Режиссёр смерти: Последний дебют

Кайдерск, 25 января, 1043 год

Время: 20:52

Улица Святыни

В чудном вальсе порхали снежинки, плавно опускаясь на землю, образуя блестящие при свете жёлтых фонарей сугробы, или на головы и шапки, шляпы гулявших. Людей кругом было много: кто-то игрался в снегу, кто-то торопился домой, а кто-то просто наслаждался зимним пейзажем и вдыхал блаженный вечерний аромат. Где-то неподалёку стоял бродячий шарманщик в чёрном плаще и шляпе, заигрывал мелодию и запевал:

Злодея зовут добродетель,

Зовёт он в театре играть.

Но странное чувство – свидетель,

Ему стоило просто бежать...

Стюарт, которого под ручку вели Сэмюель Лонеро и Ванзет Сидиропуло, осматривался кругом и дивился красоте матушки-зимы. Ему очень нравилась зима, нежели лето; он отдавал предпочтение морозу и холоду, нежели духоте и жаре, ибо по-странному ему было теплее зимой, нежели летом. И Сэмюель с Ванзетом тоже разделяли его любовь. – Кстати, а куда вы меня вообще ведёте? – внезапно спросил приятелей Стюарт. – К Алому Ингелосу! (прим.: Ингелосом называют место, куда ходят отмаливать грехи Богу или просить помилования у Дьявола. Всего Ингелосов два: Изумрудный, в котором работают адьютасоры, и Алый, в котором работают пунициасоры. В Изумрудном Ингелосе всё построено на Боге, в Алом – на Дьяволе.)– воскликнул Сэм. – И зачем? Вы молиться хотите? – Ну-у, наверное, я помолюсь, но также посмотреть, какой в Кайдерске Ингелос! Мало ли он отличается от даменстонского. – Вряд ли... – Стюарт прав, они особо не отличаются, – сказал Ванзет, приподняв указательный палец. – Здесь, как и в Даменстоке, шесть старших пунициасоров и Алый Ингелос в форме пирамиды, но чуточку меньше, чем в столице. Единственное отличие заключается в том, что кайдерские Ингелосы построены не братьями Трейсонами, а их последователями. Вообще по всей Яоки насчитывается по пятьдесят восемь Алых и Изумрудных Ингелосов, и из них построены Трейсонами только восемь. Я увлекаюсь историей, так что, если хотите, могу вам рассказать ещё что-то. – А кто такие Трейсоны? – спросил Лонеро. – Братья Трейсоны – очень важные деятели Яоки, прославившиеся вкладом в, так сказать, возрождение человеческой души. Они жили в эпоху, когда процветали насилие и жестокость. Старший брат Димиург был художником, а младший, Герасим, архитектором и научным деятелем. Они возглавили общество «новых людей», чьей целью было вернуть людям человечность, и начали восстанавливать нашу державу, свергнув с трона сгнившее правительство. Именно благодаря их доброте и силе все их уважают и любят, но, как и со многими известными людьми бывает, в их биографии ищут тёмные дела. – Ого, как интересно! Хм, о чём бы тебя ещё спросить... – Сэмюель призадумался. – А я вот недавно слышал что-то про Чертей... Кто они? – Черти? – Да! Это то же самое, что и Бесы? – Нет-нет, Черти и Бесы совсем разные сущности. Черти – это обозлённые на пытающего их Дьявола души, которые не смирились со смертью и восстали из мёртвых благодаря Сатане. Против них в бой вступают ангелы и демоны, патрулирующие в людском мире по ночам улицы. И именно Чертям посвящены некоторые молитвы в Алом Ингелосе, чтобы они не могли восстать из мёртвых. А Бесы, друг мой, – это существа, которые охотятся на людей и могут перенимать их обличия или обличия предметов. Бесов могут видеть только остроухие люди. – И это всё правда? В плане... Бесы и Черти существуют? – Да, существуют. – А ты их видел воочию? – Нет, конечно! Но у меня есть остроухие знакомые, которые подтвердят мои слова. – Да... Как же загадочен и странен наш мир! Иногда задумаешься о том, какие ужасы нас окружают, и страшно жить становится... – Согласен. Кстати, мы уже пришли к Ингелосу. На горизонте показалась чугунная решётка с заострёнными, будто когти, концами, за которой в свете фонарей просияло монохромно-алыми витражами трёхэтажное здание в форме пирамиды. Это был дьявольски величественный Алый Ингелос, куда толпами заходили люди и преклонялись великой Геенне – нынешнему Дьяволу, прося простить её их грехи и не мучить в Аду. Стюарт и Сэмюель с восторгом взирали на пирамиду, ибо в Даменстоке почти не посещали Ингелосы и, можно