Твои восемь причин

В садах Санкейн всегда царило умиротворение. Ноябрьское похолодание маленький мирок из густых сплетений деревьев и узких тропинок будто не затронуло. Ещё можно было увидеть жёлтые клёны, которые своё оперение сбрасывали прямо под ноги прохожим, поздноцветущие кустарники с белыми лепестками, кипарисы хиноки с красно-кирпичной корой и целые рощицы из японского кедра с изящными утончёнными стволами. Тут и там из земли прорывались раскидистые чинквапины, мощные ветви которых росли затейливо, изгибаясь, переплетаясь, создавая целый лабиринт из своих многочисленных рук. Деревья росли по скатам холмов, склоняясь над дорожками и голыми кронами рисуя на небе причудливые линии своими ветвями. Спокойствие не нарушалось даже городской суетой, оставленной за границами парка. Дазай ступил на деревянный мостик, изогнутый над холодным ручьём, и положил ладони на шершавые перила. Провёл рукой по рисунку дерева и улыбнулся под нос. Ему всегда нравилось это место – идеальное, чтобы затеряться, и тихое, чтобы подумать. Под ногами журчала вода, разбиваясь о крупные камни. Где-то вдалеке взлетела с пруда утка, роняя с крыльев капли воды. Парочка туристов остановилась поблизости. Они неспешно переговаривались, делая фотографии усеянной листьями тропы, и подошли к мосту, но, заметив на нём двоих человек, развернулись и побрели обратно. Озаки смахнула с плеча упавший сухой лист и примостилась рядом, рассматривая пенящиеся пузырьки ручья. Дазай поморщился от слишком яркого запаха её духов и оттолкнулся от перил, перейдя на другую сторону. Они остановились у пруда. Прямо у берега плавали утки, время от времени прочищая перья на сложенных крыльях. Дазай насчитал двадцать одну, после чего сбился, стоило Озаки кинуть кусочек свежего хлеба в воду. От него по зеркальной глади начали расходиться круги, впрочем, подплывшая утка моментально схватила хлеб клювом. Озаки отломила ещё пару кусков, и на пир в маленький кружок приплыли остальные. — Уткам нельзя давать хлеб, — вздохнул Дазай. — В нём слишком много углеводов для них. Всё равно что человека накормить килограммом конфет. Коё цокнула, но хлеб спрятала. На ней было длинное чёрное пальто, а снизу виднелись ботинки на платформе. Яркие распущенные волосы подлетали от ветра, и она постоянно заправляла их за уши. Изящные тонкие пальцы сжимали бумажный пакет с печатным рисунком круассана. Она покосилась на Дазая и поджала тонкие губы, подчёркнутые красной помадой. — Умник. — Может, это ты просто недалёкая? — С улыбкой сказал Дазай и спрятал руки в карманы брюк. Его собственное пальто висело на плечах, грозя вот-вот соскользнуть и упасть на землю. — Это не я прячусь от собственного дяди в квартире полицейского. — Зато я не сплю с мужиком старше меня почти на двадцать лет. — Если тебе завидно, так и скажи, — Озаки отзеркалила его улыбку, в который раз поправив волосы. — То-то ты всё время такой раздражённый, Дазай? Подкинуть тебе девчонку на пару ночей? — Дура. Озаки легко рассмеялась и двинулась по берегу дальше. Её звонкий смех был способен в пару секунд очаровать любого мужчину, если бы ей только захотелось. Дазай сморщился и пошёл следом, разглядывая её со спины. Затянутый пояс пальто демонстрировал узкую талию, её осанка, сколько Дазай помнит, всегда была идеальной. Волосы уложены даже в метель, а со свежим макияжем она, казалось, просыпалась с самого утра. Каждый раз смотря на неё, Осаму испытывал до невозможности противоречивые чувства: она была красива, умна, очаровательна, но стоило ему представить их с Огаем вместе, она становилась ему омерзительна. Они встречались уже пять лет, и всё это время он ждал, когда кто-то из них наиграется и поставит в этих странных отношениях точку. Он всё время спрашивал себя, почему его так волнует это, почему его тошнит от Озаки и почему раздражает то, что она вертится рядом с Мори непозволительно долгое время. Ему не хотелось признавать, что он просто ревнует своего дядю к кому-либо. Что ему не хватало его в детстве, и теперь, не имея возможности открыться Мори заново, Дазай ненавидел всех, кто был Огаю ближе, чем он. Ненавидел бы он Озаки, если бы она не встречалась с Мори? Определённо нет. Его ослепляла тупая ревность и чувство собственничества вплоть до того, что он не видел в Коё ничего, кроме сгустка отталкивающих его черт. Он постоянно выискивал в её словах и жестах подтверждение её собственной ненависти к нему, ведь это весьма облегчало ему задачу считать её своим врагом. Хуже всего было то, что всё это Дазай прекрасно понимал, но сделать со своим шквалом эмоций ничего не мог, даже не пытался. Коё присела на скамейку и положила пакет рядом с собой. Дазай с минуту стоял, сверля её взглядом, пока она не извлекла из пакета обёрнутую в салфетку булочку с кунжутной посыпкой. Посмотрев на Дазая с проскочившей издёвкой, она хмыкнула и протянула ему булку. — Будешь? — Не строй из себя мамку. Между нами разница четыре года. — Я просто вежлива. Знаешь, что такое вежливость? Или твои гоблинские манеры на такое не распространяются? Она разломила булочку на две части и вновь протянула одну из них Дазаю. Видневшаяся внутри начинка из джема потекла густой каплей вниз. Дазай поджал губы и сел на другой край скамьи, демонстративно сложив руки на груди и упрямо смотря перед собой. Озаки закатила глаза и принялась есть. — Муфлон, — коротко изрекла она, проглотив кусок. — Ты трапезничать меня позвала или всё же поговорить по делу? Ветер гнал по пруду слабые волны, языками облизывающие мокрый песок. Близость воды дарила ощущение безопасности. Дазай всегда любил воду. После ночных патрулей и слежек он приходил к набережной и подолгу смотрел на расцветающий рассвет, отражающийся в океане. Он прикрыл глаза, дожидаясь, пока Коё прикончит свой скромный обед, слушая, как стукались друг о друга тонкие ветки кустарников за их спинами. — Я проверил Хибаяши и его дружков. Он ни с кем не связывался и не покидал свой пост ни разу, даже телефон в руки не брал за прошедшие три ночи. На мою ненавязчивую просьбу поделиться сведениями о торговле он отказал. Так что это не он. — А Нарито? — То же самое, — Дазай кивнул и обернулся к Коё. — Имада тоже чист. Но он употребляет, причём продаваемый товар. Советую что-то с этим сделать. — Понятно, — Коё отрешённо смотрела ему в глаза, после чего достала телефон и что-то записала. — Остались двое. Проговорив новые детали, Озаки смолкла, слушая план Дазая и изредка кивая на его слова или останавливая его, чтобы поправить. Дазай предлагал действовать быстро и аккуратно, Коё же опасалась этой спешки, потому долго сомневалась, прежде чем согласиться. После они сидели в молчании, уставившись на руки друг друга. Дазай разглядывал чехол телефона Коё с одной мелкой царапиной, с каким-то непонятным ехидством отметив этот изъян. Озаки же рассматривала его ногти, кожа вокруг которых была истерзана, и на ней виднелись маленькие ранки. Тишину между ними нарушила вибрация её телефона. Она лениво перевернула его экраном кверху, как вдруг её брови дрогнули. — Это Огай. Дазай сразу насупился, сощурив глаза. — Да? — Она ответила и поднялась, отойдя на пару шагов, тем не менее Дазай прекрасно её слышал. — Всё хорошо. Как прошла операция? Мори отвечал