Точка возврата

«Какая бы ночь ни поглотила меня, я не сдамся«

© BTS — Louder than bombs

— У вас очень уютно, — вежливо улыбается Чон, отпивая чай из кружки с цветочной росписью. На фоне ненавязчиво работает старенький телевизор, на экране которого транслируется кулинарное шоу. На газовой плите закипает вода в кастрюле, отчего крышка начинает чуть подпрыгивать. Пахнет свежими нарезанными овощами и куриным бульоном. Сидя за небольшим столом, укрытым клетчатой скатертью, альфа непредвзято осматривает маленькую, тесную кухню, отмечая для себя простоту прованского стиля. Стены выкрашены в приятный нежно-персиковый цвет. Фасад кухонного гарнитура полностью отделан светлым резным деревом. Полки некоторых нижних шкафов закрыты от посторонних глаз шторками с нежным цветочным принтом. На полочках стоят белые горшки с цветами, а на подоконнике выращенные съедобные травы, из которых Чону знаком только розмарин. Никакого пафоса и излишеств, пространство хоть и маленькое, но не выглядит перегруженным. Безупречный порядок, безупречный вкус. — Это гостевой домик. В основном доме мы уже давно не живем, — намекая на заброшенный особняк, отвечает Рин, продолжая упорно, с пыхтением замешивать тесто для будущего пирога. — Так, как вы познакомились, говорите? — омега в очередной раз смачно бьет тесто о стол, и Чон от неожиданности мелко вздрагивает в плечах. — Кхм… На деловой встрече, — пытаясь держаться молодцом, отвечает альфа, и ведь не соврал. А сам незаметно сглатывает, когда старший омега оборачивается через плечо и, в подозрении прищурившись, косится на его профиль. — Так, что же получается… Это ты тот нахальный начальник, на которого он мне постоянно жаловался? — Кто? Я? — кажется, голос Чона сейчас ушел в непозволительную высоту. — Нет, кхм, вы не поняли. Мы вместе никогда не работали. Давненько Чонгук не ощущал себя маленьким, нашкодившим пацаном, которому вот-вот прилетит по шее за какую-то провинность. И вот уже чай в глотку не лезет. — А-а, ну ладно, — хмыкает омега, намеренно потешаясь над своим гостем, отмечая, как сильно тот напряжён в спине. — Да не дре-ейфь! — неожиданно заходится смехом Рин и задорно хлопает полотенцем вздрогнувшего альфу по предплечью. — Я не кусаюсь! Ты пей-пей чай, конфетки вон бери. Чонгук, опешивший от удара полотенцем, по правде говоря, терпеть не может сладкое, но к вазочке с конфетами зачем-то послушно потянулся. Этот омега очень сильно напоминает ему Шина: та же непредсказуемость, тот же буйный нрав. Посели этих двоих в одном доме, и они разнесут сперва дом, а потом и друг друга. — А кем хоть работаешь-то? — У меня свой бизнес, — сдержанно отвечает альфа. — Бизнес — это хорошо-о, — поощрительно тянет Рин, увлеченный готовкой. — А с Тэхеном сколько уже вместе? — Меньше года, — Чонгук старался не врать, потому на все вопросы отвечал уклончиво. — А поконкретнее? — упорствует Рин, продолжая месить тесто. — Честно, не считал. — А надо было. Все вы альфы такие: кого ни спроси, ни одной важной даты не помните. Ты на сколько моего Тэхена старше-то? — На четыре года. — Эх ты! Тридцать лет, а детей всё ещё нет. Ты этот что ли… Как их там называют? Слово ещё такое заковыристое, — бубня поднос, вспоминает Рин. — Чайлдфри, во! В телевизоре на днях услышал. «Господи, помоги» — мысленно вздыхает Чон. — Нет, я не из тех, — устало потирая переносицу. — Вот и молодец! Оно и правильно. Даст Бог, ваших внуков успею понянчить. Это аут. — Кстати, о внуках. Свадьбу когда планируете? — не останавливается омега, пытаясь альфу эмоционально растормошить — сидит, как камень, даже скулой не передернет. — Мы это не обсуждали пока, — Чонгук держится, правда. Держится из последних сил, чтобы сквозняком не выскочить в окно. — Плохо. Очень плохо! Не понимаю я новые порядки — живут, как сожители какие-то. Оно и верно, с сожителя ведь спрос минимальный. Захотел — ушел, захотел — пришел. Никакой ответственности, никаких обязательств. Я это вижу так: если мужчина замуж не зовёт, тянет резину, значит думает, что, возможно, встретит более лучший для себя вариант. Ты ему подай, принеси, а где гарантии, что он тебя на улицу не вышвырнет на следующий день, а? — оборачивается на Чонгука омега, не позволяя даже слово вставить. — Правильно! Никаких гарантий. А значит, что нужно делать? — Что? — альфа с напускным спокойствием на лице делает ещё один глоток чая. — Нужно создать подушку безопасности, чтобы в случае чего, можно было куда уйти. Сколько омег цепляется за своих недоделанных альф, только из-за того, что им жить негде? Должно быть что-то своё. Хотя бы съемная квартира. Если штампа в паспорте нет, нужно быть готовым ко всему! — Штамп в паспорте ни отчего не застраховывает, господин Рин. — Ишь ты какой! — взмахивает руками омега, снова отворачиваясь к рабочей поверхности. — Застраховывает и ещё как. Помню вот, у моего покойного супруга папа был ещё той змеюкой. Приезжал и всё пальцем в меня тыкал, что я в их доме на филькиных правах. Я ведь тоже когда-то молодым был, замуж не хотел. Думал: поживем просто вместе, присмотримся друг к другу, а там может и свадьбу сыграем. Но не-ет, его папаша из меня все соки выпивал. Бывало, приедет к нам из другого города в гости и осядет на месяц, а я и слово против сказать не могу — членом семьи не являюсь, прав никаких, прописки тоже. Ох и соба-ачились мы с ним. А как поженились… — Рин рассказывал и рассказывал. Чонгук слушал и улыбался, понимая, что омега давно ни с кем вот так просто, стоя на кухне, не разговаривал. Живёт один, с соседями, как выяснилось из последующего рассказа, не общается. Одиночество не отягощает жизнь тем, кто привык к обособленному, уединенному образу жизни, кому свойственны замкнутость и отстранённость, но Рин никогда не был таким. И только после отъезда Тэхена в город омега по-настоящему ощутил, каково это — когда не с кем поговорить. — Ты мне вот что скажи: готовить умеешь? — задаёт неожиданный вопрос омега. — Немного, — честно отвечает Чонгук, не понимая, к чему тот клонит. — Немного — это уже хоть что-то. Значит, с голоду не помрете. Тэ совсем не умеет готовить. Чонгук издал смешок в кулак, а после ответил: — В Адруме много хороших ресторанов. Всегда можно посетить один из них или заказать доставку. — Это что же, яичницу из ресторана заказывать? Поди за доставку отвалишь денег больше, чем само яйцо стоит. — Я могу себе это позволить, не беспокойтесь, — уверенно отвечает Чонгук, а сам то и дело поглядывает на узкую деревянную винтовую лестницу, ведущую на второй этаж, куда час назад ушел отдыхать Тэхен. — Ишь ты, — скептично комментирует Рин. — Ну дело ваше. На широкую ногу жить легко, когда есть возможности. Ты травоядный, нет? — Что? — Чонгук искренне пытается привыкнуть к своеобразному стилю общения омеги. — Вегетарианец, спрашиваю? — А… нет. — Правильно! Мужик должен есть мясо. С момента, как Чон шагнул на чужую территорию, его не оставляло ощущение, словно он даёт показания в суде, благодаря потоку бесчисленных вопросов, которыми старший омега осыпал его без остановки. По приезде гостей Рин, заметивший странное недомогание Тэхена, по-родному поприветствовал его и сразу же отправил отдыхать, решив, что тот устал от долгой дороги. Чонгук загнал машину в гараж, вытащил пакеты с продуктами, но эти пакеты у него буквально выхватили из рук со словами: «Да погоди ты со своими баулами, иди вон сперва с Ромулом познакомься». Плохая идея, Чон ещё тогда знал, что это очень плохая идея. «Ты только осторожненько, не торопись. Вот, на, морковкой его подкупи» — Рин сунул в руки Чонгука морковь и, подбадривая, подтолкнул альфу в сторону лошади. Но всё это подбадривание вышло мужчине боком. Только он потянулся к красивой мордашке Ромула с