Послушный фюрер

Гитлер кричал. Раздирая саднящее от стонов горло, он был больше не в силах скрывать рвущуюся наружу боль. Это сперва он мог ещё сдерживаться, пока первый тюремщик вбивался в него торопливыми, резкими шлепками. Тогда Адольф лишь рычал через зубы, пытаясь замаскировать ужас под злобу. Потом первый кончил, Гитлеру отцепили больную ногу и задрали её на тумбу, подоткнув колено под живот. Второй тюремщик пристроился как-то немного сбоку, болезненно нажимая на верхний край входа, и зачем-то дёргая руками вялый член пленника. Хотя возможно, это был и не он, Гитлер всё ещё находился в мешке и путался в охватывающих его со всех сторон руках. На этот раз самообладание фюрера дало серьёзную трещину, и вместо злобного рыка, тюремщики снова услышали болезненные стоны, перемежающиеся сбивчивыми мольбами. Третий отвязал выбившегося из сил Адольфа от тумбы и снял запястья с крюка, грубыми рывками заставил перевернуться на спину, подминая скованные сзади руки под поясницу. Он широко раздвинул ноги своей жертвы и начал входить медленно, с оттяжкой, и сразу на всю глубину. Нетренированное тело пленника содрогнулось от нарастающей болезненности. Начавший было привыкать анус теперь с каждым толчком всё больше горел огнём, словно по нему проходятся наждачкой. Ещё никогда Гитлер не чувствовал себя настолько беспомощным и слабым. Отчаяние перекрыло боль и внезапно прорвалось рыданиями наружу. Из глаз и носа потёк нескончаемый поток, что душил его физически и лишь усиливал чувство брезгливости к самому себе. Ничего сделать с этим Адольф не мог, и влага лишь продолжала пропитывать мешок, который теперь противно холодил кожу. Плечи и живот начали содрогаться в такт с жалобными всхлипами, но никто из мучителей не проявил к этому и капли интереса. Им было всё равно. А может быть даже нравилось. Не видя, Адольф не мог оценить даже такую малость. У него не осталось и малейшего способа повлиять на происходящее. Как бы он ни унижался, что бы ни говорил – эти звери просто продолжали сношать его, подбадривая друг друга скабрезными шутками, какими-то возгласами и бесконечными манипуляциями с его телом. Когда они ушли на перерыв, бросив его обессиленно висеть на дыбе, Адольф не знал, чего боится больше. Что они так и оставят его здесь, распятым по рукам и ногам, с вывернутыми, горящими суставами, пока он не умрёт от боли и жажды. Или же того, что они вернутся. Вернутся и продолжат его личный ад. Похоже, умирать было рано. И когда они пришли, снова дёргая и ворочая его, ставя в разные позы, Гитлер закричал. Он больше не пытался молить о пощаде. Не торговался, предлагая раскрыть места секретных сокровищниц. Не угрожал им немецкой армией, которая обязательно однажды найдёт его и вытащит отсюда, и тогда уже они познают настоящий ад. На всё это больше не было сил. Казалось, что в задний проход забивают раскалённый шип, а не чей-то склизкий, противный член. Он почувствовал, как по ногам потекло что-то тёплое. Кровь или порядком накопившаяся сперма? Ощущалось так, словно это вытекают остатки его собственного достоинства и ещё теплившейся в венах жизни. В ответ на крик, на Адольфа посыпался град ударов. Почки, рёбра, живот… его стащили с очередного пьедестала и бросили на пол, избивая твёрдыми носками армейских ботинок. Пленник захлёбывался в собственном вопле, задыхался, но продолжал кричать при каждом прикосновении к нему. В этом звуке он выплёскивал всё отчаяние, всю боль, всю безвыходность своего положения. Он не мог оказать им сопротивления. Но он так же не мог позволить сломать себя, лишить воли к жизни. Воли к победе несмотря ни на что. И тогда они пошли дальше. Мешок на голове оттянули и чиркнули по нему ножом, делая поперечный надрез напротив губ пленника. Чуть придушив, они играючи заставили его раскрыть рот, мгновенно