Танец Чёрной и Белой розы

Алун не смог толком выспаться из-за тех мыслей, что терзали его разум всю ночь. Заснул он только за час до рассвета, а разбудили его ближе к девяти утра. Недовольный, он после будничных ритуалов всё же отправился к своему дяде Илю Номии, наместнику провинции, прихватив с собой Джонхвана. Пока он шёл и размышлял о тех новостях, что обрушились на его голову, Алун также задумался о своём положении в целом. Он правил землями семьи Чеджо, где понятие «клан» и «семья» часто были тождественны: клан состоял из людей одного рода, а с дальними родственниками старались поддерживать связь. Однако к довольно близким родственникам другого клана относились холоднее, чем к более далёким своего. Например, двоюродный брат по матери (из другого клана) считался более дальним родственником, чем троюродный брат по отцовской линии. Как временному главе семьи Кан, на являвшемуся вассалом короля, Алуну также принадлежали обширные владения в Кёнкае — примерно треть всей провинции. Это были родовые земли, управляемые «избранным» главой; родственники, проживающие на этих землях, играли роль местных наместников. Алуна как перфекциониста сильно раздражало то, что земли клана раскинулись как лоскутное одеяло: чтобы проехать между двумя принадлежащими ему участками, неизбежно приходилось вступать на территорию другого феодала. Это вынуждало иметь с соседями хорошие отношения (внутри родной провинции), даже если он думал о них далеко не так, как говорил. Кроме того, земли семьи Кан имели небольшие земельные наделы в провинции Каолан, что вызывало недовольство местной знати во многом из-за того, что исполняющий обязанности главы семьи Кан и его отец считали знать этой провинции неотёсанными торгашами, уподобившимися купцам. Поэтому мысль о каком-либо ассоциировании с ними даже не приходила в голову Алуну. Он больше гордился своим происхождением из Кёнкая, хотя Каны владели обширными землями и были неотъемлемой частью данной провинции. Существовала даже отдельная ветвь Каоланских Канов. Поэтому Алун и от земель в Каолане не отрекался. Они были завоеваны отцом Алуна в привычных тогда феодальных войнах. Сын воинственного отца с радостью бы от них избавился, но из-за богатого дохода с местных деревень решил повременить с этим. В целом положение земель было довольно выгодным: расположившись в восточной части провинции Кёнкай и на западной доле провинции Каолан, семья Алуна могла собирать подати с торговцев за проход от одной области в другую, так как Каны полностью оккупировали все торговые узлы между ними. Временами налог за проход достигал таких размеров (родословная Алуна была полна наглыми людьми, и он не был исключением), что было дешевле объехать земли Кан через третью провинцию. Все заранее знали, что любые просьбы, подкупы, угрозы и ультиматумы были бесполезны — они имеют дело с самыми упрямыми дворянами на всём северо-востоке страны. «Наместник» семьи в землях, что относились к провинции Каолан, молодой Кагура Кан, выступает как посредник между своим вспыльчивым родственником и местными дворянами, так как имеет больше общего со знатью этих земель (его мать, а также бабушка со стороны отца, были отсюда родом), да и в целом не любит конфликты из-за свойственного ему миролюбия. Во многом благодаря нему всё ещё не началось кровопролитие, так как в распоряжении Алуна и Нимхвана было столько же воинов, сколько в сумме у всех дворян в западной части Каолана. Правящую аристократию обеих провинций (семьи Номия и Тэн) в целом устраивала эта буйная семейка, так как она выступала буферной зоной между двумя княжескими владениями и землями их вассалов. Особенно довольны были князья, как бы это было ни странно, Каолана, так как в западной части провинции было множество независимых родов, что отождествляли себя подданными короля, а