к самому небу и переплетёнными венами расходящимися в разные стороны. Не может быть. Оторвав завороженный взгляд от дерева, Эрен обернулся вокруг. Земля и в особенности заваленная обломками стен река источали сверкающее живое сияние голубоватого цвета. Словно расплавленное звездное небо. Сглотнув, он запрокинул голову. В высоком темно-синем куполе утонули сверкающие острыми лучами звезды. Множества образовывали причудливые созвездия и мерцали оттенками голубоватого и красноватого. Туманная вуаль зеленого цвета прозрачной дымкой развевалась над головой тусклым сиянием. Эрен опустил взгляд на раскинувшийся черным пятном город, подсвеченный сиянием звезд и воды. Город, где он родился и вырос. Напряг налитые свинцом мышцы, чтобы подняться на ноги. Пошатнулся, едва не упав наземь вновь. Глаза оглядели обнаженное тело. Ничем не отличалось от предыдущего. Ладонь дернулась к шее, тяжело дернулся кадык. Пальцы нащупали выпуклый шрам в том месте, где прошелся смертоносный клинок. Значит, тело отрастало от границы пореза. Он обернулся на лежащую неподвижно Микасу. Пошатываясь, прошел к ней и присел рядом, приставил пальцы к шее. Под теплой кожей отчетливо бился пульс. Значит, оба живы. Значит, не привиделось, как расплавленный свет звезд разливался под веками, под кожей нового тела, под деревом, сквозь комья земли. Эрен коснулся пальцами вырытой меж мощных корней ямы, на дне которой жидкими звездами поблескивала его спинномозговая жидкость, смешанная с энергией Путей. Поднявшись на ноги, окинул лежащую без сознания девушку взглядом из-под сдвинутых бровей и нетвердыми шагами начал спускаться с холма. Уже войдя в город, запоздало осознал, что идея ходить голым по улицам — не лучшее решение, но отчего-то мысль не вызвала ни стыда, ни страха. То ли еще не до конца пришел в себя, то ли был уверен, что никого не встретит. Словно знал наперед. Замершая под светом мириад звезд Сигансина встретила темнотой и тишиной. Люди прикидывались тенями, лежа вповалку среди развалин домов. Живые с мертвыми, почти не отличимые друг от друга. Эрен обегал взглядом лица спящих прямо на земле жителей, слыша только свое частое шумное дыхание и шорох шагов. В мыслях расцветали образы поломанных окровавленных тел, которые тянулись следом за маршем раскаленных титанов. Он оставил их? Инстинкты брали свое. Он безотчетно раскрыл дверь ближайшего дома, уловив едва различимый запах еды, и нетвердым шагом прошел в полутьму. За обеденным столом лицом в столешницу сидел мужчина, не успевший расправиться со своим ужином. Дрожащие пальцы нашарили лежащую на столе краюху хлеба и кусок мяса. Почти не разбирал вкус, вцепившись зубами и отрывая крупные куски. Желудок голодно заныл. Активно работая челюстями, остановил взгляд на стоящей около тарелки бутыли с водой. Та не сияла и не сверкала расплавленными звездами. Значит, набрали раньше, чем его спинномозговая жидкость смешалась с путями и расползлась по подземным водам. Эрен не знал, сколько времени прошло с момента его неудачного погребения до «воскрешения». Прикончив ужин за мужчину, ощутил слабое подобие сил. Осторожно приблизился к неподвижному телу и слегка потыкал в плечо. Мужчина не шелохнулся. Крепче обхватил ладонью и менее аккуратно потряс. Мужчина съехал со стула и с грохотом завалился на пол, все так же не просыпаясь. Под теплой кожей ровно бился пульс. Эрен вышел обратно из тихой лачуги под свет звезд. Посеребрённые небесным свечением тела хаотично лежали по тусклым тропам из брусчатки, заваленным камнями и обломками пострадавших домов. Ближе к черным зубьям стен обнаружились лежащие с открытыми глазами, измазанные черными пятнами крови, придавленные валунами. Главное не думать сейчас. Но человеческий рассудок упрямо возвращался. Эрен присел рядом с одним из тел. Приоткрытые губы обескровели, распахнутые глаза выпуклыми стекляшками отражали скопления звезд. Лицо молодое, не старше него самого. Безотчетно потянулся и прикрыл ладонью распахнутые глаза. Из глубин начало подниматься гнетущее чувство вины. Казниться потом. Походив меж телами спящих и убитых, он нашел подходящего себе по комплекции мужчину и, присев, начал стягивать с него одежду. Не думай, не думай, не думай. Натянул рубашку и темные брюки, с трудом влез в шнурованные сапоги. Оставшийся в одном белье мужчина и бровью не повел, лежал неподвижной тенью у стены дома. Оставалось надеяться, что это продлится достаточно долго, чтобы он смог все понять и не сдохнуть от голода. Микаса все так же неподвижно лежала у дерева на холме, когда он вернулся обратно. Эрен присел и аккуратно просунул руки под ее колени и спину, рывком поднимая на руки. Снова пошатнулся от внезапного веса в ослабевших руках. Перехватил поудобнее так, что ее запрокинутая голова безвольно упала ему на грудь, и осторожно зашагал прочь с холма. Он не успел подумать, что делает и зачем, получилось больше машинально. Оставлять ее на холме нельзя — опасно для нее и наверняка что-то заподозрит, если очнется. Лучше обставить все как небольшой приступ потери памяти от горя. Эрен слабо помнил дорогу до дома родителей Микасы, где сам бывал лишь однажды в свои девять лет, но отчего-то перед глазами сами собой расцветали припорошенные дождем образы, тропинка в горах, ведущая к темнеющей на фоне лесной зелени хижине. Словно проживал заново, но чужими глазами. Ощущение прижатого к телу тепла вило болезненные узлы за грудиной. То и дело бросал косые взгляды на смеженные веки и неподвижные ресницы. Все отчетливее расцветало отвращение от самого себя, как ни пытался не думать. На самобичевание будет достаточно времени позже, а потом, как со всем разберется, снесет себе башку. Обязательно. Едва не кивнул своим мыслям и опасно поскользнулся на камне, машинально крепче прижав податливое тело к груди. Чудом сохранившаяся хижина, потемневшая от времени, показалась на поросшем высокой травой холме. Позади обступали толстые стволы высоких сосен, протыкающие небо своими чернеющими вершинами. Высокая трава прошелестела в такт шагам, когда он прошел к двери с навешанными на ручку цепями и замком. Осторожно положил Микасу на землю и, отойдя, обрушил оставшуюся силу на замок, сбивая ногой. Толкнул вперед. Дверь с протяжным скрипом раскрылась. На мгновение почудилось, что из темной глубины вылетят призраки неупокоенных, глядящих по углам. Но хижина оставалась нема, приветственно открыв свой зияющий мраком зев. Взгляд зацепился за темное застарелое пятно на пороге — кровь отца или матери, зарезанных на глазах маленькой Микасы. Эрен замешкался. Правильно ли поступает, возвращая ее сюда после того, что ей пришлось пережить? Замер, неуверенно глядя на бледное лицо за черными прядями. А куда еще ей идти? Где жить? У них не было дома, кроме разведкорпуса последние несколько лет. Проснувшись, она будет думать, что сама пришла сюда. Она справится. И он будет присматривать, пока не удостоверится, что все в порядке. Потом можно и пулю в голову. Опустившись, Эрен снова поднял ее на руки и осторожно шагнул во тьму, покрепче прижимая к груди спящее сокровище. В хижине гуляла прохлада, ветер гнал по скрипучим доскам пола сухие листья. Эрен оглядел забытье, окутавшее дубовый стол, распахнутые стеллажи с пыльной посудой, поваленные стулья, одиноко стоящую кровать у окна, заваленную листьями и покрытую пылью. Выудив из шкафа подобие старого покрывала, кинул его сверху и опустил девушку на него, накрыв краем. Все равно холодно. Оставит так — замерзнет ночью. Шумно вздохнув, сел на край кровати. Та тихо скрипнула. Придется скорректировать планы. Вернуться в город, найти спички, чтобы растопить старую печь, взять еды, чтобы самому не загнуться раньше времени. Посидеть с ней, может, пока не придет в себя. Главное не попасться. Эрен крупно вздрогнул. Тихим шлепком щеки коснулась резко поднятая в воздух ладонь Микасы. Он замер и не смел дышать, расширенными глазами вглядываясь в щелки чуть приоткрытых серых глаз, сонно глядящих на него. Тяжело сглотнул. Микаса сонно застонала. Едва слышным шорохом сквозь сухие губы выпало тихое «Эрен». Глаза снова сомкнулись, рука безвольной плетью свесилась с края кровати.

