Желтизна

Интерлюдия. От лица Аманды Брукфилд. Жизнь Аманды Брукфилд нельзя было назвать несчастной, но и счастливой она не была. Единственная внебрачная дочь уже достаточно пожилой женщины, ей пришлось туго. Мама не была ни жестокой, ни строгой, но правда в том, что она никогда не была к ней близка: пропадала на работе, пытаясь прокормить маленькую семью из двух человек, и ощущалась бесконечно уставшим и безразличным человеком. Аманда выросла тихой и замкнутой девушкой, не имеющей особых амбиций. Увлекалась писательством, получила среднее образование, начала всерьёз задумываться о браке... Тогда она и встретила Гейла. Гейл стал её соседом, когда она впервые сняла собственное жильё. Он был достаточно вежлив, сдержан и приятен на вид, чтобы она им заинтересовалась — в той же степени, что и он ей. У восемнадцатилетней Аманды не было ни близких друзей, ни участливой матери, с которой она могла бы обсудить своё будущее — она всё делала сама. Спустя год они встречались, спустя два — поженились, начав искать для себя дом. Гейл не был любовью всей её жизни. Очевидно, Аманда любила его, но чувства эти были сдержанные и по большей проинструктированы рациональностью и её собственным выбором: они достаточно комфортно сосуществовали вместе, совпадали во взглядах и редко ссорились (хотя последнее, бывало, Аманда списывала на полное отсутствие между ними страсти). Первые несколько лет они провели спокойно: работали, копили, обустраивали дом и совместный быт... Именно тогда слово «ребёнок» стало всё чаще мелькать в разговорах. Аманда очень хотела детей, нет, она мечтала о них. Будучи единственной дочерью своей матери, всё детство думая о братьях и сёстрах, с завистью наблюдая за чужими семьями... Аманда страстно желала заполнить своё одиночество детьми. У неё была масса нерастраченной любви, которую она была готова дарить первому, кто ответил бы ей взаимностью — и маленькие невинные существа казались ей идеальными. Год, второй... С каждой новой неудачей Аманда погружалась в странную апатию. Понадобилось время, чтобы врачи выдали диагноз о бесплодии. Гейл был расстроен, безумно расстроен: смыслом своей жизни он видел создание крепкой семьи, которая без детей выглядела пустой и неполноценной. О приютских сиротках он даже не помышлял. Полгода он потратил на то, чтобы преодолеть тлеющую привязанность к Аманде и понять, что их союз был бесполезным и неплодотворным. Духа указать на дверь ему не хватило — Гейл был отчасти благороден и не стал выгонять женщину, с которой прожил пять лет — но атмосфера в доме принялась накаляться вплоть до мрачного молчания за ужином и коротких разговоров исключительно по делу. Однажды Аманда просто собрала вещи и ушла, оставив заявление о разводе на столе. Ей было двадцать пять. Она была несчастна, разведена, не имела ни друзей, ни любовника. На почве одиночества Аманда завела собачку. Малюсенькая чихуахуа была очень милой: светленькая, длинношёрстная и с глупенькими глазками-пуговками. Она была словно ребёнок, которого Аманда так хотела, и потому обрушила на неё всю любовь. Именно Царица и поспособствовала тому, что Аманда встретила его. Лайелла.