сказать, видели его «впервые». – Вот он, великий Алый Ингелос! – воскликнул Ванзет. – А внутрь можно зайти? – Да, Сэм, можно. Только для начала нужно надеть капэлью – треугольную шапочку с чёрной вуалью на лицо. – А зачем? – Считается, что капэлья служит защитой от зорких глаз Дьявола, поэтому её надевают перед входом в Ингелос. В Изумрудном Ингелосе всё то же самое, только вуаль белая и сама форма капэльи округлая. Они зашли внутрь священного здания и оказались в небольшой гардеробной, где их встретил молодой гардеробщик, попросивший поменять головные уборы на капэлью. Коллеги скрыли лица под вуалью и зашли внутрь уже самого Ингелоса. Музыканты дивились красоте расписанных стеклянных стен, озираясь кругом с приоткрытыми ртами и прокручиваясь вокруг оси. Украшенную иконами и канделябрами центральную часть занимал молитвенный зал с лавочками, перед ними возвышалась двухметровая статуя Геены, а по бокам от неё стояли статуи поменьше: статуя Архидемона, Прошлого Архидемона, Хозяина Грязного Сада, Прошлого Хозяина Грязного Сада и Чёрной Смерти. – А кто такой Хозяин Грязного Сада? – спросил у Ванзета Сэмюель. – Тот, кто охраняет сад, где погребены души грешников. Он ждёт, пока душа окончательно покинет мир земной и вытаскивает её, после чего отправляет в самый эпицентр Ада проходить мучения. – А почему Чёрная Смерть? Есть ещё и Белая, что ли? – Да. Смерть подразделяется на Чёрную – Ад и Белую – Рай. Чёрная Смерть забирает души умерших грешников, Белая – души невинных. Они приводят их к Хозяевам Садов. – Ух ты!.. А что на втором и третьих этажах? – На втором этаже находятся кабинеты пунициасоров, к которым приходят исповедоваться, а на третьем – кабинеты старших пунициасоров. Туда попасть может не каждый. Внезапно поблизости раздался дьявольский хохот, что мячом отскакивал от стен и разрушал священную тишину, – мужчина с каской в руках и бордовой куртке с красным мехом мгновенно замолк, как только на него уставились взоры любопытных, и продолжил рассматривать стены, как ни в чём не бывало. – О, это же Борис! – прошептал Лонеро, смотря на странного мужчину. – Кто? – нахмурился Стюарт. Ему совершенно не нравился этот человек, которого он видел не впервые. – Борька солист! А рядом с ним господин Ворожейкин – поэт и автор либретто нашего мюзикла! Не успел Стюарт ничего сказать, как Сэмюель привёл к ним Бориса и Гюля. Молчаливо поздоровавшись друг с другом кивком, они некоторое время пробыли в Ингелосе за молитвами и после толпой вышли на улицу. Солист Борис был сорокаоднолетним скуластым мужчиной с короткими каштановыми волосами (некоторые пряди опадали ему на лицо), яркой родинкой под левым глазом, бородкой, каской с рубиновым ромбом на макушке и опасливо сверкающими в полутьме голубыми глазами. Под бордовой, будто пропитанной кровью курткой на нём был синий фрак, голубая рубашка, красная бабочка и длинные коричневые сапоги. Это был весьма... эпатажный человек со сложным двуликим нравом. Внешне он казался весьма спокойным, шутливым и даже добрым, но стоило ему открыть рот, как весь его образ мгновенно переворачивался с ног на голову. Его истинный характер был грубым и насмешливым; он постоянно бранился, неожиданно гадко и страшно смеялся и часто будто нарывался на пощёчину или драку. И он по-настоящему пугал и отталкивал от себя многих людей, не способных выдержать и понять его двоякость. Поэт Гюль был двухметровым крепким пятидесятитрёхлетним мужчиной в синем свитере с большим воротом и тёмно-сером пальто. От него-таки веяло могуществом и силой: взгляд его был упорный и пристальный, как у изваяния, голос громогласный, а смеялся он так, что, казалось, всё вокруг тряслось от его смеха. У него были пепельные вьющиеся волосы; длинная чёлка его была приподнята вверх (Бог знает, каким образом она держалась навесу), округлый мясистый нос, кожа немного желтоватая и светлая, глаза сверкали янтарём вместе с ярко-гранатовой подвеской на его груди. По характеру это была совершенная противоположность Борису: выглядел он сурово и хладнокровно, но на деле был мягким и добродушным человеком, которому всегда хотелось всех защищать и ограждать от опасностей, что всех восхищало