Твои восемь причин

По мере удаления от береговой линии воздух казался всё более сухим и режущим глаза. Хотя, конечно, район Тоцука находился не так уж и далеко от воды – каких-то шесть километров прямо на восток, и вот вы уже можете насладиться одной из портовых зон Йокогамы. Отсюда, правда, не был виден знаменитый йокогамский мост, пересекающий Токийский залив, но Дазаю и не хотелось его видеть. Хотелось находиться от него как можно дальше, скрыться, затеряться на глубинных улицах острова, чтобы больше никогда не оказаться в поле его зрения. Вместе с этим Дазай сомневался, что действительно был способен вычеркнуть это место из своей памяти, даже если ему очень сильно это бы захотелось. Но ему не захочется. Он выбирал обходные пути, чтобы скрыться – уверен, крысы, которые могут его разыскивать, никогда в жизни бы не додумались, что он пойдёт в открытую по оживлённым улицам. Скоро, однако, должен был пойти дождь, так что Дазай поторапливался, чтобы двигаться в ещё текущей по тротуарам толпе – послеобеденное время самое то, чтобы надеть маску спешащего человека. Он опускает козырёк потрёпанной кепки, чтобы ещё больше спрятать глаза в тени – так он чувствовал себя увереннее. В сером худи после тридцати минут интенсивной ходьбы становилось невыносимо жарко, но это единственный способ скрыть забинтованные запястья и шею, с которыми быть замеченным шансы повышались. Несмотря на все эти меры предосторожности Дазай не сомневался, что Мори точно бы его узнал, если бы показывал нос из своего уютного гнёздышка днём, да ещё бы и по голове настучал за то, насколько жалко всё это выглядит. Дазай торопился. У него было времени до девяти часов вечера, когда кончится смена Чуи в ресторане – выучить расписание Накахары было сложновато, потому что оно постоянно менялось и перестраивалось, но Чуя имел полезную привычку бормотать себе под нос во время шатания по кухне или утренней рутины, чего сам наверняка не замечал. На лицо напрашивается улыбка, но Дазаю не хочется отвлекаться, чтобы не подвести одного из немногих людей, которым он мог хотя бы частично довериться, и который точно доверял ему. Проверив скриншоты сделанного маршрута, Дазай отключает телефон и сворачивает с главной улицы к спальному району. Равнинная местность сменяется небольшими перепадами, отчего вид на жилую постройку по правую сторону кажется игрушечным, будто кто-то понажимал на некоторые дома, утапливая их в земле. Тут и там начали встречаться объявления об аренде, одно из которых наполовину отклеилось и нелепо дёргалось на слабом ветру. Дазай переходит дорогу в три широких шага, чтобы идти в тени застройки повыше, где на первых этажах многоквартирных домов были встроены магазинчики. Закрытый на время ремонта продуктовый склад встречает его запахом сырости, плесени, отлепившейся со стен штукатурки под ногами и едва способным хотя бы наполовину заполнить это место светом из мутных окон почти под потолком. Дазай предусмотрительно запирает изнутри металлическую дверь при помощи любимых отмычек, которые являлись продолжением его пальцев – без них в руках он себя и не помнит. Правда, с появлением травмы правой руки работа стала проходить не так гладко, как хотелось бы. Грузчики ещё не успели вывести все стеллажи – на некоторых остались пустые картонные коробки, покрывшиеся пылью. Дазай останавливается у очередной металлической полки на уровне его глаз. Слой пыли был отчётливо виден даже с расстояния вытянутой руки – Дазай не сдерживается и дует. Пыль невесомыми хлопьями шустро взмывает вверх, начиная кружиться в дёрганном танце и замедляться, исчезая из виду. Сквозь образовавшуюся дымку он замечает стоящего у стены парня в светоотражающей ветровке, широких