Послушный фюрер

В глубине коридора раздались шаги, через мгновение в уши врезались громкие щелчки надзирательской дубинки о прутья решёток соседних камер. Адольф вздрогнул и невольно сжался, сидя на своей металлической койке. Синяки на руках и ногах ещё ныли, напоминая о том, как его грубо, волоком тащили из убежища в машину с полностью закрашенными окнами, и после двухчасовой поездки с завязанными глазами пинками загоняли в это подземелье. Его клетушка представляла собой комнату два на четыре шага, с тремя глухими кирпичными стенами и вертикальными прутьями вместо четвёртой. Они перекрывали выход в длинный тёмный коридор со множеством отсеков. Тюрьма, в которой он, кажется, нынче был единственным обитателем. Надзиратель подошёл к его клетушке и с силой провёл дубинкой по прутьям. — Руки! — Выкрикнул он что-то отрывистое. Русского языка Гитлер не понимал. Зачем ему русский, когда он говорит на языке Шиллера и Гёте? Лицо надзирателя перекосило от злобы. С противным металлическим скрежетом, пыхтя и торопясь, он открыл дверь и ворвался в камеру. Адольф невольно поднял руки в защитном жесте, и тут же получил болезненный тычок дубинкой под рёбра. Он задохнулся, скорчившись, и следующие удары не заставили ждать. Когда он повалился на пол, прикрывая голову и прижимая колени к груди, в ход пошли ноги с металлическими набойками на носках ботинок. Сопротивляться? Смешно. Он просто надеялся, что это скоро закончится, и его оставят в покое. Когда избиение прекратилось, надзиратель подтащил его к решётке, протянул его руки на другую сторону и там заковал в наручники. «Руки!» — повторил он, и Адольф постарался запомнить команду. Повторять эту бессмысленную боль совершенно не хотелось, было очевидно, что ничего хорошего от этих животных ожидать не стоит и лучше их не злить. Это не люди, хотя они и оказались чрезвычайно упёртыми и опасными врагами. Гитлер жалел лишь об одном — что его учёные не успели закончить те поистине восхитительные атомные разработки, которые позволили бы забрать победу с минимальными жертвами со стороны немецких солдат. Теперь же жертвой стал весь мир, лишённый величия арийского народа. Словно в бреду, нескончаемым циклом, мысли о победе, поражении, ошибочных решениях и этих ненасытных советских свиньях крутились в воспалённом мозгу Гитлера. Но шло время, и ничего не менялось. Руки и тело затекли в неудобной позе, и как бы он ни старался, невозможно было усесться хотя бы с минимальным комфортом. Постепенно боль, жажда и голод начали вытеснять всё остальное, и спустя какое-то время блаженная тьма поглотила сознание измучившегося пленника. Он не знал, как долго пробыл в беспамятстве. Очнувшись, он обнаружил кружку воды и кусок хлеба рядом с собой. Жадно набросился на еду, дрожащими руками запихивая большие куски себе в рот. Кажется, всё исчезло за полминуты, ни жажда ни голод не отступили, но стало немного легче. Знакомые щелчки. Гитлер поспешно отполз в угол и лишь тут понял, что его отстегнули. Надолго ли? Щёлк-щёлк-щёлк — надзиратель подошёл вплотную к решётке. — Руки, — тихо произнёс он и Адольф поспешно просунул ладони через решётку. — Хорошо. — Надзиратель довольно кивнул. Кажется, это похвала. — Развернись, — пленник вздрогнул. Что от него хотят? Нерешительно убрал руки снова внутрь и положил их за голову. — Тупой мудила, — прозвучало, как приговор. Мужчина в форме снова ворвался в камеру. В этот раз было больнее, старые синяки добавляли ощущений, беспомощность и непонимание приводили в отчаяние. После избиения ему снова скомандовали «Руки», а потом «Развернись». Оказалось, это значит, что нужно обернуться и просунуть руки через решётку у себя за спиной. Хорошо, Адольф постарался запомнить, сидя на холодном полу и изнывая от боли в