Общество токсичных

1

      Четырнадцать. Четырнадцать. Четырнадцать. Такое огромное число. Целая вечность. Столько лет прошло с той ночи. Столько лет Хёнджин страдал от бессонницы, кошмаров и амнезии. Круговорот мучений затягивал петлю на шее бесчисленное количество раз. И столько же раз Хёнджин представлял, как вздёргивается под потолком.       Он клялся, что выловит преступников. Он страдал. Он жил ради высшей цели. Он мечтал о том, на что не хватало сил: вскрыть вены кухонным ножом, утопиться в раковине, повеситься на шланге от душа, проткнуть горло отвёрткой.       Он не мог попасть в могилу. Создал из своей квартиры склеп. Тараканы разбежались по соседям, напуганные терпким запахом табака и отсутствием крошек. Абсолютное ничто вселилось вместе с Хёнджином. Матрас и десятки книг посреди студии основали чёрствый уют. Фотографии, вырезки из газет, папки с документами по уголовным делам, карты округов, запятнанные кружки, пепельницы, пустые пачки сигарет.       Крошечное зеркало на стене, в котором можно разглядеть только глаз и душу. Отдельно нос, отдельно каждую родинку на лице.       Этим жил Хёнджин.       Существовал.       Выживал.       Пытался не убиться.       Юн Кихо не вызывал в нём ненависть, что тогда, что сейчас. Юн Кихо — пустышка, умеющий притворяться перед взрослыми, но детскую интуицию не сумевший обмануть. Хёнджин чувствовал, что что-то не так. Но слов в нём не существовало, голос погиб в борьбе с психологическими блоками.       — Да, Кихо… — терпеливо вспоминал Намджун, грея нос в паре от горячего чая. — Он сразу же сознался, написал чистосердечное. Да и, по правде говоря, я на него надавил немного. Нервный был, дёрганный, всё время за плечо смотрел. Что видел, чёрт его знает.       Японская кошка удачи с циферблатом в брюхе махала лапой, отсчитывая секунды. Улыбалась, блестела фальшивой позолотой. Стол с клеёнкой навязывал съесть заветренное печенье и пах кухонной тряпкой, не бывающей в стирке. Старик ухаживал только за лампой с кружевным абажуром и креслом, упакованным в чехол.       Намджун отхлебнул чай, не отказавшись от смачного сюрпанья. Причмокнул обсохшими губами, которые частично скрывали седые усы. Он играл в гольф по выходным, но дома не двигался. Стал нерасторопным, наел лишние килограммы. Казалось, он ждал этого, ждал, когда стресс от работы в детективном бюро останется в прошлом. Он расслабился, состарился, и больше его не волновали чужие невзгоды. Карие глаза под седыми бровями концентрировались в одну точку, а волосы заметно поредели с их прошлой встречи.       — Мне показалось это подозрительным. Но, знаешь, экспертиза же никогда не лжёт, так? Прямые улики указывали на этого парня. Пришлось. Пришлось сесть ему на лет двадцать. До сих пор, наверное, там. В тюрьме строгого режима. Да… Вряд ли дело откроют. Никому ведь не захочется заниматься таким старым делом.       Старик откусил от печенья, накрошив себе на бежевые брюки, растянутый кардиган и пол. Не обратил внимания.       — Слушай, — крошки так и сыпались из старческого рта, — а как ты вспомнил-то? Может, тебе показалось?