***

Дни слились в бесконечный поток расплавленных звезд. Сквозь пересохшие губы вырвался охриплый выдох. По вискам скатились капли пота. Утер ладонью влажный лоб и разогнулся. Глаза обвели темные холмы, укрытые сизым свечением звездного неба, испещренные змеящимися венами искристых рек. Все еще глухая тишина и благословенная полутьма. Только изредка начали слышаться голоса птиц с чернеющего леса в горах. Люди-тени продолжали неподвижно лежать поверх спящей земли. Наверное, что-то такое подразумевала мать, когда рассказывала ему, ребенку, сказки о сотворении мира господом. «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою. И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке, и поместил там человека, которого создал. И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла… И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь». Голос матери эхом отдавался в ушах, словно стояла за спиной. Эрен покрепче перехватил древко найденного в сарае топора и снова с силой обрушил его на уставленное в пень полено, разламывая надвое. Иронично. Первым человеком в новом испещренным тленом, кровью и трупами Раю оказался вчерашний массовый убийца, вкусивший жизни от древа познания на холме. Он поднял нарубленную охапку дров и направился обратно к чернеющей раскрытым зевом хижине. Свежие поленья с гулким стуком отправились в жерло печи. Спичка на мгновение осветила полутьму холодной комнаты и утонула в ворохе древесины. Вскоре занялся робкий огонь, лижущий поверхность поленьев. Эрен чуть раздул пламя и выпрямился. Взгляд снова скользнул к неподвижной фигуре у окна, закутанной в пару покрывал, словно гусеница. Чуть скрипнув половицами, прошел к ней. Звездный свет тускло пробивался сквозь оконное стекло, серебристой пылью ложился на смеженные веки и черные ресницы, путался в разметавшихся черных прядях, высветлял кожу, придавая ей призрачный белоснежный оттенок. Если бы не полоска шрама на острой скуле, решил бы, что поймал юрэй. «И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку. И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа своего. Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут два одна плоть». Ощутив внезапный укол, Эрен остановил свою руку, невольно потянувшуюся к посеребренной белой щеке, оборвал желанное касание в жалких миллиметрах от кожи. Шумно выдохнув, все же опустил руку и заставил себя отойти поглубже в темный угол, где бросил старое покрывало, служившее ему скромным лежбищем. Опустился на него, сразу обхватывая притянутые к груди колени. Дни слились в бесконечный поток. Солнце не вставало и не заходило. Он не знал, сколько уже дней провел в углу, как сторожевой пес, охраняющий сон хозяйки. Развлекал себя периодическими походами до города, чтобы собрать себе еды на еще один бессмысленный темный день. Выныривал и снова нырял, плавясь в потоках воспоминаний, своих и чужих, кошмаров и мыслей. Не засыпая толком и не просыпаясь, почти перестал отличать реальность от происходящего в голове. Не было ощущения усталости и бодрости. У еды не было вкуса, за пределами хижины не было запахов. Только тихое мерное дыхание, когда рискнул наклониться к белому девичьему лицу, и запах гари от черных волос хранили крупицы реальности и не давали рассыпаться на частицы его воспаленному мозгу. Кажется, Карла что-то еще рассказывала про Лимб. Место ожидания душ, которые были недостаточно хороши для Рая, но недостаточно плохи для Ада. Но разве с ним все не было однозначно? Он-то как никто другой заслуживал Ада. А может, был слишком жалок для того, чтобы попасть в Ад. Убивать убивал, но малодушно не раскрывал глаза, пока вел титанов на бойню. В пасти титана пахло кровью и гарью. Вокруг — жара, обжигающие клубы пара. Его исполинские кости скрипели оглушительно, посылали вибрации по всему телу и истоптанной земле. Грохот и монотонный гул повсюду. И все же время от времени прорывались слитые в единый поток истошные крики, плач, животные вопли боли и ужаса. Он не смотрел. Хрустели раздавленные кости, с дорисованным воображением треском лопались ткани, чавкала земля, укрытая раздавленной плотью и пропитанная кровью. На обратной стороне век видел, как смуглые руки матери, покрытые ягодным соком, давят клюкву в большом ведре. Звук был такой же: влажный, глухой, липкий. Когда раздавался треск костей, в его воображении отец вправлял вывихнутое плечо пациенту с характерным глухим щелчком, а мать рубила головы дохлым куриным тушам, чтобы сделать суп на вечер. Плоть разрывалась с влажным треском, как когда отец единственный раз в жизни привез из столицы персики, и они с Микасой и Армином ели их на крыльце дома, пачкаясь в сладком соке. Головы лопались под ногами, крошились и дробились кости — было похоже на звук разрываемого пополам граната, и сок струился красными дорожками по рукам. Глаза раскрылись, когда до слуха донеслось нечто новое: кто-то срывающимся охриплым голосом кричал молитву, умолял господа простить их грехи и остановить конец света. Он видел лицо женщины, красное и заплаканное, искаженное ужасом за себя и ребенка на ее руках. Ее глаза — два остекленевших от ужаса озера — глядели ровно на него. Ее господь был глух к мольбам, она смотрела в глаза островного дьявола и молила остановить бойню, простить. Слишком поздно. Стало слишком поздно еще несколько лет назад, когда он узнал правду о мире за стенами. Больше не смотрел, глаза-озера остались позади, влажные от бесконечных молитв, а может, уже раздавленные во влажную красную кашу неостановимым шествием титанов. Эрен крупно вздрогнул, когда его лоб столкнулся с деревянной поверхностью пола. Тихо зашипев, потер сонные глаза, снова возвращаясь в сидячее положение. Ничего не изменилось: все та же посеребренная светом из окна полутьма, пыль и сухие листья на досках пола, тихое перешептывание углей в печи, неподвижная фигура на кровати. Черт знает, сколько это будет продолжаться. Торопиться ему было уже некуда, но и сидеть в тупом ожидании чего бы то ни было не входило в планы. Мать в детстве рассказывала сказку о погруженном в сон королевстве из-за проклятья, наложенного на его принцессу. Там все чары были разрушены, когда явился принц и поцеловал несчастную. Ведомый своими разрозненными мыслями, Эрен снова поднялся и прошел до кровати. Наверное, было что-то жуткое в таких наблюдениях за ее сном, но влекло непреодолимо. Взгляд остановился на бескровных губах. Вроде уже не бредил, когда ощутил их ускользающее тепло на своих спустя мгновение после обезглавливания. Сумасшедшая. Рука снова невольно потянулась к ее лицу, но так же, как и десятки раз до этого, замерла, не дойдя до цели. Нет. Они оба сделали свой выбор. То, что он еще здесь, — всего лишь ошибка, небольшой просчет, который ему необходимо исправить. Нельзя снова цепляться за это жалкое существование. Позволил себе всего лишь провести кончиками пальцев по тускло блестящим прядям на старом покрывале. Микаса едва слышно застонала сквозь сон. Эрен дернулся в сторону, бешено вглядываясь в девичье лицо из укрытия тени. Блять. Шумно выдохнул, осознав, что она все еще спит. Наверняка даже сквозь забытье ощущала его присутствие здесь, значит, оставаться поблизости опасно. Она не для того едва смогла избавиться от него, стать свободной, чтобы вновь угодить в то же болото. Будет приглядывать издалека. Эрен окинул ее взглядом в последний раз и уверенно зашагал к двери, но замер, едва взявшись за ручку. Его чертова голова. Она хотела закопать ее под тем деревом, где они постоянно торчали в детстве. Поэтика невероятная, но если, поддавшись порыву отчаяния, она начнет там рыться и ничего не найдет… В упрямстве Микаса едва ли уступала ему самому. Необходимо убедить ее, что он умер сразу и закопан ее руками под тем деревом. Эрен устало прикрыл глаза, упираясь лбом в шершавую древесину. Его маленькая жизнь непозволительно затягивалась. Теперь еще и это. Путь до старого городского кладбища на окраине он находил почти наощупь: в темноте и среди учиненных им разрушений едва можно было узнать очертания родного города. Он был на кладбище лишь один раз, ребенком, но ведшие сквозь тьму воспоминания явно были не его детскими. Тогда он ходил с матерью на какой-то весенний праздник к могиле бабушки со стороны матери, хотя он ее почти не помнил. Но ведшие воспоминания были размытой лужами дорогой сквозь дождливую безлунную ночь, неизвестными деревянным постройками и факелом, освещавшим путь. Не его воспоминания. Эрен пытался не думать об этом, когда, достигнув поломанной от времени и Дрожи ограды кладбища, прошел внутрь. В полутьме не сразу разобрал, что торчащие прямо из земли шипы — это вывороченные из почвы гробы да нагромождения обломков стен. Сглотнув, перехватил прихваченную лопату покрепче вмиг ослабевшей ладонью. Вывернутые из земли кости высветлял звездный свет, осыпая пыльным серебром. Эрен с занимающимся внутри ужасом тенью бродил меж могил, выискивая глазами наиболее целый череп среди кучи обломков. В голову непрошенным роем лезли мысли о его собственном кладбище, укрывающем теперь добрую половину суши. Только его трупы даже не было возможности похоронить, они отныне навсегда втоптаны в землю, и люди не один десяток лет будут откапывать безликие кости тех, кто, возможно, когда-то был их близкими. Отчего-то руки онемели, когда занес лопату, чтобы распороть крышку гроба. На его руках уже достаточно крови живых, теперь еще и мертвых лишать покоя? Нервно сглотнул, запрокидывая голову к звездам. Темное небо с россыпью сияющих точек было безучастно. Решай, мол, сам, как привык. Эрен шумно выдохнул, возвращая себе самообладание. Уже не мальчишка, который боялся страшилок про живых мертвецов, и не юноша, у которого осталась хоть капля морали. Теперь сам не уверен, кто он. На его счету не один грех и таким темпами этот — не последний из них. Из-под откинутой крышки простого гроба пахнуло затхлым запахом тлена. Эрен прикрыл глаза, отворачивая лицо, чтобы сбить накатившую тошноту. Скелет в гробу истлел до голых костей, тускло белел на дне грубо сколоченного ящика. Эрен отчего-то все не мог оторвать взгляда от зияющих чернотой глазниц и оскаленного рядами зубов рта. Этим он должен был стать. И станет в скором времени. Не дав себе лишнего времени на размышления, ударил лезвием лопаты по шейным позвонкам, отделяя череп и часть шеи от остального скелета. Путь до холма прошел как в тумане. Работал лопатой, делая яму поглубже, тоже больше машинально. Непрошенные воспоминания ворохом носились в черепной коробке: вот они втроем, он, Микаса и Армин, несутся вперед к дереву, и он всегда быстрее всех; вот придумывают очередную игру, которая увлечет на весь день; вот детские пальцы Микасы переплетают стебли цветов, чтобы сделать для них венки; вот собирают букет для Карлы на День рождения; вот лежат в траве и мечтательно глядят на проплывающие облака; вот делают тайник для найденных красивых камней, нарекая их своими сокровищами. Вот он, покрытый землей, пылью и потом, копает могилу, чтобы уложить на дно череп неизвестного парня, выдав за свой. Вот кладет чужой череп на самое дно, обличаемый только светом немигающих звезд, преступник, безбожник и убийца — первый человек в новом Раю. Вот закапывает прямо ладонями, царапая кожу о камни. Вот ложится рядом с горкой свежей земли и устало прикрывает глаза. Сквозь сомкнутые веки пробивается голубоватое сияние искрящихся прожилок ствола. Вот его новые игры, вот его новое сокровище, только в этот раз ни Армин, ни Микаса не могут участвовать. Ноги почти довели до хижины Микасы, когда он вспомнил, что теперь не сможет там оставаться. Мать всегда говорила, что надо доводить дело до конца. Раз уж начал обманывать, стало быть, придется продолжить. Еще пару дней и удавится. Или перережет горло ножом, как-нибудь изловчится. У Микасы получилось бы лучше, но придется обходиться своими силами. Или утопится. А пока нужно просто поспать. Увещевал себя, нетвердо ступая по крутому холму вглубь лесной чащи, к шумящей реке. Глаза едва разбирали дорогу, когда над головой сомкнулись густые переплетения ветвей. Трава упруго шуршала в такт шагам. На тело навалилась усталость, веки не хотели подниматься. Его хилый рацион и отсутствие нормального сна брали свое. Может, организм сам сдастся и делать ничего не придется? Всего-то лечь поглубже в чаще и сдохнуть. А что делать с телом? Убьется в чаще — Микаса может найти его труп. Эрен замер, моргнув. Подошва ботинка зацепилась об острый выступ на склоне холма. Не удержав равновесия, запнулся и проехался ладонями по острым камням. Израненную кожу прошило болью и жаром от выступившей крови. Болезненно зашипел, зажмурившись. Шум реки стал отчетливее. С трудом поднявшись, он осторожно спустился боком, прижимая мокрые от крови ладони друг к другу, и, пройдя несколько шагов к кромке сияющей воды, рухнул на колени. Голубоватая артерия искрилась и шипела, облизывая тускло блестящей рябью берега и выпуклые валуны. Слегка освещала лесную чащу, обступившие со всех сторон стволы, высокую траву. Где-то над головой гаркнуло и зашелестело крыльями. Оглядевшись, Эрен отнял руки от живота и протянул к воде. Замер. В тусклом голубом свечении был едва различим полупрозрачный пар, исходящий от стремительно срастающихся порезов на его ладонях. Округленные глаза уставились на моментально затянувшиеся раны. Он заторможено опустил руки в холодную воду, чтобы смыть кровь и убедиться в реальности происходящего. По мокрой коже заструились голубоватые капли воды — ни намека на раны. Эрен в ужасе сглотнул, приближая руки к глазам. И в лучшие годы регенерация занимала больше времени. В смятении провел мокрой ладонью по лицу и отполз от реки, садясь в высокой траве. Пальцы нервно сжали прохладные стебли, взгляд — сквозь глухую черную чащу. Значит, все не так, как он думал. Если регенерация все еще на месте, а в голове то и дело всплывают чужие воспоминания, ответ может быть только один. Что бы ни говорила Имир в обрывках его воспоминаний, она оставила ему силу титана. Эрен прикрыл глаза, ощутив ком подступившей к горлу тошноты, и чуть вздрогнул. На коже проступил холодный пот. Зачем ему сила титана в мире без титанов, который он уничтожил почти полностью? Он освободил ее, она больше не может лепить тела титанов, связь уничтожена. В висках застучала кровь. Зажмурился, пытаясь возродить в памяти хоть что-то, но упрямым отрывком воспроизводился лишь эпизод разрушения песчаных колоссов. Стоящая посреди Путей Имир, беззвучно произносящая слова. Змеящийся по песку многоногий паразит из призрачного света. Стремительно несется к нему и рывком врывается в рот. Зеленые глаза в ужасе распахнулись. Дерьмо! Эрен вздрогнул всем телом, выворачиваясь скудным завтраком на примятую собственным телом траву.