***

— Как вас зовут? — Аманда. Лайелл был замечательным мужчиной. В первую же встречу Аманда расстаяла от его взгляда: мягкого, сдержанного, немножко застенчивого — он щемил сердце и вызывал неконтролируемую улыбку. Каждый вечер она неизменно выходила на прогулку с Царицей в то же время, лишь бы увидеть Лайелла, и неизменно его встречала. Они болтали, улыбались и брались за руки. Аманда чувствовала себя так, словно нагоняла все одинокие подростковые годы, когда с завистью смотрела на целующихся сверстников и из страха отвергала все намёки о симпатии. С Лайеллом всё ощущалось легко, ненапряжно и приятно, и притяжение захватило её так, как не захватывало за все пять лет брака с Гейлом. Лайелл был разведён и старше на десяток лет. Само по себе это не было минусом, вовсе нет, просто вдобавок к предыдущему браку у него был уже вполне себе взрослый сын. Поначалу Аманда испугалась. Она была наслышана об историях, где женщины совсем не ладили со сводными детьми, и боялась, что в её ситуации всё окажется также: ребёнок её не примет, обозлится, будет изводить... Подсознательно она стыдилась того, как лезла в чужую устоявшуюся семью в порыве одиночества. Ей так хотелось любви, хотелось мягких поцелуев в щёку и милых улыбок, хотелось готовить кому-то вкусный завтрак и провожать на работу, хотелось родства, что она рушила покой Люпинов — Аманда чувствовала себя вторженкой. Мальчика звали Ремус. Странное имя. Он был похож на отца. Его взгляд был мягок по природе, но насторожен, когда он смотрел на неё; Аманда спешно нацепила на лицо жизнерадостную улыбку и попыталась вести себя беззаботно, также, как обычно, несмотря на потерянность, которую тогда испытывала. — Он хороший мальчик, — убеждал её Лайелл, гладя по волосам, — вот увидишь. У них были одинаковые волосы, одинаковые формы лица, одинаковые носы... Лишь глаза у маленького Ремуса были светло-голубыми, не такими, как у отца — единственное, что он, похоже, взял от матери. Эти глаза были живым напоминанием того, что её драгоценный Лайелл когда-то любил другую женщину. Женщину, что подарила ему сына. — Мне жаль, что я не рассказала сразу, — говорит Аманда, теребя кожу вокруг ногтей. Большая рука Лайелла на её талии не уходит. Он не встаёт, не выглядит разочарованно, не ищет подходящих слов, чтобы мягко расстаться... Он лишь моргает и мягкой хваткой пододвигает её ближе, приобнимая. — Аманда, — начинает он тихо, вкрадчиво, — я начал с тобой отношения не ради детей. То есть, конечно, я был бы не против иметь с тобой детей однажды, в будущем... Но раз это невозможно, то я не сильно расстроен. У меня уже есть сын. Его слова один за другим восстанавливали в Аманде веру в лучшее. Она прерывисто всхлипнула и обняла его уже сама. — Я полюблю его, — обещает она. — У нас не будет общих детей, но я полюблю его, как родного. Лайелл поцеловал её — всё стало хорошо и понятно.

***

Года шли, и, в конце концов, Лайелл доверил ей свою самую большую тайну. Поначалу Аманда оскорбилась. Несколько лет встречаться с человеком, чтобы в один момент осознать, что он не тот, за кого себя выдаёт — очевидно, это пошатнуло её доверие, и от Лайелла в тот день она уходила потерянная, настороженная. Но, конечно, родившаяся за годы отношений любовь не позволила ей просто уйти, бросить хлёсткое «обманщик!» и хлопнуть дверью. Итак, Аманда училась узнавать Лайелла по-новому. Когда ужас схлынул, нагрянул восторг: магия поражала воображение. Лайелл превратил её из чего-то сказочного в осязаемое, во что-то, что творилось прямо перед её глазами, и Аманда была готова всю жизнь благодарить его за это. Было обидно не быть затронутой. — Почему ты не женишься на волшебнице, как ты? — спросила она однажды Лайелла. Он в ответ неопределённо пожал плечами. — Обычные люди интереснее. Аманда не могла понять, чем обычные люди, как она, могли быть интереснее волшебников, но принимала его точку зрения так же, как он всегда принимал её. В какой-то момент быть просто свидетельницей чуда стало недостаточно. Ей хотелось прикоснуться, хотелось каким-то образом стать частью. И если она не могла колдовать, не могла быть наравне, то ей хотелось хотя бы сопровождать Лайелла там, где он был без неё. В какой-то степени она была прилипчивой, со стыдом осознавала Аманда.

Но она добилась своего. Первого июля 1975-ого года Аманда Ширен Брукфилд была в предвкушении.