заломленных за спиной руках. Это странное обучение продолжалось и продолжалось. Гитлер пытался говорить, пытался спрашивать что происходит наверху, молил дать ему лишний глоток воды. Ему казалось, он скоро умрёт. На все попытки коммуникации происходило одно и то же — его били и переодически учили новым командам. Словарный запас расширился на фразы «захлопни пасть», «на колени», «замри», «стоять», «сидеть» и «лежать». Последним ему показали выражение «открой рот», после чего надолго заткнули рот какой-то вонючей тряпкой, которую нельзя было трогать. И если до этого он начинал чувствовать себя собакой, то теперь вообще не знал, что думать. Мысли, просящиеся в голову, он старательно отгонял. Лучше смерть, чем это. Жаль, он чуть-чуть не успел. Хорошо, что успела хотя бы жена. Не удивительно было потерять здесь счёт времени. Окон не было, а свет никогда не гас и не становился более ярким. Адольф начал привыкать к новому распорядку дня. Он слышал стук дубинки и шаги. Приходил надзиратель, командовал им некоторое время, заставляя садиться, вставать, совершать разные действия, лишённые смысла, навроде мытья стен собственными волосами и многочасового сидения в унизительной позе. Если Гитлер слушался, били не так сильно. Но били обязательно, потому что каждый раз рано или поздно звучала новая команда, и он никак не мог угадать, что от него требуется. Его били, потом бросали отходить, а когда он очухивался, то неизменно находил стакан воды и кусок хлеба. Эта стабильность почти умиротворяла. Движимый голодом и жаждой, он чувствовал, что уже начинает с нетерпением ждать шагов в конце коридора. И стука дубинки по решётке. И едва не виляет жопой, встречая своего мучителя. Однажды ему удалось верно предугадать новую команду. Надзиратель сказал «Ко мне» и выдал своё желание невольным жестом руки. Адольф, дрожа от страха, подошёл ближе, после чего тюремщик осклабился в гадкой ухмылке и ударом в живот заставил его встать на колени. Как было заведено, процедура обучения на этом не закончилась, однако очнувшись, Гитлер получил два куска хлеба вместо одного и полную литровую бутылку воды! За искры счастья и благодарности, пронзившие душу, было до боли стыдно. Но с тех пор ещё не раз пытался он провернуть этот трюк. Пока что не удавалось, но, может быть, сегодня… Внезапно, в этом маленьком, мучительном мирке, что-то изменилось. Адольф даже не сразу понял, что именно. Шаги! Он слышал приближение двоих человек к камере, и совсем не слышал щелчков дубинки. Сердце забилось, словно сумасшедшее, на лбу и спине выступил холодный пот. Кто это? Что они собираются делать? От перевозбуждения, узник даже подошёл к решётке, силясь заглянуть в коридор. Он мгновенно узнал их обоих. Своего тюремщика, и своего похитителя, которого видел лишь в самый первый день при транспортировке. Это был мужчина немного за 30, намного моложе самого фюрера. Высокий, плечистый, но довольно худой на вид. Светло-русые волосы, форма с иголочки, капитанские погоны. Мелкая сошка, если так подумать, не полковник и, уж тем более, не генерал. Но по званию он был явно выше тюремщика. При взгляде на последнего, Гитлер отшатнулся и поспешил забиться в дальний угол камеры. Ничего хорошего этот взгляд не предвещал. Двое стояли по ту сторону решётки и долго в молчании разглядывали бывшего фюрера. Как никогда он почувствовал сейчас всю убогость своего положения. Грязный, обросший, в рваной одежде с бурыми пятнами от засохшей крови. На теле, казалось, не было живого места от синяков и ссадин. Босые ноги черны от грязи, впалый живот липнет к позвоночнику от голода. Гитлеру хотелось плакать, думая о том, как он до этого докатился. Но страх брал своё и он лишь, как прикованный, следил за надзирателем, ловя малейшее его