не князей, стремясь к бо́льшей обособленности от более сильных дворян (разумеется, никто из них клятву верности князьям не приносил). Стоит добавить, что провинция Хэго (в ней и находился город Мунген) не принадлежала князьям Номия — это была «королевская» провинция. Иль был в ней наместником, не являясь владетельным князем, где построил карьеру монаршего чиновника и весьма преуспел в этом. Пока Алун раздумывал над всем этим, он и Джонхван уже проходили мимо пустынной улицы, где полуразрушенных домов было больше всего. «Что-то жуткое в этом есть», — подумал Алун, посматривая на развалины, в которых то и дело бегали беспризорники, выискивая что-то ценное, иногда косившие взгляд на Алуна и в особенности на его украшенный меч в ножнах. Его, погруженного в свои мысли, неожиданно пробудил от раздумий Джонхван: — Господин! Посмотрите, впереди! — полушёпотом произнёс он. Алун посмотрел туда, куда пальцем указывал Джонхван, и увидел двух мужчин, облокотившихся на развалившуюся пополам арку. На ободранном плаще одного из них, — того, кто стоял к ним спиной, — была чёрная роза на белом фоне. Правда, белый фон заметно потемнел, приняв какой-то серовато-грязный оттенок. «Символ клана Сого!» — неожиданно осенило Алуна. Поняв, что на них обращено внимание, незнакомцы вышли из тени большой каменной арки. — Здравствуй, я ищу Алуна, того, кто является исполняющим обязанности главы своего клана, — начал говорить тот, кто до этого стоял к Алуну и Джонхвану спиной. — И, видимо, мои поиски окончены. Мое имя Джорио Согонда, и я пришёл вызвать тебя на бой. — Ого, как кратко и по делу. Мне это не очень-то нравится. Ну что же, «Сын Сого», ведь именно это означает твоя фамилия, перед тем, как я срублю твою голову, может, представишься как следует? Кем будешь, откуда? Может, я потом похвастаю отцу, что убил самого сына Канно! — самодовольно воскликнул Алун. — Господин, у Канно Сого не было сыновей… — вполголоса сказал Джонхван. — Верно, но он кому-то всё же приходился отцом, — ответил мужчина с эмблемой Сого на плаще. — Господин Канно усыновил меня, когда мне было всего пять лет, и заботился как о родном сыне. Я приходился ему двоюродным племянником. К сожалению, меня не было в тот роковой день, когда его душа покинула этот бренный мир по воле недоброжелателей, иначе бы я погиб, сражаясь бок о бок с ним, как и подобает верному сыну. Увы, этого не произошло. Поэтому я пришёл требовать мести. — Значит, десять лет ты не требовал мести, а сейчас вдруг захотелось отомстить, но с чего бы? — спросил Алун. — Между прочим, если это ты стоишь за убийством несчастного Санмина, лёгкой смертью точно не отделаешься. — За его убийством стоит племянник господина Канно, Кирио Согонда. В этом человеке нет ни чести, ни благородства. Мой честный совет: если вы одержите победу, не верьте этому человеку и не берите его в плен. Таких ядовитых змей не держат в клетке, убивают сразу. Я же все эти годы прожил в скитаниях, живя в отчаянии, зная, что Нимхвана никогда не одолеть в поединке. Да, я мог бы пойти к нему больному и потребовать поединка, ведь отказ — позор на его голову, ибо к ответу, как говорят в народе, нельзя призвать только мёртвого, но эта идея противна Творцу и честным людям. Поэтому я пришёл требовать дуэль с его сына и наследника, Алуна Кана. Я прошу поединок здесь и сейчас, так как у меня нет причины доверять вам, и есть основания полагать, что мне придётся сражаться не с вами, а с вашими вооружёнными слугами. — Творцу? Ого, он что, из этих… как их там… единобожцев? — пробурчал себе под нос Джонхван. — Я принимаю твой вызов! Нашими секундантами будут мой оруженосец и твой… — Алун тактично остановился, дав время представить второго человека, стоявшего слегка поодаль от своего спутника. — Мой слуга, Тэян Ли, — не менее тактично дополнил Джорио. — Стоит