морковкой на ладони, как этот вредный, слюнявый, высокомерный конь, а Чон отныне именно таковым его и считает, с недовольным фырчаньем повернулся к альфе задом, и в завершение их неудавшегося знакомства, как вишенка на торте, ударил оторопевшего Чонгука хвостом по лицу. Мол: «Засунь себе эту морковь в одно место, презренный раб». Скакун, достойный своего хозяина — такой же гордый и неподкупный. Когда Чонгук после своеобразной пощёчины мельком взглянул на Рина, то заметил ехидную ухмылку на лице омеги. Ему стоило сразу догадаться об этой подлянке. Рин прекрасно знал, какая реакция будет у Ромула на незнакомого человека. Знал и все равно подтолкнул Чонгука к этому своенравному животному. Удивляться было нечему, подобный характер, как у старшего омеги, Чонгуку был более чем привычен, ведь Шин такой же. Альфа лишь душевно выругался про себя и молча направился вслед за омегой в дом, по пути подхватив пакеты с земли. — У нас места очень мало, но, думаю, как-нибудь разместимся, — продолжал Рин, занятый готовкой. — Раскладушек у нас нет, и дополнительной комнаты для гостей тоже, а в гостиной на диване сплю я. Но вы пара современная, поэтому в комнате Тэхена на одной кровати поютитесь. Должны уместиться. Чонгук мысленно усмехнулся: Ким этой новости рад не будет. — Ты не думай, мы не всегда так скромно жили. Оно видишь, как бывает? Сначала долгие годы владеешь имуществом, ухаживаешь за ним, а потом раз, и теряешь его в один день. Я каждый день выхожу на улицу и вижу этот особняк, который с каждым годом разрушается все больше и больше. Эх, знал бы ты, каким он был красивым. А сейчас… — Рин тяжело вздохнул, — сейчас там только холод, пыль, паутина и трещины, расползающиеся по стенам. Ничего не осталось от былого величия. — Прошу меня извинить за столь личный вопрос, — начинает Чон, пользуясь моментом, чтобы выяснить, что же на самом деле произошло после смерти отца Тэхена, — но как вам удается оплачивать налог на землю? Учитывая размеры вашего участка, сумма довольно крупная выходит. Рин повел плечом. Было видно, что данный вопрос вызывает неприятные чувства внутри омеги. — Мы не за все платим. Только за этот кусочек, — омега пальцем обвел кухню. — Это все, что нам оставили. — В каком смысле? — Я не знаю, как так вышло, но мой сын… — омега резко выдыхает, будто испытывает стыд за то, что собирается дальше сказать, и, крепко сжав тесто в руках, договаривает. — Мой сын отписал основную часть земли другому человеку. Причины мне неизвестны, может, мой сын был ему должен. Участок в документах разделили: особняк со всей землёй отошёл туда, а нам гостевой дом оставили. — Ван давно метил на ферму Ким. И думал, что, убрав отца Тэхена, сможет с легкостью ее заполучить, — вспоминается Чонгуку разговор с Намом. — Можете рассказать про тот день, когда узнали, что ваш дом больше не ваш? — следом задает вопрос Чон. — Да, а что рассказывать-то? — Рин потер лоб тыльной стороной ладони, отчего на коже остался след от муки, и приступил к раскатке теста. — Просто в один день к нам приехал гость и показал бумаги с подписью моего сына. Хозяина я настоящего никогда не видел, за него юрист говорил: такой статный был, одетый в красивый костюм, на дорогой машине. Сразу видно — деловые, обеспеченные люди. Мой сын, напротив, простым был, статусом своим не кичился. Несмотря на имеющееся состояние, всегда носил простую одежду, дорогущие машины не покупал. Да и зачем ему всё это было нужно на ферме? Он вон, — кивает омега на окно, в котором виднелся Ромул, — лошадьми занимался. До вечера в конюшне проводил вместе с рабочими. А потом, как его не стало, наша ферма перешла в чужие руки и совсем опустела, — омега ненадолго замолчал, пытаясь взять себя в руки, чтобы слезы от воспоминаний снова не полились ручьем, и, тихо шмыгнув, быстрым движением вытерев мокрые глаза, продолжил рассказ. — Новому хозяину лошади были не интересны, и он потребовал избавиться от них. Я сначала не хотел, пытался договориться: все-таки память о сыне, но они были непреклонны. Вот так и исчезли все труды моего сына. А дальше надо было Тэхена как-то растить, поднимать, откладывать на достойное образование. Денег стало сильно не хватать, накопленные средства нашей семьи тоже были не бесконечными. Я большую часть средств с продажи лошадей на образование Тэ отложил, а оставшиеся иссякали год за годом, пока он рос. Думал, не протянем, но ничего — выжили как-то. Чонгук слушал и не мог понять: в силу каких причин отец Тэхена был вынужден передать свою землю в лапы этого ничтожества. Принудили? Поставили ультиматум? Угрожали близкими людьми? Что же на самом деле произошло между ним и Ким Ваном? — Сюда за последние двадцать лет лишь дважды приезжали. В первый раз, чтобы оповестить нас о разделе территории, там только юрист был. А во второй раз, парень молодой какой-то приезжал с бугаями на черных машинах. Ходили, что-то высматривали — особняк оценивали. — Парень? — Чонгук нахмурился. — Да. На бандита был похож, честное слово. У него лицо нехорошего человека. На морде написано: «Я бандит!». Прошел к нам в дом и даже не поздоровался, собака такая. Осмотрелся и сказал, что по его земле незаконно ходим.А нам что, по воздуху что ли летать? Я ему так и сказал. А эта паскуда условия свои давай предъявлять: «платите, — говорит, —или продавайте гостевой дом и съезжайте». Мне тогда аж поплохело. Мало того, что денег и так не было, так ещё платить за то, чтобы можно было от ворот до двери дойти. Как я понял: первый хозяин землю своему сыну подарил. Кто бы мог подумать, что ферма по рукам пойдет, — опустошенно вздыхает Рин. — Ну так вот… проше-ел, огляделся, уселся на диван, как у себя дома. Еще ногу на ногу закинул, ты бы его видел: с такой ухмылкой на роже, что захотелось ему эту рожу расквасить, — эмоционально, простым слогом рассказывает омега, попеременно жестикулируя руками. — Вот и плачу теперь той семейке по сей день. Ты только Тэ об этом ничего не говори, ладно? Пусть думает, что часть земли всё ещё принадлежит нам. — Почему вы ему до сих пор ни о чем не рассказали? Рано или поздно Тэхен узнает, — не понимает Чон. — Не хотел, чтобы он с тем парнем связывался. Тот альфа — человек неприятный, Чонгук-и. Всё фотографию Тэхена разглядывал. Мне этот интерес в его глазах очень не понравился. Хорошо, что Тэхена в день их визита не было дома. И знаешь, что? — Что? — чем больше Чонгук слушал, тем сильнее возрастало внутреннее напряжение, ведь он понимал, о каком «бандите» велась речь. — Когда этот альфа уехал, я к фотографии-то подошел, а ее нет. Украл, подонок! Нет, ну ты только подумай, взял и стащил фотографию! Бесстыжая морда! Ох, сколько же грязи по земле ходит, сколько грязи. И суда на них нет! Проходимцы! А взгляд еще у него такой цепкий, того гляди вскроет на месте. Смотрел на меня своими буркалами, как на грязь какую-то, и улыбка эта, как у… Дальше Чонгук уже не слушал. Мурашки пронеслись по рукам. Все встало на свои места. Обезумевший ублюдок сделал Тэхена своей целью, добычей. Долгое время, скрываясь под маской равнодушного арендодателя, оценивал его, присматривался, изучал, загонял в ловушку, чтобы в подходящий момент разделаться с ним так, как всегда разделывался со своими игрушками. Этот сукин сын следил за Тэхеном с самого начала — с первого дня, как увидел его фотографию. Омега для этого извращенца не просто временное увлечение, как было с Юбином — понимает Чонгук. Сун Хи одержим Тэхеном. Одержим, как наркоман, готовый продать за дозу собственную душу: он ни перед чем не остановится, никогда не отпустит свою маниакальную идею заполучить омегу. Сун Хи восстал с того света, чтобы закончить начатое. Столь пугающее осознание заставило Чона задышать чаще и