Точка возврата

В зеркальной поверхности небольшой статуэтки альфа видел в отражении своих глаз насмешливую улыбку. Она сверкала мертвенно-зелеными бликами, делая взгляд еще более выразительным. Правильные черты лица хранили ледяное обезоруживающее спокойствие, пока выдрессированное внутри него эго с упоением ликовало. Чонгук отчетливо ощущал, как чей-то изучающий взгляд мягко скользит вдоль его профиля. Неторопливо, с долей проскальзывающего интереса спускается на расслабленные мышцы шеи, а после исчезает подобно видению. Ему хотелось прикоснуться к тем местам, где так ощутимо остались неуверенные «отпечатки». Хотелось взглянуть на омегу, чей столь спорный для него аромат насильно раздражал обонятельные рецепторы. В понимании Чона существовало лишь два типа людей: один — утопающий в нищете, страхе и тошнотворной покорности, другой — наделенный властью, силой и непоколебимой уверенностью. Их отличие было в образе жизни, в подаче себя среди сложного общества. Различие было в глазах, характере, и даже запах, данный каждому от рождения, легко мог сказать, насколько несгибаемым перед тобой впоследствии окажется человек. Но не так давно, проходя мимо спящего секретаря, Чонгук впервые испытал неприятный для себя ступор. Роза нежно ласкала пространство и воздух, но вместе с тем впивалась в кожу болезненными шипами. Она источала ласковую надежду, но, приблизившись к ней, до хруста ломала своей внутренней дикостью. Аромат розовых лепестков, бесспорно, дразнил порочное нутро альфы, пока острые ноты били наотмашь, безмолвно заявляя о своей стойкой неукротимости. Желание ударяло во все стены разума, рвалось на поверхность, протягивая руки к завораживающему бутону. Но стоило лишь на миг допустить себя к свободолюбивому запаху, как пальцы фантомно от боли вздрагивали, а по коже струился жар от нанесенных соцветием ран. И сейчас, ощущая на себе следы незнакомого пока ему взгляда, Чон искренне им наслаждался. Каким бы стойким ни выглядел человек, его образ за секунду мог быть кем-то разрушен. И альфа знал: причиной глубоких запоминающихся трещин, чаще всего в жизнях слабых людей становился он сам. Вот только этот омега не был похож на других. Его слабость выражалась в чем-то более весомом, более значимом среди всей этой одноликой городской массы. Потому рвение крушить стену таинственной неприступности перерастало в беспредельный неконтролируемый азарт. — Приношу извинения за ожидание, — закрыв за собой дверь и слегка поклонившись, проходит в глубь помещения Намджун. — Господин Чон, господин Пак, вы готовы начать обсуждение интересующей нас темы? — С позволения господина Чона, я начну первым, — нервно поправляя галстук, произносит Джэ-Сон, не решаясь посмотреть в глаза, что словно скопление ядовитых змей создавали на шее призрачное чувство удушья. — Встреча с владельцем участка, к сожалению… — Возможно, я упустил, но я не давал вам позволения начинать, — спокойный тон гостя вынуждает Пака мгновенно прервать свою речь. В горло будто залили огненного свинца. — Ответьте мне, господин Пак: предстоящий разговор будет стоить моего времени? На лице Чона нечитаемые страницы: там нет гнева, нет даже намека на какое-либо недовольство, но почему Пак Джэ-Сону хочется сейчас провалиться под землю? Он не знает, что ему следует ответить в данном случае. Какое проблеять утверждение на столь простой по своей сути вопрос. Молчание в кабинете излишне затягивается. Встревоженный взгляд мечется от одного альфы к другому. В то время как взгляд Чонгука терпеливо устремлен только на одного Пака. В кабинете всего два человека, но Джэ-Сону мерещится публичное унижение, где в него бросается камнями бесчисленная толпа. — Вы молчите, в то время как на вопросы в культурном обществе принято отвечать. Тогда позволите, я дам вам подсказку? — Чонгук видит неловкий, еле заметный кивок и, поднимаясь с кресла, убрав руки в замок за спиной, идет к широкому окну, открывающему вид на