Разница

Треклятый обед наступил ровно в двенадцать. Они оба знали, что это конец — стоило признать поражение, чтобы уменьшить боль душевных терзаний. Мистер Уэй никогда не освободится от оков долга, сковавших его ещё при рождении. Фрэнк ни за что не посмеет уйти и бросить его на произвол судьбы. Среди всех выходов не найдётся того, где они оба оставались при своих принципах — к сожалению, им сужден треклятый компромисс. Айеро находился рядом; он подавал еду, вызвавшись быть личной кухонной прислугой на трапезе лишь сегодня. С позволения господина, любой каприз и желание внутри иерархии на кухне можно было решить за секунду. Парень подал блюда, боковым зрением поглядывая на часы. Двенадцать ноль один. Джерард сидел на другой стороне длинного стола, пытаясь успокоить нервы хотя бы бокалом вина. Советник вальяжно надрезал мясо и наконец спросил: — Так каков ваш ответ? — Боюсь, это непростое решение, — ответили ему, взявшись за столовые приборы. Мужчина напротив недовольно нахмурился, кладя кусочек мяса в клюквенном соусе прямиком в поганый, иссохший властью рот. Сглотнув, Фрэнк сжал ладонь в кулак за спиной — так, чтобы этого не видели господа. — Что же там решать, — всплеснул руками советник. — На мой взгляд, всё очень просто. Нам нужен этот мирный договор любой ценой. И госпожа Баллато является лучшим решением из всех возможных. Этот нервный тон выбешивал Айеро. Никто из этих ублюдков не знал, через что проходил главнокомандующий, чтобы заявлять такие вещи. Им просто говорить, потому что запах крови у них всегда примешивался к табаку, вызывая зависимость. Стоя у стола в конце комнаты, парень нащупал небольшой поднос с запасными приборами на случай, если кто-то нечаянно выронит нож или вилку. — Она дочь правителя, насколько мне известно, — господин старался говорить уверенно. В его голосе звучала лёгкая тень несогласия. — Разве леди будет в восторге от того, что выходит за кого-то, даже не видя его вживую? Сухие губы расплылись в усмешке — они покраснели от выпитого вина, морщинистое лицо залилось подставной искренностью в уголках глаз. Мужчина съел ещё кусочек с вилки и указал ею на Джерарда, едва наклонив голову на бок по-змеиному. — Ну почему же, у вас будет встреча на следующей неделе, — сказали так, будто главнокомандующего оповестили об этом давно. Мистер Уэй резко перевёл взгляд на советника. — Необходимо заключить пакт ненападения, там вы объявите о своем бракосочетании. Что? Фрэнк чуть не перестал дышать, скрывая дрожь ладоней за спиной. — Я ещё не давал ответ, — настаивал Джерард, хмуро смотря из-под ресниц. На его лице не дрогнула ни одна мышца, лишь глаза потемнели. Такой распорядок вещей точно никого не устраивал. Если его не ставили в известность, то это говорило о многом. — Хватит разыгрывать драму, — наигранно воскликнул мужчина, будто бы этот тон вызывал в нём негодование. — Я не могу нянчиться с вами вечно. Нянчиться? О чём этот ублюдок говорил?! И почему главнокомандующего не ставили ни во что, пренебрегая мнением лидера государства? Пальцы сжимались так сильно, что ногти оставляли следы. Холодный поднос позади навевал на жуткие мысли о благополучном решении проблем. — Если я не дам своё соглашение, то на этом всё и закончится, — напомнил господин твёрдо, не сводя зелёных глаз с советника. Того это забавило, он едва ли не подавился вином от рвущегося наружу смешка, разлив на скатерть пару бордовых капель с бокала. — Или вы забыли, что значит моё мнение в этих стенах? — Ох, если вы не согласитесь, найдётся кто-то другой. — Что? Чем дольше шёл этот треклятый обед, тем больше Фрэнк задумывался о том, о чём мог пожалеть. Лишь возьми он этот нож с подноса позади, подойди он к советнику со спины, и всё окончится. Все мучения, все проблемы — всё закончилось бы здесь, в этом зале с накрытым столом. Джерард обрёл бы свободу. Они оба освободились бы, не стань этих треклятых убийц в совете. Тирания умерла, окропив руки пацифиста от и до кровью, но он от этого лишь стал бы счастливее. Это не люди — это монстры, заставившие склонить голову множество людей ради своей выгоды. Чудовище ухмыльнулось, пытаясь сбить напряжение в воздухе своим незатейливым тоном. Всё тщетно, комната будто погрузилось в вакуум. Господин замер, из его рук выпала вилка, звонко укатившись под стол. Любимые глаза остекленели. Это могла быть их надежда на спасение вне стен страны, если бы у этих ублюдков было хоть что-то в груди заместо пустоты. — Не поймите превратно, я с вами мягок и откровенен, — сказал мужчина, ложно улыбаясь, словно делился сплетней или сокровенным секретом. Мистер Уэй не разделял его настроя. — Если это не сделаете вы, то сделает другой человек на вашем месте. — Как вы смеете?! Это была угроза, шантаж. Или он соглашался на это, или ему находили замену, а Джерард слишком ярко помнил, что случилось с его братом в случае неповиновения. Смуглые пальцы резко нашарили приборы на столе позади, ноги одеревенели, но Айеро всё равно подскочил тенью к главнокомандующему, подкладывая рядом с блюдом вилку. В рукаве левой руки прятался нож, мысли толкали на безумства. Столько времени, столько жертв своей жизни, чтоб монстры, прикрывающиеся благом государству, вычеркнули тебя из истории. Джерард столько жалел об упущенных шансах, считая это единственным выходом, а в итоге его считали точно таким же расходным материалом, как и кучу детей с оружием в руках. Несправедливо. Всё это такой сумбур, что парня распирало от гнева за главнокомандующего: в венах растекалась ненависть, челюсти сжимались крепко. — Желающих стать королевских кровей много, не советую набивать цену. Согласитесь и закончите это представление, — мужчина ехидничал, уплетая мясо с тарелки, пока тошнота и злоба поднималась по горлу прислуги. Он мог закончить муки одним движением руки. Пускай он погрязнет с ним в крови, теряя свои ориентиры — Фрэнк сделает это для мистера Уэя. Ничего, если он ступит на путь таких же убийц; это будет только во благо. Кулаки стискивались до судороги, ноги плавно вели к противоположной стороне, где восседало чудовище. Вся ненависть, копящаяся долгие года, наконец видела причину всех мучений. Вспороть горло будет легко, нужно лишь сжать покрепче рукоять ножа: острый конец разрежет кожу, кровь прольётся на стол, забрызжет все яства на белых тарелках. Никто не посмеет больше так угрожать господину. Холодный труп останется лежать на полу, а у них будет время сбежать. Красные от злобы глаза таращились на седой затылок советника, нож легко выскользнул из рукава, тихо лёг в потную от волнения ладонь. Один взмах — и миллионы освободятся. Это будет лишь первый шаг, вполне достаточный, чтобы напугать совет. Тогда они побегут, как крысы, попрячутся и начнут подозревать друг друга, ведь на главнокомандующего никто не подумает. Он слишком изнежен для убийств, и Фрэнк был готов сделать это за него. Убить каждого монстра, ликующего кровопролитию. Вонзить в них оружие, умертвить — все это крутилось в голове прислужника, пока он не наткнулся на зелёные глаза напротив. Айеро замер, понимая, до чего его доводили эти чудовища. Он и сам был готов стать таким же, чтобы защитить близкого человека. — Хорошо, — выпалил Джерард, опуская взгляд на свою тарелку. Смиренно и послушно. Ему указали на его место, и противиться он не мог. — Я понял вас. — Рад, что мы пришли к пониманию, — самодовольно воскликнул мужчина, хлопнув в ладони от радости. Нож в руке тут же оказался спрятанным за спиной, когда к Айеро повернулись морщинистым лицом. — А ты чего тут встал, остолоп? Вина нам, выпьем за благоразумие господина главнокомандующего! Безысходность укутала в свои колкие объятия и Фрэнк послушно налил в опустевший бокал вино. Будь его воля, он бы и сам осушил его разом.