потянуться к графину с водой. —… ясновидящим быть не надо, чтобы с порога определить, кто перед тобой стоит. Подобные дьявольские улыбки каждый день на экране светятся. От каждого жуть берет. Заговоры и кровожадность захватили мир. Слушай… А ты ведь тоже не из простой семьи, верно? Родители то состоятельные, наверное? — между делом, спрашивает старший омега, резко меняя тему и не замечая обеспокоенности, жирным шрифтом сейчас читающейся на лице альфы. — У меня их нет, — как-то резко обрубает Чонгук, на нервах выпивая залпом стакан воды. — Извините, мне нужно сделать один важный звонок, — он торопливо поднимается из-за стола и, под непонимающий взгляд омеги, желая освежить голову, устремляется широким шагом к двери, ведущей на улицу. Он не готов продолжать диалог. Рин оглядывается на место, где ранее сидел альфа, и замечает телефон, забытый на столе. — Ой, а телефон-то? Телефон забыл! — спохватившись, вдогонку кричит омега, но Чон не слышит, полностью абстрагировавшись от происходящего вокруг. — Странный какой-то… — пожал плечами Рин и, выдохнув, продолжил раскатывать тесто. — И чего я такого сказал?.. Чонгук торопливо спускался по ступеням веранды и смотрел вниз, сквозь землю, на которой виднелись отпечатки копыт. Мыслей — целый океан, и ни одной стоящей, ни одной, способной решить проблемы, возникающие на его пути. Через четыре месяца известные дома Адрума начнут получать приглашения на ежегодный праздничный банкет, проходящий в кровавых стенах семьи Ким. Невзирая на взаимное желание уничтожить друг друга, Ким Ван обязан будет выслать пригласительный конверт на имя Чона. Личная ненависть и неприязнь не играют никакой роли, когда статус и уважение фамилии ставится в приоритет. Чон Чонгук в обществе — один из лидирующих ферзей на шахматной доске: о нем невозможно намеренно забыть, нельзя проявить неуважение и не легко вывести из игры, основываясь лишь на личные домыслы и предположения. Ким Ван может, конечно, прибегнуть к своему авторитету и попытаться потянуть за ниточки, чтобы выставить Чона в плохом свете и свергнуть его имя с высокого пьедестала, но для этого нужны неопровержимые доказательства — факты, указывающие на причастность Чонгука к преступным, злоумышленным действиям, нарушающим закон. Факты, которых у Ким Вана никогда не будет. Единственный способ избавиться от фигуры, мешающей ходу игры, — загнать ее в сложное, безвыходное положение, оставив без какой-либо защиты со стороны. Ким Вану ничего не стоит начать с близких Чону людей, прибегая к шантажу или прямому покушению на их жизни. Шин, Юнги, Намджун, Хосок, Рин, Чимин, Тэхен — все они оказались на одном поле боя. Каждый из этих людей — идеальная мишень и беспроигрышный способ давления на Чонгука. У альфы слишком много слабых мест, в то время как у Вана всего одно — личный ноутбук, в котором хранятся все доказательства его преступлений. Документы, указывающие на взятничество и финансовые махинации; видеозаписи с подпольных вечеринок с использованием наркотических веществ, где участниками оргий являются известные, уважаемые личности, а также запуганные жертвы, подвергаемые сексуальной эксплуатации с применением силы — и это лишь малая часть преступлений, о которых известно Чонгуку, но даже этого будет достаточно, чтобы потребовать в суде для старого мерзавца пожизненного заключения. Но все это не имеет никакого смысла, пока грязная информация профессионально защищена и не имеет никаких программных лазеек, чтобы к ней было возможно подобраться на дистанции. С каждым новым днем Чонгук только больше отдаляется от своей сумасшедшей мечты: «стереть фамилию Ким с лица земли», и вязнет в трясине, утягивая за собой всех, кто ему дорог. Сейчас на карту поставлено всё: его имущество, бизнес, построенный им самим с нуля, и самое главное — жизни тех, кто за местью вовсе не гонится. Но сейчас ситуация принимает иные обороты. Дело уже не в мести, а в самозащите — в попытке сохранить то, что так дорого сердцу Чонгука, что наполняет его жизнь смыслом. В голове пронеслась мысль: а что если бросить все и сбежать? Продать бизнес, дом, забрать родных, друзей, Тэхена и уехать в другую страну, оставив семейку Ким на волю судьбы? Звучит слишком гладко и хорошо, чтобы стать реализуемым. Юнги никогда не уедет из города, с которым так тесно переплетено его прошлое, а Тэхен никогда не согласится оставить участок, в котором живет память о его отце. Чонгук с огромной усталостью выдохнул, а после задумчиво обернулся через плечо — туда, где на фоне чистого, голубого неба и раскидистого леса возвышался одинокий, брошенный всеми особняк. У альфы есть средства и возможности, чтобы помочь его восстановить, чтобы ферма вновь, как двадцать лет назад, начала дышать — заполнилась людским смехом и топотом лошадей. Но, какими бы сильными ни были его порывы, у мужчины нет никаких прав на вмешательство, ровно так же, как и нет прав у истинного владельца этой земли — Тэхена. Чон без единой эмоции смотрел на дом, в своих фантазиях представляя, каким красивым, теплым и живым он выглядел когда-то, и не замечал, как к нему со спины подошел Ромул, смотрящий в ту же сторону, что и альфа. Возможно, скакун помнил, как в прошлом из окон особняка вовсю лился свет, хоть был тогда еще жеребенком. Сейчас ему двадцать два года — немало, учитывая продолжительность жизни лошади, и потому скакун успел застать те времена, когда у поместья все еще билось сердце. Ромул — последнее живое напоминание о том, что ферма Ким когда-то существовала. Животное тихо дожевывает солому и склоняется к чужой руке, принюхиваясь к запаху малознакомого человека. У хозяина аромат роз — нежный, воздушный, бархатный, но от этого мужчины пахнет чем-то, что Ромулу незнакомо. Запах свежий, прохладный, в такую жару к нему хочется встать поближе, однако жеребец не торопится. Чон неожиданно вздрагивает, когда кончики пальцев обдает чьим-то теплым дыханием. Он опускает взгляд вниз и в удивлении приподнимает бровь. — Решил все-таки познакомиться? — уголком губ хмыкает альфа и с опаской подставляет чужому носу раскрытую ладонь. — Только не кусайся, — сквозь улыбку произносит Чон, испытывая щекотные ощущения на коже, когда скакун, еле-еле касаясь, внюхивается в его аромат. «Забавный», — думает альфа, начиная умиляться черногривым жеребцом. Ресницы длинные, глаза карие, отливающие золотом в солнечном свете, так сильно сейчас похожие на глаза омеги. «Красив, статен… идеален», — и Чонгук не знает, о ком именно подумал в данный момент: о своенравном Ромуле или его гордом хозяине. Хочется коснуться вороной шелковистой гривы, но альфа тут же себя от этой мысли одергивает — еще не время. Прямо сейчас, под ярким солнцем и безоблачным небом, невольно забыв обо всем, он искренне, широко улыбался, позволяя любопытному животному себя изучать. Фокус внимания незаметно сместился с проблем на подрагивающий, черный нос, уже смело тыкающийся ему в ладонь, и тяжесть будто разом спала с плеч. Давно Чонгук не чувствовал настолько приятной, обволакивающей пустоты в голове. Здесь, в Фармхорсе, все по-другому: чистый, легкий воздух, тишина, разбавляемая пением птиц, и абсолютный покой, которого недоставало Адруму. Чонгуку, так сильно уставшему от городской жизни, хотелось бы здесь остаться. Навсегда. — Морковку хочешь? Ромул отводит нос и, сделав несколько шагов назад, на удивление альфы, активно кивает мордашкой. — Ну пошли, подыщем тебе лакомство, — не рискуя прикасаться к лошади, говорит Чон и, в последний раз взглянув на опустевший особняк, ленивым шагом начинает идти в направлении корзины с овощами, которую вскользь приметил на веранде, когда спускался по ступеням гостевого дома. — Надеюсь, ты не съешь морковь вместе с моей рукой.

