Точка возврата

Свежий утренний воздух заполнял светлую молчаливую комнату. Струящийся полупрозрачный полог кровати слабо подрагивал, скрывая от посторонних глаз тяжело приходящего в себя омегу. Тэхен возвращался в затуманенную реальность, слабо шевелил указательным пальцем, ощущая под собой прохладу простыни. Приоткрывал болезненно пощипывающие глаза, ловя перед собой неприятные белые вспышки, а после вновь погружался в полусознательное состояние. Сквозь дымку беспамятства ему слышались звуки птиц, журчание тропических водопадов, которые казались где-то поблизости. Обоняние улавливало тонкие ароматы жасмина, проникающие через приоткрытые двери балкона, и сладковато-древесные аккорды сандала. Наконец-то его бесконечная ночь растворилась в восходе. Он не помнил ничего с того момента, как голова безвольно коснулась пола, но помнил ощущения, проживаемые им глубоко внутри. Все случившиеся события на скорости прокручивались в голове. Они превращались в непрерывную безжалостную секунду, несли хаос, заставляющий чувствовать ранее испытанные эмоции с утроенной силой. Пока его везли в машине, пока осторожно прижимали к груди, поднимаясь по лестнице, омеге ярко мерещилось, будто все мышцы разом парализовало, а нечто ужасное скальпелем потрошило его изнутри. Кадры рухнувшего Сун Хи, по чьим волосам стекали капли багровой крови, преследовали Тэхена: от них невозможно было укрыться. Картины в голове не давали издать ни звука, не позволяли вернуться в действительность, которая была куда милосерднее, чем собственное протестующее сознание. Ким находился между явью и жутким сном. Сейчас же тело омеги выглядело расслабленным, а на щеках спустя десять часов проявился слабый здоровый румянец, отчего врач, повторно прослушивающий ритмичность ударов сердца, мягко улыбался. Ночью, когда мужчина полностью оголял грудную клетку Тэхена, Чон не смотрел. Отвернувшись к высоким дверям, выходящим на небольшую террасу, и, вглядываясь в черное беззвездное небо, он немо считал чужие вздохи, доносящиеся с постели, и боялся, что медленный самоутешительный счет внезапно прервется. Чонгук понимал: это всего лишь обморок, но острое беспокойство все равно дергало внутри каждый нерв, заставляя скрещенные за спиной ладони импульсивно сжиматься до ощутимой ломоты в пальцах. — На шее присутствуют гематомы, но пока я не вижу серьезных травм, которые обычно влекут за собой насильственные действия, — спустя некоторое время бесцветно прервал тишину врач. — Внутренние органы целы, удары по брюшной полости не наносились, — альфа хмуро кивал самому себе, сосредоточенно прощупывая мягкий живот Тэхена. В свое время, проходя медицинскую практику в одной из горячих точек, мужчина приобрел превосходные навыки выявления скрытых внутренних травм посредством осмотра одними лишь пальцами. Чон безмерно ценил этого человека за его потрясающую способность видеть каждый скрытый орган насквозь, потому доверял его умениям гораздо больше, чем медицинским аппаратам. Ему не хотелось помещать омегу в клинику, где того будут окружать стерильные стены и раздражающие звуки медоборудования. Потому вызов на дом Дун Хёна был неоспоримым решением, не требующим никаких объяснений. — Почему он не приходит в себя? — не оборачиваясь к своему знакомому, тихо проговорил Чон. — С ним что-то серьезное? — Чонгук, — Дун Хён вздохнул, устало снимая очки и убирая их в верхний карман белого халата, — омега пережил большой стресс, организм не выдержал тяжелой нагрузки и просто ушел в режим энергосбережения. Помимо всего прочего, здесь сказались недосып и нерегулярный прием пищи. Твоему гостю нужно стабилизировать вес. А теперь, если позволишь, — Дун Хён мельком взглянул на альфу, чьи скулы напряженно поигрывали, — то я продолжу осмотр, чтобы убедиться в полной целостности омеги. Намек на освобождение Тэхена от одежды был воспринят Чонгуком, не сказать, что спокойно. Он не знал, насколько далеко смог зайти тот подонок, сколько времени пробыл у омеги в квартире, прежде чем Тэ нанес тому удар по голове. Чон даже думать не хотел о том, что чьи-то грязные руки обмарали своей похотью чистую, не тронутую никем кожу. Когда альфа нашел его, тот не был обнажен до конца: на нем была разорвана лишь рубашка, но едкий червячок сомнения с зудением прокрадывался в мозг. Потому, крепко сжав зубы и закрыв глаза, Чонгук слабо кивнул, давая безмолвное согласие на осмотр, и, в последний раз оглядев бессознательное тело, уверенно направился к выходу. За его спиной послышался звук расстегивающихся брюк, Чон с громким выдохом через нос опустил ручку и, не