Твои восемь причин

— Значит, всё-таки увольняешься? — Так получилось. Я всё равно задержался здесь больше, чем хотел изначально. — Жаль. Фёдор уныло пожал плечами и затянулся. Смена в баре ещё не началась – Чуя хотел увидеться с ним раньше. Повторив его жест, он выдохнул облако дыма в мягкие сумерки, которые вот-вот должны были растаять в крадущейся темноте. Ночь, словно кошка, неслышно наступала всё ближе четырьмя лапами, подглядывая из-за своего укрытия на парней, прислонившихся к шершавой стене бара. Их вытянутые тени, отбрасываемые голубым светом надписи над ними, убегали от подошв обуви к дороге, раздавливаемые проезжающими машинами. Шум никогда не засыпающего города приглушался, тоже становясь чьей-то тенью, бесконечной и тающей далеко-далеко за силуэтами домов. Фёдор бросил недокуренную сигарету к ногам. Его тень едва слышно взвыла от силы, с которой он наступил тяжёлым ботинком на окурок, повозив его по земле. — Получается, больше не увидимся? — Спрятав руки в карманы, он повернулся к Чуе. — Возможно, я буду иногда сюда заглядывать, — Чуя слегка сощурился от дыма, — или не буду. Кто знает? — Кто знает… Чуя изучал его фигуру, полностью облачённую в белое – Фёдор всегда одевался монотонно, и большую часть времени выбирал именно белый цвет, контрастирующий с его иссиня-чёрными отросшими волосами. В падающей сверху синеве вывески его кожа была мертвенно-серой, глубоко посаженные глаза прятались в тени бровей, вечно хмурых, когда он молчал. Чуя отправил сигарету в мусорку и легко стукнул его кулаком по плечу. — А ты кофе любишь? — Не сказать, что прям люблю. Я вообще мало о чём могу так сказать. И мало кому. — Почему-то я так и думал, — Чуя усмехнулся, стараясь согнать его меланхоличность. Фёдор всегда был такой: излишне серьёзный, вдумчивый, но его редкая тонкая улыбка по сравнению с этим настораживала куда больше. Так Чуе казалось раньше. — Уверяю тебя, попробовав мой кофе, ты усомнишься в своей принципиальности. — Что? Чуя назвал ему адрес кофейни. — Я там работаю. Можешь заглянуть завтра перед закрытием. Казалось, обменяться номерами с Фёдором было чем-то непостижимым. Он был человеком, по которому никогда не скажешь, что тот хотел записать каждого своего знакомого в контакты. Уж тем более не казался человеком, назначающим встречи в сообщениях. Вокруг него сгущалось что-то невесомое, одновременно завлекающее, но, если коснуться слишком настойчиво, отпугивающее, способное оттолкнуть достаточно далеко, чтобы отпало желание приближаться снова. Фёдора невозможно было обозначить обычным. Скука на его лице была напускная, как и окружающий его холод, который тот с непонятным старанием выстраивал в попытке защититься в чужой стране, в чужом мире, что Чую искажённым образом привлекало. Он сравнивал себя с ним, размышляя, так ли они непохожи, как было на первый взгляд. Чуя всегда тянулся к чему-то именно обычному, надёжному, но так было раньше, когда найти в этом опору так и не удалось. Сейчас он просто следовал желаниям своего внутреннего ребёнка, перестав душить и затыкать его. — Хорошо. Я зайду. Невидимая улыбка скользнула по чужим губам, и Чуя, попрощавшись, побрёл домой с убаюкивающей сердце лёгкостью. Перед подъездом он остановился и задрал голову. На кухне горел свет и мелькала тень – Дазай его ждал. Всегда. Нехотя его отпускал, щенячьи бестолковые глаза не сходили с его лица, и он набрасывался с порога, не давая Чуе и на секунду впасть в пожирающую рефлексию. Чуя улыбнулся, заметив, что Дазай увидел его и открыл окно. Волосы закрывали половину лица, да и с такого расстояния невозможно было его разглядеть, но Чуя увидел бы его ухмылку и за километр. Она, подобно татуировке, застыла на его коже невидимыми чернилами, которые нельзя было свести даже лазером. Только если с Чуи кожу снять целиком. Становилось холодно, и в воздухе чувствовалась желанная свежесть. Жизнь Чуи постепенно налаживалась, и он никогда не думал, что его спокойствие приведёт к нему за ручку именно Дазай. Он был как та самая песня, найденная в далёком пубертате, которую слушаешь по несколько часов на повторе, которая надоедает лишь моментами, но ты всё равно к ней возвращаешься из года в год. Вспоминаешь всё, что с ней связано, время, через которое её пронёс с собой подмышкой, и улыбаешься от осознания, что она есть, и ты её не выдумал. Губы рвались от улыбки, когда Чуя достал телефон. Сделав снимок Дазая в окне, он почти убрал мобильник обратно в карман, но остановился. Помешкав, открыл список контактов. Он так хотел этим поделиться с человеком, которому доверял. Который видел Дазая, не знал о его мнимой смерти и всём подноготном дерьме, которое тот умудрялся тащить за собой прицепом в вагоне. — Чуя, я