Здесь лапы у елей дрожат на весу

I have seen and done things I want to forget I've seen soldiers fall like lumps of meat Blown and shot out beyond belief Arms and legs were in the trees I have seen and done things I want to forget Coming from an unearthly place Longing to see a woman's face Instead of the words that gather pace The words that maketh murder These, these are the words The words that maketh murder

- "The words that maketh murder" - PJ Harvey.

Декабрь — январь 854-го года. В звенящей тишине зимнего леса раздалось два выстрела. С припорошенной снежной шапкой сосны вспорхнула ворона, легким шорохом с вершины дерева съехали комья снега. Приглушенно донеслось надрывное мычание слабеющего животного. Микаса, выругавшись сквозь зубы на неточность выстрела, утопая по колено в глубоких сугробах, приблизилась к распластанному на сугробе лосю. Животное загнанно дышало, испуская кровь из раны в нижней части груди. На белоснежном сугробе стремительно расплывалось красное пятно, пропитывая тающий снег горячей кровью. Микаса на мгновение замешкалась, словно поймав взгляд тускло блестящего черного глаза, пронзительно косившегося на нее. Где-то между ребер противно запекло, пуская мурашки по коже спины. Она стиснула зубы, выпуская облачко пара из ноздрей. Когда убивала людей — было не жалко. Почти. В бою времени на раздумья нет. В бою любое промедление означает смерть. Она хорошо усвоила этот урок за все время в разведкорпусе. Но теперь все иначе. Микаса прикрыла глаза, отводя взгляд в сторону. Одинокий пронзительный выстрел пробил мозг умирающего животного. Мышцы рук, отвыкшие за полгода от работы с подобными тяжестями, болезненно заныли, когда она, чуть кряхтя, затащила тушу лося на плоские деревянные сани, оставленные на лесной тропе. Распрямилась и утерла запрятанной в перчатку ладонью взмокший лоб. Глаза оглядели протянувшийся от места убийства прерывающийся кровавый след, контрастно выделяющийся на сверкающем белом. Глаза слепило от обилия кипенных оттенков с мазками сизых и серых теней на темно-зеленой хвое елей, черных стволов обнаженных лиственных деревьев, чьи ветви от тяжести нагнулись ниже к земле. В морозном воздухе словно повис беззвучный вакуум, будто разом пропал слух. Только время от времени прорывались далекие гудки прибывающего парома где-то в порту, шорох падающего с ветвей снега и редкие выкрики неспящих птиц. Низкое белое небо цепляло чернеющие острые пики елей. Микаса окинула взглядом замерший в сонном оцепенении лес, поправила ремень старого кожаного пальто и, обхватив покрепче приделанную к саням крепкую веревку, потащила нелегкую ношу к хижине. Массивная ветвь дерева у хижины угрожающе заскрипела, когда Микаса сильнее нужного надавила на подвязанную за шею тушу. Лезвие охотничьего ножа с некоторым сопротивлением проходило по прочной коже, не задевая мышцы и аккуратно подрезая изнутри. Микаса слегка закашлялась, на мгновением поморщившись от тяжелого запаха крови, ударившего в ноздри, хотя она и обескровила тушу получасом ранее. Убрала налипшую на лоб прядь волос, отчетливо ощущая, как на лице застывают кровавые разводы. Сосредоточенно, пытаясь не повредить мех и внутренности, прорезала шкуру от живота до ног, провела над коленями. Сдула прядь с лица, отложила окровавленный нож на стол, с которого внимательные зеленые глаза неотрывно наблюдали за ее действиями, и, ухватившись руками за шкуру, принялась аккуратно стягивать ее шеи и ног. Отходила тяжело, приходилось то и дело браться за нож, чтобы подрезать мускулы. Закончив с шкурой, Микаса сложила ее на снегу и запрокинула голову, тяжело выдыхая облачко пара в морозный воздух. Пропотела жутко, несмотря на то, что это уже вторая разделываемая крупная дичь. Месяцем ранее удалось завалить некрупную косулю, из которой уже подоспело вяленое мясо. Лося пришлось выслеживать гораздо дольше. После нескольких неудачных попыток и косых выстрелов почти отчаялась, но, наконец, — удача. Пришлось вспомнить, как на лося ходил отец. Во время разделки то и дело перед мысленным взором всплывало его сосредоточенное лицо, покрытое кровавыми разводами от разделки туш. В детстве казалось странным, что ее вечно добрый, улыбчивый и достаточно робкий отец занимается убийством и разделкой живых существ, а мягкие черты его лица запачканы запекшейся кровью. Микаса шмыгнула носом, покрепче запахивая воротник пальто, и вернулась к туше. Вооружившись ножом большего размера, принялась поочередно отрезать ноги и складывать на заранее подготовленный деревянный настил. Со стороны стола раздалось урчание и грудное мяуканье. Микаса метнула быстрый взгляд в сторону и осторожно распорола брюшину. С мокрым чавкающим звуком на снег выпал желудок, брызнув кровью на сапоги. Микаса откинула его ногой в сторону, принимаясь вытягивать остальные внутренности за трахею. К горлу подкатила тошнота, когда из туши пахнуло остаточным теплом и железистым запахом крови. Она на мгновение зажмурилась, переводя дух. — Саша! — кошка, едва подойдя к валяющемуся без дела желудку, вздрогнула, поймав грозный взгляд. — Ненасытная. Там паразиты, я тебя только пролечила. Иди отсюда. Кошка предприняла еще одну попытку обнюхать кровавый мешок, но все же обиженно юркнула обратно на лавку, задергав длинным хвостом. Косясь на животное, Микаса вывалила остальные органы неподалеку от своих ног и продолжила быстрыми движениями разрезать тушу напополам. Мясо мокро скользило в руках, чавкая в такт движениям лезвия, пока глухим стуком не падало на поддон. Микаса с тяжелым вздохом уселась на лавку, откинув нож на стол и накрыв лоб ладонью. Работа по хозяйству с наступлением зимы стала сильно выматывать, особенно если в список дел входила охота, хоть она и давалась в большинстве случаев достаточно легко. Микаса беззвучно усмехнулась, не открывая глаза. Воистину только убивать и умеет. Кошка урчащим комком бесцеремонно спрыгнула на колени, тут же вцепляясь когтями в кожу плаща. Микаса с легким раздражением подняла ее и прижала к груди, строго покачав головой. Усталые серые глаза уставились в зеленые щелки. Подумалось, что Саша наверняка видит все кровавые разводы на ее лице, залегшие под глазами тени, но ей абсолютно все равно — продолжает любовно урчать, жмуриться от почесываний и греть сквозь кожу пальто. На пеструю кошачью макушку упали первые снежинки начинающегося снегопада. Микаса, отрешенно покачивая кошку на руках и едва слышно мыча под нос колыбельную из детства, подняла голову, окидывая взглядом город у подножья ее гор. Сигансину укрыло плотным белым ковром, сверкающим под редко выглядывающим солнцем. Скрылись за пуховым покрывалом уродливые развалины и выжженная земля, мягко укутало острые черные крыши домов, оставляя только обрамленные инеем маячки света в окнах. В детстве, казалось, цветов в зиме было гораздо больше, а дни были ярче. Возможно, со временем глаз замылился и стал способен воспринимать только простые тусклые оттенки. Микаса потерлась кончиком носа о мохнатую макушку. На дверях некоторых домов уже были заметны елочные венки, самодельные гирлянды. Город постепенно готовился к Новому году, и Микаса понимала, что будто впервые за всю жизнь встретит его одна. Армин и Жан в письме предполагали вернуться на Парадиз только в январе. Этот факт не сильно печалил. Отчего-то одиночество перестало тяготить и внушать тоску. Она уже не вспомнила бы, когда в последний раз плакала. Даже на Его могиле лишь задумчиво молчала, поглаживая кончиками пальцев холодный камень. Словно с приходом зимы подморозило не только снаружи. Стало легче, проще, монотоннее. Обрывки снов о выдуманной жизни в хижине появлялись все реже. Призрачная активность в доме сошла на нет вместе с параноидальными видениями умерших товарищей. Лишь иногда мельком, краем глаза видела что-то. Или кого-то. Неизменным оставался только голубоватый свет скованной льдом реки и припорошенного снегом дерева. Назойливым напоминанием о Путях или затянувшейся галлюцинацией. Микаса не стала копаться в чертогах памяти, чтобы найти ответы. Достаточно скоро поняла, что ее психика словно заблокировала первые несколько дней после Его смерти, лишая воспоминаний о пути до хижины, о «похоронах», о мучениях после осознания совершенного своими руками. И так было лучше. Так было правильнее, чтобы не отравлять себе и без того невыносимое существование.

