Рассеивая сумрак

      Нуска ворвался в покои эрда, не дождавшись дозволения войти. Несмотря на все ожидания лекаря… Син проводил этот вечер не один. Сначала Нуска обрадовался, когда увидел учителя Минхэ, но незаметно для самого себя застыл посреди покоев с хмурым выражением лица. В комнате, где был зажжён всего один канделябр, рир и хаванец вместе сидели на кровати: Син снял верхние одеяния, а Минхэ ощупывал ладонями, наполненными светом, спину правителя.       Нуска несколько раз открывал рот, чтобы поздороваться, но так и не смог выдавить ни звука.       Завидев своего ученика, Минхэ тут же поднялся и с улыбкой подошёл ближе, но, заметив странную реакцию Нуски, остановился и на несколько секунд задумался. Несколько раз переведя взгляд с ученика на эрда и обратно, Минхэ вдруг издал тихое «о» и, не говоря ни слова, выскочил из покоев…       После этого атмосфера стала ещё более странной.       — Учитель Минхэ… проверял ваше состояние? — так тихо, что и сам не смог расслышать, спросил Нуска. Его взгляд был прикован к полу, он не мог сдвинуться с места.       Однако лекарь не ожидал, что буквально через мгновение эрд, даже не заботясь о своём полуголом виде, приблизится сам. Син схватил Нуску за запястье, дёрнул за руку вверх.       Неуверенный взгляд Нуски скользнул вверх и…       На дне двух сияющих сапфиров плескалось бездново пламя. Пара секунд — и эрд сжал запястье так, что Нуска еле сдержал вздох. Зрачки правителя сузились, окрашиваясь в алый…       «Что происходит?»       Впервые в жизни Нуска испытал страх, находясь рядом с эрдом. Видимо, именно это и чувствовали обычные смертные, когда сталкивались с всесильным тёмным риром.       — Син… отпустите… — пробормотал Нуска, вновь потупив взгляд. Волна страха накрыла с головой — коленки тряслись, а в руках почувствовалась слабость. Ещё секунда — и Нуска мог потерять равновесие, если не сознание.       Син тут же ослабил хватку. Сделав несколько тяжёлых вздохов, он так спокойно, как только мог, спросил:       — Кто… заставил тебя это выпить? И с какой целью? Назови мне имя.       Нуска вздрогнул. Неужели… и Минхэ почувствовал этот запах, а потому, догадавшись о цели визита Нуски, быстро ретировался? Вот же стыд…       «Самое смешное, что я не могу сказать правду. Если Энки завтра не проснётся, то некому будет помочь мне с планом».       — Никто, Син… я сам выпил это.       — Я тебе не верю. Ты бы не стал. Ты не такой, — замотал головой Син. Его пальцы вновь коснулись руки Нуски, а когти проткнули кожу.       На этот раз лекарь очень быстро отдёрнул руку, но не от боли — он боялся, что Син заметит крупицы дэ в его крови.       — Эрд Син… я теперь человек, вы не могли бы сбавить обороты? — полушутя выдал Нуска, хотя всё внутри него содрогалось от ужаса.       Только тогда Син пришёл в себя и быстро отступил. На секунду в его глазах мелькнула жалость, даже что-то, напоминавшее сожаление. Вновь он сделал это лицо — будто это его только что ударили, а не у Нуски рука истекала кровью. Как можно быть настолько ранимым, будучи правителем, воином и убийцей?       «Почему вы вечно оказываетесь жертвой? Почему не можете просто разозлиться и проигнорировать моё состояние? Почему с каждым разом вы… всё больше боитесь причинить мне боль? Разве я…»       Нуска не сдержался. Вскинув голову, он, борясь со страхом, уставился эрду прямо в глаза и спросил:       — Разве я хрустальный?       К тому моменту Син с виноватым лицом отступил к окну и метался из одного угла в другой. Услышав вопрос, он остановился. Его волосы были собраны в низкий тугой хвост, лицо было бледным и уставшим. Голубые глаза, недавно горевшие так ярко, померкли. Он уточнил:       — Что ты имеешь в виду?       