так рада твоему звонку, — его мама звучала даже слишком беззаботно, хотя Чуя знал, что она всё ещё на работе в больнице. — Я не сильно тебя отвлекаю? — Я только что меняла три мочевых катетера, так что даже если ты меня отвлекаешь, это замечательно. Чуя хрипло посмеялся, махнув Дазаю ладонью, и присел на бордюр, поджав колени к груди. — Звучит совсем не весело. — Мне не особо приходится веселиться на работе. — Знаю, — Чуя зажал локон волос меж пальцев, нервно его теребя. — Хотел кое-что рассказать. — И что же? — Ты же помнишь, о чём мы говорили прямо перед твоим отъездом? — Конечно помню, — она вздохнула, её лёгкая интонация испарилась. — Что-то случилось? — О, ничего серьёзного. Мы с Дазаем встречаемся. Это слетело с губ гораздо легче, чем Чуя мог представить. Затянувшийся ответ казался даже менее изнурительным, чем предполагалось – даже если бы его мама сейчас просто сбросила трубку, он бы не расстроился. Ему было важно, чтобы она просто знала. — И это ты называешь «ничего серьёзного»? — Это не так серьёзно, как мои прошлые откровения, согласись. — В какой-то мере, — она помолчала, явно задумавшись. — Знаешь, я догадывалась. Дазай очень… мил с тобой. По нему понятно, что ты ему нравишься. Чуя закусил губу и снова поднял голову. Дазая уже там не было, но он отчётливо видел его силуэт, так идеально вписывающийся в проём окна. Странно, наверное, так думать – будто никто иной, кроме него, так хорошо бы не смотрелся в окне кухне этой квартиры, но Чуя думал именно так. — Не обижай его. — Мам! — Чуя оскорблённо возмутился. — Он сам кого хочешь обидит, знаешь, какой он лис? — А ты божий одуванчик. Конечно. Его мама знала его довольно хорошо, чтобы с ней спорить, так что Чуе оставалось лишь молча согласиться. Хотя он даже не представлял, каким образом мог по-настоящему обидеть Дазая – казалось, у него был иммунитет абсолютно ко всем оскорблениям и, что не менее важно, к агрессии Чуи. Наверное, с этим бы никто лучше него не справился. — Ты продолжаешь принимать лекарства? — Да. Прошло немного времени, но мне куда лучше. — Не забывай пить витамины, уже осень, — Чуя закатил глаза – витамины были неотъемлемой частью его жизни ещё с детства из-за профессии матери, — и предохраняйся. — Мне не шестнадцать. — А ты давно проверялся? — Я на приёме у врача? — Чуя усмехнулся. Ему было привычно разговаривать об этом с мамой, так как она периодически проводила ему целые лекции насчёт половой жизни, даже когда у него её ещё не было. — Я чист, хорошо? — А Дазай? Чуя прикрыл лицо ладонью, обещая ей обсудить с ним это. Они поговорили ещё какое-то время об обыденных вещах, пока Чуе не стало холодно, и он распрощался с ней. — С кем ты так долго болтал? — Дазай, как истинный лис-вертихвост, уже вился в прихожей, наблюдая, как Чуя разувался. — С мамой, — он прошёл на кухню, где его привычно ждал чай в любимой кружке с собакой в шапке. Чёрный со смородиной. Чуя прикрыл глаза, улавливая аромат кустарника, и сделал глоток. — Слушай, ты же не спидозный? Брови Дазая подскочили вверх. В последнее время он перестал скрывать татуировки бинтами, так что Чуя постоянно залипал на витиеватые узоры, опоясывающие открытую шею. — Как вовремя ты про это спросил. И да, Чуя, я здоров. Я рос с хирургом, и слушать за завтраком монологи об утренней эрекции было меньшей из моих бед. — Вот дерьмо, — Чуя засмеялся, понимая, что ему ещё повезло. — Так что я тщательно чищу зубы перед тем, как вылизывать твою задницу, не беспокойся. Чуя прыснул в чай, после чего утёр влагу с носа. На скуле Дазая, прямо под ухом, темнел маленький засос. Чуя приблизился к нему и провёл пальцем по коже в том месте, где была отметина. — Упс. — Это, кстати, было больно, — Дазай однобоко улыбнулся, подставляя лицо под ласку. — Но тебе нравится. Дазай молча кивнул, щурясь. Чуя не сразу, но заметил, что тот при своём низком болевом пороге и избегании любых видов боли получает какое-то мазохистское удовольствие, когда Чуя бывает с ним груб. Когда он прикладывает силу, оттягивая его волосы особенно резко, кусает его до синяков, которые на теле Дазая остаются очень легко, сжимает его член порой больше нужного и может дать пощёчину, всегда получает однозначную реакцию, которую ни с чем ни спутать. Их секс как-то легко перетекал из нежностей в грубость, и никто из них не был против. Когда как обычно Чуя перебарщивал со своими прошлыми партнёрами, которые из-за его силы в постели постоянно раздражались, Дазай всегда давал ему зелёный свет. — У тебя в спальне подарок. — Подарок? — Чуя непонятливо нахмурился. — От кого? — А что, много вариантов? У кровати его ожидали три коробки, которые Чуя немного боязно открывал с дрожащими пальцами. — Серьёзно… — Я постарался