светлых брюках и похожей как у него самого кепке, из-под которой по спине струились длинные волосы. Бело-сиреневый сплит при таком освещении казался грязным и тусклым, но Дазай прекрасно помнил, какими чистыми оттенки были на свету. — Отличный наряд. Самое то, чтобы не привлекать внимания. Сигма дёрнулся от звука его голоса и медленно покосился в сторону, пытаясь сделать вид, что ему всё равно, отчего у Дазая заиграла на губах усмешка. — Ладно, я знаю, как хорошо ты умеешь заметать следы. При желании. В ответ парень фыркает и отворачивается, но сложенные на груди руки и скованная поза выдают его с головой. Переживал. — Скажи спасибо, что я вообще пришёл. — И это вместо «я так рад, что ты не умер, это просто чудо»? — Дазай обходит его со стороны, куда был направлен взгляд Сигмы, и склоняется к его лицу, отчего парень отшатывается и прикладывает ладонь ко лбу Дазая, не позволяя придвинуться. — Ой-ой-ой, ну ты что, так сильно обижен? — Ещё чего… — Что, даже не обнимешь любимого друга? — Дазай ловко хватает чужое запястье и притягивает его к себе. Перехватывает второй рукой под лопатками и начинает вести, имитируя вальс под собственное музыкальное мычание и раздающийся скулёж Сигмы. — Всё, прекрати, — он морщит нос и в шутку ударяет Дазая по плечу. Кепка падает со светлой макушки, и Дазай смеётся, видя, что Сигма немного оттаял. — Хватит, — говорит он куда тише и, вырвавшись из навязанных объятий, отворачивается и отряхивает с поднятого головного убора пыль. — В чём была такая необходимость встретиться? — О, а ты разве не успел соскучиться по мне? Сигма кидает через плечо предупреждающий взгляд. — Мне всё это не нравится. Да, Дазай понимает. Прекрасно понимает, как может доставать людей, даже не находясь рядом с ними. Как тяжело его слушать, видеть, терпеть. Как тяжело с ним дружить, если это можно назвать дружбой. Как тяжело Чуе с ним жить – понимает тоже. Потому что просто быть Дазаем уже достаточно тяжело. — Спасибо, что пришёл. Сигма вздыхает, натягивает кепку и поворачивается. Его обычно спокойное лицо, с немного подростковыми чертами, будто он не успел ещё до конца вырасти, посылало признаки беспокойства – губы сжаты плотнее обычного, зрачки немного подрагивают, брови напряжены. Он сто раз просил его не анализировать, но Дазай по-другому не умеет. Ему надо было убедиться, что на Сигме его псевдоцид не отразился. — Что уж, — Сигма расстегивает ветровку, из-под которой виднеется очередная яркая футболка, коих у него было бесчисленное множество, и достаёт из-за пазухи пистолет, протягивая его Дазаю. — Если не я, кто ещё станет тебе помогать. — И то верно. Таких сумасшедших ещё поискать. Пистолет тяжестью оседает в руке – Дазай ненавидел это ощущение. Но хотелось быть чуть более готовым в случае, если охоту на него всё-таки откроют. — Так что там моя любимая жёнушка? Ещё не спохватилась? — Так и будешь продолжать называть его так? — Если я буду звать его по имени, мой язык сгниёт, — Дазай корчит мину, пряча пистолет в кобуру под толстовкой. — Ну, — Сигма трёт подбородок, уже полностью успокоившись, — он всё ещё не верит, что ты мёртв. — Так сильно не хочет меня терять? Какая жалость. — Дазай, те деньги – они у тебя? Дазай ответил не сразу. Сказать Сигме правду означало подставить его ещё сильнее, чем уже было. Если из него захотят выведать информацию – в самом худшем случае – мелочиться не будут. С другой стороны, Дазаю было абсолютно плевать, если в таком случае узнают о том, что деньги взял он. — Да. С улицы послышался слабый звук дождя. Дазай вспомнил об утреннем штормовом предупреждении. — И я не собираюсь их возвращать. — Знаешь, если бы ты извинился перед боссом… — Мне не за что