Демон

Спасения создав дороги, Истратила всю жизнь свою. Поддавшись голосу тревоги, Защиту отозвал твою.

      Режущая уши автоматная очередь.       Нестерпимая жара.       Боль.       Гнев и желание разорвать врагов на части.       Оптимус на пределе сил вытащил тяжело раненого товарища из-под смертоносного огня к укрытию. Пот ручьями стекал по лицу, закрывая обзор. Винтовка, как продолжение его самого, всё время неустанного искала цель.       Со стороны раненого солдата послышался болезненный стон, граничащий с хриплыми вздохами, что сразу привлекло внимание Прайма.       — Ничего, я вытащу тебя отсюда, малыш, — и похлопал по его шлему в ободряющем жесте.       Рана неглубокая, кровь не хлещет, внутренностей не видно, а сам он в сознании — значит, с Сэмом всё будет в порядке. Осталось добраться до машины эвакуации, что стояла на другой стороне горящей дороги.       — «Альфа-браво-один», минутная готовность. Свинцовый дождь для прикрытия через две минуты. Конец связи, — оповестили об огне прикрытия по рации, и Оптимус вновь взмолился. Его парни не прекращали вести стрельбу по повстанцам, прикрывая машину эвакуации и ожидая их. Ещё пара минут — и они выберутся отсюда.       Однако ноги стоило уносить уже сейчас.       — Сэм, — подняв товарища одной рукой за горловину бронежилета, Оптимус позвал его. — Мне нужна твоя помощь, сам я тебя не дотащу.       — Кэп, — прохрипел парень и моргнул, пытаясь чётче рассмотреть лицо капитана. — Просто поднимите меня, а там добегу как-нибудь.       Услышав довольно членораздельный ответ, Оптимус перекинул руку товарища себе через голову и подтянул того вверх, обхватив за талию. Парень встал на ноги и спешно проморгался, чтобы увидеть дорогу, однако Прайм не стал ждать, пока зрение вернётся к солдату, а двинулся вперёд, прикрывая собой младшего офицера.       — Перебирай ногами! — приказал он, понимая, что взять весь вес юноши на себя было не самой хорошей идеей.       Особо не целясь, Оптимус просто палил в сторону врагов автоматной очередью.       До товарищей оставались считанные метры. Двое сослуживцев подбежали к ним, подхватили Сэма под руки, и потащили его в машину, пока Прайм и остальные прикрывали их спины.       — У нас минута, чтобы убраться отсюда! Все назад! Отходим! Отходим! — приказал по рации Прайм.       Колонна машин на полной скорости уже виляла между домами, когда на открытую дорогу, где они стояли всего несколько десятков секунд назад, обрушился свинцовый дождь.       Взрывы ещё долго сотрясали землю и поднимали столбы пыли и огня, пока солдаты, пусть и не особо целые, но зато живые, возвращались домой.

***

      Одинокая квартира встретила его пустотой и тишиной.       Включив свет в коридоре, Оптимус поставил сумку, снял гражданскую куртку с сапогами и прошёл в гостиную. Он плюхнулся на диван, откинулся на спинку и через пару минут заснул.       Светлые кудри, разбросанные по подушке. Его чёрная футболка на стройном теле, еле достающая до бёдер. Задорный смех и клыкастая улыбка.       — Оптимус!       Мужчина резко открыл глаза.       Опять она. Прайм не знал, что за «она». Неизвестная девушка уже несколько лет терроризировала его, вторгаясь в сны.       Тишина квартиры и неясный образ вновь душили его, а потому, не желая оставаться одному в пустой квартире, Прайм рывком поднялся, надел обувь и, схватив куртку с вешалки, пулей вылетел из квартиры.