***

Реальность оказалась беспощадной; с таким мириться гораздо сложнее. Главнокомандующий не значил ровным счетом ничего в руках правительства, что накладывало большую печаль на них обоих. Теперь конца страданиям не было видно, и прислужник понимал, о чём его предупреждал мистер Уэй. Кто знал, убийство одного из этих чудовищ могло бы решить одну проблему, но открыть дверь другой — и так по бесконечному кругу, пока их жизни не окончатся в стенах штаба. С Айеро поделились сигаретой после обеда, в кабинете висела тишина. Этого и боялся Фрэнк: он не знал, как реагировать на происходящее. Его разрывало на части от переполняющих чувств, однако справляться с ними приходилось едва ли. Хотелось придушить всех и одновременно с этим опустить собственные руки, потому как сказать было нечего. Нечего и предпринять. В любом случае их ждало смирение и кошмар. Отчаяние накрывало с головой, затяжки выдавались рваными. Джерард молчал, лишь пил и курил, сидя в своём кресле. Для него это был ужас ещё больший, и парень только мог догадываться, какие мысли лезли ему в голову. Табак въедался в руки, Фрэнк курил вторую сигарету, опёршись на спинку дивана неподалёку. Руки дрожали, дыхание никак не получалось привести в норму. «Поговорим обо всём вечером», — сказал мистер Уэй, наконец-то выпутавшись из головокружения и размышлений, — «сейчас мы всё равно ничего не можем сказать друг другу». В этом была здравость и прислужник кивнул, сглотнув ком волнения. Он был прав; для них оборвалась жизнь, но остальной штаб ничего не должен заподозрить, поговорить обо всём можно перед сном, где нет лишних ушей и глаз. Да, отличная идея. Лучшая из того, что была в данный момент. Фрэнк ещё раз заторможенно кивнул, затушил окурок и вышел из кабинета, будто бы ничего не произошло. Что было неправдой, конечно же, потому что мир перевернулся с ног на голову. Побег казался слишком эфемерным и недоступным, таким далеким, как звёзды на небе. До него никак не добраться, мечта сбежать насмешливо подмигивала с небосвода. Нечестно. Почему эти ублюдки жили лучшую жизнь, почему им с Джерардом выпала такая участь?! «Несправедливо!» — снова и снова возникало в мыслях, что парню уже в пору привыкнуть. Быт не спасал, пальцы всё ещё тряслись, даже когда Фрэнк убирался в покоях господина. Это сводило с ума; они были счастливы ещё неделю назад, а сейчас разлучались в отчаянии. Все знали, к чему шёл этот конфликт, и все знали, как сильно это ударит по стране. Опять пойдут на фронт юные мальчики, вновь прольётся река крови, и лишь советники коршунами будут сидеть на пьедестале, гадко ухмыляясь. И мистер Уэй тоже, но уж явно не по своей воле — а Фрэнк будет подавать им грёбанные десерты на ужин, криво улыбаться и взрываться гневом, когда этого никто не увидит. И спасло бы от этого лишь враньё, шантаж и угрозы, направленные на хрупкого мужчину в шерстяной форме, нежно глядящего на своего прислужника. Джерард слишком добр и мягок для решительного отступления, быть может, за это его и полюбил Фрэнк. За светлый взгляд и чуткость, за бледную, нетронутую кошмарами кожу под перчатками. За трусость, через которую никогда не сможет переступить. Если сам Айеро мог допустить убийство, закрыть глаза на свои принципы, то мистер Уэй никогда бы так не поступил — даже за столом с чудовищем он склонил голову, слушаясь и опуская взор. Глубоко в душе парень уважал эти принципы, эту кротость, которую ему никогда не понять. Близилось время ужина; Фрэнк проскочил мимо кабинета господина, минуя охрану и особо говорливых служанок. Они обсуждали чёртову леди Баллато, её вычурные наряды и стойкость характера, так что парень поспешил в сторону кухни, чтобы подогнать официантов накрыть стол побыстрее. — Стой. У лестницы, ведущей в зал, его остановил мужчина. Вроде бы его он видел на одном из совещаний, пускай лично к нему никогда и не обращались. В такие моменты Айеро стоял позади тенью, либо вовсе покидал помещение, чтобы не вызывать подозрений. Ох, это был один из ублюдков совета — да, судя по броши советника на груди, перед ним стояла слишком важная персона, чтоб оставить её без ответа и улизнуть. — Да, сэр? — Айеро поклонился, поджав губы. Это раздражало, кланяться да ещё и перед кровожадным монстром. — Ты же прислуга главнокомандующего, верно? От тебя пахнет табаком. Сердце ёкнуло, парень на автомате сглотнул. Звучал мужчина недовольно. У такого простолюдина, как он, не должно быть ни времени, ни денег на сигареты. — Господин много курит… Фрэнк попытался оправдаться, ведь главнокомандующий правда курил очень много. От него чаще пахло дымом и алкоголем, чем каким-то из его аромамасел. Однако советника это раздразнило ещё больше: он схватил прислужника за ворот рубашки, под которым зажили следы, оставленные мистером Уэем. Мужчина принюхался и осклабился: — От тебя пахнет, гадёныш. Я дарил главнокомандующему сигариллы, и ты пахнешь ими. Куришь его сигареты, а? Воруешь у своего хозяина?! Чёрт-чёрт-чёрт, это очень плохо. Все подозрения падали на Айеро. Если сейчас выяснится, что он курил их вместе с господином, пойдут слухи, и Джерард тоже встанет под удар. До него доберутся и будут шантажировать до скончания его жизни, помыкая, как куклой, у всех на виду. Страх сковал глотку; мужчина встряхнул за грудки Фрэнка и зашипел в лицо. Кажется, он стал чьей-то грушей для битья в тот самый момент, когда попался на глаза. — Я ничего не крал, — пролепетал парень. — Тебя, кажется, разбаловали, раз ты позволяешь такую дерзость, — удар пришёлся в живот, выбивая из груди весь воздух. — Ну ничего, я покажу господину главнокомандующему, как нужно воспитывать своих слуг. Интуиция молила убежать, спрятаться — лишь бы не возвращаться во времена, когда его наказывали на окраинах. Его будут мучать, издеваться, наслаждаться его болью, и Айеро не понаслышке знал это чувство. Раньше оно помогало засунуть свой болтливый язык куда поглубже, чтобы не навести на себя ещё большую беду. Паника забилась птицей в груди, и кулак советника пришёлся в лицо, из-за чего голова откинулась назад. Самое главное — молчать, чтобы не досталось Джерарду.