***

Путь до приюта Хистории был неблизкий. Тянущаяся за лошадью телега, доверху набитая продуктами на продажу, также не ускоряла движение. Колеса периодические прокручивались в рыхлом свежевыпавшем снеге, ноги лошади то и дело вязли в сугробах, чем ближе становилась территория фермы. Беспородного гнедого коня Микаса выкупила у старого фермера в середине декабря, когда с помощью нанятых рабочих смогла доделать небольшой сарай под его размещение. Конь был еще молодой и игривый, но исправно помогал в перемещении по городу. Памятуя о старой кадетской шутке, обозвала Жаном. Стало гораздо легче справляться с поставками продуктов, особенно в отдаленные от ее хижины части острова, такие как приют. Выезжая из лесополосы, еще издалека услышала звонкие детские голоса и смех. Вскоре показались железные ворота с вензелями, забор, огибавший всю территорию фермы, и сам приют, трехэтажное темно-серое здание. Микаса не бывала внутри уже очень давно, но внешний облик внушал скорее тоску. Тем не менее, по двору перед зданием мельтешили цветными пятнами дети, укутанные в теплые полушубки, меховые шапки и шарфы. Микаса отметила, что детей стало слегка больше. Вероятно, после Дрожи. Конь резко фыркнул, словно намеренно прогоняя невеселую мысль. Микаса усмехнулась и похлопала его по крепкой гладкой шее. Остановившись у приоткрытых ворот, Микаса спрыгнула с коня, мигом утонув в сугробе почти по колено. Стряхнула с макушки налипший снег, шире раскрыла ворота и, взяв коня под узду, двинулась вперед. Хистория успела сильно облагородить это место за последние несколько лет. По сторонам от центральной тропы разрослись невысокие плодовые деревья, вроде яблони, на зиму застывшие черными голыми изваяниями, также виднелись холмы то ли от гряд, то ли от клумб, на заднем дворе приюта проглядывались амбары для животных. Микаса кивнула крепкому мужчине в сером пальто, который перестал расчищать сугробы снега и приветственно коснулся козырька своей кепи. Муж Хистории, с которым Микаса так ни разу и не общалась. Носившиеся на расчищенном от снега пятачке двора перед приютом дети возбужденно щебетали и кричали, перебрасываясь снежками и толкая друг друга в сугробы. Те, что поспокойнее, лепили снежную крепость. Один мальчик, засев в сугробе, увлеченно жевал морковь, явно предназначенную для носа лепившегося рядом снеговика. Взгляд Микасы остановился на одиноко сидящей в стороне девочке, которая выглядела старше остальных детей, лет двенадцати на вид. Смуглая, с черными волосами и полным пустоты зеленоглазым взглядом, направленным перед собой. Не двигалась, сидя на скамейке, словно статуя, пока на распущенных волосах таяли падающие хлопья снега. — Микаса! — Аккерман дернулась, пошатнувшись, когда в нее врезалось с разбегу и повисло тело королевы. Неловко обняла в ответ за талию. Девушка отстранилась, одаривая лучистым взглядом голубых глаз. Словно искренне была рада видеть. — Сколько мы уже не виделись? Словно сто лет прошло. — Чуть больше полугода, — не тратя времени, Микаса отошла к телеге и скинула защищающий от снега брезент. До слуха донесся тихий смех. Она чуть склонилась в сторону, чтобы разглядеть замершую у морды коня Хисторию. Узкая белая ладонь ласково трепала коня по щеке, пропускала черную гриву сквозь пальцы. Микаса невольно отметила, что Хистория успела сильно повзрослеть с их последней встречи. Черты лица стали строже, осанка — более статная, даже смех обзавелся нотками королевской учтивости. Волосы убраны в сложную прическу, едва различимую из-за меховой шапки и приподнятого воротника длинной шубы. Микаса вынула два короба из кузова телеги и поставила перед Хисторией. Та с интересом переключилась на них. — Тут вяленое мясо, косуля. Варенье, шиповник и можжевельник только подошли, остальные у меня взорвались, — начала пояснять Микаса, раскрывая короб под любопытным взглядом склонившейся Хистории. — Чаи разные, настои и мазей несколько. Ну и засушка ягод и грибов. Через месяц, если получится, еще из лосятины вяленого мяса привезу. — М-м-м, — мечтательно протянула Хистория, прикрывая глаза. — Одна вкуснятина. Жалко, еще не печешь, тогда б тут совсем с руками оторвали. — С обычной кулинарией у меня не очень, — ответила Микаса, припоминая бесчисленное количество убежавших каш, неудачных супов и сгоревшего хлеба. — А куколки? — голубые глаза с надеждой уставились на нее. Микаса непонимающе моргнула и тут же кивнула. Вернулась к телеге и выудила небольшой пузатый мешок, набитый игрушками, которые она шила по вечерам по просьбе Хистории после предложения помогать ее приюту продуктами. В еде недостатка почти не было, а острый дефицит игрушек сильно сказывался на настроении детей, так что Микасе пришлось вспомнить мамины уроки шитья. Голубые глаза чуть не вспыхнули от счастья, когда Микаса передала в руки Хистории мешок. — Я там покидала не глядя. Разберешься, в общем, — прокашлявшись, добавила она и погладила рыжевато-коричневый лоснящийся бок коня, чтобы занять руки. Хистория пытливо посмотрела на нее, загадочно улыбаясь. — Ты такая милая, когда пытаешься скрыть доброту за равнодушием. Микаса холодно покосилась на нее, вставшую рядом и также смотрящую на бегающих детей. Муж Хистории, закинув лопату на плечо и скрипя подошвами ботинок, прошел к приюту, мимоходом потрепав по голове мальчишку с морковью. Со стороны Хистори донесся нежный смешок. — Взрослая девица, — Микаса кивнула на сидящую в стороне девчонку. — А, да, Долорес. Но просит звать ее Долли, — Хистория тяжело вздохнула, меняясь в лице. — Она жила с бабушкой, у той сердце не выдержало, когда началась Дрожь. Вот и… Самое печальное, что взрослого ребенка никто не берет. Все боятся характера и проблем. Микаса ощутила, как невидимой рукой сжало желудок. Уж слишком девчонка напоминала ее саму в девять лет, потерявшую разом всю семью. Тоже могла бы закончить в подобном заведении, только в разы хуже, если бы не доброта Йегеров, не испугавшихся характера взрослого ребенка. — А ты не хочешь? — А? — она перевела взгляд на глядящие на нее голубые глаза. — Взять ее. Брови Микасы взлетели вверх, с губ сорвалась нервная усмешка. — А ты умеешь шутить, оказывается. — А я не шучу, — с улыбкой заявила она. — Вы бы нашли общий язык. Обе такие мрачные и со схожими судьбами. — Это же не вещь, которую можно взять, а потом выбросить. — Разумеется. Но ты бы так и не поступила, чем бы ни пыталась прикрыться. Ты добрый человек, Микаса, — Аккерман устало сжала переносицу. От таких разговоров только голова заболела. — Я просто… Я знаю, через что ты и все вы прошли. Но остальные где-то там, а ты здесь. Не знаю, чем ты держишься наплаву, я бы так не смогла. «Держусь как дерьмо в проруби, примерно так». Хистория перевела разом повзрослевший и потухший взгляд на детей. — Если бы не они, если бы не мой ребенок… Никакие королевские обязанности меня бы не удержали. Нам достался очень уродливый мир. Жестокий, кровавый. И этим детям в нем жить, — ее голос дрогнул. Она грустно усмехнулась. — И снова женским рукам лепить этот мир заново из пепла, как когда-то Имир лепила титанов. Может… если мы можем сделать чью-то жизнь лучше, то стоить открыть ее для нового? Микаса ненароком воскресила в памяти изображение своего лица, покрытого запекшейся лосиной кровью, в темном зеркале шкафа. Пустые холодные глаза, синяки, шрамы на теле, человеческую кровь, намертво въевшуюся в кожу. Не отмыть, сколько ни оттирай после очередного кошмара. — Это не для меня. На острове обязательно найдется кто-то и для нее. — Хочешь состариться в одиночестве? — хмыкнула Хистория. — Да. Преисполненной сожалений. Хистория грустно улыбнулась и покачала головой. С меховой шапки упали налипшие хлопья снега. Донесся окрик вставшего у дверей приюта мужа Хистории. Сложив руки у рта, он созывал всех детей строиться на обед. Малышня, издав нестройный разочарованный стон, начала носиться, чтобы построиться парами перед входом. — Ты одна, но продолжаешь бороться. И где ты только берешь силы? Внутренности прошило на мгновение. Бороться. — Неужели это кровь Аккерманов? — Не знаю, — отмахнулась Микаса, машинально потрепав Жана по гриве. Дети колонной зашли в двери, старшая девочка замыкала их одинокой высящейся фигурой. — Азумабито постоянно спрашивает про тебя. Все надеется, что ты вернешься к корням и поедешь восстанавливать свой клан. Неплохой вариант, а? — она слегка пихнула ее локтем, но в голосе уже не было слышно прежней веселости. — Она мне писала, — Микаса мотнула головой, откидывая пряди в сторону. — Тоже предлагала присоединиться. — И что ответила? — Что мое наследие важно, но родилась я на Парадизе. Здесь и останусь. — Старухой, преисполненной сожалений, — с усмешкой повторила Хистория. — Именно, — Микаса расправила плечи, отчего-то не чувствуя вины за свое решение быть верной острову. — Думаешь, мы сможем когда-нибудь жить, как прежде? Хистория встала напротив, окинула ее долгим взглядом, затем, сделав шаг вперед, обняла за шею одной рукой, уткнувшись носом в ворот пальто Микасы. В ноздри ударил приятный цветочный аромат ненавязчивого парфюма. Показалось, что на секунду пальцы Хистории сжались. Микаса осторожно расположила ладонь между ее лопаток, не прижимая. Донеслось короткое шмыганье. — Мы обязательно справимся, Микаса, — приглушенно произнес сдавленный голос. — Все будет хорошо. И Парадиз снова возродится из ада. Как он и хотел. И эти дети снова будут счастливы. Все было не напрасно. Отстранившись, Хистория шмыгнула покрасневшим носом, улыбаясь лучащимися от снега глазами. Микаса не нашла в себе сил возразить. Ей это явно не нужно, скорее всего сама все понимает, но пытается держаться. — Ты не позовешь мужа помочь с коробами? — уточнила Микаса, когда Хистория развернулась, направляясь к приюту с мешком игрушек. — Нет, ты сама отнесешь, — посмотрев через плечо, улыбнулась она. — Дети давно хотели познакомиться с героиней войны, про которую столько слышали. — Сажать на колени и истории рассказывать не буду, — Микаса закатила глаза, подхватывая оба короба. — И не нужно. Хватит просто показаться. Проходя по длинному коридору столовой, Микаса ощущала взгляды пары десятков глаз с обеих сторон. Хистория представила детям госпожу Микасу — сразу донесся возбужденный шепоток. Хистория рассказала, что госпожа не только защищала их на войне, но и продолжает помогать им, и тычком в бок заставила Микасу помочь ей с раздачей игрушек. Аккерман никак не могла отделаться от гадкого привкуса, подавая очередной детской ручонке самодельного питомца или куклу. Не могла понять, откуда исходит это ощущение неправильности происходящего, отраженное в горящих восхищением детских глазах. Мрачная Долорес не дрожала в предвкушении получения игрушки, подобно остальным. Микаса протянула ей набитого пухом лисенка. Девчонка вскинула обжигающе тяжелый зеленый взгляд и с готовностью приняла подарок робко дрогнувшей рукой. На мгновение почудилось, что ее кожа бледнее и покрыта кровоподтеками от ударов, а в раскосых серых глазах навсегда застыла кромешная темнота.