2

      Хёнджин тяжело вздохнул: ничего ему не показалось.       Интуиция кричала о точности воспоминаний. В ту ночь Чон Чонгук уложил в могилы всю семью Хван. В ту ночь Чон Чонгук вбил своим смехом гвозди в крышки гробов.       — Вы отлично подготовились к походу, детектив, — прокомментировал Минхо.       Хёнджин серьёзно отнёсся к вылазке под прикрытием. Выбрал маскировочные брюки карго, футболку и утеплённую ветровку. Походный рюкзак побрякивал маленькой сковородкой, висящей на наружной петле. Внутренности забил вещами, полицейским значком, недоверием. Он пытался скрыть детективную натуру, сойти за обычного туриста, который явно не был копом с пелёнок.       — А Вы даже не старались.       Деловой костюм приклеился к Минхо прочно и, похоже, разделять их лучше не стоило. Сдирать кожу и лицезреть голые мышцы — такое себе удовольствие.       — Хорошо, что мы выбрались. Так освежает, — Минхо улыбнулся и вдохнул полной грудью. — Пахнет прелыми листьями, красота.       После ночного дождя опавшая листва слиплась слоями и днём, пригретая солнцем, стала загнивать. Отчего-то Хёнджину это напомнило о трупах, о Сынмине и той сгнившей субстанции в его квартире, которая когда-то была ребёнком. Минхо казался воодушевлённым, весёлым. Хёнджин уже не чувствовал того напора, которым Минхо пытался задавить в особняке.       — Вы в хорошем настроении, — заметил он.       В ботинках удобнее всего преодолевать влажный, обмякший лес. Следя за туфлями Минхо впереди, Хёнджин не мог представить, насколько это непрактично. Минхо вёл налегке, знал точное расположение дома соседа, свободно ориентировался. Туфли ему подавно не мешали. Он словно родился и рос среди этих деревьев, и они его полностью принимали таким, какой он есть.       — Сегодня я избавлюсь от морготного соседа. Целый праздник.       — Откуда такая уверенность?       — Это неоспоримый факт, детектив Хван.       Один-один.       Удивительно, что эта фраза, сказанная Хёнджином случайно, чтобы сменить тему, прижилась к Минхо. Либо же он язвительно повторял её только, чтобы задеть Хёнджина и напоминать об этом каждый раз. Его мотивы слишком затуманены, тщательно укрыты тайнами.       Лес кишел призраками, что ощущалось холодной испариной и колкостью в пояснице. Даже днём они оставались наполненными силой, тянули костлявые руки, цепляли за пятки и ставили подножки. От злости и в отместку. Нередко здесь находили трупы мучеников, предателей и жертв. В ледяном озере ловили не рыбу, а утопленников. Лес питался трупами, биологическими удобрениями, захороненными в корнях. Он цвёл и разрастался, густел и скрывал жертвоприношения.       Минхо слишком уверенно чувствовал себя здесь.       — Почему не взяли с собой ворона?       — Арагорна? Неправдоподобно брать его с собой в поход.       Правдоподобно надевать костюм и туфли.       — Так и что Сынмину привиделось здесь?       — Призраки. Верите в них?       — Нет.       — Неужели Вам никогда не мерещились умершие близкие? Родители у Вас живые и здоровые?       Хёнжджин помедлил, Минхо уловил, глянул через плечо. В его взгляде читалось всезнание. Что бы Хёнждин не ответил, он уже знал ответ. Разговоры по душам с психотерапевтом — хуже леса, закопанных жертв и притаившихся убийц.       Хёнджину действительно мерещились родители. В самых разных образах и своём подобии. Мама при жизни мягкая, любящая делать укладку в виде нежных волнистых локонов на длинные волосы, в кошмарах являлась истеричным призраком. Она выдавливала глаза, драла на себе редкие кудри, предъявляла тысячи и тысячи обвинений. Отец при жизни аккуратный и понимающий, играющий с Хёнджином в бейсбол, принимал образ гневного фантома. Он замахивался битой по черепам, разбивал вдребезги, пинал и давил до костяной крошки. Неистово орал.       Иногда Хёнджин благодарил бессонницу за присутствие.       — А что с Вашими родителями?       — Сложно сказать. Я родился уже взрослым, — ухмыльнулся Минхо.       Хёнджин любил разгадывать загадки, но это уже действовало на нервы.       — Проще говоря, — продолжил Минхо. Ветки иногда трещали под ногами, легко обламывались, как обрывались жизни людей, — мне пришлось рано повзрослеть. И многие годы я не интересовался жизнью родителей. Кто они и зачем? Больше не имеет никакого значения.       — То есть Вы сирота?       — Фактически так.       — И Вы видели смерть и призраков?       — Каждый в Мортэме рано или поздно видел смерть, — тоже неоспоримый факт. — Вы же чувствуете, какой лес кровожадный?       — Допустим, — уклончиво ответил Хёнджин, озираясь по сторонам, вглядываясь в проплешины старого леса. Он чувствовал тяжесть пистолета в кобуре, прижатого к рёбрам, прикидывал, насколько быстро его можно достать.       Странно осознавать, что Минхо остался сиротой. Точно также, как и Хёнджин. Странно осознавать, что всё, что у него есть сейчас, он добился только собственными силами. Без помощи родителей. Хёнджина заинтересовало его прошлое, однако он уже успел попробовать копнуть под Минхо и ничего не нашёл. Вытягивать это из самого Минхо казалось бесполезным.       Минхо вдруг остановился:       — Только взгляните на это, детектив.       Изящное орудие убийства растянулось между стволами деревьев на уровне шеи. Тонкий металлический трос блестел каплями дождя. Водяные бусы посыпались со струны на лиственный покров от лёгкого прикосновения Минхо.       — Возможно, это рук дело моего соседа, не находите?       — Это может быть кто угодно.       — Дикое развлечение, не правда ли? Ловить на натянутые тросы байкеров и велосипедистов.       — Да уж…       — Доставайте нож, детектив Хван. Мы всё же в походе.       Хёнджин срезал струну смерти. Выражение лица отражало мрачное и злое настроение. Его необычайно раздражали те, кто думал, что они вправе распоряжаться жизнями других.       Ловушки для голов случайных людей изредка встречались на их пути. И Хёнджин опечалено задумался о количестве жертв, попавших на жестокую уловку.

