постарайся.

- тебя не смущает то, что я старше тебя на много лет? – - давай это останется риторическим вопросом? – басистый смешок прокатывается по стенам спальни. он так же краток, как и мимолетно ползущие по абрикосовому загару кожи, янтарные лучи вечерней зари. догорающие, тающие мгновения увядающего солнца перед наступлением сырой, черной ночи. от вибрации его груди обливает едва выносимым содроганием. хрупкие косточки дистальных фаланг пальцев ног тут же расходятся в приятной пульсации. осознание того, что ты одна из немногих, перед кем шота сбрасывает свои защитные, монолитные стены, единственная, кто может насладиться хрустальными нотами его смеха, заставляет приятное чувство разлиться где то там, за ребрами, чуть выше мечевидного отростка. щекотливо лижет пятки, заставляя начать по глупому хихикать. - «много» - понятие растяжимое, айзава - сан. – самодовольно язвишь, утыкаясь носом в надключичную впадину мужчины. запах кожи ударяет в ноздри, пробирается внутрь и остается жить там, где-то глубоко за ребрами. делаешь вдох глубже, будто стремясь запечатлеть как можно больше. неспокойная в своей жадности, изгибаешь в счастливом оскале уголки невинного рта. он гладит тебя по обнаженному бархату плеча. айзава ни разу не вспыльчив. аура невозмутимости так и окутывает его. тихий океан тоже казался спокойным. - иногда ощущаю себя старым извращенцем гумбертом. – его пальцы скользят вдоль твоих позвонков. касаются обнаженной, шелковистой кожи. рисуют неизвестные, понятные только их владельцу, узоры. он всегда был для тебя закрытой книгой. той самой задачкой со звездочкой. загадка, ответ к которой все никак не находился. может его и нет. этого ответа. а айзава шота лишь эфемерное видение, плод твоей воспаленной фантазии. - а я смахиваю на лолиту, выходит? спасибо, откажусь быть героиней набокова – тем временем его тонкие, но сильные пальцы, не теряя темпа, нагло скользили вниз по твоему обнаженному телу. сглатываешь скопившуюся во рту слюну под этими обжигающими, словно из ада, касаниями мужчины. айзава искусно пласирует по молочной простыне твоей кожи, что обтягивала нежные девичьи косточки. глаза мужчины прикрыты, лишь черные, словно сажа, ресницы, иногда подергивались, будто он находился в полудреме. или самом сладком сне. мужчину выдавали лишь редкие подергивания адамова яблока. его горячие ладони находят твою влажную промежность. пальцы настойчиво, не терпя возражений, скользят внутрь, раскрывая половые губы. он редко нежен с тобой в обычное время. а в постели – тем более. его мраморная кожа сталкивается с твоей. будто вином облитая слоновая кость. или розоватые покерные фишки. - шота…-   - какая ты, блять, красивая. – горячий зуд пронзает тебя там, снизу. заставляет испытать сладостное растяжение всего твоего существования. в этот момент казалось, что жар, исходящий от мужчины, ощущение неземной гармонии, нетерпеливое ожидание оргазма – то, на чем зиждется все твое существо. охватываемая адским пламенем, хватаешься за белые простыни, сжимая их, как единственный шанс на то, чтобы не рассыпаться сейчас эфемерным песком. от ощущения наполненности ощущаешь то, как с каждой секундой все тяжелее оставаться в сознании. краем сознания наблюдаешь за тем, как мир истончатся. *** мир, который построили вы с айзавой. лопнул, как измученная канитель. не оставив после себя и крошечной звездной пыли. ни доли крупицы. лишь пустой дом воспоминаний. *** уронив руки на колени, ты наблюдала за тем, как реальность обратилась в эфемерность. экзальтированный привкус сладкой истомы окрасил каждую твою клеточку. пытаясь контролировать движения грудной клетки и сокращения диафрагмы, ты облизываешь влажные губы. с размазанной на них алой помадой. почти в цвет бордовым кровоподтекам на молочном полотне твоей тонкой кожи. молчаливый взгляд айзавы пронзал, прожигал насквозь. заставлял ощущать себя в неглиже под его ледяным взором. монолитная чернота его глаз – сырая, неуютная ночь. блеск темной радужки – уродливая, жестокая луна, в свете которой обнажаются все твои грехи. до дрожи в коленках ты прячешь собственные глаза. будто боясь обратиться в мраморную, хрупкую статую под его стальным взглядом. о чем ты думала раньше? разве не было уже ясно, что, как ни крути, шота сразу же обнаружит твою измену? слабый жар все еще шел от твоего тела. от чужих касаний. ты тяжело сглатываешь вязкую слюну, все так же не поднимая взгляда. никакого же шанса, что все обойдется? за грудной клеткой – все двенадцать по рихтеру. пылающая жаром, диафрагма сжалась под давлением совести, ровно так же, как и твои бронхи. ателектаз, кажется. укол совести пронзает, разрывая кожные покрывы. молчание между вами можно нарезать ножом на крупные кусочки. крылья носа в напряжении колышутся. - шота… - не узнаешь собственный голос. он отдает хрустом. будто треск очередного дна, пробитое тобой. казалось бы, куда ниже. пересиливая себя, поднимаешь на него взгляд. и тут же замираешь, осыпаясь заживо пеплом. нечитаемое выражение лица мужчины, сжатые желваки, густые брови. в глазах – ни единого намека на злость, грусть или что то еще. губы превратились в тонкую, бескровную полоску на его бледном лице. оно всегда было таким бледным? - я надеюсь, что тебе есть, куда пойти. потому что завтра ты съезжаешь. – надежда на искупление рвется, словно лист тонкой бумаги. он не из тех, кто предпочтет компромиссы. айзава рубит грубо и резко. не оставляя ничего. его спокойствие душило. стискивало обеими руками. безжалостно и заслуженно ломая шейные позвонки. - шота! – не обращая внимания на твои выкрики, он разворачивается. ты хватаешь его за такую родную, такую холодную сейчас ладонь и тянешь на себя в отчаянной попытке повернуть мужчину к себе. в поисках неизвестно чего. но айзава – несгибаемая глыба льда, не поддается твоим попыткам. обросший монолитными стенами, он даже не изволит повернуться к тебе. шота – стальная, непробиваемая вертикаль. покалывание за грудной клеткой раздается адским пламенем. ты ощущаешь контрастно холодную влагу в глазах. ощущаешь и то, как мир рассыпается картонным пазлом под пальцами, когда айзава выдергивает свою руку из твоей ладони. - нам не о чем говорить, т/и. ты все разрушила. – и уходит. уходит. уходит. и только можешь смотреть ему в спину. в последний раз обрисовывать взглядом мощную горизонталь его широких плеч, острый изгиб выпирающих лопаток, не торопящуюся, спокойную, как всегда, походку. и не верить, что всего этого лишила ты себя сама. легкие сжигает огнем, когда ты даешь слезам волю. и в бессилии падаешь на колени. терзая себя вопросами, стоило ли минутное удовольствие этого? того, что шото айзава бескомпромиссно вырвет страницу ваших совместных воспоминаний. оставив тебя лишь с бесконечной болью в гниющем сердце и охватывающей виной.