просовывая между зубов ненавистное металлическое кольцо. Челюсть тут же заныла, разжатые зубы чуть холодило от коснувшегося их воздуха. Адольф почувствовал, как в пересохшее горло льётся холодная вода. Он никогда не задумывался, можно ли глотать с раскрытым ртом. Оказалось, что да. Спешно запрокидывая голову вверх, заглатывая воздух вместе с водой, давясь и кашляя, он выпил столько, сколько смог удержать. Большая часть пролилась на подбородок, саднящую грудь и живот. Пока он пытался отдышаться, его снова затащили на какую-то тахту. Положили на бок, больше не связывая. Его вялые попытки дёргаться уже вряд ли можно было назвать сопротивлением. В разрывающийся от боли анус вошёл очередной член, на этот раз практически беспрепятственно. Чьи-то руки обхватили голову, и Адольф почувствовал, как в раскрытый рот погрузился ещё один орган, со вкусом спермы, отчаяния и его собственной задницы. Он оборвал свой крик и бессильно обмяк в этих грубых руках. Эти звери не знают, что такое человечность, гордость, воля или достоинство. Они живут инстинктами и низводят его до своего уровня, потому что не знают и не понимают иного. Их удел – доминировать грубой силой. И тем более омерзительно было то, что им это так легко удавалось. Он безучастно лежал, пока его тело терзали с двух сторон. Тюремщики продолжали переговариваться между собой, но теперь как-то вяло, без прежнего огонька. Они поворочали его ещё какое-то время, поменялись местами, накончали в него и на него, и снова ушли, оставив бездвижного пленника лежать с ненавистным расширителем во рту и ожидать следующего акта. Гитлера начинало лихорадить. То уплывая в небытие, то возвращаясь из него, он начал видеть в темноте перед глазами образы. Геринг, Риббентроп, Гиммлер, Геббельс… Его друзья и соратники словно стояли перед ним и смотрели. Лица их выражали брезгливость и разочарование. Они отворачивались, чтобы не видеть его позора, и исчезали в темноте, чтобы через секунду выплыть из неё снова, кривя в отвращении губы и раздражённо закатывая глаза. «Слабак» словно говорили они ему. Потом поворачивались друг к другу и шептались, будто скрывая неприятную неловкость. «Вы это видели, уважаемый?» – удивлённо вздыхал первый. «Да, он оказался совсем ни на что не годен» - раздражённо выплёвывал второй. «И этот, с вашего позволения, м-м-мужчина выставлял себя нашим лидером?» - тянул третий. Не выдержав гула голосов в своей голове, Гитлер сел на колени, бережно устраивая саднящую пятую точку, и обхватил голову руками. Он начал медленно качаться, баюкая свою боль. Под руками резко прощупывались ремешки от орудия пытки в его рту. Царапая кожу и чуть не ломая короткие ногти, пленник поспешно расстегнул и выдернул из замков ремешки, сорвал с себя железяку и с ненавистью забросил её куда-то в соседний угол. Потянулся к завязкам мешка, но одеревеневшие пальцы никак не могли ухватиться за тугой узел, и он бросил бесплодные попытки. Он продолжал словно кожей ощущать брезгливые взгляды, и всё больше пригибался к собственным коленям, пытаясь спрятать хоть чуточку обнажённого тела. Их голоса постепенно становились его голосом. Как же низко он пал. На что готов он, чтобы прекратить это всё? На многое. Но он ничего не может противопоставить этим животным. Единственное существо, показавшее здесь зачатки собственного разума, это – капитан. Но он не приходит. Знает ли он, что Гитлер здесь? Адольфу вдруг захотелось, чтобы не знал. Чтобы капитан не был тем человеком, кто всё это допустил. Хотелось думать, что здесь есть кто-то, кто может всё это остановить. Возможно, если бы капитан узнал, он бы, пришёл и как-то вмешался?.. «Ха-ха-ха-ха, - вдруг издевательски рассмеялся кто-то из соратников. – Нет, вы это слышали, он бы хотел, чтобы капитан пришёл и вмешался! Какая мерзость!» «Не вижу ничего