3

      Вечерние сумерки — идеальный фон для кукольного домика посреди кровожадного леса. Отсыревший пейзаж заводил сердце до тахикардии, предчувствие било тревогу, оповещая об опасности. Развалившийся забор пропускал всех желающих, лай собаки на крыльце предупреждал: «Чужаков не любят». Повидавший виды пикап одиноко стоял на просёлочной дороге. Неприметный сарай притих в тени высоких елей. Хёнджин сделал пометку заглянуть в него.       Погода портилась, и ветер стал яростнее забираться под одежду, словно отчаянный собственник, заставший на измене. Ему хотелось полностью обладать своими вещами, даже живыми. Промозглая морось, гонимая им, оседала колючими каплями на лице, била по шуршащей олимпийке. Пиджак Минхо, который виднелся впереди, сверкал этими каплями, что не успевали впитываться в ткань.       Хозяин курил трубку, покачиваясь в кресле-качалке, прятался от непогоды под крышей крыльца. Утопая в табачном дыму, он внимательно следил тёмными глазами за внезапными гостями из-под козырька замусоленной кепки, щурился и почёсывал пивной живот. Эмблема на головном уборе отдалённо напоминала клуб заядлых байкеров, каких Хёнджин никогда не встречал. Орёл со змеёй и стёртая надпись.       — Вы кто такие? — гром средь тучного неба.       Чёрные пушистые кудри топорщились за ушами. Щетина и когда-то белая футболка с жёлтыми пятнами только сильнее настораживали. Хозяин не просто плох собой, он намеренно не ухаживал за внешним видом. Если бы он вымылся, побрился и сменил одежду, стал бы похож на симпатичного человека с округлым лицом, узким ртом и маленькими глазами. В любом случае, нашёлся бы тот, кто отметил его природную красоту. Однако в данный момент он вызывал только ассоциации с лесным троллем, не знающим, как пользоваться бытовыми благами вроде воды и мыла.       — Здравствуйте, — заговорил Минхо, ступая по вытоптанной тропинке. Не побоялся ни собаку, ни чертополоха, ни пожухлых сорняков, ни металлических обломков и заржавевших деталей авто. — Мы, собственно, заблудились, связь не ловит. Можно ли от Вас позвонить, любезный?       — Ни у кого тут связь не ловит, — грудно прокашлялся мужчина, захлебнувшись в табачном дыму. — Ливень собирается. Можете переночевать у меня, а утром отведу вас к шоссе.       — Ну, право, как-то неудобно перед Вами.       Псина рычала, надрывалась в агрессивном лае, захлёбывалась слюнями. Грязная, с длинной шерстью шоколадного оттенка, которая свалялась сосульками. Она вдрагивала худощавым телом от собственного лая, и шерсть её ходила ходуном. Минхо одарил её внимательным взглядом. Она притихла, прислушиваясь к ответу хозяина — не перебивала только его. Поджала пушистый хвост между задних лап, но свисающие уши навострила.       — Место есть. Компания хоть какая будет.       Минхо не смог удержаться от ухмылки, проверил и мрачное выражение лица Хёнджина, взглянув через плечо. Хёнджин сжал лямки рюкзака.Это место так и сообщало о том, что хозяин не просто не чист на руки. Он погряз в психологических отклонениях, запустил не только себя, но и собственный дом. Находиться здесь уже стало противно, предчувствие било тревогу.       — Место, — буркнул мужчина в сторону псинки.       Собака оскалила зубы, но всё же отступила, забежав первой в дом. Облупленная краска облицовки напоминала кожу, впитавшую столько воды, что пошла морщинами, скукожилась. Тёмное дерево, выглядывающее из трещин, наращивало на себе мох и загнивало. С каждым шагом Хёнджин становился лишь напряжённее. Внутри пахло сыростью, старьём. Куда не сунься: нагромождения пропахших вонью вещей; банок (стеклянных и жестяных) с ненужной мелочью; жутких сломанных игрушек, заражённых плесенью. Дом изводил мраком, грязью, явным присутствием смерти.       — Значит, Чанбин? Минхо, приятно познакомиться, — в отличие от него, Хёнджин не стал пожимать руку мужчине.       Мозолистые, с засохшей глиной под ногтями, а может и кровью. Хёнджин допускал, что на Чанбине и в каждом углу дома можно обнаружить генетические образцы пропавших и заблудших. Он брезговал, смотрел под ноги и опасался трогать стены, ручки дверей. Он видел дом как одно необъятное место преступления. Ему мерещились трупы под завалами барахла. Отклеивающиеся обои пропахли сыростью, в некоторых местах виднелась плесень. Потолки не раз протекали в плохую погоду, остались с жёлтыми разводами, такими же как на потной футболке хозяина. Штукатурка отходила кусками.       — А вы что, туристы, что ли?       Кухня молила о чистящих средствах. Налёт покрывал кафель многолетним слоем. Посуда, кастрюли, сковородки можно только похоронить, отмыть не получится, какую бы ядерную химию не использовать. Табак вперемешку с крысиным ядом, вместо хлопьев осыпающаяся штукатурка — угощения леших.       — Туристы, — ответил Минхо, по-хозяйски сев за стол из тёмного дерева. — Выбрались из отеля погулять по лесу, так сказать. Лучше бы в номере сидели.       — И много грибов-то? В лесу?       Чанбин поставил чайник на плиту. Стальной, но покрытый грязью настолько, что не разберёшь на первый взгляд. Псина забралась в ноги Минхо, не тронула его, но оскалилась и зарычала, когда Хёнджин хотел сесть рядом. Минхо не медлил, вскинул ногу, ударив её под челюсть, вызвал жалкий скулёж и усмирение. Она хлебнула собственные, растекающиеся по шерсти на морде, слюни, облизала сухой, болезненный нос.       — Грибов? Полно. А что, любите?       — Люблю.       Хёнджин не стал садиться. Чанбин покосился на псину, заправляя яд в трубку.       — А ванная комната?..       — Та по коридору, левая.       Хёнджин потащил с собой и рюкзак.       — А где Ваша сестра? — послышался голос Минхо.       В сумраке коридора не разглядишь фотографии, висящие на стенах. Обязательно споткнёшься о хлам.       — Ты как узнал?       — И правда сестра? Надо же. Сначала я подумал, что на всех фотографиях жена. Но уж слишком похожи друг на друга. Хотя, вероятно, она же выступала и в роли жены.       Ошеломление Хёнджина прервал телефон, стоящий на столике в конце коридора. Половицы как на зло выли и угрожали провалиться. Он задержал дыхание, пока добирался до заветной цели. Стационарная трубка гипнотизировала размеренными гудками, связью с внешним миром. Хёнджин унял тревогу, панику, которые возникли от мысли о том, что они застрянут здесь. Похороненными в завалах ненужных, отсыревших вещей. На пару с Минхо, который не унимался доводить хозяина до ручки.       — И чё с того? — плевок Чанбина.       — Как бы деликатно спросить? — задумался Минхо. — Что случилось, раз её здесь нет?       Полное отсутствие страха и инстинкта самосохранения поражало Хёнджина. Закалённый своими пациентами Минхо не боялся задавать потенциальному маньяку наводящие вопросы. Наедине, с ножами, сковородками и другими кухонными приблудами в свободном доступе для Чанбина. Дело слишком быстро переходило к развязке. Адреналин, подскочивший в крови, требовал полную концентрацию. Хёнджин закрылся в ванной, наполненной зловонием канализации и гнили. Наскоро достал удостоверение и фонарик. Не обратил внимание на грязь, налёт на кафеле, на хлам из полотенец, одежды и пустых баночей от средств гигиены. Высунулся в коридор, оставив бесполезный рюкзак, и наткнулся на скалящиеся зубы в пене и слюнях. На тёмную шерсть и злые глаза.       — Какая нахер разница, где эта шаболда?       — Поругались?       Хёнджин рванул к окну. Псина зарычала.       — Что за?       Хёнджин высунулся наружу, перевалившись через подоконник. Псина кинулась за ним. Стол со стационарным телефоном опрокинулся. Собачий скулёж и строгое от Минхо:       — Сядь.       Пробежав через двор, Хёнджин молился не наступить на неожиданность, не поскользнуться, не упасть. Опасность рычала в спину, лаяла от бешенства, кинулась из окна за ним. Ворваться в сарай оказалось проще простого, но остаться там могли только закалённые.       Смердящая вонь тут же заполонила ноздри, въелась ядом в лёгкие, вызвала неконтролируемый рвотный позыв. Кое-как спасли вороты футболки и ветровки, пропахшие лимонными духами с древесными нотами. Псина, оставшаяся за закрытой дверью, надрывалась лаем и расхаживала кругами.       Хёнджин включил фонарик и убедился в присутствии разлагающегося трупа. Ни окон, ни щелей, ничего, через что мог циркулировать воздух. Спёртость, густота смрада душили, вызывали желудочные спазмы, поднимали ком к глотке. Сердце заводилось в неугомонном ритме, настойчиво отбивая в ушные перепонки. Хёнджин здесь единственный живой.       Голова в ведре, залитая собственным соком, как грибы лесника, наматывающего стальные тросы меж деревьев. Охотник, страдающий манией обладать мозгами, сознаниями, страхами. Тело женщины, когда-то средних лет, теперь оплакивало переход в шестой десяток. Трупная зелень с рубцами от глубоких порезов привлекала мух и новорождённых личинок. Целый мир копошился в загубленной жизни, прикованной цепями к стальной кровати с пружинами вместо удобного матраса. Не предаться земле, не позвать на помощь.       Хёнджин снял пистолет с предохранителя. Придётся действовать быстро. В приоткрытую дверь тут же сунулась собачья морда, захлёбывающаяся дикими пеной и лаем. Клацала зубами бешено, по-зверски, намеревалась отцапать ногу. Выстрел подсветил налитые кровью глаза, раздался гром, и псина свалилась с последними скулежом и конвульсией.       Хёнджин вернулся в дом отшельника, готовый защищать Минхо. Оставлять язвительного доктора с убийцей значило оставлять на верную смерть. Накрапывающий дождь разгневанного неба постепенно усиливался, намереваясь залить барахольный двор глубокими лужами. На размокшей грязи опасно поскользнуться, особенно в ответственный момент. Лишишься устойчивого положения и окажешься на месте жертвы. Уверенного в том, что безоружный Минхо не справится с маньяком в одиночку, Хёнджина оставили в очередном ошеломлении:       — Что с ним?       — Приступ эпилепсии, — ответил Минхо, нависая над выгнувшимся в судорогах Чанбином. Крупная туша бесконтротно изламывалась, намереваясь снести всё, что находилось рядом. Спокойствию Минхо не было предела. — Нашли что-то, детектив?       — Да.       — Звоните своим, я тут справлюсь.       Слюни Чанбина пенились, глаза стремились к омертвению. Хозяин ступал вслед за своей псиной. Минхо повернул его набок, подложил под голову кухонное полотенце, сверился с наручными часами.       Хёнджин ринулся к стационарному телефону, перевернутому, но всё ещё рабочему. По памяти ввёл горячий номер диспетчера детективного бюро:       — Хван Хёнджин, детектив второго ранга. Обнаружен изувеченный труп женщины на западе от девятого шоссе в сарае дома некого Чанбина. Потенциальный маньяк. Вызывайте бригаду скорой помощи, криминалистов и следователей.

