Время власти

      Село Лебедовое в одночасье превратилось одновременно в огромный лазарет и в самый большой лагерь мародеров на всю округу. Конечно, первыми обирать мертвецов принялись солдаты регента, крестьянам оставались огрызки, но и этих огрызков было немало. К закату первого дня уже задымились костры, наспех набранные отряды местных копали ямы под братские могилы, а расторопный староста с сыновьями помогал офицерам вести учет снятых с трупов доспехов и оружия. Самым высокородным, которых опознавали по особенно дорогим латам, рубили головы, чтобы сохранить их в меду до того дня, как родственники прибудут за телами.       Несмотря на великое усердие селян и солдат, в немалой степени вызванное баснословной наградой, назначенной за голову самозванца, самого Жана среди павших разыскать никак не удавалось. Роше распорядился, чтобы Геральту, как одному из немногих, кто видел самозванца лично, предъявляли каждого рыжеволосого для опознания, и Геральт раз за разом говорил, что и это — не Жан, пока наконец Вернон не заключил с досадой, что подонок, видимо, благополучно сбежал, а значит следует поискать следы в разгромленном ночным налетом лагере.              - Он не должен уйти, понимаешь ты это? - втолковывал он Геральту, как будто тот вовсе не согласился выследить, куда сбежал самозванец (обещаний убить при встрече не прозвучало, и Геральт надеялся, что Роше понимает — никаких расправ лично он чинить не собирается).       - Как думаешь, он действительно сын Фольтеста? - только и спросил Геральт, забираясь в седло.       - А это имеет значение? - вопросом на вопрос ответил резко помрачневший Роше. Горечь в его голосе была практически ощутима, и Геральт прекрасно понимал: никакое родство не может оправдать войну, разорение и бессчетное количество смертей. Со вздохом кивнув, он перехватил поводья.       - Ты прав. Не имеет.              ***              Жан не был сыном короля. Более того, он прекрасно знал своего отца, пусть тот так и не признал его перед всеми. Однако в остальном Жан говорил выверенную полуправду. По отцу он в самом деле приходился родственником покойному монарху. Просто степень родства была весьма и весьма зыбкой. За века, прошедшие с высадки людей на Континент, древо Темерских королей, порой очень неразборчивых в выборе возлюбленных, раскинуло свои ветви настолько широко, что капли крови общего венценосного предка можно было найти хоть у обитателей Велена, хоть у жителей Махакама.       Жан в самом деле служил у тогда еще не барона Стенгера, и именно Стенгер первым обратил внимание на поразительное сходство.       «Будь я совсем пьян, я бы решил, что это водка шалит, - икнув, сказал тот и шарахнул рюмкой по столу, - но я, сука, пока еще возмутительно трезв! Иди-ка, какое чудо природы выискалось! Аннета, ты только взгляни на него! Разве что волосья не рыжие, а так — вылитый король!»       Мысль, что он до конца своих дней останется таким вот «чудом природы» и не более, была отвратительной. Жан знал, что ему по рождению полагается место в обществе, а не среди прислуги. Но бастардов никогда не называли почетными гостями за длинным столом. Отец назначил ему учителей и посчитал свой долг выполненным — и то наверняка лишь потому что Жан долгое время был единственным ребенком, пусть и незаконнорожденным, которого следовало оставить про запас, на случай если супружница все-таки не сможет разродиться живым младенцем.       Грамота Жану давалась с неимоверным трудом. Не мог он освоить эту науку, просто не мог! Буквы путались, менялись местами, а отличить одну от другой порой было не проще, чем пересчитать звезды на небе. Учителя вскоре махнули на него рукой, сказав, что, должно быть, по наследству от безграмотной маменьки досталось, а значит никакая наука не будет впрок. Зато Жан научился фехтовать, ездить верхом и быть обворожительным кавалером. Последнее, конечно, нисколько не пригодилось, когда разразилась Третья Северная, зато навыки ближнего боя и отменная память выручали не раз.        