смешного, - холодно осадил его второй голос. - Вы понимаете, что это значит для всех нас, что это значит для Германии?» «Нам нужен другой фюрер, - ошарашенно выдохнул третий. – Этот оказался пустышкой». - Нет, – забормотал Гитлер, - нет, вы не понимаете! Это просто стратегия выживания среди этих озлобленных зверей! Мне нужно дождаться вашего появления, вот и всё. А потом мы вместе смоем этот позор их кровью! Я знаю, что вы не оставите меня, нужно только дождаться… Фюрер закусил губу, зажал уши руками и снова принялся раскачиваться, унимая зудящие мысли. Это всё просто больное воображение. Бред, вызванный стрессом, переутомлением и физическими повреждениями. Его ищут. Его обязательно найдут. И когда это произойдёт, никто не посмеет назвать его пустышкой! Сколько он провёл так, успокаивая себя, ускользая в небытие и возвращаясь, Адольф не смог бы сказать точно. Снова хотелось есть и пить. И хоть немножко согреться. Одежды ужасно не хватало. В какой-то момент Адольф услышал чьё-то приближение. Сердце кольнуло неожиданной надеждой – что, если это капитан? Если это так, Гитлер постарается ему угодить, капитан – это его единственный шанс на спасение. Адольф поспешно встал на колени, в излюбленную позу капитана, когда вдруг понял, что одной детали не хватает. Кольцо, они оставляли его с кольцом! Под неодобрительными взглядами своих незримых соратников Адольф кинулся искать чёртову железяку, униженно ползая на коленях и ощупывая пол руками. Как бы противно ни было, нельзя, чтобы капитан увидел его нарушившим правило. Удача. Найдя кольцо, пленник спешно вставил его между зубов, дрожащими пальцами застёгивая ремешки на затылке. Принял позу. Склонил голову. Своим приближённым он сможет всё объяснить. Потом, когда они действительно придут за ним. Очень может быть, что они вообще не узнают, что с ним делали в плену. А сейчас ему нужно быть безупречным для тех, кто находится здесь. То, что это не капитан, Адольф понял очень быстро. Шаги приблизились к камере, лязгнул замок, скрипнула дверь, и комнату огласил гогот. Вошедшие подскочили к коленопреклонённому пленнику, бурно начав, что-то обсуждать. Адольф догадывался, что. Его и его выставленную напоказ покорность. Которую никто из присутствующих не оценил по достоинству. Они окружили его плотным кольцом, схватили за мешок, оттягивая голову назад, залезли в рот грязными пальцами, потом кто-то из них туда плюнул. Казалось бы, в его рту уже побывали вещи куда более неприятные, чем чужая слюна, но его всего прострелило омерзением, а к горлу подступила тошнота. Снова начали дёргать во все стороны. Одна рука продолжала оттягивать голову назад, в рот то и дело засовывали пальцы. Они грубо проходились по нёбу, зубам, стискивали щёки, зажимали нос. Продолжились плевки, они попадали то куда-то на мешок, то в прорезь рта. Гитлер старательно сдерживал рвотные позывы, боясь потерять те несколько глотков воды, которые ему удалось сегодня получить. Кто-то болезненно заломил его руки сзади, прогибая в спине, и Гитлер завалился вперёд, не в силах удерживать равновесие. Ещё одна ладонь хлопнула его по бедру, и он послушно отставил зад, всё ещё надеясь, что они заметят и как-то оценят его старания. Ответом был очередной взрыв смеха. И как бы ни старался, Адольф не мог убедить себя, что это хорошо. Что это значит, что он достиг своей цели – им нравится. В едва затянувшийся анус снова полезли шершавые пальцы. Они копошились там без стеснения. Без малейшей осторожности. По ягодицам снова потекла горячая капля, и Адольф зажмурился под своим чёрным мешком, чувствуя, что вот теперь, если ничего не изменится, его точно добьют. Те, кто был сейчас здесь, по-прежнему не были способны проявить человечность. Или хотя бы оценить… его усердие. Его снова затянули на тумбу. Пальцы заменил член, рот заполнил