Послушный фюрер

Небольшая сюжетная глава. Следующая часть будет горячей, не переживайте ;) У меня закончился отпуск и сразу же снизилась скорость работы над фанфиком. Однако я планирую в любом случае его закончить в скором времени. Моя благодарность за ваше внимание и поддержку! ________________________________________________ Следующим утром Гитлер проснулся один в своей камере. Лицо распухло от слёз, высохший эякулят неприятно стягивал кожу, глаза пекло от размазанного макияжа. И всё это меркло по сравнению с сильной саднящей болью в заднем проходе. Воспоминания нахлынули на фюрера в одно мгновение, и он тут же скатился с кушетки, кутаясь в кусок грубой ткани, что служила ему сегодня одеялом. Адольф забился в угол, заполошно вслушиваясь и вглядываясь в пространство за решёткой камеры. Вот-вот должен прийти надзиратель, чтобы отвести его в душ. Он увидит его таким. И, конечно же, сразу всё поймёт. Распознает новую роль пленника. Что он сделает после этого? Гитлер не знал, но чувствовал, что ничего хорошего. В прошлый раз капитан ворвался в его маленький мир, изменил правила игры и исчез на недели, отдав его в руки надзирателю. Тот был не в пример грубее и никогда, ни на секунду не проявлял человечности или какого-то подобия заботы. Тюремщик приходил, отдавал команды, трахал его в рот, быстро кончал и уходил, оставляя мучиться с расширителем между зубов. Он не разговаривал с ним. Не гладил. Не проводил рядом и минутой больше, чем ему требовалось. Не утешал… Гитлер вспомнил, как содрогался в рыданиях в объятьях капитана. Жался к нему, ища подтверждения, что всё закончилось. Что ему не сделают ещё хуже. Что он заслужил перерыв. И капитан щедро дарил это подтверждение, прижимая пленника к себе, нежно баюкая на руках, шепча что-то утешительное. Адольф так боялся в тот момент, что капитан уйдёт, что вцепился в него мёртвой хваткой. И капитан остался, пока Адольф не забылся тревожным сном в его объятьях. От воспоминаний сначала стало тошно, а потом в груди начала подниматься волна омерзения и чёрной ненависти. Как могла эта капитанская тварь так с ним поступать? Кто дал ему такое право? Он неделями ломал его в этой камере. Спускал на него надзирателя. Приходил сам. Требовал послушания и использовал. А потом жалел и как будто заботился. Он уделял ему внимание и говорил свои извращённые комплементы. Добился от Адольфа таких чувств, на которые фюрер никогда не был способен. Он заставил его расслабиться в своих руках и довёл до оргазма. Лишь для того, чтобы… предать? Предать. Адольф распахнул глаза, когда услышал это слово в своей голове. С потрясением и чёткостью он вдруг осознал, что действительно чувствует себя преданным. Каким-то невероятным образом это животное заставило ему довериться. Адольф чувствовал защиту в его руках. Радовался ласке. И действительно старался делать всё, что хотел капитан. И чем это обернулось? Злая улыбка перекосила лицо Гитлера. Глупец! На что он надеялся? В какие игры пытался играть в этой камере? Да его тут сомнут, как перезревшую грушу. Сожрут и не подавятся. Нашёл себе защитничка. Русского офицера, что приходит, чтобы дрессировать и удовлетворяться. Ну неужели не смешно?! Гитлер чувствовал, что начинает сходить с ума. Он не мог объяснить себе происходящего. В особенности того, что творилось в его голове. Лишь две вещи становились очевидными. Во-первых, его мышление меняется в этом месте. Он поддаётся на игры капитана и неотвратимо начинает терять себя. Подчиняется, хотя был рождён приказывать. Довольствуется снисходительной лаской одного, когда должен принимать обожание миллионов. Второе следует из первого. Надо бежать, и как можно скорее, пока личности Адольфа ещё не нанесён непоправимый вред, и он ещё может вернуться. Может возродить себя из этого пепла, найти верных людей и взять реванш. Мысль о побеге начинает пульсировать в голове. Шаги в коридоре заставляют сердце биться сильнее. Страх сковывает по рукам и ногам. Капитан точно снова отдаст его надзирателю. Он будет рвать его каждый день, пока они не достигнут какой-то только им известной цели. Гитлер не протянет здесь долго. Бежать. Жирная широкоплечая фигура в проёме его двери. Надзиратель. Поведёт его в душ. Хорошо. Бежать. Мысли путаются, ноги слегка дрожат. Ничего. Холодная вода приведёт в чувство. Вода розовая. Кровь. Немного. Быстро становится прозрачной. Вот так. Надо собраться с силами. Надо выбираться. Глаза скользят по пространству. Душ находится в конце коридора. Он стоит голый под холодными струями. Надзиратель рядом. Смотрит сальными глазами. У него на поясе ключи, дубинка и наручники. А Гитлер знает, как ему нравится. Никогда не делали этого тут. Но надо попробовать. Надо отвлечь. Бежать! Осторожно. Держаться. Терпеть. Усыпить бдительность. Домывшись, опуститься на колени. В позу. Взгляд в пол. Надзиратель окрикивает. Глаза на него. Жалобно. Просяще. Рот приоткрыть. Ухмыляется. Неужто поверил? Подходит. Держать руки за спиной, как учили. Потянуться ртом к паху. Ему нравится. Расслабился, достал член. Удача. Член в рот. Впиться зубами. Выдернуть