Время власти

      В ожидании вестей с полей сражений Вызиму, оставленную без серьезного гарнизона, обуяло то самое тревожное, выматывающее волнение, которое так часто перерождается в кошмары, лишая последнего прибежища покоя — сна. Горожане знали разве что то, что армия Наталиса оставалась на севере страны, защищая Понтар, в то время как Роше и его отряд попали в осаду в лесу.       Рассказы о том, как печальна участь загнанных в угол солдат, самозарождались словно черви на гниющем мясе, становясь всё страшнее день ото дня, и тревога нарастала. Вопрос того, когда же войска Спасителя сотрут с лица земли отряд регента и подойдут под стены Вызимы, многим казался делом считанных дней, и в направлении замка Ла Валетт отправлялись гонцы с призывами помощи к коннетаблю, занятому восстановлением власти короны на землях возле Понтара.       Неуверенность в будущем, что стало сейчас таким же надежным, как песчаный замок перед наступающим приливом, терзала горожан день ото дня, пока у городских ворот не появился всадник с шевроном регента на плече.       - Победа! - крикнул он стражникам, попытавшимся было его остановить. - Победа!       На взмыленной лошади он промчался по Вызиме и спешился только во внутреннем дворе замка.       - Победа! - крикнул он. - Армия самозванца разгромлена! Война закончена! Мы победили!              Напряженное ожидание, в котором пребывала столица, разрушилось в несколько часов. Весть неслась точно пожар, охватывая квартал за кварталом, и волнение, страх перед неопределенным, туманным будущим, наконец нашли выход: люди рыдали от облегчения, смеялись, пели и пили. Те дворяне, что втайне поддерживали мятежников и надеялись, что их войска всё-таки переломят регенту хребет, сокрушенно перешептывались о том, что свободному северу пришел конец: пес Нильфгаарда задушил остатки сопротивления, теперь разве что дракон сгонит его с этого трона.       Анаис, охваченная нервным восторгом, немедленно приказала готовить торжественную встречу. Королевская свита и прислуга сбивались с ног, пытаясь поспеть за ней, пока она суетливо распоряжалась, как развешивать украшения и что подавать на пиру.       - Больше, больше флажков! - требовала она, размахивая руками. - И здесь флажки! И гирлянды! А здесь — вымпел Синих Полосок! А кровяную колбасу вы уже приготовили? Нет?! Как?! Он же это так любит!              ***              На южной окраине озера Вызима отряд Роше со всем сопровождением, набранным из жителей села Лебедовое, встретился с поджидающей армией коннетабля. Регентская дружина совершенно затерялась среди многочисленных солдат армии, освобождавшей север страны и замок Ла Валетт, однако в Вызиму первыми вступили именно бойцы Роше. Затем шел обоз, нагруженный телами поверженных вражеских командующих, их доспехами и штандартами, а потом уже шествовала возглавляемая Наталисом тяжеловооруженная кавалерия и пылила пехота. Геральт хотел вообще въехать в столицу отдельно, через восточные ворота, чтобы не привлекать внимание к ведьмаку в составе армии, но Вернон попросил и Геральт с неудовольствием понял, что не может отказать.              В столице их встречали как полагается. Иного и быть не могло — торжественный марш армии победителя это завершающий аккорд любой кампании, то, что самым наглядным образом помогает тебе осознать, что кровавое безумие окончено. Так было всегда и так должно продолжаться.       Конечно, Вернона предупредили, что Её Величество развернула самую бурную деятельность, однако он не ожидал такого масштаба. Хлопали на ветру флаги и вымпелы, раздавались звуки труб, песни и радостные приветственные крики. Часть ликующих горожан уже была пьяна — очевидно, отмечали с самого утра. Другие высовывались из окон, размахивая руками и приветствуя тех, кто положил конец войне. Толпившиеся вдоль главной дороги женщины одаряли солдат очень выразительными взглядами, лучась слабо скрываемой надеждой на то, что им перепадет кусочек осиянного славой героя. Лучше бы, конечно, офицера, но в принципе и званием пониже тоже сгодится (если все конечности на месте, разумеется).              