Рассеивая сумрак

      Ночь в камере прошла отвратительно. Нуску тошнило постоянно и от всего — стоило кому-то в углу опорожнить мочевой пузырь, стоило ли просто выпить воды или резко подняться, повернуть голову. Вскоре от подобного зловония затошнило всех сокамерников Нуски, и недовольные, сонные и ворчащие стражники перевели их в другое место.       В пустой камере, пропахшей сыростью, землёй, отходами и рвотой остались только Нуска и Оанн. Энки и Робэр не имели никакого отношения к делу о сожжении храма, а потому наверняка отдыхали в каком-нибудь местном трактире.       Мучения Нуски прекратились к утру. Пускай его голова раскалывалась, но он наконец смог сесть, поднять голову и посмотреть в маленькое окно, через решётку которого в камеру проникал свет.       Звезда была холодной, а снаружи кружились снежинки. Холодный ветер заставлял Нуску содрогаться, но каждый раз на помощь приходил Оанн. Удерживая в одной руке тёплое пламя, он подносил его к ладоням, щекам, шее и щиколоткам лекаря — ко всем частям тела, которые не были спрятаны под шерстяной накидкой.       Наконец полукровка решил заговорить:       — Господин Нуска… вы не представляете, насколько высокомерным выглядите, когда так нагло плюёте на все принятые в обществе нормы.       — Пусть об этом заботятся те, кто будут составлять жизнеописания лекаря Нуски после его смерти, — махнул рукой он в ответ.       Сейчас Нуску меньше всего беспокоило своё поведение, а больше всего — способ вернуть свои силы и оказать всю посильную помощь эрду.       Оанн снова вздохнул. Он присел рядом, облокотился о стену и уставился в потолок. Его пальцы трепали края рукавов, а сам он выглядел опечаленным и взволнованным, когда говорил:       — Вы упускаете из виду всё, кроме своей цели. Вы были бы отвратительным главнокомандующим или правителем только потому, что даже не замечали бы потери, затраченные ресурсы и усилия. Разве вы не понимаете, что нельзя перебороть все проблемы и тяготы жизни только с помощью глупого упрямства? Как бы сильно вы чего-то не хотели, вы не сможете это получить, если просто будете круглые сутки биться головой о неприступную стену… Иногда у меня возникает ощущение, будто вы генерал, который пришёл к воротам врага, но вместо того, чтобы начать осаду, вы просто встали у ворот и стали биться о них головой, надеясь, что рано или поздно они откроются благодаря вашим усилиям! Если бы эта логика работала во всех ситуациях, неужели все люди не были бы счастливы?       — Это так и работает, Оанн. Люди, которые не смогли головой пробить вражеские ворота, — недостаточно долго и упорно бились, — с усмешкой ответил Нуска и закрыл глаза. Не дожидаясь, пока Оанн снова начнет его ругать, он добавил: — Я такой, Оанн. Всё, что есть в моих руках, всё, чего я добился, — я получил, пока бился головой без остановки ежедневно под дождём, снегом и палящей звездой о вражеские ворота. Есть те, кому все падает в руки. Есть и те, кто пугаются, увидев в руках свои чаяния, и выбрасывают их. Я же ежедневно испытываю своё упорство и упрямство, и только таким способом добиваюсь желаемого. Оанн, я бы даже не стал лекарем по половым болезням в трущобах, если бы не выгрыз этот кусок собственными зубами. Меня лишили всего, что у меня было, а я, только благодаря упрямству, вернул в тысячу раз больше утраченного. Не тебе меня ругать и судить. Ты не был в моей шкуре.       — Зато я был в своей, — хмуро отозвался Оанн и закрыл глаза. — Может быть, вы в чём-то и правы, но… не все люди способны пробить ворота головой. Кто-то раньше упадёт в обморок от сотрясения, кто-то — станет жертвой пущенной с вражеской стены стрелы. И я боюсь, что когда-нибудь это случится именно с вами.       