желая представлять, как Тэхена раздевают чьи-то руки, несдержанно захлопнул за собой дверь. От ужина Чонгук отказался, вежливо принеся извинения Шину за излишние хлопоты, что в тот момент поднимался по лестнице с целью заставить Чона поесть после дороги. Альфа тепло поцеловал управляющего в макушку. Невесомо вдохнул родной уютный запах чужих волос и, с любовью проведя большим пальцем по морщинистой щеке улыбнувшегося омеги, искренне прошептал Шину, что рад его видеть. Стоило управляющему скрыться из виду, Чонгук, расстегивая на ходу рубашку и закатывая рукава до локтей, задумчиво спустился на кухню, подхватил с полки бутылку выдержанного виски и изможденно направился к запертой комнате. Неспешно преодолевая ступень за ступенью, смотря только себе под ноги, Чонгук думал: какого это будет — вновь оказаться там, внутри тленного прошлого, каждую ночь воскресающего в его снах? Когда-то Чон был убежден, что отчаянный побег в суету Адрума избавит его от преследующих кошмаров. Но пробуждение в холодном поту под звуки рычания городских автомобилей, бесцельное хождение по темной квартире с учащенно бьющимся сердцем и прохлада запотевшего от собственного дыхания зеркала, в которое, жмурясь, упирался лбом, лишь подтвердили самое худшее из предположений: его кошмар обитает не в доме. Его кошмар — это он сам. Чонгук стоял примерно минуту, не решаясь перешагнуть ненавистный порог. Каждый раз, когда он касался металлической ручки, в голове просыпался тихий, навсегда живой в его памяти голос, обреченно исчезающий в затухающем крике. Он испытывал нездоровую мазохистскую необходимость в воющем внутри сожалении. Беспрерывно грыз свою душу, желая переполнить себя до краев. Хотел перенасыться эмоциональным надрывом, чтобы, наконец, перестать что-либо чувствовать — хотел добить прошлого себя до конца. Чон, неуверенно покусывая внутреннюю часть губы, намеренно погружался в глубину своих личных терзаний. Усмехнувшись позорной трусости, он откупорил алкоголь. Сделал залпом пару обжигающих глотков, позволяя холодным каплям небрежно стечь по губам, спускаясь вниз по пульсирующей шее, и, покрепче сжав горлышко бутылки, твердо шагнул в собственную временную петлю, до утра скрываясь в ее мрачных стенах. — … слышите меня? Незнакомый голос для Тэхена был слишком расплывчатым. В горле нещадно сушило, поясничные мышцы превратились в прочный натянутый жгут, из-за чего шевелиться лишний раз не хотелось. Черепная коробка рассыпалась на части, словно ее дробили колеса бульдозера, а губы слиплись подобно скотчу. Дун Хён пристально следил за каждой реакцией омеги на свои слова, нахмурено посматривая поверх сползших на переносицу очков. — Прошу вас, не торопитесь. Открывайте глаза медленно, — альфа заметил, что Киму сложно дается распахнуть веки, потому окунул ватный диск в стоящую на тумбочке розовую воду и мягко приложил к слипшимся ресницам, не забыв смочить жидкостью пересохшие губы. — Во-от, полежите так пару минут. Цветочный настой снимет напряжение и облегчит зрительное восприятие. Врач ободрительно похлопал по руке потерявшегося во времени омеги и, с кряхтением вставая с постели, обратился уже к тихо вошедшему в спальню Чимину: — Мне пора возвращаться в клинику. Надеюсь, моя помощь больше здесь не понадобится. Проследите, чтобы господина Кима покормили теплым куриным бульоном: тяжелую пищу сейчас ему употреблять не рекомендуется. И убедительно прошу вас, не давайте ему за раз слишком много, объем порций увеличивайте постепенно. Пак растерянно кивал, как болванчик, абсолютно не представляя, какие слова будет подбирать, объясняя своему подопечному: почему он, Чимин, работая в кофейне, как сказал недавно Киму, оказался в этом доме на должности няньки, и по какой причине в этом особняке сейчас находится сам Тэхен. Не мог представить в своей голове, как будет нести ответственность за человека, чей настрой в их первую встречу оставлял желать лучшего. К слову, Пак сам толком не понимал, для каких конкретно целей его наняли, но углубляться в скрытый жуткий смысл, никоем образом его не касающийся, не стал. — И еще… — Дун Хён с прищуром посмотрел на Пака, отмечая у того ярко выраженные синяки под глазами, — вы неважно выглядите. Моя вам рекомендация: бывайте по чаще на свежем воздухе и, пожалуйста, ложитесь не позднее одиннадцати. — Я, кхм… Я просто плохо спал. На новом месте, — Чимин запнулся о собственный севший голос, — на новом месте я всегда плохо сплю. — Уверен: это единственная причина, по которой вы не спали, — врач проницательно посмотрел в бегающие глаза омеги, — но в любом