***

Вкус боли и наказаний был слишком знаком Фрэнку, чтобы забыться. Горячая кровь стекала с головы и мешала смотреть чётко перед собой — всё мутнело и кружилось. Сколько прошло времени, Айеро не знал. И не хотел знать. Чересчур беспечен он был, подставляя лицо ласкам бледных рук. Голова гудела и ныла, руки давно занемели, а ноги противно подкашивались. Стоило встать на колени, как кто-то с хохотом опрокидывал его на жёсткую землю пинком. И как бы не получалось закрыться ладонями, в лицо всегда летела пыль и грязь. Всё липло, а рассудок плыл от пустоты и отчаяния. В этот раз его никто не прижигал, как было раньше; его смуглым телом едва ли не подметали землю. Видимо, наказания в центре совсем иные. Советник — если это, конечно, всё ещё был он, Фрэнк всё равно ничего не мог разглядеть — оказался действительно голоден до крови и мучений. Он приговаривал что-то про татуировки на его теле и непослушность, про наглость и жадность. Про никчёмность жизни прислужника, раз он так не ценил её. И с каждым ударом держать в голове мысли о Джерарде и его безопасности становилось тяжелее. Айеро напоминали его собственное место в этой иерархии, где неповиновение и дерзость шли об руку с насилием, если ты кому-то перешёл случайно дорогу. Само собой, это чудовище даже не подумало, что господин желал разделить табак вместе с кем-то: в шутку ли, в подарок за службу или в благодарность за верность. Для него это было проступком, за который нужно нести наказание. Для таких чудовищ только это являлось справедливым. Когда у него отнимались ноги, образ тёплого взгляда выветривался со слезами и всхлипами. Спина горела от свиста плети, терпеть это становилось невыносимо. Никто не клеймил, не выжигал метки неповиновения, напротив, здесь вместо них были ужас и кровь. Бесчеловечно, жестоко — так, как над ним издевалась разве что сама жизнь, направляя на путь смирения подобно мистеру Уэю. Мистер Уэй. Джерард. Его мягкая кожа, звонкий смех. Его нежные объятия и слова. Его выбор, счастливая улыбка. Он мелькал обрывками в бреде, рассудок пытался отвлечь от боли, однако порция насмешек вместе с пинками не позволяла уйти далеко в свои мысли. Фрэнк превращался в слизь, липкую и дрожащую. Тело непослушно лежало, в ушах звенело. Его существование будто чья-то шутка, желание или прихоть. Чья? Забвение накатывало наперебой с отчаянием, сил двигаться и даже дрожать уже не было. Горечь и метал отдавался в носу и на языке. Всю злость и раздражение из него выбили вместе с сопротивлением и недовольством. Обидой за несправедливость. Все инстинкты молчали, им просто нечего произнести. Под руки взяли, несли куда-то сквозь белый шум голосов. Ноги волочились сзади, поясница изгибалась, а следы на ней горели в разы сильнее. Всё вертелось, солнце пробиралось сквозь засохшую на ресницах кровь. Неизвестно, сколько времени прошло, но мысли покинули разум уже давно. Боль притуплялась, пока голова свисала, прижавшись к груди. Удивительно, как Фрэнк всё ещё оставался в сознании. Послышался знакомый скрип, и руки скинули его на пол. Знакомый пол, холодный и блестящий. Такой приятный, что хотелось провалиться в негу сна и уснуть. — Господин главнокомандующий, советую получше следить за своей прислугой. — Что? Любимый голос прозвучал натянуто, так, как никогда ещё Фрэнк не слышал. Тело распласталось, поднять взгляд было непосильно, поэтому всё, что Айеро оставалось — смотреть перед собой в отражение мраморной плитки. Из-за стола кто-то нервно вышел: судя по ботинкам, это был Джерард. Он растерянно топтался на месте, пока советник заливисто и самодовольно говорил: — Я учуял запах восточных сигарилл, что передавал вам лично после прошлой поездки. О, я знаю, что это они, специально с ванильной добавкой, как вы любите. Этот гадёныш успел выкурить их за вашей спиной, но не беспокойтесь, я как следует преподал ему урок. Мистер Уэй замер, не проронил ни слова. Наверняка, шокирован и парализован от ужаса. Возможно, Фрэнк пропустил ужин господина, это могло заставить его поволноваться. Голова едва повернулась в сторону главнокомандующего, глаза пытались продраться сквозь высохшую кровь. Губы слипались и дрожали, тяжёлое дыхание вырывалось наружу. — Он больше не станет воровать ваши вещи, — заверил мужчина и вновь пнул по ноющему боку, отчего Фрэнк скрючился в очередной раз. Наверху раздался рваный вдох Джерарда. — Извинись, ничтожество, ты перед господином главнокомандующим! — Не стоит, — выпалил господин. Айеро достался пренебрежительный удар, и он хрипло, тихо произнёс: — Извините. В жизни было много вещей, которые Фрэнк никогда не видел. Он не видел северного сияния, не видел вживую множество музыкальных инструментов. Не видел моря, не слышал чаек, поющих над ним. Не слышал пение мистера Уэя, к сожалению, хотя очень хотел. Оно точно красивое, как и он сам. И Айеро никогда не увидел бы этого ужаса в глазах господина, разжигающихся гнева и ненависти. Громкой, ошеломительной и непрощающей ярости, сносящей все преграды на своём пути. Джерард упал на колени, пачкаясь в крови прислуги, тут же помогая принять ему менее болезненное положение. — Позовите врача. Немедленно, — прогремел злобой тихий голос главнокомандующего, и пара ног застучали из комнаты, оставляя их вдвоём. Столько возможностей, столько неувиденных диковин — сколько прекрасных звуков, с которыми можно слагать песни. Холодные пальцы огладили щёку Айеро, и он подумал, что к нему прикоснулись точно льдом. Или Фрэнк так горяч от крови? Из носа текло, руки продолжали безвольно лежать вдоль тела, даже когда его кривые пальцы переплели с чужими бледными. Сознание утекало за границы дозволенного, голос мистера Уэя звучал где-то далеко. Там же, где и звёзды на небосводе.