Нуска задумался на секунду, но затем всё же согласно кивнул:       — Такое со мной случалось и может случиться снова, но до тех пор, пока я могу стоять на ногах, я буду биться о закрытые ворота. Даже если у меня ничего не получится, мне не в чем будет себя упрекнуть, ведь я сделал всё, что было в моих силах.       — Почему же вы столько лет терпели своё положение в Сонии и несколько месяцев — в Хаване?       На секунду лицо Нуски стало мрачным. Он открыл глаза и тихо ответил:       — Потому что, если начну биться, то уже не остановлюсь. А страшнее всего — начинать, будучи уверенным в своем проигрыше. Я упрямый, но не настолько храбрый, Оанн.       Всё это было сказано вскользь, между прочим, но Оанн понимал, что Нуска сейчас был предельно честен. Потому он осторожно поинтересовался:       — Это значит, что, выбрав путь, вы никогда с него не свернёте?       — До тех пор, пока тропинка не приведёт меня к новой развилке, а передо мной снова не встанет выбор, куда идти, — подтвердил Нуска.       Оанн замолчал, обнял свои колени и уставился в пол. Он редко был таким разговорчивым и, одновременно с тем, печальным.       Мальчишка понимал, что это означало только одно: «Либо ты помогаешь мне на выбранном пути, либо наши пути расходятся». Оанн хорошо знал Нуску, а потом специально использовал такие сложные фразы, проводил аналогии, иначе, если начать с Нуской шутить, то он подхватит волну, а по сути дела ничего и не скажет.       Поэтому в этот день, когда им выдался на редкость спокойный вечер, Оанн, чуть ли не ломая собственные пальцы, выкручивая их, заговорил:       — Вы никогда не просили испить крови, чтобы узнать о моём прошлом. Вам оно неинтересно?       — Я вообще не любитель это делать. Чаще всего мне не оставляли выбора. Человек должен сам рассказывать то, что считает важным, — пожал плечами Нуска.       Конечно, лекарь понимал, что сейчас противоречит сам себе, а именно: в этом правиле было одно большое исключение. Син. Но тот никогда не начал бы рассказывать за пинтой эля что-то наподобие: «А давай расскажу, как я пытался покончить с собой в детском возрасте? А ты когда-нибудь бывал в бездне, так себе местечко, да? А ещё, припоминаю, как вырезал две сотни человек…»       — Тогда вы выслушаете меня?       — Да, — кивнул Нуска и прикрыл глаза. Он хотел создать ощущение, будто сам видит сон о чужом прошлом, а потому ярко представлял каждую картину.       По вине Оанна его мать и брат Жамин были изгнаны из семьи Герье. Они приходились дальними родственниками Гирру и Жери Герье, а также… Галану Герье, единственному учителю Сина. Их род был многочисленным, процветающим и почитаемым, а потому они не могли позволить себе такой позор, как Герье, которая принесла в подоле полукровку.       Беременная мать Оанна и Жамин были изгнаны и скитались в поисках пропитания. Мир был не без добрых людей, им помогали, и они смогли выжить. Мать Оанна умерла через пять лет после родов, так и не оправившись.       И со дня рождения Оанна вплоть до своей смерти она любила своего сына-полукровку так, как никогда не любила старшего сына.       Оанн так и не смог наладить отношения со старшим братом. Их попытки найти общий язык закончились в тот день, когда Оанн получил огненный удар в спину от брата. С тех пор Жамин не использовал свои навыки, всеми силами пытался искупить совершённое, но… вскоре их мать умерла.       — С тех пор… — тихо продолжал Оанн, — я мог рассчитывать только на брата. Жамин выучился на торговца, нашёл учителя и вступил в торговую ассоциацию, а я же… я всегда был тем, кого оберегали. Сначала мать ценой своей жизни, затем Жамин ценой своего здоровья. Он страдал от перегрузки дэ в каналах из-за меня, я знаю об этом. Я… так устал чувствовать себя домашним растением. Мне запрещали выходить из дома, учиться, общаться с незнакомыми людьми. Словно Жамин боялся, что если я умру, жертва нашей мамы и его жертва будут напрасны. Каждый день я чувствовал себя должным и бесполезным, каждый день я думал о том, что, возможно, все были бы намного счастливее, если бы я не рождался.       