случае, вы привыкнете. Главное, — альфа слегка склонился в корпусе, натягивая на лицо убедительное выражение, — не пытайтесь понять происходящее в этом доме. Я знаком с этой семьей уже пять лет и, поверьте, до печальной трагедии, произошедшей в этом доме, они были доброжелательными и хорошими людьми. И сейчас хорошие, просто… — Дун Хён поджал губы в короткой задумчивости, — просто немного надломленные. Чимин отрешенно нахмурился, ничего не ответив. Ему не хотелось сейчас погружаться в разговоры, предполагающие глубокую мыслительную нагрузку. Пак чувствовал высокую утомленность, а глаза слипались на ходу. Он всю ночь не мог уснуть, бродил взад-вперед по своей новой спальне, мучаясь от бессонницы, вызванной странным грохотом, доносящимся с нижнего этажа: словно гардины с высоты рушились, а тяжелая мебель в щепки разбивалась об пол. Возможно, это было его бурное воображение, но четкий звук разлетевшегося стекла он ни с чем не спутает. Любопытство внутри подогревалось с каждым новым шумом, потому, осторожно выходя в темный коридор, Чимин крадучись, на цыпочках спустился на этаж ниже, украдкой оглядываясь по сторонам. Но когда подошел к интересующей его комнате и, замерев, приложился ухом к двери, не услышал ничего, кроме молчания. Этот дом пугал его до рогатых чертиков. Тогда ему казалось, словно кто-то ледяным взглядом в абсолютной темноте буравит его затылок. Холодные мурашки стаей пробежались вдоль позвоночника, стоило за спиной прочувствовать чужое призрачное присутствие. Пак тяжело сглотнул, на руках волосы встали дыбом и, не оборачиваясь лицом к лицу со своей дьявольской фантазией, омега в испуге ломанулся в предоставленное ему пристанище. Юнги хищно провожал глазами убегающую фигуру. Попрощавшись с врачом, Чимин, нервно заламывая пальцы, огляделся по сторонам. Эта комната сильно отличалась от той, что ему выделили: нежно-белые стены придавали пространству невесомой воздушности. Плетеные ротанговые стульчики и в таком же стиле столик насыщали холодный минимализм теплым уютом, а раскидистые декоративные папоротники, вкупе с льющимся напротив кровати настенным водопадом, иллюзорно переносили сознание в экзотический мир австралийских лесов. Пак, приподняв брови, заметил темную застекленную дверь с выпуклыми, абстрактными орнаментами. Мельком взглянул на зашторенную постель, где Тэхен все так же лежал без движения, а затем, пару секунд помявшись, Пак неуверенно заглянул в приглушенно освещаемое помещение. Лицо мгновенно приобрело восторженное выражение. Глаза хлопали в экстазе, а ватные ноги сами собой шагали, ощущая шершавость слабо подогреваемой плитки. Первым, на что упал взгляд удивленного омеги — стена. Живая стена, заполненная разными видами зеленых растений, чей сочный цвет контрастно сочетался с белоснежным кафелем, оформленным под неизвестный омеге камень, и таким же кипенным потолком. Чимин склонил голову к плечу и увидел в полу небольшие отверстия, вероятно, выполняющие функцию слива. Пак, большую часть сознательной жизни моющийся в тесных душевых кабинках на съемных квартирах, и представить себе не мог, что когда-нибудь вновь увидит светящийся тропический душ на фоне зелени и просторную ванну, находящуюся возле панорамного окна, в чьи ставни настырно упирались листья садовых каштанов. Поразительно, насколько это место отличалось от общей концепции огромного бездушного строения. Чимин уверен: особняк давно перестал дышать, и стены его превратились в одинокую льдистую глыбу. Но здесь… Здесь будто бы билось что-то. Все еще живое, но забытое сердце дома. Омега неторопливо подошел к лиственному панно. Робко коснулся мха, захватывая глазами крупные стебли других разновидных растений, а после, приблизившись к слегка затонированной панораме, расслабленно присел на краешек ванной. Пак не знает, сколько минут пробыл в таком положении. Он, сцепив ладошки на коленях, меланхолично любовался открывающимся ему видом с четвертого этажа и тоскливо размышлял о своей жизни в целом. Когда-то и у него был такой же дом. В спальне, что выделили Паку, не было террасы, потому, заметив ее деревянный выступ в окне, Чимину захотелось посетить и это манящее место. Но каково же было его удивление, на скорости сливающееся с испугом, когда он, выйдя из ванной, не обнаружил в кровати Тэхена — ослабленного омегу, за которым должен был неустанно следить. Чимин почувствовал, как собственное лицо приобретает белый окрас, подобно цвету скомканной на постели простыни, а кадык, готовый упасть куда-то внутрь сжавшегося желудка, свирепо сдавливают фантомные пальцы Чона.

