Найди отличие.

Томми скромно промолчал на новость о побеге брата Эйгона, боясь сказать что-то не так. Эйтона он видел пару раз, и этого хватило с лихвой, чтобы заречься никогда не пересекаться с этим неадекватным существом. По правде говоря, Том не хотел контактировать и с Эйгоном, но сегодняшняя встреча раскрыла этого виверна с не самой худшей стороны. Талантливый музыкант с тяжелой судьбой, находившийся в состоянии явного отчаяния, оказался не самым плохим собеседником. Томми даже подумал о дружбе с Эйгоном, ведь, как оказалось, у них много общего. — Наркотики тебе не помогут вдохновиться, — Том качает головой, всë ещë пытаясь переубедить нового знакомого. — Ты скорее огребëшь кучу проблем со здоровьем, чем напишешь что-то действительно завораживающее. Тем более сейчас, когда ты так подавлен из-за брата. Тебе будет просто не до музыки. Томми понимал переживания Эйгона. Он и сам боялся потерять Руди, поэтому старался постоянно быть рядом с ним. Даже будучи уже взрослым юношей, он жил вместе с Руди, и это был наиболее комфортный расклад. Между ними была довольно прочная связь, и оба не могли представить жизнь друг без друга. Том смотрит на Эйгона с неприкрытым сочувствием и мысленно уже оттаскал на хуях его брата, так эгоистично свалившего с подозрительным типом. Томми понимал, что оставаться в гордом одиночестве Гранту сейчас довольно опасно. Поэтому парень искренне поддержал предложение брата. И так же искренне расстроился, когда виверн отказался ночевать. — Приходи завтра, — приглашает он Гранта, дружелюбно улыбаясь. — Сыграешь что-нибудь из своего. Он по-дружески обнимает нового знакомого и украдкой, едва слышно шепчет: — Ты можешь обратиться ко мне за помощью в любой момент. Не зарывай себя в этом дерьме. Томми тепло прощается с Эйгоном, выбив из него обещание встретиться ещë раз. Когда за Грантом закрылась дверь, он взглянул на брата с явной печалью. — Он неплохой парень, — вынес вердикт Том. — Но ему срочно нужна помощь, пока он не провалился в болото вечного депрессняка. Чëртов Эйтон, надо же быть таким мудилой. *** С получением поддельных документов проблем не возникло — весь чëрный рынок уже давно плясал под дудку Рамиреза. Каких-то два часа и новенькие документы уже болтались в полупустых рюкзаках преступников. Следующий шаг — аэропорт. Рики ожидаемо предложил уехать в соседнюю страну, чтобы залечь там на дно, после чего начать активно действовать. Дочерние организации Сатклива сломить куда проще, чем головной офис. Эйтон ведомо соглашается. Сейчас он представлял из себя довольно жалкое зрелище. Он не проявлял никакого интереса к действиям Рики, слепо следуя за ним, как за псом-поводырëм. Все мысли молодого виверна были заняты братом и его состоянием. Оставлять его на эмоциях было в корне неправильно, и теперь такое непривычное для Эйтона чувство вины буквально сжирало его изнутри. А он молчит, как партизан, боясь сорваться на крик и высказать Рики всë, что наболело. А это Рамирез явно поднимет на смех. Рики не знал, что такое искренняя любовь, что такое эмпатия и сопереживание. Он познал только ненависть, агрессию и эгоизм в поразительной степени. И свято считал, что Эйтон точно такой же. Но ошибался. Ведь у Эйтона есть тот, кого он любил всем своим прогнившим насквозь сердцем. И это раздражало молодого виверна, он считал, что это проявление слабости, но ничего не мог с этим поделать. — Эйгон вывезет и без тебя, — равнодушно бросает Рики, рассматривая новенькие билеты. Ему удалось урвать два билета на ближайший самолëт. — Чего уставился? Думаешь, я не знаю, чем твоя дурная башка забита? — Надо было