***

Торговля на рыночной площади шла полным ходом. Жители закупались подарками и продуктами для праздничного стола. Даже после пережитого кошмара в людях невесть откуда оставалась жажда чуда и вера в волшебство праздника. Микаса только и успевала пересчитывать деньги, выдавая очередную порцию дичи, тряпичных игрушек и настоек, ловя недовольные взгляды вновь приехавшего торговца из Средневосточного альянса. В один момент, не удержавшись, уже гретая грогом из соседней палатки румяной старушки, показала средний палец, потрясывая деньгами. Мужчина ответил непонятным жестом своего народа. Стоять на площади накануне праздника оказалось не так погано, как она предполагала, хотя дело могло быть и в расслабляющем градусе в крови. Гомон оживленной толпы покупателей, крики зазывал-торговцев и торговок рисовали новую реальность ее бытия. Бытия, укрытого пушистым белым снегом, украшенного блеклыми гирляндами, кровью от разделанных туш, урчанием кошки и торговой палаткой. Иронично. Микаса сделала еще один глоток грога из фляжки, отпустив очередной товар семье с ребенком. Взгляд застыл на обернутом вокруг полушубка мальчишки зеленом плаще с крыльями свободы. Получасом ранее он играл с четырьмя другими детьми, пока родители закупались. До Микасы то и дело доносились его крики: «Я Эрен Йегер, ваш спаситель! Вперед, воины, защитим наш остров!». Если бы не алкоголь в крови, вряд ли бы смогла подавить приступ тошноты. Голос у него и впрямь был слишком похож. В перерыв от покупателей, сидя в палатке и глядя на занесенную снегом площадь, украшенную старыми гирляндами, не могла отделаться от нагнавшего еще в приюте гадкого ощущения. Отчего-то была невыносима сама мысль, что дети видят героя в Нем, погубившем почти весь мир; в ней, убивавшей без колебаний даже знакомых из числа йегеристов; в отряде Леви, убивавшем в Либерио детей и взрослых без разбора. Мысль, что чья-то жизнь важнее другой жизни гадким привкусом отдавалась внутри, ведь именно с этого и начался тот кошмар, приведший к необратимым последствиям. Только детям этого не объяснить. Когда на улице начало темнеть, Микаса собрала скудный остаток непроданных товаров и отдала двум знакомым торговкам бесплатно. Сама поспешила в хижину покормить кошку с конем и помыться в лохани, нагрев искрящейся воды в ведрах. Хижина не была украшена. Все так же пуста и холодна неброским убранством. Ее хватило только на то, чтобы развесить над печью пучки сухих трав да прибить над входной дверью найденный в лесу по осени череп с рогами. Сейчас на рогах жалким подобием гирлянды висел венок из засушенных цветов. Наевшаяся крольчатины Саша мерно посапывала на своей цветастой подушке около печи. Ближе к полуночи Микаса все же решила «отпраздновать» наступление нового года в таверне около рыночной площади, куда зазывали торговки. Приехав, накрепко привязала коня к коновязи и оставила ему сена. В таверне уже вовсю кипело веселье: перекрывали друг друга голоса, фоном доносилась живая музыка гитар и флейт, лилось рекой пиво и сидр, откуда-то уже доносились звуки драки. Микаса, путаясь в обилии развеселых лиц, гомоне пьяных голосов и какофонии звуков, отыскала свободное место за маленьким столом в углу, под приглушенным светом керосинки на подоконнике. От развешенных по стенам колючих венков пахло хвоей и смолой. Микаса отрешенно ела жаркое, периодически прикладываясь к кружке сидра, про себя отмечая, что более странного нового года и представить себе не могла бы. Одна, среди гомона и шума пьяных лиц знакомых незнакомцев. Когда начали отсчитывать время до наступления полуночи, Микаса едва не выпала из реальности, встрепенувшись. Запоздало начала отсчитывать про себя, размытыми образами перебирая все Новые года своей недолгой жизни: праздничный ужин с азиатским колоритом и самыми красивыми подарками от мамы и папы в лесной хижине; единственный раз в доме Йегеров с богатым столом, танцами Карлы и Гриши и ночной прогулкой по городу; скромные ночные посиделки в кадетке и самодельные подарки; накрытый стол от командования в разведкорпусе и ночные вылазки в город; засевший гадким комом Новый год после Его исчезновения и ужас от обратного отсчета при мысли, что принесет будущий год; шумная пропахшая пивом и хвоей таверна. Микаса молча подняла бокал, мысленно поздравляя отсутствующих друзей с новым годом. Первый за долгое время Новый год без Армина, Жана, Конни, Леви и Саши. Первый в череде бесконечного количества — без Него. Микаса шмыгнула носом, отстраненно теребя в пальцах край шарфа. Перед походом в таверну она забежала на Его могилу, припорошенную сугробом, голубоватым от искрящего в темноте дерева. Оставила кусок пирога, купленного на площади, и переданный пальцами поцелуй. Без него. Микаса устало накрыла ладонью глаза, откидываясь на спинку стула. Отныне и навсегда. — Друзья, минуту! Друзья, прошу внимания! — Микаса чуть раздвинула пальцы, вглядываясь в хозяина молодого приятного голоса. Высокий хорошо сложенный парень взобрался на столешницу, держа в руках бокал пива. Люди чуть притихли. — Благодарю. Я хотел бы предложить тост. Я хочу выпить за счастье и здоровье каждого из нас. За будущее Парадиза! — толпа взорвалась одобрительными криками. — Но! Я также хочу поднять этот бокал, — он вскинул руку вверх, пролив немного пены на пол. Микаса отняла руку от глаза, приподнимая бровь, — за человека, без которого нас бы здесь не было. За Эрена Йегера! Его жертвой, его силой и верой мы живы сейчас и встречаем этот Новый год с надеждой на светлое будущее. Теперь все в наших руках. За Эрена! Сердце, тяжело ухавшее в груди, замерло. Притихшая толпа недоуменно переглянулась, но вскоре постепенно разразилась одобрительным гомоном, не слишком громким, тем не менее. Отныне и навсегда будет преследовать призраком из прошлого. Залпом прикончив свою кружку, Микаса подумала, что впервые рада, что на острове не осталось никаких фотографий и портретов Йегера на горе почитателям. Выйдя из таверны, Микаса отвязала коня и, потрепав по голове, села верхом. Покрепче закуталась в кожаное пальто и натянула поводья, собираясь провести ночь в бесцельной прогулке по городу под прицелом ярко сверкающих далекими точками звезд.

