Один в поле — воин

      Прежде Маркус Стоун думал, что знает о боли всё. Воспитанный в детском доме, сменивший несколько приёмных семей, которые возвращали приёмыша по тем или иным причинам, он испробовал на своей шкуре многие, если не все, виды боли. Драки во дворе, побои от приёмных родителей, буллинг в школе, тренировки в спортивной секции, армия.       Его избивали, третировали, душили, он воспитывался и учился посредством применения насилия. Так что не было ничего удивительного в том, что он подписал контракт на дальнейшую службу. У него не было ничего, ради чего он хотел бы вернуться к обычной жизни. Воспитанный в жестокости, он не знал, что может по-другому.       До тех пор, пока не познакомился с Эллен. Эмигрантка, сменившая спокойную жизнь в родной стране на помощь пострадавшим в военном конфликте. Отличалась яркими рыжими волосами и серо-голубыми глазами. Обладательница весёлого характера, но с тяжёлой рукой и нетерпимостью в отношении тех, кто притесняет слабых.       Их знакомство не задалось с самого начала — он отвесил затрещину новобранцу, что по собственной глупости поранился на учениях, а она увидела это и отругала его, не испугавшись бойца, что превосходил её по всем параметрам — и ещё около полугода они практически рычали друг на друга, когда пересекались.       Это продолжалось до тех пор, пока Маркус не поймал себя на мысли, что наблюдает за Эллен без какой-либо негативной эмоции. Она казалась ему забавной, чуточку наивной, но в то же время не совсем понятной, а оттого интересной.       Они сблизились после очередной операции, в ходе которой Маркуса зацепило осколками. Ничего серьёзного, жизненно важные органы были не задеты, однако его всё же упекли в лазарет. А поскольку Эллен помогала там раненным, хотели они того, или нет, их встречи участились.       Эллен сразу заметила, что этот солдафонский мужлан ведёт себя не так, как раньше. Прежде, стоило им лишь столкнуться, завязывался конфликт. Их взгляды на жизнь не совпадали, они различались характерами, часто спорили и едва ли терпели вынужденное соседство во время общих собраний.       Однако на этот раз всё было иначе. Стоун вёл себя тихо, подчинялся указаниям врача, не пытался заигрывать с медсёстрами, как это бывало в случаях с другими солдатами. Более того, благодаря его присутствию бойцы вели себя спокойнее, не пытались бежать и следовали всем предписаниям. Создавалось впечатление, что перспектива задержаться в медблоке и теперь казалась наиболее нежелательной. Хотя прежде, до появления здесь Маркуса, всё было в точности, да наоборот.       Желая утолить любопытство, Эллен задала вопрос напрямую офицеру. Она не слишком рассчитывала получить ответ, однако Стоун смог её удивить. Он рассказал, ненавидит лжецов и притворщиков, которые пытаются сделать вид, что больны, будучи при этом в хорошей форме. Ей не пришлось по нраву то, как мужчина наказывает провинившихся, однако не могла не признать, что с некоторыми людьми действительно не стоит быть слишком мягкой.       Их разговоры случались всё чаще, затрагивая безопасные темы, постепенно становясь более личными. Это был долгий путь, который усложнился за счёт того, что группу Маркуса перебрасывали в другое место. Время порознь стало их проверкой и толчком по направлению к ответу на вопрос — что же происходит между ними?       К моменту, когда закончился срок контракта Маркуса, он принял решение не задерживаться на службе. Ему могло быть непросто переключиться на мирную жизнь, однако Эллен, согласившаяся быть его женой, была рядом с ним. С поиском работы у него были небольшие трудности, пока он не решился возобновить свои занятия, которые он помнил со времён юности. В районе, где они с Эллен приобрели квартиру, не было ни одной спортивной секции, а вот школ было целых две.       Медленно, но верно Стоун привыкал к мирной жизни. Ему понадобилось немало времени на то, чтобы перестать ожидать подъёма по тревоге. Он смог адаптироваться, и в этом ему немалую помощь оказали Эллен и её брат, у которого уже была жена и дочь.       Маркус с трудом мог поверить, что действительно стал обычным человеком, у которого мог быть дом и семья. Он стоял на заднем дворе дома, принадлежащего семье Хэнка, брата Эллен, слышал смех племянницы, которой сравнялось десять лет, и смотрел на свою жену, сообщившую радостную новость: — Я беременна. У нас будет ребёнок.       Тем вечером они ехали после вечеринки, и Маркус тщательно следил за дорогой, понимая, что на соседнем сидении теперь едет не одна только Эллен. Его жена носила под сердцем плод их любви, их дитя. Поэтому ему необходимо быть в два раза внимательнее, чтобы не допустить даже намёка на опасность для супруги и их ребёнка.       