Твои восемь причин

Чуя сидел на кухне и потягивал чай со льдом через трубочку. Он вообще-то не любил пить чай именно в таком виде, считая это каким-то извращением, но было достаточно приятно отвлекаться на такое рефлекторное действие, как тянуть жидкость маленькими порциями. Зубы немного болели от поступающего холода, но послевкусие оставалось весьма сносным, так что он засел за этим увлекательным занятием на какое-то время, разглядывая обои в горошек. Дазай мелькал перед глазами из комнаты в комнату, постоянно держа в руках телефон. Это могло бы быть похоже на то, будто он куда-то собирается, но свои вещи он не трогал, так что Чуя почти не обращал на него внимания. Облачное небо за окном, лишённое солнца, вызывало чувство умиротворения. Закинув в рот подтаявший кубик льда и грызя его, Чуя облокотился о стену. Голова снова болела, оно и понятно – он почти лишил себя свежего воздуха, проводя большую часть дня во сне. Возможно, стоило винить антидепрессанты в немного помутнённом сознании, но, скорее всего, они ещё не успели принести хоть какой-то эффект. Чуя ничего не смыслил в препаратах от депрессивных расстройств. Размышления на эту тему стали номером один среди всего множества глубинных переживаний, что у него имелись. Он даже не пытался понять, почему так легко на это подписался, но ему просто не хотелось признавать, что он боялся. Он не понимал, что с ним происходит, а, самое страшное, когда это закончится. Закончится ли вообще. Забываясь сном каждый раз, он был близок к тому, чтобы начать молиться. Чтобы, когда он проснулся, он был прежним Чуей Накахарой, а не этой серой бесформенной массой, что от него осталась. Мысли о собственной ничтожности вызывали слёзы, что только больше подкрепляло его убеждение в том, насколько он жалок. Этот порочный замкнутый круг крутился как йокогамское колесо обозрения с той лишь разницей, что пассажир в нём был всегда один и тот же. Нельзя было ни сойти с него, ни остановить, имея возможность лишь наблюдать никогда не сменяющийся пейзаж за окном. Чуя потянулся прикрыть глаза рукой и случайно толкнул чашку, которая со звоном раскололась от удара о пол. Звук получился таким ярким и резким, что парень дёрнулся, затыкая уши. Он никчёмен. Он даже не мог объяснить появившемуся рядом Дазаю, что не произошло ничего ужасного. Лицо того было перекошено в странной эмоции, которая быстро испарилась. — Я сам уберу, — Чуя шмыгнул носом и поднялся, забирая веник и совок из чужих рук. Пока он собирал осколки, в его голове то и дело проносились мысли, чтобы воспользоваться одним из них. Картинка перед глазами стала слишком размазанной, так что он сморгнул слёзы и доубирался под внимательным взглядом Дазая. Мысли о смерти продолжали его преследовать – он снова и снова проигрывал им в догонялки, и в этой игре не было никакого «домика», где он мог бы спрятаться. Он никогда не сталкивался с этим ранее, так что его облеплял лишь скользкий страх, не служащий никакой защитой. Он был обнажён перед своим раздражённым разумом и не был в силах как-то на это повлиять. — Через полчаса приедет твоя мама. Чуя выронил из рук всё, благо, осколки уже были отправлены в мусорное ведро. Его сердце начало беситься, словно демон, заключённый под стражу. — Нет, — он развернулся к Дазаю, не веря, что тот мог так поступить. — Я думаю, тебе будет лучше, если вы увидитесь. — Я не хочу её видеть в таком состоянии. — В любом случае, она скоро будет. — Нахуя ты это сделал?! — Чуя закричал, отчего его голосовые связки, отвыкшие от каких-либо нагрузок, заскрипели где-то в горле. — Кто тебя, блять, о таком просил?! — Тебе это нужно, — Дазай был непреклонен, стоя перед ним и будучи совершенно уверенным в своей правоте. — С каких пор ты стал решать, что мне