Твои восемь причин

Он проснулся от крика. Ни секунды больше не раздумывая, Дазай подскочил в кровати, вращая сморщенным лицом по сторонам. Комната Чуи была заполнена золотистым дневным светом, как в жаркий июльский день. Будто стоит выйти на улицу – и на лбу сразу выступит испарина от не щадящей никого жары, а под воротник вовсе не будет задувать колкий январский ветер. Сегодня солнце решило отработать свою месячную норму. Не услышав больше никакого шума, Дазай хотел рухнуть обратно на подушку, но забыл, что прямо над кроватью прибиты две самодельные полки из светлого дерева. — Ай, блять! От столкновения с краем полки ему на макушку посыпались одна за другой три мелкие собаки. Потирая ушибленный затылок, он недовольно разглядывал игрушки, словно они являлись причиной его боли. Чуи рядом не было, что подсказывало: время перевалило за девять утра. Продолжая просыпаться по внутреннему биологическому будильнику, Чуя умудрялся улепётывать из постели настолько тихо, что Дазай и ухом не вёл, почти всегда просыпаясь ближе к обеду. Крик повторился. Теперь Дазай услышал чёткое «я думаю!», высказанное Чуей явно в порыве эмоций. Встав с узкой кровати и кое-как натянув на себя свитер, скрывающий постепенно зеленеющие гематомы на рёбрах и пояснице, он настороженно высунул нос из спальни и притаился. Отсюда через коридор хорошо было видно аккуратную кухню в бежевых тонах и маленькую зону гостиной, ограничивающуюся всего одним низким столом на толстых деревянных ножках и подушками вокруг него. — Слишком долго, — спокойно сказала Мэй, оставив на блюдце чашку чая. — Первоклассник принимает решение быстрее, чем ты. — У тебя так много дамэ на поле, что у меня разбегаются глаза, — Чуя слегка ссутулился, сидя на коленях и крутя в пальцах чёрный игровой камешек. В конце концов, замерев на секунду, он установил его на деревянную доску с тихим стуком и поднял голову к матери. — Так и знала, — она кладёт белый камень в ту же секунду и возвращается к оставленной чашке. — Ты так предсказуем, Чуя. — Ты используешь одну и ту же тактику пятый год подряд. — Зачем отказываться от проверенного метода, если он всё ещё работает? — Произнесла она с улыбкой. Дазай вышел из своего укрытия и тихо прошёл в ванную, стараясь их не отвлекать. Он никогда не слышал от Чуи, что тот любит играть в го, и уж тем более никогда этого не видел. Сам он в детстве быстро проштудировал методичку-учебник и играл только с Хироцу некоторое время, пока не понял, что старик ему поддаётся. Больше любителей посидеть за стратегической настолкой он в своей жизни не встречал – Мори вообще к играм в любом виде был равнодушен, а Сигма… Дазай пытался его научить. И первое время выходило даже не плохо, пока он не заметил, с каким натягом его друг совершает ход за ходом. Игра требовала концентрации, опыта и хотя бы базового уровня стратегического мышления. В конце концов устав мучать Сигму, Дазай сказал, что игра ему не так уж и нравится. — Как себя чувствуешь, Дазай-кун? — Отлично, — он сел рядом с ними на одну из оставшихся подушек, потрёпанных временем, и скрестил ноги. Поднял вверх левую руку, загибая пальцы, — я плотно поужинал вчера вашими восхитительными цукунэ, послушал, как ужасно Чуя поёт в караоке, — он проигнорировал гневный взгляд Накахары, устремлённый в него, — и… выспался. — Никогда не слышала в этом доме слово «выспался», — усмехнулась Мэй, ставя очередной камень. Дазай оглядел игровое поле, после чего выгнул бровь. У Накахары-сан было минимум три варианта, как обложить камни Чуи и лишить его почти всех дамэ, но она, видимо, поддавалась. — Раз Дазай проснулся, вы, Чуя… — Ага, — задумчиво ответил Чуя, приложив палец к подбородку. — Тогда пас. — Пас. Игра закончилась, и пока Мэй собирала камни в миниатюрную деревянную коробочку, Дазай поднялся следом за Чуей. — А что мы? — Тихо спросил он. — Я… хочу навестить бабушку с дедом и отнести им угощения, — как-то без энтузиазма промямлил Чуя. Дазай склонил голову набок, наблюдая, как он убирает вымытую ранее посуду на полки. — И что не так? — Ну, — он неловко обернулся, смотря на Дазая как-то виновато. Тот всё понял без слов и сразу улыбнулся. — Дело во мне. — Нет, просто… — Чуя, всё в порядке. Сходи один – ты хочешь провести с ними время наедине. Я понимаю. Дазай не стал добавлять, что отлично видит – Чуя не готов представить его остальной семье как своего парня, а сидеть с ним там и вести себя по-дружески было бы крайне нервозно. Прекрасно понимая, чем вызваны его метания, Дазай для верности кивнул и повторился, говоря, что всё нормально. Об этом необязательно сообщать всем, и это нормально. Люди не обязаны понимать их, а они не обязаны открываться всем, даже если это родня. — Надеюсь, они тоже вкусно готовят, — топчась у входа рядом с собирающимся Чуей, мечтательно пролепетал Дазай. — Надеюсь на кабамоко… — Тебе лишь бы пожрать. — … и моти. В этом доме совершенно нет ничего сладкого… — Я куплю тебе мороженое, сойдёт? Удовлетворённо кивнув, Дазай получил короткий чмок под скулу, после чего входная дверь тихо притворилась. Дом погрузился в тишину. Неловкую и странную. Мэй допила чай и громко известила об этом стуком чаши о блюдце. — Дазай-кун, хочешь сходить в храм? Буддистских храмов Дазай ни по дороге в Оидзуми, ни в самом городе не заметил, но всё равно согласился. Католическая церковь хоть и не была ему близка, никакого отторжения не вызывала. Добираться до неё, однако, пришлось долго. Прямых автобусных рейсов до нужного места не было, так что они потратили целый час, пересаживаясь с одного транспорта на другой. Дазай разглядывал маленькие домишки, сосредоточившие в себе уют и покой. Всё казалось вокруг тихим и замершим в праздничные дни – совсем не похожим на никогда не спящую Йокогаму, кишащую туристами днями и ночами. В маленьких городках Дазай никогда не жил – на краю города, где находился дом Огая, он особо не засиживался, словно тисками затаскиваемый на плотные уличные сети большого города. Там было легко затеряться, забыть, кто он сам по себе есть – слиться с толпой и уйти в поток бесконечной рутины, что уже въелась в его жилы. И каким-то образом эта короткая поездка по однотипным городским поселениям, похожих друг на друга, подарила ему ощущение свободы. Странное молчание, поселившееся между ними с Мэй ещё дома, так и не проходило. Они шли по узкой улочке, петляя на задворках домов, и уже отсюда Дазай увидел возвышающуюся одноэтажную церковь с остроконечным шестигранным шатром, окрашенным в приятный молочный оттенок. Главный фасад украшали три узких стрельчатых окна с тёмными витражами, скатная крыша с двух сторон и всего три низеньких ступени. — Чуя никогда не любил ходить со мной в церковь, — приглушённо отозвалась Мэй перед входом, поправляя высокий ворот пальто. Это было первое, что она сказала за всё время, что они остались наедине. — Он слишком самоуверенный и гордый, чтобы прийти к этому. Окинув его странным, почти пустым взглядом, Накахара-сан коротко кивнула, после чего первая прошла внутрь. Заняла место на самом последнем ряду скамей и сложила аккуратные загорелые ладони на коленях. Дазай присел рядом, оглядывая высокий свод и тянущиеся к нему арки, поддерживаемые круглыми колоннами. Церковь была самой маленькой из всех, которые ему удалось посетить за свою жизнь, и ни в какое сравнение не шла с красотой буддистских храмов. Однако и здесь, в этом небольшом затенённом зале, он отыскал для себя нечто интимное. Насчитав около двадцати посетителей, тихо сидящих вдалеке друг от друга на разных рядах, он закрыл глаза и попытался вспомнить хоть одну молитву, после чего сразу отрёкся от этой идеи. Бог точно не оценит молитв из вежливости, пришёл он к выводу. — У Чуи… у вас, — поправила себя Мэй, неожиданно подав голос после десяти минут молчания, — всё хорошо? Дазай открыл глаза, чувствуя накатившую сонливость. Из-за обезболивающих, которые он пил, пытаясь унять никак не отпускающие его боли, спать ему хотелось постоянно. Поймав на себе внимательный, даже излишне цепкий взгляд, он сконфузился, выражая