Не влюбляйся в снежного лиса, Цэань

В людском мире обжигающему летнему зною и стылому зимнему холоду не суждено встретиться. Они ступают разными тропами и не могут уловить даже дыхание друг друга. Один из них приносит аромат полевых цветов и сладость спелых фруктов, шаги другого оставляют за собой ледяной наст и морозное безмолвие. Столь непохожие друг на друга, на протяжении вечности лето и зима не могут столкнуться. Так было, пока в спрятанном от суеты и чужих взглядов доме в далеких горах не остались наедине демон и человек. Влажные простыни под ними сбились и съехали в сторону, подушки и одеяла были сброшены на пол. Им на смену пришло меховая накидка. Сяо Чие, крепко удерживая своего лиса одной рукой — и вновь удивляясь тому, насколько он легкий и стройный, — небрежно кинул ее на кровать и положил сверху свою драгоценную ношу. Окинул распаленного Ланьчжоу взглядом и утонул в новом будоражащем чувстве, от которого голова пустела, а сердце безумно колотилось. Это чувство было щедро приправлено гордостью за результаты прилежных стараний, благодаря которым снежный лис плавился, охваченный жаром влечения. Сяо Чие ласкал его так долго, что холод, изысканной тонкой вуалью окутавший Ланьчжоу, бесследно истаял. Он остался на нежной коже хрустальными каплями, отражавшими теплый свет масляной лампы. Кожа Ланьчжоу мягко мерцала, его тело напоминало прекрасный нефрит, омытый весенним дождем. Каждый цунь этого тела источал соблазн, звал желать и любить его. Один брошенный на него взгляд был сродни щедрому глотку приворотного зелья, и Сяо Чие испил предложенного ему яда сполна. Ланьчжоу был и отравой — но он же стал и противоядием, утоляющим пробудившийся голод. Там, где губы Сяо Чие касались Ланьчжоу, расцветали алые метки, похожие на опавшие лепестки сливы. Они были рассыпаны сверху донизу и напоминали откровенный наряд наложника, танцующего перед своим императором. Следы от страстных поцелуев перемежались со следами от укусов: ключицы, тонкая шея и стройные бедра покрылись ими полностью. Ланьчжоу пробудил в Сяо Цэане жадного хищника, который отчаянно жаждал присвоить себе невинную добычу и целиком ее поглотить. Руки Сяо Чие не отставали, изучая дрожащего от экстаза Ланьчжоу. Оглаживали и пощипывали, невесомо рисовали узоры и с напором сжимали аппетитные округлости. Ланьчжоу тяжело и часто дышал, между его шумными вдохами то и дело слышались короткие стоны. Сяо Чие вслушивался в тихие, невероятно сладкие для его слуха звуки и понимал, что они звучат лучше всех известных ему мелодий. Иногда они становились громче, и для Сяо Чие это становилось недвусмысленным сигналом усилить атаку на очередное чувствительное место демона. Хотя казалось, он целиком состоит из них: настолько пылко и открыто он откликался на все, чем одаривал его Сяо Чие. Ничто не осталось без его внимания, даже яшмовая сережка Ланьчжоу. Сяо Цэань прикусил ее и втянул в рот вместе с покрасневшей мочкой аккуратного уха — а пальцы Сяо Чие зажали затвердевшую бусину розового соска. Ланьчжоу в ответ выгнулся, напрягся от макушки до пят и особенно громко простонал. Сяо Чие довольно хохотнул и вкрадчиво прошептал, своим горячим дыханием вызывая у Ланьчжоу новую волну дрожи. — Скажи мне, лисенок. Сколько несчастных душ ты погубил до меня? Ты звучишь так, что легко лишиться рассудка. — Ни… нгх… одной, — прохрипел Ланьчжоу крепко цепляясь за сильные плечи Сяо Чие и обвивая его талию ногами едва ли не до хруста в костях. — Души. — Повтори, — потребовал Сяо Чие, продолжая изводить лиса. — Я не расслышал. Ланьчжоу перевел дыхание и сипло, но твердо произнес: — Никого не было. Ошеломленный Сяо Чие на мгновение замер. Он приподнялся и навис над Ланьчжоу, с удивлением всматриваясь в его лицо. Глаза Ланьчжоу лихорадочно блестели, скрытая в их глубине страсть выплеснулась на поверхность и затуманила их, обратив лед в бурные реки. Но в то же время взгляд лиса был растерянным и непонимающим. Словно он не до конца понимал, что с ним