***

— Вста-вай, орангутанг! Шин со вздувшимися венами на лбу толкал мычащего альфу в оголенную спину, пытаясь привести того в чувства. Чонгук, находящийся под жестким похмельем, бурчал что-то неразборчивое в подушку, настырно обхватывал ее руками и ни в какую не поддавался на упорные усилия управляющего стащить его с постели. Омега злорадно оттягивает резинку чужих боксеров, выглядывающих из-под темных джинсов, которые Чон поленился снять, и, победно усмехаясь, ловит громкое шипение, сорвавшееся с губ альфы, как только кромка трусов с особо жарким смаком припечатывается к смуглой коже. Ощущения непередаваемые: поясница пылает так, словно ее намазали тонной горчицы. — Если ты сейчас же не поднимешь свою тушу с кровати, то содержимое этого графина, — управляющий указывает пальцем на стоящий на тумбочке стеклянный кувшин с водой, — окажется на твоей черепушке, Чон Чонгук! — Если хоть капелька упадет на мою черепушку, клянусь, я искупаю тебя в бассейне Шин, — с вялой хрипотцой отзывается альфа. — Бо-оже… — Чон жмется скривившимся лицом в подушку, сдавливая пальцами взрывающиеся виски, — что-то пытается раздавить мой череп. — Например, утерянная совесть? — упирает руки в боки омега, недовольно покачивая головой. — У тебя есть ровно десять минут, чтобы встать и отправить свое бесстыдное поведение смываться под душ. Посмотри, что ты устроил! — Шин оглядывает развороченную в хлам комнату, злобно цыкает, поднимая с пола валяющуюся бутылку. Пару минут смотрит на неровные грани дыры, образовавшейся в окне, а после, разворачиваясь, с округлившимися глазами подвисает на изощренно уничтоженной мебели, на чье изувеченное состояние обратил внимание не сразу. — Комод! Это был антикварный комод! Чонгук издает жалобный стон, желая провалиться под фундамент особняка. — Ши-ин, умоляю, только не сейчас. Мне уже тридцать, перестань меня отчитывать. Куплю тебе новый, — он ощущает, как остро сейчас глазами пилят его затылок и, уже порываясь злобно ответить на чужой комментарий: «Воспитанный альфа, а ведешь себя, как безродный мальчишка!», тут же затыкает уши, услышав в дверях звонкий запыхавшийся визг. — Г-господин управляющий! Тэхен! — Чимин, влетев в комнату фурией, резко затормозил, охватив взглядом царящий вокруг хаос. Значит ему не послышалось ночью, и шум, доносящийся с этажа, был вполне реален. — Он… — кажется, Пак забыл, о чем хотел сказать, завидев рельефные мышцы спины, слегка приподнявшегося на локтях Чона, на щеке которого отпечатался след от крепкого сна, а после пожилого омегу, одетого в строгую классическую одежду, с абсолютно не вписывающимися в общий образ, милыми махровыми тапочками. — Он… — Ну говори уже! — терпение Шина с каждой секундой лопалось. Пожилой мужчина проследил за чужим взглядом, направленным на его удобную обувь и, пыхтя, процедил сквозь зубы. — Чего застыл? Я у себя дома! Что с Ким Тэхеном? — Он… пропал, — все с той же обескураженностью ответил Чимин. Чонгук, будучи уверенным в беспочвенной тревоге Пака, вновь летит носом в подушку. Он знает, что Тэхен никогда не выйдет за пределы особняка без его ведома, а это означает лишь то, что безопасность омеги находится полностью под его контролем, и переживать особо не за что. Плюс Ким сам встал и вышел из комнаты, что говорит о значительном улучшении его самочувствия. — Вы с ума меня все сведете! — управляющий импульсивно пинает носком тапка раскиданную на полу штору, нервно поправляет сползший на талии ремень и, схватив ойкнувшего Чимина за шкирку, вытаскивает из помещения, требовательно бросив через плечо: — Десять минут, Гук! У тебя есть десять минут! — с раскрасневшимся лицом, как у вареного краба, Шин громко хлопает дверью, заставляя альфу от громкого хлопка в очередной раз морщиться. За пределами, погрузившейся в тишину спальни, слышатся буйное недовольство управляющего и торопливые оправдания Пака. Чонгук лениво переворачивается на спину, раскинув руки в стороны. Наслаждается коротким отрезком молчания, зародившимся в сердце. Ловит профилем теплые лучи солнца и безмятежно вслушивается в гневную тираду Шина, силясь отпустить в себе растворяющуюся ненадолго печаль. — Кажется… я все же дома. Впервые за три года мрачная комната заполняется блаженной ребяческой улыбкой.