второй. Третий тюремщик ошивался где-то рядом, Гитлер слышал, как он комментировал происходящее, похоже, сидя на каком-то стуле. Вот он что-то сказал, после чего со смешком открыл бутылку и сделал несколько крупных глотков. Он наблюдал. И вместе с его взглядом, к Гитлеру словно приклеились взгляды некогда дорогих ему людей. Которых здесь не было. Которые уже много недель не могут его найти. А ищут ли они? На глазах выступили слёзы. Единственный, кто здесь им интересовался, оставил его и больше не приходит. Неужели Адольф действительно настолько его разочаровал? Ему казалось, капитану нравилось с ним играть. И он ведь выбил ему на щеке «Eigentum». И всё же, похоже, он его бросил. Да и тогда, в общем-то, не взял по-настоящему. Так, слегка позабавился. Адольф видимо окончательно потерял рассудок, раз думал, что это было жестом заботы о его здоровье. Теперь казалось, что это скорее было равнодушием… и как бы он ни клял себя за это, от подобных мыслей лишь ещё больше хотелось рыдать, топя в слезах отчаяние. За всеми этими размышлениями Адольф настолько отрешился от происходящего, что лишь краем сознания отметил, как сперва кончил тот, кто был сзади, а потом его мешок залил спермой передний. Чьи-то руки коснулись затылка, звякнули ремешками, и адово кольцо выпало из сведённых судорогой челюстей. Адольф обмяк и устало свесил голову вперёд, расслабляя мышцы. Послышались шаги. К тумбе подходил третий. Вдруг на голову пленника полилась ароматная жидкость. Вино смывало остатки плевков и спермы, и вместе с тем душило своим терпким запахом. Мешок противно прилип к коже. Желудок снова свело от голода. Ну почему они не дали ему хотя бы глоток? Гитлер почувствовал, как тюремщик медленно провёл по его спине ладонью. Он спустился к ягодицам и с силой шлёпнул, наверняка оставляя синяк. Кожи поясницы коснулось что-то холодное и твёрдое. Оно повторило путь ладони до ягодиц и остановилось у анального отверстия. Равнодушие и отрешённость слетели с пленника за долю секунды. Это что, бутылка?! Гитлер дёрнулся, мечтая избежать прикосновения, но его тут же скрутили оставшиеся охранники. Тюремщик начал ввинчивать горлышко бутылки в истерзанный анус. Оно быстро расширялось, и Адольф в панике почувствовал, как палач пытается пропихнуть стекло всё глубже. Пленника прошиб холодный пот, тело забило крупной дрожью. Это животное просто порвёт его, а потом бросит здесь без воды и медицинской помощи. И когда они вернутся в следующий раз, то найдут здесь просто истекший кровью труп. Если его не спасут прямо сейчас, то он закончит свою жизнь именно так, разорванный в клочья бутылкой от дешёвого пойла. И это унижение станет последним, что он почувствует в своей жизни. Затуманенный мозг отчаянно искал спасения, и лишь одно лицо всплывало у него перед мысленным взором. Серые холодные глаза, довольная ухмылка, надменная жестокость, которая не только требует беспрекословного подчинения, но и вознаграждает за него. Только он один мог ему помочь. Кто он? Как к нему обратиться? Как объяснить? Губы дрожали и нервно шевелились, пытаясь позвать того, чьего имени Адольф не знал. -K…Ka… - Сдержать слёзы, выровнять дыхание, набрать воздуха. – Ka…Kapitän! Адольф закричал не своим голосом, отчаянно всхлипывая. – Kapitän! Mein Herr! Bitte!.. Mein Herr! EIGENTUM! Ich bin Ihr Eigentum! – Последнее, чтобы ему хотелось произносить, вырвалось на волю само. Как признание поражения. Как клеймо, что ложилось не только на его тело, но и на душу. Он кричал, пока были силы, и звал так громко, как только позволяло его сорванное горло. В приступе паники, он не замечал, как движение и гогот вокруг приостановились. Как оставил свои истязания последний тюремщик. Как тихонько скрипнула дверь, и кто-то покинул камеру. И уже через несколько минут в коридоре раздались размеренные шаги.