***

— Ну как ты, приятель? — сдавленным от подступающих слез голосом донеслось со стороны Армина. Микаса опустила взгляд на чуть припорошенную белыми хлопьями золотистую макушку присевшего у надгробия друга. Армин несколько раз шмыгнул носом, кончиками пальцев поглаживая холодный камень и осторожно смахивая с него налипший за ночь снег. Армин и Жан сошли с корабля около часа назад, принеся с собой морозный пронизывающий до костей морской ветер и крепкие объятья. Еще с ними прибыло смятение, которое Микаса отчетливо ощутила, утыкаясь носом в крупную вязку шарфа Армина и похлопывая по спине Жана. Она успела отвыкнуть от их лиц и привыкнуть к одинокой жизни, отгороженной от прошлого плотной туманной завесой. И вот они пришли и развеяли ее, вновь обнажив все несовершенства ее нового мира. — Я привез тебе вот, — Микаса видела его только со спины, но догадалась, что быстрым движением руки Армин стирает слезы с лица. Сунул руку в сумку на плече и вынул оттуда что-то, аккуратно обернутое темной тканью. Микаса чуть выглянула из-за его плеча. Армин расправил ткань, погладил ребристые бока конусовидной ракушки молочного цвета с розоватыми и белыми полосами. — Вытащил у южных берегов материка, когда рыбу ловили для жителей. Видал бы ты эту рыбу, совсем не чета нашей. Здоровущая, жирная. А песок какой — настоящий шелк… Микаса косо переглянулась со стоящим рядом Жаном. Тот неопределенно дернул уголком рта, снова переводя усталый и тяжелый взгляд на могилу. От разговора Армина с погибшим другом становилось неуютно. Сколько бы раза сама ни делилась с неподвижным серым камнем переживаниями и мыслями, не так отчетливо проявлялось понимание, что под ним только гниющие кости черепа. Осознание догнало сейчас, когда Армин едва не ласковым шепотом рассказывал останкам друга о своих путешествиях. Микаса сглотнула. Он имеет право на этот разговор. В отличие от нее, Армин едва ли не впервые с отъезда больше полугода назад, оказался под их деревом. Микаса снова покосилась на Жана, фоном слыша сбивчивый полушепот Армина. Кирштайн держался куда более сдержанно и выглядел сильно измотанным после долгого путешествия. Глаза, тем не менее, слегка влажно поблескивали и неотрывно смотрели на надгробие. Он часто моргал. Микаса готова была поклясться, что слышит, как в его голове снуют образы из прошлого. — …В мире оказалось столько людей, столько разных культур, столько знаний, — с долей восхищения говорил Армин глухому камню. — В одной деревне меня научили… вот, это что-то типа оберега. Его делают самым близким, с кем не хотят расставаться даже в загробном мире. Но раз уж так вышло, что ты… — Армин положил рядом с ракушкой замысловато сплетенный браслет с железными бусинами, покрытыми неизвестными символами. — Буду надеяться, что это поможет тебе там. Где бы ты ни б… — Блять, чувак, — Жан прижал ладони к лицу, тяжело выдыхая в них, — это уже невыносимо. Армин чуть обернулся через плечо. Оставив на могиле пару привезенных гвоздик, Жан торопливо развернулся и поспешил отойти на несколько метров, пряча лицо. — Микаса, — она вернула взгляд со спины замершего в отдалении Жана на Армина, — не дашь нам пару минут? Нам. Микаса коротко кивнула и, утопая по щиколотки в сугробах, отошла к Жану. Тот лишь коротко покосился на нее, смущенно усмехаясь за облаком выпущенного из ноздрей дыма, и поспешно проморгался. — Табак? — кивнув на зажатую между его пальцами сигарету, спросила Микаса. Жан кивнул. — Не знала, что ты начал. — Начнешь тут, — Жан снова затянулся и с наслаждением выпустил дым, криво усмехаясь. — Не по Сеньке шапка оказалась. Микаса долгим взглядом окинула его лицо: за заострившимися чертами едва угадывался высокомерный выпендрежник из кадетки. Война и потери вылепили из него смертельно уставшего взрослого мужчину с той же затаенной тьмой во взгляде, которую можно было разглядеть в глазах многих героев войны. Не разрывая зрительного контакта, протянула руку к нагрудному карману его пальто и вынула початую пачку сигарет. Осторожно вытянула одну и вставила между губ. Жан приподнял бровь, удивленно усмехаясь, но все же поднес к кончику сигареты спичку, прикрывая ладонью от ветра. Микаса сделала опрометчиво глубокий вдох и мигом закашлялась, поспешно вынимая сигарету изо рта. — Мерзость какая, — подняв чуть заслезившиеся глаза, со слабым смехом пожаловалась. — Лучший табак в марлийском порту. Микаса покачала головой, предприняв еще одну, более осторожную попытку втянуть в легкие тяжелый дым, засаднивший горло. Голову слегка повело. Жан обернулся на Армина у могилы и покачал головой, возвращая взгляд на заснеженную Сигансину. — Так и знал, что этим кончится, — Микаса обернулась, тут же выхватывая взглядом сгорбившегося у надгробия Армина, характерно подрагивающего плечами. — Говорил ему, что лучше сначала выспаться, а потом визиты наносить. Мы ночь не спали с этим паромом, будь он неладен, нервы ни к черту. А ему нет, сразу с корабля на бал надо. Не знаю. Эрен-то теперь уже никуда не убежит, — Микаса бесцветно усмехнулась, глядя на белеющий у подножья город за хрупкой дымовой завесой. — А ты ничего вроде, держишься. — Клянусь, — все еще неумело выпустив дым через приоткрытый рот, Микаса прикрыла глаза, — врежу следующему, кто мне снова об этом скажет. — Понял, — Жан с примирительной улыбкой поднял ладони. В воцарившейся тишине на холме снова стали слышны доносящиеся из города далекие голоса и звуки хлопающих деревянных ставней. Женщина из дома у подножья вышла на балкон с полным бельем тазом и принялась развешивать стирку на бельевой веревке, что-то тихо напевая. Слышались крики детей, подвижными темными фигурами облепившими самодельную горку, стремительно съезжающими по ее склону в сугроб. Знакомые с детства звуки. Только теперь еще слышны тихие всхлипывания Армина неподалеку и вовсе не из-за хулиганов или разбитой в играх коленки. — А ты изменилась, — Микаса ощущала долгий изучающий взгляд сбоку. — Стала… прям настоящей женщиной. И такая же красавица. Микаса неопределенно хмыкнула. — А ты стал смелее. — А что город? — он кивнул на домики у подножья. — Я тут второй раз только, а в первый он еще нежилой был. Похож теперь на то, что было в детстве? Микаса задумчиво прижала сигарету к губам, вдыхая. Глаза замерли на острых зубцах разрушенных стен, чернеющих на чистом горизонте. Буквально на днях вышло продавленное йегеристами постановление не убирать остатки стен в напоминание потомкам о великой жертве Эрена Йегера, подарившего им возможность смотреть на мир, не стесненный каменными громадинами. — Сложно сказать. Сейчас, под снегом, кажется, что похож, — задумчиво произнесла и, помедлив, прибавила. — Если не оборачиваться. Жан поджал губы в грустной усмешке. — Все равно не понимаю, почему ты осталась здесь. Ну в смысле… понимаю, но нам там тебя шибко не хватает, если честно, — Жан сжал пальцами переносицу и помотал головой, наклонившись, чтобы затушить сигарету. — Забудь, сам дурак. Микаса последовала его примеру и обернулась на подходящего к ним Армина. Тот со слабой улыбкой отведшего душу человека вытирал рукавом пальто мокрые щеки. — Наговорился? — хмыкнул Жан. — Да. Пожалуй, все же стоит поспать. — Кто говорил? Я говорил, — Жан закатил глаза и, что-то бубня себе под нос, начал неспешно сходить с холма, скрипя свежим снегом. Микаса перевела взгляд на Армина. Тот грустно улыбнулся. Под глазами, как у Жана, залегли тени, на повзрослевшем лице — усталость, исчезла детская припухлость, едва заметно пролегла светлая щетина. Микаса протянула руку, безотчетно касаясь пальцами. Армин словно стал напоминать Эрвина, только гораздо более молодого и с затаенным огнем в глубине глаз. Огнем, которого не было, когда она провожала его на корабль более полугода назад. Армин сделал шаг вперед и раскинул руки, тут же смыкая их на ее спине. Микаса с усталым вздохом ответила, прижимая его за плечи, чуть наклонив голову, чтобы упереться лбом в его плечо. От Армина отчетливо пахло морем и морозом, а еще едва различимым запахом детства от волос. Она прикрыла глаза, вслушиваясь в его чуть неровное после рыданий дыхание. Хлопья снега мокро ложились на кожу. — Да-а, — глухо протянул Армин в ее красный шарф, — кто бы мог подумать в детстве, что все так закончится. Микаса приоткрыла глаза. Усмехнулась. У них на руках было достаточно намеков на то, что Его жизнь не окончится чем-то простым и банальным. Даже в играх постоянно выбирал роли безумцев, отчаянных воинов, находчивых рыцарей. Армин отстранился, напоследок сжав ее ладонь своей, и направился к подножью. Микаса перевела взгляд на высящееся над могилой дерево. Синеватое свечение было едва различимо при свете дня, но все же окрашивало налипший на ствол и ветви снег бледно-голубым оттенком. — Странное дерево, — задумчиво проговорила. Армин обернулся и окинул его взглядом. Улыбнулся. — Разве только тем, что почти не изменилось с нашего детства, — Микаса покосилась на него, чуть сдвинув брови. — Хоть сейчас наперегонки беги на вершину… А он снова всех обогнал, наш Эрен. Уже там, — его голос чуть дрогнул под конец фразы. Микаса долгим задумчивым взглядом проводила его удаляющуюся спину. Расположившись в гостинице, Жан и Армин без лишних раздумий завалились спать едва ли не на весь день, намереваясь с утра отправиться в столицу, чтобы нанести визит Королеве Хистории с докладом о продвижении их дипломатической миссии. С Микасой условились встретиться в таверне около рыночной площади, чтобы отпраздновать уже наступивший новый год. Аккерман хотела было пригласить к себе, но решила, что пугать их своим своеобразным бытом лучше не в праздничное время. Армин и Жан планировали оставаться на Парадизе до середины февраля, проводя дипломатические работы по сближению островитян с остальным миром уже на родине. С собой привезли огромное количество артефактов других наций, оставшихся в живых: картины, иные предметы искусства, музыкальные инструменты, примеры этнической одежды и украшений, диковинную посуду, экзотические растения, альбом фотографий из разных стран, в которых успели побывать, предметы техники и личную гордость Армина — книги из самых разных уголков. Не привезли только ни одного экземпляра оружия. Присутствуя на встрече делегатов с королевой, Микаса слушала страстную речь Армина о необходимости создания музея для привезенных ими экземпляров, чтобы у островитян была возможность понять другие нации и оценить важность других культур. Он говорил, что после случившегося конца света у них нет права притворяться, словно весь окружающий мир не существует. Он говорил, что они спасли людей от Дрожи и теперь на них ответственность за то, чтобы оставшиеся в живых жили в мире и согласии. Он говорил, что только страх перед неизвестным порождает ненависть и ужасающие события недавнего прошлого. Он говорил, что они обязаны сделать шаг навстречу миру и узнать его, показать ему себя, чтобы больше никто не убивал другого из страха перед неизведанным. Микаса, впервые за полгода надев военный китель на заседание правительства, едва узнавала в горячном миротворце, громко вещающем о необходимости мира и сотрудничества с трибуны дворца, своего друга детства, которого пугали собаки и большие пауки. Он стал кем-то, кем был всегда глубоко внутри. Микаса с поразительной четкостью поняла, что этот мир нуждается в Армине и он сам нуждается в нем не меньше, только сейчас он смог полностью раскрыть себя и проявиться. Отчаянный искатель правды, покрытый морской солью, дальними ветрами с горящими жизнью глазами, которые видели смерти, но запечатлели и образы многогранного мира, о котором он страстно пытался донести каждому. Микаса, впервые за полгода посетив заседание, оглядывала лица присутствующих и понимала, что Армин распинается зря. Он явно не понимал масштабы, происходящего на острове, и не видел затаенной враждебности в беспристрастных лицах йегеристов. Черта с два они позволят устраивать на Парадизе храм всех наций и учить людей любви к миру, который был враждебен к ним и разрушен во имя их безопасности. Обломки стен с памятными досками о великой жертве не просто так стояли заточенными остриями по горизонту. Политика Армина противоречила всему тому, что стало править бал на Парадизе. Микаса это понимала, а Армин то ли не хотел замечать, то ли, будучи неисправимым мечтателем, верил в лучшее даже теперь. С заседания вышли в разрозненных чувствах. Жан с