***

«Всю тропу размыло, ты погляди!» «Еще позавчера ходил тут к зятю с дочкой, сухо было». «Ну так мало ли, вишь — шо творится, поди после всей этой кошмарины природа совсем с ума сходит». Эрен сонно пошевелился, утыкаясь носом в сгиб локтя. Солнечные лучи назойливо целились в сомкнутые веки, рассеивая дымку глубокого сна. Мужские голоса, вплетенные в шум реки и пушистых крон, становились ближе. Эрен резко распахнул глаза, вздрогнув, и тут же вскинул голову, словно дикое животное, пытаясь определить источник звука. Глаза тут же пронзило резью от яркости поляны, залитой солнечным светом сквозь переплетения ветвей. Краски яркие: темная зелень крон и светлая зелень травы, черные кружева ветвей на ярко-голубом небе, искрящаяся голубоватая артерия реки. Шелест ветра принес с собой приятный теплый запах разогретой земли и полевых цветов. Дерьмо. Запнулся о собственную ногу в попытках поскорее подняться и скрыться в чаще, когда голоса мужчин стали отчетливее. Шурша травой и наверняка наделав много лишнего шума, все же юркнул в заросли кустов около оврага и опасливо вгляделся в появившиеся на поляне фигуры. Один высокий и тощий, в мятой шапке, второй коренастый и пухлый с крепкой палкой в руке, чтобы помогать себе с ходьбой по лесным тропам. Оба в поношенной одежде, в руках — корзины. Лица живые, розоватые от жары, глаза подвижные и влажно блестящие. Эрен неосознанно схватился за колючую ветвь куста, чувствуя себя дикарем, который впервые видит людей. Мужчины продолжали свой путь, ведя непринужденную беседу о своих домашних делах, обмахиваясь ладонями от жары и шлепая себя по шеям из-за норовивших усесться на них мошек. «Кума с той недели все зовет крышу ей помочь перестелить, а то у них провалилась». «Отчего ж не сходишь? Она ж одна теперь». «Да все ни к селу, ни к городу. У самого дом на ладан дышит, едва не развалился, дел теперь невпроворот». «Да уж, благодетель наш постарался». С той недели? Благодетель? Эрен напрягся всем телом, не обращая внимания на боль в ладони. Он не мог проспать неделю. Значит, будучи в забытии, они все что-то видели, или же нечто повлияло на их воспоминания, наполнив их не существовавшими событиями. Он этого не мог сделать. Значит, Имир или тот паразит? Мужчины почти скрылись за чащей, когда он ощутил едва различимый скрежет и щекотку под кожей задней стороны шеи. Крупно вздрогнув, не сумел сохранить равновесие и кубарем покатился по оврагу на дно, подняв в воздух облако пыли и шорох травы. Оскалив зубы от болезненных ударов, приподнял корпус на руках и изможденно привалился спиной к валуну, о который рассек колено. Пара минут и заживет. Снова как новый. Безумие какое-то, даже умереть не может. Прошло несколько дней с момента, как он осознал свое новое положение. Не божья воля, не провидение и не волшебный дар возвратили его к жизни — всего лишь маленькая часть паразита, проросшая в его теле после обезглавливания. Источник всего живого — сама жизнь, точнее ее ничтожная капля. Он застрял где-то в районе шеи, судя по тихому скрежету, который Эрен слышал пару раз ночью, сходя с ума от ужаса и тревоги. Он отращивал заново его конечности, он был источником силы, которая электрическим разрядом пробежала по ране, когда Эрен попытался порезать себе живот. В немом исступлении, регенерируя раз за разом после нанесенных увечий, едва ли не смеялся, глядя в небо, тогда еще звездное. Теперь ему нет места среди живых, но и умереть он тоже не может. Тогда зачем все это? «Микаса наверняка очнулась», — пронеслась в голове нечаянная мысль, пока он глядел на гладь голубоватого озера на дне оврага. Надо бы проверить, но ходить сейчас, при свете дня, нельзя. Придется ждать ночи, чтобы удостовериться и не попасться на глаза. Ни к чему ей бередить свои раны, и без того отравленные горем. Если после всего, что он натворил, в ней осталась хоть капля уважения и скорби, а не одной только ненависти. Не имеет значения. Со смертью придется повременить, но рожей своей лучше не светить. Эрен поднялся на ноги и заторможено принялся стягивать пропитавшуюся грязью и потом одежду. Бросил на берегу и вошел в озеро по пояс, плеснул в лицо прохладной водой. Шелковистая толща обволакивала затянувшиеся раны, смывая кровь и землю, охлаждая горячую кожу. Казалось, все тело превратилось в саднящую рану, не болело, но ощущение сводило с ума. С ним что-то произошло, и он не мог осознать до конца, что именно. Появилось четкое ощущение, что он сходит с ума. Провел мокрой ладонью по лицу — отросшая щетина царапнула кожу. Не хотелось даже думать, на кого он сейчас похож. Да и значения не имело. Сейчас его жизнь ничем не отличается от существования какого-нибудь бездомного в городских трущобах. Задержав дыхание, нырнул в воду и выплыл на пару метров дальше. Ноги перестали чувствовать дно. Глубоко вдохнув, улегся на спину, вглядываясь в округлое панно голубого неба над головой в рамке переплетающихся ветвей. Прохлада немного охладила горячий поток безумия, заново разогнавшийся в воспаленном мозге и превративший тело в одну пульсирующую жаром жилу. Где-то там, в его шее сидит часть древнего паразита, благодаря которой он жив и поживее многих. Выдрать его вряд ли получится — он мог пустить корни во все полости тела, оттого этот скрежет по ночам, легкая охриплость голоса и внезапные видения воспоминаний. Можно было бы перерезать горло, но делать это в лесу опасно — найдут. Да и не выйдет скорее всего, паразит не даст ему умереть так просто. Эрен не знал точно, но предполагал, что оставшаяся часть той твари находится там, куда Микаса пыталась закопать его голову. Там, куда попала его спинномозговая жидкость и дала возможность слиянию двух энергий, объединив в единый организм. Вполне вероятно, что чертово дерево из их детства так отчаянно светится, потому что является новым пристанищем паразита. Где-то там, в стволе, отравляющий воду своей первобытной энергией. Господи, что они наделали. Эрен снова провел ладонью по лицу, прикрывая глаза. Если бы он знал, сказал бы Микасе сжечь его гребаную голову. Может, хоть это помогло бы. А теперь — оно словно болезнь: прицепившись однажды, будет тянуться за ним вечно. Что толку себя жалеть? Вполне возможно, что это его расплата за прегрешения. Даже смерти недостоин. Но было еще кое-что, что отравляло рассудок. Если вода с энергией Путей распространилась по всему Парадизу, что помешает ей попасть в мировые воды через океан? Берега Марли, если там кто-то остался, находятся близко. Что будет, если люди не эльдийского происхождения войдут в контакт с зараженной водой? Дерьмо. Эрен вернулся в вертикальное положение, в отчаянии вцепившись пальцами в мокрые волосы. Это никогда не прекратится. Они слишком глубоко увязли в этом дерьме, и каждый шаг только сильнее стягивает руки и ноги. Идиот. Он думал, что геноцидом сможет спасти своих людей от войн и смерти. Думал, что уничтожение силы титанов вернет покой в мир. Глупый мальчишка без образования и жизненного опыта решил, что понимает, как работает этот мир и может перехитрить его. Решил, что сила принадлежит ему по праву, и он знает больше других. Чертов идиот. Оказалось, что совсем ничего не изменилось. Какой бы мощной ни была его сила, он продолжает быть лишь мелкой деталью этого мира, не понимая, как он работает. Он все еще ничего не смог изменить, ничего не сделал, все может стать только хуже, и теперь он действительно один и решать все придется самому. Пока его малодушия хватает только на решение убить себя и избавиться от ответственности, оставить все на других, кто умнее и понимает больше. Но даже убить себя он самостоятельно не может. Прав был Армин. Он действительно раб своей собственной идеи. И теперь еще больше, чем когда-либо связан ею по рукам и ногам. Стиснул зубы, ощутив, как в глазах стало горячо, и на нос упала отвратительно теплая слеза. «Жалкий кусок дерьма. Только и можешь, что ломать и жалеть себя». Он крепче зажмурился, надавливая ладонями на уши. Со всех сторон начал доноситься монотонный гул, смешивающийся с ошалелым стуком его сердца и приближающийся с каждым новым рваным вдохом. Под веками расцветали ужасающие образы: люди беспомощно неслись, спасаясь от стоп титанов; валуны придавливали изломанные распотрошенные тела к горящей земле; все поля — выжжены, все леса — горят, люди –влажная масса из костей, крови и мяса; в сияющих голубым сводах — крики детей, которых титан давит без жалости, размывая кровь по зеркальному полу; его собственную мать разрывают напополам, и из разорванного туловища хлещет фонтаном кровь, выпадают скользкие внутренности. Потемневшие глаза в ужасе распахнулись, дико глядя перед собой. Голубоватое озеро обратилось темным алым цветом. Вместо прибрежных камней — голые кости, омытые кровавым маревом. Кровь на его руках, в волосах, впитана в кожу навсегда, ее не отмыть. «Я смерть. Я разрушитель мира». Горячий воздух с рваным хрипом выходил сквозь сжатые зубы. Нет возможности вдохнуть. Все тело пронзила крупная дрожь. Эрен запрокинул голову, хватая ртом воздух как рыба и бешеными почерневшими глазами глядя по сторонам на охвативший все пространство огонь и черный дым. Едкая копоть разъедала глаза, со всех сторон — гул, грохот и душераздирающие крики ужаса и боли, треск костей, чавканье размозжённой плоти, тяжелый запах крови, опаляющий ноздри. Сквозь крепко стиснутые зубы вырвался беспомощный животный рык. По щекам градом покатились слезы. Рыдания вспарывали грудную клетку тупым ножом. Перед одичалым взором проносились лица людей и детей, искалеченные, изорванные, кровавые, избитые его рукой. Он рывком выдрал сердце из груди каждого и сжал, бросил под ноги, оставил их тлеть в пламени пожара. Лицо его матери, забрызганное кровью и ошметками плоти; ее тело, которое он разорвал на части своими руками и выпил горячую кровь. — Господи, что я сделал… — хриплом донеслось из приоткрывшихся сухих губ. Не в силах сделать новый вдох, он прикрыл глаза и позволил телу опуститься в толщу горячего кровавого марева.

***

I know, I never, never, never gonna leave you, babe, But I got to go away from this place, I've got to quit you, yeah. Baby, ooh, don't you hear, it callin' me? Woman, woman, I know, I know, It feels good to have you back again, And I know, that one day, baby, it's really gonna grow, yes it is

«Babe, I'm gonna leave you» — Led Zeppelin.

Вцепившись зубами в прожаренную плоть, Эрен вырвал кусок мяса из бока пойманной днем крупной рыбы, надеясь, что в ней нет паразитов. Огонь костра отбрасывал на землю мягкое рыжеватое свечение, высвещая единственный участок в глубокой чаще, куда Эрен забрался. Походы в разведку не пошли даром, мог хоть немного позаботиться о себе в подобных непривычных условиях. Невольно напоминало посиделки с боевыми товарищами у костра. Разве что теперь, увидев его, они бы наверняка ошалели от его бомжеватого вида и пустого взгляда на изможденном лице. Эрен вдруг замер, окинув взглядом свой импровизированный лагерь и оставленную около костра одежду для просушки после рыбной ловли, и неожиданно для себя хрипло рассмеялся. Жмурясь, уткнулся в плечо носом, дрожа от смеха. Благодетель Парадиза и островной Дьявол, кто бы увидел сейчас — не поверили бы. Ниже падать некуда. Мощная паническая атака около недели назад странным образом отрезвила его воспаленный мозг. Все, что можно было сделать, уже сделано. Он уже убийца, последний ублюдок и все тот же неотесанный маленький идиот, заигравшийся в смерть и разрушивший весь мир. Но он вряд ли осознавал масштабы произошедшего. Необходимо было двигаться дальше, понять происходящее и узреть дело рук своих своими глазами. А там, если получится, можно и глотку перерезать попробовать. Но не здесь. Эрен решил во что бы то ни стало отправиться в Марли. Передвигаясь по ночам, успел изучить движение единственного грузового корабля, который курсировал раз в несколько дней от материка до острова с материалами для восстановления разрушений в Марли. Значит, люди там все еще живы, страна не уничтожена. В момент осознания, пока наблюдал из-за обломка стены за происходящим в порту, ощутил странный укол. Кто знал, чего могла стоить его ошибка и сохранение жизни этим людям? Островитяне, за которыми Эрен мог наблюдать только издалека под покровом ночи, прячась по кустам и пещерам подобно дикому зверю, продолжали свою незатейливую жизнь и словно не обращали внимания на изменения в водоёмах и дереве не холме, которое казалось Эрену гораздо больше обычного. Никто ничего не подозревал, жизнь продолжала идти вперед, хотя он и понимал, что это лишь самовнушение. То и дело замечал покалеченных детей и взрослых, ставших жертвами его же похода на враждебный мир. Осознание вины даже перед островитянами выливалось в очередные истерики и панические атаки. Питаться приходилось тем, что находил в лесу, внутренне малодушно надеясь, что какая-нибудь дрянь его все-таки убьет и не придется тянуть из себя жизнь заново. Но знание трав и растений, застрявшее в мозге с воспоминаниями отца, не позволяло даже случайно убиться. Замкнутый круг, из которого он никак не выйдет, продолжая пожирать собственный хвост. Оскотинился невероятно. Щетина отросла до неприличия, волосы всклоченные, спутанные, одежда изорванная и грязная, как ни старался отмывать ее в реке. Понимал, что достичь Марли будет трудно, а еще сложнее будет жить там, разбираясь в происходящем. Прятаться негде, есть нечего, если только милостыню не просить. От того, стиснув зубы, позволил себе одной ночью пробраться в дом и украсть несколько купюр. Из-за отвращения к себе ощущал физическую тошноту. Все его благородство солдата разведкорпуса отдавалось эхом какой-то другой жизни, словно чужой. Он сознательно отказался от нее и всего, что в ней было: от благородства, друзей, любви, имени — от того, чтобы быть человеком. И путь теперь только один. Натянув просохшую одежду и захватив отрезок крепкой веревки, засыпал костер землей и в окутавшей чащу тьме снова направился в дорогу. Шорох травы, треск хвои и веток сопровождали каждый шаг. Когда лес кончится, придется пересекать по рельсам полупустыню, ночи как раз хватит, чтобы достичь порта. Усталым отправляться в путь не лучшая идея, но на открытой местности ему негде будет скрыться. Через примерно час пути показалась укрытая сизым свечением звезд пустынная гладь с редкими тенями кактусов, засохших деревьев и кустарников. Замер, вглядываясь в далекий горизонт, острыми зубьями стен впившийся в ночное небо. Когда-то давно, в той прошлой жизни, он провел здесь не одну неделю, работая молотом на строительстве железной дороги в окружении товарищей. Все были живы. И никто, кроме него, еще не знал, что грядет в будущем. Шумно выдохнув, Эрен ступил на посеребрённые лунным светом дорожки рельс, тянущихся далеко вперед. Шаги гулко отдавались стуком подошв по железу. Ветер с тихим шелестом гонял песок полупрозрачной вуалью над поверхностью земли. Когда-то давно он был здесь с Ней. Неуверенность сковала в тиски, когда несколько дней назад он все же решился вернуться к хижине Микасы. Долго мялся у двери, боясь не то быть обнаруженным, не то окончательно отпустить это прошлое. Если уедет, то уже не вернется. Вероятнее всего, через пару недель его труп будет гнить на окраине какого-нибудь портового города Марли. Чтобы пробраться внутрь, пришлось поворошить лезвием позаимствованного из сарая отца Микасы ножа замочную скважину. Поставила замок, значит, умирать в ближайшее время не собиралась. Она справится, она всегда была сильнее него, сможет и теперь. Темная хижина встретила приятным запахом прогоревшей древесины и какой-то еды. Даже в полутьме было заметно, что девушка привела жилище в порядок: не было пыли, листьев, появилась посуда, дверцы полок были прибиты на место, кровать застелена свежим бельем. Похоже на настоящий дом, только уюта в нем не было, словно поселившийся тут человек не желал обустраивать жилище для жизни, лишь для существования. Тогда, сглотнув, несмелой тенью подошел ближе, молясь, чтобы ее сон был достаточно крепок. Еще не хватало видеть его в таком состоянии, хотя вряд ли его и узнать теперь можно. Бледное лицо с тонкими необычными чертами повернуто к окну и привычно посеребрено лунным светом. Меж бровей залегла напряженная складка, глазные яблоки быстро двигались под веками, грудь часто вздымалась от неровного дыхания. Ей что-то снилось, и это был явно не приятный сон. Укол вины вынудил отвести взгляд. Он оставил ей воспоминания о своей жестокости, отравил самые светлые мгновения, поселил в хижине, где ее жизнь поломалась, среди бесконечных кошмаров о Дрожи, смертях товарищей и, возможно, о нем самом. Не смог не глядеть долго. Она упрямо притягивала взгляд, даже не делая ничего. Сжал ладонь в кулак, чтобы удавить в себе безотчетно сильную жажду прикосновения. Он больше не имеет на это права. Он умер. Отказался от нее. Втянув носом воздух, снова позволил себе лишь провести кончиком пальца по лежащей на подушке черной пряди и, не оборачиваясь, покинул хижину, чтобы больше не вернуться… Солнечный свет прогнал настигшую сонливость, заставляя встрепенуться. Пару раз моргнув и поморщившись от тянущей боли в мышцах из-за неудобной позы для сна и ночного шествия, уставился на застывший в порту прямоугольник торгового корабля. Тот уже готовился отходить обратно в путь. Проспал. Эрен мигом поднялся на ноги, осторожно оглядываясь, и поспешил покинуть тень укрытия под обломком стены. Добраться по берегу уже не получится — засекут, да и не успеет. Быстро окинув взглядом искрящуюся под солнцем поверхность воды, выругался сквозь зубы и, остановившись на выступе каменистого берега, спрыгнул вниз, ныряя. Разобьется — хер с ним, меньше проблем. Не разбился. Вынырнув, он огляделся, отплевываясь от морской воды. Оценил расстояние и нырнул снова, рассекая широкими гребками водную толщу. Холод воды сводил конечности, кровь стучала в висках, мышцы отчаянно ныли при каждом движении, но не смел останавливаться, только с большим остервенением работая ногами в обволакивающей полутьме, словно от этого зависела жизнь. Вынырнул с глубоким вдохом, лишь когда подобрался ближе к кораблю. Оглядевшись, заметил мужчину, который о чем-то разговаривал с работником порта. Лучше момента не найти. Едва отдышавшись, подплыл к якорной цепи, сброшенной с корабля. Одеревеневшие пальцы ухватились за крупные металлические звенья, изъеденные ржавчиной. Спустя несколько минут, цепь рывком дернулась вверх, и едва удержался, чтобы не сорваться обратно в воду. Прячась за широкими звеньями от проверяющего состояние якоря взгляда капитана откуда-то сверху, сжался всем телом, пытаясь не выдать себя. Ничуть не изменился. Только прошлая поездка в Марли была явно более комфортной. Наконец, судно издало тяжелый гудок и спустя некоторое время начало движение. В лицо сразу ударил свежий морской бриз. Осторожно переполз на скользкий от воды и слизи якорь, чтобы обвязать себя за пояс к одной из «лап». Получится — не слетит и не сдохнет, пока не доберутся до берега. Подвязав узлы покрепче, Эрен шумно выдохнул, устало прислоняясь лбом к холодному веретену якоря. Промокшая одежда липла к телу, от ветра по коже разбежался мурашками холод, пропитавшиеся морской солью волосы засыхали соломой, пристав к коже шеи и лица. Обдуваемый прохладным соленым ветром, Эрен приоткрыл слипающиеся глаза. Берег Парадиза стремительно удалялся, темным полукругом расплываясь на фоне синеющей морской глубины. Корабль прибыл к берегам Марли спустя почти двенадцать часов. Эрену пришлось покинуть судно раньше прибытия, чтобы не светиться в порту. Отрезав веревку, без лишних раздумий нырнул обратно в воду и на остатках сил, растраченных за время переезда по морю, догреб до берега несколько левее от причала. На омытую морской волной гальку выбирался уже на руках, вытягивая уставшее тело из воды. Издав обессиленный хрип вместо вдоха, повалился спиной на мокрый берег, запрокинув голову. Прохладная вода то и дело накатывала, омывая изможденное тело по пояс, солеными каплями достигая лица. Солнце дотлевающим диском плыло над темнеющей линией горизонта, разливаясь жидким золотом лучей по черно-синему мареву. Свежий ветер ложился на остывшую кожу. Где-то над головой сновали с криками чайки. Эрен не мог пошевелиться от усталости. Все тело пульсировало одной перенапряженной мышцей, готовой взорваться горячей кровью. В ушах шумело, сдавливало голову, грудь разодрало невидимыми когтями, и каждый вдох давался с трудом. Слабость сковала конечности и действовала как снотворное на его воспаленный мозг. Глаза, с трудом глядевшие в розовеющее небо, неумолимо закрывались, мысли текли вязко. Подумать только — добрался. Эрен тяжело сглотнул, проваливаясь в покачивающееся волнами забытие, у которого в его воображении были раскосые серые глаза.