Черт подери, если бы только отец удосужился его признать — перед ним открылись бы такие пути! Он бы показал, на что способен, что не зря в его жилах течет пусть и немного, но крови королей Темерии. Однако подонок посмел сдохнуть под стенами замка Ла Валетт, оставив наследником чахлого кривоногого уродца трех лет от роду — и Жан остался ни с чем. Он подумывал просто избавиться от единокровного братца, - малец так слаб здоровьем, никто не удивился бы, если бы тот споткнулся на ровном месте и свернул себе шею, - но что-то рука не поднялась.       Что же до образа, который Жан позднее назвал Мелитэле, — это он не выдумал. Три сотканные из света фигуры явились ему в горячечном бреду, когда он заразился лихорадкой и лежал, всеми забытый, в закутке в конюшнях Врониц. Фигуры ничего не сказали: Мать бережно погладила его взмокший лоб, Старуха уселась в ногах, а Дева зажгла в изголовье свечу. То, что Жан выкарабкался тогда, укрепило его в уверенности, что его жизнь должна стать чем-то большим, нежели прозябание оруженосцем Кровавого Барона, безвестным слугой, который чаще чем меч, таскает бутылки с выпивкой, как мальчик на побегушках в третьесортном кабаке.              Все предрешила случайная встреча. Спасаясь от гонений на чародеев, некий маг, живший в Новиграде, но родом из Бренны, попытался прибиться к свите Кровавого Барона. Однако так перенервничал, что едва смог продемонстрировать нехитрые изящные иллюзии, которые обычно так забавляли власть имущих. Стенгер, пребывая в одном из своих буйных запоев, попросту спустил мужика с лестницы, тот чуть себе руки-ноги не переломал. Так и шлепнулся в лужу возле самого дома и долго не мог подняться. Смотря, как дворовые и головорезы из числа солдат Барона улюлюкают и тыкают в бедолагу пальцами, Жан понял, что не в состоянии остаться в стороне.       Он защитил мага от насмешек дворовых и уступил ему место на набитом сеном матраце, который обычно служил постелью незадачливому оруженосцу Барона. Пусть хоть дух переведет, прежде чем возвращаться к скитанию. Слово за слово, и оказалось, что Ферн из Бренны, херовый маг со слабым желудком, - такой же амбициозный отщепенец как и сам Жан. Как тут не поверить в Судьбу, которая уготовала ему великое будущее, чтобы возместить за перенесенные страдания и унижения?       Сварив нехитрое, но страшно смердящее снадобье из спорыньи, хны и чертовой матери, Ферн выкрасил его каштановые волосы в рыжий, и на следующий же день Жан попросту сбежал из Врониц, прихватив первого своего подданного. Пренебрегать таким союзником откровенно неразумно, - у всех королей есть придворные маги! - к тому же у Ферна не было проблем с тем, чтобы сочинить или прочитать письмо.       Трагическую историю незаконнорожденного королевского сына, который не может более смотреть, как родина его катится к закату, Жан еженощно репетировал перед Ферном. То, что не всё в его рассказе было ложью, добавляло голосу убедительности, и Ферн, не образец крепости духа, сам вскоре уверовал в легенду о сыне монарха. Не может быть, - говорил он, - чтобы подобное сходство возникло из ниоткуда, это знак, это вмешательство свыше, да и в конце-то концов Фольтест славился любвеобильностью, кто знает, сколько еще его отпрысков бродит по землям Темерии!       Поначалу пришлось туго — подзатянув пояса, они скитались по разоренной стране, выведывая, насколько лояльны новым южным правителям те или иные дворяне, можно ли искусить их ступить на путь заговора. Во время стоянок, когда над головой мерцали звезды, а распуганный дымным костром и амулетами гнус звенел над кустами, Жан, закинув руки за голову, грезил, думал и строил планы, как же убедить знать выступить на его стороне. Это оказалось не так-то просто: в страхе перед ордами под знаменем черного солнца мало кто желал даже начинать разговор о подобном, тем более, что Нильфгаард заключил мир и посадил на трон выбранного императором регента. Самая мысль, что какая-то шваль, которую в незапамятно далекие времена король выловил из канавы, добралась до власти, а Жан — нет, вызывала настоящую ярость. Ведь Жан по определению куда более достоин короны, - благородного происхождения, обученный хорошим манерам, не какой-то там неотесанный солдафон! Какая жалость, что Ферн не может наслать на ублюдка хотя бы лихорадку или порчу: подонок замуровался в столице, обложившись двимеритовой защитой, а даже если он покидает Вызиму — Ферну всё равно недостает сил дотянуться до него проклятьями!       