извиняться. Сигма закатил глаза. Дазай всегда был таким. Не то чтобы они знали друг друга всю жизнь, но тот отрезок времени, что они были знакомы, Дазай никогда не сдавал назад. Даже если он знал, что после следующего шага земля позади него начнёт обрушиваться прямо в глубины ада, он бы, ни секунды не думая, побежал вперёд. — Я был уверен, что ты покинешь Канагаву. — Я собирался, — признался Дазай. — Думал даже улететь из страны вовсе, может, скажем, в Гватемалу, поселиться в одном из индейских посёлков, или в Таиланд, попробовать местный лук чуп. Но появилось одно обстоятельство. — Что за обстоятельство? Очаровательное рыжее обстоятельство ростом метр шестьдесят с крепкими ногами и сногсшибательным ударом с правой, выбившее из головы Дазая все мозги, с ужасным темпераментом, бардаком в душе похлеще, чем у него самого, и такой же вредной привычкой убегать. — Да так, ничего особенного. Ты, как я вижу, в порядке. — С чего мне быть не в порядке? Это не я устроил чёртов саботаж. — Но, если они начнут до тебя докапываться, сообщи мне, — Дазай нажимает указательным пальцем Сигме меж бровей. — Ты моя единственная связь с миром. — Если ты просто скажешь, что волнуешься за меня, мир не рухнет. — Я не волнуюсь за тебя, потому что я знаю, что ты справишься. Сигма закрывает глаза с тихим смешком. Дазай остаётся Дазаем. Чёрт знает, что в его голове творится, Сигме до таких потайных глубин мироздания точно не добраться, да ему и не хочется – мало ли, и вправду станет таким же чокнутым. Путь обратно поселяет в груди Дазая странные необъяснимые чувства. Раньше он никогда не оглядывался, покидая кого-то после встречи, но в этот раз хотелось – не пошёл ли Сигма за ним с целью ещё что-то сказать? Может, у него есть что-то не такое уж важное, о чём он сразу не вспомнил? Или просто хотел ещё раз перекинуться парой слов ни о чём, как раньше? Но Дазай не оборачивался, а Сигма его не окликнул. С другой стороны, у Дазая никогда не было ощущения причастности к одному месту. Он не страдал особым желанием вечного уединения в собственном доме или обретения семьи, то есть чего-то более интимного и сокровенного, чем он имел, но ему вдруг захотелось быстрее вернуться в квартиру Чуи. Да, Дазай видел его от силы пять-шесть часов в сутки, когда тот не спал, и половину из них Чуя торчал в своей комнате или душе, но всё его жильё было пропитано им насквозь. От обивки дивана в гостиной до чашки с рисунком собаки и отколотым краем – всё там имело неповторимый запах, всё было особенным на ощупь и всё было таким привычным, будто это был дом Дазая, где родная мать качала его ещё младенцем. Возможно, у него просто окончательно поехала крыша. Даже не пройдя и половины пути он вымок насквозь – прогноз погоды оказался, однако, точным. Когда Дазай взбирался по лестнице (лифты он не особо жаловал по некоторым причинам), по маршам на все этажи разносилось чавканье его мокрых кроссовок. Будет проблематично за оставшееся время куда-то спрятать вымоченную одежду и обувь, но Чуя снова будет вымотан, так что на пропажу пары кроссовок внимания точно не обратит. Окинув взглядом неработающую камеру на этаже, он привычно устроился перед дверью квартиры и чуть медленнее, чем обычно, вскрыл замок отмычками. Боясь оставить лужи по всей прихожке, он стягивает мокрую толстовку и думает, хорошо бы было отжать её ещё в подъезде, но оружием светить не хотелось. Пистолет с кобурой заворачивает в неё же и направляется в свою комнату, скинув кроссовки. С волос на затылке скатывались холодные капли, скапливаясь у воротника чёрной футболки, такой же вымоченной, как и верхний слой одежды. Дазай смаргивает воду, скатившуюся с чёлки в глаза, и замирает в проходе гостиной. — Не