***

Он провел в руинах Либерио уже не одну неделю, но все не мог привыкнуть к окружающей его разрухе. Чудом город выстоял, и разрушения не были такими же катастрофическими, как на других берегах материка. Он не помнил траекторию своего движения во время Дрожи, но предположил, что цель была в военных базах, а только потом — гражданские объекты. Значит, остановили раньше. Уже неделю пристанищем стали полуразрушенные дома, отливавшие кроваво-красным на закате. Кирпичи изрезаны трещинами, пустые глазницы смотрели безучастно с немым укором в глубине зияющих дыр. Траурной вуалью реяли на соленом ветру обрывки занавесок некогда жилых комнат. Во всем — могильная пустота, ни тени присутствия былой жизни. И все это — его рук дело. Он слонялся по пустым улицам, исходил руины вдоль и поперек. В мыслях то и дело расцветали образы славного прошлого этого портового города: буйство цветов и ароматов, необычная еда, яркая дорогая одежда горожан, беззаботно гуляющих по набережной, беспечное детское счастье в измазанных мороженым щеках, стройная архитектура и аккуратные балкончики с цветущими горшками, звуки смеха, музыки и голосов. Отныне в пустых переулках, загаженных бог знает чем, отдавалось только завывание ветра в дождливые дни и эхо шагов случайно заблудшего в них бродяги. Он не оставил им ничего. Их беспечная радость превратилась в постылое немое горе. Эрен видел людей, некогда живших в этих домах, а теперь вынужденных ютиться в развалинах, становиться объектами нападения оскотинившихся бездомных и самим постепенно превращаться в нечто далекое от людей, которыми они были раньше. Слышал: кто смог, перебрался в центр города, где сосредоточилась вся жизнь. Но смогли явно не все. Как и раньше, даже среди равных друг другу находились те, кто был равнее. Неподалеку от центра добровольцы из числа активных граждан Марли организовали открытую столовую для беженцев, потерявших свои материальные блага. Присутствовать там было тошно донельзя: среди скорбных осунувшихся лиц, лишившихся всего по его воле; искалеченных его титанами тел; пострадавших от его ярости в ответ на их ненависть. Но теперь они сидят с ним за одним столом и даже не подозревают, что ужасный островной Дьявол, которого они боялись поминать по имени и, говоря о нем, понижали голос до шепота, находится совсем рядом. Теперь он ничем не отличался от опустившихся на дно беженцев: заросший темной бородой, с лохматыми нечёсаными волосами, в грязной изорванной одежде, пахнущий отнюдь не розами. Недолго было забыть, кем он являлся когда-то, недолго было смириться с участью бездомного в пропахших дерьмом руинах разрушенного города. Жалкий, грязный, бессмысленный кусок дерьма. Только припрятанный за голенище сапога охотничий нож тускло блестящим в лунном свете лезвием напоминал о доме, оставшемся где-то далеко за чертой его новой реальности. Напоминал о самых пронзительных серых глазах. Сам отказался от нее. Сидя в пустом оконном проеме одного из заброшенных домов у берега, Эрен глядел на очередной шумный ливень, пролившийся из распоротого брюха черных туч. Это был первый раз, когда он обратил внимание на искрящийся голубой свет, источаемый быстрыми каплями. Сразу встрепенулся, вглядываясь в темную стену дождя, под которой то и дело бегали в поисках укрытия бездомные. Неужели началось? Дошло до берегов материка? Или он бредит? Взгляд снова метнулся на лезвие ножа в руках. Попавшие на него скудные капли дождевой воды тускло искрились голубым. Неожиданно близко, со стороны зияющего дверного проема послышался грохот и ругательства. Эрен встрепенулся, вглядываясь в темноту. В прямоугольном проеме показалась навьюченная тряпками фигура. Помахала рукой. — Эй, братка! Не против, я тут посижу? Дождина лютая. Эрен оглядел вошедшего бездомного взглядом в слабом свете разожжённого костра в центре комнаты. Кивнул и убрал нож обратно за голенище. Бездомный пах невероятной смесью застарелого перегара, дешевого табака, немытого тела и пота. Эрен из всех сил старался не кривить рожу, наблюдая, как новый знакомый с упоением поедает его запасы, которыми Йегер решил поделиться. Вряд ли от него самого пахло многим лучше. — На, брат, за мое здоровье, — испещренная выпуклыми язвами рука протянула початую бутылку с мутной янтарной жидкостью. Эрен с сомнением принял ее и чуть отпил, стараясь не касаться горлышка губами. Терпкая горьковатая жидкость обожгла полость рта и горящим комом приземлилась в желудке. — Что с рукой? — он кивнул на язвы на коже мужчины. — Ась? — мужчина встрепенулся и отнял вытиравшую губы руку от лица. — А хер его разбери, не знаю. Подхватил мразь какую-то, пока под мостом от дождя прятался на той неделе. Слушай, курево есть у тебя? Эрен покачал головой, задумчиво глядя в пламя огня. — Паршиво, — хмыкнул мужчина и, почесав всклоченную грязную бороду, вытянул ноги в прохудившихся ботинках к огню. — Тут делать нечего больше: только курить да спиваться. Ну и трахаться, если шлюха попадется. Но тут аккуратно надо, без гондона опасно, а то от здешних баб что-то подхватить — как два пальца обоссать, — расхохотался мужчина и тут же зашелся надсадным кашлем. — Где ж ты деньги берешь, чтобы платить… им? — спросил Эрен, чтобы отвести внимание от своего подернутого отвращением напряженного лица. — Платить? — бездомный вздернул кустистую бровь, снова сипло засмеялся, закашлялся и сплюнул в сторону. Эрен обратил внимание, что вместе со слюной показалась кровь. — Хорошо связанная баба в ласках не нуждается, знаешь такое? Эрен прикрыл глаза, втягивая носом воздух, чтобы взять себя в руки. Раньше выдержка была получше, теперь мерзости из поганой гнилой пасти поднимали из глубин желудка тошноту и отвращение. Ниже падать некуда. Он с ним еще и из одной бутылки пил. — Не здешний ты, — вдруг протянул бездомный, хитро щурясь. — Так заметно? — переведя на него взгляд, спросил он. — Знамо дело. Молодой больно. Говор не наш. Еще и рожа вся кривится от разговоров. Как звать-то? — Я… — Эрен запнулся, понимая, что за все это время не догадался придумать себе псевдоним. Собственно, не думал, что придется с кем-то говорить. Трупу, которым он собирался стать, имя было не слишком необходимо. — Забыл, что ли? — усмехнулся мужчина и снова закашлялся. — Я Жан, — проглотив застарелое раздражение, выдал Эрен и скосил глаза на скептически глядящего на него мужчину. — Жан. — Жан, — повторил тот и кивнул. Потянувшись, лег на спину. — Ну Жан, подремлю тут, пока дождь не перестанет, и пойду. Бездомный показательно заворочался в своих провонявших тряпках, улегшись спиной к огню. Эрен одарил его долгим недоверчивым взглядом, но все же последовал его примеру, на всякий случай не спуская глаз со спины мужчины. В голове назойливым червем точила мысль крайнего идиотизма происходящего. Чего толку было приезжать сюда? Посмотреть, что натворил? Вот и посмотрел. Не только разрушил беззаботный в своем счастье город, но и опустил на самое дно многих людей. Хотя этот вряд ли когда-либо это дно покидал. Либерио превратился в зловонную дыру, в которой Эрену в его нынешнем положении, без сомнения, было самое место. Не в спасенном Парадизе, не отравляя своей мерзостью родные просторы и близких людей, но здесь — среди залитых кровавым пламенем руин, среди шлюх и пропитых бездомных, среди нищеты, разрухи и дерьма. Дьявол, которым они его кличут, в своей естественной среде обитания. Из рожденного вязкими размышлениями сна вырвали неосторожные прикосновения к ноге. Эрен разомкнул веки, глядя на склонившуюся над ним тень. Бездомный пытался незаметно расстегнуть сапог и выудить то ли запрятанный там нож, то ли скудные деньги. — Какого черта ты делаешь? — монотонно произнес Эрен, не меняя позы. Мужчина замер. Едва освещенное тусклым светом тлеющих углей лицо перекосилось. Он успел только занести острый камень, держащей его рукой, но, получив небрежный удар в грудь ногой, завалился на спину с беспомощным кряхтением. Эрен поднялся на ноги и с непроницаемым лицом подошел к распластанному на земле мужчине. Присев на одно колено, выдернул из-за голенища нож и склонился к лицу бездомного, ошалело расширившего глаза. — Это хотел? — показав ему блеснувшее в полутьме лезвие, прошелестел он неожиданно низким голосом. За такой на рынке дали бы достаточно денег, но мужчина не спешил признаваться, продолжал молча хлопать глазами. — Н-нет, нет, — замотал головой. — А если бы я проснулся чуть позже, убил бы? — склонившись чуть ниже, прошипел Эрен и всунул в изрытую язвами руку нож, приставил к своему горлу. — Сделал бы так? — Нет, нет, — запальчиво зашептал мужчина, вздрогнув и неотрывно глядя в лицо, подернутое зловещей тенью с красноватой дымкой тлеющих углей. — Ты хоть когда-нибудь убивал? — надавив сильнее, Эрен почувствовал, как из образовавшейся на шее раны стекла капля крови. Мужчина округлил глаза, лоб покрылся испариной. — Н-не убивал. — Так нечего и начинать, — рыкнув, он резко дернул его руку в сторону, вырывая нож обратно. — Кто ты?.. — осипло произнес мужчина, в ужасе глядя на порез на шее Эрена. — Дьявол. Распрямившись, медленно отошел к оконному проему, вглядываясь в сизый рассвет после затяжного ливня. За спиной снова раздался торопливый шорох, и вскоре через площадь в поисках нового укрытия бежал его новый незадачливый знакомый. Сам не понимал, что на него нашло. Какое-то темное, жуткое ощущение власти над этим слабый тщедушным куском дерьма. Скрежет на задней стороне шеи. Прижавшись виском к шершавой поверхности кирпичной кладки, он глубоко вдохнул и сжал переносицу. Шум прибоя эхом доносился со стороны причала, пронзительно кричали чайки в светлеющем небе. Пора заканчивать эту бессмысленную маету. Пока еще больше дерьма не натворил.