выбрать на твой вкус, но, кажется, они немного скучные? — Дазай плюхнулся на кровать, следя за тем, как Чуя вертел в руках новые пары кроссовок. Одни – идеально белые, похожие на те, что были у Чуи, но с высокой платформой, другие от спортивного бренда для бега с красными линиями по бокам. Чуя полупил глазами в третью коробку, где лежали налакированные чёрные оксфорды с белой линией шнуровки и невысоким каблуком. — Я подумал, что официанту в крутом ресторане негоже носить классический костюм с кроссовками. — Осаму… Они ахуенные, — Чуя сжал пальцы, глядя на него снизу с самой искренней улыбкой, которая у него была. — Спасибо. И они не скучные. — Примеришь? Через несколько минут Чуя скакал вокруг хохочущего на кровати Дазая, проверяя обувь на выносливость. За своей активностью он старался скрыть нагнавшее его смущение скорее от внимательности Дазая, чем от его трат. Чуе часто делали подарки, и он никогда не воспринимал их как должное, всегда им радуясь и стараясь угодить хотя бы чем-то приближённым в ответ из дурацкого чувства долга и японского этикета, обязывающего делать ответные жесты. Но то, как Дазай разглядывал его за примеркой, с неподдельным вниманием интересуясь, правда ли ему нравится и удобно ли его ногам, поселило мысли, что он старался не из-за их отношений. Не только, чтобы Чуе угодить, но потому, что ему самому это было важно. — Твою мать, — Дазай упал спиной на матрас, когда Чуя резко махнул ногой наискосок рядом с его лицом в каких-то паре сантиметров. — Ты хотел меня убить? — Это был Пандаль Чаги, — Чуя встряхнул правой ногой. — А это, — он сделал шаг назад, смотря в дальнюю стену, и подпрыгнул, рассекая воздух ногой так сильно, что, будь там человек, его голова бы могла отлететь в шкаф как футбольный мяч, — Твио Чаги. Дазай с замирающим сердцем проследил за его ногой. Он и раньше думал, перебирая медали Чуи, что тот хорош в тхэквондо, но, увидев это вживую, разогнал странную мысль. Всё то время, что он отсиживался в этой квартире, его голову заполоняли всевозможные сцены насилия, которые он мог бы пережить на собственной шкуре, попадись он в руки разыскивающих его людей. Дазай умел за себя постоять, но он был далёк от того, чтобы сделать это в одиночку голыми руками против группы людей. Его также одолевал моментами страх, что они могут сделать что-то с Чуей. Но сейчас он был убеждён, что им пришлось бы хорошенько постараться, чтобы коснуться его хотя бы пальцем. — Вау… Это сексуально. И наверняка очень больно. — Я не буду тебя так бить, ненормальный, — Чуя тяжело выдохнул, лёг на кровать и пристроил голову на чужом животе. Почти сразу в его волосы вплелись длинные пальцы Дазая, привычно массируя кожу и пуская волны наслаждения по телу. Чуя зевнул, ощущая нападок усталости вперемешку с детской самозабвенной радостью. Их отношения были чем-то большим, чем просто романтикой и хорошим сексом, выстроенном на доверии. Прежде до этого такой статус всегда Чую немного сковывал: он не просто Чуя Накахара, живущий сам по себе. Он чей-то парень, который будто бы должен вести себя определённым образом, чья-то вторая половинка, будто сам по себе он закончил существовать, и неизменно его жизнь должна сплетаться с жизнью другого человека, ведь так принято. Принято целоваться, ложиться в постель, ходить на свидания и быть хорошим парнем, получая в ответ всё то же самое. Хорошим парнем быть у него никогда не получалось, так как он отыгрывал роль мудака, но всё равно ждал до последнего, пока от него не сматывался очередной ухажёр от страха быть морально уничтоженным. Почему Чуя из раза в раз вступал в отношения, наперёд зная, что его никто не стерпит, он не понимал. Возможно, он следовал этому «принято», подстраиваясь под общество, где люди обычно состоят в отношениях. Ведь это принято – быть с кем-то, встречаться, влюбляться и заниматься сексом. Сейчас же это стеклянное пуленепробиваемое «принято» билось в огромную стену. Чуя слышал, как оно трещало по швам, как появлялись трещины от каждого касания губ Дазая к его шее, и грозило вот-вот полностью расколоться, оставив после себя лишь звенящие осколки, крошащиеся до мелких песчинок, уносимых ветром. Всё перестало иметь смысл в самом лучшем смысле. С этими бурлящими чувствами Чуя проживал свою двадцать третью осень. Акутагава вернулся в университет, как и Ацуши, часы работы которого сократились, так что Чуе доверили одиночные смены. Он всё ещё дико уставал, но теперь был в каком-никаком тонусе из-за совместных тренировок с Дазаем дома, которые они негласно проводили по утрам. Хотя по Дазаю было видно, как он ленится и пытается халтурить, Чуя подбивал его стараться чуть больше на спор. Это были самые обречённые споры из