Оанн несколько раз открывал рот, но всё равно продолжить не смог. Нуска ободряюще похлопал его по плечу — лучше не прерывать человека, когда он изливает душу, а внимательно выслушать.       Через несколько минут Оанн снова заговорил. И вспомнил свою первую встречу с Нуской. Именно тогда он впервые почувствовал себя полноценным человеком. Нуска открыто насмехался над ним, просил раздобыть информацию или прикрыть своё очередное воровство… Оанн впервые почувствовал, что в нём кто-то нуждается.       — Я глубоко привязался к вам, господин Нуска… Я… — он уронил голову, а затем уткнулся в плечо Нуски, чтобы невнятно пробормотать: — Если бы я родился снова, я бы отыскал вас и снова стал вам служить. А если бы вы погибли, то я покончил бы с собой.       Нуска сглотнул ком в горле и опустил взгляд в пол. От чего-то в его глазах стояли слёзы — он был растроган проявлением столь глубоких чувств. Лекарю всегда казалось, что на подобную преданность способны лишь великие и чистые сердцем люди. Не выдержав напряжения, он всё же подал голос:       — Я… когда-то слышал, что полукровки сильнее привязываются к людям. Что они склонны к фанатизму по отношению к одному единственному человеку, потому что из-за противоречивой натуры им нужен кто-то, кто будет их дополнять и направлять. Я ведь… тоже полукровка.       Оанн понимающе кивнул. Они оба знали, о какого рода привязанности и к кому говорит Нуска.       Безраздельная преданность одному единственному человеку. Для кого-то это было пределом мечтаний, но для них — проклятьем.       — А что вы будете делать, если Син умрёт? — спросил Оанн. Его голова всё ещё лежала у Нуски на плече.       — Я переверну небосвод и бездну, но верну его к жизни, — с грустной улыбкой ответил Нуска, а затем решил сменить тему: — Расскажи, как ты учился в обители.       — Мне особо нечего рассказать… В отличие от вас, я не был хорош, не был плох. Вы всегда занимаете либо первое, либо последнее место, выделяетесь. Не могу представить ситуацию, в которой вы бы остались в тени… — сказав это, Оанн вдруг мягко улыбнулся и ненадолго замолчал, словно о чём-то задумавшись. Затем он продолжил: — После того, что произошло на вашем экзамене, эрд вплотную занялся школами и обителями. Все старейшины были заменены, как и учителя. Теперь старейшины ведут устные занятия и дают советы молодым сурии, когда как именно специально обученные учителя занимаются боевой подготовкой и наставляют в управлении дэ. Экзамен представляет собой устную, письменную части. Боевое испытание осталось, но скорее как дань прошлому — не так много учеников получают на нём высшие баллы. Всё и правда… стало лучше. Эрд действительно заботится о Скидане.       Когда речь снова зашла о Сине, Нуска кое-что припомнил из предыдущей части рассказа Оанна и уточнил:       — Как много ты знаешь о Галане Герье?       — Ни я, ни Жамин не знали его. Но наша мать сказала, что именно он помог ей в первый раз сбежать из Арценты. За что и был изгнан из семьи… Он был слишком добр для Герье, да и его оружием была роза. Для Герье это было неописуемым позором.       — Духи, а если Герье громко пукнет — его тоже вышвырнут из семьи? Просто бессмыслица… — со вздохом отозвался Нуска и потёр переносицу и лоб. В голове вертелись странные воспоминания и мысли, но ему было тяжело уцепиться за них. Галан и роза… Галан и роза…       — Вас что-то беспокоит?       — Да. Кажется, с тех пор, как я потерял способность управлять дэ, моя память стала намного хуже. Я… точно помню, что видел сон, связанный с Галаном и его оружием. Такое ощущение, будто… он отдал своё оружие Сину. Ты совсем ничего не знаешь о способностях Галана?       