долго. С каждой секундой Дазай мрачнел всё больше. Неужели Огай рассказывает ей о каждой операции в подробностях? Неужели они действительно разговаривают по утрам, как парочка влюблённых? Делятся друг с другом сокровенным, прямо как он с Чуей? Его воротило от каждой подобной мысли, так что пришлось сжать пальцы рук до хруста костяшек. — Здесь… Дазай рядом, — вдруг сказала Коё и повернулась к нему. Помолчав некоторое время, она подошла к сгорбившемуся Дазаю. — Хочешь поговорить? — Спросила она шёпотом. То, с каким невинным видом она взирала на него, побудило его оттолкнуть её руку с телефоном. Озаки выгнула бровь, когда Дазай поднялся и быстро зашагал в обратную сторону, не оборачиваясь. Слыша позади себя шаги, он ускорялся, пряча руки в карманах. Пальто вдруг слетело и приземлилось позади. Дазай щёлкнул зубами и развернулся на пятках, присаживаясь одновременно с Коё. — Ему нужна твоя поддержка, — сердито сказала она, протягивая ему пальто. Дазай вспыхнул и резко выхватил его из её рук. Поднялся и принялся грубо отряхивать с одежды песок. — По-моему, ему сполна хватает поддержки твоего рта. — Какой ты всё-таки кусок дерьма, Дазай, — она сложила руки на груди, по-прежнему держа пакет в одной из них. — Он так о тебе беспокоится. А ты ведёшь себя, как свинья. — О-о-о, — Дазай усмехнулся, просовывая руки в рукава пальто, — тогда, может, сама будешь разбираться со своими проблемами, а не просить помощи у такой свиньи, как я? — Избавься уже от своего юношеского максимализма. — Я… У Дазая перехватило дыхание, стоило услышать выстрел. Он обернулся и вздрогнул, увидев гору тел. Как заворожённый, он смотрел и смотрел на небрежно сваленные друг на друга окровавленные трупы. Ему вдруг показалось, что все они взирают своими мёртвыми глазами прямо на него. Вода в пруду окрасилась в красный. Он посмотрел под ноги, замечая, что его кроссовки перепачканы в крови. Снова подняв голову, он увидел перед собой Исиду с выбитой челюстью и кровавым ртом, из которого булькающими звуками раздавалось «убийца». Серость дня сменилась ночью, звуки уток заглушал обрушившийся дождь, стучащий по асфальту и размывающий кровь Исиды, унося её под подошвы кроссовок Осаму. Дазай отшатнулся и приложил руку к лицу, протирая глаза. Его всё чаще атаковали воспоминания о терроре и той ночи, когда он совершил убийства. Вдруг он почувствовал на плече руку Коё, которая сжала его через ткань. — Дазай? Он восстановил дыхание и выпрямился. Покосился на её ладонь и сбросил с плеча, снова шатнувшись. — Отстань от меня, — он пошёл вперёд, стараясь отогнать звуковые помехи. — Что с тобой? — Коё догнала его. — Отвали от меня! — Дазай крутанулся на месте и едва сдержался, чтобы её не ударить. Коё изменилась в лице: она ни разу не слышала, чтобы он кричал. — Что ты прицепилась ко мне?! Это не твоё дело! Иди к Огаю, утешь его, потрахайся с ним, пока я ловлю твоих сраных крыс! — Убавь громкость, — осуждающе сказала она, сузив глаза. — Ты себя не контролируешь. Дазай скрипнул зубами и сжал кулаки. Закрыл глаза, сосредотачиваясь на своём сердцебиении. В такие моменты он всегда взывал к Шакьямуни, просто потому что в себя уже не верил. Прогонял себя через медитации, которые толком не работали, и сидел подолгу в тишине, прислушиваясь к копошению Чуи на кухне. Как ему хотелось оказаться рядом с ним, вцепиться в него мертвой хваткой и просто уснуть. — Извини, — прошипел он сквозь сомкнутые губы. Озаки только покачала головой и пошла в другую сторону, чтобы покинуть парк через второй выход.

***

Чуя оторвался от сериала, который смотрел на стареньком телевизоре в спальне. Он вынул изо рта ложку, отставляя в сторону тарелку с кусочками тофу, и уставился на приоткрытую дверь комнаты. Он ясно слышал, как хлопнула входная дверь, но после обрушилась тишина. Выключив телевизор, он обратился в слух, не слыша никакой возни из прихожей. — Осаму? Чуя толкнул дверь и уставился на замершего Дазая, облокотившегося плечом о стену. Он крупно дрожал, обхватив себя за плечи, и жмурился как от сильной головной боли. Осторожно подойдя к нему, Чуя протянул руку и огладил его по волосам. — Что случилось? — Вкрадчиво спросил он. Дазай помотал головой и тяжело выдохнул. Помедлив, он нагнулся к Чуе и положил голову ему на плечо. Чуя знал, что он виделся с Озаки в парке, и потому не мог взять в толк, что так сильно могло его подкосить. Улыбнувшись, он стянул с Дазая пальто, снова погладил холодные после улицы волосы и отстранился, вешая одежду на крючок. — Сделать тебе ванну? Дазай не ответил, усевшись у узкого гэнкана и снимая кроссовки. Чуя молча отправился в ванную и включил горячую воду. С минуту посмотрев, как она льётся, он вернулся к сидящему у двери Дазаю и вздохнул, присаживаясь рядом. Откинул с его лба чёлку и взлохматил волосы. — Давай, пойдём. — Я ненавижу её. Чуя огладил его по щеке, не находясь, что ответить. Он и раньше слышал, что Дазай не жалует Озаки, но тот никогда не распространялся, почему именно. Накахара потянул его за локоть и отвёл в ванную. По одной расстегнул пуговицы на чёрной рубашке, снял её и принялся разматывать бинты. Всё это время Дазай смотрел на него исподлобья, и понемногу его взгляд прояснялся. От льющейся воды поднимался пар, в комнате становилось душно, потому Чуя толкнул ногой дверь, впуская воздух. Когда же она медленно закрылась обратно из-за косых петель, Накахара возмущённо выругался. Раздев Дазая догола, он загнанно посмотрел на него и уже хотел выйти, как тот вдруг потянул его за низ футболки на себя. Чуя поднял руки, позволяя её снять. Дазай опустился вниз, стягивая с него шорты и бельё. Он делал всё медленно, безмолвно смотря на Чую снизу. Его лицо было расслабленным, не выражая никакой похоти. От горячей воды Чуя вспотел моментально, смахивая с лица капли каждую минуту. В отличие от Дазая, он к таким посиделкам любви не питал, но отказывать ему не хотел. Дазай лежал спиной на его груди, согнув длинные ноги, и тыкал пальцем в пену на своём животе. Чуя улыбнулся и прислонился щекой к влажным волосам, обнимая его поперёк груди. Что-то невысказанное кружило над ними, но он решил отложить это до лучших времён. Он видел, что отчего-то Дазаю было тяжело, и тот наконец-то стал проявлять слабость хотя бы в его объятиях, молча сидя с ним порой до момента, пока не погружался в поверхностный сон. Чуя стирал с его щёк бессознательные слёзы, никогда не спрашивая, что ему снится. Знал, что не ответит, и ждал, пока расскажет сам. — Озаки сказала, что я свинья, — вдруг пробурчал Дазай. Чуя выгнул бровь, отлипнув от него, чтобы заглянуть в лицо. — И почему она так сказала? — Потому что я не захотел говорить с Огаем. У него была сложная операция, и, видимо, всё прошло не очень гладко. А я просто не хотел говорить с ним при ней. — Потому что она раздражает тебя, да? — Да. Чуя провёл пальцами по его груди, а затем положил ладони на плечи и принялся их разминать. Дазай вжал голову и сгорбился, и Накахаре даже не надо было смотреть на его лицо, чтобы понять, что тот покраснел. — Я не считаю, что ты свинья. — Ты так говоришь, потому что ты мой парень. — Неправда, — Чуя щёлкнул пальцем ему по затылку и продолжил массировать мышцы. — Я всегда говорю тебе в лицо то, что думаю. Я не