Мы скроем шрамы рисунками страхов...

      Когда Леви был еще ребенком и мама была жива и проводила с ним свободное время, он всегда мечтал о полной семье. Он не отказывался, как мальчишки его возраста, от того, что когда-нибудь он встретит девушку, они полюбят друг друга и будут вместе строить общее будущее. Поначалу он хотел сестренку, но мама на его просьбы задумчиво улыбалась и уходила от ответа. Потом, когда семья у него все же появилась, он думал о том, что в будущем хочет, чтобы у него была дочь. Маленькая девочка, которая будет любить его так, как никто и никогда в жизни не полюбит.       - Леви? – Микаса вырывает его из воспоминаний, дрожащим голосом напоминая о своем присутствии. Звон в ушах постепенно утихает, уступая место тишине.       Леви, не говоря ни слова, встает с дивана, берет плед и накидывает его на плечи девушки, заключает ее в теплые объятия, как будто выстроив вокруг нее крепкую стену.       - Тебе нужно что-то съесть. Я приготовлю завтрак.       Завернувшись в плед, Микаса присаживается на диван и подтягивает к себе колени. Хочется плакать, но выдавить из себя слезы не получается, потому что, несмотря на все еще не прошедшее между ними напряжение, она чувствует себя под защитой, знает, что ей ничего не угрожает. Смотрит на его широкую спину и перекатывающиеся под тонкой футболкой мышцы. Татуировки на руках приходят в движение, и у Микасы кружится голова от психоделического узора, танцующего в глазах.       - И ты ничего больше не скажешь?       - А ты предлагаешь начать выяснять, когда это произошло и кто виноват?       - Нет, но…       - Это уже случилось, малышка. Ты беременна. И теперь нам нужно решить, что с этим делать.       - С этим? – ее брови сходятся у переносицы, которая покрывается мелкими складочками, а кончик носа упрямо дергается.       - С беременностью. С ребенком. С твоим самочувствием. Выбирай.       - Я?       - Микаса, - Леви выключает огонь на плите и присаживается рядом, обнимая дрожащие плечи девушки. – Слишком много вопросов, но я на них отвечу. Твоя беременность неожиданна, особенно сейчас. Ты же не будешь спорить с тем, что мы оба к ней не готовы? – она опускает подбородок на колени, наслаждаясь тем, как его пальцы ласково гладят ее волосы. – Решать, как поступить дальше, - тебе: это твое тело, твое здоровье. Я поддержу любое твое решение и буду рядом, потому что люблю тебя.       - Но… Я все понимаю, но так и не услышала, что ты думаешь об этом… о беременности.       - Я рад, Микаса. Не счастлив, потому что, если бы это случилось хотя бы через год, было бы более вовремя, что ли. Но рад. Если, конечно, это мой ребенок.       - Идиот! – в его плечо прилетает ощутимый удар кулаком.       - Иди ко мне, - Леви снова заключает ее в объятия, только сейчас она обнимает его в ответ.       Он прикрывает глаза и поглаживает ее спину, чувствуя и слыша тихие всхлипы. Острые пальцы впиваются в его предплечья, холодные ладони в попытке согреться прижимаются к горячей коже.       - Никогда не думала, что узнаю об этом вот так.       - Как?       - Я решила, что мы почти расстались, и тут узнаю о своем положении. Похоже на сценарий дешевого фильма.       - Он был бы дешевым, если бы ты не была под опекой сумасшедшей тетки и не съехала бы от нее, использовав манипуляцию и шантаж. Эти факты уже делают фильм дороже.       - И что теперь делать?       - Время принимать самостоятельные решения. Для начала запишем тебя к врачу.       - Я еще не решила… хочу ли оставить…       - Решишь после приема, на котором узнаешь хотя бы срок.       - В моей ситуации будет проще и правильнее сделать аборт.       - Если ты так решишь, я не буду тебя отговаривать. А если все же чаша весов склонится в пользу ребенка, то мы вместе подумаем, как нам быть.       