***

Спустя полчаса освежающих водных процедур, которые альфа принимал уже в другой спальне, Чон практически почувствовал себя человеком. Желудок все еще испытывал легкий дискомфорт, а горло мучила беспрерывная жажда. Обмотав влажные бедра полотенцем, он босыми ногами прошлепал на балкон и, взяв с низкого стеклянного столика травянистый чай, ранее принесенный ему прислугой, так и не донес его до своего рта. Медленно склонив голову к плечу, Чонгук любопытно замер на сцене, где Юнги, промокший до нитки, бранясь, стряхивал с волос крупные капли, а охрана, находящаяся в его подчинении, выставляла ладони вперед в защитном жесте, стараясь уклониться от ледяного напора воды, которым прямо сейчас безжалостно окатывал их Тэхен. Омега стоял босыми ногами на газоне и размахивал шлангом, не подпуская к себе пугающих его людей. В мокрой пижаме, с привлекательным беспорядком на голове, Ким вызывал у Гука необъяснимую эйфорию. Ярко алые волосы намокли и стали на тон темнее, отчего в голове альфы пронеслась мысль, что именно огненный оттенок локонов на фоне медовой кожи подходит омеге больше всего — придает его хронически уставшему образу неуловимого страстного очарования. Альфа никогда не встречал людей с подобным естественным цветом волос и был очень удивлен, когда заметил на чужой голове остатки русого тона, в котором Тэхен намеренно пытался скрыть свою уникальность. В первую их встречу омега выглядел слишком потерянным и недоступным. Его хотелось прижать к стене и насильно воспользоваться беззащитностью стройного тела. Хотелось запахом нежным насквозь пропитаться, прикоснуться губами к тонкой изящной шее, влажно проходясь языком по каждой яремной венке. Сейчас же Чонгук не испытывал подобного жадного рвения, лишь увлеченно следил за неподдельной простотой парня, бегло цепляясь глазами за округлые ягодицы, выделяющиеся сквозь мокрую бежевую ткань. Мужчина оперся локтями о деревянную балюстраду и, проведя языком по верхней губе, продолжил лицезреть завораживающий спектакль, честно пытаясь удержать в себе рвущийся на свободу смех. На брусчатке, с полотенцем в руках, взвинченно прыгал Чимин, стараясь докричаться до паникующего Кима, а рядом с ним хватался за сердце Шин, молясь, чтобы этот дикий красноволосый омега не растоптал недавно высаженные им цветы. — Все! — Юнги в раздражении скидывает с себя помятый черный пиджак, еще утром идеально выглаженный, и, стрельнув убивающим взглядом на четвертый этаж, откуда на него, усмехаясь, посматривал Чон, широким шагом направился внутрь дома. — Я сказал: не приближайтесь! — Тэхен сам не знает, что делает. Сжимает шланг крепче, отслеживая внутри круговорот запутанных чувств. — Дайте мне уйти! Когда глаза четко смогли различать окружающую обстановку, первым, с чем столкнулся омега — это был страх. Он очнулся в полнейшем одиночестве, что еще больше накаляло разгорающуюся тревогу. Не понимал: в чьем доме находится, каким образом на нем оказались не принадлежащие ему вещи. Глотая ртом воздух, с учащенно бьющимся пульсом, Тэ логически старался восстановить цепочку вчерашних событий. А, быть может… совсем не вчерашних. Потеря во времени и паническая дезориентация сподвигли омегу на подкашивающихся ногах спуститься с кровати и, слабо передвигаясь по стеночкам, выйти за пределы незнакомой ему комнаты. Тэхен, не привыкший к столь огромной молчаливой площади, обхватывал себя руками и затравленно оглядывался по сторонам, боясь забрести в какой-нибудь темный угол и навсегда в нем потеряться. Блуждал по этажам, страшась наткнуться на незнакомые лица, но в то же время нуждался в живом, адекватном общении. Ему хотелось расспросить о последних событиях. Узнать: не светится ли его имя в новостях, с припиской «в розыске», и одновременно хотелось тайком сбежать. Он четко помнил, что сделал с Сун Хи — ноющий порез от разбитой вазы не заставил себя долго ждать и красочно преподнес омеге воспоминания на окровавленном блюде. Навстречу Киму тогда попалась одна из прислуги, но та безразлично пролетела мимо него, опустив глаза в пол. Тэ не стал окликать хмурого омегу и, слегка помедлив, целенаправленно устремился к лестнице, идущей вниз. — Мой отец работает в полиции, а ты всего лишь ничего не представляющий из себя омега, не имеющий за душой ни статуса, ни сильной защиты. Дальше рассудок беззаботно помахал Киму ручкой, напоследок поведав тому занятную историю о его идеально спланированном похищении, где жестокий черствый отец Сун Хи будет изощренно мстить ему за смерть своего сына. Тэхен, в ужасе от спроецированных внутри фантазий, ринулся к высоким воротам, как гусеница, изворачиваясь из цепких рук