всех, но, стоило Дазаю услышать это слово, ему было всё равно, являлся ли призом хороший отсос или последнее засохшее печенье из пачки – на него это действовало безотказно. Потягивая детское пюре из пачки, Чуя смотрел на перекрёсток вдалеке, где выстроились в ожидании несколько машин, прорывая краснотой задних фар сгустившиеся сумерки. Фёдор медленно шагал рядом, допив свой кофе – Чуя приготовил для него напиток прямо перед закрытием. Выкинув пустой стаканчик в урну, Фёдор достал пачку сигарет и закурил. Курил он часто и по две сигареты за раз, скуривая вторую всегда до половины. Чуя удивлялся такой странной расточительности, но ничего не говорил. — Так каков твой вердикт? — Неплохо. Но чай всё-таки лучше. Чуя ухмыльнулся, доедая своё пюре. Фёдор был предельно честен, что очень подкупало. Они двигались к центру города, и всё больше по правую руку открывался вид на порт, подмигивающий огнями суден между зданий. Впереди высился утонченный маяк в ультрафиолетовом освещении, придающем ему что-то инопланетное и далёкое, будто он был промежуточной станцией для путешествующих в космосе. Фёдор свернул в узкий закуток, и маяк пропал из вида. Пройдя дальше, они оказались на небольшой площади, поджатой с двух сторон общественными зданиями и ночными заведениями. Чуя никогда не бывал здесь вечером, так что удивился скоплению народа и почти упустил из вида Фёдора, уверенно двинувшегося от толпы в сторону, где раскинулись на зелёной платформе кустарники. Он сел на каменный выступ, и Чуя примостился рядом, поджав к себе одно колено. — Не знал, что здесь выступают уличные музыканты, — услышав первые звуки гитары, сказал он. Мелодия выходила немного отрывистой – видимо, соло-гитара пока только разогревалась. — Они бывают здесь пару раз в неделю. Я всегда прихожу слушать. — Один? — Чаще всего. Хотя Коля иногда составляет мне компанию, когда его дурость не зашкаливает. Чуя усмехнулся. Полилась первая партия гитары, к которой подключился бас. Он закрыл глаза, вслушиваясь в песню, которая была ему незнакома. — Что это? — Без понятия. Я так и не привык к японской музыке. Но без неё куда тоскливее. — Ты скучаешь по России? Фёдор закинул ногу на ногу, покачивая мыском в неспешном такте. Его взгляд был направлен куда-то поверх голов людей, чуть выше горизонта, будто он что-то высматривал. Ледяные крупицы его глаз начали раскалываться, как айсберги, страдающие от глобального потепления и бесцельно блуждающие в океане, отколовшись от родного ледника. — Скучаю, конечно. По всяким сладким апельсинам и вслух рассказам длинным. — Что? — Чуя повернулся к нему, не понимая. — Песня такая, — Фёдор кашлянул и тихо пропел ему строчки на русском. Чуя, естественно, не понял ни слова. — А ещё по русской еде. — Почему не вернёшься? Фёдор сощурился, затаив улыбку. — Я хотел. В какой-то момент я сдался и хотел вернуться. Начинать жизнь с нуля в другой стране – это не так уж привлекательно, как многие думают, — он сел к Чуе в пол-оборота, придвигаясь ближе, так, что можно было почувствовать его дыхание. — Но потом во мне взыграл интерес. — Интерес? Чуя задержал взгляд на поломанной линии улыбки. Тон Фёдора стал загадочным, и сам он был где-то далеко, не рядом с ним. Достоевский побарабанил пальцами по подбородку и усмехнулся своим мыслям. — Твоя страна, Чуя, богата на притягательных людей. Один на миллион бывает такой человек. От него боишься оторваться. Понимаешь меня? — Он отстранился и снова закурил. Чуя понятия не имел, что значит «курить по-русски», но, смотря на Фёдора, он думал, что тот курит как истинно русский человек – длинными затяжками, от которых непременно саднило горло. — Кажется, упустишь его из своих рук – и всё, чего ты добился, он заберёт с собой. — Ох, — Чуя вздохнул. Был ли у него такой человек? — Да, я тебя понял. Определённо. — Так ты здесь из-за кого-то важного? — Кого-то важного. Фёдор скривил губы, выдыхая дым через ноздри. Сколько бы Чуя не пытался его изучать, всегда было что-то, что не позволяло отвести от него глаз. Среди людей он был одинок в самом масштабном смысле этого слова, но при этом будто и не стремился это одиночество разрушить. Ему оно нравилось, Чуя это понял. Фёдор не цеплялся за него, как за спасительную соломинку, а просто проявлял такой же живой интерес, понемногу открываясь. — Лучше расскажи, что у тебя нового помимо кроссовок. Чуя засмеялся, передавая свою весёлость и собеседнику. Ритм гитары сменился на более резвый, голос вокалиста зазвучал громче, и кто-то из толпы начал подпевать.

Слова любви, которые дарит тебе прощание.

Я всегда хотел быть с тобой.

Расставание – это то, через что однажды пройдёт каждый из нас, не так ли?

Поэтому я не покажу тебе своих слёз, прощай.