напряжением отмечал недобрые косые взгляды, Армин, все еще под впечатлением от своей речи, живо обсуждал с Хисторией планы претворения его замысла в жизнь перед очередным их отплытием. Микаса же невольно попала под внимание госпожи Азумабито, настойчиво просившей пересмотреть свое решение. До таверны добрались уже затемно, уставшие и продрогшие от занявшейся на улице метели. Так и сели в военной форме за небольшой стол в углу заведения. Внутри оказалось достаточно спокойно: ненавязчивая живая музыка раздавалась откуда-то из дальнего угла таверны, посетители спокойно переговаривались, занимая столы компаниями или поодиночке, усатый хозяин живо протирал посуду за баром, щедро разливая пиво и сидр. Микаса запоздало подумала, что форма привлечет лишнее внимание, а опасность наткнуться на йегеристов могла сильно испортить вечер, но, на удивление, обстановка оставалась достаточно спокойной. Уплетая за обе щеки жаркое из крольчатины, Жан и Армин рассказали о своих плаваниях к землям Южной нации, где видели много людей, подобных Оньянкопону, и бесчисленное множество экзотических растений и животных, многие из которых оказались под угрозой исчезновения. Больше всего, по их словам, досталось землям развитой Западной нации, чьи территории почти полностью ушли под воду после марша колоссов. Северная нация, до чьих земель они доплыли совсем недавно, поразила суровым климатом и строгой красотой природы, чем-то напоминавшей Парадиз. Многие их земли также подверглись огромным разрушениям. Марли, в которой в качестве миротворцев остались Пик, Райнер и Энни, постепенно оправлялась от нанесенного удара. Наименее пострадавшие районы в глубине материка стремительно достраивали жилье для оставшегося населения, появлялись школы и больницы. Люди словно действительно договорились не наращивать военную мощь во благо мира. Жан, по его словам, в это не верил. Армин рассказал о Конни, который вместе с матерью оставался в Марли, где женщине оказывали необходимую медицинскую помощь после длительного нахождения в теле титана в разрушенном доме. Туда же, в больницу, Жан и Армин определили капитана Леви. Микаса знала о его состоянии из периодически приходивших писем, но с удовольствием посмотрела, как Жан, ощутив вседозволенность без всевидящего капитанского ока, имитировал попытки Леви ходить во время лечения. Микаса рассказывала о своей нынешней жизни, охоте и работе торговкой на рынке, чем удивила, но и обрадовала товарищей. Армин похвалил ее выдержку и тягу к жизни, и Микаса мысленно, поймав выжидательную усмешку Жана, послала друга куда подальше. Рассказала о своих компаньонах в лице кошки и лошади, чем заставила возмущенно раскраснеться Жана, не оценившего имя коня. Умолчала лишь о первых четырех месяцах после войны, когда реальность и бред сплелись воедино и чуть было не отправили ее вслед за Ним. За обменом новостями и разговорами о прошлом не заметили, как тихая таверна наполнилась новыми гостями. Собственный смех от воспоминаний и разлившегося в крови градуса перекрывал шумный гомон на фоне. В какой-то момент теплое освещение вдруг показалось Микасе невероятно уютным, каким давно не казалось что-либо за последний год. — Я вас так люблю, вы себе не представляете, — Жан рывком притянул к себе Армина и Микасу, обхватив за шеи локтями и чуть не сдвинув лбами. В ноздри ударила смесь запахов грушевого сидра, табака и какого-то щегольского парфюма. — Хорошо, что мы тут еще месяц проведем! Еще успеем заебать друг друга, — Микаса поймала его теплый взгляд, вместе с Армином отстраняясь и занимая свое место. — Ну ты меня за эту поездку уже успел, — беззлобно засмеялся Армин. — Попизди мне еще, — отмахнулся Жан, нарочито щегольским жестом вытягивая сигарету из пачки. В следующую секунду словно ненароком уложил ладонь поверх ладони Микасы на столе, заискивающе заглядывая в глаза. — Скажи же, я душка, а, Микаса? Микаса удивленно моргнула, не сообразив убрать руку от неожиданности. — Ага, душка с душком, — рассмеялся Армин, глядя долгим взглядом на Микасу. Та быстро вытащила ладонь из-под руки Жана и прижала к задней стороне шеи, чуть отводя взгляд в сторону. Жан продолжал что-то говорить, Армин время от времени отвечал со смехом, а Микаса молилась о возможности читать мысли. Хотелось знать, что Армин, глядя на сидящего рядом Жана, думает то же, что и она, чтобы не чувствовать себя последней тварью. Как ни переводила взгляд на посетителей, не могла отделаться от мысли: их снова трое, два парня и она, снова шутливые дружеские перепалки и разговоры. Слишком похоже. Слишком неправильно. На месте Жана должен быть Он. Он должен обсуждать с двумя близкими друзьями детства прошлое, смеяться подернутым хмелем голосом, шутливо спорить с Армином, касаться ее руки ненароком. Имеет ли она вообще право думать подобное? Жан выбрал жизнь и вот он здесь. А Он… Микаса сглотнула, переведя усталый взгляд на свое запястье, на котором красноречиво выделялся тот же самодельный браслет с металлическими бусинами, что был на запястье Армина, только другого цвета. Тот же, что Армин оставил на могиле двумя днями ранее. Не расставаться даже на том свете. Микаса не знала, был ли такой же у Жана, но спрашивать об этом отчего-то не хотелось совершенно. Аккерман удивленно вздрогнула, услышав мужской голос над собой: — Прошу прощения, но вы надолго здесь? Она подняла глаза. Около их стола замер молодой высокий брюнет. Жан откинулся на спинку стула, выпуская облако дыма. — Во-первых, добрый вечер. Во-вторых, ты знаешь, с кем разговариваешь, солдат? — Разумеется, — парень учтиво кивнул. Микаса кинула взгляд на нашивку йегериста на его плече. — Как не знать героев войны? — чуть повысив голос, он обернулся на сидящих за столом неподалеку товарищей. Микаса чуть выпрямилась, готовясь к наихудшему развитию диалога. Как и предполагала. — Вы тут отдыхаете с приятелями, да, солдат? — тем временем, продолжил Жан. Микаса попыталась пнуть его ногу под столом, но он, не заметив, только убрал ее. — Мы тоже примерно этим заняты. Никто никому не мешает. — Я всего лишь не хочу, чтобы вы чувствовали себя здесь неловко. — А с чего бы нам… — начал было Армин, доброжелательно приподнимая брови, но тут же был резко перебит. — Ваши взгляды сильно отличаются от нынешнего курса, вот с чего, — холодно заявил парень. — Не хочется портить вам вечер своим почитанием господина Йегера. — А у вас без господина Йегера на языке уже ни одна дружеская посиделка не обходится? — Жан приподнял бровь. — Должен же хоть кто-то чтить память настоящих героев, если даже близкие друзья втоптали его имя в грязь. — Парень, — Армин, не выдержав, развернулся с заметным раздражением на лице, но все еще мягким голосом, — давай иди, пожалуйста. Никто никому не помешает и неловко себя не почувствует. Ни к чему говорить о том, чего не знаешь. Давай, — он помахал рукой в сторону другого стола, снова отворачиваясь и пряча лицо в кружке пива. — Неловко не почувствует? Вы, командующий Арлерт, чувство стыда вообще потеряли, сдается мне… — О-о, началось, — Жан устало сжал переносицу. — … Как смеете вы, будучи обязанным жизнью командующему Смиту и господину Йегеру, рассказывать на заседании о важности сотрудничества? Он отдал свою жизнь за вас всех, за нас всех, а вы предлагаете дружить с теми, кто мешал нас с дерьмом! Словно эта жертва ничего не значит! И вы называли себя его лучшим другом? Вас от себя не тошнит? — с омерзением произнес он, случайно или намеренно ткнув сапогом ножку стола. Его тирада потушила оживленный гомон таверны, даже музыка перестала звучать. Микаса, готовая нападать в любой момент, внимательно оглядела уставившихся на их стол посетителей. Армин, сдвинув брови и сильно стиснув зубы, тяжелым взглядом буравил содержимое кружки в своей руке. — Он и павшие товарищи йегеристы были настоящими героями! Вы же… Вы только стервятники, которые обязаны ему всем своим существованием! Пока был жив — никто не вякал, а стоило погибнуть — бывшие друзья сразу горазды мешать его имя с дерьмом. Вы бросили этот остров! Вы колесили по своему дружественному миру столько времени, а теперь приходите сюда и учите нас, как надо жить? Вас тут не было! Вы сбежали! У меня нет уважения к людям, подобным вам, командующий Арлерт, и вам, господин Кирштайн! В следующее мгновение, едва собравшись уйти, парень развернулся и с чувством сплюнул на стол рядом с рукой замершего каменным изваянием Армина. Жан, уронив стул, вскочил на ноги и занес кулак, но ударил лишь воздух. Подскочившая с места Микаса, поймав занесенную для удара руку солдата, вывернула ее и с грохотом падающей посуды уложила парня грудью и лицом в столешницу. Йегеристы под нервные перешептывания посетителей неуверенно встали, но не спешили подходить. Микаса больно надавила на вывернутую руку солдата, тут же издавшего тихий болезненный стон, и холодным взглядом уставилась на замерших йегеристов. Знала, что не подойдут. Она не уезжала. Она оставалась на острове все это время, хотя могла уйти, и помогала жителям. Ее видели, ее знали и никто даже из йегеристов бы не посмел высказать что-то дурное о ней. Даже этот идиот не стал. — Имя и звание, солдат, — ледяным, как в годы службы, голосом, не отводя взгляда, произнесла она. Жан жестом показал подошедшему хозяину таверны сохранять спокойствие. Пиво из разбившейся посуды разливалось по полу резко пахнущим пятном. — Я повторяю вопрос: твое имя и звание, — она чуть сильнее нажала на его запястье, угрожающе выкручивая. — Кадет Элиас Ботт! — глотая болезненный стон, крикнул он. — 108 подразделение. Надавив напоследок на его руку, Микаса рывком подняла его на ноги. Кадет, не поймав равновесие, бессильно упал обратно на стол, поддерживаемый подоспевшими товарищами. — Замечательно, Элиас. Командованию будет доложено о твоем патриотическом настрое. — О премии в этом месяце можешь забыть! — крикнув вслед уходящим в другой угол таверны Жан. — Утырок. Микаса склонилась к Армину, который словно так и не сменил положение за всю сцену. — Стоп, он сказал Ботт? — вдруг удивленно моргнул Жан и обернулся вслед исчезнувшему за гомонящей толпой парню. — Блять… — Ты как? — чуть сжав плечо Армина, спросила Микаса. Тот только хмыкнул и допил остатки пива. — На сегодня, думаю, хватит. Выйдя из приветливо отсвечивающей теплым рыжим свечением таверны, остановились в нескольких метрах от входа. Снег под тусклым светом безлунной ночи приобрел сизо-серые оттенки. Микаса устало потерла лицо, затягиваясь добытой у Жана сигаретой. Стояли плечом к плечу, пока Армин, чуть вырвавшись вперед, с запрокинутой головой смотрел на далекие маячки звезд. — Армин, забей, — наконец, не выдержал Жан, не сходя с места. — Мальчик долбоеб. — Долбоеб или нет, он сказал правду, — глухо отозвался Армин, не оборачиваясь. — Это их правда. — Ты прости, Микаса, что оставили тебя здесь. Ты, наверное, жутко злилась на нас, — продолжал Армин, не слушая Жана. Микаса поймала смущенный и будто чуть виноватый взгляд Жана сбоку. Сделав пару шагов к замершей спине Армина, смахнула с его плеч налипший снег. — Это был мой выбор остаться здесь. — Да, теперь я понимаю почему… Кто-то должен был разделить его грехи. За спиной донеся шорох шагов. Жан, тяжело вздохнув, встал с другого бока от Армина, глядя на едва различимый в полутьме холм. — Вот какое ты нам наследство оставил, герой. Развалины да шайку ебанутых фанатиков. Армин вдруг ни с того ни с сего рассмеялся в голос и едва не закашлялся, тут же складываясь пополам. Микаса переглянулась с Жаном. Тот покрутил у виска. — Ты чего, Арлерт? — Это… Хах-ах, это просто очень смешно, — задыхаясь от смеха, выдавил Армин и едва нашел в себе силы разогнуться. Взглянув на его лицо, Микаса заметила, как повлажнели глаза. — Мы все годы разведки защищали Эрена от кого попало, а теперь эти «кто попало» защищают его память от нас, — Армин накрыл лицо ладонями и гулко простонал в них. — Господи, какой же это неправильный мир. Все словно в бреду. — Они не дадут вам продавить идею сотрудничества, Армин, — затушив сигарету о подошву сапога, тихо начала Микаса, глядя на его профиль. — Парадиз теперь по факту военное государство. Хистория, хоть и королева и решающее слово за ней, все равно не сможет выступить против, если все йегеристы объединятся и устроят полноценный переворот. Теперь все, не как прежде. Армин шмыгнул носом, не отрывая взгляда от холма. — Это мы еще посмотрим.