нормально попрощаться, — Эйтон достаëт из кармана телефон и спешно набирает брату сообщение. "Мы съебываем из страны. Скоро всë будет охуенно, только верь в меня" — Нормально вы бы попрощались, если бы он не выëбывался полицией, — фыркает Рик, наблюдая за тем, как его напарник ломает сим-карту. — Да я понимаю, — Руди лениво приглаживает белоснежные волосы, которые из-за короткой стрижки нередко превращали его во взъерошенного, колючего ёжика. — Но он упёртый, как баран и считает, что справится сам. Я часто пересекался с этими братьями, в том числе и на боях, так что для меня не удивительно, что он так упрямо отказывается от помощи. — Цукерберг неожиданно усмехается, уставившись в потолок и запрокинув руки за голову. — Раньше их называли дьявольскими близнецами. Задолго до того, как они попали в бар Бенингтона. На самом деле, они друг друга стоят, но Эйгон сумел сохранить в себе человечность, не поддаваясь безумию. Даже несмотря на то, что от его яда погибали отчаянные бойцы, рискнувшие идти один в два. То время, о котором говорил Руди, выдалось чертовски тяжёлым для всех. Каждый выживал и зарабатывал, как мог. Кто-то пытался открыть свой бизнес, сталкиваясь с тяжёлым влиянием мафии, кто-то цеплялся за власть и деньги, которые уже имел, а кто-то подался в криминал. Бои без правил тоже считались одним из его подвидов, там крутились огромные бабки. Но каждая купюра была негласным ценником для одной жизни, которую забирал абсолютно каждый бой, каждая стычка. Руди тоже там был. Он знает, как это выглядит изнутри. Приличных размеров арена уходила на несколько метров в землю, создавая замкнутое пространство, огороженное тоненькой решёткой из специального материала. Он больно обжигал тех существ, который неосторожно касались этой конструкции, и было совершенно неважно, кто это: разгорячённый зрелищем свидетель или тот, кто борется за свою жизнь там. Внизу. Камера имела два выхода, через которые бойцы оказывались на арене, но эти двери невозможно было открыть, даже если смерть дышала в затылок, а жить хотелось хотя бы ради семьи, детей, дорогих близких. Цукерберг видел собственными глазами то отчаяние, с которым раненые, едва соображающие и чертовски сильные существа ломились в двери, сжигали кисти рук о решётку, чтобы спастись от чудовищной участи в лице соперников. Не менее сильных и желающих жить. Эйгона он запомнил особенно ярко, да и в принципе эту пару. Абсолютно одинаковые рукокрылые драконы, один из которых был способен использовать взрыв в качестве оружия, а второй... Растворил своим ядом злосчастную решётку, чтобы добить оппонента уже снаружи, на глазах у многочисленной публики. Цукерберг задумчиво смотрит в потолок, сжимая челюсть, прежде чем выйти из этого странного, тяжёлого состояния, вызванного воспоминаниями. Он садится на край кровати и предлагает Томми ложиться спать, ведь на дворе уже поздняя ночь. * * * Бесполезные попытки позвонить, уже в десятый раз, а Эйгон снова и снова набирает проклятый номер, надеясь, что вот сейчас точно ответит. Он ужасно пьян. Даже чуть больше, чем опустошён и это состояние было непривычно. Виверн не привык быть один. Куда бы он ни ступил, его близнец, подобно тени, везде следовал за ним. Видимо, теперь настало время абсолютной темноты, той самой, в которой теней не существует. [Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети...] Ещё один пропущенный от неизвестного номера, автоматически отлетевшего в спам. Сеть прерывается на несколько секунд, мешая установить вызов. Грант сидит на полу, оперевшись спиной о край чужой постели и чуть прищурившись смотрит в яркий