4

      Дождь отстукивал похоронный марш жертвам, чудом обнаруженным в доме и на территории Со Чанбина. Серийного убийцы и маньяка, о существовании которого не подозревали. Исчезновения людей списывали на вину густого и обширного леса. Во всём виноват только он, и никак не люди.       Это напоминало Хёнджину далекое детство. Солнечный день, пикник в красную клетку на поляне среди лаванды и одуванчиков. Отвлёкшихся на костер родителей и лесника, пытающегося подкупить ребёнка дешёвым трюком с конфетой. Он хотел увести глупого, маленького Хёнджина в лес к гномам с красными колпаками, единорогу и феям.       — Родители будут ругаться. Мне нельзя разговаривать с незнакомцами.       — Но я их друг. И твоим другом стану. Слушай, я знаю фею, которая колдует карамельные леденцы. Хочешь на неё посмотреть? Я знаю единорога, он замолвит за тебя словечко перед лесными жителями. Я знаю сову, которая варит джем. И все они разговаривают.       А ведь глупый, маленький Хёнджин почти последовал за ним, за сказками, которые так и остались на страницах книг. Папа заметил их вовремя.       Тогда Хёнджин не понимал, что могло случиться, уйди он вместе с тем лесником. Что крылось в его намерениях, мыслях. Теперь Хёнджин знал с полной уверенностью: тот день мог стать последним с родителями, а он — запросто умереть. Ему повезло не встретиться с феями, гномами, единорогами и смертью раньше времени. Теперь Хёнджин не позволит преступникам уйти безнаказанными.       Минхо стоял под зонтиком в густой ночи, освещённый прожекторами судмедэкспертов и красно-синими мигалками полицейских машин. Спокойный и всезнающий. Когда вокруг сотрудники мельтишили, спешили, выносили тела из дома, упакованные в чёрные мешки. Боялись, что дождь смоет следы и важные улики. Дождь всегда оставался на стороне убийц.       — Мы говорили о его сестре. На фотографиях они везде вместе, только вдвоём. Видимо, неприятная тема для разговора: он злился, отвечал скупо и грубо, курил трубку. Получилось разузнать только то, что они двойняшки и состояли в сексуальных отношениях. Инцест, сами понимаете, дело странное, но семейное. Он разнервничался, а затем упал в эпилептическом припадке. И в этот момент в дом вернулся детектив Хван, сразу же позвонил в бюро. Я сверился с часами, подложил полотенце под голову. Все по инструкции об оказании первой помощи.       Офицер и медик записывали с видом студентов на лекции у строгого преподавателя. У Минхо талант забирать всё внимание себе.       Хёнджин уныло опирался локтями на перила крыльца, прячась от назойливого дождя. Наблюдал за вспышками камер медэкспертов, за офицерами, разбирающими барахло на улики. Со Чанбина, отошедшего от приступа в машине скорой помощи, сразу же повязали и увезли в детективное бюро на допрос. Отчего-то Хёнджин остался уверенным в том, что он выдаст ещё местонахождения останков других своих жертв. Сестра, прикованная к койке в сарае, радовала его глаза своими мучениями. Возможно, была соучастницей преступлений при жизни.       Пальцы заходились в нервозном треморе. Хёнджин сжимал и разжимал их, чувствуя суставы, натяжение кожи, невольное движение вен. Ноги подрагивали от ещё не сошедшего адреналина, что заставлял сердце неумолимо отдаваться в рёбра бешенным ритмом. Перед глазами стояло ведро с отрубленной головой, а в ноздрях осталась токсичная вонь разложения. Его мутило.       — Где Вы взяли зонтик, доктор Ли?       — Просто Минхо, если позволите, — Минхо взошёл на крыльцо, спрятавшись под навесной крышей, и сложил зонт. — Откопал его в вещах Чанбина.       — Это улика.       — Разве?       — Да.       — Как жаль, не хочется промокнуть.       Хёнджин помолчал, ковыряя ногтём сгнившее дерево, собирал мелкие занозы, которые не справлялись со своей задачей. Жёсткая кожа на подушечках пальцев не пропускала. А затем решился озвучить:       — Почему Вы уверены, что Ваша методика лечения поможет вот таким?       — Таким, как Чонгук, по вашему мнению?       — Как Сынмин. Вроде того.       — Я люблю своих пациентов. Смирительные рубашки — не про мою клинику.       — Любите? — Хёнджин с презрением сморщил переносицу. — Как любовью Вы будете контролировать их желание убить? Жажду крови никто не отменял.       — Уважение — основа контроля.       — Как и страх.       — Вы правы, — улыбнулся Минхо. — Как и доверие.