знал, что Карлу Сагану установлен памятник на Марсе, — Чуя, закинув ногу на ногу, сидел на диване рядом со скомканным пледом, который Дазай никогда не утруждался сложить нормально. На нём были домашние штаны в зелёную клетку и белая майка, открывающая плечи и ключицы. Влажные волосы были убраны в кривой пучок, который тонкая чёрная резинка с трудом удерживала. В руках Чуя держал книгу, которую Дазай читал последнее время – «Космос» Карла Сагана. — Целая мемориальная станция. Вау. Дазай оглядывается назад, только сейчас замечая такие же мокрые кеды Чуи у входной двери. Он позволил себе потерять бдительность. — Разве у тебя смена не до девяти вечера? — Ага, — Чуя перелистывает страницу, и Дазай действительно удивлён, что тот всё ещё оставался спокойным. — Меня сегодня поставили на открытую веранду, но из-за дождя её закрыли, так что меня рассчитали и отпустили. — Понятно. Дазай старается сильно не сжимать замотанный в худи пистолет. Он делает пару шагов к выделенной ему тумбочке, оставляя его там. Чуя резко захлопывает книгу и достаточно небрежно кладёт её на широкий плоский подлокотник. Он не поднимается, но Дазай чувствует щекой его взгляд и поворачивается к нему. — Я знаю, что у тебя есть вопросы. — Да что ты, — верхняя губа Чуи дёргается от злости, и в любой другой ситуации Дазай бы посмеялся. — Тогда сам объяснишь, или мне задавать их поочерёдно? — Хм, — Дазай имеет наглость улыбнуться. — Я бы сходил в душ для начала. Попал под этот ледяной ливень, представляешь? Но если тебе так не терпится, можешь сходить со мной. — Проваливай отсюда. — Всё же отпустишь меня одного? Как жаль. — Нет, Дазай, — Чуя поднимается, складывая руки на груди. Дазая всегда умиляло сочетание его роста и характера, но сейчас впервые он подумал, что Чуя совершенно не кажется милым. — Проваливай из моей квартиры. — Стоп-стоп-стоп, — Дазай трясёт головой. — Мой оговоренный месяц ещё не закончился, и мне показалось, мы стали ладить, так что… — Ладить? Мы? — Чуя усмехается, оглядываясь вокруг себя будто в поиске кого-то, кто встанет на его сторону. — Я никогда не смогу поладить с таким пропитанным ложью человеком, как ты. — Но уговор есть уговор. Ты не можешь меня выгнать. — Мало того, что ты шляешься в мою комнату по ночам, когда я сплю, так ты ещё и, оказывается, вскрываешь дверь моей же квартиры? Сколько раз это было? — Видя, что Дазай не реагирует, Чуя подходит и хватает его за ворот мокрой футболки. — Отвечай. Сколько раз? — Не так уж много. Всего три. — Он перехватывает чужое запястье правой рукой, на которой влажные бинты ощущались липкими и тяжёлыми, словно руки мертвецов. Чуя не ожидал какого-либо сопротивления, ведь Дазай никогда его и не оказывал, так что откинуть его руку было достаточно легко. — И я, блять, уже сказал, что я не трогал ту коробку. Честно. — Что мне твоё «честно»? Если только здесь не завёлся полтергейст, ты ёбаный патологический лжец, — грудь Чуи начала вздыматься. Он взмахивал руками в такт своим словам, смотря в глаза нахмурившемуся Дазаю. — Я, понятия не имея, кто ты на самом деле, пустил тебя сюда. Только из-за денег. Мне было глубоко плевать на тебя, но я думал, что ты услышишь мои просьбы не отравлять мою жизнь ещё больше, чем она… — Он нажимает пальцами на закрытые глаза. Вдох. Громкий выдох. — Я пытался. Но даже закрыв глаза на эти твои ночные похождения, хер с ними, сейчас я пришёл с работы и так, блять, испугался, ёбаный ты псих. Он снова поднимает к Дазаю взгляд, и тому становится физически больно. Дазай не собирался рассказывать Чуе о своём прошлом, и у него были все шансы оборвать старые связи втайне, не втягивая никого больше в свои проблемы. Но сейчас, когда Чуя явно на пороге