экран — единственный источник света в съёмной квартире, где парень заперся, как в скорлупе. Снова подносит к губам полупустую бутылку виски, делая несколько обжигающих глотков и произносит не своим голосом: ну, давай же! [Аппарат абонента...] Стук разнёсся оглушительным воплем, отразившимся от стен, и повторился глухим эхом прежде, чем телефон виверна плюхнулся на пол. Экран вдребезги, отключился почти мгновенно от удара, а рядом со стеной упала пара деталек, на которые Грант уставился с такой ненавистью, будто это они виноваты в том, что сейчас происходит. — Дерьмо! — Эйгон поднимается с пола, пьяно шатаясь и едва не падая носом обратно в пол, расплескав небольшую часть виски на себя и под ноги. Лениво бредёт на кухню и открывает балкон. Свежий воздух отрезвляет, но недостаточно. Вечно открытое окно тянет его к себе, словно магнитом и он опирается торсом о хлипкую опору, высовываясь наполовину. Высоко. Девятый этаж. Если упадёт сейчас — приземлится на асфальт и, возможно, сдохнет быстро и безболезненно. А может упадёт в кусты, прямо под окнами дома, смотря, как прыгать. Тяжело вздыхая, парень с трудом утягивает себя обратно. А вдруг Эйтон быстро поймёт, что игрушки Рамиреза не имеют смысла и вернётся? А Эйгон его не встретит, валяясь в безымянной могилке, или ещё хуже — в сраных кустах, продолжая гнить там со свёрнутой шеей, пока соседей не забеспокоит вонь. — Какие позитивные мысли, Эйгон, — усмехается сам себе под нос молодой виверн, а затем — дьявольски ржёт. — Даже говорить начал сам с собой. «Дерьмовый из тебя собеседник, братан.» — Пошёл на хуй. Он снова садится на пол и смеётся. Ржёт так, что хочется блевать, но он не прекращает, даже когда сработал рвотный рефлекс. Грант давится этим, давится смехом, алкоголем, который выливает себе на лицо, обжигающими пощёчинами, давится собственной блевотиной. И ему кажется, что это длится целую вечность, как девять кругов Ада, которых он считал себя достойным. [Думаешь, сможешь разбогатеть, играя на гитарке в подвале клуба?] — Ты отвратительный, слышишь? — шипит сам себе виверн, стирая с лица рвоту. — Отвратительный, сука. [..Верь в меня.] — Ты сдохнешь, как сраное ничтожество на полу своего сраного клубного подвала в обнимку с никчёмной гитаркой и амбициями. Сдохнешь, сука, — он снова бьёт себя по лицу. [..Верь в меня.] — Отвали... Мать твою, съебись из моей головы! — виверн в очередной раз срывается на крик, извиваясь от невыносимой боли, как змея, не зная, куда деваться от этого... Копошения? Ему казалось, что сейчас в его теле копошится тысяча.. Нет, миллион опарышей и все они куда-то ползут, жрут, скребутся, отрывают по кусочку. А он ничего не может сделать, никто не сможет ему помочь, остаётся только рыдать от бессилия, как девчонка. [..Всё будет охуенно. Верь в меня.] * * * — И куда он делся? — резонно спрашивает Теро, когда, наконец, удаётся найти эту злосчастную квартирку официанта. Спустя неделю поиска она стала выглядеть заброшенной, будто молодой парень в охапку схватил только то, что ему нужно, и удрал куда глаза глядят. Всё перевёрнуто, на стенах ободраны обои, постели в обеих комнатах в беспорядке, а под ногами несколько бутылок от алкоголя. Разбитый телефон обнаружился в одной из комнат на полу, в компании нескольких пустых пачек от сигарет и окурков. — Теро, глянь на это. Может, ты был не прав и он действительно ничего не знал? — Сэмуил приглашает Сатклива в ванную, освещая помещение с разбитой лампочкой фонариком на телефоне. Везде кровь, как в классических хоррорах, где из зеркала должна появиться черноволосая девчонка в белых одеяниях, чтобы