нужно? — Чуя сделал шаг, затем ещё один и схватил Дазая за локоть, дёргая на себя. — С чего ты вообще решил, что имеешь хоть какое-то право поступать так? Чуя почти всегда сдерживал своё желание ударить. Это было сложно, но он научился справляться с этим со временем, направляя свою агрессию в слова и спорт. Он всегда понимал, что никто не обладает такой привилегией, как возможность кого-то ударить безнаказанно. Но после следующих слов Дазая всё это перестало иметь значение. — Потому что ты не способен сделать хоть что-то сам. Звонкая пощёчина была даже громче разлетевшейся на осколки чашки. Чуя вложил в неё всю силу, что у него была на данный момент, отчего сам еле устоял на месте, когда как голова Дазая резко повернулась в сторону. Его глаза были широко раскрыты, а на скуле сразу начал проявляться краснеющий след. Однако впервые в жизни Чуя не ощутил никакого выхода агрессии. Вместо этого с покалыванием кончиков пальцев он чувствовал, как им овладевает одиночество. Холодное, острое и такое плотное, что вмиг заполонило собой всю кухню, отталкивая их с Дазаем друг от друга только сильнее. — Сделаем вид, что этого не было, — Дазай потёр свою щёку, всё так же безэмоционально смотря куда-то сквозь Чую. — Приведи себя в порядок. Привести себя в порядок в состоянии Чуи означало убрать следы начавшейся истерики. Он умывал лицо ледяной водой, от которой немели пальцы, снова и снова наклоняясь к раковине, чтобы хоть немного скрыть последствия своего срыва. Он даже не извинился. Чуя стоял у подъезда в домашней одежде, разглядывая свои заношенные кеды. Сначала он собрал волосы в хвост, но, увидев в зеркале похудевшее лицо неясного посеревешего оттенка, распустил их, стараясь хоть немного скрыть нездоровый вид. Сердце продолжало колотиться, не отпускало чувство тошноты, и было ощущение, что ещё немного, и он упадёт в обморок. Ему хотелось уйти с улицы, хотя ещё пару секунд назад он думал, что на свежем воздухе ему полегчает. Изредка проходящие мимо прохожие смущали его, все как один смотря с каким-то презрением и омерзением. Через долгие пять минут из-за поворота показалось такси. Чуя взмолился, чтобы она не волновалась слишком сильно. Стоило увидеть её, выходящую со спортивной сумкой на плече и несколькими пакетами в руках, Чуя почувствовал слабость. Губы опасно задрожали, но он растянул их в улыбке, чтобы скрыть волнение. Хотя это было скорее отчаяние. — Чуя! — Привет, мам. Он хотел убить себя за то, как слабо звучал. На ней были обычные синие джинсы, белая футболка и мятная хлопковая рубашка. Натуральные тёмные волосы обрамляли лицо, немного закручиваясь на концах у плечей – она никогда не любила большую длину. — Мам… — Чуя прошептал ей в ухо, когда она его обняла. Они были одного роста, что всегда Чую раздражало, ведь все парни были выше своих матерей. Он казался себе крошечным, утопая в её тёплых объятиях. Она пахла, как родная улица в Оидзуми. Как завтрак воскресным днём, когда можно было поваляться в кровати подольше. Как свежий домашний пирог, как дождь, слышимый сквозь сон ночью. Как все его мягкие игрушки, оставленные в старой комнате в их доме. Она пахла домом, в котором Чуя провёл большую часть жизни, и запах которого узнает, даже лишившись обоняния. — Чуя, ты что, плачешь? — В её голосе не было ни капли огорчения, когда она с взволнованной улыбкой убирала его волосы за уши. — Нет, — он ответно улыбнулся, теперь уже по-настоящему, и по-идиотски помотал головой. — Ну-ну, поплакать иногда полезно, не укрывайся от своей старой матери. Чуя тихо засмеялся. Она часто в шутку называла себя старой, хотя таковой не являлась. — Ну, чего ты, — видя, как Чуя мнётся, она снова обняла его, похлопывая по спине. — Вроде уже не ребёнок давным-давно, а так и хочется