Снедаемый самыми мрачными мыслями, Жан наконец решил, что надо попытать счастья и добиться аудиенции у графа де Куртене. Фольтест, говорят, не сильно его жаловал, однако это означает лишь то, что и самому графу не по нраву находиться под пятой ставленника Фольтеста же.              Граф кормился за счет ленных земель в долинах рек Ина и Раба. Нильфгаардские армии прошлись по ним огнем и мечом, однако графу пока хватало средств продолжать жить на широкую ногу. Стены залы, куда привели Жана, украшали гобелены и расшитые ковры, хоть как-то защищая от холода, который источала каменная кладка. В каминах ревело пламя, пожирая толстые, смолистые бревна. Что примечательно — не было никаких гербов Фольтеста, Анаис или регента.       Чувствуя на себе взгляды приближенных к графу особ, Жан почтительно поклонился сидящему на подобии трона де Куртене. На подкуп прислуги графа и в частности камергера ушли последние орены Жана, дальше оставалось бы только продавать чародейские книги Ферна, а то и воровать. Права на ошибку у него не осталось. Граф удостоил его разве что легким кивком. Худой, седой и с кривым, неоднократно сломанным носом, он напоминал облысевшую хищную птицу, сходство с которой лишь усиливала длинная, сморщенная шея, торчащая из высокого жесткого ворота дублета.       - Приветствую вас, досточтимый граф де Куртене, чье участие в славных победах при Соддене и Бренне было воспето во множестве баллад. Не раз вы сражались бок-о-бок с моим покойным отцом, не раз он обращался к вам, досточтимый граф, за помощью, и вы не оставили его призывы без ответа, так же, как он помогал вам отстоять ваши земли перед южными захватчиками. - Граф, подпирая голову рукой, пристально смотрел на Жана и как будто бы пытался догадаться, с чьим же отцом он пребывал в таком сердечном согласии. - Ныне же я обращаюсь к вам в час великой нужды. Наша родина пришла в упадок, поля и города разорены, а трон заняло безродное ничтожество.       Звеня колокольчиками на трехцветном колпаке, из угла выкатился шут. Весь перекошенный, уродливый и кривоногий, он выглядел настолько потешно, что Жан не сдержал улыбки. Перекувырнувшись несколько раз, шут уселся возле ног Жана и склонил голову на плечо.       - Ну так вроде ж на троне сидит королева, а регент лишь помогает, пока она не вступит в возраст.       По зале грянул хохот, даже де Куртене чуть улыбнулся. Отношение графа и его приближенных к королеве Анаис было однозначным: мало того, что на троне баба, так еще и малолетняя; какая чушь! Значит с правом Анаис на трон они не считаются, запомним. Осталось прояснить, насколько в разладе эта кодла с регентом и не откажутся ли они от другого, более сговорчивого кандидата…       Жан пустился в долгий, цветистый рассказ о прегрешениях и недостатках регента, не забывая о самых гнусных слухах, которые только слышал о Роше, зная, что нет такой мерзости, в которую не поверят, лишь бы очернить недруга. Его не перебивали и, воодушевленный, Жан не поскупился на краски, упомянув и множество жесточайших и безосновательных расправ над достойными людьми, которые подонок позволил себе, будучи командиром Особого Отряда, и оргии с гвардейцами, собаками, конями и Эмгыром лично, которые несомненно имели место в ходе мирных переговоров.       - …Сын шлюхи пошел по стопам матери и стал шлюхой Нильфгаарда, - голос Жана прямо-таки звенел от возмущения. - И ныне черные чувствуют себя на Севере так, будто они здесь хозяева. Как можно с подобным мириться?!       А теперь, как будто всего этого мало, ублюдок взял в плен королеву и несомненно женится на ней, чтобы приблизиться к королевскому дому и укрепить право на трон. Каков подонок, а! Ей же всего десять! Ах, бедный Фольтест! Знал бы только он, какую гадюку взрастил!       Приближенные графа согласно закивали. Да, на Анаис им наплевать, но Фольтест всё-таки признал её дочерью, и любой её будущий отпрыск мужского пола будет обладать вполне себе законным правом на корону. А быть регентом при короле — это совсем не то же, что при королеве.       - Но что же делать, что же делать? - раскачиваясь из стороны в сторону, запричитал шут. Проводя двумя ладонями по лицу, он оттянул нижние веки и перекосился еще сильнее прежнего. Граф по-прежнему ничего не говорил, Жан чувствовал, как к горлу подступает давящее отчаяние, и тут подал голос один из придворных.       - Мой лорд, я уже неоднократно говорил, что нужно выгнать мерзавца из столицы! Были уже случаи, когда приходилось с боем вырывать Вызиму из лап врагов. Почему бы не сделать это снова? Например, чтобы вернуть её истинному наследнику!       Боги, значит Жан не ошибся! Значит подобные обсуждения уже имели место, но недоставало повода для войны — с какого хера им нападать на своих же соотечественников, не поймут-с! Де Куртене однако покачал головой, и сердце Жана снова ухнуло вниз. Неужели… неужели это всё-таки провал?.. все его речи оставили старого пройдоху равнодушным?.. Медленно поднявшись, граф обошел Жана кругом, склоняя голову то направо, то налево ну в точности как ворон, готовящийся заклевать добычу.       - Знаешь, как в горах Скеллиге сходят лавины?.. - спросил граф негромко. Жан не знал, он не бывал на Скеллиге. - Выпадает снег, и еще немного снега, и еще немного, и вся эта сверкающая громада казалось бы незыблема, но стоит громко крикнуть или неосторожно ступить заблудшему горному козлу — и уже стена снега, льда и каменного крошева несется вниз, сея разрушение и смерть. Ты верно говоришь: безродный пес, занявший трон не иначе как за многие заслуги на коленях перед Эмгыром, у многих уже в печенках сидит… но чего-то не хватает… - Сердце Жана тяжело колотилось, и он молился Мелитэле, чтобы его малодушное волнение осталось незамеченным. - Ты будешь криком.       «Или козлом» - подумал Жан.              ***              С того дня Де Куртене взял самозванца под свое железное крыло. Жана наконец одели как подобает, и золото оказалось ему очень к лицу. Манерам он был давно обучен, потребовалось лишь немного стряхнуть пыль, которой война, бедность и жизнь в свите Кровавого Барона замарали его воспитание — и вот уже в зеркалах отражался не слуга-оборванец, а наследник престола, способный достойно выступать от лица всей страны. Родственницы графа уже находили его совершенно очаровательным (он был максимально осторожен, чтобы не позволить теплой приязни перейти в опасное увлечение!), и никто бы не мог сказать, что несколько месяцев назад лучшим, на что мог надеяться Жан, являлся закуток в конюшнях.       Ферн и вовсе блаженствовал, получив в свое распоряжение библиотеку и лабораторию мага, некогда служившего графу и скончавшегося при непонятных обстоятельствах (они, кажется, включали в себя обернувшееся трагедией лечение фаворитки Его Светлости). Вырядившись в одежды покойного чародея и украсив себя рунами и свитками с заклятиями из его же запасов, Ферн словно обрел доступ к колодцу, из которого можно было черпать настоящие силы. Конечно ему оставалось далеко до прежних легендарных чародеев, которые могли стереть с лица земли армии, но, право, лучше такой маг, чем никакой.              Когда де Куртене собрал в своем замке добрых друзей, чтобы открыть очередной охотничий сезон, Жана им уже представили не иначе как королевского сына. Вы только подумайте: скрывался в безвестности, но не смог оставаться более в стороне, видя, какой ужас творится в стране! Однако открыто объявить войну так скоро после Третьей Северной было бы глупо. Война — дорогая любовница, а денег с разоренных нильфами земель поступало не так уж много. Следовало для начала накопить силы и средства. Подготовку вели в строжайшем секрете, внимательно прислушиваясь к каждому дуновению ветра, - не сулит ли он перемен?       Неприятным сюрпризом стало появление еще одного «сына Фольтеста». Второй самый что ни на есть настоящий наследник? Это уже слишком! С другой стороны — пока войска «Бусси» бьют с севера можно ударить с юга. Ну а нашествие саранчи на нильфгаардские поля и последовавшие беспорядки в империи стали тем самым знаком Судьбы, который игнорировать попросту преступно.       Когда у Эмгыра найдется время взглянуть на Север — ему придется договариваться с тем, кто выживет в этой грызне. И Жан знал, что этим человеком станет он сам. Ведь как иначе? Получив в свое распоряжение такую силищу как армия, Жан показал, что не зря отец тратился на его образование. Поначалу союзники еще сомневались в его способностях, однако после нескольких удачных маневров, предложенных и осуществленных им, начали прислушиваться всё чаще. Да, Жан умел думать, умел воевать, и его сторонники вскоре признали, что он не лишен таланта. Не об этом ли мечтал жалкий безродный оруженосец Кровавого Барона, лежа на своем соломенном матраце в конюшнях?! К тому же на каждого солдата регента приходилось по семь солдат армии Спасителя, войска Жана были отлично обмундированы, у него даже маг имелся! Реданские и каэдвенские наемники, которых набрал в свою армию «Бусси», обязательно разбегутся едва лишь начнется настоящая резня, к тому же нельзя списывать со счетов бестию Ферна, которая успешно растоптала их основные силы.              