***

На исходе третьей недели августа Эрен привычно бродил по разрушенным улицам портового района, вдыхая полной грудью разряженный после недавнего ливня воздух. Прохлада ложилась на горячую кожу. Ночью снова не спал, снедаемый в глубине воющего сквозняком барака кошмарами и воспоминаниями. Сегодня решил, что попробует убить себя. Тянуть дольше смысла не было. Но прежде решил обойти зловонную дыру, чтобы в последний раз подышать свежим морским воздухом. Закатное небо не окрасилось розоватым, солнца не было видно вообще. Море бушевало темной синевой меж оскаленными пастями домов под натиском серого купола. Небо заволокло густыми темно-серыми тучами, готовыми вновь разразиться дождем. Так похоже на Ее глаза. Отчего-то это вселяло уверенность в принятом решении. Она будет невольным свидетелем его последнего вздоха — все, как и должно быть. Умрет почти на Ее руках. Гулкие шаги по брусчатке замерли. Эрен обернулся на померещившийся детский голос откуда-то издалека. Ответом ему была тишина. Едва возобновил шаг, как крик повторился. «Идиот. Не ходи туда. Ты уже все решил. Не надо играть в хорошего парня после всего, что было». Эрен тяжело выдохнул и, выругавшись свозь зубы, зашагал в сторону крика. Только посмотрит. Если никого не убивают — плевать. «Мама!» Вновь раздавшийся охриплый крик разрешал тишину глухой подворотни. Кольнуло холодом под кожей. Эрен выглянул из-за угла. На земле лежала женщина, рядом с ней сидел мальчишка, не большей двенадцати лет на вид. Лицо красное и заплаканное от слез. Ревел, запрокинув голову, и бессильно тряс руку матери, обхватив обеими ладонями. Эрен медленно прикрыл глаза, снова скрываясь за стеной. Блять. Стиснув зубы, уперся лбом в кирпичную кладку. Только этого не хватало. «Мама! Не умирай!» Эрен мотнул головой, прогоняя расцветающие под веками образы. Ханнес бежал быстро, унося его от матери, оставляя ее под завалами их родного дома. Мать рыдала, протягивая к нему руку. А позади — высился титан. «Господи, какой же ты ублюдок», — пронеслось в мыслях. Поражаясь с самого себя, Эрен все же шагнул в подворотню, стискивая кулаки и зубы. Наверняка, не самый дружелюбный вид, чтобы предложить помощь, но иначе его просто разорвет. — Ты чего тут? — отрывисто спросил Эрен, остановившись рядом с ревущим пацаном. «Сама любезность, Йегер». Мальчишка перевел на него влажный взгляд покрасневших глаз, запнулся, явно смущенный не самым приятным внешним видом незнакомца, но все же отчаянно залепетал: — Господин, помогите! Моя мама больна, ей стало плохо, — шмыгая носом и захлебываясь слезами, говорил мальчик. Эрен перевел взгляд на бледную женщину, глядящую в небо диким взглядом. — У нее видения, кашель, она не может идти сама. Я пытался донести ее до госпиталя, но я не смог, — он снова заплакал навзрыд, размазывая слезы по чумазым щекам, — я слабак, и я ничего не могу сделать. По спине пробежал холод. — Ты сам нес мать от дома? — Я пытался, — захныкал мальчишка и снова начал трясти мать за руку и звать. Второй раз попадается на то же дерьмо. Что тогда с Рамзи, что сейчас. Эрен отодвинул парнишку за плечо и, мысленно проклиная свою тупую голову, просунул руки под колени и спину женщины, поднимая на руки. — Показывай, где госпиталь, — отрывисто скомандовал, кинув взгляд на удивленного мальчишку. Тот закивал и с готовностью быстрым шагом понесся сквозь переплетения улиц, то и дело оборачиваясь. Прижав тщедушное тело к себе, Эрен двигался за ним быстрым шагом, бросая косые взгляды на лицо женщины. Ее кожа была бледной, если не серой, казалась очень сухой и обезвоженной; темные глаза почти навыкате в ужасе смотрели куда-то сквозь него; на шее вздулся лимфоузел, налившись красноватой гематомой. Сердце забилось сильнее. Но явно не от быстрого шага. Полуразрушенные руины постепенно сменялись жилыми домами, также пострадавшими при Дрожи и теперь обнесенными строительными лесами. Эрен оглядывался по сторонам, стараясь не отставать от мальчишки. В этой части города он еще не бывал, даже в довоенное время. С неба начало накрапывать холодной изморосью, размывая очертания широкой площади и аккуратных деревьев вокруг нее. Сбоку донесся шум колес и гудок автомобиля, который пронесся мимо мальчишки и забрызгал водой из лужи. Люди, не бездомные и не шлюхи трущоб, убегали с улицы в кафе и здания, прячась от усиливающегося дождя. До слуха сквозь шум доносились голоса, которые он не мог разобрать. Наконец, мальчишка, похожий на мокрого взъерошенного воробья, остановился у дверей массивного здания из бурого кирпича и с двумя потрескавшимися колоннами у входа. Сверху — белый треугольник, какая-то надпись на-марлийском. — Сюда! — замахал мальчик и начал с усилием тянуть на себя ручку массивной двери. Забежав в здание за ним, Эрен тряхнул промокшей головой и сощурил глаза, вглядываясь в окружающую обстановку. Прохладный полутемный коридор с высокими потолками и болезненно-желтыми стенами, множество дверей в обе стороны. — Это что такое? Эрен и мальчишка обернулись на голос женщины за стойкой. Округлив густо накрашенные глаза за круглыми очками, она раскрыла ярко-красные губы, оглядывая троицу. — Пожалуйста, — мальчишка обрушился на стол, складывая руки в молитвенном жесте. — Моя мама заболела! Мы попали под ливень пару недель назад, — Эрен вздрогнул, переведя на него взгляд, — она простудилась, а теперь даже не встает с кровати! Пожалуйста! Тучная женщина поднялась на ноги, глядя то на тело женщины в руках Эрена, то на него самого. Подойдя ближе, оглядела ее лицо. Затем отпрянула и быстро засеменила в узкой юбке, постукивая каблуками. — Сюда давайте, — Эрен послушно последовал за ней, кивнув мальчишке на кушетку около одной из дверей. Женщина, то и дело оборачиваясь, довела его до раскрытой двери кабинета в дальней части коридора. Войдя, Эрен скользнул взглядом по лицу обернувшегося на звук врача. — Доктор Рихтер, примите, — женщина кивнула на Йегера. — Опять простуда и язвы. Эрен уложил мать мальчишки на кушетку перед упомянутым доктором и, сделав шаг назад, замер, внимательно наблюдая, как доктор склоняется над женщиной и вглядывается в ее расширенные зрачки, светит каким-то вытянутым тонким прибором в ее глаза. Затем выпрямился и через плечо поглядел на Эрена серо-голубыми глазами из-под сдвинутых бровей. Йегер невольно задержал взгляд на испещряющих его лицо шрамах. — У нас в холле есть удобные кушетки для ожидающих, — с явным намеком проговорил он. Эрен моргнул, покосился на поджавшую губы седовласую женщину и неуверенно вышел из палаты. Сед рядом с дрожащим всем телом мальчишкой, который тут же вцепился в его колено, заглядывая в глаза. — Что сказали? — Ничего еще, жди. Парнишка тяжело вздохнул и принялся нервно дергать ногой. Эрен раздраженно покосился на него и молча накрыл ладонью острое колено. Мальчишка замер и тут же крепко обхватил маленькой ладонью его два пальца, стискивая. Эрен промолчал, скользя взглядом по развешанным на стенах картинам. Ожидаемый Гелиос, побеждающий чудовище, висел рядом с дверью врачебного кабинета. Эрен окинул мрачным взглядом тусклый коридор, втягивая носом запах спирта и медикаментов. Убогое заведеньице. Но даже такое не идет ни в какое сравнение с жалкими врачебными кабинетами Парадиза. За исключением столицы, может быть. Едва успевший прижаться виском к плечу Эрена мальчишка вздрогнул, стоило двери кабинета отвориться, являя врача и пышную женщину. — Ваша мамочка будет в порядке, но нужно оставить ее полежать у нас какое-то время. Болезнь непростая, — участливо проговорила женщина, обращаясь большей частью к мальчишке. — Вы с братом идите домой, а завтра… — Он не брат, он просто помогает, — оборвал мальчик. Женщина округлила глаза, недоверчиво покосившись на сидящего рядом Эрена. — Беженец? — он перевел взгляд на вцепившегося в него внимательным взглядом Рихтера. — Да. Ближневосточный альянс. Рихтер странно повел бровями и дернул уголком рта в явной попытке скрыть мелькнувшую усмешку. — Так что с ней? Это не первый случай? — поспешил перевести тему Эрен. — Уже десятый за две недели, — ровно ответил Рихтер. — Симптомы схожи, течение болезни быстрое и… — Господин Рихтер, — зашипела женщина, кивая на мальчика. Тот кивнул и умолк. — Как же зовут нашего сердобольного беженца? — борясь с улыбкой, поинтересовался Рихтер, снова вцепившись взглядом в Эрена. Он сглотнул. — Э… Ренар, — выдавил Йегер, на ходу выдумывая легенду и стараясь звучать убедительно. — Я был врачом до Дрожи. Все родственники и знакомые погибли. Сам попал сюда. «Что ты несешь, идиот?» Рихтер приподнял брови, сжимая губы, но согласно кивнул. — Что ж, Эренар, советую вам выучить свое имя получше. За женщину не беспокойтесь, о ней мы позаботимся, — напоследок мазнув по нему смешливым взглядом, доктор скрылся за дверью кабинета. Эрен стиснул зубы, буравя взглядом дверь. Чертов доктор словно просек его вранье. Ну и что с того? Мало ли беженцев скрывает свое настоящее имя. — Вам есть куда идти? — тем временем, захлопотала женщина, сочувственно окидывая их взглядом. — Я жил с мамой, — протянул мальчик, шмыгнув носом и заметно погрустнев. — Есть еще бабушка, но она в доме престарелых. — А вы? — Я нигде не живу, — покачал головой Эрен, погруженный в свои мысли. — Вот напасть! — женщина всплеснула руками. — Так, давайте-ка у меня переночуете сегодня, а там видно будет. У меня есть свободная комната, там сынок жил. — Не стоит, — Эрен поднялся на ноги, решительно глядя в глаза женщины. — Я пойду. — Что значит «не стоит»? — возмущенно взвилась женщина. — Вы меня впервые видите. Может, я убийца? — Убийцы редко помогают людям до госпиталя добраться. Эрен внимательно поглядел в ее глаза и шумно выдохнул в сторону. Пользоваться добросердечной женщиной в планы не входило абсолютно. — Пойдемте со мной! — маленькая руки обхватили его ладонь, оттягивая вниз. Эрен раздраженно зыркнул на мальчишку на кушетке. — Что вам в тех трущобах делать? Эрен снова столкнулся взглядом с женщиной, смотрящей на него с плохо скрываемой улыбкой, запрокинув голову. — Вы всех мужчин бомжеватого вида домой зовете? — Нет. Только красавчиков, — она закатила глаза, понимая, что выиграла в споре, и деловито просеменила обратно к стойке, щелкнула кнопкой на лампочке и уселась на стул. — Только придется подождать, птенчики, у меня рабочий день через час только закончится. Вот, — она поманила мальчика к себе и выдала ему цветные карандаши с