сразу сказать: меня не устраивает ничья, Джорио Согонда. Один из нас к концу боя будет побеждён, а другой станет победителем! — воскликнул Алун. Произнеся это, он в мгновение ока обнажил клинок. Джорио сделал то же самое, но медленнее и не так изящно. Они стояли в трёх шагах друг от друга, не решаясь сделать даже движение навстречу друг к другу, явно изучая стойку противника и прислушиваясь к дыханию. Джорио, не выдержав напряжения, сделал выпад, который Кан без труда, играючи, отразил, а после, сблизив дистанцию, выполнил быстрый удар, явно целясь в руки. Согонда блокировал атаку, но не заметил, что Алун постоянно с какой-то целью сближал дистанцию. Именно в тот момент, когда эта мысль пришла ему в голову, Кан, не церемонясь, просто сбил с ног соперника и, отбросив лёгким движением его клинок, приставил к горлу остриё меча. — Теперь твоя жизнь в моей власти, Джорио! Но я не собираюсь отнимать её и объясню почему: ты великодушно поступил — и не один раз, а трижды. Во-первых, ты не стал поступать подло, хотя вполне мог подкараулить меня и нанести удар исподтишка. Во-вторых, ты не стал идти к моему отцу, тяжело болеющему, и требовать у него поединка, а ведь ты мог по законам требовать у него мести за своего отца, пусть даже и приёмного. И если бы он отклонил его или долго затягивал с поединком, то пятно позора легло бы на его седую голову; если бы принял, то без труда победил бы болеющего. В-третьих, с твоих слов — ты не участвовал в планах Кирио, что говорит о тебе как о дворянине чести, которых мало осталось в нашей стране. Не моему мечу отнимать такую благородную душу, поэтому живи. Если ты снова придёшь ко мне требовать поединка, то я с радостью приму этот вызов, даже если ты меня одолеешь, ведь нет ничего позорного в том, чтобы погибнуть от клинка истинного вояки! — торжественно продекларировал Алун. Даже после боя, пусть и короткого, и такой речи его дыхание ни на секунду не сбилось, приводя в ужас оппонента своей выносливостью. Однако к Джорио вернулось самообладание. Он встал, но не поднял меча, а взял у слуги нечто вроде кинжала, и, немного помедлив, ответил: — Не принято у дворян отказываться от даров, но в моей власти распорядиться им по-своему. Ты даровал мне жизнь, поэтому не прошу убить меня. Я сам лишу себя жизни, так как жить в позоре поражения у меня нет ни сил, ни желания. Единственная просьба — будь свидетелем моей смерти и моих последних слов, — сдавленно проговорил Джорио, после чего знаком приказал слуге взять меч. Когда Ли сделал это, он встал за спиной своего господина с обнажённым клинком. У Джонхвана эта сцена вызывала недопонимание, но Алун стоял в восхищении. Джорио вытащил из-за пазухи листок, а слуга протянул ему чернила и перо, после чего он быстро написал что-то, и Тэян Ли передал написанное Алуну. Алун пока не стал читать написанного, а наблюдал за происходящим. После Согонда снял с себя плащ и верхнюю одежду, постелив перед собой, и без колебаний вспорол себе живот. Слуга, стоявший за ним, выждал немного, а затем одним махом отрубил Джорио голову, после чего медленно поклонился. Затем он обратился к Алуну: — Господа, я прошу вас покинуть меня. Мне нужно собрать последние вещи моего господина и передать их его семье. А тело, согласно вере, похоронить. Это не быстрое занятие, поэтому… — Ли не стал продолжать, молча уставившись на Алуна. — Действительно. Ну что же, нам пора удалиться. Прощай, верный слуга. Если тебе нужна помощь в деньгах и еде, мы можем помочь в этом, — участливо сказал он. — Нет, помощь не потребуется. Вскоре после того, как похороню господина, я сам отправлюсь к нему. Для меня служба была целью жизни, а раз моя служба окончена, значит, и жизнь подошла к концу, — ответил Ли. Алун и Джонхван поклонились усопшему и молча отправились к дворцу наместника, Иля Номии.