***

Февраль — март, 855-го года. Отпустив очередную порцию вяленой лосины и бутыль терпкой можжевеловой настойки, Микаса облачком пара выдохнула теплый воздух в озябшие ладони, пересчитала деньги и поспешила надеть перчатки, убрав прибыль в кошелек на бедре. Зависшее высоко в безоблачном голубом небе солнце острыми лучами слепило глаза, освещая искрящиеся хрусталем сугробы на рыночной площади. Со всех сторон доносились голоса людей и крики детей, носящихся друг за другом по снегу до яркого румянца на щеках. Ворчливый дворник сварливо прикрикивал им вслед, потрясая лопатой, и принимался вновь формировать аккуратные холмы убранного снега. Микаса допила горячий чай из кружки в попытке согреться и вновь остановила взгляд на развале на противоположном конце площади. Ослепляя лучезарной улыбкой и кутаясь в мех воротника на пальто, Армин с готовностью рассказывал обступившим его жителям о представленных на развале книгах. Нанятый им долговязый помощник с миловидным лицом и взъерошенными каштановыми волосами расторопно отпускал покупателям книги за минимальную цену. Армин постановил, что вся прибыль от книг пойдет в приют королевы Хистории. Пронаблюдав за зябко переступающим с ноги на ногу другом еще несколько минут, Микаса закрыла свою палатку деревянными ставнями и прошла к соседке-торговке, чтобы купить пару стаканов грога. Горячий напиток ощутимо согревал ладони, пока она осторожно обходила сугробы, приближаясь к Армину. — На, — всучила один стакан Армину, встретившему удивленной улыбкой, и долговязому парнишке, смущенно покрасневшему. — Совсем продрог, — она чуть растерла ладонями плечи приятеля и отступила на шаг, чтобы пропустить очередного покупателя. — Спасибо, — шмыгнув носом, шепнул Армин, тут же скрывая покрасневшее от мороза лицо в стакане. Сглотнул терпкую жидкость и блаженно улыбнулся. Взгляд Микасы неторопливо прошелся по обложкам аккуратно разложенных на прилавке книг. В мыслях сразу возник образ Армина, с благоговейной осторожностью собирающего горы книг в каждом посещенном ими городе под недовольное ворчание Жана. Пестрые корешки удивляли обилием необычных символов и сложных образов, не виданных прежде. Внимание привлекла потертая красно-коричневая обложка с черным силуэтом лиса и золотистыми оттесненными буквами названия. Рейнеке-лис. Пожелав приятного чтения молодой девушке, купившей книгу, Армин проследил взглядом за пальцами Микасы, самыми кончиками тронувшими черный силуэт. — Заметила, — улыбнулся он. Микаса подняла взгляд. — Почти такая же, от который Эрен в детстве тащился, только расширенное издание, для взрослых, с эльдийской письменностью, — под теплой усмешкой Армина, Микаса приподняла обложку, разглядывая изображенного на первой странице плутоватого лиса, всегда выходившего сухим из любых передряг. — Нашел в Марли уже давно, ездила с нами почти четыре месяца. Немногое, что сохранилось от их столичной библиотеки. — Молодой человек, можно? — Да-да, Конор, обслужишь? — кивнув на покупателя своему долговязому напарнику. Тот послушно принялся рассказывать о заинтересовавшей мужчину книге. — Возьмешь? — Армин кивнул на книгу, обращаясь к Микасе. — Не знаю. — Недорого. — Да не в этом дело, денег у меня достаточно. — Понимаю, — с грустной усмешкой закивал Армин и, услышав зов, отошел к очередному покупателю. Микаса прошла чуть дальше, отпуская из мыслей давно забытый образ зеленоглазого мальчишки, ловко лупящего длинной палкой дерево, нареченное им волком Изенгримом. — Заинтересовались? — над ухом раздался приятный голос. Микаса, замерев с поднесенной к лицу черной книгой с белыми причудливыми образами людей, подняла глаза на оказавшегося рядом Конора. Он смущенно улыбался, неловко отводя взгляд синих глаз. — Одиссея? — прочла Микаса на обложке книги. — О чем это? — Это памятник литературы Южной нации, — с готовностью начал тараторить парень, явно знавший толк в литературе. Наверняка студент марлийского университета. — Древняя повесть о приключениях Одиссея, царя, который был вынужден покинуть родной дом и скитаться по миру, преодолеть множество опасностей и приключений, чтобы вернуться на родину к жене и сыну. Хорошая книга, много всяких мифических существ и язык искусный. Микаса хмыкнула. Если бы она еще разбиралась в искусстве словесности и литературе. С детства учили совсем другому. — И что, удалось ему? — поймав вопросительный взгляд, добавила. — Добраться домой удалось? — Возьмите и узнаете, — расцвел хитрой улыбкой синеглазый парень. Микаса усмехнулась. — Ладно, заверните мне тогда эту и ту, про лиса. Конор с готовностью закивал и поспешно, взяв обе книги, осторожно обернул их плотной бежевой бумагой, обвязал джутовой нитью для удобства. Смущенно улыбнулся, принимая деньги и вручая книги. — И… извините, госпожа Микаса, — она обернулась, уже собираясь отойти к своей палатке. — Да? — В… Вы не хотели бы как-нибудь поужинать вместе? — Микаса приподняла бровь от неожиданности. Парень поспешил прибавить, еще гуще покраснев. — Конечно, чтобы я мог рассказать вам о других интересных книгах! Это было бы… Я был бы рад. Микаса уставилась на него с непониманием. За всю жизнь еще никто не приглашал на свидания. Внимание от противоположного пола в целом было редким явлением и не заходило дальше долгих взглядов и двусмысленных прикосновений с некоторыми людьми. Но Жан сказал, что она изменилась. — Не думаю, что получится. У меня много дел, — ровным голосом ответила Микаса. — Я... я могу подстроиться под ваше время. — Не стоит, идея не самая лучшая. Поверьте. А за книги спасибо, удачи, — напоследок, пытаясь скорее ретироваться от разговора, кивнула Микаса. По пути к своей торговой палатке, у которой уже столпилось несколько островитян, поймала грустную улыбку и долгий взгляд Армина.