забрать души грешников. Но явиться ей было не судьба — её единственный выход в этот мир был так же разбит вдребезги и разбросан по полу. — Либо это хорошо продуманная постанова, чтобы вызвать жалость и отвести подозрения, — скептически предполагает Теро, выходя обратно в коридор и предлагая вытащенному из домашнего плена Натаниэлю констатировать факты на бумаге. — Он просто сбежал. — Не стоит упускать факт, что эти двое одинаково больны на голову. * * * Устроившись в явно старом, но чертовски удобном кресле в небольшой студии, Цукерберг наблюдал за тем, как Эйгон демонстрирует свой талант. В конце концов, он же обещал Томми сыграть что-то свое, пусть и с небольшой задержкой. Парень предпочёл свободную, на несколько размеров больше него футболку, а на руке крепко повязал чёрную бандану с белыми узорами черепов. Ничего необычного, и вид более чем бодрый. Грант снял себе целую небольшую студию на третьем этаже дома культуры, где оставался ночевать и предлагал гостям остаться. Помещение было уютным во всех смыслах, несмотря на обшарпанную мебель. Огромные, бархатные шторы, бордового цвета, на не менее огромном окне скрашивали общее впечатление. На голом полу ещё старые ковры, а рядом с барабанной установкой дверь в крошечное помещение, где расположился диван и пара подушек. По центру самой студии, ожидаемо, расположился микрофон и установка для электрогитары, которую Грант затискал до проплешин на цветном покрытии. — Это одна из недавних, — бодро прокомментировал Эйгон свою песню, сыгранную не без помощи звуковой дорожки, которая дополнила его игру ударными и дополнительной электроникой. — Сорри, что исчез, мне всё-таки пришлось свалить из квартиры, пока за мной не пришли. Невыносимо было там, ожидая, когда в дверь позвонят. Виверн направляется к небольшому столику и садится на один из стульев. Сегодня он хотя бы не пил. Вместо алкоголя был обычный апельсиновый сок и пачка чипсов. Спустя несколько дней, преступники смогли обосноваться в новой для них обоих стране. И даже то, что Эйтон совершенно не знал местного языка, не очень помешало. Ведь Рамирез хоть и психованный террорист, но всë же довольно образованный. Спасибо папаше, который в своë время жестоко наказывал сына за каждую четвëрку. Небольшая съëмная квартира на окраине столицы оказалась не самым плохим местом для мирного пребывания в стране, но совершенно не подходящим для хранения оружия, поэтому Рики приходилось импровизировать. Просто хранить ворованные деньги и пушки в кухонном шкафчике было глупой идеей, поэтому пришлось вскрыть мягкую обивку винтажного дивана, чтобы спрятать сокровища там. Швея из Рамиреза не очень, как, собственно, и из Эйтона, поэтому шов на мебели сильно бросался в глаза. И что это за квартира такая, в которой не предусмотрены тайники от полиции? Впрочем, надолго они там не задержались, выбрав тактику постоянной смены места жительства. Для отвода глаз им приходилось притворяться привередливыми молодожëнами, которые крайне тщательно выбирают себе гнëздышко на медовый месяц. Эйтон прекрасно справлялся с этой задачей, мастерски находя в каждой квартире хоть какой-то недостаток перед тем, как съехать. Ну, а если недостатков не было, то приходилось быстренько создавать несуществующее. Оказавшись в очередной незнакомой квартире, он наконец понял, что нужно срочно что-то менять. Нужно поговорить с Эйгоном, наконец переубедить его, что всë может быть хорошо и с Рамирезом, взять его с собой на дело и больше не расставаться никогда. Оказалось, что слишком много для Эйтона значил брат. И как он раньше не замечал того, что буквально не может