движение. Однако голос подал не он. — На колени, — тихий приказ капитана врезался в мозг и ноги фюрера сами собой подломились, немедленно выполняя сказанное. — Ко мне, — фюрер встал, подошёл к решётке, и снова опустился на колени. Капитан недовольно зыркнул на надзирателя, а тот виновато скривился и с ненавистью посмотрел на Гитлера. Нехоршо, этот взгляд сулил много боли, так что пленник, извиняясь, опустил взгляд в пол. Что он сделал не так, он не понимал. А капитан продолжил: — Руки, — Гитлер покорно протянул руки через решёку и вздрогнул, почувствовав вместо стали наручников тёплое прикосновение мягкой ладони. Что? Похититель почти нежно провёл по протянутым ладоням пленника до самых кончиков пальцев и отстранился, — Развернись. Адольф развернулся и снова протянул руки через решётку. Мягкие руки капитана застегнули наручники и огладили плечи и предплечья пленника. Это движение Гитлеру совершенно не понравилось. Что за ласка и доброта такая, что это значит? Или… нет. Они давно бы, если бы хотели… Это должно быть что-то другое. Тем временем, Гитлер услышал открывающуюся решётку и удаляющиеся тяжёлые шаги тюремщика. Он оставил его с капитаном и этими странными поглаживаниями один на один. Адольфу почти хотелось кричать, умоляя тюремщика не бросать его одного с этой новой угрозой. Какая глупость. Нашёл, в ком искать защиты. В поле зрения появились натёртые до блеска ботинки капитана. Гитлер стоял, как его научили. На широко раздвинутых коленях, отклонившись вперёд так, что руки за спиной вытянуты в струну, а наручники впиваются в кожу. Взгляд в пол, слух напряжён до предела, пытаясь отследить малейшее движение или тихий приказ. Он ждал. Капитан стоял почти в плотную, так, что пленник буквально лицом ощущал исходящий от него жар. Казалось, если напрячься ещё немного, можно укусить это животное прямо в пах, но Адольф знал, что уже находится на пределе. Как ни старайся — дотянуться не получится. Тем временем животное медленно растегнуло пряжку ремня. По спине узника снова прострелил ледяной пот. В ужасе он сглотнул, пытаясь смочить пересохшее горло, и поднял умоляющий взгляд на капитана. Тот смотрел на него удовлетворённо, открыто упиваясь униженностью и безысходностью положения пленника. — Открой рот, — тихий, короткий приказ. Гитлер не знал, что ещё умеет плакать. Предательские слёзы обильно потекли по щекам, тело начала колотить дрожь. Эта тварь его сейчас изнасилует? Вот так он закончит свою жизнь? Не под трибуналом, не ожидая расстрела у стены, не на сибирской каторге, а вот тут, отсасывая мерзкие члены животных? — Bitte… Bitte, nein, Herr… — пролепетал пленник заплетающимся от страха языком. — Рот! — Взревел капитан и наотмашь ударил Адольфа тыльной стороной ладони. Голова мотнулась в сторону, но узник лишь крепче стиснул зубы и вжался в решётку, пытаясь уйти от этого позора. Серые глаза капитана блеснули ненавистью и предвкушением. В его руке мелькнуло крупное металлическое кольцо на кожаных ремешках, резким движением он одной рукой болезненно прижал голову Гитлера к решётке, а второй зажал ему нос и рот. Все трепыхания прикованного и ослабленного пленника оказались совершенно бессильными против пылающего здоровьем офицера. Прошло совсем немного времени, и Адольф против воли раскрыл рот, пытаясь глотнуть хоть немного воздуха. Он сам не понял, каким образом капитан успел за эту секунду всунуть ему между зубов эту поганую железяку. Рот всё-таки пришлось раскрыть. Адольфу было страшно узнавать, что сделает этот мужчина, если разозлить его по-настоящему. Пленник сидел, прижимаясь к решётке, с широко раскрытым ртом, зажимая межу зубами металлическое кольцо. Он начинал понимать, и слёзы против воли текли по грязным щекам. На лице капитана разгоралась довольная