своё непонимание. — Вас что-то беспокоит? — Не здесь. Уловив опасные нотки в голосе, который до этого всегда казался ему дружелюбным, Дазай вскинул брови, после чего поднялся. Они вышли на улицу и прошли вдоль ограждения в обратную сторону. Неожиданно для Дазая Мэй выудила из маленькой сумки, висящей на её плече, пачку тонких ментоловых сигарет. Вставила одну меж губами и поднесла дешёвенькую зажигалку к её концу. — Вы курите? — На грани шёпота вздохнул Дазай. — Все врачи курят, — без тени усмешки сказала она. Коротко выдохнула дым и посмотрела на Дазая слишком оценивающе. — Даже медсёстры. Он всё не мог понять, почему её настроение так переменилось. За дни, прожитые бок о бок, Мэй всегда приветливо ему улыбалась, и он расслабился в её присутствии, чувствуя, что опасаться нечего. Чуя унял свою нервозность, и Дазаю казалось, что всё наладилось. Они действительно были похожи на семью, как ранее было и в доме Огая, где Дазай ощущал себя даже более загнанным, чем в доме семьи Накахара. Но, видимо, всё же что-то было не так. — Накахара-сан, что случилось? Она помолчала некоторое время, смотря на чернеющие стволы клёнов, посаженных в один ряд. — Чуя, — тихо сказала она, — что с его руками? Дазай физически ощутил, как краска с его лица мгновенно испарилась. — Вы думали, что я не замечу? Думали, я никогда не видела ссадины от наручников? — Продолжила Мэй с куда большим напором, обернувшись к нему. Со своего роста Дазай стал казаться себе незначительным и неправильным. Она всё-таки узнала. — Вы… — Начал он без особой уверенности, — не так всё поняли. — Не так поняла, — она кивнула, снова задумавшись. Потом вдруг нахмурилась и посмотрела на Дазая взглядом, который был ему очень хорошо знаком. Рассерженным и крайне возмущённым. — Я знаю, Чуя бывает невыносим. Очень. Я частенько давала ему в детстве подзатыльники, едва сдерживаясь от его грубых истеричных заявлений. Но это не повод устраивать такие… игры. Дазай остолбенел. — Что?.. — Дазай-кун, пожалуйста, — она потушила сигарету о стоящую рядом урну и кинула туда бычок, — не надо делать вид, что ты меня не понял. Я не хочу говорить об этом напрямую. — Накахара-сан, — он криво улыбнулся, — это не… И замолчал. Что он должен был сказать? Что это не следы от наручников, которые он надел на Чую во время секса, а от самых настоящих наручников, которые были на нём, пока его держали в плену русские наркоторговцы? Что это не он, Дазай, сделал Чуе больно, а два долбанутых психа, перешедшие грань во имя мести? Что это случилось не между ними в их постели, а в заброшенной больнице, охраняемой иностранными военными? — Этого не повторится, — сказал он тихо. — Даже если повторится, я не желаю об этом знать. Хотя бы как-то… скрывайте такое, чтобы я не видела. Стоило ожидать, Дазай всё-таки облажался. Он стоически выдержал её взгляд и кивнул. Оправдываться было глупо и тем более безразмерно неловко – хуже ситуации, чем этой, он и представить не мог. Как давно она заметила? Как давно следила за руками Чуи и за Дазаем? Насколько ей всё это время было неприятно от его присутствия? Испытывает ли она теперь омерзение, смотря на то, как Дазай шутливо целует Чую в висок и весело хохочет от того, как тот краснеет при матери? — Надеюсь, это не Чуя сломал тебе руку. Он шокировано уставился на неё. Они, как два самонадеянных глупца, думали, что человек, работающий больше десяти лет в медицине, ничего не заметит. Ничего не сопоставит. Даже если и увидит, у них были заготовленные фразы, но они никак не ожидали, что она расценит всё в таком ключе. Впрочем, Дазай не мог её винить. — Накахара-сан, я люблю Чую. И это взаимно. — Я прекрасно знаю, что Чуя умеет любить, — с нажимом перебила его Мэй. — Но я также как никто знаю, какой у него характер. Я это поняла ещё до первого и единственного его привода в полицию, — она резко поднесла ко лбу пальцы, и Дазай заметил, как мелко они дрожат, — я всё думала, что я сделала не так. Чуя, он… вспыльчивый, и это мягко сказано. Даже мне было сложно найти к нему подход. Но что я могла сделать? Мне никогда не за что было его наказывать, кроме ругательств. Учился он отлично, не прогуливал тренировки, у него были увлечения, которыми он искренне горел, но… Я всегда видела в нём эту агрессию. И я ждала, что в какой-то момент она может вылиться не просто на очередного парня, который пристал к нему на улице, а на кого-то близкого. Дазай понимал, о чём она говорит. О контроле, которым Чуя владел лишь отчасти. Но Мэй не видела всей той работы, которую Чуя над собой проделал. Потому что он вырос. Потому что ему было, для кого стараться, подавлять себя и работать со своей несдержанностью. — Вы ошибаетесь. Правда, бывало, что Чуя мог… замахнуться, — он скривился, вспоминая всплески агрессии Накахары, и с каким трудом тому давалось с этим бороться, — но он бы так никогда не сделал. И я тоже. И те следы… Это просто ошибка. Наша общая. Я не могу быть с вами во всём откровенным, но у нас всё в полном порядке. Мне даже как-то обидно, что вы так думаете. — Я тебя предупредила, — она сказала куда тише, видимо, остыв от всплеска долго подавляемых эмоций. — Я услышал вас. Но всё же это достаточно личное. Нам не по пятнадцать лет. Дазай прикусил язык, поняв, что ответ вышел резким. На удивление Мэй лишь заторможено кивнула, явно обдумывая его слова. — Ладно, — она схватилась за ремень сумки и отвела взгляд, — извини. Но что я могла думать? Я же тебя совсем не знаю. Ну, кроме того, что ты так себе повар и любишь поспать. — Это поправимо, — улыбнулся облегчённо Дазай. Замявшись, он вытянул в её сторону локоть, и она, помедлив, взялась за него рукой. — Могу рассказать вам чуть больше. И он рассказал. О том, что ненавидит собак и души не чает в кошках. Не любит солнечные дни, в которые у него болит голова. Боится грозы из-за громких резких звуков. Что любит ночь больше дня, потому что видно звёзды. Что слушает старую музыку, которая является единственной связующей нитью между ним и его мамой, рано ушедшей из жизни. Рассказал о своей самой большой травме, пережитой в восемь лет, и как учился заново жить. Как заново открывал для себя мир, так неожиданно его предавший. Как обрёл первый смысл в цветах, подаривших краски. Как первым, от чего он почувствовал хоть какой-то вкус, стало мороженое, а затем засоленные крабы, чей запах перебивал тошнотворный вкус крови, въевшийся в память. Как отыскал однажды от скуки в огромном доме старенький полароид, начиная воспринимать мир покадрово. Раскладывать его на воспоминания, застывшие в рамках. Как долго искал всё это и в один миг потерял, снова начиная всё с начала. И как обрёл все свои смыслы вновь. Мэй слушала его, ни разу не перебив, порой прижимаясь к его локтю от резких порывов ветра. Её запах, теперь хорошо Дазаю запомнившийся, был отчётливым и стойким, но не таким надоедающим, как аромат духов Коё, от которого порой щипало в глазах. Обычный запах… матери. Того, что ему никогда не удавалось коснуться пальцем, оказалось вдруг так рядом. Он рассказал ей почти всё, что рассказал Чуе. Чуе он, несомненно, доверял, но открыться кому-то ещё вот так казалось почти невозможным. Но это была всего лишь мама Чуи. Женщина, которая подарила ему жизнь, воспитала, сделала таким, какой он есть. Таким, каким Дазай его полюбил. Открыться ей было всё равно, что сказать за Чую «спасибо». — Значит, — они остановились у очередного светофора, дожидаясь зелёного света, — семь? Твоих причин. Хорошее число. В буддизме, кажется, означает долголетие и здоровье? — И правда, хорошее, — согласился Дазай. — Но их восемь. — Разве? — Мэй глянула на него, сощурив от солнца глаза с кошачьим уголком. — Звёзды, кошки, музыка, мороженное… Крабы… — Ну не смейтесь. — …цветы. Фотография, — она склонила голову набок, затаив улыбку. — Их семь. — Их было семь. Но вы забыли самое главное. — Что же? Сощурившись, Дазай усмехнулся, понимая, что она его дразнит. Они смотрели друг на друга с глупыми улыбками, пока наконец не загорелся зелёный человечек и Дазай не потянул её вперёд.