знаю ни Озаки, ни Мори, но я знаю тебя, и если ты не хотел говорить с ним, у тебя на то были причины. Ты не обязан поддерживать никого, Осаму, если ты обижен и не хочешь делать этого искренне. Даже меня, раз уж на то пошло, хоть это и неприятно. И у тебя всегда есть возможность позвонить ему и высказаться. Как ты мне говорил? Он же твоя семья – у него не то чтобы есть выбор принимать тебя или нет. Дазай улыбнулся и перехватил его ладони, ложась обратно. Подтянул к лицу левую руку Чую с отбитыми костяшками и раскрыл её, приложив к своей щеке. Ему нравилось становиться маленьким рядом с Чуей, вкладывать ему в руки себя и свои переживания, и он жалел, что у него не получается делать это как раньше. — И вообще, — Чуя потёр большим пальцем мочку его уха, задевая серёжку, — я тоже приму тебя любым. По крайней мере, я стараюсь. — Но ты ведь говорил, что если я ещё кого-то убью… — Говорил, — Чуя сжал его лицо и повернул к себе боком. — Но я знаю, что ты сам этого не сделаешь. Тогда я злился не потому, что мне жаль каких-то подонков, которых ты убил. Я злился, потому что знаю, что ты не такой, Осаму. Знаю, что твоё желание убить Фёдора – это прикрытие. На самом деле ты ведь не хочешь никого убивать, да? — Тебе не кажется, что ты просто веришь в то, во что тебе хочется верить? — Нет, мне так не кажется, — Чуя сжал его и опустил подбородок на его плечо. Их лица разделяли пару сантиметров. — Ты гонишься за справедливостью, да? Тебе просто покоя не даёт, что где-то страдают люди. Умирают от наркотиков, незаконно после смерти лишаются органов, попадают под горячую руку в этой войне между Мори и Фёдором. Если бы тебе было всё равно, ты бы не стал помогать Озаки. Не стал бы беспокоиться о Сигме после своего ухода. Не стал бы обижаться на Огая за то, что он продолжает этим заниматься. Не стал бы сотрудничать с Сакуноске. И ты не стал бы мне признаваться, что убил тех парней, потому что тебе было бы неважно, пойму я тебя или нет. Не стал бы ждать моего прощения, — Чуя прошептал у его лица последнюю фразу и коснулся своим носом чужого. — Я простил тебя, потому что знаю, что ты себя простить не можешь. Дазай не выдержал его близости и отвернул лицо к стене. По когда-то белой плитке стекали капли воды, появившиеся от пара. Он следил взглядом за одной из них, обдумывая услышанное. В глубине души он желал быть таким, каким Чуя его видит. Правильным. Но Дазай был не таким. Он не просто убил тех парней, он измывался над ними. Пытал Исиду, с наслаждением избивая его до нечеловеческого вида. И после он не единожды возвращался к той ночи, придумывая, как можно было бы принести ему ещё больше страданий. Такой был Дазай, не переживший последствия травмы. Желающий причинить другим боль. То, как Чуя его описал – просто образ, выстроенный им самим. Дазай в это верил, и всё же ему было непонятно, кого Чуя пытался обмануть. Мог ли он видеть в нём нечто большее, чем сам Дазай? Мог ли узнать его ближе, мог ли понять лучше, чем он сам? Он так запутался. Погряз в своих мыслях, своих тревогах, в своём желании стать лучше, но едва ли он этого достиг, опустившись куда ниже. — Ты ошибаешься, — ответил он тихо. Почувствовал, как Чуя склонил голову позади него, уткнувшись ему в затылок. — Мне не нужно твоё прощение. Мне достаточно того, что ты остался жив. Ненавидь ты меня, я бы всё равно… — Но сказал бы ты так, если я действительно отрёкся бы от тебя? Дазай притих, снова принявшись гонять пену по своей коже. Чуя следил за его пальцами, скользящими по мокрой ноге. Остановился взглядом на бедре Дазая, которое тесно прижималось к его собственному. Между ними не было пространства, но было так много накопившихся недопониманий, что эта близость причиняла Накахаре боль. Он нуждался в касаниях Дазая, но он также чувствовал, что самого Дазая здесь не было. Его тело как щит отгораживало от себя всё вокруг, в том числе и Чую. Он дрожащими губами припал к его шее, спустился к плечу и куснул его. Оттянул кожу, впиваясь в неё зубами, и выпустил её, не получив никакой реакции. Чуя с опустошением смотрел на разгорячённое ванной тело, на котором краснел след его зубов. Дазай будто и не заметил этого, неподвижно сидя и таращась на свои сведённые колени. — Осаму… — М? — Тот вдруг вздрогнул и закинул руку себе на плечо, проведя пальцами по отметине. — Ты что, укусил меня? Чуя лишь громко вздохнул, понимая, что он снова куда-то вылетел.

***

Вечерами становилось порой до того тревожно, что Чуя не мог усидеть на месте из-за вновь пожирающего его одиночества. Гематомы на его лице почти рассосались, но жёлто-зелёные пятна выглядели так жутко, что ему лишний раз не хотелось смотреться в зеркало. Всё ему напоминало о своей ошибке, своей слабости и глупости. В один из таких вечеров, походив из комнаты в комнату, он изъявил Дазаю своё желание прогуляться, наивно надеясь, что он захочет пойти с ним. Тот лежал под одеялом и что-то едва слышно ответил. Посмотрев на него ещё пару минут, Чуя потрепал по макушке лежащую рядом кошку и вышел на улицу. Он боялся, не хотел оставлять Дазая совсем одного, но сидя рядом с ним, молчаливым, поникшим, он не мог понять, чем именно может ему помочь. Что он должен сделать или сказать. Его объятия начинали казаться бесполезными, его присутствие рядом, казалось, только отягощает Дазая, не давая ему вздохнуть. Всё чаще Чуя прибегал к мысли, что Осаму уходит из квартиры не только за тем, чтобы помочь Озаки. Складывалось впечатление, что он уходит от него. Чуя бесцельно слонялся по району, отвлекаясь на изучение окружения. Прошёл мимо полицейского участка, разглядывая в его окнах свет. В домах на каких-то этажах светилось всего по одному окну, а где-то и вовсе не горело ни одного, будто все вымерли. Деревья уныло качали ветвями от ветра. Чуя охотливо подставлял своё лицо холодному потоку, представляя, как тот выдувает из его головы все мысли. Рыжие волосы трепались у лица, щекоча кожу, и путались на затылке. Он переходил от одного фонаря к другому, то ныряя в темноту, то выплывая на свет, как стая рыб, поднимающихся на поверхность. Чуя усмехнулся глупым мыслям – он постоянно сравнивал себя с рыбами. Их жизнь не была наполнена отягощающим смыслом. Они всё время бесцельно куда-то плывут, так же, как и он. Питаются планктоном, моллюсками и прочей морской дрянью, утоляя минутные потребности. Так он, кажется, и прожил всю свою осознанную жизнь. Из маленького кафе приглушённо раздавалась музыка. Чуя остановился, оглядываясь, и понял, что забрёл куда-то слишком далеко. Он стоял перед распахнутой дверью заведения, не понимая, почему они её не закрывают в такой холод. Его лицо оглаживал тёплый свет зала, а в ноздри ударил едва ощутимый запах жареного мяса. Из колонки звучала «No surprises» Radiohead, Чуя легко её узнал. Он любил эту группу в старшей школе, особенно упиваясь их музыкой в выпускном классе, проживая своё одиночество день за днём. Он прикрыл глаза и позволил себе послушать её до конца с лёгкой улыбкой, не значащей ничего. Хорошая всё-таки песня, подумал он. «Я буду спокойно жить, без тревог и без сюрпризов». Чуя не удержался и рассмеялся от иронии. Проходящая мимо женщина обернулась на него и ускорила шаг, что-то бубня в телефон. Как только песня сменилась