***

Долгое время Фрэнку не снились сны, он уже и не помнил, с какого момента просто проваливался в дрёму от того, что валился с ног от усталости. Самый яркий сон, что запомнился, был про звёзды: парень взбирался на излюбленный с детства холм, наблюдал за птицами и зачарованно баловался со струнами гитары, пока его не звала домой мама на ужин. — Одевайся потеплее, — приговаривала она даже летом, — иначе можешь заболеть. По обыкновению, Айеро заболевал после этих слов, его сутками отпаивали вкусным чаем и изредка вареньем, которое прятали в погребе. Болеть неприятно: горло стягивало колющей болью, нос забивался, а тело неприятно знобило от холода. Но в этом были и хорошие стороны; позволялось весь день лежать без работы и наслаждаться вкусом ягод и мёда. Мама ворковала, отец не бурчал — разве что-то нужно для счастья? Однако, тот сон не оканчивался на болезни. Фрэнк ел вкуснейшую похлёбку, а затем отправлялся к себе в комнату, откуда из окна видел созвездия. Звёзды плясали на небе, подпевали ему, складываясь в мириады занимательных созвездий, а Луна подпрыгивала, стоило тихо захлопать в ладоши. Этот приятный сон оставался где-то на подкорке воспоминаний, которые остались с парнем навсегда, как бы больно ни было от потери, его кусочек дома таился в сердце. Проснулся Фрэнк в этот раз от холода, которым объяло его конечности. Веки с трудом разлепились, перед собой он увидел какую-то служанку, обмывающую его тело. Солнца за её спиной не видать, зато светильник оставался включенным — скорее вечер, чем день. Девушка аккуратно обмывала тело и обрабатывала раны, не поднимая глаз. Ком молчания сглатывать тяжело, но не тяжелее, чем поднять веки. Холодный пол сменился на мягкую перину, скользкие простыни пахли едва различимо бергамотом. Покои Джерарда. — Ты очнулся! — тихо и радостно прозвучал голос служанки, она тут же поднесла стакан воды, и парень с трудом его осушил. Жажда мучала безумная. — Проспал трое суток, господин распорядился перенести тебя к себе. Ох, он будет так счастлив! Маленькая девушка с тёмными волосами выглядела не так, как остальные слуги, с которыми он сталкивался в коридорах. На ней был потёртый светлый халат и небольшой чепчик с красным крестом — медсестра, подумалось Фрэнку. Точно, он попал под горячую руку какого-то ублюдка, а тот привёл его в таком состоянии мистеру Уэю. Тот поступил весьма храбро, раз позволил прислуге разлёживаться на своей постели так публично. Впрочем, думать об этом не хотелось — и в целом думать тоже, голова пухла от домыслов. Нет сил на сопротивление. Глаза закрылись сами собой, и Фрэнк провалился в сон. В этот раз он был тревожным и полным сомнений: Джерард извинялся перед ним, плакал и просил не уходить. Прямо на том месте, куда его привёл тот советник, кинув тело на пол. Айеро не ощущал себя в нём, лишь наблюдал со стороны, как бледные ладони держали его лицо, а тонкие губы шептали извинения. Голос мистера Уэя дрожал, словно он был совсем на грани, может быть, именно поэтому парень проснулся в слезах. Фрэнка встретила та же медсестра, что перевязывала бок. Её губы тронула успокаивающая робкая улыбка, но он всё равно не мог вымолвить ни слова из-за сжатого в тисках горла. Он не задавал вопросы ни себе, ни девушке, и попытался провалиться в сон вновь после смены повязки. Просыпаться и не видеть рядом с собой Джерарда невыносимо. Это не было похоже на те болезни в детстве, сейчас всё совсем по-другому. Наслаждаться ничем не хотелось, просыпаться ради вкусного сладкого варенья или сиропа от кашля тоже. В долгом беспамятном сне прислужник находил спасение, где его не трогала боль. Бог знал, сколько в нём уже обезболивающих, но прикосновения прислуги он совсем не ощущал. Боялся, что удары могли повредить в нём что-то, из-за чего двигать конечностями никогда не получится, однако это были напрасные страхи. Однажды он проснулся днём, чувствуя боль в ногах — Фрэнк смог ими пошевелить, пускай и жалел об этом всё время до дрёмы. — Господин тебя, наверное, очень любит. Всех на уши поставил, — сказала ему медсестра как-то, пока он находился в сознании. Джерард во сне казался ближе, чем реальный, — приходил к нему гораздо чаще, да и виделись они почти всегда. Между лихорадочными скачками во снах Фрэнк видел мистера Уэя, целующего его на ночь. Может, то был настоящий, и это не привиделось во снах; может, господин больше не хотел его видеть, и это были бредни его разочарованного рассудка. «Главнокомандующему не нужен сломанный прислужник», — размышлял Фрэнк, — «ведь тогда он не сможет быть рядом и выполнять свою работу». Пальцы соскучились по прикосновениям к мягким кучерявым волосам, по тому, как гребень расчёсывал непослушные пряди на затылке. Нос скучал по запахам фруктов, табака и кофе. Глаза Фрэнка слезились в разлуке от зелёных омутов и их нежности. Губы соскучились по губам Джерарда, уши — по его прекрасному голосу. Фрэнк скучал по нему так сильно, что лишь дрёма могла забрать часть душевной боли. Один раз Айеро слышал, как за дверью сплетничали