охраны, что пыталась ему помочь. — Чонгук, ты привез сюда этого бешеного омегу, ты с ним и разбирайся! — Мин в плотную подошел к обернувшемуся мужчине, тыча пальцем тому в лицо. — Будь добр, угомони свою бестию, иначе ее угомоню я! И отнюдь не гуманно. — И как же ты собрался его усмирить? — приподняв бровь, Чон отталкивается от балконного ограждения, продолжая своей улыбкой еще сильнее раздражать всклокоченного Юнги. — Расскажи мне, а я с интересом тебя послушаю, — Гук присаживается в плетеное кресло и, закинув ногу на ногу, с задоринкой во взгляде отпивает остывший чай. — На его запястьях появятся новые синяки. Такое начало рассказа тебя вдохновит на то, чтобы ты поднял свой зад и спустился к нему? — Юнги поигрывает желваками, в упор смотря на резко изменившегося в лице мужчину. Ему хочется сбить бодрый настрой Чона. Показать, как сильно тот заблуждается, думая, что от него — Мина, все еще осталось что-то хорошее. — Прости-и, — Чонгук расслабленно ставит бокальчик на стол и холодно откидывается головой на высокую спинку стула. — Я совсем забыл, что ты питаешь нездоровый интерес ко всему, что принадлежит мне, — альфа скрещивает пальцы на голом торсе, спокойно разглядывая на лбу собеседника глубокую мимическую морщину, которой три года назад еще не было. Чон не знает, почему испытывает потребность больно задеть стоящего перед ним человека. Почему желает размазать чужие мозги по стене, чтобы после собрать их заново и дать им новую жизнь: более лучшую, более… радостную. — Приехал, чтобы попрекать меня чувствами, что давно похоронены? — лицо Мина искажается в нескрываемом презрении. Он сжимает кулаки, умоляющие своего хозяина прямо сейчас проехаться костяшками по этой блеклой ухмылке. — Мне тоже, знаешь ли, есть за что тебя попрекнуть. Ничего не болит Гук-и? Чувство вины не мучает? «Мучает» Молчание, повисшее меж двух огней, накаляет и без того жаркий воздух. Июль полноправно взял на себя бразды правления и ехидно подкидывал искр, пока альфы взглядами норовили испепелить рваные души друг друга. На заднем фоне доносился гвалт из голосов альф и омег, где Тэхен загнанно требовал окружающих открыть ему ворота, а те в мольбе просили его опустить шланг. Ледяные струи воды с мощным напором били больно и без разбора, из-за чего никто не мог приблизиться и на метр. Насильно перехватывать Тэ боялись, не желая сталкиваться после с удручающими последствиями, которые Чон обязательно бы обеспечил каждому. «Интересный способ самозащиты» — с усмешкой подумал Гук, представляя омегу с шлангом в руках. Шин с Паком еще что-то выкрикивают, но Чонгук уже не вслушивается, лишь безотрывно глядит на возвышающегося над ним Юнги. Держит прочный зрительный контакт, ни на секунду не уступая чужому взгляду. А затем, обреченно выдохнув, поднимается на ноги и, крепко обхватывая за заднюю часть шеи отпрянувшего альфу, непредсказуемо притягивает к себе, порывисто обнимая. — Моя вина безмерна, и я учусь жить с ней каждый божий день, Шуга, — тихо проговаривает на ухо Чон, ощущая, как сильно напряглись мышцы на чужих руках. — Я хочу: чтобы и ты наконец научился с ней жить. Я знаю, что ты любил его больше, чем кто-либо в этом доме, но я не хочу больше видеть ненависти в твоих глазах. Мне достаточной той, что я испытываю сам к себе. Юнги, сжимая челюсти, отстраняется от человека, когда-то ставшим его семьей. Смотрит в пол, гася разливающуюся в груди боль, что жжет каждый раз, стоит лишь заговорить на мрачную для них обоих тему, и проглатывает ком в горле, услышав нежеланный вопрос: — Год назад ты покидал этот дом. Насколько я понял, ты не хотел сюда больше возвращаться, но вернулся. Почему? Мин закусывает щеку, задумчиво сузив глаза. Пытается подобрать минимум слов. — Я забыл здесь кое-что важное для себя, — с ухмылкой парирует Юнги. — То, без чего не могу жить, а оно, в свою очередь, не может жить вне этих стен. — Сосна, — сам себе кивает Чонгук. — Он мечтал посадить ее под теми окнами. — И я исполнил его мечту, а теперь должен о ней, как следует, позаботиться, — Юнги неторопливо разворачивается к выходу, не видя, как горько исказилось от его слов лицо Чона, что, терзая зубами нижнюю губу, смотрел на него исподлобья. — Я знаю, для чего ты привез Тэхена сюда. Ты вновь улыбаешься, как раньше, смотря на этого омегу, и именно это меня пугает. Твоя цель и пробуждающиеся к нему чувства — несовместимы, — альфа делает медленные шаги к проему, соединяющему террасу со спальней, и искренне надеется, что Чонгук его услышит. — Не допусти, чтобы история вновь повторилась, Гук. Иначе, клянусь… я сожгу этот дом и всех погребу под его обломками. Мне терять уже нечего.