Яркий свет коридоров частной клиники, куда Леви записал Микасу пару часов назад, немного раздражает глаза девушки, шагающей вслед за своим мужчиной к нужному кабинету. Озноб все еще сотрясает ее тело и сводит мышцы, а горький привкус во рту не дает расправиться морщинкам на переносице. Леви аккуратно обнимает ее за плечи и присаживается рядом на белое мягкое кресло в ожидании.       - Когда проявились первые признаки беременности? – молодая женщина в белом халате водит по животу Микасы аппаратом УЗИ, а на экране напротив ее головы выводится трансляция.       - Задержка чуть больше недели, а стошнило впервые сегодня утром. Больше никаких признаков не наблюдалось.       Микаса переводит взгляд на Леви, когда тот сводит брови у переносицы: логично, что она ничего не заметила, отсутствие месячных можно было списать на нервы, потому что как раз в это время они и поругались.       - Поздравляю Вас, мисс Аккерман. Обследование подтвердило беременность. У Вас пятая неделя.       Леви сжимает ее ладонь своей рукой, колечко в его губе дергается от мимолетной улыбки. Она боится увидеть в его глазах немой вопрос, поэтому поворачивает лицо к врачу.       - А что насчет… прерывания… беременности?       - Аборт можно сделать в течение двух недель, но предварительно я бы посоветовала сдать необходимые анализы, чтобы Вы точно были уверены, что это не навредит Вашему здоровью. Всякое бывает, знаете ли.       Леви привычно натягивает на лицо маску безразличия, пока Микаса беседует с врачом, избегая смотреть на него. Внутренности и мышцы сведены судорогой от неизвестности и невозможности распланировать ближайшее будущее, пока Микаса не примет решение: оставлять ребенка или прервать беременность. Как бы сильно ему ни хотелось стать отцом, он прекрасно понимает, что решение в этом случае принимает не он. Как бы трепетно он ни относился к горошине, которую увидел на экране монитора, он осознает, что, если Микаса решит повременить с созданием полноценной семьи, он ее поддержит.       В ее квартире царят прохлада и полумрак.       - Тебе холодно? – Леви наблюдает, как Микаса кутается в плед, когда выходит из ванной. Она прикрывает лицо подрагивающими руками, чтобы скрыть слезящиеся от рвоты глаза.       - Все нормально. Тебе не нужно на работу? Или домой?       - Предлагаешь оставить тебя одну в таком состоянии?       - Пока ты рядом, я не могу думать об аборте, - с ресниц на щеку срывается прозрачная слеза. – Все это случилось не вовремя, Леви. Мое ментальное состояние совпадает с физическим. Хочется выблевать все внутренности и мысли, чтобы ничего осталось, кроме звенящей пустоты. А когда я смотрю на тебя, вижу спокойного и уравновешенного мужчину, которого как будто не волнуют мои проблемы.       - Ошибаешься.       - Я знаю! – ее голос срывается на крик, а слезы буквально брызжут из глаз. – Просто… это все разрывает изнутри. Меня разрывает - не тебя. Это я беременна. Это мне принимать решение о том, что делать дальше. Это меня тошнит. Это у меня болит горло от того, что все внутренности, кажется, выйдут наружу, когда начинается рвота. И это я все еще нахожусь под опекой и арестом. Я вижу, как ты стараешься меня поддержать, но сейчас я очень хочу остаться одна, Леви. Пожалуйста, уйди, прошу тебя.       Горло жжет от горячего комка, поднимающегося из груди вместе с болью. Леви опускает голову, чтобы Микаса не увидела его лица, и встает с дивана. Она во всем права. Как бы сильно он ни желал сейчас успокоить ее, сказать, что сейчас в ней бушуют гормоны, она права. Обидные слова наотмашь бьют его по щекам, но не от этой боли разрывается сердце. Она права. Руки дрожат, когда он поворачивает ключ в замке и оставляет за дверью ее тихие рыдания. Она права. И он ничего не может с этим сделать.       - Хандж! Ты дома? – квартира встречает его непривычной тишиной, но включенный в гостиной свет намекает на присутствие сестры. – Ханджи!       - Меня нет! – доносится приглушенный голос из ее комнаты. – И не будет.       Леви аккуратно и тихо открывает дверь, заходит в пространство сестры, наполненное хаосом и – как ни странно – приятным ароматом фруктов. На тумбочке у кровати стоит отрытая, но полная бутылка вина, рядом - огромная тарелка с фруктами. Бугорок на кровати приходит в движение, и Леви слышит содрогающийся громкий выдох. Кажется, он правильно выбрал того, к кому пришел со своей проблемой: Ханджи не до смеха, раз уж она накрылась одеялом с головой.       - Эй, чудовище.       - Я же сказала, что меня нет! – Ханджи откидывает одеяло, и перед взглядом Леви предстает картина красных опухших глаз и соленых дорожек на щеках сестры. – Уйди.       Его снова выгоняют - боль в груди растет с каждой секундой, грозясь вырваться наружу гневными рыданиями. Она отворачивается к стене, утыкается лицом в подушку. Плечи рвано дрожат в такт глухим рыданиям. Ханджи редко плакала, но каждый раз Леви был рядом, чтобы дать ей возможность выговориться.       - Что случилось? – Леви ложится рядом, укрывая их обоих, и обнимает ее со спины, крепко прижимая к себе. – Не выгоняй меня.       Как только его ладони уверенно ложатся на ее грудную клетку, Ханджи тут же обхватывает их и крепко сжимает, впиваясь ногтями в подушечки пальцев. Она нуждается в том, кто никогда не оставит ее, будет рядом.       - Я увидела Моблита с девушкой в ювелирном магазине, - голос гнусавит, будто она с утра безостановочно плачет. – Я люблю его, Леви. Я, твою мать, люблю Моблита Бернера. И какая же я была дура, когда полезла в постель к его сестре.       Ее слова вызывают легкую улыбку, которая перекрывается рыданиями и болью в груди от того, что он не может сейчас никому помочь. Ему хотелось бы забрать всю боль себе, он уверен, что выдержит. Только бы Ханджи больше не плакала, только бы Микасе не было плохо. Если бы он только мог приложить ладонь там, где болит, и по капельке перекачать ее себе, он бы так и сделал.       - Ч-ш-ш-ш, бедовая.       - Просто… ка-а-ак такое могло случиться? Я не понимаю! Зачем я поперлась в этот дурацкий канцелярский? Какого хрена я вообще увидела рекламу «Два изделия по цене одного» и решила, что мне нужна цепочка и кулон в виде крыльев?       - Купила?       - Что?       - Кулон и цепочку.       - Я убежала, как только увидела его и эту сивую рядом с ним.       - Это не похоже на мою Ханджи.       - Это вообще какой-то сюр! – она снова плачет, теперь - почти беззвучно. Леви чувствует, как содрогается ее грудная клетка, и слышит, как она шмыгает носом от того, что он не дышит.       - Микаса беременна.       Мир замирает на секунду, из открытого окна не доносится ни звука, хотя в летние вечера на улице обычно достаточно оживленно. Ханджи не двигается, течение ее слез прекращается. Спустя пару мгновений она резко выдыхает и медленно поворачивается в руках Леви, прижимаясь головой к его груди.       - Как… так вышло?       - Не думаю, что тебе нужны объяснения. Ты уже взрослая девочка.       - Я не это имею ввиду. Просто… И как ты себя чувствуешь?       - Уместнее было бы спросить, как себя чувствует она. Я в порядке.       - А она?       - Она попросила меня уйти. Хочет побыть одна и решить, что делать дальше. Думает об аборте.       - А ты?       - Я сказал ей, что не оставлю ее, что люблю. Что готов поддержать ее в любом решении. Но ей сейчас гораздо хуже, чем мне.       