***

— Если тебя спросят, дорогая, то ты училась на дому и являешься очень слабой волшебницей. Аманда уверенно кивнула, сжимая локоть Лайелла. Министерство, на первый взгляд, выглядело вполне прилично. Высокие потолки, величественные статуи, чёрные плиты... Аманда с тщательно скрываемым любопытством оглядывалась по сторонам, пытаясь скрыть факт того, что впервые здесь находилась. Лайелл всё время держал её за руку. — Люпин! — подошёл к ним полноватый улыбчивый мужчина. — Как жизнь, приятель? — Всё замечательно, Биллиус, — без улыбки кивнул Лайелл, пожимая ему руку. Он продолжил как раз в тот момент, когда взгляд мужчины любопытно прошёлся по ней: — Позволь представить — это моя жена, Аманда. Аманда, это Биллиус Роудс, мой коллега. Она улыбается приветливо, протягивая руку, которую тут же галантно пожимают. — Я не видел вас раньше, мадам, — добродушно замечает он. — Я вас тоже, — ляпает в ответ Аманда, на что слышится смех. Она тут же пытается исправиться: — Ох, ну, я не училась в Хогвартсе, поэтому всё нормально, если вы меня не помните. Ложь заходит легко, мешаясь с правдой, и вот уже Аманда Брукфилд, жена благочестивого и ответственного мистера Люпина, обменивается репликами с его коллегами и с каждой минутой улыбается всё раскрепощённее, радостнее. Впрочем, она успевает заметить различия между встреченными ей магами. Биллиус был... Обычным. Его одежда пусть и была немножко странного для неё кроя и фасона, но всё ещё вписывалась в рамки привычной моды; он был открыт и разговаривал с ней легко, пусть болтовня и не продлилась долго. На первый взгляд Аманда не заметила между ними никаких различий, и это неожиданное открытие вдохновило её настолько, что снизило в крови градус страха процентов на тридцать. Многие хорошие коллеги Лайелла были именно такими: спокойными, приветливыми, пусть и выражались странно и говорили о тех вещах, о которых Аманда не имела ни малейшего представления. Но были и другие. Одежды их выделялись богатством, взгляд — сдержанным высокомерием. Аманда как-то интуитивно понимала, что они отличаются: поведением, статусом, манерами... Прошёл час, когда Аманда начала чувствовать, что обилие людей и эмоций неприятным слоем ложится на её кожу. — Может, ты проводишь меня в дамскую комнату? — предложила она застенчиво, желая умыться. — Разумеется, дорогая. Прохладная вода благоприятно действовала на неё. Коралловая помада ровным слоем украсила губы — Аманда на пробу улыбнулась, обнажая ровные зубы. Пригладив выбившуюся кудрявую прядку, она удовлетворилась своим внешним видом и сочла, что ей можно выходить. Но Лайелл уже был не один. Он разговаривал с мужчиной. Намётанный глаз Аманды тут же распознал в нём человека высокомерного, желчного: в тонких морщинах на лице залегло многолетнее недовольство, а губы кривились в неудовлетворенности всем миром. — ... и, уверяю, вас это никак не касается, — голос Лайелла непривычно обжигал холодом. Аманда осторожно вгляделась в его профиль: нахмуренные брови придавали ему выражение строгости, серьёзности, а губы были упрямо поджаты. — Занимайтесь своими делами, мистер Трэверс. Эти слова, казалось, безмерно разозлили мужчину. Он резко втянул воздух, а рука дёрнулась вниз — будь Аманда волшебницей, она бы знала, что большинство волшебников держат палочки на внешней части бедра, там, куда потянулся Трэверс. Но Аманда не была. — Лайелл? — позвала она несмело, не зная, можно ли ей прерывать такой момент. — Дорогая, — улыбнулся ей он, приобняв за талию. Угрюмое настроение сошло с лица, вернув ему мягкость. Она взяла его за локоть, бросив взгляд на стоящего мужчину, чьи глаза мрачно прожигали Лайелла. — Не представишь нас? — попросила она из чистой вежливости, тем самым обратив внимание незнакомца. Он смотрел так, словно она уже смертельно его обидела: со смесью ненависти, презрения. Она подавила желание поежиться. Маги не все будут с тобой дружелюбны, Аманда. — Элвин Трэверс, мой