нормально существовать без Эйгона? Несмотря на вполне бодрый вид, с каждым днëм вдали от дома, Эйтон будто угасал внутри. В нëм будто трескалась последняя лампочка, дающая свет хоть какой-то надежды на мирное будущее. И угрожала в любой момент лопнуть, больно врезаясь осколками прямо в разложившуюся душу виверна. Парень стал куда агрессивнее, то и дело срываясь на Рики. И в момент очередной ссоры, Рамирез предложил передохнуть друг от друга на расстоянии. Эйтон будто этого и ждал, ведь это прекрасная возможность наконец навестить брата, объясниться и возможно даже попросить прощения. Пока Рамирез в очередной раз нагло обворовывал местных жителей, Эйтон уже стоял в аэропорту, ожидая рейс в каком-то болезненном предвкушении. Он переживал, что Эйгон просто не пустит его на порог, обматерит и пошлëт к Рамирезу, отказавшись выслушать. Но несмотря на опасения, он всей душой рвался в их общую небольшую квартирку. Всë это время он скучал по вечернему бренчанию на гитаре, по выцвевшим плакатам, по разбросанными книгам и горе немытой посуды. Недолгий перелëт, автобус до города, и вот Эйтон уже на пороге ставшей родной квартиры. Он собирается с мыслями, держа в зажатой ладони холодный ключ, будто не решаясь так нагло зайти после того, что произошло. Усмехается, ловя себя на мысли, что он попросту боится в очередной раз увидеть в глазах брата разочарование. «Всегда хотел сделать для нас лучшую жизнь. И я еë сделаю, только не отворачивайся» Ключ повернулся, и дверь со скрипом отворилась. Однако встретил Эйтона вовсе не брат, а хозяин квартиры — ворчливый мужчина средних лет. Он, стоя на коленях, оттирал что-то с пола, брезгливо морщась и чертыхаясь при этом. Едва заметив незванного гостя, он тут же подорвался и набросился на него. — Явился, мудила?! — вопил он, тряся Эйтона за плечи, от возмущения не замечая, как меняется взгляд виверна. — Ты в каком состоянии оставил мне хату, урод? — Я тут уже больше недели не живу. Где мой брат? — Грант с презрением отталкивает от себя мужчину, заглядывая на кухню. — Понятия не имею. Свалил. Может бомжует, а может уже и сдох в какой-нибудь канаве. И слава богу. По такому ублюдку давно плачет могила. Как и по тебе, Эйтон Грант. Мужик гаденько лыбится, понимая, что перед ним самый разыскиваемый преступник. Он лезет в карман за телефоном, но его толстую волосатую руку быстро перехватывает молодой виверн. Хозяин квартиры переводит испуганный взгляд на незванного гостя и растерянно хлопает глазами. — Ты прав, — неожиданно соглашается Эйтон с улыбкой. — Ты черто-о-овски прав. Он подходит к мужчине опасно близко, глядя прямо в испуганно бегающие, заплывшие жиром поросячьи глазки. Держит чужую, пахнущую хлоркой руку так крепко, что мужчина буквально оцепенел от страха. Хозяин квартиры на секунду опускает взгляд, но к сожалению этого не хватило, чтобы заметить, как что-то хищно сверкнуло в свободной руке преступника. — Да-да, Джейсон, ты прав, — как мантру шепчет Эйтон, с мнимо ласковой улыбкой. Он облизывает пересохшие губы, глядя в остекленевшие от ужаса глаза несчастного мужчины, будто наслаждаясь этим зрелищем напоследок. Будто ждëт, пока испуг достигнет критической точки. Той самой, от которой жертва теряет рассудок, начинает падать на колени и умолять о пощаде, понимая своë положение. Но этого не происходит, и Эйтон с самым скучающим видом резко вонзает нож в брюшную полость мужчины, чтобы наконец увидеть это поистине завораживающее торжество смерти. — Я мудак, тварь, и место мне в могиле, — он срывается на смех, проворачивая нож в истошно орущей жертве. Кровь тяжëлыми каплями пачкала