Нуске было очень страшно. Но так же страшно ему было пересекать моря, реки, есть мясо и пить ром. И со всем вышеперечисленным этот лекарь справился. Вот и на этот раз он не отступит. Нуска заставил себя сделать несколько широких шагов вперёд и встать напротив эрда; задрав голову и ткнув пальцем в грудь Сина, он продолжил:       — Да, вы сильный. Но разве мы сейчас сражаемся? Да, вы сделали мне больно, будучи человеком, я вас испугался. Но и что с того? Что ужасного вы мне сделали? Вы специально причинили мне боль или напугали? За что вы испытываете вину?       На этот раз страх мелькнул в глазах эрда. Кажется, он и сам сильно испугался, когда Нуска стал читать его как открытую книгу.       — Я не смог взять под контроль свою дэ, поэтому она причинила тебе неудобства. В этом я виноват, — спокойно ответил Син.       Но Нуска отчаянно замотал головой и сделал ещё два шага вперёд. Сину было некуда отступить — он упёрся спиной в стену, а потому Нуска с лёгкостью сжал лицо эрда в своих ладонях. Смотря в глаза этого напуганного собственной силой ребёнка, которого с самого рождения обвиняли лишь в том, что он таким родился, Нуска чувствовал жгучую боль.       — Син, — мягче обратился Нуска. — Если вы меня пораните, я не умру. Если вы на меня накричите, я не умру. Если вы будете злиться, грубить мне, ударите меня — я не сломаюсь. Даже в человеческом теле я это выдержу.       — Я бы не стал…       — Я знаю, — улыбнулся Нуска. — Поэтому, если вы меня случайно напугали или поранили, — вы не должны чувствовать себя таким виноватым. Я сжёг храм, а по предсказанию вообще должен уничтожить весь Скидан. Я принёс вам достаточно проблем. Не только вы тут виновны, не только вы испытываете сожаление. Просто…       Нуска набрал в лёгкие воздух, но вместо того, чтобы продолжить, вдруг навалился на Сина, обхватил его плечи руками, а губами накрыл губы. Этот внезапный поцелуй хоть и сбил эрда с толку, но не дал ему времени обдумать все «за» и «против». Он всегда сдавался перед этой всеобъемлющей уверенностью Нуски. Он никогда не мог устоять перед ним.       Их губы мягко встречались, продолжая безумно долгий, но вполне нежный поцелуй. Син первым поддался чувствам и надавил на подбородок Нуски, чтобы раскрыть его рот и углубить поцелуй. Влажный язык проник в рот, а лекарь вновь ощутил на себе действие странного снадобья. Все разногласия, страхи растворились в этой минуте наслаждения, которую они посвятили друг другу.       Прошло всего несколько минут, а руки Сина уже крепко лежали на поясе Нуски. Он целовал его так отчаянно, словно это был их последний раз. А между поцелуями, вновь и вновь захватывая губы Нуски, цепляя их клыками, проскальзывая меж ними языком, он всё равно продолжал извиняться:       — Нуска… прости меня, прости…       Но в следующий раз, когда их губы отдалились, первым подал голос Нуска:       — Что бы вы ни сотворили, я прощу вам всё.       Нуска толкнулся лбом ко лбу эрда, поднял взгляд. Золотые глаза были наполнены верой в сказанное. В них не было ни капли лжи. В них отражалась безумная страсть и снег, что сыпал и сыпал за окном; казалось, снежная буря могла заморозить весь Скидан, но даже на секунду не охладила чувства Нуски.       Лекарь прикоснулся к оголённому телу эрда — оно было горячим. Чёрные завитки, покрывшие торс, выпирали как вены. Каждое прикосновение к этому человеку было подобно целой прожитой жизни. Нуска мечтал о том, чтобы вновь и вновь, жизнь за жизнью, в каждой вселенной забирать боль Сина, даже если это будет означать, что теперь она будет принадлежать ему.       Нуска, когда их губы вновь столкнулись, не желая отдаляться, думал:       «Ради тебя я пожертвовал бы собой. Ради тебя я бы пожертвовал всем Скиданом. Ради тебя я бы уничтожил весь континент и всю жизнь под звёздами».       