коллега из Отдела Магического Правопорядка, — вежливость Лайелла была абсолютно точно натянутой. — Аманда, моя жена. — Приятно познакомиться, — неуверенно протянула Аманда, попытавшись, тем не менее, изобразить улыбку достаточно приветливую, чтобы снизить градус напряжения. Была у Аманды одна привычка: она гналась за чужим одобрением. Ей было важно производить хорошее впечатление, пусть собеседник этого и не заслуживал; Аманде нравились улыбки, нравилась вежливость и знание того, что вот она, воспитанная и приятная женщина. Но Элвин Трэверс, противный, высокомерный мужчина, ни капельки не задобрился от её улыбки. Наоборот: глаза его потемнели, а лицо одеревенело. — Жена? — недоверчивым, осуждающим тоном. — Уже и жениться успел, Люпин? Аманда вздрогнула. — Может, она ещё и детей тебе родит? Ещё одних полукровок? — Если и да, то что с того, Трэверс? — опасно-ровным тоном спросил Лайелл. Его рука сильнее сжала Аманду, вероятно, в неосознанном защитном жесте. Трэверс проводил это движение жутким взглядом. — Это запрещено законом? — Закон? — выплюнул он. — Вопрос не в законе, Люпин. Пока на кресле министра восседают тупоголовые грязнокровки, закон не будет запрещать таким глупцам, как ты, портить свою кровь! Повышающийся тон наслал мурашки по её шее. Трэверс приблизился, полностью её игнорируя. — Мы с тобой оба чистокровные, — сказал он доверительно, но тихий тон бы никого не обманул: голос вибрировал от презрения. — Я помню тебя ещё с Хогвартса, Лайелл. Пусть твоя семья и никогда не отличалась знатностью, но мы с тобой оба чистокровные, чистые! А ты... Он силился подобрать слова. — Женишься сначала на одной грязнокровке, — выплёвывает с искренним отвращением, — даёшь жизнь полукровкам, затем женишься на другой! Ты предаёшь нас, Люпин! — Я никому не клялся, чтобы предавать, — прохладно отозвался Лайелл. Аманда, вопреки ситуации, испытала за него гордость. Её муж был сильным, спокойным и сдержанным. — И ты что-то говоришь о моих детях, Трэверс? — тон его неуловимо наполнился чем-то едким, насмешливым, что Аманда редко слышала от Лайелла. — Не твой ли младшенький, Уильям, страдает искажением ядра и испытывает трудности в колдовстве? Не твоя ли дочь, бедная девочка, родилась настолько слабой, что ты потратил тысячи галлеонов на её лечение? Не твоя ли семья уже два поколения страдает от вырождения? Казалось, эта тема пробудила в Трэверсе что-то новое. — Не смей упоминать моих детей! — взревел, молниеносно наставляя на Лайелла палочку. — Они, в отличие от твоих отродий, чистокровные! Лайелл не стал терпеть, вытащив палочку в ответ. Аманда с ужасом наблюдала за ситуацией, боясь их прервать. Стыд и вина поглотили её без остатка: может, она и не совсем поспевала за темой разговора и высказанными претензиями, но то, что Трэверс это начал из-за её присутствия, ей было понятно. Она с горечью поняла: ей наврали. Таких, как Аманда, в магическом мире ненавидели. — Тогда не смей называть моего ребёнка отродьем, — ледяным тоном проронил в ответ Лайелл. — И вместо того, чтобы так бегать вокруг этой вашей пресловутой чистокровности, обратил бы внимание на свою вырождающуюся семейку — как бы они все не передохли, не выдержав своей исключительности. На этой ноте, до последнего не опуская палочку, он отошёл, потянув Аманду за собой. Она со страхом проводила Трэверса взглядом. — Что это у тебя? — внезапно сказал он. Проследив направление его глаз, Аманда уставилась на небольшой крестик, лежащий на её шее. Это было единственное наследие её матери, погибшей два года назад. Аманде был дорог этот крест: даже не потому, что она была сильно верующей, а потому, что он принадлежал её маме. Его серебрянный цвет гармонировал с тёмно-зелёным платьем, что они выбрали вместе с Ремусом, её милым сыном, и потому вопрос, надевать его или нет, ни разу не возник в её голове. — Крестик, — запнулась она, не понимая, чем вызван его интерес. — Крестик? — повторил Трэверс. Его