Послушный фюрер

Все руки вдруг разом отпустили Гитлера. Оказавшись на свободе, всё ещё содрогаясь в истеричных всхлипах, пленник потерял равновесие и скатился на пол. Чтобы в ту же секунду почувствовать, как болезненно дёргается между его ягодиц. Ушей коснулся тихий хруст трескающегося при ударе о бетон стекла, и Гитлер в ужасе понял, что бутылка разбилась. Тело прошибло холодным потом, и Адольф начал бессильно заваливаться на бок, как вдруг до него донёсся до боли знакомый голос, который он уже не надеялся услышать: - Не шевелись. И пленник послушно замер, сидя на полу с подогнутой под себя ногой, опираясь на руки и наклонившись вперёд. Он напряжённо вслушивался в мерно приближающиеся шаги. Кто-то склонился над ним и осторожно, медленно вытянул бутылку, под его тихий, болезненный скулёж. Кажется, горлышко осталось целым… Хотя понять это трудно, мышцы сфинктера давно уже наполнены непреходящей режущей болью, словно их порвало и порезало на куски. - Молодец, - мягкая рука коснулась плеча и потянула пленника за собой. – Свободны, - шуршание одежды, поспешный топот ног и скрип закрывающейся двери. Гитлер пополз вслед за тянущей его рукой на коленях. Он не имел ни сил, ни наглости, чтобы встать перед этим человеком на ноги. Капитан. Он пришёл. Он вытащил его из лап этих животных. Он всё-таки его спас! Слёзы облегчения и иррациональной благодарности потекли по щекам. Когда капитан остановился, Адольф опустошённо уткнулся головой в его колени, не зная, как выразить весь спектр охватывающих его эмоций. Он лишь дрожал и мелко всхлипывал, больше всего на свете боясь, что капитан оттолкнёт его, возвращая в ад. Офицер смотрел на согнувшегося пленника сверху вниз. Адольф был грязный и избитый, и растерянно дрожал, прижимаясь к его ногам. Промокшей тряпки на голове не хотелось даже касаться, но Капитану вдруг очень захотелось заглянуть в эти синие омуты, считать каждую эмоцию в них до донышка, разобрать всю его суть по кусочкам. Капитан тронул перетянутый, буквально окаменевший узел под горлом пленника, секунду подумал и достал нож из-за голенища сапога. С толстой верёвкой пришлось повозиться. Всё это время Адольф терпеливо ждал, не шевелясь и ни о чём не прося. Наконец, мокрую тряпку удалось стащить с головы пленника. В ту же секунду капитан крепко ухватился за смоляные пряди на затылке и потянул назад, заставляя Адольфа запрокинуть голову вверх, к свету, и вглядываясь в заплаканное лицо. Глаза и губы трогательно припухли, на лбу налипли тонкие чёрные пряди, губы подрагивали, словно он что-то хотел сказать. Но взгляд… о, он стоил каждой толики потраченных сил. Фюрер определённо был на грани излома. Небольшого камушка сейчас хватит, чтобы скатить его в пучину абсолютного безволия и подчинения. И всё же, под всей тяжестью отчаяния, ненависти и боли, в этих глазах горело пламя злой, иррациональной надежды. Он смотрел прямо, пристально, практически требовательно. Словно говорил: «Я почти сломался, но я всё ещё здесь. Я ждал тебя. Я хотел, чтобы ты пришёл. Спаси меня. Защити. Я готов платить». Капитан едва не отшатнулся, поражённый этим открытием. Игра вдруг окончательно перестала быть формальностью. Она ушла куда-то далеко за рамки очерченных обязанностей, они словно перестали существовать. Остался только он и его пленник. Драгоценный в своей покорности ему и только ему. Ломать фюрера показалось вдруг чем-то кощунственным и недопустимым. Всё равно что сломать лапы любимому гончему псу. Невозможно. Жёсткая рука ослабила свою хватку и осторожно скользнула к щеке пленника. Адольф медленно прикрыл глаза и устало вжался щекой в горячую ладонь. Он был таким хрупким. Таким