новой, Чуя двинулся дальше, найдя взглядом остановку и решив добраться обратно на автобусе. В накинутой на футболку толстовке Дазая ему уже стало холодно. Он смял у ворота ткань, приподнял её к лицу и вдохнул его запах, чувствуя себя трусливым дураком. Ведь когда он сам пребывал в похожем состоянии, Дазай не отходил от него ни на шаг. Разговаривал, даже когда Чуя его не слушал. Следил за его питанием и приёмом препаратов. А Накахара просто сбежал, потому что боится. Боится, что его нахождение рядом никакого эффекта не принесёт, и он только убедится в своей бесполезности. Вдруг заморосил мелкий дождик, и едва Чуя успел скрыться под навесом остановки, он перерос в настоящий ливень. Накахара уставился на поднимающиеся пузыри от падающих на землю капель, предвкушая, что ночью будет гроза. Только сейчас он заметил сидящего под навесом человека. Он запахнул пальто сильнее и съёжился, тоже смотря на пузыри на асфальте. Чуя отошёл в сторону и выудил пачку сигарет. Достал последнюю и не сдержал раздражённого ругательства, заметив, что она переломалась у самого фильтра. Со злостью он выбросил пачку в урну и сложил на груди руки. — Сигарету? Он покосился на незнакомца, держащего открытый портсигар. Нахмурившись, Чуя вгляделся в его измятое лицо, обрамлённое прямыми чёрными волосами. На вид ему было чуть больше сорока, и что-то в нём Накахару смутно насторожило, будто раньше они уже пересекались. Мужчина ответно смотрел ему в глаза с выражением вселенской скуки. Чуя подошёл и вытянул сигарету, рассмотрев на ней в свете холодных ламп остановки название «Peace». — Спасибо. Они щёлкнули зажигалками и молча закурили. Чуя с наслаждением затянулся, прекрасно зная цену этому табаку. От его дешёвеньких тонких сигарет он сильно отличался крепостью и насыщенностью вкуса. Окинув незнакомца внимательнее, он выцепил взглядом на рукавах его выглядывающей рубашки запонки наверняка какого-то бренда. Его туфли с острым мыском тоже наталкивали на мысль, что одевается он явно не в масс-маркете. Заметив на себе пристальный взгляд, мужчина снова оглянулся на него и выдохнул дым. — Тут только один рейс, и следующий автобус будет не скоро, — вяло сказал он. Чуя пожал плечами и уныло глянул на пустую дорогу. — Я не тороплюсь. Не был этот человек похож на заядлого любителя общественного транспорта как ни посмотри. Чуя опустился на соседнее сидение, почувствовав лёгкое головокружение. Закинул ногу на ногу и поджал плечи в попытке хоть немного согреться. Ливень усилился. Небо, казалось, в секунду сбрасывало минимум десять тонн воды. Капли громко барабанили по крыше. Чуя поднял голову, разглядывая настоящее наводнение на прозрачном навесе. — Так и простыть недолго, — снова заговорил незнакомец. Чуя уставился на него и выгнул бровь. — Дождь до утра не перестанет, а ты в одной толстовке. — А вы что, врач? — Усмехнулся Накахара. — Вообще-то, да, — он улыбнулся в ответ, хитро сощурив глаза. — Моя мама тоже врач. Точнее, медсестра. — Благородная и неблагодарная работа. Чуя прыснул. Точно такую же фразу говорила его мать чуть ли не каждый единственный выходной, когда её вырывали из дома в больницу. Однако работу свою она любила всегда, и Чуя даже ей завидовал. Она могла подолгу рассказывать о своём обучении в медицинском, где без забавных историй не обходилось. Маленький Чуя, слушая её, как-то даже загорелся пойти по стопам матери, но, стоило ему познакомиться в средних классах с биологией и химией, как у него отбило всё желание изучать это дело. Потушив сигарету подошвой об асфальт, он проверил телефон на предмет сообщений. Экран блокировки был чист, и Чуя наделся, что Дазай всё же смог уснуть. Его так и мучили кошмары, а его недосып стал отражаться на лице морщинами под глазами и выступающими скулами из-за потери нескольких килограммов. Порой, обнимая его, Чуя с досадой замечал, что он сильно похудел. И без того острые ключицы выделялись ещё сильнее, выступая почти болезненно, а его запястья Чуя теперь мог легко обхватить одной своей рукой. — В какой больнице работает твоя мама? — Она живёт не в Йокогаме, — отозвался Чуя. Его зубы уже начинали стучать от холода, но он старался не подавать вида, что промёрз до костей. — Работает помимо больницы ещё и в школе. — Помню, свою первую практику я проходил как раз в школе, — незнакомец выбросил давно потухший окурок в мусорку, но промахнулся и цокнул. — Думал тогда, что это будет скука смертная. Мне хотелось оказаться в операционной и ассистировать главному на тот момент хирургу в центральной клинике. А меня отправили к ребятне, которые приставали ко мне с мнимыми болями в животе лишь бы слинять с уроков и отлежаться в комнате отдыха. Чуя улыбнулся и подпёр рукой голову. — И в один день третьеклассник сломал ногу, упав с лестницы и перелетев через перила. — Ауч. — Я тогда подумал, что это мой звёздный час, — он низко усмехнулся и развернулся к нему корпусом. — А увидев открытый перелом голени, я упал в обморок. Чуя не сдержался и громко хохотнул, сразу же прикрыв рукой рот. — Вот это вы, конечно, облажались. — Точнее и не скажешь. — Сейчас-то вы в обморок не падаете в операционной? — С издёвкой спросил Чуя. Мужчина поднял уголок губ. — Еле держусь, если честно. — Больше никому об этом не говорите. Хитринки в чужих уставших глазах Чуя легко подхватил и не мог подавить улыбку. Он вжался в холодное сидение, обнимая себя, и прикрыл глаза, слушая дождевой шум. Не самые приятные ощущения легко перекрывались успокаивающим звуком ливня. Где-то в горах мелькнула молния, которую Чуя заметил даже под прикрытыми веками, и через время раздался гром. Чуя успел насчитать шестнадцать секунд. — Люблю грозу, — тихо поделился он. — Особенно летом, когда можно передохнуть от жары. — «И вот раздался страшный удар грома – будто лето задумало покончить жизнь самоубийством». — Ясунари Кавабата? — Чуя приоткрыл один глаз. — Он самый. Удивлён, что ты знаешь. — Честно говоря, «Осенний гром» – единственное, что я у него читал, — грустно улыбнулся Чуя. Небо осветила яркая вспышка, и Чуя проследил глазами за тонкой белой линией молнии, шрамом отразившейся на небе. Гром раздался через долгие тридцать четыре секунды, звуча совсем тихо. — Что ж, — его собеседник вдруг поднялся, пряча руки в карманы. Чуя проследил за движением его руки, которой он извлёк ключи от машины. Секундная тревога перебилась сигнальным звуком в нескольких метрах от остановки. Накахара увидел серебристую Тойоту, припаркованную у обочины, и нахмурился. Когда же ему на плечи вдруг опустилось чужое пальто с тёплым подкладом, он растерянно посмотрел на мужчину, оставшегося в одной рубашке. Тот отошёл на шаг и улыбнулся ему. — Автобус будет с минуты на минуту. Передавай Осаму привет, Накахара-кун. Как ошпаренный, Чуя вылупился на него, провожая шокированным взглядом в спину. Он всё сидел и сидел, забыв, как дышать, и только Тойота сорвалась с места, как он подскочил, удерживая пальто заледеневшими пальцами. Выскочил под дождь и уставился на удаляющиеся фары. — Какого чёрта… Когда подъехал автобус, волосы Чуи вымокли уже насквозь. Он не помнил, как заплатил за проезд, как сел у окна и как проехал несколько остановок, очнувшись через неопределённое количество времени. От чужого пальто