из-под охранника ноги. Упал, головой о кафель. Хорошо. Ударить ещё, чтобы наверняка. Пристегнуть наручниками, тряпкой забить рот. Забрать ключи и дубинку. По коридору в сторону выхода. Они всегда приходят оттуда. Где-то там открытый мир. Как есть, голым, Гитлер мчится наружу. Можно было взять одежду охранника, но он не подумал. Он не готовился к этому. Что он делает? Ужас простреливает воспалённое сознание. Он навредил надзирателю! Прокусил член до крови. Впрочем, Адольф не имеет привычки врать самому себе – это было чертовски приятно. Маленькая месть. Было бы лучше, если бы он откусил ему этот отросток насовсем. Однако он не хотел бы узнать, что будет, если его теперь поймают. А в первый раз, как правило, ловят… Ладно. Мысли в сторону. Не до них. Сознание, наконец, проясняется, позволяя действовать разумнее. Гитлер рысью проносится между пустых камер. В конце коридора дверь, обитая железом. Возможно, за ней ещё охрана. Надо приготовиться. Сжавшись, словно готовая к бою пружина, он отпирает дверь и резко дёргает её на себя, выскакивая в открывшийся проём. Этот коридор идёт перпендикулярно коридору с камерами, а в конце его за столом сидит охранник. Он округляет глаза и судорожно начинает шарить рукой под столом. Но Гитлер уже бросается к нему, со всей силы обрушивая удары дубинки на голову, которую военный тщетно пытается прикрыть свободной рукой. Слабак. Через несколько ударов он заваливается на бок с тихим сипом, так и не вытащив из кобуры оружие. Однако в ту же секунду помещение заливает вой сигнализации. После месяцев пронзительной тишины этот звук прошивает пленника насквозь, заставляя сжаться. Гитлер наскоро стягивает с охранника штаны и куртку, спешно надевает их на себя и тонет в безразмерной форме. Мельком успевает заметить часы, которые показывают восемь. То ли утра, то ли вечера. Минуты бегут в бешеном темпе. Охранника надо бы обездвижить, но некогда. Беглец судорожно оглядывается в поисках выхода. По бокам одинаковые, обшитые металлом двери. Ни одного окна. На столе какая-то чашка, пленник быстро допивает содержимое, не чувствуя вкуса. Наверное, за большинством дверей такие же аппендиксы с камерами, в них могут быть другие охранники, в любой момент они примчатся сюда, услышав вой сирены. Гитлер судорожно дёргает несколько ручек, но двери не открываются. По наитию он выбирает дверь за спиной тюремщика, и пытается подобрать ключ среди тех, что находятся на украденной связке. Мимо, они даже не помещаются в замок. Пленник нервно отбрасывает связку и нашаривает ключи в кармане только что надетых брюк. Бинго! Замок щёлкает и дверь резко проваливается вперёд. Гитлер практически падает в новый коридор, ослеплённый ярким светом. Он жмурится, пытаясь разобрать очертания окружающего пространства. Такие же серые неприметные стены, выбеленные свечением, что распространяется с правой стороны. Окна! Спереди уже доносится звук бега в тяжёлых армейских сапогах. Решение приходит мгновенно. Гитлер разбивает стекло, судорожно, раня руки, отгибает край металлической сетки и пытается пролезть между толстыми прутьями. Шаги приближаются. Одежда слишком громоздкая. Без сожалений сбрасывает куртку и снова рвётся в окно, рассекая кожу о края битого стекла, царапая спину о колючую сетку и не думая о высоте. В этот момент он благодарит судьбу за вынужденное голодание и невероятную худобу, которая позволяет просочиться там, где у нормального человека не было бы и шанса. Глаза наконец-то привыкли к дневному свету, и он с ужасом понимает, что находится, по крайней мере, на третьем этаже. Однако отступать некуда, а внизу виднеется обычная городская улица! Такой удачи Гитлер не мог себе даже вообразить. Неужто его тюремщики так глупы? Делая последнее усилие, он вываливается в окно, чудом цепляясь за решётку руками, повисает на ней, вытягиваясь к земле, насколько это возможно, после чего из последних сил отталкивается и летит вниз. Сокрушительный удар. Резкая вспышка боли во всём теле. Голова раскалывается, а мир вокруг кружится в бешеном вальсе. Но он жив и способен двигаться. Лежать некогда. Кое-как Гитлер поднимается на четвереньки, пошатываясь и держась за стену, пытается сделать шаг вперёд и валится, как подкошенный. Он встаёт снова и снова пытается идти. И терпит ещё одну неудачу. Что-то не в порядке. Он опускает мутный взгляд вниз и видит окровавленную, неестественно вывернутую ниже колена левую ногу. Перелом? Он совсем её не чувствует и не может пошевелить. Кажется, шок бережёт его от сильнейшей боли. Неудача. Как он и думал, в первый раз – неудача. Топот ног пробивается через звон в ушах и перед тем, как окончательно потерять сознание, Гитлер ещё успевает перевернуться на спину и посмотреть в свободное небо. Всем своим существом он впитывает сочную синеву, прослеживает подсвеченные утренним солнцем очертания облаков, впервые за всё это время вдыхает свежий воздух, который оказывается на удивление мягким и тёплым. Слабая улыбка трогает уголки губ фюрера, а потом небо закрывает крупная угрожающая тень. - Ты решил разочаровать меня, крольчонок?