Принц и нищий

      Эндрю было три года, когда отец взял его с собой на охоту. Мать относилась к этому с дрожью — Магда любила животных, и терпела их отстрел только из большой нужды: у неё было трое детей, и их нужно было чем-то кормить…       На той охоте Киан подстрелил барана. Он взвалил его на плечо и тащил к дому, шумно дыша. Эндрю, восторженно распахнув медовые глаза и ловя открытым ртом комаров и мошек, семенил следом, прижимая к груди найденного отцом песчано-оранжевого зайчонка. Тот был совсем кроха — вжимался в шерстяную жилетку Эндрю всем своим тощим тельцем и сильно дрожал. Пальчики Эндрю легко бродили по коротенькой шёрстке.       Эндрю исполнилось семь, когда его подняли над землёй и усадили на спину огромному коню, из ноздрей которого валил пар. Он помнил, как зарылся пальцами в густую гриву, а телом и головой прижался к шее коня, когда тот, взрыв копытом мёрзлую землю, тронулся с места, ведомый хозяином. Киан ободряюще махнул сыну, оставшись стоять возле дома. Хозяин коня сделал круг по загону, снял Эндрю со своего питомца и отдал отцу. Эндрю рванул к нему и спрятался за спину, боясь, что конь растопчет его. — Кай тебя не обидит, коротышка. — засмеялся хозяин коня.       Эндрю взглянул на Кая. Глаза у него были красными и светились, как пламя Преисподней. Шерсть чернела среди снегов подобно остывшему угольку. Из ноздрей клубками вырывался пар. Кай фыркнул, и Эндрю, охнув, снова спрятался за спиной папы.       Эндрю было одиннадцать, когда мальчик с соседней улицы позвал его на речку поплавать… и поцеловал в щёку. Эндрю помнил, как прикрыл глаза. Поцелуй был приятным — тёплым, мягким, робким и немного влажным. И мальчик тоже был таким — тёплым и робким… Худеньким и высоким, длинноногим и длинноруким. Симпатичное, круглое личико, россыпь веснушек, добрые серые глаза, чёрные вихры мягких волос… Да, он был хорошеньким. С ним было приятно гулять, плавать, обниматься и прятаться от всех. Приятно было подставлять ему лицо и шею для кротких, маленьких поцелуев…       Его звали Себастьян. Себ. Эндрю звал его Себа.       И через полгода Себа умер. Утонул. Вышел на лёд, а тот оказался тонким, и Себа унесло течением.       Эндрю видел, как он умирал. Как пытался пробить лёд кулаками, но в том месте, куда отнесла его река, он был толстым, и даже Эндрю, колотивший по льду камнем, не смог расколоть его вовремя… У Себа закончился воздух, лёгкие наполнились водой, и через две минуты окровавленными от ударов о лёд руками Эндрю за шкирку выволок его на берег и прижал к себе, захлёбываясь рыданиями.       Себа похоронили. Эндрю смотрел издалека. Ему не хотелось подходить сейчас. После похорон он всё-таки приблизился к могиле.       …Себа был старше его на три года.

***

      Рене узнала о Себе случайно, но Эндрю не переживал за свой секрет — он доверял сестре, был в ней уверен. Она не стала бы его выдавать… И Рене очень помогла ему, когда Себа утонул — она была костылём, на который Эндрю оперся, «сломав ногу». Рене утешала его, обнимала и обещала, что боль пройдёт, что всё наладится, объясняла, что Эндрю сделал всё, что мог.

***

      После этого Эндрю очерствел, закрылся, сделался неприступным. На его лице надолго поселились усталость и отрешенность. Он казался невыспавшимся, … и был таковым — часто ночи приносили ему кошмары, где Себа вновь и вновь уносило течением, и Эндрю не мог пробить лёд.       …А потом королевская семья представила народу наследного принца.       Эндрю видел его мельком, издалека. Остроты зрения не хватало, чтобы как следует рассмотреть тонкую фигурку, неловко махавшую ладошкой с высокого балкона замка. Эндрю не то, чтобы утруждал себя разглядыванием… Он бросил один долгий взгляд, чуть прищурился, фыркнул и отвернулся, но потом, через две или три недели ему первый раз сказали о поразительном сходстве с наследником.       Это стало отдушиной, предназначением — кривляться и притворяться другим. Это было забавно. Сначала — лишь горожанам, потом и самому Эндрю понравилось натягивать чужую личину и изображать наследного принца. Сперва это почти не окупалось — лишь давало время не думать о смерти Себа и о том, что теперь ему, Эндрю, делать. Потом он получил нечто вроде народного признания, и его кривляния стали приносить деньги. Если образ принца давался хорошо, он мог унести домой не меньше дюжины медяков — иногда даже получал серебряные монеты, если же образ не давался, Эндрю едва мог набрать десяток медных кругляшков.       Со временем, когда Эндрю нашёл золотую середину манерности, грации, флирта и улыбки, его образ принца стал идеальным, и начал приносить много денег.       Семья Эндрю потихоньку копила средства. Дома стали появляться новые наряды: не вычурные, — простые, но качественные — из хлопка и ситца; на обеденном столе стало больше еды, и теперь растягивать кусок хлеба приходилось всего на двое суток вместо прежних четырёх… Отец привёз с базара пять молодых курочек и петуха, и Эндрю с Николасом, изрядно повозившись, смогли построить им курятник: кривой, косой, но надёжный и довольно забавно выглядящий со стороны, а Рене, вымотавшись, принесла сена и сделала в тёмном закутке построенного домика три гнезда.       Зайчонку Эндрю, прозванному Ниэль, — уже сильно подросшему, наглому и ушастому, — тоже выделили конуру — Эндрю смастерил её сам и очень гордился домиком из прутиков и обтёсанных досок. Ниэль оценил подарок хозяина — с воодушевлением метил его, потираясь подбородком, и слегка погрыз один из прутиков, закрепив за собой спальное место.       Лик наследного принца приносил прибыль, и мать даже обшила широкий черный пояс Эндрю яркими нитками, чтобы он мог покрасоваться на следующем своём «явлении народу».       И через год Эндрю прозвали Наш нищий Принц.