две служанки, видимо, заменяющие его по уборке. Они были дружны, звонко хихикали, пока не затихли, по-заговорщицки переговариваясь. Одна из девушек воскликнула, а Фрэнк прислушался, насупив брови. «Я слышала, что недавно произошла первая встреча главнокомандующего и госпожи Баллато», — сказала другая, а затем голоса вовсе исчезли, оставив парня в тишине. Только этой женщины не хватало ему. Спустя время о ней становилось скучно думать, ведь кончалось это очевидным разочарованием. Если они с Джерардом виделись, то это говорило об одном — бракосочетанию быть. И мистер Уэй окажется от него так далеко, что бесполезному прислужнику станет чертовски невыносимо находиться с ними в одном здании. Девушки, вне зависимости от знатности, были в восторге от неё, постоянно перешёптывались о грядущих переменах; от этого становилось тошно. Вечером медсестра принесла новые бинты, к тому моменту он уже не спал, что было даже в новинку. Сон не укутывал, как бывало ранее, оставляя в скучном, полном раздумий бодрствовании. Аккуратные пальцы размотали его повязки по привычке, и Фрэнк увидел, какие ужасающие следы остались на его теле после чужой слепой ярости. Синяки расцветали, раны пухли, но уже не так, как было полторы недели назад, — прислуга заверяла его, что он шёл на поправку. Если б он имел выбор, то предпочитал бы не смотреть на это никогда, чтобы не расстраиваться ещё больше. — Господин наказал того человека, что сделал это с тобой, — немного осторожно произнесла девушка, Фрэнк отчего-то читал в этом страх. Мистер Уэй не выглядел угрожающе, по крайней мере, не в глазах его личного прислужника. Любопытно, какое наказание выдумал главнокомандующий, учитывая его робкий нрав. — Так что теперь ты в безопасности. За дверью послышались шаги, она тихо открылась, впуская внутрь больше света и мужчину, в котором Айеро признал Джерарда. Сердце разошлось в восторге и радости, на губах заиграла искренняя широкая улыбка. Главнокомандующий спокойно подошёл к кровати, стараясь не делать резких движений, но в его глазах блестели ответные чувства и счастье. — Ох, ты не спишь, — сказал он, а затем присел рядом на кровать. Медсестра тут же отпрянула, закончив с перевязкой ног. — Мне повезло, обычно ты в дрёме. — Я оставлю вас, — девушка откланялась и поспешно вышла из покоев, оставляя их наедине. Обычно болтливым был Фрэнк, его буквально не заткнуть: язык так и желал выдать какую-то колкость, что вызовет у главнокомандующего улыбку и смех. Однако сейчас он не знал ни что произнести, ни как реагировать на приход, поэтому Джерард взял инициативу в свои руки: — Как ты себя чувствуешь, любовь моя? Откашляв проклятую хрипотцу, Фрэнк глухо произнёс: — Лучше. Отчего-то говорить было и вправду тяжело, в горле застревали слова, вырывались наружу хрипом и свистом. Былой громкости от его голоса не осталось. Господин снял перчатку и погладил парня по голове. Пуговицы на его рубашке, выглядывающей из-под ворота, были застёгнуты в правильном порядке, и прислужника это слегка расстроило. — Ты сорвал голос, так что не удивляйся реакции своего организма, — сказал мужчина, проводя большим пальцем по щеке. — Но ты придёшь в норму, не переживай. Я буду рядом. Мужчина мягко улыбался, гладил его по щеке и держал за руку. В этом было что-то далёкое от того, как они засыпали вдвоём на липких простынях. Столько вопросов крутилось на языке, хотя озвучить их всё равно не получилось бы. Как ты, о чём ты думаешь, что происходит вокруг, почему всё так быстро меняется — ответа всё равно не услышать, так что всё, что оставалось, так это наслаждаться близостью. — Я всё исправлю, — господин едва сжал слабую ладонь в своей, а затем поцеловал его в лоб, как делал это перед сном. Наверняка то были и не дрёмы, в которых его навещал любимый человек, а хрупкая реальность. — Я знаю, как всё исправить, всё получится. Фрэнк понятия не имел, о чём говорил мужчина, но всё же кивнул его словам, насколько это было возможно, лёжа на подушке. Наверняка речь о госпоже Баллато, однако он так устал думать об этом, что сразу же выкинул эти мысли из головы куда подальше. Не сейчас. Когда угодно, но не сейчас желалось об этом размышлять. Джерард знал, что делать, как выживать в этом ужасном месте, и Айеро решил довериться ему полностью. Теперь он понимал, о чём говорил так долго господин, о чём он так предупреждал, взывая к осторожности. Веки тяжелели, в мягких прикосновениях и вправду ощущалась безопасность. Вот бы пролежать так вечность, а следующий день никогда бы не наступил. — Спой мне, до… рогой. Голос всё ещё не слушался, однако в такой момент не хватало только сладкого пения мистера Уэя. Сил держать себя в сознании становилось всё меньше, усталость наваливалась вместе с гудением в голове. Руки ослабевали, отпуская тонкие бледные пальцы. Сон укутывал, забирая из реальности, полной боли и несправедливости. — Если назовёшь меня так ещё раз, то, может быть, и спою, — тихо усмехнулся Джерард, а затем тепло пальцев с щеки исчезло. — Спи. Набирайся сил.