потянуть тебя за уши. — Как видишь, это никогда не работало. Чуя, успокоившись, помог ей с вещами, удивляясь их количеству. — Что там? — Открывая мыском незахлопнувшуюся дверь квартиры, Чуя кивнул на пакеты в своих руках. — Всего по чуть-чуть, — она пошла вперёд, снимая босоножки и мимолётно оглядывая прихожую, — гёдза, суши, оякодон, кимчи… — Обожаю оякодон, — Дазай, появившийся в проходе, оборвал маму Чуи, лукаво улыбаясь. — В общепите он никогда не бывает таким же вкусным, как домашний. Чуя поставил пакеты на сломанную стиральную машинку, ловя себя на мысли, что совсем забыл о Дазае, и понятия не имел, как объяснить матери эту почти двухметровую оплошность. — Согласна, — она, как ни в чём не бывало, кивнула ему, — никогда не чувствую полного удовлетворения от съеденного вне дома. А вы, видимо… — Дазай Осаму, — он вдруг сделал поклон, задерживаясь в таком положении на пару секунд, — пожалуйста, не обращайтесь ко мне на «вы», это неловко. Чуя пребывал в самом ненатуральном ахуе, на который он был способен. Дазай сменил свои нелепые пингвинячьи шаровары с дыркой на колене на обычные чёрные джинсы, выглядящие достаточно опрятно, а сверху на нём была простая чёрная толстовка, немного выцветшая. Она полностью скрывала бинты на руках, но Чуя всё равно заметил, что он придерживал края рукавов пальцами. Он что, старался произвести хорошее впечатление? — Накахара Мэй, — его мама сделала лёгкий наклон головы и обернулась к сыну. — Чуя, где я могу разместиться? — А, сейчас, — он прочистил горло и взял её сумку с вещами, пройдя мимо Дазая с опущенной головой, — наверное, в моей спальне. — Какой милый парень, — сказала Мэй уже в комнате, когда Чуя прикрыл за собой дверь. Его покорёжило от этих слов. — Ему только не говори этого. Чуя ощущал себя странно. Помогая маме разложить вещи, он забыл о своих переживаниях по поводу того, что для неё это место будет неподходящим. Что ей может не понравиться отсутствие прикроватного столика, тумбочек, зеркала в этой комнате, мягкого ковра под ногами. Украдкой разглядывая её, копающуюся в своей маленькой дамской сумке, Чуя подумал, что он идиот. Дазай был прав. Она была всего лишь его мамой. И он действительно нуждался во встрече с ней. Всё происходящее после запомнилось Чуе огромным ярким пестрящим пятном, зажимающим его тревогу в тиски и уменьшая её под действием давления. Ему потребовалось время, чтобы собраться для выхода на улицу, но непонятно откуда взявшееся эмоциональное возбуждение подогревало его мышцы и заставляло шевелиться активнее. Он не особо придумал, куда можно сводить на прогулку свою маму, так что они просто неторопливо прогуливались в сквере, где он обычно бегал с Дайтаном. Сейчас здесь было куда более шумно, чем по утрам – он сбился со счёта дней недели, но, увидев в послеобеденное время спешащих из стороны в сторону работников в офисной форме со стаканчиком кофе в руке, догадался, что был будний день. — Мам, у тебя не будет проблем с начальством из-за резкой поездки сюда? Накахара Мэй работала школьной медсестрой, но из-за низкой зарплаты подрабатывала по вечерам в больнице, а по выходным занималась волонтёрством. Чуя ей гордился – несмотря на такой загруженный график, на её лице не было ни одной лишней для её возраста морщинки. — Не волнуйся об этом, — она похлопала его по руке, оглядывая деревья, высаженные ровной полосой. — Лучше скажи, почему ты не говорил о том, что у тебя депрессия? Чуя сжался в комочек внутри себя, снова отрывая зубами засохшую корочку на губе. — Дазай рассказал? — Мне очень грустно было узнать такую новость не от тебя лично. — Извини. — Ничего страшного, — она присела на скамейку в тени, разглядывая небо. Чуя плюхнулся рядом, вытягивая ноги и убирая руки в карманы худи. — Что с