взгляд, перемещающийся между Лайеллом и Амандой, наполнился пониманием. А затем — новым уровнем ненависти. — Покажи свою палочку, — чуть ли не прошипел он. Аманда напуганно перевела взгляд с него на Лайелла, беспомощно поднимая брови. — Покажи мне грёбаную палочку! — Она тебе ничем не обязана, — хмуро обронил Лайелл, вытянув руку перед Амандой. — У неё её нет, так? — недоверчиво спросил, тяжело дыша от наплыва эмоций. Черты породистого лица исказились яростью: — Проповедует мерзкую маггловскую религию, что веками убивала волшебников, не имеет палочки, не училась в Хогвартсе... Ты привёл сюда грёбаную магглу! Магглу! В Министерство! — Заткнись, Трэверс, — Лайелл шикнул, настороженно оглядевшись по сторонам. Проверял, видимо, не услышали ли их, с горьким чувством поняла Аманда. — И не неси чушь. Может, он не хотел позориться такой обычной женой. Аманду с каждой минутой настигала новая эмоция: поначалу это был страх, затем последовала вина за проблемы, доставленные Лайеллу, следом и злость на настойчивость незнакомого ей даже мага... Добил щемящий стыд — хотелось провалиться под землю и не пятнать образ Лайелла. Чистокровный, да, так сказал этот Трэверс? Лайелл бы вполне вписался в их общество, не будь с ним её. Она тревожно закусила губу, слизывая едва нанесённую помаду, и потянула его за рукав: — Пожалуйста, нам надо идти... — Ты в край обнаглел, Люпин? — перебили её грубо. — За такое приличные маги вызывают на дуэль. — Ты-то? Дуэль? — с ощутимой насмешкой отозвался Лайелл. — Может, ты и будешь чуть посильнее своих больных детишек, но признаки вырождения на лицо. Уверен, даже Левиосу без обморока сколдовать не сможешь, не то, что боевые заклинания. Яд лился с его уст, из которых Аманда прежде слышала во многом лишь сладость да ласку. Она с тревогой наблюдала за жёсткостью его лица, за напряжённой рукой, за каменной фигурой... Страх кружился в животе. — Пожалуйста, Лайелл, умоляю, — она сжала его руку. Не провоцируй, не нарывайся, ну же... Но было слишком поздно. Слова были сказаны, эмоции — вызваны, и вскоре вскинулись палочки: Трэверс с лицом, искажённым праведной яростью, и Лайелл с глубоким, взявшимся из далёкого прошлого презрением. Было очевидно, что их связывал не один конфликт, но Аманда не знала, доходило ли дело когда-нибудь до... Такого. — Ты серьёзно хочешь устроить драку тут? — спросила она шёпотом. — Это будет не драка, а дуэль, — ответил ей муж почти спокойно. — Какая разница? — Разница в том, грязнокровка, — начал Трэверс, крепко стискивая палочку, — что драка для маггловских животных, а дуэль — для магов! В Министерстве небезопасно, говорил ей Лайелл. В любом месте, где есть маги, небезопасно. Мы ежедневно и не снимая носим на себе орудие убийства — представляешь, какой это риск? Как если бы магглы везде ходили с винтовками... Хотя в Соёдинённых Штатах, я слышал, всё так и есть. Магический мир был хуже Соединённых Штатов. Здесь любой старик мог вытащить гладкую отполированную указку, наставить её на недоброжелателя и сказать отчётливое «Диффиндо!». Лайелл, похоже, передумал именно в тот момент. Аманда знала его — он, пусть и заносчивый моментами, не любил насилие. С настороженным лицом он отмахнулся от первого заклятия, от второго, и тогда всё стало совсем жутким и непонятным. — Ты говорил, что она волшебница? — крикнул Трэверс, и с ужасом Аманда проследила, как палочка смещается к ней. Она вскрикнула пугливо, когда светло-зелёные искры вспыхнули в шаге от неё. — Ну так, защищайся! Ты же одна из нас! Защищайся, твою мать! Аманда чувствовала, что этот вечер превратился в бесконечный кошмар, которому нет выхода. Вспышки заклятий, родное-чужое лицо мужа, холод плит, к которым она прижималась спиной... Она ощутила, как тёплые руки сжались вокруг неё и почти расслабилась. Это был Лайелл. Было тихо, словно всё прекратилось, и молчание благоприятно влияло на неё. — Редукто! А потом стало больно. Конец интерюдии.