***

Последний сон был урывистым, нервным и непонятным: вокруг звучало слишком много шума, чьих-то голосов, это постоянно вырывало из спокойности, в которую погрузил голос Джерарда. Такая приятная мягкость любимых пальцев, гладящих то по щеке, то по голове — это заставляло чувствовать себя лучше. В сонных мечтах Фрэнка целовали в губы и гуляли вместе по холмам окраин, пока на фоне розовел закат. В реальности же жужжал какой-то навязчивый звук. Он открыл глаза, понимая, что шум вывел его из дрёмы окончательно. В комнате никого, кроме него; прислуги не видать, только один Айеро лежал в постели. Сквозняк гулял по покоям, открытое окно впускало внутрь тот самый звук, не дающий упасть в сон окончательно. Солнце зашло за серые облака, скрыв синеву за грузной облачностью. Шум оказался таким противным, глаза пренеприятно щипало глаза от резкого пробуждения, однако парень всё равно решил узнать, что же такое происходило на улице. Спустить ноги на пол оказалось не самым трудным и болезненным — встать на них всем весом, вот уж где настоящие проблемы. Бок расплылся болью, из-за чего Фрэнк схватился за него ладонями, прижимая бинты крепче к ране. Руки чувствовались замечательно, не немели и не зудели; видимо, кто-то постоянно разминал их во время его сна, чтобы не терялась чувствительность. Почему-то казалось, что это был Джерард — ну, или медсестра по его велению. Ноги едва ли держали, но всё же держали. Взгляд зацепился за что-то длинное у изголовья кровати; рядом заботливо оставлена трость. На её рукояти вырезана миниатюрная голова собаки, Айеро улыбнулся и тут же подумал, что такая причудливая вещь могла принадлежать только мистеру Уэю. Прелестный подарок. Оперевшись на неё, Фрэнк наконец дошёл до окна, выходящего на внешнюю сторону здания штаба. К превеликому удивлению, внизу стояла толпа: бесчисленное множество людей, они то и дело что-то скандировали. Так много людей, что становилось дурно — все они шли куда-то внутрь. Наверное, к балкону, ведь в ином случае, если в хотели проникнуть внутрь здания, то шли бы к главному входу, никак не к балкону. Зачем они вообще пришли сюда? До ушей донесся этот дурацкий звук — до парня дошло, что это шипение динамиков. Кто-то собирался выступать с речью. Нет-нет-нет, это же не то, о чём Айеро подумал? Не свержение власти? Не бракосочетание прямо сейчас?! Фрэнк ещё не был к этому готов, нужно срочно найти Джерарда и поговорить с ним. Объясниться и найти силы обсудить всё произошедшее. Трость казалась большой для невысокого прислужника, однако он сумел с её помощью с трудом выйти из комнаты в коридор. В одной ночной сорочке холодно, хотя это всё равно не важно. Слуг вокруг не видать — разве что несколько служанок в грязных платьях, стоящих прямо у больших окон у самой лестницы. Послышался голос главнокомандующего, к тем злосчастным окнам примкнула ещё группа трубочистов и пара официантов, едва ли не приклеиваясь лицом к стеклу. Идти чертовски сложно, колени не слушались. Шаг за шагом, расторопно и неуклюже парень шёл к тем окнам. Где-то там его ждал Джерард, он наверняка волновался. Фрэнк мог себе представить, как тот волнительно утирал лицо, тяжело дышал и зарывался пальцами в волосы, убирая их назад. Как мистер Уэй пытался унять тревогу, покусывая губы и поджимая их. Как ладони сжимались в кулаки. Боги, он должен увидеться с ним, во что бы это ни стало! Со всех оставшихся сил Айеро доковылял до ближайшего окна, с которого открывался вид на внутренний двор. Люди кричали, протягивали руки к балкону, на котором находился мужчина: Джерард стоял рядом с выступом, ограждённым забором, смотрел на толпу и, казалось, улыбался. Фрэнк зашёлся в кашле, держась за бок, пытаясь разглядеть всё происходящее. Динамики, громадные звуковые колонны расставили вдоль балкона, а также по фасаду штаба. Главнокомандующий поднял руку вперёд, будто бы тянулся к людям, а затем послал им воздушный поцелуй другой, заставляя уже прислужника теряться в непонимании. Что вообще сейчас было на улице? Почему все собрались слушать речь? — Господь, дай мне смирения принять вещи, которые я не могу изменить, — голос мужчины донёсся из динамиков с балкона, звучал эхом в трезвоне стёкол, — мужества изменить те, что я могу, — горло парня сковывало от шока, пока Джерард начинал свою речь, — и мудрости, чтобы различить их. Народ восторженно закричал, поддержал овациями, и парень только сейчас осознал, что они его по-настоящему любили. Что должно было произойти за такое время, что все полюбили человека, называвшего за спиной диктатором? Его ненавидели, а сейчас обожали? Какого чёрта?! Отсюда видно лишь часть происходящего, крошечный кусочек картины, дозволенный прислуге в час громких слов. Нет, этого мало, нужно найти господина, дойти до него, чего бы этого не стоило! Задыхаясь, Фрэнк переступал с ноги на ногу в поисках нужной двери. Он знал это место, как свои пять пальцев, нужно лишь найти правильную дверь. Слуги переговаривались, отойдя от всех своих обязанностей — это настораживало. Возможно, за этим стояло что-то, но парню слишком больно, чтобы рассуждать прагматично. Его захлестнули эмоции, среди которых он не мог выцепить ни единую, понятную ему. Страх, паника, гнев ли или восторг от родного голоса — ничего не понятно, всё в какофонии смешивалось и двигало Айеро вперёд. — Я прошу Господа о милости, ведь я виновен. Вы — мой народ, терпящий и любящий, мои возлюбленные дети. Вы долго спали в этом кошмаре, вы много страдали. Ненавидели, жили в несправедливости. Терпели боль, душевную и физическую. Речь Джерарда звучала на фоне, восклицание толпы лишь заряжало на эмоциональность. В голосе не было робости или неуверенности, напротив, главнокомандующий говорил твёрдо, гневно. Всё в целом едином водовороте, и Фрэнка засасывало в самый центр с каждым шагом. Ему чертовски везло, что он оказался на этаже ниже. — Вы смело сражались. Но пришло время окончить ваши страдания, ибо принёс я в ваши руки тех, кто погрузил в этот ужасный сон. Они все ваши для праведной мести. Что-то надломилось в нём после этих слов, заставив припасть к окнам вдоль коридора, жадно выискивая глазами мистера Уэя. Неужели он справился с советом? Что с ними? Что с господином?! Кусая губы, парень разглядывал всё, что видел: на длинном балконе Джерард рукоплескал, широко улыбался толпе, а затем вскинул руку в сторону