В замке отряд встречал цвет дворянства и побледневшая от волнения королева, выряженная в самое роскошное из своих платьев, и, как полагается, со всеми тяжелыми золотыми регалиями. Игрушечную деревянную крепость, занимавшую добрую половину двора, разобрали, вместо неё воздвигли изукрашенный гирляндами, цветами и гербами помост, на котором и расположилась королева со свитой.       Когда отряд — кто уж поместился — выстроился вдоль стен двора, а Роше поднялся на помост, Анаис начала торжественную, очевидно написанную заранее и заученную речь о том, как рада встречать войска, вернувшиеся с победой в столицу.       - …Память о ваших ратных подвигах будет жить в веках и сказаниях, - старательно, громко и медленно декламировала Анаис. - Многая лета долб… добл… - она запнулась, стушевалась и, залившись отчаянным румянцем, замолчала, закусив губу и часто-часто дыша. На мгновение повисло сконфуженное молчание, а потом Анаис сплюнула, помотала головой и выругалась. - Ну эти ваши речи к курвиной матери! Вернон, ты их разбил! Всех-всех! Вы надрали им задницы! Вы все такие молодцы! Ты такой молодец! Папа тоже любил всех побеждать! Он бы тобой сейчас та-ак гордился!       И это звучало так искренне и трогательно. Вернон не мог рассчитывать на более высокую похвалу!       - Я же обещал, - только и сказал он. - И я выполнил свое обещание — вернулся с победой. А ты, моя королева, выполнила свое обещание: позаботилась о Вызиме в мое отсутствие?       Анаис немедленно приняла серьезный, сосредоточенный вид и принялась, задирая нос, рассказывать, как обстоят дела в столице, перечислив, сколько беженцев они приняли, на сколько хватит запасов еды, что из-за слишком усердной работы в кузнице при замке случился пожар, но тот быстро потушили, что за время отсутствия регента было поймано три диверсанта и все дожидаются его вердикта в темнице.       Вернон слушал, понимая, что совершенно не может скрыть широкой улыбки. За время его отлучки — бывшей недолгой, но казавшейся бесконечной - венценосная воспитанница бесспорно подросла, стала серьезнее, научилась командовать, и это хорошо, это просто замечательно на самом-то деле!       - Ладно-ладно, вижу, что у тебя отлично получилось, - перебил он. - Лучше завтра подробно обсудим всё на совете. А теперь давай праздновать.              ***              Для горожан на главную площадь выкатили бочки пива в дополнение к тем, что опустошили еще утром, и вся Вызима до самого рассвета всё более нестройными голосами славила регента и королеву. В замке же столы накрыли в тронном зале. Только туда поместились бы и знать, и командующие, и весь отряд, вырвавший победу у врага, и дипломатические представители.       Конечно первым делом Вернону следовало произнести речь. Красивую, складную и воодушевляющую, какую подобает произносить правителям. Речь, прославляющую воинскую доблесть соратников и порицающую подлость недругов, которая вдохнула бы новые силы и вдохновила на свершения во имя короны и отечества.       Роше поднялся, держа рюмку в вытянутой руке. Зал замер в напряженном ожидании, как будто какие-то там слова определят их будущее, их судьбы. Геральт смотрел на Роше, такого знакомого и в то же время пугающе отстраненного, смотрел на господина регента, командира, ублюдка, палача и Вернона в одном лице — на человека, который отдал Темерии душу и тело, вытравив из себя честь, доблесть, мораль и правила. Смотрел и чувствовал, будто ступил в глаз бури. Казалось, вот-вот по занавесам и штандартам запляшут призрачные огни, какие видишь на мачтах корабля в шторм.       - Кто еще попробует высунуться - все подохнут без прощения, - громко произнес Вернон и залпом осушил рюмку. Солдаты и офицеры заулюлюкали, затопали и зааплодировали. Анаис с большим воодушевлением подняла свой тяжелый золотой кубок с вишневым компотом вместо вина, сделала большой глоток, от спешки поперхнулась, закашлялась и звонко рассмеялась. Никто не посмел проигнорировать тост, - но невозможно было не заметить, как некоторые напряглись от столь прозрачного намека на неминуемую расправу. Вернон с хищной улыбкой высматривал среди собравшихся таких засомневавшихся, как будто уже составлял новый список наиболее неблагонадежных.              Затем тост за торжество армии Темерии подняли нильфгаардские дипломаты. Эрнваль аэп Феайнн, этот как всегда безупречно вежливый хлыщ, заверил, что весть о блестящих победах отряда регента и армии коннетабля уже была отправлена в Город Золотых Башен.       - Уверен, Его Императорское Величество будет счастлив услышать, что вы и ваше войско смогли одолеть армии самозванцев и справиться с междоусобицей. Пока же, прошу принять дар в честь вашего триумфа.       По знаку атташе слуги вынесли широкое, расшитое полотнище: рослый всадник в черных доспехах и шапероне, весьма отдаленно похожий на Роше, несся по полю битвы, сокрушая врагов шестопером. Фоном ему служили насаженные на пики головы врагов, чьи обезглавленные тела топтали тяжелые конские копыта. Вернон не сразу нашелся, что ответить.       - И что, вы в самом деле смогли это сделать за несколько дней, что мы добирались до Вызимы? - произнес он наконец. Посол ответил милейшей улыбкой.       - Разумеется нет, мы просто не сомневались в вашем успехе. - Анаис, не усидев на месте, радостно пискнула «Какая красота!» и бросилась рассматривать полотнище. Фрейлины на мгновение смешались, затем поспешили присоединиться к королеве, громко выражая восхищение мастерством нильфгаардских вышивальщиц.       - Ну да, конечно, небось всё сделали заранее, - пробормотал Вернон, когда посол вернулся на свое место за длинным столом. - Просто если бы я не преуспел — героем стал бы нильфгаардский офицер, а моя голова торчала бы на пике. Оттуда и черный доспех. Точно же лицо доделывали в последний момент.       - А ты здесь получился повыше, чем на самом деле! - крикнула Анаис, самым несолидным образом чуть приплясывая на месте от избытка эмоций, - и в плечах пошире! Всё так жутенько и красиво сделали! Прикажу повесить это в зале Малого Совета. Рядом с портретом папы.       - И меня запомнят кровожадным бугаем, насаживающим головы на пики, - произнес Вернон так тихо, что его услышал только сидевший рядом Геральт.       - Не переживай, - так же негромко ответил Геральт, - таким тебя и без гобеленов запомнят. Может разве что ростом пониже.       Роше безрадостно рассмеялся.              После представителей Нильфгаарда своё почтение засвидетельствовали и дипломаты из Редании и Каэдвена, и в их восторгах Роше явственно слышал тщательно скрываемую досаду и пожелания поскорее помереть от удара. Вслед за ними пошли дворяне и наиболее преуспевающие жители столицы и крупнейших городов. При этом больше прочих усердствовали в красноречии те землевладельцы и купцы, которые по совершенно не зависящим от них обстоятельствам не смогли принять участие в поддержке кампании регента. Те же, кто всё-таки поддерживал корону, пускались в рассказы, как они помогли, как они сделали то или это, какой вклад в победу они совершили.       - У победы всегда много отцов, только поражение почему-то сирота, - глубокомысленно заключил Талер, по поводу пира снова принявший личину богатого франта. Широчайший плоеный воротник мешал ему есть в три горла, и он ловко орудовал длинной серебряной вилкой, вызывая зависть и восхищение Вызимских модников умением не заляпать дорогие кружева.              Только сейчас, сидя на пиру и выслушивая нескончаемый поток восхвалений, восторгов и откровенной лести, Вернон наконец в полной мере осознал, что всё нормально, самое страшное сражение отгремело, - и ощутил опустошение и легкость одновременно. Все вокруг называли его победителем, триумфатором, но он таковым себя не чувствовал, просто не мог, прекрасно понимая, что Фольтест прав: после битвы надо еще отстоять мир, и конец войны нисколько не означает, что всё отныне будет славно и хорошо.       