тобой происходит? Знал бы он сам, обязательно бы ей ответил. — Я буду в порядке. Обещаю. — Но сейчас ты не в порядке, — она обернулась к нему, улыбка с её лица пропала, и Чуя всё же разглядел на её лице усталость, коря себя, что он был одной из её причин. — Ты ходил к врачу? Тебе, может, нужны деньги? — Нет! — Чуя выставил ладонь, сразу же успокаиваясь под удивлённым взглядом. — Не нужны. Мне есть к кому обратиться. Честно. А врач, я… Не знаю. У меня есть лекарства, и я, вроде как, справляюсь. — Вроде как, — она покивала головой, сцепив пальцы рук. — Мне жаль, что я не являюсь тем человеком, которому ты можешь доверить свои переживания. — Мам, это не так… — Тогда почему о твоей болезни я узнаю от твоего друга, а не от тебя? — Я не хотел, чтобы ты волновалась. — Но я всегда за тебя волнуюсь, говоришь ты или нет, как у тебя дела, понимаешь? Чуя, наверное, и правда начинал понимать. Смотря вперёд, на просвет между стволами деревьев, где виднелись вдалеке проезжающие машины и высотки за ними, Чуя ковырял ногтями заусенцы на больших пальцах. — Я не учусь в университете, — он заметил боковым зрением, как напряглась Мэй, и заговорил быстрее, — я боялся тебя расстроить. Но мне совершенно не интересно и не хочется обучаться в ВУЗе. Кроме того, я всё ещё не могу найти себя. То, чем бы я хотел заниматься. И то, что у меня хорошо бы получалось, кроме выгула и дрессировки собак. Да, я подрабатываю на этом. Сейчас каждое утро гуляю с ретривером уже больше трёх месяцев. До этого я работал с другими собаками, но из-за нехватки денег устроился в более прибыльные места. Хотя денег мне всё равно мало на что хватает, — Чуя усмехнулся. Он старался вывалить весь поток своих мыслей разом, боясь, что его перебьют. — Мне, наверное, не хватает близкого общения с кем-либо. Такого, знаешь, по душам, чтобы ты начинал говорить мысль, и другой человек её заканчивал. Из-за отсутствия этого я не могу понять себя. На меня давит общество, давит, когда я в очередной раз понимаю, что кто-то живёт лучше меня. У меня не осталось времени на тренировки, хотя я думаю, что сам выстроил свою жизнь таким образом, чтобы у меня вообще ни на что не оставалось времени. Чтобы просто не думать об этом. Мэй долго молчала, всматриваясь в лицо сына. Чуя нервно водил челюстью из стороны в сторону, не решаясь на долгий зрительный контакт. Но когда всё же поднял глаза, увидел застывшую влагу на нижних веках матери. Однако на её лице не было того самого выражения, которого он так боялся. — Ох, даже и не знаю, что тебе сказать, — она тихо усмехнулась, как похожим образом делал Чуя, — как хорошая мать, наверное, должна тебя поругать за то, что ты так и не поступил никуда. И за то, что так долго меня обманывал. Это очень неприятно, Чуя. — Прости меня. — Но, знаешь, ты всё-таки мой ребёнок. Будет тебе десять или сорок лет – я тебя вижу именно так. И то, как выстраивается твоя жизнь, наверное, и моя ответственность тоже. Мне стоило больше прислушиваться к тебе в старшей школе. Мы ведь почти не разговаривали. — Это было, потому что ты много работала, чтобы мы нормально жили. — Но в итоге я жертвовала тобой. — Я никогда не думал так и не обижался на тебя, — Чуя развернулся к ней, почувствовав, что они наконец-то говорят на одном языке. — И ты не ответственна за мою жизнь, не говори так. Ты сделала очень много. Это я проеб… Э, оступился. — А то я не слышала, как ты ругаешься, — она засмеялась, положив голову на его плечо. — Чуя, я на тебя тоже не обижаюсь. Я рада, что ты рассказал мне правду хотя бы сейчас. Но мне потребуется время, чтобы с этим свыкнуться. — Я понимаю. — И ты можешь говорить мне всё, что тебя волнует. Может, я не всегда смогу тебя понять, но всегда попытаюсь принять. Ведь и у меня были такие