и умиляло. – Ну, – воскликнул Лонеро, – знакомьтесь! Стюарт, это – господин Ворожейкин и Борис. Боря, господин Ворожейкин – это Стюарт Уик, мой лучший друг и скрипач! Уик пожал новым знакомым руки. – Ну-с, будем знакомы! – хлопнул с размаху Борис и безумно рассмеялся. Стюарту он всегда казался очень взъерошенным, опасным и зловещим человеком, а его злобный оскал и хохот заставлял кровь стыть в жилах. Особенно его смущала военная каска, с которой тот не расставался ни на миг, не считая похода в Алый Ингелос. «Кажется, он бывший военный», – подумал скрипач, наблюдая за тем, как активно жестикулировал и общался с коллегами Борис. В его речи то и дело мелькала брань по типу: «ёшки-матрёшки», «ёпёрный театр» или «твою налево». Гюль Ворожейкин Стюарту, в отличие от Бориса, как и остальным нравился своим непоколебимым спокойствием и безмятежной улыбкой. Его таки хотелось назвать дедушкой, чтобы он погладил тебя по голове и назвал «внучком», и Стюарт, задумавшись, чуть не оговорился и смутился от этого. – Ну-с, куда пойдём? Предлагаю посетить столовку неподалёку; она, говорят, вкусная и дешёвая! – сказал Борис. – Отличная идея! – воскликнул Сэмюель. – Все с нами? – Извините, я отойду на некоторое время по делам, но примерно через полчаса присоединюсь к вам! – сказал Ванзет и откланялся. Четвёрка отправилась вслед за Феодовым в небольшую столовую, где, вооружившись ужином, заняли место у окна. Всё это время солист беспрерывно общался с композитором и то и дело вовлекал в разговор поэта, пытаясь разговорить молчавшего приятеля. К Стюарту он пока даже словесно не лез, посчитав его скучным мрачным занудой. Отчасти, он был прав. Сев за стол, Стюарт сказал, что ему срочно надо кое-что записать, открыл свою книжку и дополнил досье: «Борис Феодов Солист, военный 41 год Рост около 180 см Всегда носит каску, даже на сцене, потому Затейников дал ему роль военного, так как он нервничает, если каска находится не на его голове. Кажется, у него ПТСР, если судить со слов Сэмюеля. Может внезапно рассмеяться и так же внезапно замолчать. Не видит в этом ничего странного и даже не понимает, когда смеётся, а когда нет. Чрезмерно болтлив, может разговорить почти кого угодно, но и оттолкнуть своим характером кого угодно. Любит браниться, громко разговаривать и чёрный юмор. В первый же день поругался с охранниками. Вспыльчив и резок в выражениях, не следит за своим языком. Часто носит зубочистки во рту, как сигарету. Крепко дружит с Гюлем Ворожнейкином. Есть подростки дочь и сын. Про жену ничего не известно». «Гюль Ворожейкин Поэт, автор либретто для мюзикла 53 года Рост около 200 см Есть взрослая дочь по имени Нелли и маленькая внучка по имени Кристина. Верит в мистику и считает, что мифы и легенды – правда. Имеет при себе камешки для предсказаний. Молчалив и добр. Кажется опорой и защитой. По молодости работал в детском саду воспитателем». – Чё ты там так долго пишешь? – внезапно спросил его Феодов и обратился к Лонеро: – Он всегда так? – Ну, в последнее время да. – Ёмаё, и тяжело же тебе с ним!.. Эй, Стюарт же, да? – Да, – нехотя откликнулся Стюарт. – Оставь свою писанину и поговори с нами! Мы тут как раз оркестр Сэма обсуждаем. – А что именно? – Я хочу в будущем собрать себе оркестр! – с живостью воскликнул композитор. – Вот, Боря умеет играть на контрабасе, я его позвал ко мне в оркестр! – А уже есть кто-то в оркестре? – Да! Ты, Петя, возможно его сестра Маша и Боря. Боря говорит, что познакомит меня ещё с несколькими людьми, так что мой оркестр активно пополняется! – Почему я узнаю об этом в самый последний момент? – Не в самый последний! Я только недавно начал думать над этим, но тебе решил не рассказывать, чтобы устроить сюрприз, хе-хе. Стюарт тяжело вздохнул: – А меня вы возьмёте в оркестр? – Конечно! Это безоговорочно! – Хоть на этом спасибо. – Ну какой же ты всё-таки мрачный зануда, – скрестил руки на груди Феодов и захохотал, испугав соседние столики. Спустя полчаса, как Ванзет и обещал, он вернулся к коллегам и принялся за обсуждение мюзикла. Стюарт со скучающим видом слушал их, не вливаясь в общение, и всё думал о своём. Нехорошее, всё-таки, у него предчувствие...