очередного нервного срыва и явно из-за него, он понимает, как жёстко облажался. В который раз. — Прости. Чуя сжимает кулаки. Выставляет левую руку в сторону двери. — Просто уходи. — Мне действительно жаль, что ты это чувствуешь. — Я, — Чуя снова пытается выровнять дыхание, но получается у него всё хуже, — ничего не чувствую. Мне плевать. Дазай фыркает и выходит, оставив его одного. Дышать становится легче, но пространство вокруг всё равно продолжало сжиматься и пульсировать. Хотелось догнать Дазая, приложить его о стену. Хотелось кого-то избить. До крови на руках, боли в запястьях, до стучащего в загнанном ритме сердца и пота на собственном лбу. Неконтролируемые приступы агрессии преследовали его со старшей школы, когда, видимо, объём сосуда сдерживаемых эмоций наполнился до отвала и лопнул, как стеклянная банка. Разлетевшиеся осколки всё ещё сидели глубоко внутри тела Чуи, застряв в его органах и напоминая о себе при малейших эмоциональных всплесках. У него всегда это плохо получалось. — Выпей, — Дазай протянул ему ладонь с таблеткой и стакан с водой. Чуя стиснул зубы. Это были его успокоительные, которые ему, как он рассчитывал, больше не пригодятся. Спрашивать Дазая о том, как давно он их нашёл, не хотелось, поэтому Чуя молча сделал, как он сказал. Рухнул на диван, сжав коленями сложенные ладони. Он давил так сильно, пока не почувствовал боль в костяшках. Он сосредоточился на этой пульсирующей волне, на своей вздымающейся груди и на мокрых следах на полу от ног Дазая, который стоял на расстоянии. — У меня кое-что есть для тебя. — Если это не пистолет, можешь даже не пытаться. Дазай скрыл усмешку – Чуя даже не понимал, насколько близок был к правде. Но через мгновение Дазай достаёт лишь свой телефон, несколько раз тапает по экрану и протягивает Чуе. — Я не в настроении смотреть твои ню фотографии. — М, это, конечно, не так интересно, — Дазай садится рядом, включая видео самостоятельно, — но тоже довольно занимательно. Чуя искоса смотрит в телефон, а затем видит там себя. Выхватывает устройство из чужих рук, на миг отвлекаясь от своей злости и до чёртиков пугаясь. На экране сам он, Чуя, сидел на своей кровати с открытыми глазами и смотрел на дверь, возле которой стоял Дазай, снимающий происходящее. — Что это за хрень? — Чуя не отрывается, боясь что-то упустить. — В смысле, что за хрень? Это ты. — Придурок, — в этот момент Чуя на экране спускает ноги на пол и встаёт, подходя к той самой коробке. Пару раз стучит по ней ногой, так, что она отъезжает на несколько сантиметров, и садится на колени, открывая её. — Твою мать… Экранный Чуя с опущенной головой мерно извлекал поочерёдно вещи из коробки, укладывая рядом с собой на пол: несколько фотографий в рамках, свою старую спортивную форму с занятий тхэквондо и чёрный пояс, заброшенные когда-то книги по спортивному питанию, звенящие при столкновении друг с другом медали и пару безделушек, для которых ему было лень выделять место. Он сидел с ровной спиной некоторое время, а после начал складывать всё обратно в том же порядке, в котором вытаскивал. Отодвинул коробку обратно, сел на кровать. Затем постучал пятками по полу, как в детстве, когда ему что-то не нравилось, и лёг обратно в кровать, по-идиотски поджав левую руку под живот. Видео закончилось. Так, значит, Дазай не врал. Это был сам Чуя. Чуя страдал сомнамбулизмом и даже не догадывался об этом. — Ну что? — Дазай ехидно ухмыльнулся, забирая телефон и выключая его. — Всё ещё считаешь меня, как ты там сказал, «ёбаным патологическим лжецом»? — Я не знал. — Ещё бы, — Дазай поднялся, всё ещё будучи мокрым. — Я так понимаю, ты меня больше не выгоняешь? Ну и славно, — он зашлёпал в ванную. Чуя вскочил