Победа при Лебедовом ознаменовала бы полный разгром регента и была так близка — но оказалась так далеко! Он так и знал, что не надо было слушать этих надутых петухов и лезть в лес. Ну прибыло бы подкрепление из Вызимы, и что с того? Как будто бы войскам Жана не справиться с кучкой всадников!       Во рту стало горько. Жан сплюнул.       А ведь будь рядом чародей, всё сложилось бы иначе. Он заставил бы Ферна просто обрушить на засевших в лесу подонков огненный дождь! Сжег бы ублюдков заживо! Но преданный Ферн так и не вернулся из-под Флотзама — наверняка не без участия мерзавца ведьмака, который убил бестию. Чертов мутант с его принципами решительно ничего в политике не смыслит! Почему он не мог просто остаться в стороне как поступает всё его племя выродков-бродяг?! А если уж все-таки (снова!) переступил через принципы и вмешался — почему выступил на стороне именно регента? Разве он не понимает, что лучше поддержать победителя, который осыпет тебя благами и золотом в обмен на помощь, нежели загнанного в угол бешеного ублюдка? Чем же таким регент подкупил целого ведьмака? Чтобы нанять настолько дорогую тварь придется раскошелиться, а битвы и бандиты не могли не истощить казну. Впрочем, какое это имеет значение сейчас? Ведьмак — такой же враг Жана как и вся чертова регентская рать, и он тоже повиснет на ближайшем суку, едва лишь попадется Жану в руки!              ***              Еще одной ужасной частью поражения стало неописуемое унижение. Человек с настолько уязвимой, израненной гордостью, Жан с трудом сносил самые ничтожные намеки на оскорбления, даже если этого требовала его великая цель. Конечно, пока это необходимо он мог притворяться кротким другом своих союзников, галантным кавалером и благородным воином, но мысленно вел учет каждому кривому взгляду, каждой оговорке, чтобы затем обязательно поквитаться. А регент… регент унизил его как никто, заставив бояться.       Когда всем в ставке стало очевидно, что победа вот-вот ускользнет от них, Жан, ошарашенный грядущим поражением, лично повел в бой отряд своих самых сильных бойцов, в отчаянной попытке остановить подонков, которые сокрушили лучших воинов. Лошадь под ним вскоре пала, чуть не переломав ему ноги, Жан чудом увернулся и с десяток футов прополз по раскисшей от крови земле, уворачиваясь от пинков и ударов, прежде чем наконец поднялся. Вокруг лязгало и грохотало оружие, кричали, орали, матерились и стенали. Знаменосцы бросали штандарты, командиры не видели, кому отдают приказы, солдаты не слышали указаний. То, что некогда было вышколенным армейским механизмом превращалось в испуганный орущий сброд, и в сердце Жана мучительно заныло самое всамделишное отчаяние, когда время неожиданно замедлилось, и всё вокруг обрело пугающую, режущую четкость. И в этом зачарованном омуте остановившегося времени Жан увидел, что в его направлении идет человек. Идет неотвратимо и неумолимо, как будто между ними натянута светящаяся струна, путеводная нить, не дающая свернуть в сторону. Человек не улыбался, он хищно скалился, и между зубов выступала красная от крови слюна.       Жан узнал его, хотя никогда прежде и не видел.       Во плоти Роше оказался во сто крат страшнее любой самой жуткой байки, которую о нем рассказывали. Он был ужасен как оживший мертвец, способный только убивать и убивать. Рукава его гамбезона были не полосатыми — а красными от крови. Кровью пропитался и шеврон на груди. А от бешеного, полного ненависти взгляда у Жана в солнечном сплетении что-то ёкнуло и оборвалось. Он в жизни так не боялся, как в тот момент!       