слабо тянуло горьким парфюмом, наверняка неприлично дорогим. Достав из кармана толстовки телефон, он зашёл в поисковик и вбил «хирург Мори Огай». Когда же он убедился, что это действительно был дядя Дазая, его пробила волна громкого искреннего смеха до боли в животе и слёз в уголках глаз. — Долбанутая семейка, — усмехнулся он под нос, едва не пропустив нужную остановку. По возвращению в квартиру он действительно почувствовал желанную лёгкость. Кутаясь в тепло маленькой прихожей, в которой едва можно было раскинуть руки в стороны и не упереться ладонями в стены, Чуя провёл подушечками пальцев по влажной ткани пальто. Пальто Мори Огая, которое тот так просто отдал ему. По рассказам Дазая, человек этот был довольно жестоких нравов, но принципиальный. Твёрдый, безжалостный, моментами устрашающий. В то же время, слушая Дазая, Чуя всегда видел в его глазах неподдельный блеск. Он снял пальто, стряхивая с него капли воды, и повесил на крючок. Подумав, достал из ящика одну единственную вешалку, и перевесил на неё, чтобы не мялись плечи. В прихожей было даже слишком тепло. Чуя с задумчивостью помахал тканью толстовки на груди и только в этот момент учуял запах говядины. Значит, вместо сна Дазай всё же предпочёл втихую спалить и эту квартиру. Только ступив на кухню, он удивлённо поднял брови. Дазай стоял напротив плиты, уставившись на кастрюлю с варившимся в ней мясом. Руки он скрестил за поясницей, как-то странно поджимаясь. Повернул на Накахару голову и пожевал губу, отведя взгляд. — Ты взял мою толстовку? — Да… — Чуя помедлил, оглядывая его. — Тебе… неприятно? — Нет! — Дазай мотнул головой. Чуе показалось, что он был чем-то напуган. — Наоборот. Бери, сколько хочешь. — Ну хорошо, — Чуя сделал к нему шаг, вглядываясь в его лицо. Похудевшие щёки раскраснелись от тепла, а глаза лихорадочно и непривычно блестели. — Ты в норме? — Я просто готовил. — Я не это спросил. Чуя ещё несколько секунд пялился на него, после чего успокоился и подошёл к кастрюле. Пар валил огромными клубами, а кухонька, и без того маленькая и душная, превратилась в настоящую сауну. Проверив мясо на готовность ножом, Чуя прикрыл кастрюлю крышкой, оставив небольшой зазор, и увернул огонь на минимум. — А я хотел сделать из неё минчикацу завтра, — улыбнулся он. Дазай всё так и стоял на одном месте, скованно замерев с убранными за спину руками. Чуя подошёл к окну и раскрыл его, делая полноценный вдох. Контраст прохлады с духотой пустил по коже мурашки, и он встряхнул плечами, вспомнив про свои мокрые волосы. — Минчикацу вкусное. Чуя резко обернулся и грозно свёл брови. — Что ты прячешь? Дазай склонил голову к плечу. Его взгляд переменился на недоумённый, будто обвиняя Чую в паранойе. Он переступил с ноги на ногу и пожал плечами, разведя руки в стороны. Его ладони были сжаты в кулаки. Накахара прикусил язык, испытав неожиданное облегчение, когда увидел чистые бинты. О чём он только думал? — Ты простудишься, — сказал Дазай, кивнув в сторону окна. — У вас это семейное? — Что? Чуя поджал уголок губ и встал напротив него. Дазай хлопал ресницами, смольными, как уголь, забавно хмуря брови. Что-то всё же было не так. Повременив с настойчивыми вопросами, Чуя приблизился и мягко боднул его головой в плечо. Не почувствовав сопротивления, он улыбнулся и запустил холодные ладони под футболку Дазая, которая была велика ему на пару размеров. Тот сразу же втянул живот и скривился, стараясь отогнать его локтями. — Фу-у-у, Чуя, — Дазай заныл, стоило холодным пальцам подняться выше и сжать его грудные мышцы. — Боже, ты ледяной как могильный камень в Антарктиде!!! — Ну так согрей меня, — Чуя глумливо ухмыльнулся, прижимая его к столу. Одну ногу отставил в сторону, а вторую поставил между колен Дазая, не давая ему уйти. — Сделай мне массаж в конце концов, потри спину в ванной… — Я коченею от твоих пальцев, — Дазай ёжился и извивался в его руках, прижимая свои собственные к груди. Почувствовав, что Чуя замер на месте, схватив его за локти, он сморщился и отвернулся. — Отпусти меня. — Отпустить тебя? — Чуя выгнул бровь. — С чего бы? — Чуя, не сейчас, — Дазай насупился и попытался высвободиться, но понял, что сделать ему этого не дадут, и устало опустил взгляд. — Пожалуйста. — Покажи свои руки. Губы Дазая дрогнули, и он плотно сжал их в узкую полоску. Мотнул головой, продолжая смотреть в пол, и крепче сжал кулаки. — Осаму. Покажи мне свои руки. — Я в порядке. — Да чёрта с два, — Чуя не злился. Он говорил спокойно, скрывая за этим свою тревогу и страх. Он уже догадался, почему Дазай прячет ладони, но никак не мог понять, почему тот так активно защищается от него. — Ты боишься меня? — Прошептал он на грани слышимости. — Нет. — Тогда покажи мне ладони, — Чуя огладил его бинты на предплечьях, пытаясь заглянуть в его лицо, но Дазай неумолимо прятал свой взгляд. — Осаму, неужели ты серьёзно думаешь, что я буду тебя за это ругать?.. Бить тебя? Кричать? — Он обхватил его подбородок пальцами и приподнял голову. Дазай ошарашенно смотрел на него, даже не пытаясь скрыть своего волнения. — За кого ты меня принимаешь? Ты признаёшься мне в любви, но ты… ты сам не веришь, что я люблю тебя?.. Устав докучать ему вопросами, Чуя мягко обхватил его правую кисть. Развернул ослабшую ладонь вверх и ужаснулся, увидев ошпаренную красную кожу, которая уже начала вздуваться. В месте, где кончались бинты, тонкая ткань прилипла к ожогу, и Чуя против воли сморщился. На второй руке бордовое пятно покрывало почти всю ладонь, кожа до красна разбухла, а пальцы опухли. У Чуи задрожали руки, и он зажмурился, рвано вздыхая. Дазай не шевелился и не смотрел на него, будто только и ждал неминуемой агрессии. От чего было больнее – от того, что он вновь вернулся к селфхарму, или от того, что почти до дрожи боялся его реакции – Чуя не знал. Больно было от всего сразу. — Я больше никогда не оставлю тебя здесь одного. — Это не из-за тебя, — дрожащим голосом отозвался Дазай. Он всё же поднял на него глаза, поняв, что Чуя не собирается срывать на него голос. — Просто я… — Потом. Чуя подвёл его к мойке и включил прохладную воду. Опустил чужие ладони под слабую струю воды и загнанно следил за тем, как намертво прилипли к запястьям бинты. Осторожно, насколько мог, он потянул ткань, но она не поддавалась. — Стой так. Он удалился за аптечкой, рыская в поисках перекиси. Её оставалось совсем на донышке, но должно было хватить для начала. Вернувшись, он замер на пороге и закусил губу до крови. Дазай, сгорбившись и опустив голову, почти не двигался, лишь его плечи слабо сотрясались. Чуя сжал кулаки, считая до десяти. Почему он это допустил? Как? Почему не надавил раньше, пуская всё на самотёк? Дазай рассказывал ему, как чуть меньше года назад пытался покончить с собой на мосту, и Чуя наивно полагал, что его недуг так легко оставит его, лишь потому что он оказался рядом? — Прости. Чуя дёрнулся от его голоса и подлетел, вставая рядом. Руки его совсем не слушались, так что ему понадобилось несколько минут, чтобы совладать с собой. Он всё смотрел и смотрел на льющуюся воду, теряя счёт времени. Вспомнив про говядину, Чуя выключил огонь. Прошло около десяти минут, прежде чем он вновь коснулся израненных ладоней. От воды бинты всё же начали отходить, и