следом. — Почему ты сразу мне не показал? — Он остановил его хваткой на правом запястье, но сразу же отпустил, почувствовав, как резко дёрнулась чужая рука. — Ждал подходящего момента, — Дазай прижимается спиной к двери ванной, убирая со лба налипшие волосы. — На самом деле, мне хотелось, чтобы ты просто поверил мне и без этого видео. Хотя бы один раз. Просто поверил. Хотя бы ты. — Ты разговаривал загадками, как я мог поверить тебе? — Чуя толкает его. Несильно, скорее, просто в шутку. Пусть он не дул губы и щёки, как Сигма, но Дазай провёл эту параллель и понял, что Накахара немного, но чувствует вину. — Я так часто… эм, лунатил? — Я не сразу заметил, — Дазай опускает деталь о том, что почти каждую ночь приходил на мимолётный шум и ещё долго наблюдал за спящим Чуей. — Но потом три ночи подряд ты поднимался и делал одно и то же. А один раз… — Что? — Ты начал дрочить. — Чего блять? — Ага, я серьёзно, — Дазай прогнулся в спине и опустил руку к паху, имитируя дрочку. — Прям наяривал, я думал, член себе сотрёшь. И ещё так брови сдвигал по-девчачьи. — Долбанутый, — Чуя смеётся и снова бьёт его по плечу, ни капли ему не веря, — совсем не похоже. — Да? — Дазай расслабленно улыбается. Это первый раз, когда Чуя смеётся от его шутки. Вообще первый раз, когда Чуя при нём смеётся. У него низкий бархатный смех, не такой заливистый, как у самого Дазая, и это звучало слишком привлекательно, чтобы Дазай не завис. — Обычно я сую себе в задницу огромный дилдак, — Чуя смотрит на приподнятые брови и снова смеётся, уже куда громче, — я, блять, шучу, идиот. — Я думаю, тебе стоит разобраться с теми вещами. И сходить за новым рецептом успокоительных. — Тебя забыл спросить, — Чуя пока не хотел думать об очередной свалившейся на голову проблеме. Хотя теперь ему было спокойнее оттого, что он узнал причину одного из своих беспокойств и хотя бы немного потеплел к придурку-соседу. Он осматривает того быстрым взглядом, вспоминая, как был встревожен, вернувшись в пустую квартиру. Он не хотел признаваться даже самому себе, что беспокоился всё время, что Дазай отсутствовал, но он также уже признал это вслух чуть ранее, так что теперь эта мысль не давала ему покоя. — Это ведь был чёрный пояс по тхэквондо? — Неожиданно спрашивает Дазай, уже зайдя в ванную. Чуя приложился плечом к косяку, как обычно это делал сам Дазай по утрам, и наблюдал, как тот стянул через голову футболку. Голая спина была изящной, с мягко проступающими лопатками и мышцами, а кожа без единой родинки, гладкая, наверняка нежная при касании. У самого Чуи было много родинок на теле, а на спине так целые россыпи вперемешку с веснушками. Дазай, видно, на солнце бывать ненавидел – такая светлая кожа персикового оттенка у японцев была редкостью. Может, и у него в роду были иностранцы, Чуя не знал. Чуя знал только, что не хотел, чтобы Дазай разворачивался, и его бесстыдные разглядывания заканчивались. — Ага, — Чуя кусает губу, чтобы отвлечься. Вспоминает о Рене и переводит взгляд к зеркалу, где встречается с глазами Дазая. Он всё видел. — Десять лет занимался. — И чем-то ещё? Твоё тело остаётся в такой спортивной форме даже при отсутствии постоянных тренировок. — М, — Чуя на такой простой комплимент кивает и не находится, что съязвить. — Пробовал дзюдо, каратэ, даже бокс, но остановился на тхэквондо. В средней школе обожал бейсбол, но, наверное, тело уже забыло, как правильно двигаться. Сейчас просто бегаю с Дайтаном. — Дайтаном? — Дазай поворачивается, и Чуя позволяет себе мимолётно рассмотреть его спереди. Дурацкие бинты полностью скрывали шею, но у Дазая были такие острые ключицы, что можно было о них пораниться. Прямо как о его улыбку. — О, Дайтан мой самый любимый мальчик, — Чуя