Рассеивая сумрак

      Это была она. Это точно была она. Не во сне, не в вещем забытье, а прямо напротив, здесь.       Нуска никогда не встречался с ней лицом к лицу в облике человека. Даже в виде дракона она пугала его не так сильно.       Лицо, лишённое настоящих эмоций. Прекрасная маска, за которой спрятана дыра вместо сердца.       Тиама.       — Какое же ты жалкое существо. Теперь ещё и человек, не способный почувствовать вонь дэ у себя под носом. Глупый, бесполезный, беспомощный. Вьен спрятал тебя в Сонии ценой своей жизни, затем тебя лишили дэ и запрятали в каком-то городке Скидана, где я бы ни за что тебя не нашла. И, зная, насколько ты слаб, ты всё равно вернулся. Я даже имени твоего не знаю — и знать не хочу. В моих пророческих снах именно ты становишься причиной моей гибели. Но, знаешь… Я очень малодушна по отношению к слабым. Когда-то и я была такой: молодой, слабой, наивной. Если ты назовёшь причину, по которой мне не стоит тебя убивать, я отпущу тебя.       В глазах троилось. Нуска не мог понять, где он, чувствовал лишь запах сырости и земли. Возможно, это была какая-то пещера. Он был связан по рукам и ногам, вокруг было совершенно темно, а Тиама скрылась где-то за спиной Нуски. Удивительно, но, не считая раны на голове, он был цел. Лекарь совершенно иначе представлял себе плен у злейшего врага и последнего дракона, мечтавшего уничтожить человечество. Он думал, что его будут рвать на куски, варить заживо, сдирать кожу.       — Зачем было меня ловить, чтобы так легко отпустить?       Тиама хмыкнула.       — Ты сам упал мне в руки. Я очень долго сомневалась, может ли этот мешок крови и костей быть сурии, способным меня убить. И я всё ещё не уверена. Тебя лишили способностей? Зачем?       Нуска ничего не понимал. Почему она так спокойно с ним разговаривает? Почему она не бьёт его, не калечит, не угрожает? Почему он вообще всё ещё жив?! Что это за светская беседа?       — Я… ничего не понимаю. Почему я всё ещё жив?       — А? Потому что это скучно. Ты слишком легко попал в мои руки. А я так и не придумала, как использовать тебя, чтобы навредить Сину и Скидану.       — Но ведь раньше ты меня боялась?       — Конечно. Ведь у вас, грязных человеческих тварей, было моё сердце. Мерзкий хаванский мужчина украл его и спрятал в лесном племени. Но сейчас все они мертвы. Моё сердце надёжно спрятано, а я бессмертна.       «Мара… уже отдала ей сердце? Она… предала нас?»       Нуска сглотнул. Не стоило так легко верить словам врага. Тиама не была человеком, но её суть давным-давно исказилась. Самые мерзкие черты, присущие дракону и человеку, слились в ней в подобие личности. Она могла обмануть его, манипулировать им, как когда-то Сином. Тогда эрд был очень молод и не мог разоблачить существо, жившее семь тысяч лет. Но Нуске уже двадцать три года, он способен постоять за себя и не попасться на крючок.       Но как бы Нуска ни старался придумать план, ничего не выходило. Он привык бояться Тиаму, привык видеть её в кошмарах. Каждый раз, как они с ней сталкивались, Син оказывался при смерти. Этот животный страх мешал Нуске думать.       — Почему ты молчишь? Пытаешься придумать, как меня обхитрить? Не стоит. Я же сказала, что отпущу тебя, если ты дашь мне повод. Или ты слишком напуган? Люди ведь боятся темноты.       Белые огоньки в форме крылатых драконов разлетелись по помещению. Нуска быстро осмотрелся и понял, что это была та самая пещера, где они прятались с Оанном, а Син изучал наскальные письмена.       — Это твоя пещера?       — Верно. Я не позволила животным тварям уничтожить это место. Каждый, кто разбил здесь хотя бы один камень, уже мёртв. Теперь люди считают, что это место проклято, и не наведываются сюда.       Несмотря на то что в пещере появился источник света, Нуска не решался поднять взгляд. Он знал, что один вид Тиамы напугает его до полусмерти.       — Почему ты молчишь и не смотришь меня? Я в любом случае либо отпущу тебя, либо быстро прерву твою жизнь. Пытки — удел людей. Дичь, которая уже поймана и не убегает, мне неинтересна.       Нуска шумно вздохнул, набрался смелости и вскинул голову. Напротив него на голом камне сидела абсолютно обнажённая хаванка. Её кожа, её волосы, даже радужки глаз — всё было настолько белоснежным, что слепило глаза. И одновременно она была так прекрасна, что завораживала. Спокойна, грациозна, рассудительна. Нуска практически оказался под действием её чар — он уже был готов выдать какую-нибудь причину, чтобы его отпустили. Но усилием воли он стал пробуждать воспоминания: о том, как это прекрасное создание натравило на Сина маленьких детей, о том, как она наблюдала, как умирают лесные, о том, как огромный белый дракон чуть не слопал его во время дарвельской кампании и во время нападения на Эрьяру. В одно мгновение идеальное белое тело женщины в глазах Нуски окрасилось кровью. Та текла и текла, разливаясь по полу, стекала рекой, намочив ноги лекаря.       Таков её истинный облик. Это чистое и прекрасное создание — мираж.       Но Нуска всё ещё был в замешательстве. Тысячи раз он представлял себе встречу с Тиамой, но случившееся слишком отличалось от его представлений.       — Я… не думаю, что ты готова меня отпустить. Скорее всего, ты надеешься, что я выдам информацию.       Ни лицо, ни глаза Тиамы не выдавали никаких мыслей или эмоций. Она была прекрасной статуей, чьи помыслы было невозможно разгадать. Лишь уголки губ изредка приподнимались вверх, рисуя обворожительную улыбку.       — Почему? Ты ведь лишён сил. Мы оба понимаем, что ты неспособен меня убить. Так зачем мне твоя смерть? Я могла бы шантажировать Сина твоей жизнью и вынудить его снова убрать войска с границы. Могла бы отравить тебя, а затем вернуть ему, чтобы он потратил последние жизненные силы на твоё излечение и умер. Тогда ни один человек в Скидане не смог бы мне противостоять. Война, что длится много лет, закончилась бы за день. Всё человечество перестало бы существовать в один миг. Однако я всё ещё этого не сделала.       Нуска от страха распахнул глаза. Он понимал, что оба сценария… ведут к гибели Скидана. То, что он ей попался… из-за одной маленькой ошибки… весь Скидан будет уничтожен.       — Ты так дрожишь. В твоих глазах мелькают образы. Смерть близких. Смерть каждого, кто когда-либо знал скиданский язык. Порабощение оставшихся в живых. Власть Дарвеля на всём континенте, — она тихо говорила, а затем поднялась. Когда она сделала несколько шагов в сторону Нуски, он зажмурился. Его била дрожь. Если бы она била его, пытала, резала живьём — он не был бы напуган так сильно, как во время этой милой беседы. Пальцы Тиамы легли на подбородок Нуски и подняли его вверх.       — Открой глаза, хаванец. Сейчас же.       Рабское клеймо на спине вспыхнуло болью. Всё тело лишилось сил. Нуска открыл глаза и увидел два немигающих белых глаза, что прожигали его насквозь.       — Так что я должна сделать с тобой? Мне отправить письмо эрду с требованиями для обмена?       — Нет… — упавшим голосом пробормотал Нуска.       — Почему я не должна этого делать?       — Я… прошу вас… — в глазах Нуски показались слёзы.       Тиама вдруг очень ласково улыбнулась и погладила Нуску по щеке, приговаривая:       — Такой хороший мальчик… И почему мужчины становятся такими, лишь когда им угрожаешь?       Она продолжала гладить щеку Нуски очень нежно, её взгляд гипнотизировал, она говорила:       — Если ты так просишь… я отпущу тебя. Ты ведь побежишь сразу к Сину, да?       — Да.       Нуска не был в состоянии лгать. Он еле находил в себе силы, чтобы не потерять сознание. Он не знал, что это за магия, что за страх. Больше всего это напоминало… страх, что испытывает дичь, смотря в глаза хищника. Этому было невозможно противиться.       — Хорошо. Тогда передашь ему моё письмо сам? Можешь прочитать — там нет никаких угроз. Я лишь назначаю день и место нашего финального сражения. Сделаешь для меня эту малость ради того, чтобы получить свободу?       Нуска уже не мог дышать. Он часто вдыхал воздух, но тот словно не наполнял лёгкие. Перед глазами потемнело.       Лицо Тиамы стало грустным. Она наклонилась и… коснулась губами губ Нуски, наполняя его лёгкие живительным кислородом. Сделав так несколько раз, она выровняла его дыхание, а затем мягко убрала мокрые насквозь прядки с его лица.       — Если тебе лучше, то ответь мне.       Нуска не мог говорить, он лишь коротко кивнул и уронил голову.       — Син действительно воспитал тебя очень послушным. С тобой так легко договориться. Вот, я оставлю это письмо здесь, — сказала Тиама, а затем отошла, чтобы положить конверт на камень, на котором ранее сидела. Затем она остановилась в нескольких шагах от Нуски и добавила: — Тогда я пойду. Эти верёвки пропадут сами по себе через полчаса. Ты как раз придёшь в себя. Если тебя развязать сейчас, то ты наверняка упадёшь на пол и разобьёшь голову, да? Что же…       Она, казалось, задумалась. Остановилась, уставившись на свод пещеры. Зрачки её глаз сузились, став подобно змеиным. В её тоне появились еле ощутимые угрожающие нотки:       — Драконы не терпят обмана, хаванец. На этот раз я очень хорошо запомнила твой запах. Где бы ты ни был, я найду тебя. Я уничтожу тебя. Я буду отрывать от тебя по части прямо на глазах у Сина. Поэтому выполни мою просьбу, если не хочешь завтра проснуться в оставшихся от Скидана руинах.       Она начала обращаться. Появился хвост, затем — крылья. Сверкающая белая чешуя стала покрывать её нагое тело. Чешуйка за чешуйкой словно нарастали друг на друга — Тиама стала так стремительно увеличиваться в размерах, что Нуска испугался, что пещера не выдержит и разрушится. Он зажмурился, а когда открыл глаза, всю пещеру занял дракон.       Его морда медленно повернулась к Нуске. Дракон открыл пасть и показал лекарю ряд клыков, каждый из которых был размером с его руку. Отвернув голову, дракон смерил Нуску взглядом, а затем медленно начал выползать из пещеры.       Нуску била дрожь. Пот стекал даже по ногам. Сердце билось так быстро, что заболела грудная клетка. Мимо лекаря скользнул драконий хвост — и он зажмурился снова. Потому что даже лёгкое касание хвоста могло убить его на месте.       Как только дракон покинул пещеру, Нуска уронил голову и потерял сознание.

* * *

      Когда Нуска очнулся, он не знал, какой это был день. Долгое время он просто лежал, не находя в себе силы двинуться. В пещере было темно и тихо, лишь где-то размеренно капала вода, разбиваясь о камень.       Всё тело лекаря промёрзло. Каждая косточка болела так, словно её раздробили. Вскоре Нуска несколько раз чихнул и обратил внимание на то, что его нос заложен. Заболел. Человеческое тело было слишком слабым…       Нуска заставил себя приподняться и практически подполз к тому камню, чтобы взять письмо. Порвав печать, он действительно не нашёл ничего необычного в этом послании. Оно даже не было написано рукой Тиамы — его подписал один из главнокомандующих Дарвеля. Таким образом… Нуска мог соврать, что не виделся с Тиамой вовсе. Было ли это разумно? Или этого она и добивалась? Каков её план?       В письме говорилось, что обе армии выйдут и сразятся на вересковой пустоши десятого акеля на рассвете.       «Это примерно… через полтора месяца?»       Нуска содрогнулся всем телом, вспомнив морду и взгляд дракона. В тот момент в его душе посилилось чувство…       «Разве её… возможно победить? Разве человек, даже сурии, способен сразить дракона? Да и была бы она одна, но там ещё целая армия Дарвеля… Даже оставшись под поддержки Сонии… Сония…?»       