Чуя снял их с чужих предплечий, выкидывая в мусорку. Выключил воду и принялся поливать ожоги раствором, оглаживая большим пальцем шрам на правой руке Дазая. — Не извиняйся, — шёпотом сказал он, дуя на раны. — Это я должен просить у тебя прощения за то, что я слепой болван. — Чуя… — Нет, — Чуя сжал его кожу и вскинул голову, смотря в чёрные глаза. Синяки под ними казались ему даже ярче своих сошедших гематом, а худоба была на грани с болезненной, и Чуя с трудом выдержал его щенячий побитый взгляд. — Не смей. Прекрати извиняться передо мной. Хватит оберегать меня от своих проблем. Хватит меня идеализировать и не требовать от меня ничего взамен. Я уже давно пришёл в себя. Это тебе нужна помощь, а не мне. Прекрати думать, что меня отталкивают твои слабости, твоё желание умереть и твои мысли. Я люблю всего тебя, а не на половину. Не на ту половину, где ты заботливый, внимательный, нежный и, чёрт возьми, сильный духом. Ту твою половину, где ты грустный, несчастный, капризный и разбитый, я люблю тоже. И если ты ещё раз вздумаешь меня бояться… — То ты ударишь меня? — Грустно усмехнулся Дазай. — Я буду обнимать тебя так долго, пока не переломаю тебе рёбра. Буду целовать так мучительно, пока ты не задохнёшься. Буду кусать тебя, сильно кусать, во всех местах, где тебе это не нравится – а я все их запомнил – пока ты не заплачешь и не поймёшь, что я люблю тебя так сильно, что не смогу нормально жить, если ты что-то с собой сделаешь, — Чуя утёр нос и потянул его за руку в прихожую. — Пошли в аптеку, пока волдыри не надулись. — Но твои волосы… Чуя лишь сжал пальцы на его запястье и коротко улыбнулся. Обмотав чистыми бинтами ладони Дазая, он, помедлив, протянул ему пальто Мори. То ли Дазай не обратил на это внимания, то ли его это нисколько не тронуло, но он смиренно надел его, дожидаясь, пока Чуя спрячет влажные волосы под капюшон и наденет ветровку. Отыскав в ящике потрёпанный временем зонт, Чуя оглядел его с сомнением, уповая на то, что он ещё в силах раскрыться и исполнять свою единственную функцию. Дождь не унимался, а по небу продолжали расходиться белые вспышки молнии. Не принимая возражений, Чуя держал зонт над их головами, больше, правда, над Дазаем, чем над собой. Его рука уже после двух минут начала затекать, но он упрямо держал её высоко, защищая тёмную макушку от воды. Дазай горбился, низко опустив голову, и смотрел себе под ноги. Тем не менее, он спотыкался каждые несколько метров, и Чуе приходилось хватать его под локоть и сбавлять шаг. На улице кроме двоих сумасшедших под одним зонтом не было никого. В горах продолжало тихо громыхать, и от каждого раската грома Дазай мелко вздрагивал. — Ты боишься грозы? — Громко, чтобы перекричать ливень, спросил Чуя. — Не грозы. В аптеке Дазай встал под кондиционером, жмуря глаза от тёплого потока воздуха. От усталости он прислонился спиной к широкому подоконнику, готовый свалиться с ног прямо сейчас. Осознание своего поступка замедленно начало наступать на пятки, привычно одолевало чувство вины. Каждый раз, каждый чёртов раз он сдавался, забивая на то, что может причинить кому-то неудобства. Именно неудобством он себя сейчас и ощущал, слушая, как Чуя консультируется с фармацевтом. Как бы Накахара не пытался держать себя в руках, Дазай отчётливо слышал в его голосе поганое волнение и нервозность. Последнее, что он хотел принести в их отношения – беспокойство за себя. У Чуи и без того хватало причин переживать и нервничать, и Дазай до последнего надеялся, что сможет пережить свой рецидив в одиночку. Почувствовав ненавязчивое касание к щеке, он вяло открыл глаза и глянул на Чую, держащего в руках противоожоговую мазь. — Давай сюда, — прошептал он и взял ладони Дазая в свои руки. Аккуратно размотал бинты и щедро выдавил средство на его руки. От его бережных касаний к израненным местам Дазай хотел снова закрыть глаза, но не мог оторваться от Чуи, так старающегося не причинить ему боль своими касаниями. Холодные пальцы Дазай почти не чувствовал из-за пульсирующей боли. — Знаешь… если тебе вдруг захочется, лучше пристрели ещё пару плохих парней, но не рань себя. Пожалуйста. Дазай кивнул, не до конца его понимая. — Хочу фастфуда, — сказал Чуя, снова замотав его ладони. — Хочу огромный бургер, чтобы едва в рот помещался, с вываливающейся со всех сторон начинкой и стекающим по пальцам сыром. — Тут недалеко есть Макудонарудо. Тесный зал на удивление был заполнен до отказа. Натренированным взглядом Чуя ухватился за фигуру мужчины, уже прикончившего свой недо-ужин и собирающегося уходить. Тут и там раздавались бодрые голоса, в основном подростков, которых даже тайфун не остановил бы от похода сюда. Дождавшись, когда мужчина освободит стол, Чуя юрко подтянул Дазая, усадил его на мягкий диванчик с низкой спинкой, а сам сел напротив на деревянный стул и поставил поднос с их заказом на стол. — Не замечал за тобой особой любви к высококалорийной дряни, — поделился Дазай, воровато оглядываясь на бубнящих людей. — Зато я за тобой замечал, — довольно ответил Чуя, впиваясь зубами в горячий бургер. Он редко позволял себе питаться нездоровой пищей, каждый раз ощущая, как нарушает своё спортивное питание, выстраиваемое годами. Даже сейчас, когда он уже несколько лет перестал соблюдать сбалансированную диету, стекающий по его подбородку сок от говяжьей котлеты вперемешку с соусом казался ему маленьким праздником. — Я сейчас обкончаюсь, — удовлетворённо промычал он, закрыв глаза. На несколько минут он забыл о Дазае, схомячив свою порцию непозволительно быстро. Чувствуя приятную тяжесть в желудке, он обратил внимание на сморщенное лицо напротив и то, как Дазай смотрел под стол на свои руки. С мимолётной улыбкой Чуя раскрыл второй бургер и пересел к нему, поднося еду к его лицу. — Навевает воспоминания? — Фыркнув, Дазай склонился и надкусил тёплую булку. Чуя вспомнил, как он кормил его сашими на кухне в арендуемой квартире. Взяв салфетку, он утёр щеку Дазая, пока тот медленно жевал и всё смотрел Чуе за спину. — Не могу же я не помочь израненному калеке. — Ха-ха. Чуя убрал от его лица волосы, заправляя прядки за уши. Он не мог удерживать улыбку от чужих набитых едой щёк, на которых появился румянец. То и дело он прикусывал язык, смотря на притихшего, смирно сидящего рядом Дазая, продолжающего кидать сомнительные взгляды на людей в зале. Всё же не совладав с собой, Чуя резко убрал бургер от его лица и приблизился, мазнув кончиком языка по уголку чужих губ, перемазанных в соусе. — Чуя… — Молчи. Из-за спины послышался наигранный рвотный позыв. Чуя обернулся и нахмурился. За соседним с ними столиком сидела группа подростков из четырёх парней. Двое из них принялись трогать друг друга за лицо с наигранным вожделением, изображая Накахару и Дазая. Остальные двое вставляли пальцы в рот, смеялись и издавали громкие звуки рвоты. Заметив устремлённый взгляд Чуи на них, они разразились глумливым хохотом. Один из них, самый высокий, принялся быстро стучать кулаками друг о друга, от чего раздавались двусмысленные звуки. — У вас какие-то проблемы? — Отложив на стол недоеденный бургер, спросил Чуя. — У нас нет, — ответил высокий парнишка. У него была короткая стрижка с выбритыми висками, на левой брови красовался шрам. Остальные