улыбается и закатывает глаза, начиная трещать без умолку о любимчике-ретривере, пока Дазай просто стоял и слушал его, затаив дыхание. Он ненавидел собак, отдавая предпочтение кошкам – никогда не понимал этой всемирной любви к лающим бестолковым созданиям с их бескорыстной привязанностью порой к абсолютно дерьмовым людям. Но из уст Чуи это было даже забавно. Он снова смеялся, уже третий раз за этот день, и Дазай был готов слушать про сраных псов хоть всю жизнь, если только Чуя забудет о своей неприязни к нему хотя бы на пару минут. Этой же ночью Чуя добирается до бара по просьбе своего работодателя – неожиданный наплыв посетителей выпал на день, когда один из работников зала заболел. На следующий день у него была смена в кофейне, но ему обещали двойную оплату за срочный выход всего на пару часов, так что он согласился с небольшим энтузиазмом. Дождь к полночи уже перестал, так что добраться на своих двоих получилось без проблем. Ещё с первого своего посещения этого места Чую смущало иностранное название «Мышкин», которое на японский нормально не переводилось (при чём здесь мыши вообще?), но свою роль играло отменно – заинтересованные новые лица заходили всё чаще. Чуя также успел заметить уже пару появившихся постояльцев, и это его не удивляло – место по праву можно было назвать нетривиальным и свежим. Снаружи завлекала неоновая вывеска бело-синих оттенков, внутри же всё было отделано под стилистику Восточной Европы: деревянные крупные столешницы, славянские мотивы в декоре, виднеющиеся деревянные балки на потолке и немного грубое оформление бара. Неоновая тусклая подсветка интерьер не портила, а только добавляла таинственности и интимности, так что бар быстро набирал популярность. Чуя, принеся очередной заказ за столик, вернулся к барной стойке и оглядел зал с целью узнать, требовалась ли его помощь. Ещё один официант, устроившийся почти вместе с ним, неплохо справлялся, так что Чуя обошёл стойку и стал наблюдать, как Фёдор смешивает коктейль из нового меню, ловко орудуя обеими руками с шейкером и стаканом. — Хочешь попробовать? — Не обращая на него внимания, Фёдор быстро заполняет стакан составными напитка в нужных пропорциях и добавляет свежие ягоды клюквы, пододвигая его после к двум девушкам, которые не сводили с бармена глаз. Чуе даже смешно было от его напускной строгости – редкие одинокие посетительницы велись на холодного высокого иностранца с проворными руками только так. — Хах, нет, спасибо. Мне хватило того раза. — Я имел в виду попробовать сделать, — Фёдор криво улыбается, толкая по столешнице пустой стакан, который Чуя останавливает ладонью. — Я был бы настоящим злодеем, если после прошлого раза вновь предложил тебе пить со мной. Чуя в шутку сморщил лицо и повертел гранёный стакан в руке. — Так как его готовить? — Главный секрет – морошковый ликёр, — Фёдор хоть и имел ясно слышимый акцент, а его речь зачастую была построена из простых предложений, объяснял всё так, что и десятилетний ребёнок справился бы. Под внимательным взглядом того Чуя воссоздавал в точности только что увиденный коктейль, менее изворотливо, чем его автор, но само приготовление ему нравилось, так что в процессе он увлёкся и чуть не упустил дальнейшие объяснения. — Как он называется? — «Свободная Ингрия». — Звучит действительно красиво, будто водка в составе не заставит тебя валяться на полу после нескольких стаканов. Парень, которому Чуя хотел предложить попробовать коктейль, удалился, так что он пододвинул стакан к тем самым девушкам, которых обслуживал Фёдор. — За счёт заведения, — он улыбается и отходит, пока две подруги начинают краснеть и шушукаться. — Надеюсь, они оставят хороший отзыв, — шепчет он у лица