***

Неожиданно поднявшаяся метель пригнала наконец снег и в Оидзуми. В небольшом количестве, он ложился тонким мокрым слоем под ботинки, начинающие скользить по противной мороси. В который раз скривившись, Дазай поджал сломанную руку к груди, дёрнувшись на очередной слишком гладкой плитке тротуара, едва не навернувшись. Чуя без особой надобности подхватил его под локоть здоровой руки и улыбнулся почти приторно, отчего у Дазая дёрнулся глаз. — Не начинай, — попросил он тихо. — Мой дорогой инвалид, будь аккуратнее, — с идиотской улыбкой и смешком ответил Чуя, подхватив его под локоть сильнее. — Дорогие во мне только железки в руке. — А как же моё сердце? — Чуя выгнул бровь. — Столько людей до тебя пытались его купить, но посчастливилось только тебе. — У них просто не было сорока миллиона йен. — Да, что-то я продешевил. Они свернули к маленькому скверу, совершенно голому и растерявшему всю свою завораживающую красоту. Чуя остановился в начале кривенькой дорожки, когда на него нахлынул поток воспоминаний. Плохих и хороших, делающих больно и приносящих тепло. В один летний день он мог сидеть здесь с книгой, а уже ночью далеко не трезвый с кем-то целоваться. Решив оставить такие подробности своей юности в тайне, он с затаённой улыбкой повёл Дазая вперёд мимо лавочек, прикрытых промозглым слоем мокрого снега. — Раньше здесь было много собак, — поделился Чуя. — Потом их стали отлавливать. Некоторые кидались на людей. — Удивительно, что тебя не поймали. — Огрызок. Остановившись у одной из скамеек, Чуя стряхнул ладонью снег и присел на самый край с глубоким вздохом. Чуть помедлив, Дазай приземлился рядом и не сдержал улыбки, когда чужая голова опустилась на его плечо. Они безмолвно взирали на метящиеся вокруг них хлопья, и Дазай подумал, что наступивший год будет явно лучше предыдущего. — Странно. — Что? — Дазай слегка повернул голову в сторону Чуи. Тот сидел с закрытыми глазами, так и продолжая на него облокачиваться. — Всё – странно. Тебе так не кажется? Мы просто сидим здесь и… За нами никто не охотится. Нам не надо ни от кого скрываться. Тебя никто не хочет убить. Ну, разве что моя мама теперь, — он кисло усмехнулся и открыл глаза. Выпрямился, пряча руки в карманы, и посмотрел на Дазая так кристально чисто и уверенно, будто собирался впервые признаться ему в любви. — Мы… как обычные люди, да? Теперь никаких убийств, погоней, наркотиков… Просто встречаемся, без всяких тайн и секретов. Просто скучная жизнь? — Скучная жизнь? — Дазай скривился и придвинулся чуть ближе. — Не знаю, как ты, а я всегда мечтал о скучной жизни. Но сомневаюсь, что жизнь может быть простой и скучной рядом с тобой. — И то правда, — Чуя поджал уголок губ. — Я не говорил тебе? В новогоднюю ночь, когда ты слился спать, мы пили с Огаем. Коё, кажется, тоже всё это надоело, и она по-тихому ушла, пока он не заметил. А потом он назвал меня сыном. Дазай взорвался хохотом, распугав затаившихся на ветках дерева птиц, которые сразу же взлетели, отчего на землю упали комки снега. — Эй, это было трогательно! — Чуя шутливо пнул его в плечо. — Он, видимо, был безбожно пьян. — Нет, он просто очарован мной. Я умею готовить, не свинячу и не называю его «противный дядька». Как оказалось, ему очень мало нужно для счастья. — Я уверен, если бы твой отец узнал тебя… — Не надо. Чуя отвернул лицо, сразу же нахмурившись. Дазай в последнее время часто поднимал этот вопрос, и его чуткие попытки хоть как-то переубедить Чую всегда обрывались и оставались не услышанными. Может, когда-то Чуя созреет, но не в ближайшем будущем. С другого конца сквера послышался детский визг. Дазай одновременно с Чуей обернулся, глядя, как трое ребят, на вид не старше десяти лет, бегали друг за другом, кидая полуразвалившиеся снежки. Один из них громко прокричал и тут же поскользнулся, так и упав с весёлым воем. Остальные начали закидывать его снегом вперемешку с землёй, вызвав смешок у Чуи. — Мы с Аканэ тоже тут раньше гуляли. Дазай осторожно всмотрелся в его спокойное лицо, прекрасно замечая нахлынувшую тоску. — Если бы вы встретились, — вкрадчиво начал он, — что бы ты сделал? — О, — Чуя дёрнул бровями, ненадолго задумавшись. — Думаю, мы вместе сделали бы вид, что не знаем друг друга. — А я бы ей врезал. — Да перестань, — хохотнул Чуя. — Я не такой принципиальный, как ты. — Что, прямо разбил бы девушке лицо из-за меня? — Прямо разбил бы. — Ты ужасный. Порываясь ещё что-то сказать, Дазай неожиданно ахнул от прилетевшего в щёку снежка, да так и застыл с раскрытым ртом. Чуя сначала было надулся от сдерживаемого смеха, а потом поднялся и скатал из валяющегося под ногами снега комок и погрозил им пацанёнку, который явно уже пожалел из-за своей ошибки. — Слышь, малышня, — с наигранной угрозой прохрипел Чуя, — сейчас пиздюлей вставлю! — Не надо, дядя, извините! Теперь Дазай не сдержал смешка, оглаживая покрасневшую щёку и смотря на то, как яростно Чуя начал краснеть. — Какой я тебе дядя?! А ну иди сюда! Он кинул в мальчишку снежок, от которого тот увернулся, и после побежал за ним, комкая ещё один шар прямо на бегу, пока Дазай продолжал заливаться смехом. Чуе тут же прилетело в плечо от другого парнишки, и он ввязался с ними в эту шуточную бойню водянистыми снежками, от которых оставались мокрые следы на пальто и брюках. — Скучная жизнь… — Прокатал на языке Дазай, после чего поднялся, зачерпнул левой ладонью снега и побежал за Чуей.

***

В маленькой кофейне, объятой голосами и теплом с кофейной отдушкой, царила суматоха. Казалось, все эти люди просто не могут существовать в одном пространстве: голосящий никому не известные кроме него самого песни Миядзава прыгал с тарелками в ладонях, едва не роняя их, за ним по пятам следовал раскрасневшийся Куникида, готовый в любой миг поймать вылетевшую из вспотевших пальцев посуду, за стойкой с неподдающейся охапкой воздушных шариков возилась злая Кёка, когда в очередной раз лента, которой она пыталась их перевязать, соскользнула на пол. На её тихие ругательства, которые она всё время ворчала под нос, внимание обращал только Ацуши, сдерживающий себя от замечаний по поводу того, что школьница, кажется, не должна говорить «блять» и «заебало» через каждое слово, но вовремя себя остановил. Зная Кёку, в таком случае лучше просто промолчать и сделать вид, что он глухонемой. — Ацуши, ты всё достал из холодильника? Окликнутый Накаджима закусил губу и через плечо обернулся к Куникиде. Новогодний колпачок с его головы сполз на бок, кое-как удерживаемый на тонкой резинке, очки перекосились на переносице, а одна прядка из хвоста выпуталась и спуталась у плеча. Подавив смешок, Ацуши виновато улыбнулся. — Полагаю, что да? — Полагаешь? — Куникида начинал злиться. В его голове корпоратив должен был быть чем-то расслабляющим и весёлым, где он мог бы просто отдохнуть. Но он забыл, с какими людьми он работает. По сути, это были просто детишки в его глазах, которые каким-то образом умудрились не подвести его и не развалить эту кофейню в течении года, когда он открыл её. — Я проверю, — отозвалась Кёка, с удовольствием бросив проклятые шарики на пол, и скрылась в подсобке. Ацуши со вздохом опустился на корточки и резво доделал за Идзуми её работу. Подвесив шары на металлический пилон, он дёрнулся от звона и обратился к центру маленького зала. Рядом со сдвинутыми в одну линию столами на полу лежали теперь осколки тарелки, благо, она была пустой. Кенджи, застыв с испуганной гримасой, начал считать про себя от пяти до нуля. — Я знал, что так и будет, — в тишине произнёс Акутагава, пристроившийся в уголочке за столом. В момент, когда уже бледный Куникида вышел из подсобки и начал сетовать на кривые руки Кенджи, Ацуши обогнул стойку и пристально уставился на Рюноске. — Мог бы помочь. — Я приглашённый гость, — с усмешкой отозвался тот и подбоченился. — Я не должен вам помогать. С хитринками в глазах Ацущи протянул руку и резко оттянул резинку под челюстью Акутагавы, на которую крепился такой же колпак, как и у всех. Тот вскрикнул и принялся зло потирать верхнюю часть шеи. — Засранец, — буркнул Акутагава. — О-о, знаешь, — Ацуши, довольный проделанной гадостью, сложил руки на груди, — я не должен