***

В мрачной комнате свежо и тихо. Джин оставляет дверь приоткрытой и проходит в центр чужой спальни, утонувшей в запахе герани. Сиделка, оторвавшая взгляд от своей книги, чтением которой была увлечена, торопливо поднимается со стула, стоящего возле чужой кровати, и коротко кивает альфе в знак приветствия: — Господин Ким, с возвращением. Джин молчаливо кивнул в ответ, но на омегу даже не взглянул. Заходя в комнату, он успел увидеть в чужих руках название книги. Золотым шрифтом на черной, матовой обложке было написано: «Потерянные Боги». Сам альфа никогда ее не читал, но знал, что данное произведение относится к жанру темного фэнтези, так сильно впечатляющее его брата. — Вы крайне неосмотрительны, — спокойно, с открытым безразличием произносит — Вы крайне неосмотрительны, — спокойно, с открытым безразличием произносит Джин, продолжая смотреть исключительно на скучный вид из окна, в котором виднелся лишь высокий кирпичный забор и небольшой участок безоблачного неба. — Если бы он увидел, что вы взяли его книгу без разрешения, да еще и с личными заметками, одним замечанием вы бы не отделались. Омега в смятении посмотрел на профиль старшего: — Мне было скучно, вот я и… — Не нужно, — Сокджин, не меняясь в лице, с руками в карманах, обернулся к молодому парню, показывая, что ему не требуются объяснения. — Мой вам добрый совет: не прикасайтесь к его вещам, даже из любопытства. Это дорого вам обойдется. — Простите, я… Я сейчас же верну на место, — омега второпях кинулся к книжным полкам. — Как скоро он проснется? — спрашивает Джин, слыша копошение за своей спиной. — Действие седативного почти закончилось. Думаю, минут через десять. — Оставьте нас, — ровным тоном приказывает Сокджин, когда омега, поставив книгу на место, с виноватым видом приблизился к нему сбоку. — И не входите, пока я не позову. — Извините, господин, но ваш отец приказал мне не отлучаться. — Вы выполняете приказы не моего отца, а семьи Ким. И сейчас я говорю вам: уйти, — передернув скулами, твердо, но без лишней грубости произнес альфа, смиряя неодобрительным взглядом, туго сглотнувшего омегу, по-прежнему стоящего рядом с ним. — Я уверен: вы хорошо меня расслышали. Так чего ждете? Омега, которого наняли для присмотра и оказания необходимой медицинской помощи, не отрывая взгляда от пола, чуть помешкавшись, быстрыми, короткими шагами устремился к выходу, не желая вступать в конфликт со второй главой этого дома. Он был наслышан от здешней прислуги о первенце хозяина как о справедливом и сдержанном альфе, всегда проявляющем уважение и понимание по отношению к работникам особняка, но сейчас, невзирая на ровный, негромкий тон, на лице Джина открыто читалось нарастающее раздражение. — Я… буду в коридоре, — через плечо, неуверенно пробубнил омега и, взглянув на спящего Сун Хи еще раз, осторожно прикрыл за собой дверь. Когда-то каждый уголок этой спальни был пропитан природным ароматом Сокджина, напоминающим нечто теплое, пряное, с легкой горчинкой, добавляющей ему неповторимого шарма, но сейчас на языке оседала лишь сплошная травянистая горечь, которую хотелось сплюнуть. Джин знал: стоит ему покинуть дом, и его комнату незамедлительно займет младший брат, ведь тот всегда мечтал получить ее в свое пользование. Не потому что она была красивее или просторнее, а потому что Сун Хи маниакально жаждал всего, что принадлежало Сокджину. Альфа тоскливо, но без удивления оглядывает спальню: ранее светлые стены и потолок перекрашены в темно-серый, вместо белого паркета под ногами теперь черный дуб; мебель, постельное белье, шторы, люстра, ковер — такие же мрачные и безрадостные, как и все, что сейчас его окружает. Обстановка под стать характеру нынешнего хозяина комнаты. — Всё, к чему ты прикасаешься, превращается в ничто, — безэмоционально произносит Джин, неторопливым шагом приближаясь к кровати. Он с усталым выдохом присаживается на ее край, упирается локтями в колени, скрещивает пальцы в замок и, прислоняя их к губам, в задумчивости переводит внимание на дымчатую стену. Альфа долго смотрит на семейную фотографию, висящую напротив в рамке, и дергает уголком губ, ничуть не удивляясь увиденному: на снимке его отец, маленький Сун Хи и он, вот только лицо Сокджина полностью выцарапано острым концом ножниц. Лишь белое пятно вместо улыбки осталось. У каждого человека его статуса есть, как минимум, один враг, но Джин никогда бы в детстве не подумал, что потенциальную опасность для него будет представлять его собственный брат. Они одинаково друг друга ненавидят, разница лишь в том, что Джин не способен всадить нож в чужое сердце, пусть даже если оно своим биением отравляет всю его жизнь. — Я жажду стереть тебя с лица земли так же легко, как ты стер меня с этой фотографии, — не отводя взгляда от фотографии, обращается старший к Сун Хи, прекрасно зная, что тот его сейчас не слышит. — Хочу, чтобы ты исчез и перестал пачкать своим существованием фамилию, которую я вынужден носить. Джин оборачивается к брату и внимательно разглядывает его лицо. Никогда еще он не видел его таким… безмятежным. — Такой спокойный, — тихо-тихо произносит альфа и подсаживается к спящему ближе. — Такой безобидный, — прикасается костяшками пальцев к чужой щеке, ощущая тепло. В голове мимолетно проносится мысль: «Как человек, не имеющий сердца, может быть таким теплым?». Каждая черточка на лице брата, каждая родинка ему все еще ненавистны, но Ким не станет оспаривать тот факт, что младший получил от отца полный набор естественной привлекательности. Красота Сун Хи холодная, грубая, демоническая: в его движениях, голосе, улыбке, взгляде всегда читался огонь, заманивающий своей страстью и заставляющий вожделеть его. Именно эта обманчивая оболочка стала губительной приманкой для множества глупых, молодых омег, наивно доверившихся своему первому впечатлению о статном, обеспеченном альфе, родом из известной, благородной семьи. — У тебя было всё, чтобы стать успешным и уважаемым в нашем обществе, но ты обесценил удачу, свалившуюся тебе на голову, — ранее непредвзятый взгляд Джина наполняется льдом и омерзением. — Ты все еще ходишь на свободе только благодаря нашему отцу. Знал бы ты, сколько в наше время стоит чужое молчание. Альфа склоняется к лицу брата, почти касается кончиком носа чужого, смотрит на чуть подрагивающие ресницы, думая о том, что эта тишина в чертах младшего — всего лишь временное чудо. И спустя время все же договаривает: — Ты никогда не изменишься, ведь даже спящим ты все еще остаешься чудовищем, — Джин медленно приподнимается в корпусе. Рука сама тянется к свободной подушке. — Ты ведь не оставишь в покое того омегу, верно? — пальцы сжимаются на наволочке и медленно приподнимают подушку вверх. — Будешь искать его, преследовать, мучить до последнего вздоха. Джин с острой ненавистью смотрит на прикрытые веки Сун Хи и без всякого страха приподнимает подушку над умиротворенным лицом младшего. Руки крепкие, намерения твердые. — Чужие жизни для тебя — игра. Всего несколько сантиметров, одно движение, и этот монстр навсегда перестанет дышать. — Всем будет без тебя лучше. Пальцы сжимают подушку крепче, голос в голове твердит: «Давай же, смелее!», но Сокджин медлит. Что-то глубоко внутри, лежащее на самом дне, отговаривает его, мешает, не дает сделать то, чего так жаждут напряженные руки. В памяти проносится день их первой встречи, и вот перед ним уже не взрослый альфа, чьи руки бесчисленное количество раз калечили хрупкие, беспомощные тела, а маленький мальчишка, вылезающий из машины и пугливо прижимающий к своей груди плюшевого тигренка. Но кадры с мягкой игрушкой со вспышкой сменяются на окровавленного котенка, лежащего в картонной коробке, и все ранние обиды вновь набирают силу. — И чего ты не сдох в той квартире? — произносит сквозь зубы старший, злясь на самого себя за свою несмелость. — Я всем оказываю одолжение, — убеждает себя Джин. — Тебе нельзя жить. Нельзя. Время пошло, секундная стрелка иллюзорно отбивает оглушающе-громкий бит в ушах. Дыхание Сокджина учащается, становится сбивчивым, прерывистым. Он прислоняет подушку к лицу брата и давит на нее всеми силами, сосредоточенными в руках. Альфа под ним не мычит, не сопротивляется, не пытается скинуть альфу с себя, и именно эта беспомощность и слабость продолжают терзать Джина, дергая за веревочки его совесть. — Умри-и, ну-у же! — натужно шепчет Джин, сжимает глаза до пятен, вкладывает в руки непомерные силы, забирая при этом чужие, а сам провалиться под землю хочет. — Исчезни! Умри! — Господин, у вас все в порядке? — доносится тревожный голос из-за двери. — Вам нужна помощь? — Сдохни! — Господин?.. — омега с беспокойством стучит в дверь. — Давай же! — Господин, могу я… Могу я войти? Все беззаботное детство порушилось из-за этого ублюдка. Все семейные воспоминания превратились в одно сплошное разочарование. Фамилия, вызывающая зависть у окружающих, сгнила изнутри. Джин не знает, кого сейчас больше ненавидит: отца, что всегда помогал своему сыночку-психу заметать кровавые следы? Брата, что не испытывает жалости ни к кому на этой планете? Или самого себя, так неудачно родившегося в этой семье и на протяжении всей жизни вынужденного делать вид, что ничего не происходит. Альфа, пребывающий в своих навязчивых фантазиях, при новом громком стуке смаргивает сцену с братоубийством и хмуро переводит взгляд на свою руку, сжимающую подушку, которая все это время продолжала мирно покоиться на постели. Сглотнув тугой ком, Джин разжал пальцы и устало провел ладонью по лицу. В мыслях он убивал Сун Хи бесчисленное количество раз, но в жизни всегда держался от него на дистанции. — Г-господин, если ваш отец увидит, что я отлучился в не обеденное время, он оштрафует меня. Пожалуйста, позвольте войти. Пожалуйста, гс-господин, мне очень нужна эта работа. Альфа вновь поворачивается лицом к стене и какое-то время, раздумывая, смотрит в пол. Десять минут давно прошли, но брат по-прежнему не проснулся. Разговор по поводу участка, ради которого старший решился сюда прийти, чтобы не затягивать с разрешением вопроса, вероятно, не состоится. После очередного боязливого стука в дверь Джин, выругавшись, подрывается на ноги, больше не взглянув на брата. Он грубо распахивает дверь и, чуть не сбив с ног растерянного омегу, быстрым шагом устремляется к лестнице, сжимая кулаки. — Готовь машину! — на ходу громко чеканит альфа, увидев в коридоре своего водителя. Ему срочно нужно проветриться, убраться подальше от этого дома. — Куда поедем, сэр? — интересуется водитель, незамедлительно устремляясь за Кимом. — В стрелковый клуб. Сиделка держится за дверную ручку и с приоткрытыми в растерянности губами, какое-то время смотрит вслед уходящим альфам, пока тишину комнаты не нарушает отчетливый, абсолютно не сонный голос: — Позови ко мне Ли.

***

Туман оплетает ноги. Тэхен смотрит в разбитое зеркало и видит свое лицо, испачканное чужой кровью. Чувствует ее тепло на своих щеках. Позади бесцельно блуждают неразличимые тени в черных плащах, среди которых одна единственная стоит неподвижно и смотрит в его сторону. Он затылком ощущает ее холодное дыхание, ощущает пальцы, обвивающие его шею и сдавливающие до удушья. Ни вздохнуть, ни закричать, ни вырваться. Руки будто обессилили, а ноги приросли к полу. Тень замогильным голосом нашептывает что-то неразборчивое, змеиным раздвоенным языком касается уха, вызывая в Киме панический страх, от которого ни спрятаться, ни закрыться, ни убежать. Все, что ему остается: смотреть в отражение самого себя, следить за тем, как лицо раскалывается на части вслед за ветвистыми, ползущими по зеркалу трещинами, и задыхаться от крепких рук, ломающих позвонки. Будильник трезвонит на всю комнату, но Тэхен, мечущийся на постели, его не слышит. — Я всегда рядом, — вкрадчиво шепчет тень. С первого этажа слышно Хё Рина, смеющегося над кулинарной передачей. За окном поют птицы, Ромул отбивает копытами, а в отдалении доносятся звуки зерноуборочных комбайнов. — Я вижу тебя. Ким, оцепеневший от ужаса, дрожит всем телом, пытается отвести взгляд от зеркала, по которому начинают стекать крупные алые капли, но не может прикрыть веки. — Больше не убежишь. Он ни подскакивает на постели, ни выкрикивает от страха — его заспанные глаза открываются медленно, тяжело, и только быстрое сердцебиение и пот, стекающий по виску, выдают его нестабильное состояние после пробуждения. Омега уже не помнит, когда в последний раз просыпался бодрым и в хорошем самочувствии. Виски болезненно пульсируют, голова трещит подобно грецкому ореху, мышцы шеи безбожно ноют — вероятно, по причине недавней потасовки между ним и Чоном, произошедшей по пути на ферму, а в груди что-то колкое и неприятное, придавливающее морально. Создавать видимость спокойствия и безразличия с каждым разом становится все сложнее. Та ночь, запомнившаяся омеге холодным полом и звуком вазы, разбивающейся о чужую голову, не оставляет его мысли ни на минуту. Понимание того, что он действовал исключительно из соображений самозащиты, не облегчает совесть, не отменяет того факта, что отныне на его руках чья-то кровь. Тэхен принимает сидячее положение. Вроде спал, но усталость никуда не исчезла. Он еще больше взлохмачивает беспорядок на голове и тянется к новому телефону, лежащему на подоконнике. Кровать находится возле стены с окном, потому вставать с постели ему не приходится. Он включает экран и, испытывая высокую тревожность, заходит в новостную ленту с намерением просмотреть происшествия в городе за последние несколько дней. Сердце бьется как умалишенное, омега почти не дышит, глаза мечутся от одной статьи к другой:

«За жестокое убийство житель Адрума приговорен к 10 годам колонии»

«В Адруме арестован альфа, разыскиваемый за убийство местного жителя»

«Житель Адрума осужден за убийство с превышением пределов обороны»

«Случайность, или намеренный поджог квартиры?»

«Полиция Адрума ищет подозреваемого в тяжком преступлении. Омега двадцати шести лет…»

На последнем заголовке руки затряслись. Тэхен сейчас не способен сглотнуть. К горлу подступила тошнота, в ушах звенит, перед глазами все темнеет. Тревожность достигает своего апогея, когда, невзирая на головокружение, палец щелкает по статье. — Техе-ен! — громко доносится голос с нижнего этажа. — Тэ, просыпайся, есть сейчас будем! Перед глазами плывет.

«Сотрудники полиции разыскивают ранее несудимого 26-летнего омегу, подозреваемого в совершении особо тяжкого преступления. Пострадавший получил три удара по голове и восемнадцать ножевых ранений…»

— Я являюсь твоим соучастником, —слова альфы сотрясают память задыхающегося Тэхена. Омега помнит, абсолютно точно помнит, что ударил Сун Хи всего один раз. Всего один. — Я доделал за тебя то, на что у твоих ручек не хватило силенок. «Три удара» «Восемнадцать ножевых» Вдохнуть не получается. — Тэ, не заставляй меня подниматься наверх!

«Приметы разыскиваемого омеги: 25-26 лет на вид, рост: 175-178 см., худощавого телосложения. Цвет волос…

— Все! Я поднимаюсь!

…холодный блонд»

— Твою ж… — облегченно выдыхает омега и грузом падает обратно на подушку. — Я с ума так сойду! — кричит в потолок, не справляясь с неизвестностью, что вытягивает из него все соки. С лестницы слышится недовольное кряхтение и тяжелый топот Рина, с тихой бранью поднимающегося по крутым скрипучим ступеням. Тэхен, наконец-то обративший внимание на звуки, бросает быстрый взгляд в сторону двери и как ужаленный вскакивает с кровати, наотмашь скинув с себя одеяло. Подхватывает с тумбочки шарфик, подаренный альфой, и на скорую руку повязывает его на шею, желая скрыть все еще заметные синяки. Он успевает сделать все буквально за секунду до того, как на пороге комнаты появляется запыхавшийся Рин. — О, так ты проснулся! А чего не отзываешься тогда? Заставляешь меня кости тащить в такую даль! — негодует старший, поставив руки в боки, а Тэхен будто его и не слышит. В быстром темпе застегивает на себе тонкую рубашку, чтобы шарф был уместен, параллельно с нетерпением спрашивая: — Бабуль, где сейчас Чонгук? — На улице, поди, гуляет. Нет, ты слышишь, чего я тебе говорю? — Прости, ба-а, — Ким подбегает к Рину и целует его в щеку. — Мне нужно найти альфу, — и уносится вниз по ступеням. — Позови его к столу, слышишь? Тэхен! — Ладно! — Знаю я твое «ладно»! Рин покачивает головой и переводит взгляд на кровать. — Опять постель за собой не убрал, паразит.

***

— Запах убийственный, — кривится Чон от ароматов, которыми веет из конюшни. — Да подожди ты, она еще грязная, — он отталкивает плечом вездесущую морду Ромула и, сидя на корточках, продолжает над уличным краном отмывать морковь. — Подожди, сказал! Куда вот ты лезешь? Тэхен торопливо выходит на веранду, ищет свои сланцы и, не найдя, плюнув на все, спускается с лестницы босиком. На голове по-прежнему беспорядок, кулаки сжаты, скулы слегка поигрывают. Он намерен прямо сейчас все для себя прояснить. — Так, не слюнявь меня! — огрызается Чон, когда жеребец, теряя терпение, начинает пощипывать его волосы на макушке, как травинки. — Убери челюсти. Выйдя на середину участка, омега оглядывается по сторонам. Солнце безбожно жарит, нагретая земля чуть обжигает стопы, из-за чего Тэхен переминается с ноги на ногу. Он покусывает нижнюю губу и пытается прищуренным взглядом отыскать альфу. В голову даже не приходит мысль о том, что мужчина может оказаться возле небольшой конюшни, расположенной позади гостевого дома. «Машина на месте, значит, не уехал» — отмечает для себя Ким, взглянув на открытый гараж. Жара невозможная — хочется освежиться, поплавать в реке. — Сквозь землю что ли провалился? — зачесывая волосы назад, раздраженно бубнит Ким и устремляется к конюшне. — Да сейчас-сейчас. Не рви на мне одежду! — дергает плечом Чон, выдергивая ткань рукава из зубов Ромула, и чуть тише, с ухмылкой добавляет: — Это позволено только твоему хозяину. Тэхен, с приподнятыми в удивлении бровями, смотрит на развернувшуюся перед ним сцену и не может сдвинуться с места. Его «черное золото», никогда не позволяющее приближаться к себе незнакомым людям, стоит в максимальной близости к альфе и не пытается его укусить или лягнуть. Чонгук без задней мысли беседовал с животным, как с человеком, попеременно над чем-то посмеиваясь. Ким не мог расслышать, о чем именно рассказывал альфа, любопытство взяло верх, и омега сделал несколько осторожных шагов вперед. — Тебе, наверное, здесь очень одиноко без хозяина, — произносит Чон, не отрываясь от своего увлекательного занятия. — Понимаю. Ты вынужден скучать по тому, кого любишь, из-за независящих от тебя обстоятельств. Наверное, это ужасно — каждый день находиться в ожидании и не иметь возможности повлиять на происходящее. Жаль, что я не могу перевезти вас всех к себе. Ты вроде хороший парень, — взглянув в глаза Ромулу, улыбается мужчина. — И самое главное — не способный на предательство. Вслушиваясь в негромкий, приятный голос, Тэхен становится свидетелем проявления новой стороны альфы: наиболее мягкой, доброй, простой, но, к сожалению, намеренно скрываемой ото всех. — Я знаю: ты переживаешь, что я причиню твоему хозяину боль. Но поверь, есть люди, представляющие для него гораздо большую опасность, чем я. И сейчас наша с тобой задача — его защитить, верно? Омега смотрел на расслабленную спину мужчины, на его улыбчивый профиль, когда тот поворачивался к Ромулу, и ощущал нечто непонятное для самого себя. Прямо в эту минуту, банально отмывая морковь от грязи на фоне конюшни, в этой черно-белой клетчатой рубашке с подвернутыми рукавами и белой футболке, Чонгук казался омеге таким комфортным, домашним… а еще очень родным — до рези в груди похожим на его покойного отца. Человеком, идеально вписывающимся в здешнюю жизнь. Он виделся Тэхену той самой недостающей деталью, без которой этот дом никогда не станет цельным. В прошлом ферма Ким имела силу и защиту в лице его отца — ответственного, трудолюбивого альфы, способного постоять за свою семью и дом, и прямо сейчас Ким медленной поступью приближался к осознанию: сколько бы силы ни было сосредоточено в его собственных руках, ее никогда не будет достаточно, чтобы вернуть земле былое величие. Она никогда не сможет восстановиться, не имея прочного фундамента в лице сильного мужчины. — А вот и хозяин твой проснулся, — хмыкает альфа, почувствовав проскользнувшие ноты чужого аромата. — Чувствуешь, в каком он настроении, да? — улыбается Чон скакуну, выключая кран и стряхивая с моркови воду. — И я чувствую. Он явно не выспался. Чонгук поднимается на ноги, отряхивает черные шорты от капель воды и протягивает нетерпеливому животному столь долгожданное лакомство, одновременно прислушиваясь к приближающимся шагам за своей спиной. Ромул довольно похрумкивает морковкой и направляется к Тэхену, чей запал: всеми способами выбить правду из старшего, исчез по щелчку пальцев. Жеребец подходит к своему, несколько заторможенному хозяину, и подставляет нос под теплую ладонь, требуя своей дозы ласки, а омега ни улыбки выдавить не может, ни слова произнести. Только безотрывно смотрит на оборачивающегося к нему альфу и видит в нем образ отца: в той же клетчатой рубашке, в той же футболке и в тех же шортах. Неприятный, колючий комок с каждой секундой скапливался в глубине горла, флешбэки из далекого прошлого давили на грудь. — Как поспал? — Хочешь сегодня выпить? Одновременно звучат два голоса, и омега прокашливается от неловкости ситуации. Чонгук приятно удивляется столь неожиданному предложению, а Тэхен сам не понимает, как вопрос про выпивку соскочил с языка. — Ты зовешь меня на свидание? — убрав руки в карманы, альфа делает расслабленный шаг к омеге, даря ему свою театральную ухмылку. — Нет, — Ким мгновенно отводит взгляд и начинает поглаживать Ромула по гриве, желая спрятать от старшего свое смущение. — Хочу расслабить голову. Неподалеку есть кафе, кхм… Говорят, там неплохое пиво. Чонгук в довольной улыбке слегка закусывает нижнюю губу и делает еще один короткий шаг, подходя к тихо сглотнувшему Киму вплотную. Пуская в ход свою обезоруживающую уверенность, он склоняется к лицу омеги и ловит своим затягивающим, хризолитовым взглядом его мечущиеся глаза: — Когда ты нервничаешь, твой запах становится ярче. Тэхен ощущает, как шея и уши начинают неконтролируемо пылать. Он безотрывно смотрит в эти выразительные, изумрудно-зеленые глаза, теряясь в пространстве. На мгновение пение птиц стихает, фоновые звуки с соседних полей исчезают, не слышно собственного дыхания, внутреннего голоса, призывающего отмереть уже, и… Рина, во все горло зовущего этих двоих. — Вы поглядите на них, я их жду, а они тут милуются! Ромул, почувствовавший растерянность своего хозяина, фыркает и в ревностном порыве отталкивает Чонгука, несильно пихнув того носом в бок, чтобы перестал вгонять в краску его хозяина. — Быстро к столу! Давай-давайте! Поцелуи подождать могу, а еда ждать не станет! Тэхен, мгновенно осознавший происходящее, отворачивается от альфы и, испытывая жуткую неловкость, прячет взгляд в своих ногах. Рин скрывается за углом дома, что-то хмуро бормоча себе под нос, и Ким послушно намеревается последовать за ним, сделав вид, словно ничего и не было. Но его планы нарушаются крепкой, призывной рукой, перехватившей его тонкое запястье. — Не так быстро, — Чонгук без труда притягивает к себе омегу, заключая в свои объятия. — Что еще? — с наделанной сдержанностью цедит Ким. — Я принимаю твое предложение, — произносит старший, утыкаясь носом в скулу сбивчиво дышащего парня. — Буду рад с тобой выпить, — и в подтверждение своих слов, напоследок, задорно чмокает омегу в щеку. Чонгук наблюдал, как Тэхен, шепчущий себе под нос: «Да, что это со мной?», торопливо и несколько неловко ускользал в сторону дома в сопровождении Ромула, лишь один раз на ходу оглянувшись через плечо на альфу, задумчиво улыбающегося ему вслед. Чон смотрел на багряные волосы, чуть подрагивающие на ветру, и вспоминал все известные ему феномены, среди которых так и не нашел ни одного, способного тягаться с таким феноменом, как Ким Тэхен. Мужчина искренне желает провести время в компании этого очаровательного омеги, так плотно засевшего в голове. И не важно, что пиво он на дух не переносит.

