Точка возврата

Ватные ноги вели по знакомым ночным улицам. Порывистый ветер глумливо подталкивал в спину, словно желал увидеть падение Тэхена: как он приземляется на колени и, упираясь ладонями в холодный, покрытый мокрой пылью асфальт, начинает бессвязно выговаривать свои обиды сквозь слезы и хрипение в горле. Как пытается достучаться до небес, дотянуться ненавидящим криком до уголков мира, в одном из которых хотя бы один человек услышал бы его. Но губы, как и прежде, хранят тишину. Пустые сухие глаза устремлены куда-то вперед, на ярко освещаемую радужным светом дорогу, а все рвущиеся из груди эмоции беззвучно затаптываются внутри. Омега сжимает кулаки в карманах, прячет лицо от густого ливня и движется дальше — ровно так же, как делал это всегда, когда неудачи ледяным потоком обрушивались на его голову. Он не делает остановок, не прислушивается к веселым голосам альф, предлагающим довести его до дома в полной «безопасности». Не вникает в пьяные затасканные комплименты, прилетающие ему из окон машин, корпус которых вибрирует от громкости битовой музыки. Тэхен не слышит их. Как можно услышать окружающих людей, когда в голове стоит свистящий непрекращающийся шум? Мимо проносится машина скорой помощи. Тэ смотрит на мигающие светодиоды и на секунду задумывается: окажись он сейчас на месте пострадавшего, захочет ли кто-то спасать его сердце? И самое важное — захочет ли он сам быть спасенным? — Он разорит меня! Разрушит все! Боги… Что мне делать, что делать?! — вцепившись пальцами в волосы, покачивается, подобно безумцу, Джэ-Сон. — Тэхен! — с бешеными глазами Пак бросается к омеге. — Прошу, помоги! Ты же не хочешь потерять работу? Ведь не хочешь же?! Тэ тогда не понимал. Совсем не понимал, о какой помощи его просят. Он чувствовал на своих плечах дрожащие, холодные ладони. Видел жалость, отражающуюся в мимике альфы. Вот только жалость эта не ему предназначалась. Тэхена люди никогда не жалели. — Господин Пак, я не понимаю, чем… — Предложи ему себя! — серьезно, без всякой фальши. Тэ ошарашенно делает шаг назад, поражаясь чужой низости, но крепко вцепившиеся в его рубашку пальцы не позволяют отстраниться. — Хочешь, я подниму тебе зарплату? Хочешь машину? Нет, лучше! Одну из моих квартир! Подарю тебе! Собственником станешь! Или, или, — бегающим взглядом обводит помещение альфа, — или хочешь, боже… да все, что пожелаешь! Только предложи ему себя, — опускается на колени Джэ-Сон, утыкаясь лбом в живот омеги. — Я знаю: он не откажется. От такого, как ты, не отказываются. Белая рубашка на омеге пропитывалась чужими грязными слезами. Они рождали липкое неприятное ощущение на коже. Пак продолжал глухо бормотать лживые обещания, но Тэхен уже не слушал. Ему были омерзительны эти лицемерные всхлипы, эти до жгучих мурашек низменные слова. Тэхена люди никогда не жалели,потому спонтанное желание продать его, как кусок мяса, для Джэ-Сона не стало постыдным. Скорее, чем-то правильным и логичным. Раня острыми словами, никто не задумывался о выдержке и терпении омеги. Никого не беспокоило, сколько ударов еще успеет сделать хрупкое сердце, прежде чем окончательно остановится. Потому сейчас, посреди бурлящей жизни ночного города, Тэхену откровенно кажется, что вот-вот: один удар… один шаг… вдох… еще удар, и он рухнет. Жизнь кренилась в бездну, а вслед за ней и продрогшее тело Кима. Реальность перед глазами начала принимать горизонтальное положение. Тэ хватается за перила пешеходного ограждения и, стараясь впустить в себя побольше воздуха, пережидает резко подступившую к горлу тошноту. Каждый выбирает в этой жизни свой собственный способ самоуничтожения, и Тэхен, переводя взгляд на беспрерывный поток пролетающих мимо него машин, задается очередным вопросом: в какой момент жизни он принял решение себя уничтожить? Омега понимает: нет смысла винить в своих бедах других, ведь в конечном итоге мы сами отвечаем за все, что с нами случилось. Какой бы безвыходной ни казалась ситуация, выбор всегда остается за человеком. Никто не принуждал его изо дня в день тонуть в документах под пристальным взором алчного негодяя. Никто не заклеивал ему рот в моменты, когда сверстники кидали в спину обидные слова, унижающие его достоинство. Тэхен сам выбирал барахтаться на чужом шатком плоту, прекрасно осознавая, что если нагрянет уничтожающее цунами, стихия без жалости потопит и его. Тэхен сам выбирал терпеть, сам выбирал молчать. И сейчас, оседая на корточки и утыкаясь лбом в холодные металлические перила, Тэ молча выбирает стерпеть очередную в своей жизни несправедливость. — С вами все хорошо? — доносится приятный голос откуда-то справа. Тембр легкий, воздушный. В нем нет издевки, лишь слабое, бесхитростное