***

      Церковь встретила Прайма привычными уютом, запахом ладана, тихим шёпотом прихожан, негромким скрипом скамей и небывалым чувством спокойствия.       Мужчина не знал, почему церковь имела на него такой эффект, но раз многие ходят сюда за душевным спокойствие, то почему он не мог?       Да и единственным объяснением того, почему Прайм всегда выходил живым из различных смертоносных заварушек, было то, что кто-то свыше явно оберегал его.       Мать Оптимуса рано умерла, а отец был военным. Направление жизни было заведомо выбрано без его участия. Да и сам Оптимус не знал, куда ещё идти. По жизни он был одинок: ласки матери не знал, а отец, будучи солдатом, по долгу службы отсутствовал. Тётка, на которую его сбросили, не отличалась добротой. Приютила — и на том спасибо.       Друзей как таковых не было, девушки тоже — с ними не складывалось от слова совсем. Поэтому под одобрительный кивок со стороны отца он подписал документы на службу по контракту — так и стал военным, за которого в принципе молиться некому.       Как позже признавался Оптимус сам себе, даже в шумной компании товарищей он нередко ощущал нарастающее и сосущее под грудиной чувство одиночества. Становилось тошно от самого себя, что он, здоровый и сильный, не мог найти своё место в компании верных товарищей.       Не мог почувствовать единения хоть с кем-нибудь. Будто душа заведомо была отдана кому-то другому. Кому-то, кто был очень и очень далеко. Если вообще существовал.       Приходя в храм, Прайм от всего сердца благодарил если не бога, то хотя бы высшие силы, которые берегли его.       Нередко, но Оптимусу казалось, что он просто хотел найти способ закончить свою жизнь поскорее, но не бестолково, как самоубийцы, а хоть бы в погоне за какой-нибудь целью.       Но не получалось. От него зависел не только он сам, но и те, за кого он нёс ответственность на службе. Может быть, выбрав военную карьеру он спасся от участи покончить с собой?       Эта странная мысль никогда не пугала, но и не приносила облегчения.       И всё же, несмотря на одиночество, в глубине души умирать не хотелось.       Тогда чего же он искал?       — Опять просто сидите здесь? — добродушно поинтересовался священник.       — Как видите, — кивнул Оптимус, не спуская глаз с распятия на дальней стене за кафедрой.       — Многие ищут способ выговориться, а вам, как я вижу, достаточно просто здесь быть?       — Я не знаю, что ищу.       Священник задумчиво вздохнул, тоже устремив взгляд на распятие.       — Некоторые — искупления, некоторые — сил, кто-то — чудо, а есть и те, кому нужен смысл жизни. Что ищешь ты, Оптимус?       Проигнорировав фамильярное обращение от незнакомого священника, который, к тому же, почему-то знал имя Прайма, мужчина ответил, будто пребывал в каком-то трансе:       — Того, кто меня так оберегает. Больше мне это не нужно.       — Многие, чтобы обрести такую защиту, жертвуют чем-то. А ты, ничем не пожертвовав, отказываешься от благодати?       — Если не жертвовал я, значит, пожертвовал кто-то другой. А если так, то тем более отказываюсь.       — Хм, понятно, — задумчиво хмыкнул святой отец, умолкнув.       Оптимус моргнул и понял, что уже некоторое время просто смотрел в одну точку. Оглянувшись, он не увидел священника. А ведь во время их короткого разговора он даже не видел его лица.       Вновь вернув душевное равновесие, Прайм покинул церковь.       Дома ему вновь снился неясный образ, звавший его по имени, но уже не задорно, а тоскливо.       На следующее утро Оптимус принял решение незамедлительно вернуться на базу, где ночные кошмары были совсем другими.

***

      — Он больше не желает твоей защиты, — мягко проговорил человек в чёрной сутане, склонившись над девушкой, лежащей на больничной койке.       Мужчина начал гладить её по светлым волосам, как бы утешая, и, дождавшись, пока та откроет блёклые голубые глаза, продолжил:       — Он сам отказался, я ни на чём не настаивал. Ты можешь быть свободна, — негромко и ласково говорил он, всматриваясь в болезненно белое лицо со впалыми щеками и потрескавшимися губами.       — Нет, — слабым, едва разлечимым голосом ответила девушка из-под кислородной маски.       — Упрямая девица, — рассерженно выдохнул мужчина. — Хорошо, продолжай мучиться за своего человека. Я хотел пожалеть тебя, всё-таки тридцать лет находиться в беспомощном и больном человеческом теле хуже тюрьмы, но тебе, видимо, этого мало.       Мужчина выпрямился, оглядел приборы жизнеобеспечения, что беспрерывно мигали и пищали, и, вновь вздохнув, отвернулся, уходя прочь из больничной палаты.       Но стоило ему почувствовать, как сжалось сердце в человеческом теле, как он тут же остановился в проходе и сказал:       — Только одно слово, Азраиль, и всё закончится. — И ушёл, хлопнув дверью.       Девушка подняла мутный взгляд на окно, откуда лился дневной свет.       Дышать стало тяжело. Сердце вновь закололо, а на лёгкие будто положили неподъёмную плиту.       Приборы тревожно запищали, непрерывные линии участили свои скачки.       «Если он отказался от защиты, что же с ним стряслось?»       Страшные и тревожные мысли заполнили голову, крутясь как на повторе.       В мгновение ока сердце не выдержало.       Оно остановилось.       Подоспевшая медсестра срочно вызвала врача, но тот уже ничего не успел сделать.       Через два дня в отчёте о вскрытии значилось:       «Остановка сердца вследствие стресс-индуцированной кардиомиопатии».

30 лет назад

      — Отец, пожалуйста, пожалуйста, — рыдала над остывшим телом Белиал, потерянно оглядываясь вокруг.       Слабость в теле граничила с болью и скорым обмороком. Человеческая плоть не выдерживала ни силы демона, ни его эмоционального состояния.       Заливаясь горькими слезами, не в силах нормально вздохнуть, Би задыхалась.       Оптимуса больше не было. Её светлый и добрый человек, живущий вопреки всем невзгодам, не пережил её появления.       — Прости меня, — зарываясь в складки одежд на груди мертвеца, Би впервые в жизни молила за человеческую жизнь. — Прости…       Очередная слеза скатилась по щеке и, упав на рубашку мужчины, исчезла так же, как и её хозяйка.       И лишь разрушенный парк, близстоящий дом и покореженная временем дорожная плитка были свидетелями произошедшего.       Вдалеке послышался вой сирен.