выглядели вполне как самые обычные школьники, но смотрели на Чую все, как один, с издёвкой и нескрываемым отвращением. — Долбёжку в задницу не практикуем. Они снова засмеялись. Люди за соседними столами начали кидать неодобрительные взгляды на громкую компанию. Чуя напрягся и встал, но Дазай в последний момент схватил его за руку и потянул назад. — Забей. Это просто глупые дети. Выдохнув пар и смерив школьников гневным взглядом, Чуя послушался и опустился обратно. Невозмутимо он подцепил пальцами картошку, макнул её в соус и отправил Дазаю в рот. Тому, казалось, было всё равно на происходящее, но он то и дело косился за спину Чуи. По-прежнему слышались издёвки, противные комментарии, от которых у Чуи дёргался глаз. Услышав «несчастные пидоры», он не выдержал и ударил ладонью по столу, резко поднявшись. — А ну повтори, — гаркнул он, подойдя к соседнему столу и сложив руки на груди. Дазай позади него закатил глаза. — Ты ещё и глухой? — Засмеялся короткостриженный. Остальные заметно напряглись и утихли. — В уши долбишься? — Могу подолбиться в твой рот, да боюсь подцепить какую-нибудь хрень. Его дружки низко замычали, а сам парень ядовито сощурился и хрустнул пальцами. Чуя только усмехнулся и нагло сел рядом, закинув опешившему пацану руку на плечо. Почти по-дружески потрепал короткие волосы и нагнулся к нему, говоря на грани шёпота: — Знаешь, самое лучшее, что может с вами произойти, это если я выволоку вас отсюда и выбью вам зубы. Ну-ну, сиди, — почувствовав, как парень начал вырываться, Чуя грубо схватил его за плечо сильной хваткой. Остальные повставали со своих мест, испуганно смотря на изменившегося в лице Накахару. — А вот мой парень, да-да, вот этот, — Чуя кивнул на Дазая, скучающе наблюдавшего за ломанной комедией, — хоть и кажется хиляком, на самом деле отбитый на всю голову. Бабах, — Чуя приставил к покрывшемуся испариной лбу парня два пальца, изображая пистолет, — и вынесет тебе мозги нахер. Ему очень не нравится, когда кто-то меня злит. — Я позвоню в полицию, — прошипел подросток, не оставляя попытки вырваться. Чуя расплылся в мерзкой улыбке и отвесил ему звонкий щелбан промеж глаз. — Помогите! — Накахара накрыл ладонью его рот, не давая закричать. — На будущее: не стоит вести себя так бестактно. Мало ли, года через три сам почувствуешь неимоверное желание трахнуть одного из своих друзей. Или принять задницей толстый член. Всякое бывает. Чуя отпустил его и поднялся с доброй улыбкой, оправив на себе расстёгнутую и слегка помявшуюся ветровку. Парни под его внимательным взглядом похватали сумки и умотали на выход так быстро, что поднялся ветер. — И это я отбитый на всю голову? — Выгнул бровь Дазай, когда Чуя присел обратно и с удовлетворением принялся лопать картошку. — Видимо, это передаётся половым путём. Дазай фыркнул и подтянул к себе стаканчик с колой. Посмотрев на его неудачные попытки ухватить трубочку, Чуя сам взял её и проткнул крышку, пододвинув стакан к нему. Дазай с грустью уставился на него, убрал руки под стол и опустил голову. Говорить об этом вслух было тяжело, даже если Чуя уже догадался, что он не в порядке. Как будто если Дазай скажет об этом, что-то неминуемо поменяется между ними и в отношении Чуи к нему. Он не хотел выставлять себя раненой собакой перед ним, но понимал, что справляться с каждым днём было сложнее, и если он будет молчать, всё будет только усугубляться. Он не переставал перекатывать в голове просьбу Чуи об искренности, но сейчас это давалось ему с особым трудом. Просто признаться, что он не справляется. — У меня ПТСР. Чуя отложил очередную картошину, которую так и не успел закинуть в рот. Нашёл под столом сцепленные руки Дазая, который опухшими пальцами чесал забинтованные ладони, и слабо сплёл пальцы с чужими. — Как давно? — Тихо спросил он. В тёплом помещении приятно пахло маслом из фритюра, доносящимся из вытяжек, горячими булочками и котлетами. После того, как шумная компания удалилась, стало куда спокойнее. Обрывки ненавязчивых разговоров успокаивали, снующие туда-сюда в поисках свободных столиков люди не обращали на них никакого внимания. Кто-то приходил, запуская в зал поток свежего воздуха, кто-то выходил, раскрывая под навесом не успевший высохнуть зонт. Чуя гладил Дазая по пальцам, костяшкам и запястьям, разглядывая его понурое лицо. — С детства. В восемь лет я пережил теракт. — Сакуноске рассказал мне, — мягко перебил его Чуя. — Огай водил меня к психиатрам, и на какое-то время это помогло. Я почти не вспоминал об этом. Но иногда меня затягивает в тот день. Громкие звуки напоминают мне выстрелы. Скопления людей напоминают толпу трупов. А тишина напоминает мне момент, когда меня оглушило раздавшимся рядом выстрелом. Я вижу вещи, которых на самом деле нет, — Дазай перехватил руки Чуи, накрывая их своими ладонями. — Рецидивы провоцируют разные вещи, и, видимо, когда я убил тех парней, это стало спусковым крючком. На самом деле, Чуя, я не хочу умирать. Я пытаюсь выбраться из этого через боль. И я не тебя сегодня испугался, а того, что ты уйдёшь. Что тебе станет невыносимо на это смотреть. — Я никуда не уйду, — твёрдо сказал Чуя, поймав его взгляд. — Я стараюсь в это верить, но… Я могу быть очень отталкивающим. Даже Огай с трудом выносил меня. Я кидался в него всем, что попадало мне под руку. Даже дрался с ним. Мне казалось, что он считает меня сумасшедшим, хочет упечь в психушку и избавиться от меня. — Ну ты же и правда немного сумасшедший, — улыбнулся Чуя. — А если ты вздумаешь драться со мной, не сомневайся, я уложу тебя сразу. Улыбнувшись, Дазай наклонился и положил голову ему на плечо. Чуя обнял его, прижимая ближе и уставился на их отражение в окне. На улице он разглядел тех самых подростков, как вкопанных смотрящих на него в ответ. Чуя показал им кулак с угрожающим видом, и они сразу пошлёпали в сторону, опустив головы. — Мне страшно, — сказал Дазай у его уха. — Иногда мне настолько страшно, что я перестаю понимать, что это всё давно закончилось. Мне кажется, что я совершенно один. Что во всём мире кроме меня больше никого не осталось, и меня разбивает эта пустота изнутри. Будто меня кто-то закрыл в пустой комнате без единого окна, и всё, что я могу делать – это безрезультатно бить по голым стенам и кричать, никем не услышанный. Даже рядом с тобой мне страшно. Кажется, что ты исчезнешь. Что я больше никогда тебя не увижу, не смогу дотронуться до тебя, не смогу слышать тебя и ощутить твоё тепло. — Я не уйду, — повторился Чуя. Он был готов говорить это каждый день по сотне раз, если Дазаю это необходимо. Потому что Чуя уверен в своих словах и не привык ими разбрасываться. — Не уйду. — И всё равно… Я так этого боюсь. Даже умереть мне кажется не таким страшным, как проснуться в один день и понять, что тебя нет. — Это нормально, Осаму. Переживать, что кто-то уйдёт. Я постараюсь это исправить, — Чуя похлопал его по спине. — Спасибо, что поделился. Тебе стоило рассказать мне об этом раньше. Ты же знаешь, что иногда я тормоз. — Иногда? — Эй. Дазай засмеялся на его плече и отстранился. На его измождённом лице наконец-то появилась слабая улыбка, дрожащая, как от холода. Ямочка на худой щеке теперь казалась больше обычного. — А теперь расскажи, откуда у тебя это пальто.