Оанн покачал головой, но предложил:       — Попробуйте узнать у главного сурии огня. Гирру Герье точно виделся с ним, он старше нас с Жамином.       Нуска несколько раз кивнул и вздохнул. Он чувствовал себя… таким бесполезным. Не только тело и способности, даже сознание подводило его.       Тихое гуканье раздалось сверху. Они оба повернули головы и увидели, как белоснежная сирька приземлилась на окно и, заглянув в камеру, прогукала ещё несколько раз. Её чёрные глаза блестели, а маленький клювик несколько раз стукнулся о решётку.       И вдруг Нуска вспомнил. Резко выпрямившись, он чуть не уронил Оанна на пол. Растирая собственные виски, лекарь вспоминал фрагмент за фрагментом…       Маленький Син, пытаясь защитить Галана, убил сирьку. Когда ребёнок плакал над убитой птицей… Галан отдал ему свою розу и объяснил, как ей пользоваться. Однако у Сина не было второго оружия дэ, но… его меч был увит колючей плетью, а навершие клинка венчал розовый бутон. Вряд ли такое оружие могло принадлежать дикому и грубоватому Сину, который провёл детство в лесу с волчаками, скорее уж…       — Оанн… ты слышал хоть что-нибудь о слиянии оружий дэ?       — Нет, господин Нуска, впервые слышу… Это очень важно?       Нуска помотал головой и снова облокотился о стену. Сбоку пристроился Оанн, вновь уложив голову на плечо своего господина. Его тело было намного теплее, видимо, он помогал лекарю согреться.       А мысли Нуски витали далеко-далеко. Когда он вновь посмотрел в окно, то увидел лишь застлавшую всё снежную пелену. Потерявшиеся снежинки залетали в камеру, но тут же таяли, водой падая на пол.       «Это действительно не имеет никакого значения для будущего, но… это может объяснить, как мы оказались в настоящем. Оружие дэ — это орган, который хранит чувства, память и помыслы своего владельца. Это как… пересадить от одного человека другому руку или ногу? Мозг или сердце?»       — Господин Нуска… — сонно пробормотал Оанн и зарылся носом в плечо своего господина.       — М?       — Я люблю вас, господин Нуска… — в полусне Оанн сжал ладонь лекаря.       Нуска опустил взгляд в пол и, дождавшись, пока дыхание мальчишки выровняется, тихо ответил:       — Я знаю. Спасибо тебе. — Нуска закинул край своего шерстяного плаща на плечи Оанна. — Я бы давно был мёртв, если бы не ты. Тебя послала сама судьба, сами духи.       Когда мальчишка уже крепко спал, Нуска нащупал короткий острый ножик в потайном кармане своего нижнего белья. Несмотря на то что Оанн держал господина за руку, Нуска справился и одной рукой: сжал нож в ладони и направил остриё вверх, под кожу. Погружая лезвие глубже, он задел вену на запястье — хлынула кровь. Не прошло и десяти секунд, как Нуска пережал руку собственным бедром, останавливая кровотечение, и одновременно… золотым сиянием, срывающимся с кончиков пальцев, осветил камеру.       «Моя дэ всё ещё со мной, но каналы заблокированы. Если я окажусь в непредвиденной ситуации… то найду способ справиться с их глупым ограничением, но пока… они должны думать, будто я простой человек. Чем ближе я смогу подобраться к эрду и помощникам, тем лучше».       Когда кровотечение остановилось, Нуска поднёс запястье к лицу и, как кот, начал зализывать рану, стирая запёкшуюся кровь. Оанн был очень внимательным — он мог приметить и такую пустяковую рану.       Нож снова был спрятан, а Нуска смаковал во рту собственную кровь с привкусом светлой дэ.       «Богачи и знать всегда уверены в своей победе. Они рождены в семьях победителей, с детства ни в чём не нуждаются, верят в собственное превосходство. Это же является их главным слабым местом. Я переиграю всех и каждого», — Нуска вдруг усмехнулся, а его глаза на несколько секунд окрасились красным пламенем. — «Я покажу вам, как головой сломать неприступную стену».