— Я влюбился в своего соседа, — Чуя склонил голову, замечая боковым зрением, как Фёдор снова к нему повернулся. — Да, в того самого. Который на собаку похож. — А ты быстро переключился. — Не то чтобы… Я до последнего этого не замечал, вот в чём дело, — Чуя расправил плечи и посмотрел в небо. Почти моментально он отыскал Сириус А – ярчайшую звезду на небе. Благодаря Дазаю Чуя знал, что эта звезда не такая одинокая, как большинство других. Неизменно рядом с ней всегда находится звезда поменьше, вращающаяся вокруг того же центра и называемая Сириусом Б. Вместе они являются двойной звёздной системой, и теперь, находя эту точку на ночном небе, Чуя невольно улыбался, представляя, как долго они крутятся вместе и сколько ещё им предстоит находиться рядом. В масштабах космоса, конечно. — Но потом я понял. Возвращаясь к нашему разговору – как ты сказал? – такие люди один на миллион. — Уф, какой ты слащавый, Чуя, — Фёдор поёжился. — Он красивый и милый, так что я могу быть слащавым. — Когда такие люди, как ты, называют кого-то красивыми, должно быть, это правда так. Чуя прыснул, достал телефон и открыл галерею. Он не решался показать одно из фото Дазая, сделанных вблизи, так что показал его фото в окне. Фёдор внимательно разглядывал его силуэт, чуть ли не прижавшись носом к экрану, а после фыркнул. — Ничего же не видно. — Это потому, что ты в него не влюблён. — Кошмар. Ты действительно как помешанный собачник. — Наверное, так и есть. Думаешь, это плохо? — Думаю, это слабость. Но это не плохо. У каждого свои слабости. — И у тебя есть? — Чуе как-то совсем в это не верилось. — Есть, конечно, — Фёдор медленно кивнул. Его лицо было расслабленным, лишённого той привычно тяжести, что всё время в нём хранилась. — Без слабостей жизнь не имела бы никакой ценности. Они прослушали ещё несколько песен в безмолвном молчании. Чуя не узнал ни одной из них – видимо, его музыкальный вкус сильно разнился с тем, что заходило слушателям на улицах Йокогамы. Фёдор, кажется, что-то успел запомнить во время своих посещений этих бесплатных любительских концертов, беззвучно двигая губами и безошибочно попадая в слова. Сидя рядом, Чуя дёргал коленом в такт и то и дело оглядывал людей перед собой. Они, будто единый организм, качали головами и отшагивали на месте скромный танец. С каждой минутой клетки этого организма обновлялись – кто-то приходил, кто-то, наоборот, вспомнив о том, что завтра на работу, скоропостижно покидал сборище фанатов японской музыки. Чуя заметил, как от толпы отделился мужчина в чёрном плаще и замер в нескольких метрах от них. Достал портсигар и неспешно закурил. Так курят только заядлые любители каких-нибудь Peace – никогда не на ходу, смакуя каждую затяжку. Рассматривая его профиль на расстоянии, Чуя подумал, что человек кажется ему смутно знакомым. Чёрные волосы до подбородка обрамляли лицо немного свалявшимися прядями, совершенно не качающимися от лёгких порывов ветра. Острый нос заметно выделялся на его лице, кидая на тонкие губы тень. Кинув на Чую беглый взгляд, незнакомец отвернулся, но не сделал ни шага дальше. — Знаешь его? — Фёдор кивнул в его сторону подбородком. — Да нет… Показалось, наверное. — Пойдём? — Ага. Они поплутали по площадям, где продолжал скапливаться кучками народ рядом с уличными торговцами и лавками с самой различной продукцией начиная от саке с разными добавками и заканчивая оберегами от злых сил, которые особо привлекали подростков, игнорирующих поздний час. Чуя широко зевнул, не утруждаясь прикрыть рот. Он давно не видел Йокогаму такой живой – казалось, город впервые задышал по-настоящему, ритмично вздымая наполненную кислородом грудь. Люди по его венам растекались в разных направлениях, не давая ему сомкнуть глаза. — Спасибо за вечер, — Фёдор резко развернулся на пятках, тормозя у небольшого ночного клуба, который без кричащей вывески определить было невозможно. — Меня здесь ждут, так что мне пора. — О, — Чуя оглядел тонированную витрину, за которой ничего нельзя было рассмотреть. — Всё-таки нашёл себе друзей? — Знакомые по интересам, — он скривился и мотнул головой. — Друг у меня только один. — Вот как. Тогда увидимся? — В скором времени.

***

Ночь в Йокогаме была яркой, как и в любом другом мегаполисе. Заигрывающие огни высоток и заведений то и дело подмигивали, приглашая остаться в опьяняющих объятиях полуночи подольше. Редко встречались пьяные гуляки, принявшие на свою долю лишний стакан виски и смеявшиеся слишком громко для навострённого уха. Дазай удерживал на лице безразличную гримасу, сторонясь таких шумных бродяг и ускоряя шаг, то и дело проверяя рукой, не сползла ли маска с его лица. Особой нужды в этом не было – он отчётливо ощущал грубую ткань кожей, но менее защищённым себя не чувствовал. Он рисковал. Но больше сидеть в уютном мире Чуи и позволять вытворять неприятелям всё, что придёт им в голову, он не имел права. Мори больше не мог их сдерживать, Коё больше не могла властвовать на своей территории в полной мере. Так что Дазай решил действовать по-своему, как, в общем, и всегда. Оставшись в тени деревьев сквера, он смотрел на китайский ресторанчик через дорогу. Часы работы уже кончились, но из зала на втором этаже струился тонкий жёлтый свет, то и дело дрожа от проскакивающих теней засидевшихся посетителей. Примерно с десяток минут Дазай считывал свой пульс, замедляя дыхание. Ветер гладил его по макушке, с которой слетел капюшон, уговаривая развернуться и