Танец Чёрной и Белой розы

Шёл 778-й год. Стояла ранняя зима, снег ещё ни разу не выпал, но многие деревья уже сбросили с себя последние листья. По нашему исчислению было 4 декабря. Небо окрасилось в тёмно-синий цвет, было облачно, поэтому на небе не было видно ни солнца, ни звёзд, ни луны. Многие, кто любовался этим пейзажем, говорили, что он был красив в своём немного тоскливом тоне. В Мунгене тихо и спокойно, как и многие годы. В этом городе мало жителей, много полуразвалившихся зданий, за улицами редко ухаживали. В этот городок волею судьбы попал человек, к которому читателю стоит присмотреться — молодой дворянин семнадцати лет от роду, высокого роста и с заплетёнными в хвост волосами смолянистого цвета. Его вечно бледное лицо освещали редкие свечи и фонари домов, что стояли у окон. Имя этому юноше — Алун Кан. Он происходил из знатной семьи провинции Кёнкай. Сейчас он гостил у своего дяди Иля Номии, а в будущем намеревался отправиться в столицу. — Если ещё одну неделю я проживу в этом городе, то сойду с ума. Серый, какой-то безжизненный, унылый, лица у людей вечно кислые. Я понимаю, у них нет причин быть радостными, но тем не менее, — проворчал Алун, облокотившись на кресле и закрыв глаза рукой. — Какой есть, господин. Слава судьбе, что мы не пробудем здесь долго, — заметил сидевший рядом на стуле Джонхван Сунге. Он был оруженосцем Алуна, а также товарищем детства, знавшим своего господина столько, сколько помнит самого себя. — Хорошо заметил, я вот… — начал было Алун, но его резко прервали. — Гонец! Срочное известие! Требует Кана! — скороговоркой пролепетал запыхавшийся слуга. — А меня не оставят в покое, да? Ладно, где твой гонец? — глубоко вздохнув, спросил Алун. — Господин, он попросил еды и воды для себя и лошади, так как он скакал почти без остановок из далёкой провинции. Мы отвели его к нашему повару, он его накормит. — Повар… это сильно сказано. Кормит всякой требухой, — проворчал Сунге. Алун улыбнулся, но ничего ответил. — Ладно, я сам к нему пойду, нужно немного размять ноги. Хотя размять — сильно сказано, — он слегка улыбнулся, снова посмотрев на Джонхвана, — ведь тут — ого-го! — целых два этажа! А этажи эти длинные!.. Иногда и не замечаешь того, что их довольно мало. — Он резко вскочил с кресла и обратился к слуге: — Ну что, мой верный Гэнто, пойдём! Будем потом на седьмом небе от благоухания запахов из кастрюль повара. — Сказав это, он взял Гэнто за плечо и подвинул его, собираясь идти. — Господин, но согласно обычаям… то есть… я хотел сказать, что не принято, чтобы дворянин сам приходил к гонцу. Простите, но должно быть наоборот! — поспешил заметить слуга. — Верные слова! В таком случае, мы, конечно, подождём, — с лучезарной улыбкой ответил Алун. Затем, выждав небольшую паузу, продолжил: — Да плевать мне. Я иду туда сейчас! За ним бодрой походкой зашагал Джонхван, а сзади, опустив голову, шёл слуга. Зайдя в, как любил выражаться Алун, «страшное подземелье, которое зовётся среди простых смертных кухней», молодой дворянин сразу приметил одиноко сидевшего за большим деревянным столом человека, рядом с которым находилась полуоткрытая сумка. Это был мужичок лет тридцати, с бородой и длинными волосами, выглядевшими неопрятно. Он был ростом ниже среднего и сильно сутулился. «Сия могучая личность, видимо, и есть гонец», — подумал было Алун, но посыльный успел среагировать быстрее. — Донесение! Вам! Прошу! — вскочив, гаркнул тот, быстро вытерев рукавом рот и собираясь достать из сумки, видимо, то самое донесение. По его виду было очевидно, что потом он выйдет из-за стола, чтобы кинуться с письмом к Алуну. — Ладно, ладно! Просто достань его и сиди себе дальше! Принятие пищи — дело святое, — начал было Алун, но резко осёкся и спросил: — Погоди-ка, а как ты понял, что я — это я? — Ну, господин, мы, гонцы, народ подготовленный! — весело ответил посланец. — Знаем всё: точный адрес, здание, место. Знаем внешность и статус получателя: рост, цвет волос, цвет глаз, осанка, происхождение, даже описание лица. Мне сказали сверх всего, что положено… простите, конечно… что вы курносый и выражение лица у вас спокойно-ехидное. — Ну, то, что курносый — ладно, но «выражение лица спокойно-ехидное» — это не слишком хорошо звучит. Не хотелось бы, чтобы меня так описывали в летописях, и — простите Небеса! — художественных книгах! Надеюсь, об этом гениальном замечании никто не узнает. Ну, точнее, ещё кто-нибудь, — зевая, сказал Алун. Пока он это говорил, гонец наконец отыскал