бумагой, — порисуй. Как тебя зовут? — Джонни. — Нарисуй-ка мне, Джонни, замок с драконом. Мальчишка закивал и понесся обратно на кушетку, чтобы рассыпать по ней карандаши и приняться за работу. — А вы без карандашей, — хмыкнула женщина Эрену. — А то будете ужасы какие-нибудь рисовать, господин убийца. Йегер без эмоций усмехнулся и сложил руки на груди, прислонившись к стене. Принялся бесцельно рассматривать линии стыков на плиточном полу под шорох карандаша по бумаге и скрип ручки. Если бы не мальчишка, его тело могло бы уже остывать в какой-нибудь сраной канаве города. А теперь мало того, что планы насмарку, так еще и сидит в каком-то госпитале, вписался на ночевку к едва знакомой женщине с сопливым мальчишкой, который даже драконов рисовать не умеет. Эрен поймал себя на беззастенчивом придирчивом рассматривании неказистых каракулей, в которых Джонни подразумевал дракона, невольно вспоминая, как сам в детстве с Армином и Микасой рисовал драконов, замки и чудовищ бесчисленное количество раз. Только у него выходило явно получше. Нежные марлийские дети даже фантазировать о чудовищах не могут. Так и хотелось показать, как надо. Одернув себя от ребяческих мыслей, Эрен прочистил горло. Были проблемы поважнее косорукого ребенка. Поднявшись с места, он направился доставать женщину, которая позже представилась как Дорис, вопросами по поводу странной болезни. Пока она заполняла документы под светом настольной лампы, узнал, что случаев заражения уже было десять и два пока не подтвердились. Первым обратившимся с подобными симптомами был моряк Дональд Рэнсом, затем несколько жителей города, промышлявших рыбной ловлей на корабле, рядовые горожане, простудившиеся после дождя, мать Джонни, также попавшая под ливень. Эрен мысленно сопоставлял полученные данные с собственными наблюдениями и первым проявлением активности Путей через дождевую воду. У всех был контакт с водой, все заболели в период последних трех недель, у всех одинаковые симптомы кашля, жара и галлюцинации. Это не могло быть совпадением. Он не был уверен, но предполагал, что почти все заболевшие не были носителями эльдийской крови. Дерьмо. Он не вслушивался в мелодичное воркование Дорис, закрывшей смену и теперь пудрившей нос у зеркала. Также молча принял ее пузатую сумку, которую она торжественно вручила ему, и повела «птенчиков» через площадь к трамвайной остановке. Хаотично сновавшие в голове мысли не хотели упорядочиваться, но доминировала среди них одна: эта болезнь будет расползаться дальше и ее причина на Парадизе. Под кожей прожгло застарелой дрожью страха. Все повторяется. Полупустой трамвай остановился в тихом районе, когда небо уже приобрело лазурно-синий оттенок занимавшихся сумерек. Звезд не было видно. Эрен с трудом отвлекся от своих мыслей, чтобы оглядеть залитую уютным рыжеватым светом фонарных столбов тихую улицу и тени двухэтажных длинных прямоугольников жилых домов, мигавших теплыми маячками окон. Подстывший воздух обернулся сладковатым запахом каких-то цветов и ночной свежестью. Эрен тенью следовал за оживленно щебетавшими Дорис и Джонни, не понимая, как его вообще занесло сюда, и оглядываясь на мелькавших по тротуару темными фигурами людей. Вскоре женщина впустила неожиданных гостей в свой дом. Щелкнула выключателем на стене. Эрен сощурился от яркого света. На Парадизе, чтобы осветить посещение, требовалось поджечь не одну керосинку. Перед глазами предстала залитая желтоватым светом уютная гостиная с явно старым зеленым диваном и милыми подушками. Лакированные деревянные тумбочки и стол ловили блики своей гладкой поверхностью, служа подставками для радио с длинными рогами, проигрывателя со стопкой пластинок. На столе, на белой кружевной скатерти — ваза с пышным букетом цветов; корешки книг и изящная посуда в шкафу рядом; картина с деревенским пейзажем на стене. Желтые обои в зеленый цветочек. Эрен приподнял бровь при созерцании приторной картинки. Сама идиллия. Дорис провела их в кухню и принялась подогревать ужин, оставшийся со вчерашнего дня. Сетовала, что наготовила вчера по новому рецепту, а попробовать некому. Замерев в дверном проеме безмолвной тенью, Эрен окидывал взглядом маленькую кухню с занавесками в цветочек на окне, старой газовой плитой и обеденным столом. Все те же аккуратные ажурные салфетки, цветы, картинки с котятами на стенах. Мысленно ругал себя за столь предвзятое отношение к проявившей доброту женщине. Дорис, затянув широкие бедра в фартук с бабочками, погнала его на второй этаж с намерением засунуть в ванну, заявив, что в таком виде она его за стол не пустит. Поспорив для приличия, он все же сдался, не в силах противиться возможности смыть с себя дерьмо трущоб. Дорис достаточно быстро набрала горячей воды в ванну, и Эрен едва удержался, чтобы не закатить глаза, снова сравнивая бытовые удобства острова и материка. Оставив ему мыло, полотенце и бритву, вышла, прикрыв за собой дверь. Оставшись наедине с собой, он первым делом подошел к зеркалу и в ужасе оглядел собственное заросшее бородой, осунувшееся от недоедания лицо с бешено темнеющими глазами меж всклоченных прядей. Пальцы нащупали оставленную на раковине бритву. В голове пробежала нечаянная мысль рубануть по глотке и дело с концом. Нет, было бы слишком жестоко по отношению к Дорис и пацану. А если не помрет, будет еще больше вопросов. Вздохнув, Эрен густо намылил заросшие щеки подбородок, стараясь избежать застарелых ассоциаций из прошлого, и принялся сбривать спутанную бороду, не особенно жалея кожу. Толку — все равно зарастет. Закончив, снова оглядел свое отражение. «Все тот же редкостный урод», — мысленно хмыкнул он, криво усмехнувшись отражению, которое не видел, кажется, с самого своего «воскрешения». Скинув грязную одежду и опасливо оглянувшись на закрытую дверь, опустился в горячую воду, тут же невольно прикрывая глаза от блаженства. Ради этого стоило повременить с самоубийством. Намочив волосы, он вынырнул и с накатившей на тело усталостью запрокинул голову. «Твою мать», — не смог сдержать тихого блаженного стона. На тело разом накатила вся усталость последней пары месяцев, разжижая мозг и делая мысли вязкими. Кажется, впервые за эти два месяца, а, возможно, и за последний год с лишним оказался в уютном доме, не подгоняемый необходимостью уничтожать мир, вить хитросплетения планов, притворяться, лгать. Губы тронула невеселая усмешка. Ну да, не притворяться и не лгать. Знала бы сердобольная Дорис, какую змею пригрела. Эрен прикрыл глаза, позволив себе лишь пять минут полежать и ни о чем не думать, прежде чем снова бросаться в очередную кучу дерьма, созданную своими же руками. Горячая вода распарила кожу, словно проникла под нее, обернув уютным теплом каждую налитую свинцом мышцу тела, поджарого от недоедания и постоянного движения. Дыхание постепенно выравнивалось и становилось глубже, далекие звуки с первого этажа — стук ложки по бокам кастрюли, голоса, музыка — отошли на второй план. В темноте под веками расцветали холодными звездами раскосые серые глаза, воображение повело фантомные касания нежных ладоней по его плечам и груди. Наверняка, сейчас где-то там, свернувшись под одеялом спит после долгого дня. Ветер треплет черные волосы и подол ночной рубашки, а может, и касается прохладой кожи обнаженного тела. Вздрогнув, Эрен раскрыл глаза и ощутимо шлепнул себя ладонью по щеке, возвращаясь в реальность. Окинул взглядом воду в ванной, посеревшую от грязи с его кожи, отметил, что в ней ни намека не свечение. Значит, все еще не зашло так далеко, но это явно вопрос времени. Если осень будет теплой, вода будет испаряться дальше, дожди перенесут ее к материку. А спустя какое-то время, ею пропитается и море, омывающее берега Парадиза в том числе. Рано или поздно — итог один: люди будут болеть. Дорис говорила, что пока все ранние больные только страдают от жара, кашля и галлюцинаций. Если этим все кончится, то волноваться не о чем. Но что-то подсказывало, что все не может быть так просто. Потянувшись, Эрен взял в руку бритву и, подумав, полоснул по раскрытой ладони. На месте пореза сверкнул разряд, хлынула кровь. Он принялся вглядываться в порез, мысленно отсчитывая требуемое для регенерации время. Порез неглубокий, но затягивался гораздо дольше обычного. Эрен задумчиво оглядел ладонь и исходящий от нее пар. Значит, чем дальше от энергии Путей, тем тяжелее тело восстанавливается. Засевший в его шее кусок паразита справляется дольше, пока находится вдали от питающей его силы. Возможно, где-то далеко, на другом конца земного шара, его тело вообще не сможет регенерировать, так как Пути до туда еще не дотянулись. Эрен откинулся на спинку ванны, сдвигая брови и глядя перед собой. Нет. Эта тварь разумна. Нет никакой случайности ни в том, что она обосновалась в дереве на холме, ни в том, что испускает энергию в подземные воды. Она пытается создать себе пригодные условия для жизни в новом мире. А значит, вся вода должна пропитаться энергией Путей. Ощущая нервически ускорившееся биение сердца, Эрен провел рукой по лицу. Зачем? Люди не превращаются в титанов от контакта с этой водой, значит, это не то же самое, что испускаемый паразитом газ. Люди начинают заболевать и, очевидно, в своих галлюцинациях они видят Пути. Зачем тогда нужен он сам? Запасной вариант, если распространение энергии по мировому океану ничего не даст? Эрен кинул косой взгляд на медленно затягивающийся порез на ладони, нервно кусая губу. «Думай, дерьма кусок, думай. Что такое эта тварь? Если она источник жизни, то на кой хуй ей отравлять людей и заставлять их болеть? Если не умирают от этой болезни, то что-то может происходить с их телами и кровью. Что-то выгодное этому паразиту. Нихуя не сходится». Эрен крупно вздрогнул, ныряя глубже за борта ванны, когда Дорис, напевая под нос, вошла в комнату. — Ой, не переживай, я уже старовата для подглядываний, — она хихикнула и положила аккуратно сложенные вещи на стул около двери. — У моего сынка похожая комплекция была. Ох, — приложила к щеке руку, оглядывая его спину, — кожа да кости. — Дорис, — прокашлявшись, окликнул он, когда она собралась уходить, — у вас не найдется какого-нибудь платка или чего-то похожего? — Платка? — она приподняла брови. — Шею закрыть, — он провел пальцем по шраму, на который она избегала смотреть. — Я посмотрю, — кивнув, она прикрыла дверь. Эрен шумно выдохнул и вытащил из-под воды почти полностью затянувшуюся ладонь.