только что начищенный до блеска пол. Жертва вопит и пытается вырваться, но вместо долгожданного освобождения, лишь глубже напарывается на лезвие. Его крик вкупе с безумным хохотом убийцы уже явно переполошил соседей, но Эйтону было плевать. Он резко вынимает нож, встряхивает руку, брызгая кровью вокруг, и со сталью в голосе произносит, без тени улыбки: — Но ты не смеешь так говорить об Эйгоне, жирный кусок свинины. Эйтон с каким-то детским интересом наблюдает за тем, как тëмно-алая жидкость стремительно покидает тучное тело. За тем, как грузный мужчина пытается пухлой ладонью остановить кровотечение. За тем, как он обессиленно оседает на пол и умоляет, захлëбываясь, вызвать скорую. Последнего виверн и ждал. Он запускает пальцы в сальные волосы мужчины и крепко сжимает ладонь. После чего удивительно легко тащит его к дверному проëму, ногой открывая дверь ванной пошире. — Не хочешь повторить, что ты там вякнул про моего брата? — с улыбкой спрашивает виверн, брезгливо касаясь лезвием ножа окровавленных губ своей жертвы. Получив в ответ лишь хрип, Эйтон пожимает плечами и со всей дури бьëт дверью по голове мужчины. Снова и снова. Пока брызги крови не украсили стены, пока лицо жертвы не начало походить на кровавое месиво. — Молчун, — ухмыляется Эйтон, без сил опускаясь на кафель, пачкаясь в чужой крови. И смеëтся. Надрывно и громко, едва успевая сделать чëртов вдох. Одно лишь упоминание возможной смерти брата выбило его из колеи. Виверн даже не чувствует, как слëзы обжигают его лицо. Удар ногой по бездыханному телу, несколько минут назад имевшему неосторожность вякнуть что-то об Эйгоне, облегчение не принëс, и Эйтон довольно больно прикладывается головой о холодный кафельный пол, надеясь хоть этим вернуть себе спокойствие. Лëжа в луже чужой крови, он закрывает глаза и размазывает по бледному лицу слëзы, смешивая их с кровавыми брызгами и едва не сблëвывая от внезапно нахлынувшего отвращения. Он едва находит в себе силы встать и включить ледяную воду. Бесцельно смотрит на струю пару секунд, прежде чем наконец смыть с себя кровь вперемешку с слезами и соплями. Холодная вода довольно быстро привела Гранта в чувства. Ему даже показалось (...или нет?), что вдалеке завыла сирена. Он смотрит на себя в зеркало и с отвращением плюëт в отражение, прежде чем уйти в свою комнату, найти там какое-то старое тряпьë, наспех переоодеться и свалить с места преступления через пожарную лестницу. *** Томми с интересом слушал новую песню своего нового приятеля, осматриваясь. Ему всегда было не очень комфортно находиться в новом для него помещении, но рядом с Руди ему всегда было спокойнее. Том сидел на полу, рядом с большим креслом, прислонившись затылком к подлокотнику, и явно не собирался отходить от брата и на метр. — Может, как-нибудь сыграем совместный концерт? — предложил Том, когда Эйгон закончил. — Хоть стили у нас и разные, думаю фанатам зайдëт. Я сыграю что-то лайтовое на разогреве, а потом ты со своей группой задашь жару. Да и бабла на организацию уйдет куда меньше, если играть по отдельности. Руди, — он поворачивает голову к брату, — где ты прятал от меня это талантливое чудо? — Не думаю, что светить своим еблом сейчас — это хорошая идея. Ну, если говорить обо мне, — на секунду задумавшись, Эйгон наливает сок в пластиковый стаканчик. Обзаводиться постоянной посудой в этом месте не выгодно. Мойка одна и та на первом этаже в засраном туалете. — Но где-то через полгода будет очень крутой фестиваль, на котором я просто обязан быть, — воодушевлённо продолжает он. — А я думал, ты как паранойик продолжишь бубнеть о том, что тебя ищут