быть с тобой не засранцем. Вернувшаяся с контейнером Кёка пропустила еле державшегося от нервного срыва Куникиду в подсобку за метлой и поставила последнее блюдо на стол. Укоризненно посмотрев на криво привязанные шары, она надула щёки, недовольная тем, что Ацуши с чем-то справился лучше неё. — Где Чуя? — Спросил Кенджи, неловко сдвигая белые осколки в одну сторону своим ботинком. — Разве он не обещал прийти пораньше, чтобы помочь? — Его, видимо, кое-кто задерживает, — мрачно отозвался Рюноске, единственный из всех собравшихся что-то понимающий. Они принялись неловко молчать, поглядывая друг на друга в ожидании под громкое возмущённое дыхание Доппо, которое было слышно даже отсюда. Кёка, первой устав, шмякнулась на стул рядом с Рюноске и потянулась к его стакану, в котором было шампанское. Акутагава устремил на неё хмурый взгляд. — Тебе разве можно пить? — Мне нужно выпить, иначе я сойду с ума, — спокойно сказала Идзуми и сделала маленький глоток. То, как она по-свойски оставила стакан Акутагавы рядом со своей рукой, заставило того от возмущения поднять невидимые брови. — Не слишком ли дерзко? — Я не думала, что ты жадный. — Противная девчонка. — О боже, — Ацуши, пропыхтев, налил в другой стакан алкоголя и придвинул его к Рюноске. — Вот. Только не капризничай. Кёка выдавила высокий смешок и без улыбки оглядела ещё более нахмурившегося Рюноске. В первые разы, когда она пересекалась с ним в кофейне, она искренне побаивалась угрюмого парня Ацуши, который украдкой кидал ей отчего-то недовольные взгляды. Присмотревшись к нему, она поняла, что Рюноске просто немного… одичалый. Но не пугающий. Спустя довольно долгое время она набралась в себе смелости иногда подтрунивать над ним с бесстрастным лицом, что смешило абсолютно всех, кроме самого Акутагавы, который шутки, кажется, не воспринимал от слова совсем. Уже собираясь съязвить что-то новое, Акутагава обернулся к двери и расслабленно улыбнулся, увидев вошедшего Чую, отряхивающего с рыжих волос снег. — Всем привет. — Чуя! — Ацуши ринулся первым, задев локтем Миядзаву и обняв Накахару поперёк спины одной рукой. Все остальные заметно повеселели, увидев на лице Чуи счастливую улыбку и то, как он ответно похлопал Ацуши по спине. — Я по вам скучал. Отдав подошедшему Рюноске пакеты с подарками, Чуя обвёл каждого взглядом. Не в силах контролировать свои щёки, он улыбался так сильно, что сводило скулы. Вечно хмурая Кёка сидела с порозовевшими щеками и махала ему маленькой ладонью. Ацуши едва не вибрировал рядом с ним от счастья, уже треща над его ухом очередную байку. Миядзава щупал пальцами края своей соломенной шляпы (он носит её даже зимой?) и, кажется, пританцовывал что-то странное. Стоящий рядом Акутагава украдкой кидал на него обеспокоенные взгляды, прекрасно понимая, что будет дальше. — Чуя, ты разве не должен был прийти не один? — Оборвал Ацуши сам себя. Оглянувшись через плечо, будто там должен был кто-то стоять, Чуя закатил глаза. Трусливая псина боится последствий, ну конечно. Распахнув стеклянную дверь, Чуя рывком нырнул на улицу и схватил спрятавшегося у стены Дазая, который до последнего упирался заходить. Если бы не сила Накахары, против которой у него не было ни единого шанса, он бы ни за что не зашёл сейчас внутрь. — Э… привет, — хмыкнул Дазай на пороге. В глубокой тишине громко закрылась дверь и прозвенел колокольчик над ней. Можно было услышать дыхание копошащегося в подсобке Куникиды и то, как он ворчал себе под нос «где чёртов веник, Ацуши, ты опять запихал его за шкаф?». Да что уж там – Дазай отчётливо слышал, как билось его собственное сердце в этот момент. Момент, когда ему наконец-то придётся перед всеми извиниться. Чуе пришлось долго уговаривать его, чтобы он стоял сейчас здесь. Первый раз он заговорил об этом ещё в новогоднюю ночь, и тогда Дазай отмазался, быстро согласившись. Он не думал, что Чуя был настолько серьёзен. Они едва не поругались за день до сегодняшнего, когда Дазай признался, что не хочет приходить с повинной и смотреть им в глаза. Впервые он понял, что ему по-человечески стыдно, и что он просто не может прийти и сказать, что они зря убивались из-за его мнимой смерти. Что он всех обманул, вынудив и Чую это делать изо дня в день. Чуе пришлось быть предельно убедительным. Втолковать Дазаю в его куриный мозг, что он обязан это сделать, и что они точно его простят. Почти доведя его и себя до слёз, Чуя было отчаялся, когда Дазай всё же согласился, добавив, что если Куникида убьёт его по-настоящему, это будет вина Накахары. — Кстати, — прохрипел Чуя осевшим от нервов голосом в абсолютной тишине, — а где Куникида? Первой отмерла Кёка. Подтянув к лицу стакан под неодобрительным взглядом Акутагавы, она сделала громкий глоток, от которого все дёрнулись. Кенджи выронил свою шляпу и ахнул, отойдя на шаг. Ацуши, улыбающийся до этого, побледнел и смотрел Дазаю в район скулы. Надо отдать Накаджиме должное – Чуя ожидал от него минимум обморока. — Ацуши, если ты ещё раз запихнёшь веник под… Замерший у начала стойки Куникида резко замолчал. Потрёпанный веник упал из его руки на груду осколков, подняв небольшой шум. Все обернулись к Доппо, волосы которого, казалось, наэлектризовались от напряжения. Дазай, смотря ему в глаза, позволил себе криво улыбнуться и поднять загипсованную руку, помахав ею у своего лица. — С Новым годом, Куникида. — Дазай… — Доппо заторможено моргнул, непонимающе уставился на него, полностью игнорируя Чую, который спокойно прошёл к столу и налил себе выпить. — Дазай. — Да, меня всё ещё зовут Дазай, — слегка расслабившись, Осаму выдохнул и усмехнулся. — Я так… благодарен тебе за то, что ты пришёл почтить мою память в тот день. — Еблан, — сказал себе Чуя под нос. — Тебе пиздец. — Дазай! — Куникида, наконец, понял, что ему это не видится, и к его мертвецки бледному лицу резко прилила кровь. Он сорвался с места и замахнулся, — чёртов Дазай, ты… — Да ладно, Куникида, ты умеешь ругаться? — Дазай увернулся от него и юркнул за спину шокированного Миядзавы, который поднял свою шляпу и тут же уронил её обратно, стоило Дазаю, живому, настоящему Дазаю, схватить его сзади за плечо. — Я… блять! — Доппо в сердцах крикнул, отчего Чуя в шоке уставился на него. Никогда прежде, даже в самую жуткую запару Куникида не позволял себе ругаться и проявлять хоть каплю нервозности, оставаясь собранным. — Я убью тебя, убью! Он поднял с пола веник и принялся бить им Дазая по макушке, пока тот айкал и старался спрятаться за Кенджи, которому тоже попадало. Поняв, что его укрытие не оказалось таким уж надёжным, Дазай перебежал к Акутагаве, и, едва тому попало веником по голове, он оттолкнул Дазая локтем и принялся шипеть и поправлять съехавший колпак. — Я тебя просто уничтожу!!! — Пожалуйста, Куникида! Я только что вернулся из мёртвых! Где вся твоя милость и человечность!? — Крича ему в тон, Дазай схватил Чую за локоть и выставил перед собой, пригибаясь за его спиной. — Пожалуйста! — Не прячься, ты, лживая крыса! — Я бы не прятался, но ты намерен убить меня! — Не ори мне на ухо! — Набатом гаркнул Чуя на всю кофейню, заставив обоих смолкнуть от угрожающего рычащего тембра. Во вновь опустившейся тишине раздался всхлип. Позабыв о перепалке, все обернулись к Кёке, глаза которой стали опасно красными и влажными. Скукожившийся Дазай, сгорбившись позади Чуи, осторожно выпрямился и уставился прямо ей в лицо. Он помнил Кёку как вечно собранную, молчаливую и угрюмую порой слишком сильно для девушки её возраста. Никогда он не видел её улыбки, смеха или грусти, почти сразу привыкнув к тому, что она оставалась отрешённой и огороженной от мира. Что-то в её пустоватом, даже холодном взгляде казалось ему знакомым. Такое он порой видел в зеркале. И сейчас Кёка, эта непоколебимая, ничем не сотрясаемая девчушка… рыдала. Взахлёб, переходя на скулёж, закрывая глаза ладонями и вздрагивая плечами. Её белая рубашка со слишком длинными для её рук рукавами сминалась у груди, к которой она прижала локти, а её колпачок выглядел слишком комично в этой ситуации. Это было так странно для каждого здесь, что добрую минуту они просто смотрели на неё, полностью растерявшуюся и потерянную. — Кёка? — Очнулся