***

Ты отчаянно звала меня, дитя моё

      Глубокий всепоглощающий голос звучал со всех сторон. Он будто звучал изнутри Бамблби.       Она действительно отчаянно звала Его. Никогда прежде Белиал не была на грани. На грани того, что скоро помутится разумом.       Даже сейчас сердце рвалось на куски.       Но раз отец ответил, то надежда есть.       — Звала, — голос дрогнул, и Би не стала сдерживаться: слёзы вновь градом потекли по щекам: — Звала! Пожалуйста, не дай пропасть его душе! Не дай погибнуть ему совсем! Спаси Оптимуса! Прошу тебя!       Белиал, находясь в кромешной тьме, не видела ни себя, ни отца. Она лишь слышала Его голос. Она лишь падала на колени, склоняя голову и ударяя челом об пол, которого не было.

А как же Мегатрон? О нём ты не просишь?

      — Не смею, не смею о нём просить, потому что знаю, что, пав, он готов был погибнуть. Я не смею перечить его желанию, — остервенело помотала она головой, вновь вскинув взгляд в неизвестность. — Но я не хотела такого, — ещё один рваный долгий и сиплый вдох, — не хотела доводить до такого. Я так виновата.       Голос опустился до безумного шёпота, повторяя вновь и вновь «я так виновата».       — Даже не знаю, достойна ли я просить прощения и защиты для Оптимуса, стоит ли моя душа его жизни? Не говоря уже о троих!

Троих?

      — Я виновата перед многими душами. — Три тысячи лет воспоминаний мигом обрушились на неё, заставив задыхаться от бесчисленных кровавых картинок перед глазами. — И я готова понести наказание. Я готова. Готова.

А разве эти тысячелетия не были наказанием?

      Белиал вдруг успокоилась, впав в некое оцепенение.       — Нет, не были. Отец лишь дал мне шанс ответить на свой же вопрос.

А какой был вопрос?

      — Почему люди достойны.

И почему же?

      Голос вторил ей на каждое её предложение, давая шанс излить изъеденную душу.       — Они… слабы, сильны, жестоки и милосердны. Среди них есть настоящие бездари, есть гении, есть трусы и есть герои. Они так многогранны, потому что жизнь их — это лишь максимум столетие. Их век и память коротки, а страдания бесконечны, но они отдают всех себя тем, кого любят. И я… я хочу хотя бы раз — если мне будет дозволено — по-настоящему отдать себя за человека.

Что именно ты хочешь?

      — В обмен на свою душу — жизнь троих. Мегатрона, его человека и Оптимуса.

Могу обещать только Оптимуса

      Голос смягчился. Он не мог не признать, что был рад, что его младшее дитя наконец нашло дорогу к искуплению.

Всё вернётся к началу, но тебе придётся исчезнуть из жизни Оптимуса. Его священная душа будет твоим наказанием, а его — спасением

      — Поняла, я всё сделаю, — покорно склонила голову Би.       В её душе более не осталось ничего, кроме безмерной благодарности за проявленную милость.       Если её исчезновение — это залог хорошей жизни для Оптимуса, то она согласна.

***

      Она хотела его напугать. Заставить действовать до того, как сможет по-настоящему навредить.       Но увидев его, живого, такого серьёзного и чертовски красивого в своём пальто и костюме, Би на миг забыла обо всём. Сердце предательски задрожало от понимания, что придётся оставить любимого человека.       Его пули не сработали, а потому пришлось напасть. Пускай она всего лишь делала вид, но это заставило Прайма использовать силу души.       Выбранная им тактика выбила почву из-под ног Белиал.       Песнь песней Соломона, воспевающая Любовь к Богу и ближним своим, заставляла демона замирать. Она не смела нападать на человека.       Но что будет с ней, когда её любовь, всепоглощающая и разъедающая душу, достигнет своего апогея?       Би не смогла сдержать слёз. Кровоточащее сердце разбилось на такие маленькие осколки, что и Отец не соберёт, а душа рассеялась, не выдержав груза вины перед тем, кому принесла столько боли.       Белиал в последний раз поступила эгоистично: она вонзила свои когти в чужую грудь, желая скорее закончить эту пытку.       Прошептав строки, которые Оптимусу вряд ли дано было понять, она растворилась в обжигающем свете его души.

***

      Защита одного требует сил другого. Таков непреложный закон.       Выживание Оптимуса при рождении было чудом. Плата за это чудо лежала на ужасном инциденте при родах Би: это чуть не стоило ей жизни.       Абсолютно здоровое детство и юношество Оптимуса стало заслугой полного отсутствия иммунитета у Би. Болезнь за болезнью, пока девочка совсем не перестала контактировать с окружающими людьми, не считая родителей.       Защита Оптимуса на поле боя стоила Би всего: родителей и возможности передвигаться. Она оказалась навсегда прикована к постели.       Отец действительно выполнил её просьбу, дал возможность защищать возлюбленного после перерождения.       Она отдала Оптимуса всё       Ему это оказалось не нужно.       Так чем же тогда Белиал отплатит ему? Как ещё сможет искупить свои грехи? Как сможет простить себя?

Раскаяние — путь к искуплению