Прежде всего оставались бандиты. Конечно, Вернону Роше, одному из немногих d'hoine, которых даже эльфы признавали опасными врагами, не привыкать разбираться с белками. Но кроме этого следовало исправить уже нанесенный ущерб. Призрак голодной зимы уже грозил костлявым пальцем всей Темерии, и бог знает какие еще сюрпризы переменчивая Судьба приготовила для страны!       Пока длилась война, Вернон не особенно загадывал на будущее, ведь какой толк строить долгие планы, когда тебя неровен час убьют. А сейчас в голову назойливо полезли мысли о том, что остальные беды Темерии никуда не исчезли. Трупоедов уничтожили — но никто не сказал, что не расплодятся новые. Белки, теперь, когда его ничто не отвлекает, скоро будут разбиты — а значит еще сильнее обозлятся, и у них останется еще меньше линий, за которые они не позволят себе перейти, стараясь насолить людскому роду. Уцелевшие вожаки предателей бежали и закрылись в своих замках, сейчас они безусловно разрознены, перепуганы и не знают, что делать, но уже скоро придумают что-нибудь, если Вернон упустит время. А еще сбор урожая — чего тут лукавить — того и гляди просрут, дипломатические отношения с Реданией и Каэдвеном пошли к курвиной матери… черт подери, как же всё сложно!       В этот момент он страшно завидовал Геральту, который вернулся к трапезе и как раз безжалостно сражался с запеченным поросенком и бутылкой ржаной темерской под громогласные рассказы офицеров о битве при Лебедовом. Бытие ведьмака на мгновение показалось Вернону неожиданно привлекательным, куда более привычным и легким делом, нежели должность регента с этим давящим на лоб венцом, с этим грузом ответственности…       Раздосадованный мгновением собственной слабости, Вернон скривился. И взбредет же в голову чушь! В ведьмаки вздумал податься, ну не дурак ли!       Да, власть — неимоверно тяжелая ноша, но об этом он думать не желает. Не сейчас. Не сегодня. Сегодня — он празднует победу.       Защищать мир он будет завтра. Первым же делом.              ***              Лязгнуло тяжелое кольцо на двери. Запыхавшийся от быстрой ходьбы по лестницам, Роше почти за шиворот втащил Геральта за собой в комнату и, захлопнув дверь, без разговоров, без объяснений, прижал его к окованному металлом дереву.       О том, чтобы кто-то заметил их не очень скрытное шествие от залы к покоям, не было и речи. Винные пары так наполнили тронный зал, что немудрено было опьянеть от слишком глубокого вдоха. Трезвыми оставались лишь дети, которых вскоре выставили с пиршества, чтобы не мешались под ногами уже основательно набравшихся вояк и дворян, и те стражники, которым поручено было охранять королеву. Наверняка Роше пообещал им чудовищные кары в случае непослушания, потому что они проявляли невероятную силу воли посреди разгула празднества.       Вклинивая бедро промеж ног Геральта, Вернон прижал его запястья к двери. Полуприкрыв глаза, Геральт усмехнулся, позволяя ему это. Конечно он знал, что может высвободиться в любой момент, просто сейчас поддаться было куда приятнее. Сила и происходящая от спешки грубость лишь обостряли ощущения.       - А ты не должен быть сейчас на пиру, напиваться до потери пульса?.. - насмешливо уточнил Геральт. Вернон скривился, так крепко сжимая его руки, что даже пошевелить кистями становилось сложно.       - Должен-должен-должен! - Его губы уже раскраснелись, лихорадочный румянец заливал скулы и шею. - Хотя бы сегодня я буду делать то, что хочу!       Почти дрожа от напряжения, Вернон склонился к шее Геральта и шумно вдохнул, прежде чем жадно сжать кожу зубами, заставляя Геральта невольно ахнуть от взмывшего вверх возбуждения. Ахнуть и глухо рассмеяться от удовольствия. В рвении Вернона не чувствовалось никакой отчаянной попытки забыться, никакой пугающей тоски по человеческому теплу, которую зачастую так болезненно обостряла выпивка, - только чистое, дистиллированное желание, искреннее и упоительное.       