***

Стоя возле двери, Чимин держал в руках поднос с кофе и уже третий раз заносил кулак, в намерении постучаться. — И почему я должен этим заниматься?.. — постыло выдохнул омега, вспоминая, как Шин буквально впихнул ему этот гребаный поднос со словами: «Тебе все равно делать нечего». Злость на Юнги все еще не прошла, как и стыд перед высоким, красивым альфой, чья рубашка пострадала от его, Чимина, рукожопости. Но хуже всего то, что прямо сейчас за этой дверью находятся сразу обе его проблемы. — Только мне в этой жизни могло так «повезти». — Если потребуются еще люди, сообщи, — подкуривая сигарету, произнес Намджун и уверенно передвинул белую ладью. — Шах, друг мой. — Если что-то случится, ты узнаешь об этом первым, — ответил Юнги, продолжая просчитывать ходы на шахматной доске. Он задумчиво почесал подбородок большим пальцем и едва слышно хмыкнул, потешаясь над омегой, все еще топчущимся на месте. Мин не задумывался над тем, почему так отчетливо слышит нервное биение чужого сердца — все его внимание было сосредоточено на партии, которую с большой вероятностью он уже проиграл. Но это еле слышное бормотание за дверью сильно раздражало, мешая думать. Он бросил взгляд на Намджуна, расслабленно выдыхающего дым кольцами в потолок, и понял, что тот не ощущает чужого присутствия за дверью. Альфа поиграл скулами и, не отрывая взгляда от шахматных фигур, грубо произнес: — Ты войдешь сегодня или нет?! Нам, не опуская приподнятого подбородка к потолку, перевел внимание на неожиданно помрачневшего друга и неторопливо выпустил последний клуб дыма. Как только дверь тихо приоткрылась и в проеме появилась розовая макушка, он торопливо затушил недокуренную сигарету о пепельницу и принял более сдержанное положение в кресле, зачем-то на скорую руку поправив ворот рубашки. Юнги на действие друга только бровью скептично дернул — его бесила эта излишняя заинтересованность в омеге, которая буквально сочилась из Намджуна. — А я думал, мы больше никогда не встретимся, — во все зубы обворожительно улыбается Ким вошедшему Чимину. «Меня сейчас стошнит» — Мина мысленно передергивает от чужой фразы, произнесенной, по его мнению, чрезмерно слащаво и искусственно. — Ваш кофе, — все, что удается выдавить из себя Паку, то и дело посматривающему на затылок альфы, сидящего к нему спиной и полностью игнорирующим его присутствие. «Зазнавшийся мудак» — мысленно шипит Чимин, сдерживая себя от порыва, подойти к этому придурку и вмазать тому подносом по башке. И почему-то именно в этот самый момент, Юнги неожиданно напрягается в плечах и медленно поворачивает лицо к плечу. Брови Намджуна в удивлении медленно ползут вверх. — Повтори, — ледяным, приглушенным тоном чеканит Мин. Чимин не сразу понимает, что злобное обзывательство соскочило с его губ вовсе не мысленно. Ноги врастают в пол, колени становятся ватными, по рукам и затылку проносится легион мурашек. Вот почему ему всегда так чертовски не везет, а? Он смотрит на холодный профиль Юнги, на его подрагивающую скулу и в душе мечтает провалиться под землю. — Кхм… — неловко, как же Намджуну сейчас неловко. Напряжение в тихой комнате возрастает с каждой секундой. Его обеспокоенный взгляд мечется от пугающе спокойного друга к застывшему омеге, у которого, кажется, перехватило дыхание. Альфа силится что-то сказать в оправдание Пака, уже приоткрывает губы, но все умные мысли нелепым образом разбежались, не давая Киму выдавить из себя даже звук. — И что Чон нашел в тебе? — тишину комнаты нарушает хрипловатый голос, придавливающий Пака своей тяжестью. Юнги поднимается на ноги и позволяет нервно моргающему омеге увидеть все свои эмоции, открытым текстом читающимися на лице. — Никакого воспитания, — Мин делает шаг, в то время как Нам за его спиной тревожно отстраняется от спинки кресла. — Полное отсутствие такта, — Юнги пугающей тенью надвигался на Чимина, своим острым, пристальным взглядом обещая младшего перемолоть в труху. — Никаких талантов и умений. — Шуга, остынь, — предупредительно произносит Нам, напряженно поднимаясь на ноги. Но Юнги его не слышит, продолжая наступать на омегу и давить его своим запахом жженого дерева. — Ты кто такой вообще, м? — сощурив глаза, Мин намеренно унижал, втаптывал своим высокомерным, безжалостным тоном в грязь. — Всего лишь прислуга. — Юнги, не надо так с ним, — Намджун, не желающий больше слушать оскорбления, льющиеся в сторону парня, чей подбородок уже начинал невольно подрагивать от обиды, хватает друга за предплечье и грубым рывком разворачивает к себе. — Достаточно, — сквозь зубы шипят в лицо Мина, пытаясь того вразумить. — Прости ему это, — Намджун настойчиво и уверенно смотрел в глаза друга, но не видел в них ничего, кроме лихорадочного желания причинить омеге моральную боль. — Что с тобой стало? В кого ты превращаешь себя? Мин вырывает свою руку из чужой крепкой хватки, злорадно усмехается уголком губ и, осмотрев Кима с ног до головы, отступает назад, кивая чему-то своему. Юнги нечего ему ответить — друг никогда его не поймет. Потому что Мин сам себя сейчас не понимает. Он делает еще несколько коротких шагов спиной и, разворачиваясь, ветром проносится мимо омеги, на ходу выбивая поднос из чужих рук. Кофейный сервиз с грохотом разлетается на куски, дверь хлопает с пронзительной громкостью. Намджун устало прикрывает глаза и выдыхает, испытывая сочувствие к тому, кто прямо сейчас, покусывая губы, уязвленно следил за кофе, растекающимся по полу. Несмотря ни на что, Чимин не жалел о произошедшем, не испытывал чувства стыда за то, что произнес свое оскорбление вслух. Он просто смотрел на кофейные лужи и сравнивал их с собой — такой же ничтожный, причиняющий всем неудобства, грязным пятном расплывающийся под чужими ботинками. — Не злись на него, — доносится до слуха остолбеневшего Чимина, у которого в ушах сейчас сплошной шум. Мужчина подходит к омеге и, в намерении поддержать, выдавливает из себя теплую, простодушную улыбку, укладывая широкую ладонь на хрупкое, чужое плечо. — Он не всегда был таким, — Намджун взглядом извинялся за своего друга, но Пак на него даже не смотрел. — Не имеет значения, кем ты был в прошлом, — тихо отвечает Чимин и уводит плечо от чужого прикосновения. — Значение имеет только то, кем ты являешься сейчас. Омеге плевать, каким Юнги был когда-то — далекое прошлое альфы никак не оправдывает его нынешнего поведения. Пак ни в чем перед ним не виноват и не заслужил к себе подобного, презрительного отношения. Намджун понимает, о чем говорит омега, и ему его правда искренне жаль. — Осторожно! — спохватывается альфа, когда Пак присаживается перед ним на корточки и тянется к осколкам. — Ты можешь пораниться. Давай я помогу, — он в беспокойстве перехватывает пальцы опустошенного омеги и ненамеренно сталкивается с ним глазами. Биение сердца неожиданным образом замедляется — настолько сильно сейчас у Намджуна захватило дух. «Безоблачные и чистые, как само небо» — невольно пронеслось в голове мужчины, завороженно застывшего на чужом взгляде. В его тело словно ударили тысячи молний, пробив уязвимую брешь в закостеневшем сердце. Его не смущало отсутствие аромата, к которому на инстинктах он попытался прислушаться. Не беспокоил должностной статус омеги, в который Юнги с таким презрением сегодня ткнул Пака носом. Казалось, Намджуна сейчас не волновало ничего, кроме самого Чимина и неудержимого желания сделать для него что-то значимое. Их зрительный контакт длился не больше двух секунд, но Намджуну он показался вечностью. Прекрасной, неповторимой, божественной вечностью. Вот только Чимин в этот судьбоносный для них обоих момент ничего особенного между ними не почувствовал. Лишь равнодушно вытащил свои пальцы из чужой ладони и безразлично приступил к уборке. — Я сам справлюсь. Холод снаружи. Холод внутри.