суетящийся снаружи город. — Воспитание в наших кругах помогает выгодно расположить к себе нужных людей. Четкая уверенность в голосе принуждает собеседника невольно начаться к вам прислушиваться. А правильно сформулированные ответы на сложные вопросы являются залогом успешной сделки. Вы попытались показать главенство в данном кабинете, при этом абсолютно забыв спрятать свою неуверенность. Вы сочли необходимым проявить фальшивое уважение, спросив позволения, но не дали мне и слова вставить, так как побоялись, что я начну задавать вопросы, на которые у вас нет удовлетворительного для меня ответа. Получается, — все так же ровно звучит ледяной голос, — мало того, что вы не уверены в себе и боитесь будущего разговора со мной, так еще и обделены знаниями делового этикета, что в юридической деятельности просто непозволительно. Удивительно, как вы с такими познаниями смогли накрыть на деньги стольких людей, которые, к слову, просили у вас защиту и помощь. Поэтому я повторю свой вопрос еще раз: предстоящий разговор с вами, некомпетентным адвокатом, будет стоить моего времени? Выросший в условиях родительской строгости, Чонгук приобрел необходимые навыки в общении с обществом, окружающим его каждый день. Пропитавшиеся жадностью люди смердели своей грязью и шатким богатством. Звенели проклятыми купюрами над его головой, а он просто шел — ступень за ступенью взбирался на свой личный, возвышающийся над завистниками пьедестал. Пока его сверстники без труда получали наследство, маленький альфа безустанно изучал дела собственного отца: не спал по ночам, вчитывался в строки поначалу непонятных ему документов. Ездил на встречи, вслушивался в разговоры, которые вел отец со своими приспешниками, и вникал. Пытался понять смысл всей этой черной роскоши, в которой Чонгук оказался по праву своего рождения. — Я не буду тем родителем, который на блюде подаст к твоим ногам пока еще незаслуженную тобой славу. Но я буду тем, кто наглядно тебе покажет, как этой славы достичь и на ней удержаться, — ровным тоном цедил отец, наблюдая за детскими глазами Чонгука, в которых была непосильная для ребенка усталость. И да, младший Чон усвоил всю бесчеловечность окружающего социума, примерив на себя роль животных, погрязших в кровавой нещадной алчности. Его больше не заботило, какими путями приходят финансы в его собственный дом. Не волновало, сколько слез было пролито из-за треклятых купюр. Безразличие в сердце росло вслед за величием статуса, как и презрение к тем, кого Чон намеренно выбирал топить. Намджун с задумчивым лицом отворачивает голову к двери и пытается не сорваться на громкий смех от вида покрасневшего, как рак, директора. Он всеми силами сдерживает позывы рвущихся из горла смешков, потому, опираясь на подлокотник, незамысловато прикладывает кулак к губам и прикрывает бесконтрольно слезящиеся глаза. Ему не впервой быть свидетелем словесной порки, исходящей от его хорошего друга детства. Как и не впервой наблюдать за мгновенным профессиональным падением людей, которые излишне себя переоценивали. Годы летели, а вслед за ними и мелкие конторы, крыши которых срывал ураган фамилии Чон. Джуну приносило особое удовольствие наблюдать за крушением тех существ, которые обманным путем вытрясали у людей последние деньги. И если для Намджуна чужое крушение бизнеса — это незакрытый гештальт, то для его друга — всего лишь развлекательное представление. — Дружище, у тебя через пару дней День Рождения, а я и не знаю, какой подарок тебе сделать. Поэтому вот тебе лист, — положил семь лет назад перед носом альфы бумагу Чонгук. — Напиши на нем все, что в голову взбредет. Любое желание. И я обещаю тебе, брат: оно будет исполнено. Чонгук спустя время за бумагой вернулся. Вот только увидел не лист со списком желаний, а белый самодельный конвертик, обвязанный черной лентой, внутри которого ровным шрифтом хранилось: «Уничтожь их» Чуть позже модельное агентство, в которое так рвался покойный