и вообще ты персона важная, — усмехается Руди, порядком наслушавшись, как молодой виверн иногда теряет ход мысли, сводя каждую из них к одному. Блондин переводит взгляд на брата. — Ты ещё спрашиваешь, где я его прятал. Он сам прячется! — Честно говоря, у меня нет фанатов, я нигде не выступаю и просто подпольно занимаюсь тем, что нравится, — Грант ожидаемо игнорирует высказывания Цукерберга, больше отдаваясь общению про творчество и возможные планы. Говорить о себе и своих проблемах парень совершенно не хотел, боясь проболтаться, что бандану на руке он начал носить совсем не стиля ради. Под чёрной тканью незаметно притаился кусок кожи, на котором не осталось живого места — сплошное мясо. Зато никаких червей. Эйгон вытравил их из тела самым жестоким методом. [И совершенно не играет роли: действительно они были или это игра воображения.] Молодой виверн уставился в стаканчик с соком, меняясь в лице. Улыбка потеряла искренность, приобретая игривую натянутость, а веки устало опустились, прикрывая радужку глаз наполовину. Он медленно отпивает сок, желая, чтобы вместо него была водка, от которой его, как минимум, вырубит. Как максимум, его перестанет донимать тревога и страх, что в дверь постучатся. И мысли о брате отойдут на второй план, позволяя полностью отдать себя музыке. Ему срочно нужна доза. Он перестал пить алкоголь, потому что добрался до наркотиков. Грант не поворачивает головы, ему достаточно сместить взгляд, чтобы встретиться им с Томми и продолжить разговор. Немного неловкий, немного зажатый и смущённый, но всё-таки настоящий разговор. Диалог, в котором принимали участие почти трое, если не считать голосов в голове. * — Да ты просто кукухой поехал, — фыркает тринадцатилетний мальчишка, сидевший на небольшой кровати в обнимку с подушкой. — Сам ты кукухой поехал, мудак, — отвечает ему брат-близнец, нашедший пристанище на полу у стены. Оба они — точная копия друг друга. Одинаковый цвет волос, форма глаз, черты лица, даже материнский прямой нос и тонкая линия отцовских губ. Даже выражение лица, когда речь заходила о чём-то, что портило обоим настроение. — Как тут кукухой не поехать, когда комп отбирают! — эмоционально высказывается первый, злобно кидая подушку на другой край постели. — Да вообще. Ужас, — скептически отвечает ему второй и закатывает глаза. — Смертельный, — поддакивает первый не замечая сарказм, но когда обращает внимание на закатившиеся глаза близнеца, моментально раздражается. — Ой, иди на хуй, ты не шаришь! — В чём прикол пиздить людей в играх? — Эйтон никогда не понимал увлечение брата геймерством. Впрочем, как и многих других. — Изматывает, как реальность, но проблем меньше. — Моя очередь: ты не шаришь, — качает головой юный виверн. — Ты ебанулся что ли? Я с тобой всех пиздил, — раздражённо бросает Эйгон, припоминая, что во многих приключениях Эйтона он участвовал и опыт имеет. Зато сам Эйтон в игры практически не играл, но почему-то считал их бесполезной вещью. — Ну, а зачем в игры играешь? Это время можно потратить на более приятную хуйню. — Можно. Но пиздиться тоже хочется, у меня не стоит круглосуточно, — Эйгон высказывает мысли, несвойственные такому малолетнему мальчугану. Он едва переступил порог полового созревания, но, кажется, уже с головой ушёл во "взрослую жизнь". — Я про драки говорил, — Эйтон почти смеётся с возникшего на ровном месте недопонимания и давит ехидную улыбочку, выводя брата из себя. Но тот упрямо строит серьёзное лицо, будто так всё и было задумано. — Это был намёк, что у нас разное представление о "приятном". — Или тест на извращенца. — Пошёл на хуй! * До молодого