периоды в жизни, когда я сдавалась. Так у всех бывает. Только не смей себя из-за этого убивать. — Я не думал… — Ты очень похудел. И осунулся. Не стоит так себя запускать. Даже если у тебя депрессия и ты не можешь ничем заниматься, ты заслуживаешь того, чтобы нормально есть. Только сейчас Чуя осознал, что всё это время будто наказывал себя, отказываясь от еды. Да, он и правда не чувствовал голода даже с полностью опустевшим желудком, но подсознательно переносил каждый приём пищи всё дальше и дальше. Если бы он всё это время жил один, последствия могли бы зайти куда дальше нездорового вида и мышечной слабости. Если бы не Дазай. Подогревая на плите гёдза, количество которых, как и остальной привезённой еды, поражало, Чуя через плечо наблюдал, как мама копошилась с остальными блюдами, выкладывая каждое из контейнера на тарелку. — Почему у вас так мало посуды? — С досадой спросила она. Чуе немного резануло слух на словах «у вас», но он понял, что Дазай здесь уже некоторое время такой же полноценный жилец, как и он сам. Чуя замер, слушая щелчки разогревшегося масла на плите и наблюдая, как маленькие его капли скачут на поверхности сковородки. Дазай не собирался переезжать от него. Почему-то осознание этого успокаивало. — Это просто твоей еды слишком много. — Могу помочь решить эту проблему, — Дазай появился рядом с кухонным столом, подцепляя пальцами кусок говядины в остром соусе и закидывая его в рот. — М, очень вкусно, Накахара-сан. — Дазай, разве кто-то так делает? — Мэй покачала головой. — Вроде взрослый человек, а ест, не дожидаясь остальных. Некрасиво. Чуя сдерживал злорадный смешок, отчего его щёки надулись. Его мама просто придуривалась, однако звучало так убедительно, что Дазай, видимо, этого не понял. — О, прошу прощения… — За такое раньше отбивали пальцы. Чуя вовсю веселился, пока его мама продолжала издеваться над Дазаем. Хоть кто-то мог это сделать. — Но это так вкусно, что я не против лишиться за это пальцев, — Дазай снова повторил своё действие, атакуя на этот раз глубокую миску с кимчи. Мэй шутливо ударила его по запястью. — Мам, не обращай внимания, он просто клоун, — Чуя переложил гёдза на тарелку и поставил её на стол, где почти не осталось свободного места. Полноценно поужинать у него не получилось – желудок заполнился слишком быстро, хотя он старался есть медленно и понемногу, соскучившись по нормальной домашней еде. Зато Дазай сметал абсолютно всё со своей тарелки, будто это он, а не Чуя, больше недели голодал. Его щёки то и дело натягивались от всего, что он безобразно запихивал себе в рот, и Чуе в какой-то момент стало сложно смотреть на него без улыбки. Он поймал на себе внимательный взгляд матери и уткнулся в собственную опустевшую тарелку. — Дазай, Чуя тебя совсем не кормит, что-ли? — Поинтересовалась Мэй, когда Дазай взял очередную порцию курицы и риса. — Почему это я должен его кормить? — Чуя выгнул бровь. — Ты же умеешь неплохо готовить. — Прафда? — Дазай с набитым ртом тыкнул палочками в сторону Чуи. — Фнаете, Чуя готовил не так дафно суп с кимчи. У него и прафда круто получилофь. — Прожуй сначала, идиот, — Чуя ощутил, как его лицо начало теплеть. — Чуя, не ругайся при мне. — Извини. Но он правда идиот. — Не фтыдно при маме так выражатьфя? Улыбка на лице Дазая была такой хитрой и самодовольной, что Чуя почти забыл об их сегодняшней ссоре. Он всё ещё чувствовал вину и надеялся, что Дазай это понимает. — Дазай, а как вы познакомились? — Вместе работали в кофейне. Чуя облил меня молоком. — Да что ты… Чуя? Чуя зло уставился на своего соседа, сидящего напротив. Он только что нажаловался на него его же матери? — Дазай дразнил меня за мои волосы и рост, так что я не смог этого не сделать. — Эй, вообще-то, я пытался найти к тебе