***

Надев шорты и белую хлопковую рубашку, Чон нерасторопно спускался по ступеням, ведущим на улицу. Убрав руки в карманы, вольготно подставлял лицо под опаляющее солнце, шоркая пантолетами по гравию. Ткань бесстыдно развивалась под душным ветром, абсолютно не скрывая вид на рельефный пресс. Альфа медленно двигался к развернувшейся неподалеку драме и облизывал глазами чужую кожу, обольстительно просвечивающую сквозь пижаму. Шин, завидевший приближающегося мужчину, всплеснул руками с возгласом: «Гук-и! Этот мальчишка уничтожает мои цветы!» и поспешно зашагал к нему навстречу. Тэхена, кажется, вновь парализовало. Он, обмерев, гипнотизировал шокированным взглядом знакомую фигуру, что остановилась в паре метров от него и, выжидающе склонив голову к плечу, загадочно осматривала его от макушки до пят. — Вкусно выглядишь, Тэхен. Но тебе стоило бы сменить одежду, если, конечно, и дальше не планируешь светить телом перед всеми моими людьми, — проведя кончиком языка по губе, бесцеремонно произнес Гук. Тэ уверен: прямо сейчас он провалится от стыда, вперемешку с растерянностью. Чужой взгляд заставляет поежиться и отвести свой собственный. Ведь именно так смотрят на будущих жертв, верно? Зверино и плотоядно. — Расходитесь, дальше я сам, — тихо, но доходчиво отдал приказ Чонгук, стоящей позади него толкучке, ни на минуту не обрывая нить с омегой, вжавшим голову в плечи. — А ты, опусти свой водный пистолетик и пройди в дом. — Не подходите! — отшатывается Тэ, проследив как человек, лишивший его работы, делает смелый шаг к нему. — Что я здесь делаю? — Все вопросы потом, — бескомпромиссный удар в лоб. Чон не прекращал наступать в унисон отдаляющемуся от него Киму. Водный прицел точечно направлен альфе куда-то в глаз. — Брось шланг. — Не брошу! — Я сказал брось, — мужчина делает роковой шаг. — Откройте ворота! — Я повторяю… Альфа не успевает договорить: рот полон воды, в глазах гора игол. Он смаргивает выступившие слезы, обомлев. Медленно проводит ладонью по лицу, стирая ледяные капли и импульсивно стряхивая воду с пальцев, с усмешкой выдыхает. Детский сад какой-то, но Тэ, отнюдь, так не считает. Прижимает к груди свое единственное средство защиты и чувствует, как внизу живота все опускается, когда до слуха хриплым шепотом доносится: — Беги.

***

Хищный азарт — все, что испытывал Чон, на скорости устремляясь вслед за своей подорвавшейся с места жертвой. Никогда не думал, что кто-то будет бегать быстрее, чем он. Затылок припекало, рубашка прилипла к вспотевшей спине. Бежать в сланцах было не очень удобно, но куда неприятнее было нестись Тэхену, что босыми стопами наступал на каждый жесткий под собой камешек. Гидропистолет с визгом давно был отброшен в сторону. Перед глазами большая неизученная площадь. В груди неконтролируемое предчувствие опасности. Оно затягивает, активирует все инстинкты, подстегивающие человека перепрыгивать собственные физические способности в случае неизвестной, но открытой угрозы. Твое тело больше не принадлежит тебе, оно скованно неизбежными обстоятельствами, а механизмы, прокручивающиеся в твоей голове, идут уже на последний круг, завершая цикл адекватного восприятия. Именно так, петляя то по брусчатке, то по газону, может описать свое нынешнее состояние Тэхен. Жаркий, насыщенный кислородом воздух обдает и без того пылающее от адреналина лицо. Сердце бьется, как умалишенное, того гляди, вовсе сейчас остановится. Правый бок начинает сильно болеть, заставляя снизить собственную скорость. Картина плывет, дыхание резко сбивается. А дальше… Дальше он честно не знает, как это происходит, только чувствует, как мощно его собственный нос со всей силы встречается с травой, застеленной упавшими яблоками, а сзади всем весом наваливается неподъемное крепкое тело. — Учись бегать быстрее, — запыхавшись, шепчут Тэхену на ухо, переворачивая того на спину. — Слезьте с меня! Слезьте! — истерит то ли от злости, то ли от страха Ким, пытаясь выползти из-под горячей груди. Чонгук не слушает, сжимает глаза, пытаясь вдоволь отдышаться. Бессознательно утыкается лбом в пульсирующую шею дрыгающегося под собой омеги. Обжигает дыханием покрывшуюся мурашками кожу. Не поддается бессмысленным трепыханиям, не отдает отчёта своим странным действиям. Тени от яблонь узорами пролегают на обескураженном лице Тэхёна. Визги прекратились, стоило черным влажным локонам слегка пощекотать ключицы, а губам невесомо коснуться натянутой, как струна, вены. Они лежали молча, пропадая в глубоком дыхании друг друга. У Тэхена оно было загнанным, неровным. У второго — громким, возбужденным. Омега пальцами боялся дотронуться до оголенной груди Чона, боялся неосторожным движением спровоцировать зверя, сидящего в каждом представителе сильного пола. «Запах бриза прекрасен» — думается Тэхену, невольно уловившему свежий аромат альфы. Но тут же морщится, вспоминая, как насильно щекой