***

Глава 21. И завтра умрет еще больше ваших детей. Моим первым порывом было засмеяться. И я засмеялся: коротко и непонятно, тут же заткнувшись. Глаза бегали по тексту и картинке, часто моргая, а сердце забилось чаще. Сглотнул. Будь у меня телефон, или умей я колдовать Патронуса, я бы тут же связался с отцом. Проигнорировал бы непонятную и определённо ложную газету, убедился бы, что всё в порядке... Выдохнул с облегчением и продолжил готовить еду. Миска с тестом для блинчиков осталась на кухонной стойке. Мне нужно было убедиться. Поэтому, спешно натянув приличную одежду и отыскав завалявшиеся кнаты, я выбежал из дома и остановился у ближайшей дороги. Взмахнул палочкой с чёткой мыслью: «Ночной рыцарь». — Куда тебе, мальчик? — огромный автобус появился спустя пару минут ожидания — за это время я успел накрутить себя ещё больше. Водительницей была относительно молодая женщина с неопрятным видом, что поправляла очки и рассеянно гладила волосы. — Центр Лондона, — выдохнул, чудом заставив себя оставаться спокойным. Автобус ехал со скоростью семьсот километров в час. Неудивительно, что вышел я так же быстро, как и зашёл, сбивчиво оплатив проезд и поблагодарив за оперативность. Лондонский гомон оглушил меня. Не обращая внимания ни на что и ни на кого, я быстрым шагом направился к телефонной будке; деревянными руками набрал номер, что был крепко вбит мне в голову Лайеллом, вздрогнул, едва пространство сдвинулось. В Министерстве было... Почти обычно. Переждав короткую проверку палочки скучающим дежурным, что даже не спросил о мотиве моего прибытия, я оказался внутри. Мой взгляд пробегался по спокойной толпе, и лишь зная, что искать, я начал замечать: обилие газет, обеспокоенные лица, растерянность на лице снующих туда-сюда работников... Большинство шло с постными лицами, но были и те, кто волновался. Но моих эмоциональных сил было недостаточно, чтобы разглядывать каждого прохожего и анализировать их лица. Я не знал, куда идти, потому выбрал самый очевидный вариант: Отдел регулирования магических популяций и контроля над ними. Меня провожали хмурыми взглядами, но не трогали — видимо, считали не своим делом. Я тяжело сглотнул, выходя из своеобразно устроенного лифта, и застыл, уставившись накопошащихся людей; суета на этом этаже была явно выше, чем на всех остальных. Разговоров почти не было слышно: многие сидели с задумчивыми, хмурыми или откровенно мрачными лицами. Должно быть, именно из-за царившего здесь настроения моё присутствие и приняли в штыки: — Что ты тут делаешь, малец? — в грубоватой манере спросил меня мужчина. Облизнул сухие губы. — Я... Ищу своего отца. Он был вчера на приёме, — голос звучал хрипло. Не сдержавшись, бросил невидящий взгляд на газету, лежащую за его спиной, на столе. Поначалу он оставался неприветлив; открыл рот, чуть вскинул голову, готовясь выдать лекцию нарушителю и незваному гостю... Затем закрыл, так и не издав ни звука. Его глаза поспешно пробежались по моему лицу, впитывая его черты, и сам он исполнился узнаванием. — Как, — начал он, а затем прокашлялся. — Как зовут твоего отца? — Он работает здесь, — ответил я ровно. — Лайелл Люпин. Тихий выдох сорвался с его губ.

***

— ... понимаешь, это был несчастный случай. Такое бывает, далеко не так редко, как нам кажется! Всё-таки я считаю, что наши палочки — самое страшное оружие, способное не только покалечить, но и убить! Как хорошо, что их не доверяют несовершеннолетним за пределами школы. Иначе убийств было бы намного больше, ха-ха, не так ли? Носок туфель с секундной периодичностью постукивал по чёрной плитке. Сейчас, сидя на месте и глядя в никуда, я мог по-настоящему разглядеть убранство Министерства. Это было очень красивое, совсем немножко готичное здание: лидировали тёмные оттенки, но смотрелось это органично и совсем не вычурно. Летали разноцветные бумажные самолётики, вспыхивали зелёным пламенем камины, слышались звонкие заклятия на латыни... Всё то, чем было полно Министерство магии. Жаль, что я не мог оценить этого в полной мере. — ... палочка — страшная вещь в руках недобросовестного волшебника! Голос полноватого нервного мужчины, мистера Роудса, молотом проходился