***

Собственный день рождения начался для Микасы с получения письма от Леви. Капитан рассказывал, что излишне экспрессивный доктор намеревается вживить металлический штырь в его ногу, и Леви совсем не в восторге от данной затеи. Рассказывал о том, что несколько больниц по соседству закрыты для приема из-за участившихся случаев заражения лихорадкой. Леви выражал надежду разобраться с ногой до наступления полноценной эпидемии. В противном случае предупреждал, чтобы готовились встречать еще более мерзкого злобного старикашку в его лице. Снег, скудно прогреваемый все еще холодным февральским солнцем, начинал сходить с вершин гор. Освобождались из оков льда шумные реки и озера. Микаса успела до начала таяния сходить на первую подледную рыбалку и наловить мелкой рыбешки на корм прожорливой Саше, чьи бока заметно округлились за несколько месяцев сытой жизни в теплой хижине. В день рождения встала пораньше и намылась в деревянной лохани нагретой в печи водой, покормила кошку, обмыла и накормила коня. От рынка взяла выходной, намереваясь сходить на кладбище. По пути купила в пекарне брусничный пирог и бутылку вина на вечер. На кладбище захватила веник и щетки для чистки камня. До места добралась только к середине дня. Железные ворота протяжно заскрипели, когда, шурша мокрым снегом под подошвами сапог и копытами коня, Микаса вошла в обитель мертвых. Деревья черными тонкими тенями склонялись над усыпанным могильными камнями открытым пространством. На кладбище замерла глубокая тишина, нарушаемая только протяжным криком голодного ворона на одной из темно-зеленых елей. Микаса дернула коня за поводья, возобновляя шаг по нечеткой тропе к знакомым могилам боевых товарищей. Могила Саши, ближайшая в ряду, встретила привычным безмолвием. Налетевшие за зиму листья облепили надгробный камень, присохнув к надписи. Могила, укрытая снегом и слежавшейся хвоей, высилась небольшим холмиком над ровной поверхностью земли. Микаса тяжело вздохнула и, коснувшись холодного камня в приветственном жесте, медленно прошла вдоль тропы. На глаза вскоре попалась могила Эрвина, выглядящая достаточно ухоженно. Самая свежая из всех могила Ханджи также была занесена хвоей и снегом, надгробие поросло мхом и чуть потемнело. Где-то там через два ряда оставалась могила Ханнеса, пустая и такая же безмолвная. Привязав коня к ограде и разложив инструменты на земле, Микаса убрала волосы в растрепанный пучок на затылке и принялась по очереди, переходя от одной из четырех могил к другой, сметать с них снег и хвою. Пальцы обожгло холодом, когда мокрой губкой и щетками принялась тереть темные надгробия, очищая от налипших листьев и мха. Закончив, протерла сухой тряпкой напоследок и принялась разрезать купленный пирог. Уложила на разложенные куски ткани, на Сашину могилу также, усмехнувшись, положила несколько кусков вяленого мяса. Ворон, с тихим шорохом приземлившийся на ветку над ее могилой, заинтересованно покрутил головой. Микаса постояла около могил еще некоторое время, слегка подрагивая то ли от холода, принесенного влажным ветром, то ли от чего-то иного. Думать не хотелось, да и не о чем было. Перед глазами вполне однозначно безмолвно застыли надгробия некогда близких людей, с каждым из которых связывали воспоминания и каждого из которых она больше никогда не увидит. Махнув рукой на прощание и коснувшись холодных посветлевших надгробий кончиками пальцев, потянула коня к выходу с кладбища. На вершину холма в компании фыркающего от падающих на морду снежинок Микаса взбиралась, когда на Сигансину уже успели опуститься сумерки. Севшее на западе солнце окрасило горизонт в лилово-розовые цвета с нежными мазками чернеющих тенями облаков. В занимающейся полутьме венчавшее вершину холма дерево снова излучало голубоватое свечение и искрилось прожилками в коре. Микаса устало присела на корточки перед надгробием, обняв себя руками. Холодный серый камень привычно молчал. — Привет, — прошептала, вытянув руку и коснувшись кончиками пальцев выбитой надписи, чтобы снова спрятать руку в районе талии. — А мне сегодня двадцать. Теперь я старше. Порыв ветра заставил поежиться и спрятать покрасневший кончик носа за теплой тканью потрепанного шарфа. — А ты и не увидишь, — грустно усмехнулась. — Ну ничего, это уже не первый день рождения без тебя. Шмыгнув носом, Микаса вынула оставшийся кусок пирога и уложила его на расстеленный кусок ткани. Осторожно прикрывая огонь ладонью, подожгла вставленную в снег свечку, но та быстро потухла, робко продрожав пламенем. — Не хочешь со мной говорить? — хмыкнула, обведя взглядом могильный камень. С тяжелым вздохом вытянула пробку из бутылки вина и, тихонько стукнув о бок камня, отпила пару глотков, вытерла губы ладонью. — С днем рождения, Микаса, — прикрыв глаза, произнесла сама себе. Вино холодным потоком, обжигая горло и пищевод кислотой, растеклось внутри вместе с горечью, внезапно навалившейся кромешной вечерней темнотой. Микаса покачала головой, прикусив щеку. В глазах впервые за последние три месяца стало горячо, словно в любое мгновение вырвется жгучими слезами. В горле налился ком. Микаса сглотнула и прижала ладони к лицу, сгибаясь пополам и почти касаясь лбом надгробного камня. Вот бы это действительно были Пути, чтобы была возможность связаться с ним даже в мире мертвых. Вот бы мир мертвых существовал. Но, наблюдая за островитянами и друзьями, Микаса пришла к неутешительному выводу, что подобными видениями страдает только она. Никто больше не замечал ничего необычного ни в воде, ни в дереве на холме. Разлепив налитые свинцовой усталостью веки, Микаса поднялась. На холм же успела опуститься тьма, когда последние лучи солнца скрылись за горизонтом. Жан, влажно блестя большими глазами, заинтересованно глядел на хозяйку. Окинув последним взглядом тускло сияющее дерево, Микаса покрепче обняла себя руками, на секунду зажмурившись, чтобы представить, будто это Его руки снова крепко обнимают ее со спины в попытке защитить от холода и многого другого.

***

— Микаса! Мы тут едва задницы не отморозили. Ты откуда? Подъезжая к хижине, Микаса едва разглядела две замершие в темноте фигуры, мигом оживившиеся, стоило ее коню показаться над склоном. Жан вскочил на ноги первым, оставляя явно продрогшего Армина на скамейке с каким-то свертком в руках. — На кладбище была, — она спрыгнула с коня, принимая приветственные объятья Жана, — а вы чего тут? — У тебя вообще-то День рождения. Ты, как порядочная хозяйка, нас, конечно, не пригласила, но мы, как порядочные друзья, пришли сами. Примерзший к лавке Армин устало улыбнулся, приподняв руку в приветствии. — Ясно, проходите в дом, я сейчас приду. Жан хочет есть. — О, это правда, Жан бы сейчас не отказался от… — Я про коня, — она хмыкнула, открывая ключом дверь хижины. Жан закатил глаза, чуть покраснев. — Для вас у меня стол не накрыт. Придется сообразить из того, что есть. — И так сойдет, — стуча зубами, улыбнулся Армин и прошел в хижину первым. — Нет, ну надо? Коня в мою честь назвала, — донесся в спину тихий голос возмущенного Жана, пока Микаса отводила коня в стойло. — Ну хоть теперь можно сказать, что Аккерман оседлала Жана… Эй! — следом за глухим звуком удара и скрипом закрывшейся двери, донесся его вскрик. Расположившиеся за темным дубовым столом приятели со смесью скепсиса и интереса оглядывали хижину Микасы, пока она сама разливала вино по стаканам и накладывала остатки рагу с тыквой и крольчатиной в тарелки. Настороженная новыми лицами Саша зелеными глазами внимательно глядела на пришельцев со своей лежанки. Поленья в печи уютно потрескивали, отсвечивая теплым рыжеватым из-за заслонки. Расставленные по углам керосинки мягко высветляли полутьму хижины, заостряя черты лиц, словно делая их старше, и пуская причудливые тени по бревенчатым стенам. Микаса села на место и, отпив вина, в теплом освещении напоминавшего свежую кровь, кинула взгляд на оставшийся на кровати подарок. Несколько ранее Армин, жутко смущаясь от мысли, что ей может не понравиться, вручил купленную им на землях ее азиатских предков косметику и парфюм. Микаса не стала сильно разглядывать, не до конца понимая, как это пригодится ей в нынешней жизни, но искренне поблагодарила обоих друзей объятьями. — Интересное, — протянул Жан, указывая на прибитый над дверью рогатый череп. Микаса усмехнулась. — Что-то она так смотрит, — проглотив ложку рагу, заметил Армин, кивая на кошку. — Изучает, — отозвалась Микаса и похлопала по коленям. Саша встрепенулась и, с удовольствием потянувшись, трусцой побежала к ней, ловко прыгнула на колени и продолжила буравить взглядом, выглядывая из-за столешницы. — Как на поминках прям, — хмыкнул Жан, отпив вина. — Обещаю накрыть стол получше в следующий раз, я сегодня никого не ждала, — с легким оттенком извинения, ответила. — Нет-нет, все в порядке, мы сами как-то без предупреждения, — запротестовал Армин. Снова посидели в тишине, глядя на стол и лица друг друга в свете свечей. Было непривычно. Свой дом, свой стол, накрытый своими руками, вино, самый тихий день рождения. — Неплохой домик, — снова начал Жан, окинув взглядом внутреннее убранство и задержавшись на сидящих на подоконнике тряпичных куклах. Улыбнулся. — Это дом моих родителей. Я тут выросла. — О… тот самый? — Да. Микаса поймала взгляд Армина. Тот понимающе поджал губы. Тот самый дом, где все началось. — И как? В смысле… — Жан почесал затылок. — Не напрягает после того, что случилось? — Слишком много случилось, чтобы дом детства меня напрягал, — усмехнулась Микаса, почесывая урчащую кошку между ушами. — Да-а… Просто если вдруг… — Жан снова запнулся, сводя глаза в кучу и пытаясь подобрать слова. Армин улыбнулся его попыткам, ныряя в стакан с вином. — В общем, для тебя место найдется в качестве делегата. И у тебя бы прекрасно получилось. Я уверен. — Спасибо, но нас и тут неплохо кормят, — отозвалась Микаса, не поднимая глаз от пухлого мурчащего комка на коленях. — Кто-то должен оставаться здесь. Слышала, твой музей попытались разрушить? Армин поднял взгляд, тут же меняясь в лице. Устало прикрыл глаза, откидывая на стуле и складывая руки на груди. — Да, несколько оголтелых йегеристов. Успели порушить несколько экспонатов из земель Средневосточного альянса, но их вовремя выпроводили. Хистория распорядилась, чтобы поставили больше охраны. Не знаю… — он провел ладонью по лицу, шумно выдыхая. — Если им понадобится снова явиться, охрана не остановит. — Какие-то идиоты из них начали листовки распространять с призывом гражданских бойкотировать эту инициативу. Мол, обесценивает подвиг нашего великого вождя и прививает ложные ценности, — Жан залпом выпил вино и потянулся долить себе и Армину еще. Микаса перевела задумчивый взгляд на рыжеватое пламя в печи, машинально поглаживая кошку и отстраненно вслушиваясь в разговоры Армина и Жана. Тепло дома расслабляло, она ощутила сонливость, которую с готовностью прогоняла выпускавшая когти от удовольствия Саша. Под конец вечера, уже распаленные вином и смехом от воспоминаний, вышли на улицу перед хижиной. Армин, нашедший общий язык с Сашей, принялся водить вытащенной из конского сена травинкой по лавке и заснеженному столу. Саша, азартно раскрыв зеленые глаза, рывками носилась за «игрушкой», пытаясь сцапать ее вместе с пальцами Арлерта. Микаса усмехнулась, почти одновременно с Жаном выпуская в ночное небо облачко табачного дыма. Россыпь звезд на темно-синем куполе казалась ослепительно белой и холодно мерцающей от сковавшего город мороза. — Ты правда подумай насчет того, что я сказал, — тихо начал Жан, когда Армин с кошкой отошли чуть дальше. — М? — она перевела взгляд с ночного неба на профиль Жана, кажущийся очень бледным под скудным освещением звезд и серпа луны. — Поехать с нами. Я знаю, что это твой выбор и ты имеешь право так выбирать, но… — его голос понизился, разливаясь какой-то горечью пополам с нежностью. — Не могу смотреть, как ты себя изводишь. Словно угасаешь. — Я в порядке, Жан, не надо… — Да конечно. Поэтому ты в день рождения на кладбище сидеть пошла, — Жан закатил глаза, порывисто туша сигарету и поворачиваясь всем корпусом к неподвижно стоящей боком Микасе. — Нет никакого порядка в наших жизнях. И никогда не было. Просто… — не отрывая взгляда от острого серпа луны, она вдохнула крепкий табачный дым. Что-то мягко коснулось волос, заправляя прядь за ухо. — Микаса… «Микаса…» — ласковый шепот прокатывается робкой дрожью под кожей. Так любовно. Руки сжимают крепкие плечи. Микаса резко дернулась в сторону, машинально подняв руку и крепко обхватив замершее в воздухе запястье, останавливая. Жан удивленно моргнул, тут же стушевавшись под тяжелым холодным взглядом. — Прости, это все вино. Перебрал, — он смущенно хмыкнул и убрал ладони глубоко в карманы, когда она отпустила его запястье из стальной хватки. Микаса кивнула, переводя взгляд на подходящего с кошкой на руках Армина. Расслабленная ласками Саша доверчиво подставляла сытое пузо под пальцы Арлерта. — Предательница, — в последний раз выдохнула Микаса облако дыма, усмехаясь на реакцию кошки. Армин лишь невинно улыбнулся, опуская животное на порог дома. — Поздно уже, — окинув взглядом уже спящий город, заметила Микаса. — Можете остаться у меня на ночь. А то путь неблизкий. — А есть где? — Армин приподнял бровь. Жан отошел, околачивая носки сапог о бок дома и явно что-то бормоча под нос. — Леви ночевал у меня несколько раз, так что от него осталась раскладушка. Жана туда, а ты со мной можешь. — А не наоборот? — с грустной усмешкой подал голос Жан. — Обойдешься. Могу вообще с тезкой в сарае положить. — Достойно, — с сарказмом вздохнул Жан. Совместными усилиями убрав со стола, расположились на двух кроватях. Микаса по началу ощущала неловкость, как и Армин, отвыкшие от настолько близкого общества друг друга за полгода. Однако комичные кряхтения Жана, мучающегося от впивающихся в задницу досок и проклинающего Леви, разрядили обстановку, и вскоре вместо сна тихо смеялись, вспоминая случаи времен кадетского корпуса. Когда острый серп луны заглянул в окно, высвечивая лицо лежащей у окна Микасы, Армин уже вовсю сопел, прижавшись лбом к ее плечу.