трогательным. Новые чувства боролись в капитане с установленным планом. И природным любопытством. С одной стороны, было очень интересно, какой послушной куклой мог бы стать бывший фюрер. Сейчас было бы так легко это осуществить. Надеть на лицо ледяную маску безразличия и медленно доломать, погасив отголоски надежды и разрушив личность, вылепляя из осколков то, что было нужно. Капитан мог бы положить пальцы в его горячий рот и приказать сосать их, сначала медленно, словно потакая усталости, а потом нагнетая темп, изматывая, царапая ногтями горло и заставляя задыхаться. Затем он окатил бы пленника холодной водой, очищая тело от грязи и крови, дал ему губку и мыло, и ждал бы, пока тот, дрожа, отмоет себя до скрипа, подготавливая для следующей пытки. Ни слёзы, ни покорность, ни злость Гитлера не вывели бы капитана из состояния равнодушного спокойствия, и ни один мускул не дрогнул бы на его лице, когда он бы заставил фюрера облизывать подошву его сапог, а затем придавил его голову тяжёлым каблуком к земле. Потом он бы избил его, просто и незатейливо, без причины и смысла, сам вставая на одну планку с прошлым тюремщиком и сегодняшними солдатами. А затем с тем же равнодушием был бы бесконечно жесток, заставляя фюрера ублажать, унижаться и умолять о милости. До тех пор, пока пленник уже не сможет подняться, чтобы исполнить очередной приказ. И вот здесь пришла бы последняя капля. Он бы позвал этих троих назад. Чтобы они воспользовались тёплым обессиленным телом ещё раз, пока сам капитан будет сидеть рядом и заполнять отчёт, не обращая на происходящее и малейшего внимания. Таким образом капитан низвёл бы себя до уровня всех остальных в маленьком мирке этой новой игрушки. Гитлер бы понял, что нет ни надежды, ни защиты, ни людей рядом с ним. Только хозяева, вольные поступать так, как им заблагорассудится. И он бы сломался, отдавая свою жизнь в их руки, не делая различий между чинами, ничего не ожидая взамен. Единственной несбыточной мечтой, которая проблёскивала бы в его голове где-то между ублажением высших чинов страны-победителя, была бы мечта о смерти. Но это, конечно, ему бы не позволили. Голову офицера даже прострелило некое чувство удовлетворения, как от хорошо проделанной работы, а член приятно потяжелел при мыслях о том, как он осуществлял бы свой план. Но… к его руке доверчиво прижималась голова человека, почти покорившего целый мир. Адольф впервые словно наслаждался его присутствием. Капитан задумчиво поглаживал тонкие губы большим пальцем, и они с готовностью приоткрывались, словно приглашая продолжить. Но это не было покорностью сломанной игрушки, которой всё равно, чьи это руки и что с ней будет дальше. Это было его выбором. Бывший фюрер, руководитель нации, одной своей волей захвативший всю Европу, выбирал его и его защиту, предлагая взамен своё тело и свою гордость. Это льстило и поднимало в душе неведомый ранее трепет. Капитан медленно, практически нежно, погрузил свой палец во влажный, горячий рот. Припухшие губы тут же обхватили его, Адольф бросил осторожный взгляд на лицо капитана, после чего начал мягкие, поступательные движения вдоль предложенного пальца. Гитлер чувствовал, как незримые взгляды соратников кололи кожу, словно насмехаясь и брезгливо морщась, но он старательно их игнорировал. Страх разочаровать капитана был сейчас сильнее, чем страх разочаровать своих бывших товарищей. Гитлер не понимал наверняка, что происходит вокруг, однако интуиция сообщала с невероятной чёткостью, что именно сейчас решается его судьба: останется ли он живым человеком или окончательно сгинет в лапах этих чудовищ. Единственным, что стояло между ним и пропастью, был капитан.