уйти как можно дальше. Снова сбежать в безопасное место, где он желал бы и дальше проживать скучные дни один за другим, растворяясь по вечерам в запахе любимого тела и позволяя своей бдительности засыпать под низкий тембр любимого голоса. Но он также помнил, как жил до этого. Он должен был закончить начатый им крах. Он набирает выученный наизусть номер. Три долгих гудка, после чего ему сонно отвечают. — Слушаю. — Одасаку, помнишь меня? В динамике слышится возня – мужчина был в кровати. Дазай терпеливо выждал несколько секунд, после чего понял, что полицейский о нём забыл. — Это Дазай. — Дазай… Ох, — невнятное бормотание оборвалось тишиной. Вспомнил. — Что-то нашёл? — Да. Толкают наркотики, и, возможно, распространяют списанное оружие. Если сейчас вызовешь наряд… — Не торопись. Всё не так просто. Нужно… — Взять их на месте, знаю, — Дазай двинулся вперёд, игнорируя прогудевший автомобиль, пронёсшийся в паре сантиметров от его кроссовок. — Я сделаю. — Что? — Дазай пересёк дорогу и услышал звук выключателя света по ту сторону звонка. — Стой, ты понимаешь, что у тебя могут быть проблемы? — Поэтому я позвонил тебе, а не в полицию. — Что ты собираешься делать? — Всё, что от тебя требуется – пригнать своих людей как можно быстрее и тише. И, конечно, спасти меня от допроса. Дазай сбросил вызов прежде, чем Сакуноске успел ему возразить, и отправил свою геолокацию, после чего неторопливо обогнул здание. Задний двор был огорожен забором и низкой пристройкой. От закрытых мусорных баков доносился противный кислый запах. У служебного входа стояло двое охранников, неспешно переговариваясь. Как только они его заметили, разговор оборвался. — Доброй ночи, господа, — Дазай снял маску, затолкав её внутрь кармана худи, и выдал расслабленную улыбку. — Мне нужно забрать мой подарочек. Двое мужчин, выглядящих вполне солидно, оглядели его с ног до головы с задумчивым видом, после чего зыркнули друг на друга. Оба были коренастыми иностранцами, и Дазай успел увидеть выглядывающие из-под пиджаков пистолеты прежде, чем ему ответили. — Босс ни о чём таком не говорил, — с заметным акцентом сказал один из них. — Босс? — Дазай усмехнулся и ступил на первую ступень короткой металлической лестницы. Лязгнувший звук металла вторил его голосу. — Не морочьте мне голову. Кто вы такие, чтобы знать о делах вашего босса? Один из них кашлянул в кулак и, немного погодя, открыл дверь. Он прошёл внутрь, Дазай – за ним. Их встретила тускло освещённая лестница на второй этаж и какофония звуков из слабо раздающейся музыки и женского смеха. Человек в костюме остановился у приоткрытой двери, поклонился Дазаю и спустился обратно. Осаму уже из коридора почувствовал смесь табака, алкоголя и пота. Когда же он вошёл внутрь, глаза безбожно заслезились от ядовитости этой мешанины и воспоминаний, ударивших в голову. Его заметили не сразу. Зал был тесный. На красных стенах висели гравюры в чёрных рамах, теряющиеся в клубах дыма. Посередине стоял круглый стол из тёмного дерева, заваленный кучами фишек, пустыми бутылками, пепельницами и картами. Дым сгущался вокруг людей, в чьём контингенте Дазай усомнился – они были даже ниже по статусу, чем он мог представить. Но всё же попытаться стоило. Окружённый сразу четырьмя женщинами, тонкие лямки платьев которых были спущены уже так, что в наличие одежды не оставалось никакого смысла, во главе этого сброда сидел мужчина непримечательной внешности. На вид ему было не больше тридцати. Узкие глаза его были посажены далеко друг от друга, короткие чёрные волосы немного взлохмачены. Белая рубашка была полностью расстёгнута, оголяя живот с косым ранением – нож. Дазай сглотнул, подбираясь ближе и привлекая к себе внимание громкими шагами. Он остановился в метре от стола, когда к нему все обернулись. — Я присяду? — Дазай пододвинул свободный стул, коих в стороне стояло несколько штук, и деловито шмякнулся, скрещивая руки на груди. Сидящий рядом с ним нетрезвый мужчина средних лет с зажатой в зубах сигаретой остро оскалился, продолжая при этом мять бедро сидящей рядом проститутки. Она же, в свою очередь, перегнулась через плечо своего спутника на вечер, одаривая Дазая самой пошлой улыбкой из всех, какие он только видел у женщин. — Ты кто такой? Опасливые нотки в голосе одного из сидящих за столом Дазая не смутили. Он потянулся к пачке сигарет на столе, вытянул одну. В поисках зажигалки он повернулся к двум девушкам, одна из которых, скорее всего, несовершеннолетняя, услужливо ему подкурила с выдавленной улыбкой. Опустив глаза к её просвечивающимся через мелкую сетку белья соскам, Дазай поблагодарил её кивком. То, как её старшая подружка потянулась к его плечу и мягко огладила, заставило его понять, что она его узнала. Вертясь всю свою жизнь в этих кругах, Дазай в своё время знал почти всех девушек на территории Мори, зарабатывающих на жизнь нелегальным способом. — М, Seven Stars? — Дазай повертел меж пальцев зажжённую сигарету и затянулся. — Любите классику? Атмосфера сгущалась быстрее, чем выдыхаемый изо рта дым. Один из сидящих резко дёрнулся, но главарь, как окрестил его Дазай, остановил его лёгким взмахом ладони. Он тоже закурил, смотря Дазаю в глаза через стол, свободной рукой бесстыдно копошась у одной из женщин под подолом облегающего платья. — Любим традиции. По законам якудза таким паршивцам как ты отрубают сразу две фаланги мизинца. Дазай рассмеялся. — Не знал, что теперь каждый местный наркоторговец зовётся