подход, потому что ты всё время ходил хмурый и молчал, как в воду опущенный. — Никто не находит подход к другому человеку, унижая его. — Я бы напомнил, какими словами называл меня ты сам, но тут сидит твоя мама. — Ну хватит, — Мэй вмешалась, откладывая палочки и утирая рот салфеткой. — Чуя всегда был немного колючкой, так что порой действительно сложно найти к нему подход. — Я не колючка… — Вопреки своим словам Чуя, подобно дикобразу, насупился и выставил свои невидимые иглы. — Вот помню, лет в пятнадцать ты запротестовал, когда я предложила купить тебе на первый школьный бал новый костюм. Заперся в комнате и вопил, что тебе ничего не нужно. «Отвяжись от меня уже», — она состроила перекошенную мину, отчего Чуя почувствовал себя просто ужасно. Он и думать забыл, что мог кричать на маму. А вот Дазай рассмеялся от её, видимо, очень правдоподобного изображения бешеного Чуи-подростка, поглядывая на побелевшего соседа. После этого Чую ждала ужасная череда неловкостей из-за историй о своём пубертате, в котором он был куда гораздо менее сдержанный, чем сейчас (если можно было вообще приписать Чуе слово «сдержанный»). Дазай то и дело смеялся, смотря на него с придурковатой улыбкой и жуя суши с лососем, которые через сутки могли испортиться. Чуя пил горячий чай, отвлекаясь. Мама привезла его любимый улун с османтусом, который придавал напитку мягкие нотки персика. — Ладно, я немного подустала, так что приму душ и лягу. Мэй удалилась в ванную. Заслышав звук включённой воды, Чуя поднялся, чтобы собрать грязную посуду. За мытьём бесконечных тарелок он чувствовал взгляд, направленный в свою спину, но не решался заговорить первым. Да-да, Дазай, ты действительно был прав. Мне стало куда легче. — Крутая у тебя мама. Характером ты явно пошёл не в неё. — Ты просто не видел её за просмотром дорам. Дазай рассмеялся и поднялся, потягиваясь. Его руки почти коснулись низкого потолка. — Диван же раскладывается? Чуя отрешённо повернулся к нему, выключив воду. Как-то он совсем не задумывался прежде, что им придётся спать эту ночь вместе. Футона, который можно было бы расстелить на полу, у Чуи не было, так что вариантов особо не оставалось. — Без понятия. Никогда его не раскладывал. Они возились около получаса, поочерёдно с двух сторон выдвигая сантиметр за сантиметром нижнюю часть каркаса, отчего металлические ножки жалобно скрипели. В какой-то момент Чуя усомнился, что этот диван вообще являлся раскладным, потому что скрипы внутренних деталей раздавались ужасной какофонией, но в конце концов они всё же справились. — Фух, — он шлёпнулся рядом с Дазаем на полу, у которого на ладонях осталась такая же красная полоса, как у него. — Кажется, мы больше не сможем собрать его обратно. — Мне и не особо нравилось спать на нём в сложенном виде. Они молчали, думая каждый о своём. Чуя слышал, как за стеной его мама чем-то загремела, после чего послышался звук фена. Он всё ещё не мог поверить, что их разделяет всего лишь какая-то перегородка, а не сотня километров. — Тебе стало лучше? — Дазай заговорил первым, поворачиваясь к нему. — Угу… Извини меня. За ту пощёчину, — Чуя отзеркалил его положение, опираясь плечом о диван. — Да ладно. Это было слабо по сравнению с ударом, случившимся в тот день, когда мы разговаривали за кофейней. — Получается, я постоянно тебя избиваю, — Чуя улыбнулся одной стороной губ, виновато рассматривая его. — Какой я мерзавец. — Ну есть немного, — Дазай на самом деле так не считал. Он сказал это лишь для того, чтобы Чуя смог быстрее отпустить переживания и вину. — Спасибо. Я очень тебе благодарен. — Твоя мама была счастлива приехать, так что я не особо-то и старался. — Я благодарен не только за это. Вообще за… за всё. — Можно поподробнее? — Улыбка Дазая снова