Дазай и сдвинулся со своего места. Она сразу же подскочила и пронеслась пару метров, разделявших их, и врезалась в его тело, скрещивая тонкие запястья на пояснице, прижимаясь так сильно, будто Дазай мог раствориться. Застыв от удивления, он первые моменты колебался, беспомощно обернувшись к Чуе. Тот, тоже не ожидавший подобного от своей самой младшей коллеги, пожал плечами и слабо улыбнулся. Куникида опустил наконец веник и громко втянул воздух. Заметив слёзы над его нижними веками, Дазай едва не выронил свои глаза и отвернулся от них. Чёрт, он знал, что это не будет приятно легко, но чтобы кто-то плакал из-за него… Они действительно переживали. Дрогнувшими руками он накрыл плечи Кёки, провёл по ним дальше и опустил их на её узкую спину, сгорбившись и обняв её в ответ. Она была слишком маленькой, даже для девушки своего возраста, казалась почти девочкой, так что он старался сделать это аккуратно и с нежностью. — Кёка, извини меня. — Я так рада, что ты жив, — шмыгнула она в район его груди и прижалась сильнее. Кажется, она не собиралась отстраняться, чтобы никто не видел её красного лица. — И… боже, — он вздохнул, снова повернувшись к остальным. Его сердце грозило остановиться от вида лиц, и даже Чуя, вечно источающий уверенность, был полностью поникшим. — Извините меня все, ладно? Давайте мы просто… Обнимемся, окей? И, Куникида, лучше ударь меня ещё раз, только не плачь. Это выглядит ужасно. — Я не из-за тебя плачу. Мне жаль Кёку. — Как скажешь. Заревевший следом Миядзава прижался к Дазаю сбоку, и сказать, что это было мило… Что ж, у него всё ещё были трещины в двух рёбрах, ему было реально больно и даже неприятно, но, кажется, он мог это выдержать, лишь бы Кенджи, от которого даже сейчас пахло домашней выпечкой, успокоился. Следом подключился Ацуши, который не ревел, но его нос был красным и опухшим. От его волос по-прежнему пахло лимонным шампунем, как и запомнил Дазай, чёлка всё ещё была косой (значит, это была не ошибка парикмахера?), а его природная худоба вовсе не означала, что эти объятия будут легче – Ацуши сжал его поперёк плеч, уткнувшись в его пальто лицом. — Ладно. Это будет первый и последний раз, когда я приближусь к тебе больше, чем на вытянутую руку, — изрёк Доппо и почти гневно приобнял всех, до кого смог дотянуться, угрожающе зыркнув на Дазая из-под очков. Чуя выдохнул, только сейчас сняв с себя пальто, в котором успел вспотеть. Озорно глянув на оставшегося в стороне Акутагаву, который точно в эти объятия не полез бы и под угрозой смерти, Чуя поджал уголок губ и почти прошептал: — Обошлось. — Они всё ещё могут его удушить, и я сомневаюсь, что это и не было их изначальным планом. — Эй, то, что я вернулся из мёртвых, не значит, что я растерял способность слышать, Рю. Это первый корпоратив в жизни Чуи. Первый раз, когда они с Дазаем вышли хоть в какой-то свет, как пара, и, по-видимому, это вообще первый раз в жизни Дазая, когда он находится в компании приятных ему людей, не-убийц-наркоторговцев-бандитов, которые желают ему смерти. Хотя, насчёт последнего Чуя всё ещё сомневается, каждый раз замечая, как Куникида сужает свои глаза, стоит Дазаю в очередной раз отвесить неудачную шутку (хотя по мнению самого Дазая абсолютно все его шутки абсолютно сногсшибательные). И в этой компании, Чуя, кажется, понял, что наконец вернулся к самому себе. Потягивая не особо вкусное, но определённо добавляющее атмосферы шампанское, которое налито в совершенно не подходящий ему стакан, он наслаждается. Пробует. Смеётся, потому что не может не поддержать Дазая в особо идиотской шутке, над которой, если не посмеётся Чуя, вообще смеяться никто не будет. Поёт в мини-караоке, которое притащил Ацуши, и поёт просто ужасно. Он никогда не умел петь, так что он просто старался попадать в такт и орать не слишком сильно, но он позволяет себе действительно отдохнуть с этими людьми, которые, он знает, искренне рады, что он оказался с ними. И, надо полагать, аплодисменты, которые он заслуживает после очередной песни, вызваны не тем, что все рады окончанию его воя, а тому, что он правда веселится. — Чуя, это было бесподобно! — Крикнул Дазай ему на ухо, когда Чуя опустился на своё место, всё ещё держа светящийся микрофон в руках. — Больше никогда, пожалуйста, не пой эту песню, иначе Элвиса вырвет на том свете. — Как грубо, — изрекла Кёка. — Чуя, ты молодец. — Я хотя бы не вру ему в глаза, малышка, — поддел Дазай и нагнулся к лицу Чуи, у которого задёргался глаз от такой близости. — Если такой умный, — прорычал Чуя, — сам пой, — он грубо сунул микрофон Дазаю в ладонь и нахмурился. — И, если это не будет минимум на девяносто баллов, которые ты получишь от этой шайтан-машины, я, пожалуй, сделаю из твоих яиц глазунью. Ацуши прыснул в свой стакан, испачкав нос шампанским. Дазай щурился на Чую, дыша ему в лицо, после чего расплылся в слащавой улыбке и взял второй микрофон. — Рю, споёшь со мной? Уверен, в отличие от Чуи, ты не испортишь мой звёздный час. — Что, боишься опозориться в одиночку? — Хмыкнул Чуя. — Ладно, — Акутагава, не желающий и дальше наблюдать за их препираниями, поднялся и встал рядом с Дазаем, который наклонился к ноутбуку, подключённому к караоке. — Как насчёт чемов? — Никогда не сомневался в твоём музыкальном вкусе, — улыбнулся Дазай и начал что-то печатать. — The light behind your eyes? — О, да. Чуя скептически уставился на них, удивляясь, как они вообще нашли друг друга в музыке. Потому что его вкус был немного далёк от того, что слушал Дазай, но он никогда не противился послушать то, что нравилось ему. Почти всегда это был рок и ретро. Чуя больше упивался по чему-то более трендовому и современному, но особенно любил металл, который Дазай просто не выносил. И петь его, пожалуй, действительно было невозможно. А Рюноске… Чуя никогда не интересовался, что он слушает, так что посчитал это своим упущением, когда эти двое в тихом унисоне начали петь первые строчки. И, надо сказать, это было… хорошо. Чертовски музыкально. Голос Дазая не был высоким, но на фоне Рюноске он казался именно таким – мелодичным и лёгким. То, что он был пьян, нисколько не мешало ему попадать в ноты. Чуя, не умеющий управлять своим голосом, слухом обделён не был, и отчётливо слышал, что эти двое прекрасно справлялись с тем, чтобы петь безошибочно. Ладно, Чуя признаётся. Дазай был слышен чуть сильнее из-за уверенно поставленного голоса… И это было завораживающе. Чуя почувствовал тепло на своих щеках и скосился в сторону. Потому что не мог смотреть на Дазая, лицо которого, освещённое гирляндой и переливающееся светом маленькой установки караоке, было невозможно красивым. Настолько, что, будь Чуя на один стакан пьянее, он бы прямо сейчас при всех его поцеловал. И, отвернувшись, он заметил, что пялился не он один. Ацуши, застывший со стаканом в руке, почти не моргал, смотря на Рюноске так, будто был готов его сожрать. Чуя его понимал. Во второй части песни, когда музыка стала более настойчивой, Дазай запел громче. Настолько чисто, будто полностью заглушил Рюноске. Или Чуе послышалось, или Акутагава действительно перестал петь. Повернувшись к ним, он увидел застывшего с микрофоном в руке Рюноске, пялящегося на Дазая с вопросом в глазах, а Дазай… Чёрт, Чуя, блять, не так силён, как всем кажется, и прямо сейчас он готов просто упасть, потому что – эй, не судите его строго, он впервые видит, как Дазай поёт – он поглощён им. Прижав сломанную руку к груди, прикрыв глаза, Дазай даже не смотрел в текст, и просто делал своим голосом что-то невероятное, заставившее всех замолчать и просто смотреть на него. И это человек, который влюблён в кого-то вроде Чуи… Это что-то глобально потрясающее. И теперь все об этом знают. Это грело изнутри вместе с неожиданно прорвавшейся хрипотцой в голосе Дазая на особенно надрывном моменте. Кажется, он заметил, что поёт один, только в конце, когда пел совсем тихо. Не дотянув последнюю строчку, он обернулся к Акутагаве. — Что не так? — Да… Э… — Рюноске не нашёлся, что сказать, и покрутил микрофоном в руке. — Он сел. — А… Жаль. Жаль. Чуя прохрипел в кулак и поднялся. — Я пойду покурю. Под внимательными взглядами он накинул пальто