Так что в момент, когда их авто двинулось вперёд по свету светофора — время было позднее, машин практически не было — последнее, что Маркус ожидал, это визг шин и сильный удар. Машину развернуло, сработали подушки безопасности, а Стоун мог думать только о том, что удар был совсем рядом с… — Эллен!       Практически не слыша собственного голоса, Маркус снова и снова кричал, звал жену по имени и с ужасом почувствовал запах дыма. Произошло возгорание и у них совсем мало времени до того момента, как машина взлетит на воздух.       Когда распахнулась дверь с его стороны, он почувствовал надежду. Но ровно до того момента, когда его выволокли на улицу и начали шарить по карманам. — Нет… Эллен… моя жена беременна, она… вытащите её!       Он не был услышан, потому что забрав всё более-менее ценное, его несколько раз ударили, когда он попытался приподняться за счёт того, что вцепился в плечи одного из тех, кто вытащил из машины.       Стоун смог подняться, пусть даже на четвереньки, и направиться к машине. Следующее, что Маркус помнил, это хлопок и взрыв. Его опалило огнём и отбросило назад, но он мог думать лишь о том, что в машине сидела Эллен. Его Эллен, его жена, в чьём чреве их дитя.       Это было последнее, о чём он подумал перед тем, как всё потемнело. Эта же мысль пришла к нему, когда он открыл глаза в больнице.       Услышав о том, что выжил лишь он один, Маркус застыл. Всё то время, пока не настал день его выписки, он молчал, пребывая в шоковом состоянии. Однако покинув госпиталь, он позвонил своим знакомым. У него была цель — найти тех, кто повинен в смерти Эллен. Найти и наказать выродков, по вине которых его жена и не успевший родиться ребёнок погибли.       Узнать лица и имена оказалось непросто. Выследить тоже оказалось довольно сложно, так что Стоун потратил на это больше года. И всё ради того, чтобы восстановить справедливость. Маркус не желал ничего так же сильно, как отыскать и раздавить вредителей, которые оказались теми ещё ублюдками. Разбой, нападения, ограбления, торговля наркотиками. — Всем будет только лучше, когда они сдохнут. Не «если», а «когда».       Маркусу потребовалось пятнадцать месяцев, две недели, два дня и два часа на то, чтобы отыскать и разобраться с каждым. Больше всего времени ушло на поиски и выслеживание, однако Стоун умел быть терпеливым. Он не считал, что поступает неправильно с теми, кто заслужил участь гораздо ужаснее, чем та, которую им обеспечил Стоун.       Покинув заброшенный склад, где последний из ублюдков встретил свой конец, Маркус побрёл вперёд, не разбирая дороги. И лишь достигнув моста, под которым была проложена железная дорога, он остановился. Вытащил помятую пачку сигарет из кармана и закурил. Впервые за последние два года. — Вот и всё, — выпустив дым из лёгких, Стоун посмотрел на небо. — Я избавился от всех насекомых, Эллен. Знаю, ты бы сказала, что мои поступки ужасны, а сам я просто сумасшедший мудак. Я не буду спорить. Нет смысла отрицать очевидное, я попаду прямиком в ад. Это будет моей расплатой за грехи. Я не заслужил тебя, Эллен. Ты была самым лучшим, что случалось со мной. Самое лучшее, что было в моей жизни. Вот почему, когда тебя отняли у меня… я сорвался. Уподобился тем, кому обязан своим ублюдским воспитанием, и снова замарался в чужой крови. Я просто отвратителен, согласна?       Услышав приближающийся гудок, Маркус перебрался через ограждение и встал на выступ, одной рукой держась за перила. — Знаешь, Эллен, всё это время я не позволял себе думать о тех временах, когда мы были вместе. Бежал от мысли, что ты бы не одобрила то, по какому пути я пошёл. Я не отвечал за звонки Хэнка, пропустил день рождения Хэйли и ушёл, когда Лилиан заметила меня на улице. Ушёл, не обернулся, даже когда она окликнула меня. Боялся, что встреча с ними лишит меня твёрдости. Уверен, так оно и произошло бы, а я так не мог. Я не смог бы продолжать жить, зная, что проклятые вредители по-прежнему ходят по этой земле, дышат, едят и гадят. Не мог допустить, чтобы они продолжали жить. Но теперь с этим покончено.       Грохот приближался, был уже виден свет в кабине машиниста, и Стоун улыбнулся. — Моя жизнь вот-вот оборвётся, но мне так… спокойно. Впервые за эти два года.       Разжав пальцы, сомкнутые на перилах, Маркус подался вперёд, глубоко вдыхая и закрывая глаза. Он ощутил свободное падение, а после повстречался с тем, что оборвёт его страдания. Наконец-то всё закончилось. По крайней мере, он так думал.