Гранта не сразу доходит, что Руди уже в третий раз зовёт его по имени. Он переводит взгляд на своих гостей и не до конца понимает, где находится. Цукерберг же настороженно смотрит в ответ, обернувшись на музыканта почти полностью. — Выпал из реальности? — замечает Руди, намекая на мечтательную, широкую улыбку молодого виверна, с которой тот уставился себе под нос. Вернее, в стаканчик с недопитым соком. — Типа того, — соглашается Эйгон и встряхивает головой, пытаясь отогнать навязчивые воспоминания. [— Если никто не узнает, мамка не расстроится. — Вот теперь я тебя люблю.] Обхватив голову руками, Грант пытается вспомнить, о чём шла речь до того, как он ушёл в свои воспоминания. Но вместо этого разговоры на подкорке сознания продолжаются, не думая утихать. Так же искренне и эмоционально, как это было до смерти обоих родителей. Мать, в порыве ярости и обиды, втыкает нож в шею пьяного в доску отца. А после похорон заканчивает свою жизнь в психиатрической клинике. [.. — Ах ты сучка, а я тебя любил. — Не любил. Ты дерёшься. — Ты тоже дерёшься. — И обзываешься. — И ты тоже.] — Кажется, у меня даже есть идея и трек для того, чтобы попробовать совместить два стиля, — неожиданно заявляет виверн, широко улыбнувшись и снова направляется к несчастному компьютеру, чтобы включить звуковую дорожку через усилитель, который подчёркивает басы. Удивительно, как он только сумел наскрести деньги ради всей этой чертовщины? Работа у Бенингтона оказалась прибыльной, особенно в те времена, когда они с Кисом Дэймоном "драли глотки" на невысокой сцене внутри бара. Но почему-то Грант до сих пор был свято убеждён, что никто его не помнит и вряд ли узнает, когда дело дойдёт до большой сцены. Туда, как никак, нужно было идти очень подготовленным. * * * Сформированный буквально позавчера полицейский участок уже активно пользовался спросом и выезжал даже на бытовые драки. Сатклив приложил немало усилий, чтобы вернуть важность того, что он собственными руками не так давно разрушил. Он решил прибегнуть к полному обеспечению Элисты, не обязуя Зеримара отдавать взамен что-то не менее дорогое. Благодарность за спасённую жизнь. Среди полицейских оказалось немало членов самой организации Теро, ещё больше — полицейских Гаргальяни, которые справлялись с работой максимально ответственно. Формировать старый штаб показалось молодому мужчине глупой затеей, хватило видов, как те работали во времена его похищений. Хватило просто самого факта, что он совершенно безбоязненно похищал людей под носом у полиции, запугивал тех, кого вынудил на себя работать, и так же под носом вывозил, продавал, отправлял в другие страны похищенных, замученных до смерти людей. Теперь он намеревался воспитать таких служителей порядка, что даже на мафию их спонсировавшую не побоятся оформить доклады и отчёты. Правда, эти документы уже останутся между Теро и Адамом, должен же Зеримар знать, как и где Сатклив орудует, возвращая город к порядку. Размеренная работа прервалась одним ужасающим звонком. В квартиру Грантов вернулся один из близнецов. Кто именно — не понятно, но сам факт вынуждал бросить абсолютно все дела и рвануть несколько бригад новой полиции к месту возможного преступления. [.. — Там мужчина кричит и какой-то парень... смеётся.. — Где он находится? — Не знаю, я боюсь выходить из квартиры. Приезжайте скорее, я слышу удары.] Сомнений не оставалось, наверняка это был именно Эйтон Грант, которого необходимо задержать. Не только за преступления, которые он совершал. Даже совсем не за них, нет. Он должен был знать, где находится и планирует свои дьявольские козни Рамирез.