в глубокой сумке среди бутылей с водой и сухарями запечатанное письмо. «Явно не ловкий. Пока я тут столько узнал интересного о себе, он всё ещё возится. Ужасно», — подумал Алун, распечатывая послание. Пока он читал, а гонец продолжал хлебать лапшу, пришли Джонхван и Гэнто. — Вы что, заблудились? Почему так медленно шли? Я вроде не гончая, вас не сильно обогнал. — Простите, господин. Меня попросила помочь работающая тут служанка, а Гэнто я вообще увидел у колодца на улице. Он, простите, совал голову в ведро, чтобы охладиться. — Он с укором посмотрел на слугу. — Гэнто, ты, прости меня, сумасшедший? Декабрь на улице, что ещё за «охладиться»? — не отрывая взгляда от письма, спросил Алун. — Простите, господин, плохо мне, возраст уже не тот, — прошептал Гэнто. — Сказал бы уже, что голова болит от вчерашних попоек, пьяница, негодяй, увалень! — недовольно воскликнул Сунге, отчего у Гэнто, судя по всему, ещё сильнее заболела голова, ведь Джонхван крикнул это прямо над его ухом (он был ниже Джонхвана примерно на полголовы). — Оставь его, Ангиро. Хоть ему и под сорок, но выглядит он будто за шестьдесят. Можно сказать, возраст его физиономии действительно не тот. Да чего уж, я бы тоже спился в этом паршивом городишке, если мог! — сокрушённо закончил говорить Алун, после чего жестом показал Гэнто удалиться. — На вот, почитай! Мне теперь расхлёбывать деяния моего великого папаши! Нимхван Завоеватель, тоже мне! Тьфу! — проворчал Алун. Сунге бегло прочитал письмо, после почтительно отдал обратно, сел напротив и ответил: — Истинно так, господин Алун. Пока ваш отец болен, вы исполняете обязанности главы всего клана Кан, значит и руководите всеми действиями. Убийство вашего родича, Санмина Кана, кланом Сого, разумеется, вызов. Если я не ошибаюсь, когда ваш отец был совсем молод, всего на шесть лет старше вас, он разгромил клан Сого и отнял значительные земли, ранее принадлежавших им. Но я думаю, мстят не за это. Это было слишком давно. Десять лет назад, ваш отец, кажется, убил главу клана Сого, Канно Сого, и не на войне, а в перепалке на улицах столицы. Поэтому, кстати, он больше в ней не бывает. У нас в Чёджо не принято мстить за то, что случилось на поле брани, но вот за такие поступки личное возмездие чаще всего взыскается. — Так значит, они убили несчастного Санмина ради того, чтобы отомстить? — спросил Алун. — Не думаю. Точнее, на нём они не остановятся. Наверное, Санмин — первый Кан, до кого доросли руки либо это жестокая провокация. Самое опасное, что незадолго до убийства Канно клан Сого перешёл на службу к королю, поэтому его убийство стало причиной того, что Каны у королевской семьи в немилости. Поэтому, в случае крупной войны, я думаю, что король встанет на сторону своего вассала, так как будет на кону авторитет монарха и его слуг. Простите, я не счетовод, но даже я знаю, что у Канов не так много сил, чтобы воевать с королём. Пять тысяч воинов во владениях в Кёнкае, меньше семисот на западе провинции Каолан. Против тридцати тысяч пехотинцев и трёх тысяч всадников короля — разве это войско? — Ты любишь точность. Почему же ты не посчитал ещё и воинов клана Сого? — заметил Алун. — Потому что нет у них никаких воинов. Единственная сила Сого — вассальная связь с королём, у них даже главы нет. Канно был бездетен, поэтому на эту роль претендует его родной племянник, а также двоюродный брат. — Всё это неважно. Не пойдёт король на войну со мной из-за каких-то там Сого. Мы были с ним дружны ещё детьми, и он не будет воевать против меня, — уверено сказал Алун. — Господин, его предки ради власти убивали даже братьев. Почему же вы думаете, что он не способен на предательство друга из далёкого детства? — мрачно произнёс Сунге. — Потому что он — не его предки. Знаешь, я не буду с тобой спорить, но и соглашаться тоже не собираюсь. Я поеду за советом к отцу, ты доволен? — сказал Алун. — Более чем, господин. Это мудро, ведь ваш отец — великий стратег и опытный дипломат, а болезнь ещё не помрачила его разум, — ответил Джонхван. Гонец, слушавший всё это, пребывал в восторженном шоке, будто наблюдая театральное представление. — Чего уши греешь? Ну-ка, марш в постельку! Поел, пора и баиньки. Отправишься к отцу с донесением утром. Пусть ждёт нашего приезда. Поездка в столицу отменяется! — торжественно произнёс Алун и отправился в свою комнату. Немного помедлив, ушёл и Джонхван, отправившись в комнату, находившуюся рядом с той, что принадлежала Алуну, оставив гонца в тишине и одиночестве.