по остаткам моего терпения. Он ощутимо волновался, теряясь о моё равнодушное лицо, и всеми силами пытался заполнить гнетущую его тишину вот уже на протяжении нескольких минут. Я ни разу не открыл рот. — ... поэтому Министерство так настаивает на проверке палочек каждого входящего. Постоянная бдительность! Мои нервы медленно умирали. — Но это им не помогло, так? — спросил мёртвым тоном, отчего непрекращающийся трёп превратился. Перевёл на него взгляд. — Моему отцу и его жене. Мистер Роудс не отвечал, неловко поджав губы. Ненадолго наступила тишина. — Где их трупы? — спросил. С моего прибытия прошла уже четверть часа. Мужчина, встретивший меня, разом сдулся и сдал меня на руки свободному ассистенту, пробормотав извинения. Последний теперь и пытался как-то меня отвлечь, что я ценил в глубине души, но был слишком рассеян и зол, чтобы испытывать хоть что-то положительное. Моё сердце с тягучей размеренностью билось в груди. — Я... Я не думаю, что это зрелище подходящее для тебя, — пробормотал Роудс растерянно. Для ребёнка, хотел сказать он. Или оно ужасное даже для взрослых? Я сглотнул. — Тогда обьясни мне, что случилось. В подробностях. Мистер Роудс обречённо выдохнул. — И я сам пришёл лишь под конец, когда паника распостранилась на всё Министерство. Всё, что я застал — это наступивший хаос и... Трупы, лежащие посреди коридора. Это была ужасная картина. Кровавая, — он поднял на меня осторожный взгляд, проверяя реакцию. Её не было. — Виновника тут же увели, как только осознали, что произошло. — Каков был мотив? — помолчав, выдавил я. Роудс неуверенно нахмурился. — Никто доподлинно не знает, допросы ещё ведутся. Но... Самая популярная версия — та, что спу... Эм, жена твоего отца, — поправился он, — чем-то разозлила нападавшего. Насколько я понял, целью была она, а твой отец... Просто попал под горячий огонь. Эти слова забили последнюю крышку моего гроба. — Эй, ну ты чего? — всполошился Роудс, а я мгновенно вытер выступившую слезинку рукавом одежды и раздосадованно покачал головой: — Ничего, не мельтеши, — я резко выдохнул. — Кто... Кто это был? Скажи мне. Он медлил лишь долгую, бесконечную секунду, прежде чем сказать: — Элвин Трэверс. Трэверс. — Ты сын Лайелла, так? — это был кто-то новый. Коренастого, надёжного вида мужчина, одетый в строгий костюм с накинутой сверху укороченной мантией. Он представился мистером Роули и располагал к себе спокойными голубыми глазами, что глядели серьёзно, без лишних эмоций. — Так и есть, — отозвался. С пару секунд просканировав меня взглядом, он неожиданно сломался: — Слушай, парень, мне жаль, — поджал губы, выглядя искренне соболезнующим. — То, что произошло — полная катастрофа, и мне правда жаль, что жертвами стали твои родители. Лайелл был хорошим человеком и главой Отдела. Он замолчал, позволив мне переварить. — Могу я увидеть их тела? — повторил вопрос. — Ты уверен, что хочешь это видеть? — спросил он серьёзно. — Зрелище не для слабонервных. Уверен. Меня отвели в небольшое помещения, служащее временным моргом. Должно быть, Министерство достаточно редко сталкивалось с убийством в своих стенах, чтобы иметь подходящие места для хранения — по крайней мере, я надеялся на это. По дороге прошли мимо коридора, ограждённого полупрозрачным магическим барьером; я отстранённо задумался, а не там ли убили моих родителей. В импровизированном морге был наведён искуственный холод. Он был пустым, разве что в центре стоял сероватого цвета широкий стол, а на нём — что-то, накрытое простынёй. Я остановился. — ... заклинание, использованное преступником, было режущим. В теории, если приложить достаточно сил, оно могло бы проломить и камень. Человеческое тело — подавно. Холод пробежал по моей голой шее. — ... смерть мистера Люпина была стопроцентной, поскольку заклинание прошло через его лёгкие и задело сердце. Миссис Люпин... Теоритически, её можно было спасти, но она слишком много двигалась и потеряла больше крови, чем было можно. Помощь подоспела слишком поздно. Из-под белой простыни слева выглядывал длинный каштановый волос. По контуру женской фигуры я понял, что это, должно быть, была Аманда. Соответственно, справа, выше и шире в плечах — Лайелл. Целитель смехотворно сухим тоном объяснял причины смерти. С одной стороны я был рад отсутствию очередной порции сочувствия и жалости, а с другой — злился за сдержанность. Зачем ты мне это рассказываешь? Ты опоздал, кретин! Если бы ты был на месте вовремя, то выжила бы хотя бы Аманда! Но я был не прав. Целитель не мог сделать больше того, что уже сделал. — Какое это было заклинание? — Свидетели слышали, что Редукто. Первым делом, пообещал себе, я выучу его. Затем, подойдя к столу, несколько долгих секунд смотрел на белое покрывало. Вздыхал холодный воздух, пахнущий чем-то непонятым — вероятно, заклинанием, призванным убрать вонь трупа на корню. Или для сохранения трупов в первозданном виде тоже было заклинание? Сначала я посмотрел на Аманду. Её глаза были закрыты. Лицо, абсолютно белое, выглядело... Мёртвым. Ах. Я ожидал чего-то другого? Не двигался и не производил ни звука, просто замерев на время. Впитывал в себя её черты. До этого момента меня поглощало скорбное равнодушие, призванное обезопасить себя от потрясений, теперь же... Мне понадобились все моральные силы, чтобы сжать будто бы чужую руку и открыть для себя лицо Лайелла. Лайелла Грегори Люпина. Моего отца. Ужас новой реальности нахлынул на меня в тот момент, стоило лишь столкнуться с его мёртвым тёмным взглядом. У Аманды они были закрыты, что уберегло меня от потрясения, но Лайелл... Безжизненно глядел в потолок, не щадя, выглядя так, словно вот-вот моргнёт, скажет что-нибудь, посмеётся, будто это был большой жестокий розыгрыш... Он напомнил мне Снейпа. Желудок взбунтовался, посылая волну тошноты. Я сглотнул, отчаянно игнорируя желчный привкус; труп Снейпа меня не пугал так, как этот. Первой мыслью тогда, декабрьским утром, была вина и стыд, второй — вопрос, как бы его понадёжнее спрятать. Сегодня я испытал горькое непонимание и целую гамму непонятных эмоций, с которыми я не знал, что делать. — Министерство поможет устроить похороны, — голос Роули доносился, как сквозь вату. — И глубоко извиняется за произошедшее. Мы можем лишь пообещать, что справедливость восторжествует, и мы... Будем помнить Лайелла. — И Аманду, — пробормотал. — Что? — Умер не только мой отец, — повернулся к нему лицом, звуча относительно спокойно. Лица моих родителей заново спрятались за белой тканью. — Но и моя мать. Почтите их память, их обоих. Роули поспешно кивнул.

***

Я вернулся, обсудив вопрос захоронения с Роули, который, как отвественный взрослый, он пообещал взять на себя. В любой другой ситуации я бы взял ситуацию под свой контроль, но на сей раз у меня не было сил. Я просто пришёл, сел на диван перед камином и уставился куда-то в пустоту. Что мне делать? Нет, правда, что мне делать без своего отца? Меня вновь начали душить эмоции. Почему-то я никогда не задумывался, что мой отец мог умереть. Он казался устоявшейся константой моей жизни, неизменным спутником, бессмертной семьёй. Я понимаю, что мало кто задумывается о смерти своей семьи больше пары раз, но... В этот раз всё иначе. Я действительно не думал, что Лайелл мог вот так умереть. Покинуть так, как сделала Хоуп. Меня настигло отчаянное желание найти её. Я хотел упасть в объятия родной матери и ни о чём не думать; хотел, чтобы теплые материнские руки утешили меня, как умеют только они, мамы, и просто услышать, что я не одинок. Но я был одинок. У Лайелла не было семьи, кроме давно погибших родителей и сестры, а у Аманды — лишь надгробие мёртвой матери. У меня не было дядь, тёть или любых других родственников, способных разделить мою боль. Я был совершенно один, разбитый и одинокий, как бы ужасно сопливо это не звучало. Теперь, в тишине дома, мои щёки быстро стали влажными. Я стёр бегущие слёзы тыльной стороной ладони. — Я совсем забыл о тебе, — пробормотал хрипло, заметив светлую шерстку Царицы. Она подошла и плюхнулась рядом, принявшись чесать за ушком. Я аккуратно перетащил её двухкилограммовое тельце себе на колени, а затем и вовсе — прижал к груди. Царица ощущалась совсем маленькой и трогательной; издала странный собачий звук, но не была агрессивна. Громко выдохнув, спрятал лицо в её мягкости и замер, медленно дыша. — Мы теперь одни, дорогая.