***

Жаркий диск раскаленного солнца давно исчез с безоблачного купола. На смену изнурительному зною пришла ночная прохлада, позволившая людям вздохнуть с облегчением. Но здесь, посреди не прекращающего веселого шума и стойких алкогольных паров, застывших в воздухе, жара все еще продолжалась. Паб, в котором сейчас находился Чонгук, мало чем отличался от пивных заведений, выполненных в ирландском стиле, которые он посещал в городе, поэтому особого впечатления на него не произвел. Но спорить альфа не будет: здесь комфортно и по-домашнему уютно. Лишенное изысканной роскоши и неуместного пафоса, помещение было отделано искусственно состаренной древесиной. Деревянные панели украшали стены зала, а в окнах использовались витражи с кельтскими мотивами. На стенах висели исписанные мелом доски-меню, стенды с фотографиями известных спортивных команд, а также разнообразные пейзажи и натюрморты. — Скучаешь? Альфа поворачивает голову на слащавый, до раздражения писклявый голос и видит перед собой вызывающе накрашенного, светловолосого омегу, откровенно пожирающего его сейчас глазами. — Нет, — безынтересно отвечает Чон и отводит взгляд, намекая, чтобы тот шагал мимо. — Найди кого-нибудь получше. — Ты очень красивый, — не останавливается омега, пробегаясь заигрывающими пальчиками по предплечью мужчины. — Красивее тебя я никого здесь не видел. — Значит, плохо смотрел, — равнодушно обрубает Чонгук и, скидывая с себя чужие касания, добавляет: — Нам не по пути. — И все же… — Он же сказал: вам не по пути, — Тэхен допивает третий бокал освежающего, пшеничного эля с потрясающим ароматом свежего хлеба и громко ставит пустой стакан на стойку, понимая, что перед глазами мир кружится и дрожит. К щекам приливает жар, становится невыносимо душно, но омегу опьянение не смущает. — Шага-ай дава-ай, — тянет Ким, отмахиваясь от незнакомого прилипалы, как от навязчивого комара. Светловолосый омега раздосадовано вздергивает подбородок и, гордо расправив плечи, удаляется из зоны видимости пары. Незнакомцу неприятно и обидно, Чонгук польщен и даже несколько удивлен столь непривычной реакцией омеги, а Тэхену чертовски хорошо, спокойно и впервые за долгое время наплевать на все проблемы, свалившиеся на его голову. Мысли похожи на желе, как и само тело, плавно растекающееся по стулу. Он расфокусированным взглядом смотрит на стекло, по которому стекают остатки пива, и, недовольно выпятив губу, хлопает ладонью по стойке, привлекая к себе внимание бармена. — Еще один, пожалуйста! — Не нужно, — взмахом руки, вежливо останавливает Чон, стоящего за стойкой альфу. — Ему достаточно. — Ты сюда со мной пить пришел или контолир… контарир… — Я понял. У тебя уже «заплетак язык», — пытаясь сдержать смех, передразнивает Чон омегу, что сейчас выглядел безбожно милым. — Думаю, нам пора домой, — он поднимается с барного деревянного стула и протягивает младшему свою ладонь. — Хватайся. Придя в паб, они особо ни о чем весомом не разговаривали. Тэхен запивал дерьмовую жизнь, а Чонгук растягивал свой первый стакан все те часы, что они пребывали в этом заведении. Он просто сидел и молча, в бездействии, наблюдал за тем, с какой оглушительной громкостью Тэхен разбивался внутри, рассыпаясь на дне очередного бокала. На фоне играла ненавязчивая музыка, за столиками смеялись альфы и омеги, пришедшие сюда отдохнуть после долгой рабочей недели, стучали вилками по тарелкам и чокались бокалами, выкрикивая тосты, и только эти двое выделялись из всей толпы своей тоскливой тишиной. Несмотря на то, что они пришли сюда вместе и сидели в максимальной близости друг к другу, каждый из них все еще оставался по-своему одиноким. Омега, чуть покачиваясь на стуле, пару секунд изучающе смотрит на чужую ладонь, а затем засмеявшись, с детским задором по ней громко хлопает: — А я не хочу домой. На речку хочу! Он широко улыбался, выглядя таким счастливым, а Чонгук не мог оторвать от него взгляд. Впервые за все их знакомство он увидел улыбку на лице Тэхена — яркую, естественную и искреннюю. Захотелось сделать для омеги всё, о чем бы он ни попросил, осуществить любое его, даже самое безумное желание, лишь бы этот смех продолжал жить. — Хорошо, — без всякого сопротивления ответил Чон и вновь протянул руку, помогая тому безопасно спуститься со стула. — Идти сможешь? — Нет, — бурчит под нос Тэхен, не поднимая головы, и всем весом опирается на крепкую руку своего «сопровождающего». — Тогда залезай. — Чего? — Ким усилием переводит непонимающий взгляд на альфу, но, поднимая глаза, не может найти его лицо. — Ты куда, ик… делся? Чонгуку бы со смеху не умереть, но стойко выдерживает чужую потерянность. Согнув колени и склонившись в корпусе, он хлопает себя по плечу: — Карабкайся мне на спину. Прокатимся немного. Тэхен опускает взгляд в направлении голоса и с возгласом: «Так ты тут!», пыхтя и довольно закусывая губу, крепко обвивает альфу руками за шею со спины, через мгновение чувствуя, как непослушные ноги невесомо отрываются от земли. Чон перехватывает омегу поудобнее под коленями, просит держаться крепко, и направляется к выходу из паба. Его обнимают честно и доверчиво, горячим дыханием опаляют участок под ухом, и по-прежнему… улыбаются. Альфа даже подумать не мог, что Тэхен может быть таким милым и дружелюбным. — Ты сегодня мой пони? — насмешливо шепчут Чонгуку в самое ухо. — Можно и так сказать. — Навсегда? — смеется Ким. — На сегодня, — хмыкает альфа.