Соён, безжалостно было стерто с лица земли, как и все дочерние организации. А каждый бизнесмен в Адруме с момента громкого чужого падения знал: конверт с черной лентой, переданный лично в их дрожащие руки, означал лишь предвестие неминуемого конца. — Вам нечего мне ответить, господин Пак? — отворачивается от окна Чонгук, подходя к другу, чьи плечи уже заметно подрагивают от подавляемого смеха. — Так я и думал. Пойдем, Джун, — альфа похлопывает Нама по плечу и начинает движение к выходу. — Вы чувствуете, директор? — демонстративно вдыхает носом Чон, бросая говорящую улыбку в сторону напрягшегося Джэ-Сона. — Что именно? — охрипшим голосом цедит альфа сквозь зубы, замечая, как дверь тихо распахивается, открывая обзор на его растерянного секретаря, в чьих напрягшихся руках заметно подрагивает металлический поднос. — Ваш… кофе, — заторможенно мямлит Ким, заметив морально раздавленного директора. — Кажется, здесь пахнет пеплом, — ровно произносит Чон, в тайне закрепляя на подкорке бархатный тембр омеги. Пак упирается руками в стол, опускает голову и глубоко дышит. В то время как Тэхен, словно статуя, замер и, кажется, потерял связь с текущей реальностью. Он не видел улыбающегося Намджуна, не видел отчаявшегося Джэ-Сона — он видел лишь эти выразительные хризолитовые глаза, что секундой ранее одарили его своим непрошенным вниманием. Чонгук смотрел на омегу холодно и пристально, своими медленными шагами приковывая к полу чужие подкашивающиеся ноги. — А вы? — мужской шепот прозвучал пугающе близко. — Ощущаете этот аромат? Ощущает, но вовсе не пепел. Запах шлейфом закручивается в спирали, оседая на коже Тэхена прохладой свежего бриза. Аромат, исходящий от альфы, глаголет ему о легендах бескрайнего океана, открывает истории своих темных глубин и тайны безграничной свободы. Той самой свободы, о которой так трепетно мечтал внутри себя Ким. Чонгуку же хотелось, чтобы время навечно остановилось. Хотелось безотрывно смотреть на представший перед ним яркий образ, что способен был затмить само солнце. Омега крушил выточенное из стали самообладание альфы. Выкручивал безвольно онемевшие руки, не давая и шанса даже призрачно дотронуться до себя. Для Чона происходящее было сравнимо с пожаром, в котором ему захотелось добровольно сгореть. — Нам пора, друг. Приношу извинения, Тэхен, только зря вас потревожили с кофе. Мы уже уходим. Отчетливый голос друга вырывает Чонгука на поверхность. А еще это имя — такое теплое, мягкое. И, черт возьми, такое недостижимое. Чон протягивает руку к подрагивающему подносу, кладет рядом с кофе гиблую вещь и под замерший взгляд Тэхена, еле заметно, будто бы случайно коснувшись его пальцев кончиками своих, безмолвно выходит из кабинета. Океан в мгновение затягивается вязким болотом. В воздухе разлетается черный пепел из чьих-то надежд. Пак Джэ-Сон с диким ревом сметает со стола все лежащие на нем вещи, воет, хрипит, пугающе кричит в голос. Пока не верящие глаза Тэ опускаются на конверт.

***

— Позаботься обо всех сотрудниках данной компании. Проследи, чтобы каждый из них получил временную работу. По крайней мере, до тех пор, пока не найдут стоящее место. — Понял. Сделаем все в лучшем виде, — Намджун подкуривает сигарету и выдыхает дым, смотря в ясное солнечное небо со ступеней будущего пепелища. Сейчас ему не хочется думать о прошлом. Ему хочется лишь представлять, как очередная гнилая система вновь с громом падет. Как жестоко и беспощадно будет сыпаться мир подонков, жизнь которых в его понимании не стоит и гроша. — Услуга за услугу. Говори, что хочешь за новый потопляемый корабль, — усмехается Нам. — Пробей для меня этого секретаря: чем живет, чем дышит. Можешь позвонить Хосоку, если возникнут трудности. Намджун видит эту загадочную улыбку на лице друга. Знает, какие скелеты она хранит в своих старых шкафах. Потому лишь поглубже делает затяжку, чтобы следом услышать: — Выясни: есть ли в его жизни кто-то, кто будет его искать.