и вышел на улицу, даже не заметив, что свои сигареты оставил на столе. Ему было всё равно. Ему нужно было подышать, иначе он не отвечает за то, что случится с Дазаем, если он останется сейчас рядом. Когда открылась дверь, он почти этого ожидал. Но он совсем не ожидал того, кто встанет рядом и прижмётся к стене плечом к его плечу. — Он красиво поёт, да? — Хмыкнул Ацуши, повернувшись к нему. Чуя тупо кивнул, размазывая подтаявший снег у своих ног. — Да. Рюноске крут. — Эй, — Ацуши просмеялся, — не будь таким злым, Чуя. О, Чуя не был зол. Чуя себя контролировал изо всех сил. — Ацуши, — он обратился к парню, слегка повернув голову, — ты как? — В каком смысле? — В смысле… Честно, я думал, для тебя это будет травмирующим. Ну, Дазай… — А-а-а, — протянул он понятливо. Чуя засмотрелся на его круглые глаза, отражающие почти детскую наивную улыбку, как вдруг Ацуши поджал губы, меняясь в лице. Выглядя каким-то слишком взрослым для себя, что было на него не похоже. Чую это даже напугало. — Я знал. Чуя дёрнулся, сведя брови. Долго изучал лицо друга, не понимая, шутит он или нет. Потом, кажется, понял. — Тебе рассказал Рюноске. — О, нет, — Ацуши махнул рукой. — Он ничего не говорил мне. До сегодняшнего дня я даже не знал, что он знаком с Дазаем и… — Стоп, — Чуя тряхнул головой, — я не понимаю. — Помнишь день, когда с утра я вернул тебе резинку? — Ацуши обернулся к нему всем телом. — Ты забыл её с вечера. Я обратил на это внимание, когда ты ушёл первым после смены. Я хотел позвонить, но потом подумал, что могу просто тебя догнать. Но, выйдя на улицу, я не нашёл тебя. А потом решил заглянуть в переулок и увидел вас, обнимающихся у машины. — Чёрт, — Чуя нервно усмехнулся от осознания ситуации. Они были такими глупыми. — Прости, Ацуши. Я не мог сказать. Но почему ты сам не спросил меня? — Я просто думал, что, должно быть, это важно для тебя, — он пожал плечами, начиная мёрзнуть в расстёгнутой куртке. — И ждал, когда ты сам расскажешь. Сейчас Чуя пожалел, что не взял сигареты. Вместо этого он занимал свои руки, хрустя пальцами. — Есть ещё кое-что, — признался он, осторожно глядя на Ацуши. — Фёдор. Он рассказал ему вкратце. Возможно, эту участь можно было бы оставить Акутагаве, но Чуя считал честным сделать это самому. Потому что Ацуши, даже если они сильно расходились во многом и были чрезвычайно не похожими, был его другом и первым, с кем он сблизился в кофейне. И даже если вся эта муть с бандами, Мори и Достоевским была чертовски пугающей и в каком-то смысле секретной, Ацуши должен был знать. — О… — Вымолвил Накаджима после его монолога. Он был куда более пугливым, чем Рюноске, которому Чуя рассказывал иногда обо всём этом по телефону, но, кажется, он сдерживал себя от реального испуга. — Это… стрёмно, Чуя. — Это было стрёмно, но это закончилось. Будучи обеспокоенным всем, что творилось в его душе и неминуемо требовало выхода, Чуя приблизился ещё на шаг и почти виновато взглянул на Ацуши. — Я собираюсь уволиться, Ацуши. Я не стал говорить это при всех, чтобы не портить праздник, но скажу тебе и… Кажется, мне нужно немного поддержки в этом, потому что я вообще не уверен в том, что будет дальше и кем я в итоге стану. Ацуши, явно расстроенный, поджал губы и опустил голову. Чуе очень не хотелось уходить из этого места и терять близкую связь с этими людьми, которые в каком-то смысле долго помогали ему быть здесь, но он должен двигаться дальше. Теперь, когда всё стало более нормальным, он вернулся к тому, с чего начал. К своей погоне за самим собой. — У тебя есть план? — Я познакомился с человеком, открывающим новую точку сети ресторанов. Хочу попробовать… забраться повыше, чем официант, — Чуя улыбнулся. Кими, девушка, что дала ему свой инстаграм в кофейне, согласилась немного сыграть ему на руку и подтолкнула отца принять его в стафф. — Но, кажется, мне придётся попотеть. — Ты справишься, — Ацуши похлопал его по руке. — То, что ты мне рассказал – едва ли легче продвижения по карьерной лестнице. Ты… чёрт, да ты почти как якудза, Чуя. Чуя рассмеялся от такого сравнения, потому что даже Дазай, плавающий в этом с юных лет, был очень далёк от настоящих якудза. Но слова Ацуши каким-то образом подействовали на него. О, даже если он не справится, у него теперь есть Огай, который обещал, что прострелит голову любому, кто посмеет Чуе подпортить жизнь. Это явно было лишним, но в каком-то смысле придавало уверенности.

***

По дороге домой Дазай начал икать. Сначала это было смешно, пока это не начало быть раздражающим. Чуя купил ему воду, дёргая бровью, когда он едва не захлебнулся после первого же глотка. — Кто-то перебрал, — не слишком уж трезво подытожил Чуя. — Я не мог не напиться после такого, — криво сказал Дазай. Он прищурил один глаз, смешно наклонив голову набок, и подцепил с головы Чую новенькую федору, придирчиво её оглядывая. — Как Кенджи додумался подарить тебе это? — Просто признай, что тебе обидно, потому что тебе никто ничего не подарил, — хрипло просмеялся Чуя и надел чёрную шляпу на макушку Дазая, постучав по ней сверху. — Отвратительно выглядишь. — Видимо, это только для таких низкорослых полулюдишек, как ты, — Дазай высунул язык и скорчил гримасу. Чуя даже не стал отвечать, потому что пьяный Дазай был ещё более выбешивающим, чем трезвый Дазай, который хоть как-то сдерживал свой язык. Вместо этого Чуя притянул его за воротник пальто к себе, поднимаясь на мыски, и заткнул его поцелуем. Сначала мягко, скользя губами по чужим, которые были ещё горячее из-за алкоголя и немного горчили из-за него же. Затем провёл по верхней губе языком, встречаясь с приоткрытым ртом, и углубил поцелуй, почти высасывая из языка Дазая остатки шампанского, пока тот податливо наклонялся и выдыхал горячий воздух. — Вот, — Чуя отстранился спустя пару минут, изрядно истерзав чужие губы до красноты, — теперь мучайся с таким низкорослым получеловеком, нагибаясь вниз. — Я не мучаюсь с тобой, — вдруг серьёзно сказал Дазай. Его зрачки немного плавали в пространстве, но он очень старался смотреть Чуе в глаза. — Я тебя люблю, Чуя. — Вот так сюрприз. — Даже если бы ты был метр ростом, я бы всё равно тебя любил. Носил бы тебя на шее. Эта серьёзная мина, клятвенная интонация, будто они стояли у алтаря перед всей роднёй, вывели Чую из равновесия и заставили искренне засмеяться. — Что смешного? — Насупился Дазай. — Я даже сейчас могу это сделать, — он показательно снял с себя шляпу и сунул её в большой картонный пакет, который висел у Чуи на запястье. — Нет, — Чуя затряс руками и отошёл на шаг назад. — Я тебе верю, Осаму, но давай мы не будем проверять, сколько тебе понадобится сделать шагов со мной на шее, прежде чем мы упадём, и ты сломаешь себе что-нибудь ещё. Дазай, кажется, его не слышал. Подошёл к Чуе и по-пьяному неуклюже начал перехватывать его за талию левой рукой, вызывая только больше смеха. Они прошли пару метров в таком состоянии, задыхаясь от усилий и задев прохожих. Прежде чем Дазай успел разозлиться из-за своей как всегда не вовремя вспыхнувшей упёртости, Чуя вскрикнул. — Ну хорошо! Осаму, — он жёстко пригвоздил его к месту ладонью и заговорил требовательно. — Я тяжёлый для тебя, ясно? Таких посиделок твоя шея не выдержит. — Звучит так, будто ты считаешь меня слабаком. — Я так не считаю, но у тебя, если ты забыл, сломана рука, ребро, и всё ещё сотряс твоей дурной башки, ага? Если так хочешь, — он сдался под грустным щенячьим взглядом, — можешь нести меня на спине. Но если я упаду… — Не упадёшь. — Ты придурок. Чуя прыснул от всей этой нелепости, когда Дазай обернулся к нему спиной и слегка присел. Они были близко к набережной, так что подол его полураскрытого пальто колыхался от ветра, а волосы наверняка лезли в глаза. Объективно, у пьяного покалеченного Дазая были все шансы навернуться в ту же секунду, как Чуя на него запрыгнет вместе с пакетом еды и подарков, который он держал в своей руке, но… Это звучит слишком весело, чтобы Чуя оставался объективным. Так что в следующую секунду он приложил всё своё старание, чтобы запрыгнуть так мягко, как только он мог. Дазай слегка покачнулся, сразу же выпрямляясь, когда Чуя обхватил его поперёк груди свободной