якудза. Я-то думал, это что-то более… почётное. — Говори, как звать. Или желаешь умереть безымённым? — Забавно. Новенький, что ли? — Дазай закинул ногу на ногу, ощущая, как за спиной у него кто-то встал. Услышав щелчок курка, он попытался скрыть дрожь за очередной усмешкой. — Ваши девочки вот сразу меня узнали. Фамилия Дазай тебе о чём-нибудь говорит? Воздух в помещении стал ещё острее в повисшей на несколько секунд тишине. Лицо человека напротив напряглось – глаза сузились, брови разом образовали складку. В своём возрасте он уже успел обзавестись морщинами. Тень, отбрасываемая на стол из-за спины Дазая, покачнулась. Пистолет был убран от его головы. — Интересно. И что же трусливому прихвостню Мори Огая понадобилось от такой мелкой сошки, как я? — Смекаешь, — Дазай потушил окурок в пепельнице. Сидящий по правую руку мужчина осушил свой стакан с виски, с громким стуком поставив его на стол. Под внимательными взглядами Дазай бросил на стол пачку купюр. — Мне нужен кокаин. К деньгам никто не потянулся. Тихий шёпот девушек грел уши, тогда как главарь продолжал недоверчиво прожигать его узкими глазами. Его товарищи, как один, уставились на Дазая, забыв о выпивке и игре. Стоило ожидать, что наркотики в открытом доступе перед его носом валяться не будут, и так легко он их не получит. — Зачем? — Часто задаёшь этот вопрос своим покупателям? — А ты часто приходишь к враждующей с твоим дядькой банде, прося товар, придурок? — Но-но-но, — Дазай повертел головой, поднимая вверх указательный палец. — Я прошу не так много, чтобы хоть как-то пошатнуть твою репутацию. Скажем, твой босс может быть не в курсе той прибыли, которую ты получишь от меня сверху, как тебе? — Эта пачка, — мужчина кивнул головой на стол, — повод тебе доверять? — Слушай, — Дазай наклонился вперёд, подхватывая со стола одинокую фишку, и принялся подкидывать её вверх, — тебе какая разница, решил я сторчаться в бегах или же угостить уличных бродяг? К чему вопросы? От Мори я ушёл, пришёл к тебе – как ты сказал, низкой сошке – в надежде договориться, чтобы твой босс остался в неведении. — Знаешь, как щедро он меня вознаградит, позвони я ему прямо сейчас? — Он оскалился, наклоняясь к столу так же, как Дазай. — Уверен, у тебя даже нет его личного номера. Не строй из себя бога, когда ты даже до червя не развился. — Слышь, ублюдок, — подал голос мужчина, сидящий рядом, — выбирай слова. — Это вам стоит подбирать слова. У меня-то номерок Огая имеется. Не сомневайтесь, он прихлопнет вас сразу, стоит мне только сказать, что ваш босс украл у него товар, который вы и толкаете. Сидящий напротив злостно утёр подбородок с мелкой щетиной. Затем подозвал стоящего за спиной Дазая человека – тот был одет так же, как охранники, в идеально выглаженный классический костюм – и что-то прошептал ему. Тот удалился через дверь, замаскированную под цвет стен. Через десять минут, за которые каждый сидящий за столом успел выкурить по сигарете и выпить по вновь наполненному стакану, перед Дазаем красовались два пакетика с порошком, а главарь пересчитывал деньги, переданные ему через стол. — С тобой приятно иметь дело, — Дазай, не прикасаясь к товару, повернулся к проститутке, узнавшей его. Она легко поднялась и пересела к нему на колени, боком прижимаясь к груди. Почти сразу она лениво повела рукой по его шее. Он сглотнул ком, огладив её голое колено большим пальцем, и заметил большой расцветающий синяк на её бедре. — За неё будешь отдельно рассчитываться, не наглей. — Ага, — Дазай вгляделся в лицо женщины, которая была явно нетрезва. С идиотской жалостью он представил, как грубо с ней обращаются за те жалкие гроши, что она получает. — Можем уединиться? Она почти искренне ласково провела рукой по его щеке и кивнула, поднимаясь. Никто из сидящих за столом не выказал возражений, и она, взяв его руку, лёгкой походкой повела его из зала в коридор. Притянув её за талию, Дазай в обнимку прошёл с ней до неприметной металлической двери. Спутница отворила её, затянув его внутрь. То была приватная комната, обставленная весьма скудно: узкая кровать, пару тумбочек и тусклый светильник с абажуром. — Что ты здесь делаешь, Дазай? — Её наигранное наваждение спало, и она поправила платье. В её движениях Дазай разглядел неловкость. — Я сдал их копам. Её глаза округлились, и она сразу метнулась к окну, отодвигая в сторону шторы. Дазай встал рядом, разглядев внизу машину Сакуноске, и, поняв, что тот его заметил, дал ему знак. Наркотики он так и оставил на столе, так что полицейские, вынырнувшие из машины и из сквера, через каких-то пять минут повяжут всех в этом здании за торговлю запрещёнными веществами, хранение оружия, азартные игры и проституцию. Кроме, конечно, Дазая и этой женщины, имя которой он забыл. Никому из их кругов и в голову бы не пришло, что такой долго сидящий в этой яме человек, как Дазай, может связаться с полицией. Даже убийство члена банды не каралось так жестоко, как такое предательство. Это было самым низким поступком, на который только мог пойти участник группировки – сдать «своих» с потрохами. Даже Мори не знал о том, что Дазай обзавёлся таким знакомством, что было ему только на руку – Огай далеко не сразу догадается, что это его рук дело. Если вообще догадается. Дазай не знал, развяжется ли из-за этого вражда между бандами сильнее, или противники Мори попрячутся от страха по углам кварталов. Ему было на это всё равно. — Выйдешь со мной, когда всё уляжется, — он