***

Под утро город накрыл плотный туман. Гроза отдалилась, но тяжёлые чёрные тучи не давали показаться даже слабому лучу солнца. Холод подбирался всё ближе к сердцу, грозя в скором времени перерасти в настоящий мороз. Несмотря на низкую температуру, дышалось тяжело. Дазай полусидел-полулежал на кровати, борясь со сном. Пальцы Накахары в его волосах то замирали, то начинали снова играться с прядями, когда он заставлял себя разлеплять глаза. Он тоже хотел спать, но не мог оставить Дазая одного. Больше нет. Порыв ветра заставил тонкие занавески подлететь и опуститься Дазаю на макушку. Чуя поёжился от холода, подтягивая одеяло выше. Макрель, проснувшись от возни, сползла по подушке и легла между их плечами, упёршись мохнатой задницей Чуе в нос. — Эти её выражения любви мне как-то не особо нравятся, — Чуя буркнул и переложил кошку ниже, пряча под одеяло. Она повозилась некоторое время там, перелезла под одеялом на живот Дазая и вылезла у его лица, обнюхивая его. Он потрепал её за ухом и поцеловал в макушку. — Ко мне задницей она никогда не поворачивается, — с улыбкой сказал он. Чуя сощурился и облизал губу. — К твоему лицу вообще задницей опасно поворачиваться. — Скучаешь по моему языку? Лицо Чуи загорелось, и он отвернулся, сжимая пальцами уголок наволочки. Они проговорили всю ночь напролёт, обнимаясь, делясь переживаниями за последнее время. Переждали за беседой грозу, когда Дазай осмелился позвонить Мори и попросить его о встрече. Чуя испытывал облегчение эти несколько часов, но ему всё ещё не хватало близости. Он не решался поднимать этот вопрос, прекрасно теперь понимая, что творится в голове Осаму. За свои пошлые мысли ему теперь становилось стыдно, и он не хотел показывать своего желания Дазаю, чтобы не обременять его. — Скучаю. Дазай повернулся к нему, отчего кошка соскользнула по его груди и перебралась на Чую. Протоптав уже настоящую яму на его груди, она потопала дальше и спрыгнула с кровати самым изящным образом, каким только может это сделать кошка с одной больной лапой. Улеглась в свою лежанку и принялась грызть волосатую игрушку в виде жёлтого паука, которую ей купил Чуя. От губ на оголённом плече Чуя мигом напрягся. Дазай целовал его осторожно, почти невесомо, поднимаясь к шее. Вобрал его кожу и опалил горячим дыханием. Чуя выдохнул через приоткрытые губы и развернулся к нему, вовлекая в поцелуй. Первый полноценный, настоящий поцелуй с тех пор, как у них начался разлад в отношениях. Чуя готов был растечься только от участившегося дыхания Дазая в его рот. Он зарылся пальцами в шоколадные локоны, поднялся и уселся на Дазая, покрывая поцелуями его лицо. Прижался губами к его улыбке и замер так, прислушиваясь к ощущениям. Тело приятно расслабилось, напряжение, охватившее его пару минут назад, отступило. Он отстранился от Дазая, взяв его лицо в свои руки, и любовался им, сонным, уставшим, немного больным и таким любимым. Провёл большим пальцем по его нижней губе, затуманено рассматривая, как Дазай прикусил его, и тяжело сглотнул. Чуя убрал руки от его лица и положил их на грудь Дазая. Тот с минуту отводил взгляд, сминая губы, и Чуя понял его без слов. — Не надо себя заставлять. — Я просто… не могу сосредоточиться. — Ничего, — Чуя прильнул к его груди, нежно целуя в линии татуировок на шее и грея дыханием покрывшуюся мурашками кожу. — Ничего страшного. Они оба обратились к окну, услышав подъехавшую машину. Чуя отодвинул рукой занавеску и увидел ту саму серебристую Тойоту. Слез с Дазая, стараясь шагать тихо мимо улёгшейся Макрели, и отправился на кухню поставить чайник. Видел, как Дазай переживал, знал, что ему требуется время собраться. Когда он показался на кухне одетый в чёрную рубашку и брюки, с уложенными в спешке волосами, Чуя уже допивал ягодный чай, оставшийся со времён прошлых жильцов. — Я могу пойти с тобой, если хочешь. Дазай улыбнулся и мотнул головой. Заправленная за ухо прядка от этого движения сразу же упала на лицо, и он поспешил убрать её обратно. — Всё нормально. Нормально не было. Дазай спускался со второго этажа так долго, будто преодолевал медленным шагом двадцать лестничных пролётов. Он не знал, что хочет сказать Огаю. Как смотреть ему в глаза впервые за пять месяцев после своего исчезновения. Хотелось ли самому Огаю вообще на него смотреть. Но, раз он согласился увидеться так скоро, наверняка скучал. Дазай остановился на последней ступени, сжавшись в комок. Резко захотелось снова убежать, схватить Чую под руку, залезть на крышу и перепрыгнуть на другую, чтобы уйти незамеченными. Дазай сбегал всю жизнь, и самое простое решение видел в очередном побеге. За двадцать три года своей жизни он никогда не говорил с Мори по душам. Моментами он цеплялся за него, не отталкивал, почти умоляюще молча просил о чём-то, но Огай не мог его понять. Конечно, когда ведёшь себя всю жизнь как обмудок, странно будет, если люди вокруг будут обращаться с тобой тепло. Но и Мори он во многом винил. Разногласия между ними никогда не давали сделать хотя бы маленький шажок навстречу. И сейчас Дазай, едва подняв ногу, опасался оступиться. На улице он не торопится садиться в машину. Всё ещё не понимает, зачем. Зачем позвонил, зачем попросил увидеться. Глаза от бессонницы слипались и болели, но ветер отрезвлял. Мори выключил фары, чтобы они не слепили его, и опустил стекло со своей стороны. — Долго топтаться там будешь?