Когда Нуска открыл глаза, в них стояли слёзы. Син тут же заметил это, прервал поцелуй и так нежно, как только мог, провёл пальцами по щеке лекаря.       — Я тебя снова напугал? — неуверенно спросил он.       Тогда Нуска схватился за его руку, потёрся о неё щекой, поцеловал эти холодные пальцы, чтобы дрожащим голосом чувственно выдохнуть:       — Ne vi harse.       — Что?       Нуска вдруг рассмеялся и заплакал сильнее. Целуя губы Сина вновь, он думал, что этот человек наверняка не слышал на лесном таких слов. Он слышал миллион ругательств и проклятий, но никогда — что-то подобное.       Поэтому Нуска, прижимаясь лбом ко лбу Сина, повторил на скиданском:       — Я люблю вас.       Конечно, Нуска ожидал, что Син сбежит, услышав эти слова; что он начнёт убеждать Нуску в том, что недостоин любви; что он демонстративно выдворит лекаря за дверь и больше не пустит к себе.       Чего он не ожидал, так это того, что произошло.       Сину понадобилось несколько секунд, чтобы осознать сказанное. Он выглядел так, будто услышал что-то невероятное, невозможное, несбыточное. Никто из них не смог продолжить этот разговор, потому что уже через несколько секунд глаза Сина наполнились безумием. Они повалились на кровать так резко, что у Нуски закружилась голова. Острые зубы эрда впились в нежную шею лекаря и оставили там и поцелуй, и укус, и красный след.       Впервые в жизни о пощаде пришлось молить Нуске:       — Син, Син, Син… медленнее, tha`re, прошу вас!       Но Син оглох. Его руки стягивали с Нуски одежду, касались везде, где только можно, сжимали его, словно он был игрушечным, и плотнее прижимали к матрацу. Острые чёрные когти часто задевали кожу, а зубы Сина явно были острее, чем человеческие. Видимо, эти изменения были необратимы… Нуска вдруг распахнул глаза и надавил рукой на пах эрда. Сглотнув, он тяжко вздохнул.       — Син… не говорите, что и ваш reh`z… Вы меня убьёте… А может, как в прошлый раз…?       Но всё это осталось неуслышанным. Казалось, Син уже не слышал ничего, кроме тех слов Нуски. Это признание стучало в его ушах, оно движило его руками, оно заставляло задыхаться от чувств, которые невозможно выразить словами. Он так отчаянно прикасался к Нуске, что невозможно было не отозваться, невозможно было не согласиться, невозможно было возразить.       Разве один человек может так сильно желать другого? Неужели Син и правда… чувствует подобное к Нуске?       Однако лекарю пришлось всё же ненадолго прервать происходящее. Запустив руку в свои волосы, он стянул красную ленту и протянул её эрду со словами:       — Я обещал, что верну это при следующей встрече.       Однако это была колоссальная ошибка. Через мгновение руки Нуски уже были связаны этой самой лентой, а эрд стащил с него всю одежду… Совершенно голый, лекарь лежал, не в силах прикрыться, и утыкался в собственную руку, связанную над головой.       Его грудь часто поднималась и опадала, а в холодном ночном свете, наполненном белоснежным сиянием тысяч снежинок, его кожа напоминала девственное полотно, на котором Син раз за разом оставлял отметины.       Обыкновенно холодная кожа правителя горела. Его губы уже обжигали живот, а затем ниже. Долгое влажное прикосновение вырвало из груди Нуски долгий вздох. Его ресницы задрожали, когда губы эрда обхватили член. Головка скользнула вдоль гортани глубже в глотку, а Нуска, разгорячённый из-за снадобья сильнее, чем обычно, застонал и почти сразу же кончил.       Не имея ни стыда, ни совести, Нуска тут же посмотрел на запачканное лицо эрда. Он как раз пальцами стирал сперму с подбородка и губ. Хватило одной этой картины, чтобы лекарь снова возбудился.       Однако Син тем временем тоже растерял весь свой виноватый вид. Его руки легли под колени Нуски, а затем согнули несчастного пополам. Прижимая бедра Нуски к его же груди, Син опустился ниже и… его язык скользнул там, где…       — Нет, нет, нет, Син, пожалуйста, это слишком, давайте иначе…       — Когти.       — Я, я, я могу сам!!! Син, пожалуйста!!! Просто развяжите, я всё сделаю!!!       Но эрд был глух ко всем просьбам. Его язык надавил на сфинктер, раскрывая его, а затем скользнул глубже. Пускай он не доставал до особо приятных мест, но это было так интимно, так смущающе, так грязно… что Нуска еле сдерживался, чтобы не кончить снова.       — Tha`re… Син… Правитель не должен таким заниматься… Ах! Я напишу… Я напишу в вашем жизнеописании, как вы это делали… Хах, хватит… Там слишком мокро… Этого достаточно… Нм-м!       Нуска вдруг застонал, почувствовав, как язык эрда словно стал длиннее и тоньше. Он надавил туда, куда не следует, всё тело объяла дрожь. Эта стыдная поза, этот странный горячий язык внутри… Нет, нет, нет, лишь бы он не сделал так со своим reh`z!       — Син, tha`re, я выздоровею и очищу вас так, что вы больше не будете пользоваться этими драконьими штуками!!! Может, мне не нравится, может, я не хочу, чтобы это делала ящерица!!!       Но слова Нуски расходились с реальным положением дел. Его тело дрожало, он обливался потом, его член тёк так, что можно было бы и не заходить так далеко, смазки хватило бы на всю ночь и до утра… Пытаясь освободить руки, лекарь ёрзал, но тонкий раздвоенный кончик языка внутри вновь соприкоснулся с простатой, вызвав волну мурашек. Ноги онемели, сознание на секунду покинуло Нуску, и он застонал так, что наверняка Нарид и Вильна, спавшие на этом этаже, хорошо ругнулись сейчас в его сторону. Тело дрожало, напрягалось и расслаблялось, это точно был оргазм, но из уретры не вышло ни капли спермы.       Обессиленный, Нуска повалился на кровать, но, собрав всю силу, вырвался, поджал ноги и задрожал. Из-за новых ощущений в глазах стояли слёзы.       Син плотно прижался сверху и обнял Нуску, его руки скользили вдоль пояса и вокруг ягодиц. Его хриплый голос был таким низким, что дрожь в теле лекаря только усилилась.       — Мне тяжело… сдерживаться… Если хочешь остановиться, то скажи сейчас.       И Нуска тут же отрезал:       — Ни за что. Поцелуй меня.       — Но я…       — Hvee, быстро поцелуй меня. Или пойдёшь в ванную комнату плакать и дрочить в одиночестве.       Они поцеловались. Этот странный длинный язык теперь занял рот Нуски… он скользил по нёбу, по щекам, обвивался вокруг его языка, проникал глубже в глотку, создавая странное ощущение. В то же время Син наконец отпустил ногу Нуски, но вторую наоборот поднял выше, забросив к себе на плечо.       Из глаз Нуски вовсю текли слёзы, когда Син стянул вниз бельё, а головка его твёрдого органа прижалась к сфинктеру. Один толчок, волна боли, перекрытая волной возбуждения. Один громкий крик, превратившийся в стон и утонувший в непрекращающемся поцелуе.       Нуске казалось, что его трахают и в рот, и в shje. Он хотел наговорить ещё кучу непристойностей, но ему не позволяли. А потом Син начал двигаться, так что все мысли и слова, которые хотелось произнести, разом вылетели из головы.       Кажется, его член действительно… стал больше.       Из-за того, что Син постепенно ускорялся, поцелуй продолжать было невозможно. Нуска откинул голову назад и на выдохе стал говорить всё, что приходило в голову:       — Ах… Почему он так глубоко… Син, Син, Син, почему… Почему не волосы и не ноги стали длиннее, а ваш член?! Ах, нет, это невозможно, подождите…!       Нуска задыхался, каждое движение вышибало дух, внутри всё горело. Чужие руки крепко держали его, а затем вдруг перевернули. Упав на живот, Нуска замычал и потёрся животом и членом о простыни, пачкая их, удовлетворяя себя хотя бы так, ведь руки были связаны. А затем его бёдра резко подняли и Син, скрестив руки на его бёдрах чуть выше ягодиц, начал долбиться так, что Нуска уже не узнавал своего голоса. Он кричал и плакал, пока вдруг не кончил прямо посреди очередной мольбы о пощаде. В голове всё смешалось, тело стало мягким и расслабленным, что явно сыграло на руку беспощадному Сину.       