вернулось с той самой остротой, которая с самого начала резала Чую на части. Сейчас он чуть дольше на ней задержался, не утаивая взгляда. Дазай заслуживал видеть, какие чувства он вызывал у Чуи. А какие чувства он вызывал? Чуя немного сконфузился. Квартира погрузилась в тишину – Мэй закончила сушить волосы и, видимо, улеглась. Дверь в гостиную была закрыта, и Чуе стало не хватать ощущения пространства. Пальцы его руки, свисающей с дивана, немного касались дазаевской толстовки. Он пошевелил ими, заставляя чужое внимание переключиться. Его рука потянулась к тёмной чёлке, убирая её со лба. Волосы Дазая всё время пушились, что было нетипично для японцев, и явно требовали более тщательного ухода, чем просто мытьё шампунем. Чуя как со стороны наблюдал за собой, пропускающим чужие прядки сквозь пальцы. С небольшим удовольствием он заметил, как Дазай смутился. Улыбка с его лица пропала, оставив растерянное выражение. Чуя повторил свой жест, оставив на чужом лбу слабый щелбан после этого. — Меньше знаешь – крепче спишь. — Ты что, заигрываешь со мной? — А похоже? Отчего-то Чуя думал, что лицо Дазая не способно краснеть. Но на его щеках совсем немного появился румянец. Чуя действительно заставил его засмущаться, просто притронувшись к волосам. При всей своей заполоняющей любое пространство громкости и яркой энергии, Дазай совсем не умел управляться с чужой тактильностью. Проведя по спинке его носа указательным пальцем, Чуя радостно улыбнулся, снова проведя аналогию с тем, как Дазай напоминал ему пса. Сейчас он был больше похож на едва раскрывшего глаза щенка. Дазай потянулся первым. Чуя не успел опустить веки, так что чужая чёлка задела его ресницы, оказавшись слишком близко. Дыхание Дазая замерло, остановившись на его щеке. Первое прикосновение губ вышло неуверенным, нежным, наполненным от и до скованным теплом, которое было так не свойственно Дазаю. Трепет, с которым он поцеловал Чую, заставил сердце того провалиться сквозь пол. Чую никогда не целовали настолько боязливо и вместе с тем настолько чувственно. Он опустил руку на чужое колено, ответно подавшись вперёд и забывшись. Их губы двигались так плавно и мягко, что можно было бы уснуть, если бы не скачущие под веками белёсые звёзды. Чуя сжимал колено Дазая, держась за него как за последнюю нить, связывающую его с реальностью. Дазай легко поддавался его ритму, снова и снова ловя верхнюю губу Чуи своими так сладко, что мог подскочить сахар в крови. За долгое время Чуя наконец-то почувствовал, что по-настоящему согрелся – даже вечно холодные пальцы начали источать жар. Когда Дазай потянулся ещё ближе, располагая свои руки по обе стороны от бёдер Чуи, пришло осознание. Он оторвался от поцелуя, растерянно заглядывая Дазаю в глаза. Он не должен был его целовать. Никто из них не должен был этого делать. — Прости, — Чуя прошептал, убирая руку с его колена. Его брови были сведены в извиняющемся выражении. — Дазай, это лишнее. Дазай отодвинулся не сразу. Он не понимал, как смог допустить утечку своих чувств, и старался заткнуть пробоину в сердце, через которую они проникали наружу. Чуя был прав. Они не должны были рушить то хрупкое взаимопонимание, которого достигли. Чуя был слишком подавлен, чтобы отвечать ему всерьёз. Ему лишь требовалось чужое тепло. — Я не знаю, что на меня нашло, — тихо сказал он и сел обратно. — Бывает. Я тоже не знаю, — Чуя помолчал, рассматривая свои ладони. — Пойду в душ. Как только он вышел, Дазай накрыл ладонью губы, всё ещё влажные от чужой слюны. Он снова и снова перекатывал на языке привкус чужого, чувствуя разносящуюся слабыми потоками боль. Чуя был прав, но Дазай соврал. Ему хотелось это сделать, и теперь он чувствовал себя куда более мерзко, чем прежде, воспользовавшись его слабостью.