***

После ужина, оказавшегося запредельно вкусным, особенно после рациона последних двух месяцев, Эрен, по старой кадетской привычке, сам ломанулся убирать за собой и мыть посуду, запоздало вспомнив, что его легенда может пострадать от этого. Если Дорис, хитро заулыбавшаяся, и подумала что-то, то явно решила не высказывать. После ужина отправила уже Джонни в ванну, а сама принялась, поставив новую пластинку в проигрыватель, прибираться в гостиной, смахивая пыль пушистой метелкой. Отведя взгляд от ее энергичной фигуры, Эрен снова глянул на небольшой палисадник перед домом, засаженный душистыми астрами и флоксами. Странный островок благополучия среди дерьма и кошмара. Только широкие трещины на брусчатке по всей улице напоминали, что Дрожь коснулась каждого. Прижавшись плечом к дверному проему распахнутой двери, Эрен поднял взгляд к одиноко сверкающей в ночном небе полярной звезде. Может, и Она сейчас смотрит? Или Армин, где бы он ни был? — Будешь? — Эрен перевел взгляд на протянутый ему пухлой ладонью металлический портсигар. Замешкавшись, все же вытянул одну сигарету. Раньше никогда не понимал, зачем старшие офицеры и тот же Зик травятся дымом. Но то было раньше, когда он был совершенно другим человеком. Склонившись к огню на кончике спички в пальцах Дорис, кивнул и выпрямился. Легкие рефлекторно сжались, когда сладковатый табачный дым с каким-то вишневым оттенком, проник внутрь вместе с вдохом. Закашлялся, сморщив нос от неприятных ощущений. Дорис поджала расплывающиеся в улыбке губы, но промолчала, изящно стряхивая пепел с сигареты наманикюренным пальцем. Вторая затяжка пошла чуть легче, появилась мысль, что табачный дым может отравить засевшего под кожей паразита. Почему-то стало нестерпимо смешно, ели сдержал непроницаемое выражение лица. Он уже не помнил, когда в последний раз был участником такого уютного теплого вечера. В желудке не тянуло голодом, тело не было укрыто слоем грязи, приятный теплый воздух ложился на кожу лица, за спиной мурлыкала с пластинки какая-то приятная девушка. Что-то о любви и прощании. Да и компания подобралась неплохая. Не хотелось думать, что такая радушная женщина могла быть одной из эльдийцев, скаливших зубы на островитян. Но так оно наверняка и было. — Я уйду завтра, — с облаком дыма выдохнул Эрен, ощущая, как голову повело легкостью, хлынувшей в конечности. Вот в чем дело. — Куда ты так торопишься, котик? — Эрен покосился на нее, дернув бровью от непривычного обращения. — Трущобы без тебя не разберут. — Я поеду к знакомому врачу. Это далеко. Нужно взять кое-какие книги, — осторожно затянувшись и снова глухо кашлянув, ответил он. Не соврал. План дальнейших действий созрел в голове, пока оттирал кожу и волосы от налипшего за два месяца дерьма. — Давай-ка так, — Дорис втоптала окурок в невесть откуда взявшуюся в пухлой руке пепельницу с фигуркой потягивающегося кота и подняла на него взгляд, — оставайся у меня еще на пару деньков. С хозяйством поможешь, а я тебе заплачу. Поди на далекое путешествие деньги нужны. Эрен покачал головой. — Это слишком. Не хочу злоупотреблять вашим радушием. — Так и я тебе не за красивые глазки деньги предлагаю, а за работу, — она улыбнулась, захлопав ресницами. — Ну и зачем вам это? — О таком понятии как доброта ты не слышал? — Слышал. Только в ее бескорыстие перестал верить лет в пятнадцать. Дорис рассмеялась хриплым грудным смехом и покачала головой. Эрен завороженно наблюдал, как звякнули блестящие побрякушки на ее шее. — Ну если хочешь так, то сынка ты мне напомнил. У него тоже глазенки зеленые были, — она протянула руку к его лицу и осторожно отвела упавшую на глаза длинную прядь. Эрен машинально дернулся от прикосновения. — Дикий звереныш, — вздохнула женщина и перевела взгляд на палисадник. — А сынок марлийским воином успел стать только. Восемнадцать лет, первый бой, на остров отправили, там и сгинул. Тела так и не видела. — Может, к лучшему, — тихо пробормотал Эрен, мысленно вспоминая, какую бойню они устроили незадолго до Дрожи. Если ее парень не умер от рук солдат, то скорее всего был втоптан в землю колоссами. Глупость какая. — Может. К чему маета вся была? — непринужденно спросила Дорис, переведя на него взгляд. От его прямоты Эрену сделалось не по себе. На секунду показалось, что она знает, с кем разговаривает. — Тут детишек мучили, там всех кошмарили, а в итоге? Мой жизни не видел еще, а все туда же — в мясорубку. Чего хотели, чего добились? Сами не поняли. Зато получили по первое число. Жалко, маловато только, — Эрен сжал руку в кулак, пытаясь сдержать рвущееся удивление. Подумал, что ослышался. — Вот пришел бы ко мне Дьявол этот, я б ему сразу сказала, куда надо идти и кого топтать. Вон всем военным навставлять по самое не балуй, всем поголовно, чтобы прекращали херней маяться, лезть ко всем и детей ломать. Эрен незаметно дернул бровью. Сдержался, чтобы не начать объяснять, что Дрожь работала немного не так. Втоптал окурок в протянутую пепельницу. — Вы, смотрю, совсем бесстрашная. Не боитесь первому встречному такие вещи говорить? Помнится, раньше в Марли за такое вольнодумие по головке не гладили. Дорис развернулась к нему всем корпусом, складывая руки на груди. — Да что ты меня все пугаешь, котик? Ну не страшный ты. — Даже не пытался, — хмыкнул Эрен, повторяя ее позу. — То, что ты не гражданский, я вижу, — окинув его долгим взглядом, заключила Дорис. — Тело больно тренированное. А по поводу Марли… Сейчас проблем хватает, настроения в обществе всех волнуют в последнюю очередь. Спорить с Дорис было бессмысленно. Это странным образом напоминало мать. Более странным был только образ мышления этой женщины. Помимо воли в мыслях зарождалось какое-то подобие уважения. Спать отправила, как и обещала, в комнату сына на втором этаже. Минимум вещей: кровать, тумбочка, шкаф и сундук. Странный был тип, судя по всему. Эрен стянул с себя рубашку и ботинки, косясь на достаточно широкую кровать у стены. Под одеялом уже сформировался холмик из устроившегося там же мальчишки. Абсурд ситуации зашкаливал. Последнее место, где он планировал оказаться этим вечером, — кровать в доме едва знакомой эльдийки из госпиталя с пацаном, чью мать он, получается, спас. Желанная сраная канава, в которой он планировал гнить, ускользала все дальше. Пытаясь не шуметь, Эрен осторожно лег на оставленный ему край и щелкнул выключателем лампочки на тумбе. Комната погрузилась во тьму, но он продолжал глядеть в изъеденный трещинами потолок. Сто лет ни с кем кровать не делил, отвык. Парнишка зашевелился, и в следующее мгновение Эрен почувствовал шлепнувшуюся ему на грудь детскую руку. Явно пытался обнять, пряча лицо в одеяле. Перебор. — Парень, давай как-нибудь без этого, — неловко шепнул Эрен, высвобождаясь из-под руки ребенка. Удивительно доверчивый мальчишка. Такой бы не смог в десять лет взрослых мужиков резать в хижине в лесу. Может, он и сам бы не смог, если бы жизнь чуть попроще была. Из мыслей о непрошенных параллелях вырвал звук всхлипа. Эрен тихо выдохнул. С детьми обращаться уж точно не учили. — Чего ревем? — Не реву, — гнусаво буркнул мальчишка. — Точно, я же глухой и не слышу, — Эрен закатил глаза. — За мать переживаешь? — Да, — через паузу ответил Джонни, поднимая на него заплаканные глаза. — Вдруг ей там плохо. — Явно не хуже, чем было бы на улице. Вылечат. — А твоя мама где? Эрен дернул уголком рта, не уверенный, соврать ли. — Убили. — Прости, — шепнул парнишка. — Забудь, давно было. А ты об этом дерьме не думай. Все с твоей матерью будет хорошо. Видел, доктор какой суровый попался? Такой одним взглядом любой вирус до усрачки напугает и выгонит. Мальчик засмеялся, чуть хрюкнув забитым носом. Эрен слабо улыбнулся потолку в ответ. — Ты прикольный, — резюмировал он. Эрен округлил глаза. Точно. Котик, теперь прикольный. Наблюдается коллективная слепота, не иначе. — Расскажи сказку какую-нибудь. — Я не знаю сказок, — отрезал Эрен, прикрывая глаза и подтягивая одеяло повыше, если мальчишка в порыве признательности решит еще раз помацать за грудь. — Тогда анекдот. — Тем более. — А что ты знаешь? «А вот этого уже тебе лучше не знать». — А страшилки знаешь? Эрен приоткрыл глаза. Образ Микасы моментально расцвел в памяти, отзываясь ноющим чувством меж ребер. — Страшилок с тебя на сегодня хватит. — Да нет, это же чтобы отвлечься. Монстры не такие страшные, как… болезнь там и такое всякое. Йегер тяжело вздохнул, сжимая переносицу. — Ладно, но рассказываю паршиво. И не жмись потом от страха. — Есть, сэр! Эрен закатил глаза и, пошарив в памяти, выудил один из услышанных в детстве кайданов о футакутиона. Мальчишка заснул достаточно быстро. Эрен отключился следом, проваливаясь в глубокий сероглазый сон, обвивший тонкими руками и прижавшийся со спины. По утру обнаружил, что пацан все же прицепился со своими объятьями. А затем получил от Дорис словесную «выволочку» за страшные истории, взывавшие у пацана кошмары. Работа, которую Дорис ему предложила в обмен на деньги, не отличалась разнообразием: то прибить, это сколотить, там подкрутить. Бытность кадетки, в которую новобранцам нередко приходилось выполнять подобную бытовую работу, не прошла даром, обращаться с инструментами умел. Разве что пришлось немного приноровиться, чтобы чинить, а не разрушать. Пока прибивал новенькие деревянные полки для коллекции фигурок котов, то и дело ловил смешливые взгляды Дорис, сновавшей с тазами постиранного белья из дома на улицу. Скорее всего такая бойкая деятельная женщина могла и сама прибить несчастные полки, но то ли из жалости к шуганному оборванцу, то ли из желания ощутить себя женщиной, а не всесильной тягловой лошадью, переложила эти обязанности на него. Было странно. Впервые за, пожалуй, последние лет пять на него не смотрели как на орудие для убийств и не ждали спасения человечества. Всего-то прибить чертовы полки и уже получить полный благодарности взгляд. На кону теперь стояла не судьба человечества, которой он так ловко и эгоистично распорядился в прошлом, а всего-то всратые фигурки котов. Непривычно. Она не видела в нем ни убийцу, ни героя, ни чудовище. Только правда не изменится лишь оттого, что он нацепил вещи ее погибшего сына и помог ей по хозяйству. Вполне возможно, что сам прикончил парня во время атаки марлийцев. Убийцей он останется в любом случае, но ее незнание и доброе отношение отзывалось странным позабытым ощущением, которое до усрачки пугало. Что пацан, что Дорис вели себя так, словно они втроем — семья, прожившая вместе не один год. Она по-матерински журила за какие-то мелкие оплошности, заботливо призывала побольше есть, чтобы не ходить «тощей псиной» по ее дому, относилась с какой-то смешливой теплотой и доверием. А он все не мог понять, то ли ему тошно от этого, то ли хочется по-детски зарыться лицом в передник. Второе пугало больше, поэтому старался держаться как можно более закрыто, но то и дело ловил себя за наблюдением за Дорис, пока та хлопотала на кухне или красила губы в очередной раз. Каждый раз получал в ответ хитрый взгляд и непринужденное «что ты, котик?», мигом заставлявшее убраться подальше. К вечеру отправила его на задний двор наколоть дров для камина. Там на покосившихся деревянных качелях уже торчал Джонни, болтающий ногами и самозабвенно облизывающий фигурный леденец, которым его порадовала сердобольная женщина. Эрен ничего не сказал, молча сложил рубаху на пень и ухватился за рукоять топора. Под размеренный треск разламывающихся поленьев мысли плавно возвращались к Парадизу. Как бы ни было сильно подчас малодушное желание забыться в рутинных заботах за выдуманной личиной в тепле и уюте дома этой приятной женщины, он все еще не имел права забывать, кто он. Он все тот же островной Дьявол, которого марлийцы боялись называть по имени, повинный в смертях и разрушениях, а теперь, возможно, и в эпидемии странной болезни. И у Дьявола все еще оставались свои дьявольские дела, как бы ему ни хотелось вновь стать обычным человеком. Уезжать на остров решил вечерним паромом завтрашним днем. Пассажирский корабль шел с территорий Северной нации, от которых его стараниями вроде осталось раз в пять меньше, чем было изначально. Передвигаться придется в два раза аккуратнее, раз уж он больше не похож на бомжа. Придется каким-то образом добраться до Сигансины, а там — до подвала собственного дома. Он не был уверен, что вообще будет там искать, но понадеялся, что в груде медицинских и исторических книг отца найдется что-то, поясняющее природу паразита, и то, что тот пытается сделать сейчас. Шанс невелик, может впустую потратить время. Если не получится найти ничего конкретного, придется действовать своими силами. Его отец, судя по воспоминаниям, лечил какую-то чуму на Парадизе. Если сможет отыскать среди груды воспоминаний, его медицинские знания и навыки, сможет устроиться на работу в чертов госпиталь, а там уже будет разбираться, что за дрянь происходит. — А сколько тебе лет? Звонкий мальчишеский голос оборвал вязкие размышления. Эрен покосился на пацана, откинув выбившиеся из хвоста пряди с лица. — Двадцать. — Ого, а выглядишь старше. Эрен сдвинул брови, не зная, как реагировать. Продолжил колоть дрова. — А где твой отец? — Мертв. — Тоже убили? — Да, — Эрен на секунду разогнулся и утер запястьем взмокший лоб. Сбоку донеслось хихиканье тихим девчачьим голосом. Йегер повел плечом, проводив хмурым взглядом засмотревшуюся на него прохожую девицу. — Грустно, — вздохнул Джонни, снова лизнув леденец. — А я своего даже не знаю. Мать говорила, что он эльдиец, но запретила кому-то рассказывать об этом, чтобы меня в гетто не отправили. Эрен окинул его взглядом и снова принялся махать топором, нарубив уже приличную охапку. — А я всегда хотел, чтоб был отец или брат там. Научили бы меня драться. Секретики там всякие бы рассказывали, как с девчонками общаться. У тебя есть девушка? — Нет. — Странно. Но в Либерио много красивых, если что, — хихикнул Джонни. — Ну брат-то у тебя хоть есть? Эрен запрокинул голову, снова распрямившись и выдыхая. — Уже нет. — Опять убили? — округлил глаза мальчишка. — Да. — Кошмар! И что, один и тот же человек? Эрен медлил с ответом. Вонзив лезвие топора в колоду, утирал взмокшее лицо полотенцем. Один и тот же? Можно и так сказать, пусть и не своими собственными руками. — Да. — Вот это ты насолил кому-то наверху, — выдохнул мальчик, кинув взгляд в небо. — Заканчивай под руку говорить, — он бросил полотенце на пень. Джонни округлил глаза. — Дуй сюда, научу хоть дрова колоть. Матери будешь помогать, когда выпишут. Пацан мигом сорвался с качелей, понесся к колоде и с усердием принялся вытаскивать тощими руками топор из колоды. Эрен тихо усмехнулся, гоня от себя несвоевременные мысли о собственном детстве… К вечеру назначенного дня он привел себя в порядок, покрыл шрам на шее черным платком, взял приготовленную ему Дорис сумку для книг и принялся ждать, пока женщина вернется домой со смены, чтобы попрощаться. Пацан, уставший за день от беготни с соседскими мальчишками, поужинал с ним и упросил почитать ему книжку из коллекции Дорис на эльдийском языке. Эрен и сам не понял, каким местом повернулась жизнь, что он торчал в светлой гостиной и читал книжку про какого-то сумасшедшего Дон Кихота едва знакомому пацану, который успешно уложил голову ему на колено. Бред да и только. Когда книгу-то в руках последний раз держал, не помнил. Еще эта мурлыкающая грудным голосом дамочка с пластинки. Хотя музыка была приятная, хотелось сидеть и вслушиваться. Такого на острове точно не услышишь, там все больше народные да военные. А под такую скорее в каком-нибудь задымленном баре вести в незатейливом танце дамочку, придерживая за талию. Видел когда-то во время проведенного в Марли года. Заслышав скрип ключа в замочной скважине, Эрен осторожно выбрался из-под головы Джонни и прошел к Дорис. — Мне пора, — неловко поправил лямку сумки на плече. Дорис кивнула, вынула из сумочки кошелек и принялась отсчитывать банкноты. Эрен отвел взгляд в сторону, стараясь не краснеть от неловкости. — Пожалуйста, десять, — она протянула сложенные купюры. — Не слишком много? — замешкавшись, взглянул на нее. Женщина закатила глаза и сама сунула деньги в нагрудный карман его рубашки, шлёпнула сверху для верности. Прошла к дивану и накрыла покрывалом сопящего ребенка, хмыкнув над оставшейся около него книгой. — Не знаю, куда тебя несет, но если не очень далеко, то на обратный билет и пожрать чего-нибудь хватит. Эрен кивнул, все еще не решаясь открыть дверь и выйти. — Возвращаться планируешь, сокол, или с концами? — между делом спросила женщина, убирая иглу с пластинки. — Вернусь, — он снова кивнул. — Попробую устроиться в ваш госпиталь медбратом, если хмурый доктор примет. Дорис удивленно приподняла брови. — Решать это не ему, а главврачу, господину Сомерсету. Примут скорее всего, сейчас лишние руки не помешают, — она встала напротив, окинув его взглядом. — Замолвлю словечко, если хочешь. — Было бы славно. Дорис хмыкнула, оглядывая его лицо в ожидании. Эрен нажал на ручку, медленно толкая дверь, но все же посмотрел на нее снова. — Вы не стали допытываться, куда я еду. Идиот, зачем спросил? Дорис приподняла брови, тихо засмеявшись. — Как и в случае с причиной смерти моего сынка, некоторые вещи лучше не знать. Правда же? Эрен тихо сглотнул прокатившийся по телу ужас. Она не могла знать, кто он, но будто намеками давала понять обратное. Может, подозревала, что он островитянин. Эрен не замечал за собой и соплеменниками акцента или особого говора, но, очевидно, что-то его выдало. — Спасибо, — хрипло выпало из губ, — за помощь и что не спрашиваете. — Скачи, Дон Кихот, а то рейс пропустишь, — она хмыкнула, покачав головой. Идя к трамвайной остановке, Эрен еще ни раз оглядывался на уютно желтеющий в сумерках прямоугольник окна.