Не в силах больше сдерживаться, Геральт без труда освободил руки, вывернулся, легко подхватил Вернона под ягодицы, поднимая и всем весом вжимая в стену. Тот коротко выдохнул, - а потом застонал, блаженно закатывая глаза, когда Геральт рванул в сторону ворот его рубахи, чтобы впиться поцелуем в шею, пройтись губами и языком вдоль артерии, чувствуя бешеное биение пульса и упиваясь им.              ***              Охваченный похмельной слабостью замок и город погружались в тяжелый сон. Даже солдаты, что по-прежнему горланили песни во внутреннем дворе крепости, делали это всё тише и тише, путая слова и сбиваясь с такта. Геральту, лежавшему в постели за задернутым тяжелым пологом, казалось, что его обложили со всех сторон пухом. Медленно, неумолимо тянуло в сон. Вернон — тот и вовсе уже, кажется, задремал, вымотанный и неописуемо довольный. Однако среди всего этого благорастворения, Геральт ощущал препаскудный зуд беспокойства. Желания уехать. Конечно он не собирался убегать как есть, в древнейшем из костюмов, но чем дольше он лежал так, на грани дремы, тем назойливее жужжала тревога. Да, наверное пора бы и честь знать. Вернон словно прочитал его мысли.       - Подумываешь об отъезде? - прямо спросил он. Геральт, сконфуженный тем, что его так просто разоблачили, сел в постели, отодвинул полог и, свесив ноги на пол, растерянно потер загривок.       - Да тут посол на пиру оговорился, что не ровен час Эмгыр явится, чтобы лично проверить состояние дел…       - И что с того?       - Не думаю, что мне стоит показываться ему на глаза. - Геральт не мог увидеть выражения лица Вернона, но ручался, что тот недоумевающе поднял брови. А затем перевернувшись набок, лег ближе, провел ладонью по спине Геральта от поясницы к загривку и обратно. Геральт нахмурился, пытаясь собраться с мыслями. - Эмгыр долгое время считал, что его дочь погибла из-за меня.       - Но ведь Цири…       - Да, у нее все хорошо. Последнюю зиму провела в Ковире. Только вот когда до Эмгыра донеслись песни и байки о беловолосой ведьмачке… словом, император не любит, когда ему лгут, тебе ли не знать. Ну а кроме того я еще ведь должен был убедить Цири остаться в Нильфгаарде и наследовать трон. А что она не пожелала и заставила всех поверить в свою гибель…       - Не могу осудить. Императорская корона - еще хуже, чем тот сучий венец, что Эмгыр на меня напялил. Но что, прославленный ведьмак Геральт так просто сбежит от малейшего намека на угрозу?       Геральт фыркнул. Тоже мне «малейшая» угроза!       - Прославленному ведьмаку нравится быть живым ведьмаком, знаешь ли.       Вернон же придвинулся чуть ближе, легко гладя то талию Геральта, то поясницу, то плечи — докуда дотягивался — и мысль о том, чтобы вернуться в постель становилась всё более заманчивой.       - Если беседа пойдет не так, - сиганешь в окно, как будто тебе впервые. Я уж как-нибудь отвлеку стражу. - Не открывая глаз, Геральт усмехнулся.       - Что, во всю глотку заорешь «Славься, славься, император, ясное наше солнышко!», чтобы все охерели и забыли обо мне?       Вернон рассмеялся, тихо, но так сердечно, что у Геральта тепло ёкнуло под грудиной.       - Не худшее, что я делал, знаешь ли!              А во дворе нестройные солдатские голоса вразнобой, но очень искренне тянули песню о том как славно живется в прекрасной Темерии, спасенной от стервятников и подлых самозванцев.              ***              Справившись с похмельем после празднования победы, страна принялась залечивать оставленные войной раны, под наблюдением жутких часовых — отрубленных голов мятежников, что выставили на стенах замка на всеобщее обозрение. Ветер трепал по-прежнему ярко-рыжие волосы Жана, тело которого оставили в высокой клетке над городскими воротами.       В то же время Анаис через Роше потребовала открыть ворота столицы даже для тех, кто служил в армии врагов короны - если они не принадлежали к высшим чинам, конечно — чтобы те тоже могли рассчитывать на помощь вызимских лекарей.       «Если мы всех их перевешаем, - говорила Анаис, - у нас подданных станет вдвое меньше, это никуда не годится!»       Своими регулярными визитами в Лечебницу Лебеды и лагеря беженцев Анаис заставила придворных дам поверить, что лучшим украшением по-настоящему благородной женщины является щедрость по отношению к увечным и обездоленным. Мало кто осмелился бы испортить отношения с королевой (к тому же находящейся под опекой такого опасного подонка как Роше!), однако считанные единицы находили в себе достаточно душевных сил или искреннего добросердечия, чтобы самолично возиться с бедняками и ранеными, — и поэтому предпочитали откупаться пожертвованиями. Фольтесту отказывать дворяне страшились. Анаис же давила на умиление, и Геральт пока не мог определить наверняка — в самом деле из детской наивности и веры в лучшее в людях или ей уже рассказали, каким образом следует использовать столь мощное оружие как взмахи длинными ресницами и красивые жесты. Вернон на расспросы добродушно посмеивался и ничего не объяснял.              Лечебницы были переполнены. Каждый медик был теперь на вес золота, а уж те, кто действительно умел врачевать, сбивались с ног, выхаживая раненых и стараясь не допустить эпидемии, которые обязательно начинаются из-за скученности. Илма, чья плесень и переливания крови спасли немало жизней, купалась в королевской благодарности — и была совершенно завалена работой. Ошалев от признания и объема дел, она, нервно хихикая, носилась по Лечебнице Лебеды как на крыльях. То и дело она в изнеможении падала на ближайший к ней колченогий табурет, несколько мгновений смотрела перед собой, а затем протирала очки, вскакивала и неслась дальше — к своим больным, своим калекам, своим кровяным мешкам и ненаглядной плесени. За ней по пятам ковылял Юзек, которому под Лебедовым сломали ногу. Он быстро наловчился управляться с костылями и следовал за медичкой, смотря на нее большими влюбленными глазами. Воочию увидев чудеса настоящей доказательной медицины, Юзек стал одним из самых преданных верующих в новой религии науки.       - Не удивлюсь если эти двое назовут своих детей в честь хорошо известного мне ведьмака из Ривии, - отметил Роше после одного из посещений Лечебницы Лебеды. - Всех. Независимо от пола.       - Бедная маленькая Геральт! - рассмеялся Геральт. - Как-то ей будет житься с таким именем!              Всё между ним и Верноном за несколько дней превратилось в прямо-таки привычное, повседневное. Засыпать и просыпаться в одной постели — куда уж более обыденно! Роше по-прежнему мучили видения битвы при Лебедовом. Сражение снова и снова возвращалось к нему, - ночь орала дурными голосами, смердела болью и смертью, и надо было броситься в бой, надо было дать отпор мятежникам, надо было смять их наступление ради Темерии, ради Анаис, ради памяти Фольтеста. Но у него так мало солдат! И где его меч?! Как он будет сражаться?! Ноги вязли в топкой словно болото земле. Над залитым кровью темерцев полем занимался рассвет. Вернон метался, пытался найти оружие и, срывая голос, раздавал команды, но каждый раз, когда он осознавал, что всё потеряно и сражение проиграно, Геральт, чуть поглаживая его предплечье, напоминал, что всё кончено, всё хорошо, они победили, и Вернон снова проваливался в сон, бормоча невнятные приказы наступать и обещая лично вздернуть каждого, кто дрогнет и побежит.       Однако эти кошмары являлись всё реже и реже. Человеческие души умеют справляться с потрясениями, и кто-кто, а Вернон точно научился сосуществовать со всеми своими демонами и болями, иначе давно бы вздернулся. При всей зыбкости такой материи как «патриотизм», никакая земная страсть, даже страсть экзальтированной аристократки к особенно красноречивому святоше, оказалась не способна сравниться с тем самым неподдельным счастьем от возможности существовать ради Темерии, которое испытывал Вернон. У его жизни был смысл. И эта великая цель поглощала все его нравственные силы, оправдывая любые жертвы и вероломства, возмещая за все перенесенные невзгоды.