Нуска задумался. Почему бы Скидану самому не вступить в союз? Не зря же он так долго мучился в Сонии и нарабатывал там связи.       Мысли путались. Нуска одёрнул себя.       «Нет, сейчас нужно обдумать произошедшее. Тиама коснулась меня, даже поцеловала. Могла ли она наложить на меня какое-то проклятье? Или заразную болезнь? Вдруг я вернусь в город, а затем вся Эрьяра вымрет, как и Хавана?»       Нуска задрожал. Он не знал, что ему делать. Он не чувствовал дэ.       «Какие ещё методы она использовала? Каким образом она так долго заставляла Сина плясать под свою дудку? Чаще всего она… умалчивала о цели. Она заставляла людей делать то, что ей нужно, распоряжалась ими в своей игре, и ни один из них не знал, какую роль сыграет. Зачем было оставлять меня в живых? Почему она хочет, чтобы я вернулся в Скидан? Да и сердце… Она сказала, что сердце у неё. Что с Марой? Если она предательница, то в порядке ли Хайя…?»       Нуска подтянул ноги к животу, обнял их, чтобы согреться, и уткнулся в свои колени. Слишком много вопросов. Слишком мало информации. Предполагать можно что угодно. А сейчас нужно было найти ответ на три вопроса: безопасно ли возвращаться в столицу, стоит ли передавать это письмо Сину и нужно ли упомянуть, что он встретился с самой Тиамой.       Вскоре голод и жажда выгнали Нуску из пещеры. Был вечер. Он не был как следует одет, а потому плёлся в сторону ближайшей деревни, сотрясаясь от холода от ледяных порывов ветра. Но стоило ему ступить на тропинку, как дорогу преградила стража.       — Вы — Нуска?       — Да.       — Пойдёмте с нами.       — Подождите, не трогайте меня. Я не уверен, что не заразен…       — Не выдумывайте, — стражник-сиф приблизился и как следует осмотрел Нуску. — Не вижу никаких следов тёмной дэ. А теперь вытряхните все вещи, которые при вас есть.       Нуска нахмурился. При нём было только письмо… Однако если он начнёт сопротивляться, разве это не будет выглядеть подозрительно? Лекарь вытащил из-за пояса письмо и отдал его стражнику, а затем как следует потряс свою одежду, позволил её ощупать, чтобы стража убедилась, что у него больше ничего нет.       — Отлично. Пойдёмте.       Нуска облегчённо вздохнул и повиновался.       Вскоре его подвели к повозке, но совсем не такой, какую Нуска себе представлял. Это была клетка на колёсах.       Нуска уставился на стражника и спросил:       — Вы… в чём-то меня обвиняете?       — Мы не можем раскрыть детали. Но было велено доставить вас в Эрьяру для допроса.       Нуска послушно залез в повозку. Решётку тут же заперли на замок. Его всё ещё обдувал ледяной ветер, скиры тронулись.       Нуска уронил голову и согнулся пополам. У него закончились силы и поднялась температура. Но теперь он точно знал одну из деталей плана Тиамы.       «Она решила выставить меня предателем и обвинить в сговоре с собой и Дарвелем. Поэтому стражник сначала попросил отдать все вещи, он искал улики, а только потом подвёл меня к повозке и до сих пор не рассказал, в чём меня обвиняют. Это письмо действительно свидетельствует против меня. Особенно сейчас, когда был отравлен волчак Сина».       Нуска трясся в повозке. Его тошнило то ли от голода, то ли от плохой деревенской дороги. Люди, что проходили мимо, пялились на заключённого во все глаза.       Сам же лекарь не чувствовал ничего, кроме холода и страха. Он не боялся, что его посадят в тюрьму или выставят виноватым. Он боялся последствий. Боялся, что Син выступит против аристократии, что случится раскол знати, который повлияет на грядущую войну. Он не был такой важной шишкой, чтобы из-за него проигрывались войны.       «А если я возьму вину на себя? Меня казнят или нет?»       Нуска прикрыл глаза и прислонился спиной к ледяной решётке. У него не было сил даже на то, чтобы сидеть.       «И не из такого blatchien выбирались», — решил он и задремал.