***

Эрен тяжело выдохнул, утерев взмокший лоб тыльной стороной ладони. Обратный путь до Сигансины дался несколько легче, чем путь до порта месяцем ранее. Снова пришлось ютиться в тенях лесных массивов и руин, чтобы не светить рожей в оживленных городах по дороге. На его счастье, не многие люди сновали по улицам. Видимо, были заняты сбором урожая с уцелевших пахотных участков. Эрен осознал, что уже наступил сентябрь, лишь окинув взглядом поржавевшие верхушки деревьев горного леса вдалеке. Идти пришлось больше суток с учетом привала на сон и отдых. Выносливость возросла за последние пару недель, но такой забег в человеческом облике все еще давался с трудом. До Сигансины добрался только к вечеру второго дня, когда краснеющее на западе солнце оттеняло зубья разрушенных стен и лесные массивы черными тенями. Пришлось ждать окончательного наступления ночи в лесу, подъедая запасы и обдумывая дальнейшие действия. В мыслях то и дело всплывали образы увиденных на корабле беженцев, искалеченных и хмурых. У кого-то не было ноги, кто-то был на коляске, были дети с обожженными лицами и другими увечьями, но было и общее — пустой потерянный взгляд. Взгляд, который Эрен еще ребенком видел у возвращавшихся из-за стен солдат разведкорпуса. Вслушиваясь в сонное пение птиц в терпко пахнущих кронах лесной чащи, гнал от себя подобные мысли. Если он сейчас не решит проблему с болезнью, все может стать еще хуже. Решить проблему. Снова вздумал дерзнуть и поиграть во всесильное существо, понимающее устройство окружающего мира. Он не понимал и функционирование части паразита в своей шее, периодически напоминавшего о себе тихим скрежетом. Он может, как обычно, сделать только хуже, но останавливаться уже поздно. Уже узнал о существовании болезни и ее потенциальной связи с Парадизом. Теперь бросать все на самотек невозможно. Боялся бы ответственности (и был бы поумнее, похладнокровнее), еще тогда доверился бы плану Зика и позволил уничтожить островитян вместе со всеми исходящими от них проблемами. Но как обычно, снова решил, что знает лучше других. Снова в попытках распутать эти хитросплетения дерьма, запутывался еще больше. Едва на почерневшем небе показалась первая звезда, Эрен поднялся на ноги, перестав подпирать спиной ствол сосны, и, оглядываясь, двинулся в город. Черные тени домов были едва различимы в густой полутьме. Совсем не как в освещенном светом фонарей Либерио. Окна большей части домов были темны, жители разлеглись по кроватям после долгого дня. По пути, вздрогнув, встретил только пару пьяниц, заблудившихся в алкогольном угаре и попытавшихся с ним заговорить. Он уже видел знакомые окрестности, ведшие к дому. Не замедляя шаг, периодически запрокидывал голову к небу, чтобы переключиться с ностальгических воспоминаний. Он тут для дела, не для мыслей о прошлом. Но назойливые образы все равно перекрывали сияющее рассыпанными по черному алмазами небо: воскрешали лицо матери; тихие вечера в компании Микасы, игрушек и рисунков на полу около свечного огарка; тепло от затопленной печи и запах лекарств от отца. Дойдя до нужного дома, точнее оставшихся от него развалин, замер. Повезло, что их еще не успели превратить в мемориал или разобрать. Тяжело выдохнув в сторону, он откинул дверь в земле вбок и гулкими шагами спустился в зияющий полутьмой зев. Со всех сторон тут же обступила почти могильная влажная прохлада. Помедлив, он поджог прихваченными спичками лучину и двинулся дальше. Разломанная когда-то давно ударом капитана Леви дверь со скрипом отворилась, впуская его в небольшое затхлое помещение. Сквозь губы вырвался удивленный вздох — подвал явно пользовался популярностью: только беглым взглядом он разглядел сделанные мелом надписи своего имени и пафосные строки о свободе Эльдии. В углу даже засохшие цветы лежали. Эрен покачал головой. Сделали из его дома место паломничества. А чего он ожидал? Отойдя в сторону стеллажей, он склонился над полками, оглядывая зияющие пустоты. Книги тоже подрастащили. Неприятно кольнуло. Вряд ли он сможет найти что-то важное, но отчего-то расхищение отцовской библиотеки отозвалось не самым приятным ощущением, хоть и удивляться было нечему. Тяжело вздохнув, он вытащил попавшийся на глаза медицинский справочник. Это будут очень долгие четыре дня.

***

Предполагаемые четыре дня переросли в неделю. На исходе седьмого дня, Эрен проснулся с ощущением, что голова готова разорваться от переизбытка информации и умственной деятельности. Овладеть всеми тонкостями врачебной работы не удалось, как и предполагалось, однако в процессе штудирования книг понял, что прочитанные строки сами собой всплывают в памяти. Только не его. Знания отца, как он и рассчитывал, хранились где-то на задворках сознания. Он сам понимал примерно тридцать процентов того, что читал, но крупицы сознания Гриши каким-то образом переварили информацию, укладывая по нужным полкам. Главным образом, зачитывался главами о заболеваниях вроде разнообразных лихорадок, эпидемий и вирусов, тут же воскрешая в памяти воспоминания отца о кропотливой работе над больными. Так и не нашел ни одного намека на паразита, воду или что-то, походившее по описанию на болезнь из Либерио. Смутно похожей казалась лишь описанная в справочнике бубонная чума. Под конец четвертого дня, отмокая в ярко светящемся голубым озере, не мог отделаться от мысли, что совершает глупость. Образования нет, врачебной практики нет, а лезет работать со здоровьем людей. Как и с силой титана — ни черта не знал и не умел, а брал на себя больше всех. Успокаивал себя только мыслями, что если и возьмут в госпиталь, то только медбратом, не выше. Этого хватит, чтобы понять происходящее. На пятый день решил перейти к практике. Близость заряженных путями вод оказалась как нельзя кстати, когда он раз за разом резал свои же руки и ноги до кости, чтобы потренировать описанные в книгах швы. Боль была адская, он уже забыл, каково было отрезать самому себе ногу тогда в Марли. Но тогда он сделал это один раз. Теперь пришлось повторять снова и снова и держаться в сознании, которое так и норовило ускользнуть, отправляя в обморок. Руки, ведомые воспоминаниями отца, со времени научились умело зашивать раны, пока те не затягивались. Сквозь пересохшие губы то и дело доносился хриплый смех, который ему самому казался нездоровым. Весь день провел с ножом в руках и найденным в подвале старым операционным набором, разрезая конечности и зашивая снова. Рубашка и брюки пропитались его кровью и потом, измазанные красным пальцы скользили и дрожали от перенапряжения, по пищеводу поднималась тошнота, сознание мутилось все сильнее. К ночи, лежа под деревом в луже своей же запекшейся крови, снова целый и невредимый, но с явно поврежденным рассудком, Эрен тяжело дышал, глядя на звездное небо. Скрежет в шее звучал сильнее обычного. В голове глухим эхом отдавался голос матери, напевающий колыбельную про моряка и сирену. Перед глазами начали расцветать пятна желтоватого света, которые он запомнил, словно с детства, когда мать сидела рядом с его кроватью и аккуратно качала, чтобы уснул. «Блять… Помирать собрался». Все звездное небо затопило золотистым свечением и размытым пятном, с трудом складывающимся в черты лица Карлы. Мягкий голос лился медом сквозь растянутые в нежной улыбке губы, золотые лучи путались в темных волосах и скакали по смуглой коже солнечными зайчиками. Он любил, когда она пела. Как и в детстве, от этой песни обволокло светлой грустью. — Плыви ко мне, плыви ко мне, дай мне тебя окутать, — едва слышно донеслось сквозь пересохшие губы вслед за голосом Карлы. Не отрывая взгляда от сокровенного видения, он потянулся к отложенному ножу и приставил острие к области солнечного сплетения. Осталось попробовать на практике только это и можно будет отдохнуть. Хватит с него медицины пока. По виску скатилась капля пота, воздух учащенным охриплым дыханием вылетал сквозь сухие губы. Нежные руки Карлы тянулись к его лицу, ласково откидывали пряди со лба, касаясь кожи. — Приснилось ли мне, что и я тебе снюсь? Была ли ты здесь, когда я мчался на всех парусах?. Перехватив рукоять крепче и стиснув зубы до боли, он вонзил лезвие по середину в собственную брюшную полость и рывком прорвал почти до самого низа. Живот прожгло острой болью по всей длине раны, пульсирующими волнами растекавшейся по всему телу. Эрен запрокинул голову, проглотив вскрик и беспомощно глотая ртом воздух. Сокровенное видение исчезло, рассеиваясь в звездном небе, которое он перестал различать за заволакивающей зрение темнотой. Влажный горячий поток хлынул сквозь распоротые края болезненно пульсирующего живота. В голове помутилось. Он с трудом сел, рыча от боли, и сильнее раздвинул края раны, заливая ладони горячей кровью. В свете костра и с частично ослабшим зрением едва мог различить положение собственных внутренних органов, тут же воскрешая в памяти какую-то из операций отца, беззвучно проговаривая его мысли про себя. — Что-то многовато крови, — нервно усмехнулся, борясь с окутавшей тело слабостью и дрожью озноба. Мгновением позже он бессильно закрыл глаза, заваливаясь обратно на спину… Проснулся, судя по всему, спустя целые сутки, мысленно благодаря себя, что выбрал такое глухое место. Если б нашли его без сознания в луже крови — было бы совсем неприятно. В свой последний день на острове решил не мучить организм экспериментами и набраться сил перед дорогой обратно в порт. Пришлось выстирать пропитавшую кровью одежду в реке, правда, без особого успеха. Решил, что стащит рубаху с какой-нибудь бельевой веревки по пути, а на темных брюках крови и так не видно. Старался не обдумывать произошедшие за последнюю неделю события, но реакция собственного сознания на возможную смерть позабавила — испугался все-таки. А выебонов было. Обсыхая у костра, который уже не слишком грел в прохладных сентябрьских сумерках, Эрен нервно кусал губу. Выйти мог еще пару часов назад, как стемнело. Но осталось еще одно дело, раз он решил окончательно уехать на материк. Последняя слабость. Шурша высокой травой под ногами, он впопыхах натягивал на покрывшуюся от холода мурашками кожу украденную у первого попавшегося дома рубашку. Великовата оказалось, но чем богаты. Сумка с книгами и инструментами давила на плечо, пока он осторожно пробирался по лесной тропе до подножья гор. Замедлился, когда на вершине лесистого холма показался чернеющий прямоугольник хижины. Ступать стал так осторожно, словно хозяйку жилища мог разбудить любой отдаленный шорох. Взгляд дернулся в сторону. Замер. На широком черном квадрате вскопанной земли тускло выделялись рыжие бока созревающих тыкв. Эрен сдвинул брови, покосившись на темное окно хижины. «С детства же нос воротила от нее, с чего вдруг?» Передернув плечами то ли от холода, то ли от нервозности, прошагал к закрытой двери и замер. А если не спит? Судя по разбитому огороду, она выбрала жизнь, а не бессмысленное существование. Жила, пыталась, как он и надеялся, в тихой лесной хижине с обычными мирскими делами без необходимости убивать и терять близких. Эрен устало выдохнул, прижавшись лбом к шершавому дереву крепкой двери, отмечая, что Микаса заменила ею старую покосившуюся. Толкнул на пробу и с удивлением застыл — дверь поддалась, не была закрыта. То ли ждала, то ли забыла, то ли вообще не спит. Гулко сглотнув, он осторожно вгляделся внутрь сквозь образовавшуюся щель. Темно, чисто, на кровати — бугорок. Уже смелее толкнул дверь, тенью проскальзывая внутрь. В ноздри ударил запах нагретой древесины, аромат каких-то душистых трав и цветов и что-то едва уловимое, но до боли знакомое. Видимо, Ее собственный запах. Эрен снова нервно сглотнул и тихой поступью приблизился к кровати. Ночь была безлунная, едва можно было разглядеть очертания родного лица, повернутого в профиль, острое обнаженное плечо, выглядывающее из-под ворота рубашки, рассыпанные по подушке пряди чуть отросших волос. Эрен прикрыл глаза, делая глубокий бесшумный вдох. Тяжело, но необходимо. Вполне возможно, что видел ее в последний раз. Снова открыл глаза, жадно всматриваясь в едва различимые черты лица и плавные изгибы под тонким одеялом. Острое плечо мерно вздымалось от ровного дыхания. «Надеюсь, теперь ты будешь спать спокойно», — слабая грустная улыбка дрогнула на губах. Он сделал пару шагов назад, оглядывая Ее владения. Запах такой родной и знакомый, но все же в каждой замершей на стене тени ощущалась какая-то гибельная пустота. Не было ощущения дома и уюта. Она, судя по всему, и не пыталась их создать. Что бы тут не происходило, хозяйка хижины явно не считала это место своим домом или убежищем. «Но ты сможешь, обязательно сможешь». Он обернулся на все так же неподвижную фигуру и в нерешительности замер у старого высокого шкафа. Накрыло неловкостью. Путь предстоял неблизкий, на улице уже устоялась осенняя прохлада. Да и, в общем-то, эгоистично хотелось иметь при себе что-то, связанное с Ней. Эрен осторожно раскрыл дверцы шкафа, молясь, чтоб не скрипнули. Пошарил рукой в полутьме, ныряя поглубже, чтобы не спохватилась если не найдет. Ладонь выудила бежевый плащ — на первое время сойдет. «Прости, что мне снова приходится пользоваться твоей помощью». Следя, чтоб она не проснулась, Эрен осторожно просунул руки в рукава. Повеяло едва различимым запахом то ли ее волос, то ли кожи. Странное ощущение вызвало легкую дрожь по позвоночнику. Накинув на плечо лямку сумки и уже собравшись уходить, Эрен остановил взгляд на стоящей на столе вазе с увядшими полевыми цветами. Подошел ближе и внимательно оглядел, припоминая названия, беззвучно хмыкнул. Придется чуть задержаться. Прокручивая в голове наименования увиденных цветов, Эрен, то и дело оглядываясь на хижину, бродил по склону, срывая один за другим влажные стебли полевых цветов, удивительно стойко переживших наступление осени. Усталость странным образом исчезла, мысли перестали вить вязкий клубок, стало легче. То ли от ночной прохлады голова проветрилась, то ли от редкой возможности порадовать Ее какой-нибудь мелочью. Пусть она и не узнает. Через некоторое время в его руке оказался влажный от ночной росы букет свежих цветов, которым Эрен немедля заменил увядшие растения в вазе. Словно ощутив постороннее присутствие, Микаса сонно заворочалась, вынудив Йегера быстро убраться за дверь. Уже снаружи, он снова прижался лбом к шершавой древесине двери. Прикрыл глаза, дав себе пару мгновений на возможность побыть рядом прежде, чем снова пуститься в путь. — Спокойно ночи, Микаса, — шепнул закрытой двери и быстрым шагом двинулся прочь в лесную чащу.

Babe, I'd like to stay here… You know I'd really like to stay here My feet start goin' down, goin' down that highway My feet start goin' down, goin' down alone Babe, I got to ramble… You know I got to ramble My feet start goin' down, and I got to follow They just start goin' down, goin' down, and I got to go

«Babe, I’m Gonna Leave You» — Joan Baez