волнение. — Давайте я помогу вам подняться? — осторожно прикасаются к плечу Кима, мысленно протягивая руку помощи. — Сейчас откроется «Арес», а это заведение притягивает к себе всякий грязный сброд. Пойдёмте? — склоняется незнакомец над сгорбленным Тэхеном. — В это время здесь находиться не безопасно. Тэ слегка приподнимает голову и, смотря стеклянным взглядом прямо перед собой, выдавливает из себя еле слышимый шепот: — Покажите мне хотя бы одно место, где я почувствую себя в безопасности. Омега, все это время державший в руке прозрачный зонтик, пытается прислушаться к тихим словам, в которых так отчетливо прослеживается человеческий надлом. А затем делает необдуманную, по мнению Тэхена, глупость, когда опускает на мокрый асфальт зонт и садится с блаженным вздохом на грязную дорогу, не боясь запачкать белые джинсы. Не задумывается о прохожих, что смотрят сейчас на него, как на умалишенного. Не принимает на свой счет короткие перешептывания. Чимина никогда не заботило мнение окружающих, потому как он воспринимал жизнь с позиции лишь собственного видения. Для него существовали только те правила, которые он находил для себя наиболее целесообразными, которые не ущемляли права окружающих, но при этом делали его жизнь максимально комфортной в его личном понимании. И сейчас Паку было комфортно сидеть вот так — под прохладным ливнем, что водопадом проливался на его светло-розовую макушку, и, прикрыв глаза, улыбаться чему-то, понятному лишь ему. — Разве ваш дом не безопасное место? — по-прежнему с закрытыми веками произносит Чимин. Тэхен усмехается уголком губ и, медленно поднимаясь на ноги, протягивает руку своему раскрепощенному незнакомцу. — Давайте, я помогу вам подняться? Вы простудитесь. — Разве ваш дом не безопасное место? — Пак упорствует намеренно, игнорируя чужое предложение. Ему прекрасно знакомо то чувство, когда люди справляются о твоей жизни без какой-либо причины. Казалось бы, вот оно — нашелся хоть кто-то, кому важно твое эмоциональное состояние, кто действительно переживает за тебя и проявляет искреннюю заботу. Ты начинаешь рассказывать о своих невзгодах, о скопившихся внутри тяготах, входишь во вкус и после уже не можешь остановиться. А позже делаешь робкую паузу, потому что тебя уже, оказывается, и не слушают. Вероятно, так принято? Задавать ненужные вопросы, чтобы получить в дальнейшем никому ненужные ответы. — Не думайте, что я спросил у вас из вежливости. Мне действительно интересно. Поэтому, делайте, что хотите. Можете просто уйти, но я не встану до тех пор, пока вы не ответите на мой вопрос. Ким в ступоре. Он беглым взглядом окидывает внешний вид омеги, который, скорее всего, абсолютно не знаком с тормозами. Что-то подсказывает Тэхену, что эта странная встреча, несомненно, отложится в его памяти на долгое время. И вовсе не потому, что кто-то целенаправленно ради него сейчас пачкает светлую одежду в грязной луже, а по причине бескорыстной заинтересованности в его жизни. Накатившая ранее паника отходит на второй план. Сейчас в голове Тэ происходит несостыковка всех шаблонов, сформировавшихся за годы жизни. Он молчит. Медленно сглатывает, замечая, как омега, с усмешкой посмотревший на его протянутую руку, вновь отворачивает голову на проезжую часть и, подставляя безмятежное лицо под капли дождя, откидывается на локти. Вокруг суета. Загорающиеся красные неоны на вывеске Ареса возвещают прохожим о начале грядущей вакханалии внутри его стен, а перед глазами — распластанный на асфальте безумец, наслаждающийся разразившейся непогодой. Легкая улыбка на губах омеги заражает Тэхена своей непринужденностью. Ким опускает руку, безмолвно подходит к брошенному ранее незнакомцем зонтику и, поднимая его, создает укрытие для них обоих. Слова сами начинают слетать с губ, принуждая Тэ отбросить прочь все внутренние сомнения. — Я никогда не мог найти место, где чувствовал бы себя спокойно. Да, для меня безопасность ассоциируется именно с покоем, — Чимин внимательно слушает, но по-прежнему не встает с дороги, хотя джинсы с бельем уже ощутимо промокли, накрывая тело неприятным холодом. — Вы спросили: является ли для меня дом безопасным местом? Я отвечу: нет, не является. Каждый день я вижу четыре стены. Слышу, как в ушах звенит гробовая тишина, от которой не спасает даже звучание телевизора. Я просыпался каждое утро с мыслями, что сегодня, переступи порог дома, я вновь окажусь через пару часов в месте, где даже воздух будет давить на мои плечи. Уходя с работы под ночь, я ровно в десять вечера переступал порог своего дома, но не находил для себя успокоения, потому что знал, что через пару часов снова окажусь в аду. Меня не пугала рутина, в которой я оказался по собственной