происходит, и как он оказался в подобном состоянии. Раскрасневшийся, потерявшийся в ощущениях, напрочь лишенный привычной ауры демона-соблазнителя. Такой Ланьчжоу порождал невыносимый зуд в сердце Сяо Чие, успокоить который можно было лишь одним способом. Сяо Чие вовлек Ланьчжоу в неистовый, сумасбродный поцелуй. Охваченный первобытным желанием мужчина вел себя, как последний мерзавец, который под покровом ночи похищает из дома свой любовный интерес. Ему не писаны были никакие правила и законы, он жаждал лишь властно брать то, что посчитал своим. Ланьчжоу изгибался и дрожал, иногда с трудом отстраняясь, чтобы жадно глотнуть ртом воздух, — и вновь рухнуть в удовольствие. Когда он невольно толкнулся бедрами вперед, Сяо Чие безошибочно понял его призыв. — Может быть больно. Если станет неприятно, скажи. Я остановлюсь. Ланьчжоу помотал головой, словно говоря: «Все в порядке». Да и чутье подсказывало, что просить Сяо Цэаня остановиться — идея бесполезная настолько же, как и попытки заставить Солнце вставать на Западе. Конечно же, он оказался прав. Ведь стоило Сяо Чие погрузиться в обжигающий жар изнемогающего под ним тела, ни о каких передышках речи больше идти не могло. Слишком сочным, терпким и манящим оказался тот плод, что достался Сяо Чие. Стоит попробовать его лишь раз, и в мире не останется ни единого деликатеса, способного сравниться с этим вкусом. И Сяо Чие был намерен насладиться своей трапезой сполна. Однако, он не был элегантным гурманом с аристократичными манерами — угощение он желал поглощать дерзко и жадно. Ровно так же, как он вдыхал аромат Ланьчжоу. Легкий цветочный шлейф сгустился, пленил Сяо Чие плотным облаком, подчинил его волю и уничтожил разум. Под натиском Сяо Чие Ланьчжоу прокатывался вверх по накидке — но Сяо Чие сразу же притягивал его обратно, вбиваясь все сильнее и сильнее. С каждым толчком Ланьчжоу все больше изнемогал. Он зарывался пальцами в волосы Сяо Цэяня и тянул их с такой силой, что мужчина негромко шипел от боли. Он в полубреду кусал плечи и ключицы Сяо Чие, впиваясь в кожу острыми клычками, и зализывал укусы. В отчаянном стремлении познать все грани блаженства, которое он никогда не испытывал, Ланьчжоу пробуждал свою истинную природу. То, что было ему известно лишь от других, обретало форму и плоть, оставалось на губах солоноватым привкусом и обжигало кожу, добираясь до самого сердца. За долгую лисью жизнь никто не заставил его хоть раз сбиться с неспешного биения, но Сяо Чие легко смел все выставленные вокруг него границы. И высеченная изо льда глыба превратилась в пульсирующую от жара мякоть. На ресницах, двумя пушистыми веерами обрамляющих зажмуренные глаза Ланьчжоу, выступили слезы. Не от боли — а от беспомощного признания в своей полной капитуляции. Для Сяо Чие не существовало картины пленительнее. Вряд ли бы он признал это, но в глубине души он боялся: стоит отвернуться, и мужчина в его объятиях вновь обратится в исчезающий вихрь — а то и вовсе окажется лишь призрачным видением. Поэтому Сяо Чие смотрел на Ланьчжоу, не отрываясь. Но даже этого было мучительно мало, и Сяо Чие сменил положение. Он встал на колени, закинул длинные ноги Ланьчжоу себе на плечи, крепко сжал его талию и стал вколачиваться еще более яростно. Из-за его бешеного ритма руки Ланьчжоу безвольно упали на кровать, а волосы белоснежными шелковыми лентами разметались по постели. Лис шарил руками в поисках опоры, дрожащие пальцы до побелевших костяшек сжимали мех, выпускали — и вновь его хватали. Выгибаясь, спина Ланьчжоу превращалась в совершенную дугу, а его стоны из потока превратились в водопад. Протяжные, хриплые, похотливые: как бы они не звучали, каждый из них царапанием острого коготка проходился по тайным струнам души Сяо Чие. — Цэань… Мнгх… А-Е! Ланьчжоу беспрерывно звал его, но в то же время непроизвольно вырывался, будучи не в силах вынести натиск. Сяо Чие подобрал угол касаний с поразительной точностью, и одно за одним они грозились вот-вот отправить