Фёдора с усмешкой. — Они выглядят так, что с удовольствием оставили бы тебе свои номера. — Мне? — Чуя смеётся, прищуриваясь и подмигивая одной из них. — Они сидят здесь только из-за возможности лицезреть всего из себя такого недоступного и серьёзного русского бармена с красивым личиком, надеясь склеить его в конце смены. Фёдор на манер Накахары щурится и тоже подмигивает одной из девушек. Те, кажется, намерены сделать ещё один заказ. — Не играй с ними, они ведь расстроятся, узнав, что ты занят. — Коля не против таких вещей, — Фёдор смешивает им по шоту, пока Чуя убирает грязную посуду со стойки. Услышанное возбуждает в нём достаточный интерес, но ему как-то неловко лезть с расспросами о таком. Отойдя на расстояние от посетительниц, Фёдор усмехается. — У тебя всё на лице написано. — Не часто встречаю кого-то в свободных отношениях. — У нас не свободные отношения. Он просто с приветом. — Как знакомо, — Чуя криво улыбается, отвечая на немой вопрос, — мой сосед тоже с приколами. — А, тот, который похож на псину? — Хах, именно. — А как там тот богатый красавчик с раскаченными плечами? — Фёдор выдает одинокий смешок, следя за сменяющимися эмоциями на чужом лице. — О, я и о Рене тебе рассказал? — Неудивительно, что ты не помнишь. Ты не выглядишь как заядлый любитель крепких напитков. — Если переводить с русского – это больше оскорбление или комплимент? Кривая ухмылка Фёдора кажется Чуей всё привычнее. Они почти не знали друг друга, не считая пьяных откровений, и поначалу русский казался устрашающим, но уже сейчас Чуя понимает, что с ним достаточно легко и приятно общаться, попривыкнув к нетипичным манерам и оборотам речи. В какой-то степени он был Чуе интересен, всё же у него был небольшой круг общения, состоящий в основном из людей с подработок. Промелькнула даже мысль, что они могли бы подружиться, не пересекайся они только на работе раз в неделю или две. Он успевает добраться до дома до первых солнечных лучей и даже не чувствует себя слишком истощённым, так что оставшиеся пару часов сна кажутся ему уже не такими жалкими. Раскрыв окно на кухне для проветривания (опять Дазай варганил свой блевотный кофе), Чуя отвечает на сообщения Рена и отсылает стикер со спящими в обнимку щеночками. Предрассветная свежесть с улицы приятно обдаёт лицо, и Чуя ощущает, как становится спокойно на некоторое мгновение. Такое случалось всё реже в его жизни, но сейчас он с лёгкостью дал потоку мыслей управлять им, не боясь слишком загнаться и впасть в отчаяние, снова без оглядки убегая. Чуя позволил себе притормозить и оглянуться. Прежде чем отправиться в спальню, он заглядывает через приоткрытую дверь к Дазаю – спит. Удивительно, но Чуя, кажется, первый раз застаёт его спящим. Он позволяет себе шире открыть дверь и осмотреть соседа внимательнее, отмечая, что Дазай снова видится ему каким-то подростком с пубертатными проблемами и головной кашей. Волнистые шоколадные волосы разлохматились и закрывали глаза, губы забавно приоткрыты. Он спал в странной позе, наполовину на спине, наполовину на боку, ноги смешно переплелись с пледом, одна рука свисала с дивана. Спящий Дазай напоминал ребёнка, который весь день бесился во дворе, хулиганил и подшучивал над другими детьми, а потом забежал домой, осушил стакан воды с громкими глотками и уснул за просмотром любимого мультика. Чуе пришлось ущипнуть себя, чтобы отвлечься от идиотского сравнения. Такое не должно вызывать у него тёплых чувств – в действительности Дазай был непонятным, скрытным, с отвратительным чувством юмора и манерой доставать его в любую свободную минуту. Только в своей комнате с закрытой дверью Чуя позволяет себе широко улыбнуться в подушку, после чего сразу вырубается.