опустился на кровать, копошась пальцами в волосах. Женский силуэт одиноко освещал неоновый свет дешёвого светильника. — Я дам тебе денег. Уходи отсюда. — Почему? — Она обернулась, обняв себя за голые плечи. Дазай устало прикрыл глаза. — У меня хорошее настроение. А у тебя слишком красивое лицо, чтобы похотливые мужики обращали внимание лишь на твоё тело. Она не успела ответить, как в комнату ворвался Сакуноске, держа перед собой пистолет. Увидев Дазая, он опустил оружие и расправил напряжённые плечи. Следы сна с его лица ещё не успели сойти. Медные волосы топорщились в стороны, под глазами виднелись глубокие синяки. Из коридора слышалась возня, крики полицейских и ругань наркоторговцев, проклинающих Дазая и желающих ему самой мучительной смерти. На его лице появилась почти детская улыбка. Он смог им нагадить ещё сильнее, и от этого по телу разливалось тепло. — А вы? — Ода обратился к женщине, зажавшейся в угол от испуга. — Оставь её, — Дазай похлопал по кровати рядом с собой. Его спутница мягко приземлилась рядом, сжимая колени. — И вообще – снимите побои с девчонок. Эти ублюдки их избивали. — Понял. Спасибо за содействие, полиция Японии тобой гордится. — Ещё бы, — Дазай фыркнул. Около двух часов ночи Дазай с женщиной добрели до низкосортного отеля, остановившись перед входом. Он начинал волноваться о количестве времени, потраченного вне его плана, наивно надеясь, что Чуя всё ещё спал и не обнаружил его исчезновения. Отдав оставшиеся деньги, которых должно было хватить на месяц проживания здесь и на самый дешёвый рамён, Дазай убрал руки в карманы. Маска вернулась на своё место, прикрывая его лицо. — Тебе есть, куда податься? — Приглушённо спросил он. — Вернусь к родителям, — она спрятала деньги в лиф платья. Её лицо, измождённое постоянной торговлей своего тела, выглядело куда старше её возраста. Дазай ненавидел жалеть слабых людей, но ему хватило всего лишь знакомого лица, чтобы переступить через свои принципы – всё же, ему ничего не стоило увести её оттуда и прикрыть. — Попробую найти что-то достойное. — Бросай это. Знаю, тяжело. Но у тебя ещё есть шанс. — А сам? — Она повела плечом, наверняка замёрзнув. — Ушёл, а теперь что? Будешь их отлавливать? Дазай и сам не знал, что теперь будет делать. «Разгребай кашу» — сказал ему Мори. Однако масштабы этого варева, безустанно текущим сквозь годы его жизни, он даже не мог представить. — Спокойной ночи. Надеюсь, у тебя хватит ума не возвращаться, — просто сказал он и пошёл дальше, не дожидаясь ответа. Пройдя несколько метров, он обернулся – её на улице уже не оказалось, будто и не было. Тихо, насколько было возможно, он воспользовался ключами и открыл дверь. Задержав дыхание, также тихо притворил её и бесшумно снял обувь. Пропитавшуюся табаком толстовку стянул через голову и бросил на диване, крадуче добравшись до спальни, дверь в которую предусмотрительно перед этим закрыл. Жёлтая луна, аномально большая, поглядывала в окно между занавесок, облизывая тусклым лучом пол и кровать. У Дазая подскочило сердце до горла, стоило увидеть Чую, стоящего у стены. Одетый только в боксеры, он причудливо ковырял ногтем обои, в которых уже образовалась проплешина. Цепляя кусок бумаги пальцами, Чуя потянул вниз с громким шорохом, и показалась полоска голой стены. — Чуя… Дазай прошептал, боясь шевельнуться. Чуя никак не отреагировал. Только кусок обоев, кружась, приземлился у его голых ступней. Наблюдая за продолжающим ковырять стену парнем, Дазая сделал осторожные шаги. — Эй, ты спишь? — Осмотрев его лицо, на котором застыли открытые бессмысленные глаза, Дазай облегчённо выдохнул. Он обязательно ему обо всём расскажет. О Мори, группировках, о том, что происходит в Йокогаме, когда Чуя тревожно засыпает у его плеча. Расскажет о том, как по ночам выходил и выслеживал всех этих ублюдков, чтобы позже доложить на них в правоохранительные органы. Но не сейчас. Сейчас он лишь нежно, боясь разбудить его, касается его руки и отводит её в сторону. Гладит костяшки ладонью, которой некоторое время назад с противоречивыми чувствами трогал колено проститутки. Подносит к губам и легко касается каждой косточки, с невесомой аккуратностью, боясь резко разбудить. — Давай, топай сюда, — он тянет его к кровати, и Чуя самостоятельно возвращается и садится, после чего Дазай укладывает его на подушку. Стоило коснуться губами его лба, как Чуя вздрогнул и едва не подпрыгнул, начиная энергично моргать. — Что случилось? — Хрипло спросил он, нащупывая колено Дазая. — Ты опять лунатил. Всё нормально. Дазай взмолился, чтобы Чуя не обращал внимания на его джинсы, ткань которых он со страхом сжал. Шумно задышав, он лёг к нему, жмурясь. Приступы лунатизма стали редкими – за последние две недели это был первый раз, когда Чуя поднялся во сне, но всё ещё не отступали. Его рваное дыхание громко звучало в тёмной спальне. Наощупь Чуя нашёл пальцами лицо Дазая, царапнул его по щеке и заправил волосы ему за ухо. — Мне снились выстрелы. — Это собака лаяла, — Дазай обнял его одной рукой, утыкаясь носом в макушку. Он так не хотел его пугать, но, возможно, именно его резкий уход заставил сознание Чуи вновь всколыхнуться. На душе заскребли его излюбленные кошки, когтями оставляя глубокие шрамы и жалобно пища. Будто целая куча утопленных котят разом воззвали к нему, прося об упокоении. — Спи. Я буду с тобой. Впервые он был настолько в себе разочарован – он не был уверен, что сможет сдержать это обещание.