Ланьчжоу на небеса. Но стоило ему взмыть ввысь, как Сяо Чие возвращал его на землю, до одури сжимая талию и притягивая к себе. Добыча была в его руках, и теперь небеса должны были рухнуть на землю, чтобы заставить его отпустить попавшего в ловушку лисенка. Масло в лампе давно закончилось, и в комнате остались лишь лунный свет и сияние кожи Ланьчжоу, отражавшее его. Ночь была тихой и безветренной, оттого ярче и громче разносились шлепки сливающихся воедино тел, стоны, тихое рычание, всхлипы и скрип простенькой кровати. Вскоре окружающее безмолвие прорезал вскрик. Ланьчжоу выгнулся так, что с накидкой соприкасались только его острые лопатки, и содрогнулся всем телом. Его сознание, душа, память с оглушительным грохотом разлетелись на сверкающие осколки. Пока Ланьчжоу бился в кульминации, он ощущал себя маленькой щепкой, попавшей в водоворот стихии. Сил сопротивляться не было, оставалось только позволить ему увлечь на глубину, утянуть на самое дно, где остается лишь оголенная, ничем не прикрытая похоть. Ланьчжоу казалось, что из его тела вынули все косточки, а сам он — не больше, чем сложенная из тофу фигурка. Он загнанно дышал, пока Сяо Чие плотоядно его рассматривал. «Пресыщенный», — главное слово, которое приходило на ум. Ланьчжоу был именно таким. Познавшим особое блюдо, насладившийся им сполна. Покрытый неповторимыми узорами и белесыми пятнами, ленивый и расслабленный Ланьчжоу не утолял аппетит — он разжигал его сильнее, вынуждал завоевывать его вновь и вновь. Сяо Чие не привык отступать или сдаваться. Если он хотел одержать победу, то всегда этого добивался. Прямо под ним была крепость, которую Сяо Чие обязан был завоевать. Не колеблясь, он приступил ко второму раунду. Подхватил Ланьчжоу, развернул лицом к стене и прижался сзади. — Цэань… — жалобно позвал демон. —Ты точно человек? Откуда столько сил? Сяо Чие хмыкнул и вторгся в Ланьчжоу вновь. Податливое, будто мягкая глина, тело принимало Сяо Цэаня радушно и покорно. Ланьчжоу познал эту сторону своей натуры и теперь вел себя смело, откровенно и чувственно. Он скользнул по стене вниз, делая позу более удобной для проникновения, прогнулся в пояснице. Как мог, прижался бедрами к Сяо Чие, и простонал: — Быстрее, А-Е… — Безумец, что ты со мной делаешь… Сяо Чие взглянул на две маленьких ямочки на спине Ланьчжоу, на две раскрасневшихся из-за рук Сяо Чие округлости. На покрытую мелким бисером пота спину — в то время, как спина Сяо Цэаня была покрыта сеткой царапин, — и навсегда попрощался с умением мыслить ясно. И о чем бы то ни было, кроме Ланьчжоу. На рассвете, когда персиковые лучи рассветного солнца робко пробрались в дом, Ланьчжоу удобно устроился на широкой груди Сяо Чие. Он перебирал длинные волосы демона, пропуская длинные серебряные нити через пальцы. Ланьчжоу закинул на него ногу и терся о Сяо Чие щиколоткой, то ли дразня, то ли лаская. Кончики вернувшихся к привычной температуре холодных пальцев скользили вдоль крепких мышц, повторяя их линии, — а Сяо Чие покрывал легкими нежными поцелуями невыносимо красивое лицо Ланьчжоу. Вокруг их взмокших, украшенных отметками тел витал мускусный запах: лучшее доказательство того, что прошедшая ночь вознесла их на небывалые вершины. Они могли бы просто заснуть и расстаться этим ранним утром, как согревшие ненадолго чужую постель любовники. Но Сяо Чие был не из тех, кто просто так отпускал сокровища. Он крепче обнял Ланьчжоу, огладил по спине и сказал: — Я пробуду здесь до весны. Останься на это время со мной, Ланьчжоу. Лис зарылся носом в основание его шеи. Шумно вдохнул запах, где перемешались острота экстаза, свежесть гор и тепло весеннего лугового ветра. Ничего не ответил и уснул в считанные мгновения. Сяо Чие открыл глаза спустя несколько часов и слепую пошарил рукой по кровати. Не обнаружив Ланьчжоу рядом, распахнул глаза, подскочил — и услышал: — Молодой господин меня потерял? Как же лестно. Вставай, Цэань, я приготовил нам кашу. Впервые в жизни Сяо Чие улыбался так глупо.