воле. Не пугали люди, стремящиеся уколоть побольнее. Меня… меня пугала моя собственная жизнь в целом, понимаете? — Тэ прослеживает не моргающим взглядом за бегущей через дорогу парой, смеющейся во весь голос. — Я могу убежать от рутины, от людей, но от себя не убежишь. Потому что наша жизнь — это ни что иное, как отражение нас самих. Омега замолкает. Закусывает внутреннюю часть губы. Отсчитывает секунды до момента, когда незнакомец со вздохом поднимется, отряхнется, выдавит с наигранным сожалением известное всем: «понятно» и, забрав свой зонтик из замерзших рук, развернувшись, уйдет. Так поступает большинство, не правда ли? Но Чимин не относит себя к большинству. — Сейчас на часах уже десять минут одиннадцатого, — Пак с прищуром поглядывает на наручные электронные часы. — Вы сказали, что в десять вечера всегда переступали порог своей квартиры. «Он запомнил такую мелочь?» — с удивлением проносится в голове Кима. — Получается… я сломал сценарий вашей сегодняшней жизни? — прикладывает палец к губам незнакомец, с наигранной задумчивостью по ним постукивая. — Ведь сейчас вместо того, чтобы входить в дом, вы посреди гудящего ночного города держите зонтик над моей головой, — Чимин с энтузиазмом вскакивает на ноги, небрежно взлохмачивает свои розовые волосы и, поворачиваясь к омеге, с хлопком кладет ладони на его плечи, от чего Тэ удивленно вздрагивает. — А как насчет в корне сломать сценарий вашей завтрашней жизни? — кажется, что омега смеется над Тэхеном. Но сколько бы Тэ ни видел детского задора в небесных глазах напротив, в голосе незнакомца то и дело проскальзывала убедительная решительность. — Я согласен с вами: наши поступки, наш ежедневный выбор рисуют картину нашей жизни, на которой после мы можем увидеть портрет самих себя. Но этот портрет мы всегда можем подкорректировать, а если у нас плохо получается, мы можем попросить другого человека, с более умелыми руками, подрисовать недостающие грани. Исправить некоторые неровности, закрасить пробелы, раздражающие наше сердце. Поэтому я, — самодовольно тычет пальцем себе в грудь Пак, — предлагаю вам завтра познакомиться с моими навыками первоклассного художника. Для начала добавим вашему портрету чуть больше улыбки, что думаете? А Тэхен думает о том, что видел лишь одну сторону этого мира, и вряд ли завтра его вселенная перевернется. — Подождите! — заблаговременно перебивает Чимин, отследив на лице Тэхена отрицательный ответ. Он быстро засовывает руку в карман и, смешно надув губы, старается отыскать очень важную на данный момент вещицу. — Да где же она?.. — бормочет себе под нос Пак, упорно продолжая копаться в кармане, а Тэ снисходительно улыбается. Почему-то этот омега рождает внутри неконтролируемое желание обнять его сейчас и сказать простое человеческое «спасибо». — Вот, — протягивает помятую, промокшую бумажку Пак. — Здесь адрес кафе, в котором я работаю. Моя смена заканчивается в восемь вечера, а после мы можем посидеть и попить кофе, который вы никогда в своей жизни не пробовали. А еще… блин, у вас не будет ручки или карандаша? — Да, конечно… — моментально спохватывается Тэхен, доставая из верхнего кармана рубашки роллерную ручку. — Это мой телефон, — закусив язык и шмыгая носом от холода, выводит цифры Чимин. — На случай, если захотите с кем-то поговорить или сменить, на время, свои четыре стены. Не стесняйтесь, я все равно живу один. Эта улыбка слишком милая, чтобы ей отказывать. И даже если Ким никогда не воспользуется данным номером, он будет знать, что где-то в ящике его письменного стола лежит доказательство по-прежнему существующей в этом мире человеческой доброты. — Вы сами доберетесь до дома, или с вами прогуляться? — Нет, не нужно, — принимая листок и убирая его в карман, доброжелательно произносит Тэ. — Я живу совсем рядом. Все хорошо. — Тогда я пойду, — Пак мнется на месте еще пару секунд, убирает руки в карманы, а затем, по-ребячески разворачиваясь на пятках, устремляется в сторону пешеходного перехода. Смеющийся взгляд Чимина моментально тускнеет. Улыбка сползает с лица. Тэхен наблюдает за отдаляющейся спиной, и только когда незнакомец оказывается на другой стороне дороги, вспоминает, что забыл вернуть ему зонт. Он забыл спросить его имя. Забыл поблагодарить за оказанную поддержку. А Пак идет и думает лишь о своем безопасном месте — маленьком уголке вселенной, где давно нашел свой временный покой. Чимин знает: сейчас, ровно в одиннадцать часов ночи, он вновь переступит порог своего дома. Вновь насладится царящей в его квартире гробовой тишиной и, немного помечтав о личном художнике в своей жизни, снова переступит теплый порог. Отправляясь в место, где даже воздух становится для него личным адом.