рукой и продел ноги в кольцо его рук, особенно внимательно обращаясь с правой, чтобы не задеть гипс. Дазай легко подкинул его выше, удобнее для себя, и Чуя не сдержал громкого смешка, потому что они были похожи на двух школьников, которые дорвались до спрятанной в доме бутылки сакэ. И это всё ещё было слишком весело, чтобы Чуя останавливал его, когда Дазай на полном ходу побежал в сторону набережной, вереща на всю улицу «и-го-гооо». — Идиот! — Чуя засмеялся до хрипа, жмуря глаза, когда они пробежали пешеходный переход. Его ноги забавно болтались взад-вперёд, под задницу задувало холодным ветром, но ему было глубоко плевать. — Хватит бежать, ты сдохнешь сейчас! — Чуя такой лёгкий, кажется, большую массу твоего тела составляет сварливость, — весело прощебетал Дазай с отчётливой отдышкой. — Большую массу моего тела составляет мой огромный член. — Серьёзное заявление для тебя. — Ты ахуел. — Ты всё ещё на моей спине, и я могу скинуть тебя в океан, если ты посмеешь мне перечить. Хитринки в его голосе заставили Чую выгнуть бровь. — Что за тон? Забыл, кто из нас доминирует? — Из нас никто не доминирует, Чу. Я тебе просто иногда позволяю. — Я тебя выебу прямо здесь, если ты рот не закроешь. — Да-а? — Сладко отозвался Дазай, тормозя у ограждения, тянущегося вдоль тротуара. — А я думал, Чуя стесняется общественных мест. Чуя шлёпнул его по плечу и спрыгнул на землю, резко разворачивая Дазая и прижимая его спиной к поручню. Его лицо разрезала довольная лыба от удачной провокации, на которую Чуя с такой лёгкостью купился. Каштановые волосы плавали на ледяном ветру, изредка пряча его до невозможности хитрющие глаза. Скинув пакет на землю, Чуя впился руками в воротник его пальто и склонил подбородок, глядя снизу с напускной угрозой во взгляде. — Иди сюда. — Заставь меня. — Нет, Осаму. Ты послушаешь меня и сделаешь этом сам. — С чего бы? — Эта улыбка, острая, режущая, снова появилась на его лице, и Дазай больше не выглядел пьяным. Чуя уставился на выглядывающий острый клык, облизав губы и добавив тише: — Потому что тебе нравится меня слушать. Так что давай. Поцелуй меня. Сейчас же. Дазай из вредности сопротивлялся какое-то время. Просто для приличия, как знал Чуя. Смотря ему в глаза, Дазай медленно опустил подбородок, отчего его взгляд почернел, вбирая в себя весь свет и уничтожая его в глубине зрачков, будто вся планета на миг погасла. Затем положил левую ладонь Чуе на щёку, заботливо погладил её и опустил на шею, цепляя большим пальцем чокер. И наконец поцеловал, склонившись прямо к его лицу, достаточно, чтобы Чуе не надо было тянуться. Это было куда жарче, даже непристойно для поцелуя, который должен случиться на улице. Чуя забыл, что ему хотя бы иногда надо дышать, чтобы не грохнуться в обморок, и ему пришлось ухватиться за руку Дазая, когда начала кружиться голова. Запах солёной воды мешался с остатками алкоголя, запахом Дазая и его выдохами, которыми он очень услужливо делился с Чуей. Чувствуя нарастающее тепло, Чуя не сдержался и простонал, сжимая бедро Дазая своими. Как грёбаный подросток, он начал тереться о него, безостановочно мыча в чужие губы, на которые накинулся почти с агрессией, и сжал волосы Дазая, карябая кожу его головы. В брюках становилось слишком тесно, чтобы останавливаться, так что он не стал себе отказывать и придвинулся ближе, прижимаясь к Дазаю всем телом и начиная дрожать далеко не от холода. Рука на его шее ответно сжалась, на секунду лишая кислорода и сразу же впуская его обратно. Низ живота напрягся, пуская до груди горячие пульсации, и Чуя спустился ещё ниже, проезжаясь своим пахом с напором, от которого прорвавшийся в его рот голос Дазая задрожал. Зубы, сомкнувшиеся на его губе, только сильнее подогрели его, после чего Дазай сам начал шевелить своей ногой, подталкивая Чую ещё ближе к краю, явно наслаждаясь тем, как он разваливается всего лишь от его бедра между ног прямо на улице. Им пришлось оторваться друг от друга, когда мимо проехала машина, тормозя не так далеко от них. Чуя собрал остатки своих сил и со свистом выдохнул, понимая, что практически сидит на его бедре. Он попытался медленно выпрямиться, чувствуя, как от напряжения начало колотить его ноги. Если бы не эта машина, Чуя бы так и кончил прямо здесь, на набережной, по которой всё ещё ходят люди и которую видно со всех сторон слишком хорошо. — Чуя, — Дазай прижался к его лбу, не раскрывая глаз, продолжая тяжело дышать ему в рот, — может, обручимся? Мир вокруг застыл слишком резко, так и не дав его лёгким наполниться воздухом. Даже Йокогамское колесо в этот момент остановилось, зависнув с немыми пассажирами на самом верху. Стих ветер, последний раз всколыхнув волосы, сошло на нет возбуждение, остановилась в теле кровь. Чуя поднял глаза на Дазая, внимательно всматривающегося в его лицо. — Ты… делаешь мне предложение? — Севшим от шока голосом спросил Накахара. — Получается, да. Я делаю тебе предложение. — После того, как я тёрся стояком о твоё бедро и едва не кончил в штаны, как девственник? — Ну, если ты хочешь, чтобы это было более романтично… — Блять, да. Да, Осаму, да, — Чуя заулыбался во все зубы, запустив свои пальцы в его волосы ещё дальше, — я хочу с тобой обручиться. И эта улыбка, оголяющая чувства Дазая, проявляющиеся в его ямочках, его узких глазах, даже в его кончиках пальцев, от которых по шее Чуи полз ток, была для него всем. — Будешь моим мужем? — Озорным голосом продолжил Дазай. — Это ты будешь моим мужем, Осаму. Они тихо засмеялись, медленно отлипая друг от друга, и Чуя начал чувствовать себя сумасшедшим, больше, чем когда-либо. Ему пришлось сосредотачиваться несколько долгих минут, чтобы не пачкать своё бельё и штаны (хотя ещё пару минут назад ему было всё равно), но менее сумасшедшим он себя ощущать не стал, потому что ему вдруг привиделся Фёдор, которого под локоть держит Николай. Фёдор, который стоял в нескольких метрах от них, опирающийся на Николая, смотрящего на них в немом раздражении. Их не должно было быть больше в Японии, но Чуя видит их прямо напротив, и, кажется, машина, что остановилась некоторое время назад, когда он самозабвенно приближался к своему самому странному оргазму, была их. Инстинктивно он опережает Дазая и загораживает его собой, напрягаясь всем телом. — Что за херня, — шепчет Чуя, чувствуя, как Дазай пытается обойти его. — Стой сзади. — Не хотели вам мешать! — Кричит Фёдор, подставляя ладонь ко рту. Их разделяло немалое расстояние для побега, но Чуя знал, что оборачиваться не стоит. — Что тебе надо? — Ответно кричит Чуя, пока Дазай позади источает тонны ощутимой злобы и пытается вырваться вперёд. Чуе приходится дёрнуть его за рукав. — Я сказал тебе стоять сзади. Смирившись, Дазай, не говоря не слова, замер. Чуя не видел его лица, но прекрасно представлял его разъярённую мину. Честно говоря, он даже не знал, защищал ли он Дазая или защищал от Дазая. — Я хотел проститься с тобой, Чуя! — Я думал, мы прекрасно с тобой распрощались, — Чуя фыркнул, сжимая кулаки, — или тебе хочется лишиться и второго глаза? Лицо Фёдора, немного хмурое, изменилось. Теперь его правый глаз покрывала повязка из бинтов, закрывая половину лба и скулу, исчезая в чёрных распущенных волосах. Чуя не хотел испытывать к нему жалость, более того, Фёдор этого не заслуживал. И то, как неуверенно он стоял на ногах, говорило о том, что разговор с якудза дался ему не легко. Но Чуя ему сочувствовал. — Ладно, — согласился Накахара, отлипнув от Дазая. Развернувшись на миг к нему, Чуя почти в приказе прорычал: — Стой на месте. — Чуя, какого хрена? — Прошипел Дазай. Чуя лишь помотал головой и оставил его руку, которую до этого держал в тисках, висеть вдоль тела. Фёдор ответно двинулся ему навстречу, когда как Николай остался позади, предупреждающе сверкая светлыми глазами в вечернем освещении. Они остановились на расстоянии вытянутой руки. Чуя не мог расслабить мышцы лица, угрюмо и с ненавистью взирая в один тёмный глаз. Резко он вспомнил, как впервые Фёдор криво и несмело улыбнулся ему в баре, стараясь наладить их отношения. Тогда Чуя испытывал нервозность и боялся испортить момент, пытаясь быть хорошим парнем. Позже он пытался быть хорошим