***

      Прежде Маркус думал, что знает всё о боли. Оказалось, это не так.       То, что он чувствовал сейчас, в корне отличалось от привычного понимания. Ощущение, будто всё горит, внутренние органы вот-вот не то взорвутся, не то лопнут от сдавливания. Дышать удавалось с огромным трудом, а всё из-за того же пресловутого сдавливания; словно его лёгкие были гораздо больше и не могли нормально функционировать из-за того, что рёбра значительно меньше.       Всё усложнялось тем, что возникало чувство, будто его конечности выкручены, связки порваны, суставы выбиты, а кости переломаны и находятся в процессе сращивания.       Будучи обладателем весьма высокого болевого порога, Маркус оказался не готов к тому, что не сможет стерпеть жар в совокупности с болью. Он не выдержал и закричал.       Точнее, попытался это сделать. Всё, что ему удалось издать, это слабый не то стон, не то хрип. Он бы даже сказал, что это был жалкий скулёж побитой дворняги. — ***, Марк. ... — чей-то невнятный голос, странные слова на незнакомом языке и странно-приятное прикосновение тёплой шершавой ладони ко лбу.       К губам прислонили краешек какой-то посуды и Маркус сделал глоток, едва не поперхнувшись. Что-то прохладное, сладко-кислое. Боль немного отступила, и он сделал ещё один глоток, так и не открыв глаз.       Мужчина сделал вдох, насколько позволили возможности, и такой же неспешный выдох. После нескольких повторений, он понял, что объём лёгких стал меньше. И первое, что пришло ему на ум, это повреждение ответственных за дыхание органов, что было не слишком хорошо. Постоянно быть на ИВЛ…       Стоп. Ему дали попить, к тому же он может глотать, не испытывая при этом неудобств. Не могли же ему сделать трахеотомию. Или могли?       Последнее, что он помнил, это склад, мост, прыжок под поезд. Не мог же он выжить после такого. Удар поезда он помнил отчётливо, как и хруст. В большинстве случаев самоубийцы, прыгнувшие под поезд, не выживали. С его-то везением он не мог войти в число тех, кому не посчастливилось пережить встречу с этим транспортом, несущимся на огромной скорости.       Если он всё же попал в число тех, кто смог выжить, тогда, получается, его спасли? Болевые ощущения тогда легко объяснимы, а вот возможность спокойно проглотить жидкость как-то не очень. Хотя если он пролежал достаточно долго…       Маркус попробовал открыть глаза. Как ни странно, ему это удалось.       Сделав это, он задержал дыхание и приоткрыл рот, не в силах сообразить.       Что он ожидал увидеть? Палату реанимации, на крайний случай — интенсивной терапии. С характерным для лечебницы запахом, медперсоналом, оборудованием в конце концов.       А на деле увидел небольшую полутёмную комнату, со скудной обстановкой и дощатым потолком. Стены облицованы камнем, на окне занавески какой-то дурацкой расцветки.       Маркус с трудом сфокусировал внимание на тёмном пятне поблизости. Незнакомая женщина, на вид лет 30-40, одета в расшитую рубаху, юбку и передник. Тёмно-серые волосы забраны в косу и частично спрятаны под платком. Подобный наряд он видел в книге у племянницы. Там было написано, что в одной стране подобным образом одевались простолюдины в стародавние времена.       Под конец Маркус опустил взгляд на себя самого и уже во второй раз забыл, как дышать.       Телу под лоскутным одеялом — довольно тяжёлым, к слову — было года 3-4, не больше. И тот факт, что оно ощущается как своё, родное, стал контрольным выстрелом для Маркуса.       Измученный мозг не выдержал нагрузки и отключился, погружая мир во тьму.