своей спины. Лучший обзор позволил заметить того, что не приметилось раньше — висящие на парапете тела людей, которые некогда состояли в совете. Все они были подвешены за шеи, трупы советников синели, а толпа заряжалась ещё больше от чувственной речи. Мистер Уэй улыбался, но не так, как обычно — на его лице замер нездоровый, пугающий восторг, глаза остекленело смотрели вниз, на возлюбленный народ. Изменилась и одежда, которой Фрэнк ещё ни разу не видел — на мужчине была форма другого кроя с запáхом, блестящая цепочка, перекрещивающаяся на груди, держащая красный благородный плащ на плечах. Было и что-то ещё неуловимое болезненному глазу; главнокомандующий выглядел более собранным, нежели обычно — в его расправившихся плечах больше уверенности, а во взгляде едва заметный холод, которого когда-то испугалась служанка в покоях. Джерард чертовски пугал. — Я слышал, что он убил их своими руками во время заседания, — послышался голос где-то в коридоре среди всей неразберихи, на что ему тут же недовольно ответил другой. — Это ложь, все знают, что на них натравили собак. — Ты вообще видел их тела? Сомневаюсь, что в таком случае что-то осталось бы. Диалог заставил бежать мурашки от ужаса, прислуга обсуждала это с таким тоном, будто это всего лишь сплетня или будничный разговор в перерыве. Не верилось, что мистер Уэй мог убить кого-то собственноручно, как такое вообще возможно? Джерард добр и мил, он любил этот мир и ненавидел жестокость, хотел ударить кого-то или возразить, но не мог. Никогда не мог. И именно поэтому Фрэнк безумно хотел его защитить, уберечь от ненависти и несправедливости, когда-то упавшей на его долю. — Я тоже пал от их рук, ненавидел и терпел, как когда-то убили они мою семью. Как сотни тысяч ваших. Позвольте им почувствовать тот ужас, через который вы прошли, даже в самом глубоком Аду, — мужчина засмеялся в конце, что только подогрело гнев толпы к свешенным трупам. В них полетело что-то, пока господин довольно улыбался. Откуда в нём столько кровожадности? Откуда этот оскал? Джерард ли это? Точно он: его движения руками, его голос и его тело. Неужели это Фрэнк сделал тебя таким? За него он дрался с этими чудовищами? Убил их собственноручно, да? Это Фрэнк заставил так тосковать и горевать, что он потерял рассудок? Надломила ли боль Айеро, склонила ли к обратной стороне весов? Парень был готов пройти через все круги Ада, лишь бы уберечь мистера Уэя от грёбанной жертвенности и ненависти, а сейчас господин показывал себя совсем с другой стороны — и это пускало волны мурашек по всему телу, заставляло робеть и бояться увидеть его лицо. Что ему говорить? Сожалеть? Кричать? Ничего из этого не подходило! Нет, нужно двигаться дальше. Наверх, к балкону, где сейчас был Джерард. Не важно, как и чем его встретить, не важно, что в этом всём значил Фрэнк — это бессмысленно. Не важно, что он залился смехом, не важно, насколько господин обезумел, если это было так. Между ними этаж, лишь жалкий этаж, а не пропасть. Если мистер Уэй последует в темноту, то его личный прислужник должен быть рядом: держать за руку и прокладывать путь для него, сколько бы людей в этом не пало. Он клялся в верности и любви, и если главных врагов больше не существовало, то всё это не важно. Запутавшись в ногах, Фрэнк упал на пол, чувствуя, как бок под ладонью начал намокать — по коридорам раздался вскрик, затушенный галдежом собиравшейся прислуги у окон. Кровь. У него открывалась рана, так невовремя! И в обход уничижительных мыслей кто-то помог встать и опереться на своё плечо; его держала под руку знакомая медсестра. Та самая, что выхаживала его по приказу Джерарда! Айеро неуверенно улыбнулся ей, на что получил одобряющий кивок. — Я донесу тебя, куда нужно, — сказала она, — но передай господину, что это сделала я. Прошу. — Хорошо, — выдавил из себя Айеро, кивая ей в ответ. Хотела почестей и благодарностей, что ж, все слуги не без этого. Он хорошо понимал это чувство, поэтому просто согласился. Горло скрипело от напряжения. — Наверх. К господину. — Уверен? — встревоженно спросили его. И возможно, именно такой реакции он ждал от людей во внутреннем дворе, а не согласное ликования. — Их нельзя прерывать. Их?! Кто-то был ещё, кого Фрэнк не видел? — Господин нуждается. Надо помочь, — всё, что получилось произнести, прежде чем почувствовать кол боли, протыкающий его глотку насквозь. Воздух резал нёбо, отчего дышалось сипло. Служанка не стала больше спрашивать, лишь помогла пройти лестничные пролёты. Ступени были испытанием — пройди их, и встретишь своего господина. Сколько пота и боли, злобы на себя и своё тело, столько же и усилий необходимо приложить. Даже если бок прорезало от любого движения. Эта лестница — их тернистый путь великой верности, и ничему не стать поперёк. Вспоминалась их встреча, их колкие разговоры, внимательный взгляд зелёных глаз. Артистизм и жаркие касания к его чернильным следам на животе и груди. Как угроза отрезать язык воспринималась не более чем взаимная язвительность, а страх быть высеченным поугас. Как его любовно гладили по спине, как помогали погрузиться в небытие, перекрывая доступ к кислороду. Как долго Фрэнк сомневался, что кто-то всерьёз мог быть простолюдина, ненавидящего кофейную горечь. Но выбирали ли его и сейчас, перед ликующей толпой? — Проснитесь от боли, дети мои! Поспешите в наш мир без воин и ненависти! Они практически дошли до зала перед балконом, как их остановила охрана, преграждающая заветные двери; на них наставили оружие и приказали отступить немедленно. Нет-нет, как же так, они уже так близко! Фрэнк так близко, что практически мог слышать голос Джерарда без приглушения шипения динамиков. Так близко и вновь далеко. Недоступно далеко, как спокойная жизнь под танцующими созвездиями. Медсестра пыталась вталдычить охране, что он являлся «тем самым личным прислужником», но Айеро уже накрывало безнадёжностью. Мужчины оттолкнули их в сторону, из-за чего парень упал на пол, роняя подаренную трость. Как же он мог быть таким глупцом, как же мог так надеяться на кого-то? Всю жизнь прятался, не доверял — боялся, в конце концов. Что-то было в загадочном, чутком главнокомандующем, сумевшем поменять его мнение в один миг. Его взгляд заставил льды в сердце растопиться, погрузить Фрэнка в всепоглощающую любовь и беспечность. Слёзы уже накатывали вместе с обидой на эту