***

Тэхен, обхватив себя руками, стоит по щиколотку в воде и завороженно смотрит на светящийся белый шар, огромным холодным солнцем возвышающийся над тихой черной рекой. — Это самый близкий путь к небу, — будто боясь спугнуть волшебный момент, с тихой задумчивостью произносит Ким, чувствуя, как его бережно обнимают со спины, положив подбородок на его плечо. — Жаль, что мы не способны ходить по воде. Посреди безлюдного пляжа, освещаемого лишь далекими звездами, вслушиваясь в стрекотание речных сверчков, утопая босыми ногами в прохладном песке, омега печально говорил о луне, своим светом прокладывающей лестницу к бесконечно темной вселенной, к которой невольно тянулось его сердце. Опьянение все еще полностью не прошло, но прохлада и свежесть речного воздуха позволили взбодриться и выровнять ранее невнятную речь. — Я никогда не бывал здесь ночью, — продолжает Тэхен, зачарованно смотря на другие миры. — Красиво, правда? — Бесподобно, — бархатным шепотом отвечает Чон, испытывая в глубине такую легкость и умиротворение, что глаза невольно приобретают оттенки грусти — такой же бесконечной, как возвышающаяся над их головами вселенная. Альфа знает, что скоро этот прекрасный миг закончится, и все вернется на круги своя. Из-за дикого нежелания расставаться с сегодняшней ночью на дно его сердца оседает безмолвная печаль. Он отстраняется от омеги и, делая несколько шагов назад, одним движением снимает с себя футболку, обнажая идеальный рельеф тела, переливающийся на свету. Тэхен оборачивается через плечо, услышав странное шуршание, и его брови взлетают вверх, когда Чонгук, уже отбрасывая на песок шорты, в одних боксерах проходит мимо него, уверенно направляясь к темной глубине. — Ты куда? — удивленно спрашивает Ким, делая неосознанный шаг вслед за альфой. — Ты сам сказал: это самый близкий путь к небу, — через плечо улыбается Чон, уже будучи наполовину в воде. — Хочу проверить. — Спятил что ли?.. — бубнит себе под нос Ким, а сам взгляда с крепкой спины не сводит. Чонгук был таким красивым… Непередаваемо красивым. На фоне огромной луны, смотрящей будто в самую душу, он выглядел совершенным. Эти крепкие мышцы рук, которыми он зачесывал свои уже влажные волосы, эта смуглая кожа, покрывшаяся зябкими мурашками, этот черный завивающийся локон, неловко упавший на глаза, когда альфа обернулся лицом к Тэхену, перехватывали у омеги дыхание. — Иди ко мне, — эхом донесся до Кима приглашающий голос. — Вода очень приятная. Тэхен сглатывает и, ощущая большую неловкость, отрицательно мотает головой. Он не хочет мочить одежду, а раздеваться перед мужчиной не готов, потому неуверенно отвечает: — Я тут постою. — Да ладно тебе, — издает смешок Чон, умиляясь смущением омеги. — Ну, хочешь, я закрою глаза? — Не нужно. Купайся быстрее и выходи. Меня уже в сон клонит. — Ты сам меня сюда потащил, — широко улыбается альфа, над головой которого ореолом сверкает планета. — Никогда не упускай возможность, Тэхен. Она может быть в твоей жизни единственной. Омеге хочется… ему правда хочется зайти в воду, но стеснение не дает сделать и шага. Чон хмыкает и поворачивается спиной. — Я не смотрю. — Проклятье… — выругивается Ким, зачесывая волосы назад, и осматривается по сторонам, оценивая территорию на наличие лишних глаз. — Быстрее-е, Тэ-э. — Когда я в следующий раз захочу выпить, зашейте мне кто-нибудь рот, — злясь на самого себя, шипит омега и быстрыми движениями расстегивает на себе рубашку, стягивая ее с плеч и роняя позади себя на песок. Он развязывает шарфик и приступает к пуговице на шортах. — Ну, ты все там? — Не оборачивайся! — испуганно восклицает Ким, ни на минуту не теряя бдительности. «Я точно с ума сошел, — мысленно говорит себе младший, когда ноги выпутываются из шорт. — Безумие какое-то. Алкоголь — зло!» Омега, больше не желая понапрасну тратить время, задержав дыхание и сжав пальцы в кулаки, чуть ли не набегу залетает в воду по торс и, перетерпливая непривычный холод, в мгновение окутавший его теплую кожу, продвигается дальше, через пару секунд окончательно скрывая все обнаженные участки своего тела под водой. По коже проносится рой мелких иголочек, стопы ног ощущают рассыпчатость прохладного песка и мелкие камушки, попадающиеся на пути. Чонгук все еще не оборачивается, лишь мысленно представляет, какой сейчас Тэхен необыкновенно красивый, сказочный… неземной. Ким водит руками по глади воды, создавая рябь, расплывающуюся кругами вокруг него. Давно ему не было так хорошо. Сегодняшний день Тэхен готов записать в список лучших. Он стоял неподалеку от альфы, то и дело поглядывая на него. Думал об их первой встрече в кабинете Джэ-Сона, вспоминал, как из водного пистолета окатил Чона ледяной водой, как дрался с ним в машине, не желая мириться со своим нынешним положением и, невзирая ни на что, почему-то сейчас улыбался. На плечах Чонгука мерцали мелкие капли воды, антрацитовые, влажные волосы переливались на свету, и Киму до мурашек нравилось то, что он видел перед собой. Как можно таить в себе злость и обиду на человека и вместе с тем одновременно им восхищаться? Как можно отвергать даже мысль о возможной взаимной симпатии и в то же время одержимо желать, чтобы именно эти руки дарили тепло? Как можно к одному человеку испытывать столько чувств, абсолютно противоречащих друг другу? — Могу я… — Можешь, — не давая закончить, перебивает мужчину Тэхен и закусывает губу, пряча взгляд в отражении ночного неба. Чонгук, неспешно оборачиваясь, задерживает дыхание. Перед ним стоит тот, кто в его представлении сияет ярче всех звезд, ярче луны, освещающей их тела, ярче всех существующих в мире планет. Алые волосы омеги пылают огнем в хризолитовых глазах. Янтарный, сверкающий взгляд приковывает Чонгука непостижимой глубиной, затягивает альфу в свой неизведанный мир, обрекая на неутолимое желание возвращаться к нему вновь и вновь. Как может красота быть настолько губительной? — Я хотел поговорить с тобой о Сун Хи и… — начинает Ким, несколько растерявшись от приближающегося к нему мужчины, но Чонгук прикладывает палец к своим собственным губам, не давая закончить фразу. — Тш-ш, не нужно. Не сейчас, — еле заметно мотает головой Чон, фиксируя на себе внимание младшего. — Я знаю, о чем ты хочешь поговорить, и я всё расскажу тебе, обязательно. Но только не сейчас. — Когда? — выходит вовсе не настойчиво, а скорее мягко и приглушенно. — Не сейчас. Позволь себе забыть обо всем. Сегодняшний день был слишком прекрасен, чтобы портить его. К Тэхену безумно хочется прикоснуться — к его еле-еле приоткрывшимся губам. Хочется вновь ощутить их приятный вкус и мягкость, которых собственные губы так одержимо жаждут. Чонгук, осторожно сокращающий расстояние между ними, мысленно признает свою непреодолимую физическую слабость перед омегой, свою неконтролируемую тягу, от которой в горле безбожно пересыхает. Никогда еще в своей жизни он не испытывал столь сильной потребности в тепле чужого тела и аромате, выбивающем почву из-под ног. Он больше не использует силу альфы, ни к чему эгоистично не принуждает и слабую сущность омеги насильно не подчиняет, позволяя Тэхену самому решить: чего он на самом деле хочет. И хочет ли вообще. А Ким застыл, не в силах пошелохнуться, он словно проживает сейчас дежавю. Эти губы, это дыхание кажутся ему пугающе знакомыми, настолько реалистичными, что фантазия сама выдает кадры глубокого, напористого поцелуя в машине, никогда не случавшегося в его жизни. «Ведь не случавшегося же?» — Позволь мне, — трепетным шепотом просят Тэхена, призывно касаясь большим пальцем его щеки. — Если ты испытываешь хотя бы малую часть того, что чувствую сейчас я, просто позволь мне. Каждый участок тела горит огнем, невзирая на прохладные воды реки. Щеки пылают, низ живота скручивается в спираль, переживая сильнейшее, бесконтрольное напряжение, которое хочется немедленно сбросить. Природный аромат альфы смешивается с легким дуновением ветра, действуя на Тэхена, как афродизиак. Запах свободы заглушает лишние тревожные мысли, оставляя место лишь тем желаниям, которые тайно покоятся в глубине. Они не выдуманы и не навязаны, не имеют никакого отношения к алкоголю в крови. Те чувства, что овладевают сейчас омегой, только его, и они настоящие. Ким, верно, спятил, когда, на удивление самому себе, не отталкивает мужчину и не препятствует тому в стойком намерении коснуться своих губ. Два дыхания смешиваются в открытом согласии, становятся для них обоих чем-то единым и крайне необходимым, отчего у каждого мурашки проносятся вдоль позвонков. Это не тот поцелуй, который Чон беспринципным образом украл у Тэхена в машине — это что-то другое: взаимное, добровольное, воздушное, как перо, бережное, подтверждающее свою важность и не имеющее противоречий. Нечто правильное и живое, представляющее исключительную ценность в моменте «здесь и сейчас». Чонгук аккуратно укладывает ладонь на обнаженную поясницу омеги и без напора прижимает его отзывчивое тело к себе, продолжая мягко и неторопливо смаковать то верхнюю, то нижнюю губу, полностью растворяясь в своём личном опиуме. Омега, не задумываясь ни о чем, следует своим внутренним, пробуждающимся инстинктам — обвивает руками шею мужчины, сам жмется теснее, раскаляя своими действиями в чужих венах и без того горячую кровь. Трепетно и сладко отвечая на поцелуй, отметая назад все нравственные убеждения, Тэхен живет сейчас только этим моментом. Он хочет этого альфу — отрицать глупо. Такое бешеное, взаимное притяжение не рождается из ничего. Это ни просто интрижка, и ни временное помутнение, это нечто мощное и неразрывное, позволяющее чувствовать другого человека, как самого себя: понимать его желания, считывать настроение, угадывать мысли. Это сумасшедшее, поглощающее явление гораздо выше гордости, выше веры в свои идеалы и даже… выше самой любви. Явление, о котором никто из них не догадывался. — Как думаешь, вернемся ли мы сюда когда-нибудь? — в губы тихо произносит Тэхен, медленно приоткрывая глаза, в глубине которых альфа видит отражение полной луны. — Обязательно. Чонгук запечатывает этот хрупкий момент в своей памяти. Момент, когда они оба одинаково были счастливы.