его вжимали в паркет. Призрачная свобода меркнет, оставляя лишь тяжелый привкус горькой герани. Сун Хи пах ей… Пах нотами, которые омеге были противны. Не справляясь с эмоциями, не выдерживая чужой близости, омега натужено выдавливает из себя: — Мне не приятно, — Ким ладонями упирается в плечи альфы. — Пожалуйста, слезьте. Чон еще пару мгновений упивается воздушным ароматом роз, а после силком отдирает себя от застывшего под ним омеги. Осматривает гематомы, дорожкой тянущиеся вдоль шеи. Мысленно бьет себя по щекам за свои глупые порывы. Он понимает, почему его действия столь неприятны поднимающемуся на ноги Тэхену. Понимает, почему подчиняющая сила собственного запаха в данную минуту оказывается бесполезна. Ничто не проходит бесследно. — Я… — Тэ старается выровнять голос. — Я не стану комментировать вашу несдержанность. Вы нисколько не удивили меня в своих проявлениях, так как ничем не отличаетесь от других альф. Ваше непревзойденное самомнение, ваша власть — для меня лишь пустое, прогнивающее зерно, которое никогда не вырастет во что-то прекрасное. Чон следом поднимается на ноги и терпеливо позволяет тому высказаться. Слушает внимательно, запоминает каждое обидное слово. Хотя не будет спорить: сравнение своей личности с другими едко кольнуло под ребрами. Многолетние усилия вывести себя на вершину, упорные попытки превзойти окружающих гибельно обесценивались лишь одной произнесенной омегой фразой: «… ничем не отличаетесь от других альф». Чонгук медленно приближался к печальному осознанию: он идеален, но не для Кима. Не для Кима, который был в его глазах… идеален во всем. — Я признаю, что повел себя неадекватно. Но если учесть, что я очнулся в чужом доме после того, как пробил голову такому же самодовольному мужчине, как вы… — с губ Тэхена слетает нервный смешок. Речь становится скомканной и разрозненной. — Господи, вы вообще понимаете, что перед вами стоит убийца! Для чего я здесь? Планируете шантажировать меня? Не поверю, что вы не осведомлены в том, что я сделал прошлой ночью. — Осведомлен. Просто отвечает Чонгук, от снисходительного тона которого, омегу невольно начинает коробить. — И больше скажу, — альфа приближается к парню, что руками сейчас пытался прикрыть участки тела, просвечивающие сквозь пижамную рубашку, — я являюсь твоим соучастником, ведь был в той квартире и видел того подонка. Но не вызвал полицию, и не вызову, а знаешь почему? — Чон смотрит исподлобья на хлопающего глазами омегу, совсем запутавшегося в происходящем. — Потому что доделал за тебя то, на что у твоих ручек не хватило силенок. И понимай это, как хочешь. — Вы Сун… — Мне не интересно его имя, — альфа голосом безразлично отмахивается, вытаскивая из алых спутавшихся волос застрявший листик яблони. — Детали твоего пребывания в этом доме мы обсудим чуть позже, а сейчас пойдем. Тебе надо переодеться и поесть. — Я хочу позвонить. — Сначала поешь, а потом все остальное. — Позже, потом! — омега вспыльчиво повышает тон, ощущая, как раздражение внутри нарастает с новой силой. — Вы всегда живете этими словами? Мне нужно позвонить близкому человеку, он переживает за меня! — Позвонишь позже. — Прекратите произносить это слово, оно меня бесит! — упрямство улыбающегося альфы выкручивало Тэхену нервы. — Знаете что? Вы же расчетливы, верно? Как насчет сделки? Чонгук удивленно приподнимает бровь, в предвкушении ожидая продолжения. — Я обещаю, что сегодня больше не буду с вами пререкаться и приносить неудобства, а вы прямо сейчас даете мне телефон и рассказываете, что произошло в квартире после того, как я отключился, — торопливо, буквально на одном дыхании. — Слишком мелко для столь «расчетливого» человека, как я, — обидная усмешка не уходит от внимания Кима. — У меня есть предложение повыгоднее. Чон закусывает губу, наслаждаясь злым румянцем, выступившем на щеках омеги. Наклоняется к чужому уху, ощущая стойкую выдержку Тэхена, и вкрадчиво произносит, рождая в груди напротив смешанные чувства: — Ты добровольно соглашаешься жить в этом доме, а я отвожу тебя на несколько дней в Фармхорс. Отказываешься — и ты всё равно живешь в этом доме, только с одним «не значительным» нюансом, — альфа проводит носом по напрягшейся скуле, беспощадно окуная омегу в болото неотвратимости. — Из твоей жизни навсегда исключается человек по имени «Рин». Предложения альфы всегда содержали в себе долю фатальности, но никогда не сталкивались с отказом.

***

— Деньги п-получите, как и было обещано м-моим отцом. Билеты на сам-молет и новые паспорта тоже. Я рад, что вы сделали п-п-правильный выбор. Люди Чонгука, под чужой заикающийся голос, в благодарности поклонились и, не произнося ни слова, поспешно удалились из чужой спальни. — Беги, сладкий омега… Беги, как можно дальше. Сун Хи под звуки капельницы мерно вел пальцем по скомканной фотографии, плотоядно очерчивая глазами изображенный на ней силуэт.