Холод пальцев Ханджи ощущается ледяными прикосновениями сквозь тонкую футболку, когда она прижимается к Леви еще ближе. Он утыкается носом в непослушную копну волос на макушке и удивляется непривычному ощущению влаги на своих щеках. Глаза закрываются, а горло саднит от молчаливых рыданий. Кажется, его грудная клетка пульсирует болью, которая течет по венам вместе с кровью. Леви хочется прекратить свои страдания и страдания близких. Но Микаса была права: он не может ничего сделать.       - Эй, бусинка моя, не плачь, - голос Ханджи тоже срывается на высокую ноту, когда ком в горле становится еще больше. – Мы справимся. Когда такое было, чтобы мы не справлялись? Помнишь, как я решила посмотреть, как работают иглы в твоей машинке, и проткнула ими зрачок? Мы тогда думали, что я останусь без глаза. Но все обошлось. А как ты сломал ногу в нескольких местах, когда перебегал дорогу на красный и попал под грузовик? А теперь даже шрамов не осталось. Мы же сильные, Леви!       - Да, и мы оба сейчас лежим и плачем, Хандж. Не хочу, чтобы она пострадала. Не хочу, чтобы ты плакала. Отдай мне свою боль.       - Тебе сейчас своей хватает, дурная ты башка. Почему ты ушел? Ты же знаешь, что в ней говорят гормоны.       - Ей было бы хуже, если бы я остался. Ты не видела ее глаз и не слышала ее голоса, когда она просила меня уйти. Такая маленькая перед всем миром, ополчившимся на нее. Такая беззащитная. А внутри еще более маленькая жизнь. Она думает, что я не понимаю, а я понимаю, Хандж. Я знаю, что живот будет расти, и эта старая садистка заметит ее положение. Ей будет сложно встать на учет и посещать врача из-за того, что она под опекой и арестом. Ей придется уволиться с работы. А я… ничего не могу с этим сделать и чувствую себя подростком, запертым в подвале с цепью на шее. Только сейчас Фарлан и Иззи мертвы, а Майк ничем не сможет мне помочь.       - Эй! – в его грудь упирается холодный острый кулак. – Не смей вспоминать об этом! Слишком много «ничего» в твоих словах! Где мой бесстрашный высокомерный коротышка?       - У теплотрассы, где ты кутаешься во фланелевую рубашку.       Они засыпают, измученные слезами и словами, которые никак не хотели заканчиваться. Крепкие объятия Леви согревают Ханджи, оставшуюся наедине со своей любовью, которая проснулась неожиданно для нее самой. Прохлада ладоней Ханджи обезболивает пульсирующие раны под ребрами Леви. Опухшие от слез, веки сами по себе закрываются, погружая пару в беспокойный сон.       Леви просыпается от похлопывания по плечу, но отмахивается от сестры, накрывая голову подушкой. В тишине комнаты слышится тонкий писк мелодии телефона, но его это не трогает.       - Смени свою дурацкую мелодию или возьми трубку! Бесишь! – шипение Ханджи становится громче, а удары сильнее.       - Иди в задницу, чучело!       - Я серьезно! Телефон разрывается.       - Да твою ж матушку, сраный ты водолаз! – Леви вытаскивает руку из-под одеяла и пытается на ощупь найти свой телефон, который оставил на тумбочке рядом с бутылкой вина. Смахивает пальцем на экране кнопку ответа и засовывает телефон под подушку, чтобы приложить его к уху. – Алло.       - Л-ле…в-ви, - слабый дрожащий голос в трубке тут же заставляет проснуться.       - Микаса? Что случилось? Ты где? Что с голосом?       - У меня… к-кровь… Кажется, я… М-мне с-страш-шно…       - Твою ж мать! Ты скорую вызвала? Да блять! Я сейчас!       Леви не помнит, как выскочил из квартиры босиком, на ходу набирая номер неотложки. Не помнит, как добрался до ее квартиры в считанные секунды и, ворвавшись внутрь, громко кричал ее имя. Не помнит, как оттирал кожу ее бедер от крови и плакал, обещая, что больше никогда не оставит ее в одиночестве. В голове остался только ее умоляющий взгляд и тихий шепот:       - Помоги нам.