другом, что давалось ему легко, потому что Фёдор никогда не заставлял чувствовать его неловко или неправильно. Но сейчас он не пытался делать ничего. Потому что Фёдор уже сделал всё, чтобы разрушить то хрупкое взаимопонимание, которого они достигли. — Хотел попрощаться, говоришь? — Фыркнул Чуя, напрягая предплечья. — Ну, прощай? Всё та же кривая улыбка рассекла губы Фёдора, делая его лицо совсем немного свежее. — Я буду скучать по тебе, Чуя. Чую будто грубо толкнули в грудь. Он отступил на шаг, морщась, как от чего-то горького и одновременно кислого, оседающего на языке. Не веря, он зажмурился, прерывисто выдохнув, и после уставился себе под ноги. — Будешь… скучать по мне? — Он медленно поднял взгляд, не скрывая боли в своём голосе. — Да. Со следующим вдохом Чуя впустил внутрь себя огромное количество чернил, сильным потоком ворвавшихся вглубь него и пачкающих его внутренности. Измазывающих густым чёрным его сердце, впитывающее их в себя, пускающее по артериям и венам вместо крови ядовитую черноту. Пульсация в его теле усиливалась, делая его холоднее. Делая его таким, каким он был раньше – не умеющим держать себя в руках. От удара кулаком в лицо Фёдор упал на землю, опираясь на оставленную назад руку. Сорвавшегося было Гоголя он остановил жестом, вытянув вторую руку назад и раскрыв ладонь. Сжав зубы, рыча в них, Николай двинул челюстью, но остановился. Чуя же останавливаться не собирался. Оседлав чужие бёдра, он грубо встряхнул Фёдора за грудки, почти касаясь своим носом его. — Будешь скучать по мне?! — Он отвесил ему хлёсткую пощёчину, заставив голову Достоевского отвернуться. Зная, что Дазай тормозить его и не подумает, Чуя едва держался, чтобы не начать бить всерьёз. — Ты не имеешь права скучать по мне, ясно?! Никакого блядского права не имеешь! — Снова пощёчина, теперь тыльной стороной ладони, потому что так больнее, потому что это заставляет краснеть щёку Фёдора сильнее. — Ты, кажется, хотел посмотреть, как я выгляжу в гневе? Так вот, сейчас я в ярости, так что наслаждайся! — И бьёт ещё раз, теперь уже куда сильнее, заставляя Фёдора обнажить зубы и ударить его в ответ. Острые костяшки кулака проехались по скуле Чуи, заставив его свалиться с чужих ног и осесть на землю. Обернувшись к Дазаю, Чуя почти завопил. — Нет, стой там! Не смей подходить ко мне! Явно взбешённый, Дазай только двинул подбородком и отвернулся в сторону океана, доверяя Чуе даже сейчас. — Ты, сука, — Чуя встал на колени, снова вцепляясь Фёдору в воротник, — ты всё испортил! Всё разрушил! И теперь ты заявляешься сюда и говоришь мне это?! — Ты хочешь, чтобы я тебя ненавидел, Чуя?! — Вскрикнул Фёдор, скидывая его руки с себя. — Что ж, извини, что я искренне не хочу ненавидеть тебя, и, наверное, тебе тяжело признать после всего, что я действительно был твоим другом? Тебе тяжело сознаться в том, что ты недальнозоркий идиот? Чуя ударил его вновь и вновь получил удар в ответ. Он накинулся на Фёдора, повалив его на землю, и какое-то время наносил удары, всё ещё останавливая себя, чтобы не бить хотя бы в половину силы. Через время они поменялись местами, когда Фёдор скинул его с себя и сел сверху, ударяя его в закрывавшие лицо предплечья. — Да, Чуя, просто признай это, — говорил он между ударами, которые тоже, понял Чуя, были далеко не серьёзными, — признай, что это не я самолично всё испортил, а что это было неизбежно, потому что ты связался не с тем человеком, с которым может быть всё гладко и как у всех! — Вот только не надо, — Чуя повалил его обратно, припечатав к земле своим весом. Прижал его запястья к земле своими руками, сдавливая кожу до синяков, — впутывать сюда Осаму. Это только между нами с тобой. Просто признай, что это ты обосрался, блять, в отношении меня! — Да, хорошо! — Фёдор рыпнулся вверх, и Чуе пришлось отступить, выпрямившись и осев на его коленях. — Ты прав. Я облажался, доволен? И мне искренне жаль! — Мне тоже жаль! Тоже, чёрт возьми, — он вобрал в грудь воздуха, смотря ему в глаз и сдерживая дрожь губ, — но уже ничего не исправить, и это всё лишь по твоей вине. Ни Мори, ни Осаму, ни Николай – никто из них не может быть виноват в том, как ты со мной обошёлся, понял? Ты… подвёл меня. И я не прощу тебя, хоть сотни раз скажи мне, что ты будешь по мне скучать, сукин сын. Чуя не сдержался и зажмурился до искр, уткнувшись макушкой Фёдору в грудь. Всё казалось слишком неправильным. Не так должна была закончиться их дружба. И хоть Чуя уже сто раз пожалел, что сблизился с ним, он не может просто стереть из памяти моменты, когда Фёдор слушал его, помогал, когда они выпивали, смеялись и бродили по городу, потому что у Чуи не было стольких людей, которыми он мог бы разбрасываться, вычёркивая каждого из своей памяти. И тот факт, что Фёдор, явно рискуя своим выездом из страны, пришёл сюда, чтобы поговорить с ним? Это не делало камень в груди Чуи легче. — Ты, — Чуя поджал губы, всё так же пряча лицо внизу, — больше не появляйся в моей жизни. Я не хочу тебя видеть никогда больше. — Прости. Отмахнувшись, Чуя быстро поднялся, не давая себе посмотреть на него хотя бы ещё раз. Он пошёл к Дазаю так быстро, будто если он замедлится, он неминуемо обернётся. Оглянется на Фёдора, сидящего на земле, такого, чёрт возьми, слабого и раздавленного, и его неминуемо накроет чувство вины. Чуя был намерен не дать этому случиться, потому что этот разговор и слова, которые он сказал Фёдору – это было даже больше, чем тот заслуживал после всего. Это было больше, чем Чуя мог позволить своей израненной душе. Схватив Дазая, угрюмо смотрящего ему за спину, еле сдерживая слёзы, Чуя пошёл дальше. Но, не сумев сдвинуть Дазая с места, он застопорился и посмотрел на него замыленным взглядом. — Что? — Дрожащим голосом спросил он. Дазай, не моргая, не шевеля ни единым мускулом на лице, вдруг тихо сказал: — Я понял, Чуя. — Что ты понял? — Он обернулся, когда Дазай сдвинулся с места и пошёл туда, откуда ушёл Чуя. Накахара развернулся, не понимая, боясь, дрожа на своём месте. — Что ты понял?! Дазай остановился у ног Фёдора, так и продолжающего сгорбленно сидеть на земле. Его лицо, искажённое в странной, незнакомой прежде Осаму гримасе, было наполовину освещено уличным фонарём. Жёлтый оттенок, бликуя в его глазу, подсвечивал тёмную радужку, делая её почти фиолетовой. Косо глянув на готового сорваться в любую секунду Николая, держащего руку на пистолете под курткой, Дазай стиснул зубы и протянул Фёдору левую руку. Достоевский двинул головой, разглядывая его раскрытую ладонь. Сощурил глаз, поднял взгляд и посмотрел на Дазая снизу-вверх. Тем своим взглядом, в котором Дазай всегда тонул – даже с одним видимым зрачком Фёдор смотрел слишком глубоко, читая его с изнанки. Дазаю даже говорить не нужно было, не нужно было думать – иногда Фёдор понимал даже быстрее него самого, что у него на уме. Но сейчас он соображал слишком медленно. Дазай раздражительно вздохнул. — Давай. Поднимайся. Тебе не идёт сидеть на земле, как какой-то нелепый пьяница. Фёдор протянул ладонь и вложил её в руку Дазая. Тот подтянул его вверх, после чего на секунду сжал его руку и отпустил. — Чуя хорошо постарался над тобой, да? — Фыркнул Фёдор. — Да. Чуя постарался, — убрав руки в карманы, Дазай посмотрел на подошедшего Николая, сузив глаза ещё сильнее. — Хорошего перелёта, уроды. — Спасибо, отморозок, — расплылся в своей улыбке Гоголь. Фёдор промолчал, и, когда Дазай понял, что он не собирается ничего говорить, он развернулся и пошёл прочь. Схватив Дазая за протянутую руку, Чуя поднял оставленный пакет и развернулся вместе с ним, не удостоив русских лишнего взгляда. Тёплая ладонь Дазая ощущалась в собственной руке приятным грузом, как всегда заземляющим и придающим уверенности. И тут Чуя осознал, что хотел сказать ему Дазай.

Я понял, почему ты меня остановил.

— Милосердие, да? — Зло пробубнил Дазай, кривя губы. — Шакьямуни будет доволен тем, как я поступил? Вопреки всплеску эмоций, Чуя подавил рвущуюся наружу дрожь и сжал ладонь Дазая сильнее. — Без понятия насчёт твоего Шакьямуни, но я тобой очень горжусь. Не сдержавшись, Чуя всё-таки обернулся, боясь уронить своё сердце на землю. Но позади них уже никого не было.