***

В начале марта, с наступлением первых теплых дней, Армин и Жан снова уехали на материк. Провожая их паром взглядом, Микаса отчего-то не ощутила ощущения гложущей тоски и ужаса от вновь обступающего со всех сторон одиночества. Было пусто и немного грустно. А еще был участок и хижина, которые нужно было привести в порядок после схода снега. Солнце начинало робко припекать, с гор искрящимися ручьями стекал талый снег, разливались шумные реки, вышедшие из берегов, в лесу снова были слышны птичьи голоса и заметны первые зеленые почки. Микаса сменила зимнее пальто на отцовскую куртку и вернулась к охоте, стараясь не заходить глубоко в лес и держаться преимущественно у воды, чтобы не наткнуться на просыпающихся медведей. Охотилась в основном на уток и рябчиков, вечера проводила за ощипыванием пойманных птиц и подготовкой рассады к посадке. У окна в сарае уже ровными рядами были расставлены длинные прямоугольные горшки с первыми робкими всходами тыкв, капусты, огурцов и несколько горшков с рассадой красной петунии, купленной на рынке. Также планировала засадить пустую часть огорода, где раньше была клубника, шалфеем, розмарином и кориандром. Один черт в готовке ей удается только мясо, а для него необходимы специи. К середине марта в лесу появились первые желтые головки мать-и-мачехи, которую Микаса часто собирала в детстве для матери. Отправившись за сбором почек березы и осины, коры дуба и бузины, заодно набрала невысокий желтый букет мать-и-мачехи и первых одуванчиков, который дома неустанно охаживала Саша, щурясь и принюхиваясь. С наступлением весны дел резко прибавилось и навязчивые мысли, оставшиеся фоном с осени и зимы, посещали реже. После работы в огороде и сарае, заготовок настоев и мазей из коры и почек, шитья игрушек для приюта Хистории и работе на рынке сил оставалось только на то, чтобы покормить себя и животных да рухнуть в кровать, чтобы проспать до утра. Однако редкие ночи проходили без кошмаров и видений, отравлявших минуты покоя. Навязчивые сны о борьбе с титанами и войне поднимали рано по утру вместе с восходящим солнцем и гнали на пробежку или тренировки в хижине. Лишь бы вытравить навязчивые мысли, от которых пухла голова. В редкие спокойные вечера, когда за окном шли первые весенние ливни, удавалось расположиться у печи с купленной на развале Армина книгой про Одиссея. Микаса старалась не задумываться, как, должно быть, странно она бы выглядела для себя прошлой, девочки-кадетки с заточенными мечами, сидящая теперь за столом с бокалом вина, кошкой на коленях и книжкой в руках. И все же добрым словом помянула Конора, посоветовавшего эту книгу: перипетии судьбы героя увлекали, мифические чудовища то и дело вынуждали сравнивать их с ёкай и юрэй ее народа, а неизвестные умные слова заставляли понять, сколько ей еще предстоит узнать. Заставляли задуматься, знал ли это Он. Самой себе казалась временами оставшейся в Итаке Пенелопой, которая только провожала близких в море, оставаясь на берегах родного Парадиза, одолеваемого женихами-йегеристами. Разве что их Одиссей пропал уже слишком давно на самых далеких и недоступных берегах, чтобы больше никогда не вернуться. Письма от Леви приходили все реже. В последнем письме он рассказал, что неизвестная хворь поразила и экспрессивного доктора, который им занимался, поэтому день его возвращения на остров уже не кажется таким далеким. Несмотря на засевшую внутри равнодушную пустоту, Микаса все же ощутила легкий укол радости. Казалось, что жизнь начала налаживаться с наступлением тепла и пробуждением природы. Под конец марта снег остался только в самых глубоких чащах леса, куда едва проникал солнечный свет. Свежая трава начала проглядывать, и холм с деревом снова укрылся сочной зеленью с яркой россыпью полевых цветов, росших так стремительно, что могильный камень был едва различим за бушующими жизнью зарослями. Йегеристы продолжали укреплять свои позиции в правительстве и к концу марта ввели новых представителей в ближний круг королевы. Хистория отлично справлялась со своей ролью, но была вынуждена постоянно балансировать, чтобы не допустить столкновения жителей острова друг с другом. В ответ на инициативу Армина с музеем всех культур йегеристы продвинули инициативу о превращении места дома Эрена в музей истории Парадиза его имени, где планировали в том числе освятить его биографию по скудным оставшимся данным. Микаса снова ощутила иррациональную радость от мысли, что от дома Йегеров осталось хрен да маленько, не говоря уже о каких-либо личных вещах Эрена и уж тем более о его изображениях. И все же, как бы ни спорилось дело в руках героини войны, временами плотину погребенных под равнодушием навязчивых мыслей прорывало. Микаса ворочалась без сна и порой задыхалась от осознания бессмысленности всего, что она делает. Вспоминала о былых днях борьбы с титанами и людьми, ощутимых актах воли и действительной важности в роли мира и населяющих его людей. Нынешние попытки помогать жителям своего острова казались глупостью. Мирная жизнь все еще отторгала ее как лишнего человека, чье сердце осталось где-то там, на войне, растоптанное на поле боя, чьи мысли вечно возвращались в прошлое, словно только тело перенеслось в текущую реальность. Она никогда не сможет свыкнуться. После очередного заседания правительства в конце марта Микаса, снова облаченная в военную форму, возвращалась из столицы, где присутствовала как героиня войны и опытная воительница, чье мнение учитывалось королевой. Очередное столкновение с оголтелыми йегеристами, ведшими себя чуть более спокойно, чем обычно, порядком вымотало. Едва нашла в себе силы заглянуть на могилу Эрена, чтобы поздравить с днем рождения, не ощутив в полной мере ожидаемой тоски. Добралась до хижины к вечеру, когда солнце уже клонилось к закату, с единственным желанием хорошенько вымыться в горячей воде и упасть замертво. Подъезжая к дому в сумерках, замерла, натянув поводья коня потуже. За столом около ее дома сидел капитан Леви, махнувший рукой. Чуть поодаль, оглядывая вскопанную под посадки землю, стояли Габи и Фалько.

When I pass through the leg high grass, I shall die Under the jasmine, I shall die In the elder tree I need not try to prepare for a new coming day Where is it that fills the deepness I feel? You will say I'm not Robin the Hood But how could I hide from top to foot That I lost something in the hills I lost something in the hills Oh, I lost something in the hills

- "I lost something in the hills" - Sibylle Baier.