вечную несправедливость в жизни, сил подняться не стало. Зачем? Зачем противиться, если он всё равно не ровня такому человеку. Если ему не позволительно даже присутствовать на речи главнокомандующего. Если его никто не ставил в известность насчёт своих планов. Джерард оставался собой: часть чувств он таил слишком глубоко, чтоб кому-то показывать их спустя столько прекрасных моментов близости и любви. Темнота манила хрустального диктатора, и он выбирал идти в неё одному, без сопровождения любимого человека. Нечестно, как же это всё нечестно! Разве Айеро не заслужил хоть немного счастья, хоть частицу удачи, чтоб оставаться любимым? Слёзы капали с его ресниц, беззвучные всхлипы доносились изо рта и царапали горло. Его просто забыли, раз даже не впускали в зал, не позволяли быть вместе. Девушка в очередной раз пыталась переспорить охрану; она пнула ногой дверь со всей силы, открывая её почти нараспашку. В коридор рванул прохладный ветер, посланный хмурыми облаками, растрепав тёмные волосы Фрэнка. Лицо коснулся холод, утирающий слёзы. Парень повернул голову в сторону балкона, где совсем близко стоял Джерард, держащий в руках что-то. Рядом с ним была незнакомка. — И в новую жизнь поведу вас не я, но ваша новая королева-главнокомандующая, Линдси Энн Баллато. Я передаю нашу праведную честь в её руки, так возрадуемся этому! Мистер Уэй надел корону на голову: она сидела на ней хорошо, подходила к красному нарядному платью и плащу господина за спиной. С улицы доносились крики счастья, люди скандировали что-то, а Фрэнк уже ничего не понимал. Он сидел на полу: разбитый, потерянный и болезненно бледный. Бинт начинал краснеть, а голова кружиться — возможно, поэтому соображалось с трудом. Что сейчас произошло? О чём говорил Джерард? Почему люди с такой любовью приняли его слова? Если господин отдавал свою страну, то за что сражался? Зачем эта несправедливость, зачем все эти смерти? Спустя мгновение — или замершему в отчаянии прислужнику так показалось — охрана разошлась в стороны. Из зала вышла женщина, которую даже прислуга приняла с восторгом, кто-то свистел, кто-то галдел, но на сидящего у стены парня в ночной рубашке никому не было дела. Рядом кто-то опустился на колени и обнял Айеро, крепко и нежно, а затем поцеловал в лоб. Размытым от влаги взглядом Фрэнк разглядел родные зелёные омуты, в разы подобревшие, нежели там, где его поддерживали криком. — Отчего же ты плачешь, Фрэнки? Всё кончилось, — спросил мистер Уэй, и парень тут же отдёрнулся от него в страхе. Кровожадный смех всё ещё стоял в ушах. — Ты же, — выпалил прислужник, глядя с неверием, — убил их. Зачем? — Затем же, зачем ты занёс нож за спиной моего советника. Ответ тот же. — Я думал, ты не сможешь. Не любишь… жестокость, — тяжелое дыхания вырывалось наружу, пускай бледные ладони привычно успокаивали. — Почему ты?.. — Потому что я не смог бы так больше. Как всегда, в словах Джерарда была истина. Сам Фрэнк задумывался о том, что не сдержался бы, если с мистером Уэем что-то произошло. Он помнил, как забывался в желании вскрыть глотки всем ублюдкам, ранившим господина, как чувствовал накатывающую ярость, стоило тому седому чудовищу ехидничать и насмехаться над жертвой Джерарда. Это чувство обволакивало, съедало заживо, открывало дверь в разуме к совершенно животному и неизведанному. Всю свою жизнь Айеро считал себя пацифистом, ненавидел смерти и драки, однако там, в зале после угрозы, он был готов перейти эту черту. Наверняка через подобное прошёл и сам мистер Уэй, когда увидел полуживого прислужника в своём кабинете. Сколько боли пережил он, сколько ненависти и гнева подавил, чтобы заботиться о людях, воспевающих новую главнокомандующую! Быть может, самым сантиментальным и чутким из них в итоге оказался именно Фрэнк, раз его сердце так разрывалось на кусочки из-за всех потерь, свалившихся на долю Джерарда. Слёзы градом лили, плечи вздрагивали, парень совсем не мог остановить свой плач, уже не понимая, отчего продолжал рыдать на плече господина. — Мне жаль, что ты прошёл… через это, — сказал он, сжимая шероховатую ткань у мужчины на спине. Там, где была его накидка. — Не стоит плакать по мне, это не стоит того. Я не жалею о том, что сделал. И никогда больше ни о чём не буду жалеть. Его обнимали в гуще толпы, и даже сам мистер Уэй этого больше не стеснялся. Его не прятали, как таинственное сокровище, не боялись стискивать в объятиях, целовать в мокрую щёку. И от всего этого у Фрэнка почему-то расплывалась улыбка на лице, несмотря на заплаканные, опухшие веки и раздирающее горло. Даже кровивший бок почти не беспокоил. — Теперь мы будем счастливы, никто нас не остановит, — шептал Джерард в его ухо, покачиваясь из стороны в сторону, успокаивая прикосновениями. Прислужник рад был в это поверить. Наконец, все их мучения окончены? Никаких запретов, никаких обязательств перед людьми, никаких войн и злобы. Жизнь, наполненная друг другом и счастьем? Спустя столько мучений и потерь, судьба наконец-то дарила подарок, позволяя любить без тайн и украдки. Мистер Уэй продолжал его выбирать, думал на два хода вперёд, чтобы навсегда остаться с Фрэнком вдвоём! — Как очаровательно, — прозвучал голос над головой. Они почти одновременно подняли головы, сталкиваясь с тёмными глазами и плескающимся в них ехидством. На голове сверкала корона, по бокам стояли мужчины, отпихнувшие их с медсестрой от дверей зала. Ох, вероятно, это леди Баллато — женщина, в чьих руках было два государства. А ещё в её власти были они с Джерардом, судя по выражению лица. Но господин мягко сжал в объятиях Айеро, тут же говоря: — Я выполнил свою часть уговора, теперь Ваша очередь. Что за уговор? Об этом говорил Джерард, когда приходил проведать Фрэнка той ночью? — Знаешь, мой советник предложил мне убить тебя после нашей первой встречи, — леди Баллато улыбнулась уголком губ, и грудь Фрэнка разодрало тревогой. — Но глядя на твою решительность в убийстве собственного совета, принять твоё предложение оказалось более привлекательной идеей. — Ты обещала, — напомнил мужчина, нахмурившись. — И я выполню своё обещание, не беспокойся. Женщина ушла, Фрэнк и не заметил, как всё стихло. Сознание вновь ускользало, топя его в слабости и тепле. Теперь оно было везде — чувство безопасности не отступало ни на минуту, потому как бледная рука его больше не отпускала одного в беспамятстве сна.