И он бежал. Просто бежал. Оскальзываясь и расталкивая людей, то и дело оборачиваясь, - чтобы с ужасом осознать, что ублюдок по-прежнему идет за ним, безжалостно прорубаясь через толпу. Яркий плюмаж на шлеме Жана служил ему надежным указателем, булава крушила черепа тех несчастных, что осмеливались встать у него на пути, и Жан впервые пожалел о роскошных доспехах. Казалось бы, нет ему спасения, и Смерть, воплотившись в беспощадном ублюдке, вот-вот занесет над его головой карающую длань, когда между Жаном и неотвратимо следующим за ним Роше ворвалась пронзительно ржущая израненная лошадь, которая на последнем издыхании встала на дыбы — и только тогда Жан наконец нашел в себе силы и смелость сдернуть с головы шлем, сразу став куда менее заметным.              Вместе с жалкими ошметками своего некогда непобедимого могучего войска, Жану удалось отступить, сбежать с поля битвы. Но когда казалось бы наступило затишье, жуткое, полное боли и страха затишье после бури, — то мгновение, когда еще только подступает осознание случившегося — посреди ночи их нагнала кавалерия. Что было сущей подлостью! Ведь никто не воюет ночью! Так попросту не полагается!       И Жан снова бежал. Даже не попытавшись дать бой, он вскочил на лошадь — и был таков. Какая срамота! Он называл себя сыном Железного Фольтеста — а сам бежал, чуть не наделав в штаны от одной только мысли столкнуться в бою с ублюдком Роше!              Какая-то способность думать вернулась лишь к рассвету. Вне себя от гнева и горечи, Жан чертыхался и подгонял лошадь. Свежий ветер, еще несущий остатки ночной прохлады, хлестал в лицо, остужал панику, и здравый рассудок постепенно возвращался. Ведь не всё же потеряно. Еще остались дворяне, которым сейчас уж точно путь назад заказан — регент не примет покаяния, а значит отказ от союза с Жаном для бунтовщиков равен смерти. У этих дворян остались отряды. О, он еще поквитается за своё позорное поражение!       Жан широко улыбнулся.       Нет, даже не поражение! Тактическое отступление!       А потом будет и Вызима, и корона. А все, кто пытался ему помешать, обязательно окажутся на кольях. Ублюдка и его ручного ведьмака он прикажет оскопить и живьем вывесить над городскими воротами — это меньшее, чего они заслуживают.       Просчитывая все варианты грядущих баталий, Жан старался ничего не упустить — и упустил из виду несущуюся навстречу широкую ветку.              ***              Запаниковав во время налета кавалерии на лагерь, войска Жана бежали так беспорядочно, что разобраться в мешанине было невозможно, и если бы Геральт не увидел цепочку отпечатков копыт, ведущих в направлении леса, он бы ни за что не взял след. След, который шел через заросли, буераки, прогалины, охотничьи тропы, свернул на неширокую утоптанную сельскую дорогу — и наконец привел Геральта к окоченевшему телу недалеко от раскидистого старого клена.       Самопровозглашенный наследник трона и спаситель страны лежал лицом вниз в светлой дорожной пыли. Похоже, упав, он свернул шею. Перемазанные кровью и грязью рыжие волосы разметались по земле. Геральт подумал было, что стоит притвориться, что он ничего не нашел, и вернуться. Да, это будет значить, что тело останется на поживу зверью, но мертвым уже без разницы. С другой стороны, Вернон не сможет спать спокойно, считая, что зараза мятежа ускользнула и может вызвать новую вспышку…              - Вот ты где, - раздался голос Вернона. - Так и знал. Если по следу идешь ты — значит дело верное. Спасибо, что шумел, я бы иначе тебя тут не нашел. - Его лошадь нервно заплясала на месте, встряхивая головой. Она явно была не в духе. - А ну тихо, скотина! - прикрикнул Вернон и, спешившись, привязал лошадь к дереву.       Подойдя ближе, он ногой толкнул Жана в плечо, как будто чтобы убедиться, что тот мёртв. Склонился, убрал в сторону волосы и долго всматривался в лицо человека, называвшего себя истинным правителем. Приоткрытый рот, широко распахнутые уже начавшие высыхать глаза - Жан выглядел удивленным собственной нелепой смертью.       - Ну и что ты мне тут рассказывал, а, Геральт? - наконец с упреком спросил Вернон, выпрямляясь. - Ни черта же не похож. - Он повел плечами и, сложив пальцы в замок, хрустнул суставами. - А теперь помоги-ка закинуть его на лошадь. Не хочу волочить тело по земле. Когда его вместе с другими мятежниками выставят на городских стенах, их должны узнать.       - Хочешь населить Вызиму жаждущими мести духами?       - Хочу, чтобы все видели судьбу бунтовщиков.