Склонившись, эрд прижался грудью к спине Нуски, он покусывал хрящ его уха, продолжая толкаться внутрь, беспорядочно и грубо стимулируя простату; а когда он заговорил, Нуска забыл, что надо дышать:       — Нуска… так хорошо, я… Прости, я не могу остановиться, но… Я тоже… Я бы заперся с тобой в этой комнате и не выходил никогда, каждый день я был klaam vi. Не имеет значения, хаванец ты или человек, я… У меня…       На самом деле Нуску действительно волновало, возбудится ли Син, если между ними не будет искрить дэ, создавая дополнительные ощущения. Однако эти опасения явно были излишни, Син давно был готов кончить, его смазки было так много, что, возможно, подготовка вообще была лишней. Каждый толчок отзывался мокрым звуком, все бёдра были липкими. Нуска, совсем не сдерживаясь, стонал, потому что звуки их соединяющихся тел смущали его куда сильнее.       Холодными были лишь руки Сина. Рука скользнула вдоль торса, задевая соски, по предплечью вниз. Сжалившись, эрд освободил руки Нуски. Когда это произошло, лекарь тут же одной рукой схватился за собственный член, лаская самого себя, а второй вцепился в волосы Сина. Придерживая его голову у своего плеча, он постоянно слышал его горячее, сбившееся дыхание, иногда переходящее в еле слышные стоны. Это возбуждало до потери дыхания. Нуска спиной тёрся о грудь Сина, позволял брать себя, прогибался в пояснице, лишь бы это продолжалось, лишь бы эти чёрные волосы оплетали его пальцы в каждой следующей жизни.       Но Син в постели не был особо нежен. Он и сам схватился за волосы Нуски и потянул за них назад. Нуска невольно сорвал голос, когда, сев, практически упал на член Сина.       — С-слишком… глубоко… Син, я сейчас умру, почему в этой позе… М-м…       Не было возможности ни вздохнуть, ни выдохнуть. Крепко держа Нуску, Син усадил его на свои бёдра, чтобы в несколько безумно быстрых и грубых толчков кончить. Син уже хотел выйти и позаботиться о Нуске, но… ему не позволили. Нуска придавил Сина к стене локтем, и, не позволяя ему отстраниться, сам продолжил двигаться.       Приподнимаясь и вновь садясь на член, лекарь плакал, его волосы упали на лицо, он ничего не видел, но грубо ласкал собственный член до тех пор, пока его ноги не затряслись, а по телу не разлилась волна наслаждения. Он кончил, перепачкав простыни и свою руку. Его тело обмякло, а Син еле успел его подхватить, чтобы уберечь от падения с кровати.       Они лежали рядом. Было очень липко, грязно и мокро. Тело начало болеть от всего, что только что произошло. Но какое это имело значение?       Тот же белоснежный свет сейчас падал на лицо Сина. Он смотрел на Нуску так, будто боялся моргнуть и даже на мгновение потерять его из виду. С каким трудом этот человек выдавливал из себя крупицы чувств, подыскивал слова, чтобы их выразить… и как их много было сейчас в одном этом взгляде.       Нуска гладил его лицо, а Син — волосы Нуски. Почему-то они вновь соприкоснулись лбами, прижались так близко, как только было возможно, совершенно голые и неприкрытые.       — Нуска, я…       Но Нуска покачал головой.       — Скажешь это, когда мы победим. Когда я буду уверен, что ты меня больше не оставишь.       Их пальцы сплелись. Син целовал ладонь Нуски, а Нуска — его лицо. Впервые, вместе с похотью, желанием обладать и покорить, он ощущал… нежность. Странное, совершенно незнакомое трущобному лекарю чувство.       Нуска склонил голову, уткнулся в плечо Сина лицом и разрыдался.       «Я и вправду… Я действительно… Ne vi harse, Sin…»