ухмылка. — Сидеть. Гитлер нехотя отодвинулся от решётки, расставил колени и уселся на собственные пятки, снова чуть отклоняясь вперёд. Натянутые за спиной руки привычно начинали ныть. На оказавшиеся перед лицом брюки пленник старался не смотреть. Из уголка рта потекла тонкая струйка слюны, но Адольф ничего не мог с этим сделать, а потому проигнорировал. Офицер подошёл на шаг ближе и прижал голову Гитлера к своим штанам. Это ощущалось почти как объятье, и Адольф ненавидел себя за желание просто расслабиться в этих руках, хотя бы на секунду почувствовать, что кто-то жалеет его, что кому-то есть ещё до него дело. Он замер, не зная, чего ждать и боясь пошевелиться. Капитан гладил его по голове, запуская пальцы в спутавшиеся волосы, ласково стирал слёзы с его щек, и продолжал впитывать его вид холодным взглядом серых глаз. Очень хотелось спрятаться, но единственным укрытием были эти вот длинные ноги, и Гитлер невольно жался к ним, трясясь и всхлипывая, как маленькая девочка. — Bitte… — пытался говорить он, заглядывая в лицо своего пленителя снизу вверх, но изо рта доносились лишь нечленораздельные звуки. — Лучше бы тебе помолчать, Адольфик, — ухмылка капитана была такой доброй, что пленник почти не испугался новых, незнакомых слов, лишь вздрогнул на звуке своего собственного исковерканного имени. — .itte, Herr… — продолжал канючить он, как вдруг резкая боль заставила буквально искры посыпаться из глаз. Начищенный ботинок ударил Гитлера чётко между расставленных ног. Пленник сжал колени и осел на пол, скрючившись и пытаясь вернуть себе немного самообладания. — Захлопни пасть, — услышал он новый приказ. Конечно, это животное сразу могло бы сказать, что требуется, но предпочло начать с избиения. Привычно, это было уже привычно. — Сидеть, — и Адольф снова принял позу, изо всех сил глотая стоны и мольбы, душа их и не позволяя вырваться наружу. Капитан снова прижал голову пленника к своим штанам. На этот раз, чтобы тот чётко почувствовал налившийся кровью, эрегированный член, бугром натягивающий ткань. Гитлер попытался вывернуться, но руки держали его железной хваткой, а собственные, прикованные к решётке за спиной, не оставляли места для маневра. С лёгкостью удерживая его одной рукой, капитан свободной ладонью высвободил из-под ткани свой член. Тот тут же мазнул боком по щеке пленника. Гитлер заскулил и снова завозился, желая отодвинуться, избежать прикосновения. Кажется, это было ошибкой. Глаза капитана наполнились похотью и ненавистью, он резко и наотмашь ударил Гитлера по щеке, после чего вжал в решётку и беспрепятственно ворвался в раскрытый рот сквозь защищающее металлическое кольцо. Капитан стал с напором вбиваться в горло узника, рыча и не заботясь ни о чём, кроме собственного наслаждения. Голова Гитлера больно билась о металлические прутья, горло саднило, дышать было абсолютно нечем, желудок давно бы опустел от мучительных рвотных позывов, но он и так был совершенно пуст. Когда его сознание уже начало ускользать, он почувствовал горькую сперму, которую капитан с очередным рыком выпустил ему в рот. Пытка прекратилась. Чуть обмякший член достали изо рта, и пленник наконец-то смог вдохнуть, закашливаясь и почти не чувствуя, как мучитель вытирает остатки влаги об его щёку. Схватив его за волосы на затылке, капитан заставил Гитлера запрокинуть голову. Глядя ему в глаза, он засунул пальцы в попрежнему раскрытый скованный рот и стал водить ими там, размазывая сперму по языку, нёбу, зубам и щекам. — Запоминай своё место, мудилище. Будешь паинькой, и возможно тебе даже понравится. Со временем. Лежать! На этот приказ Адольф среагировал почти против воли. Раньше, чем он успел о чём-нибудь подумать, он уже лежал на полу, положив голову на ботинки своего пленителя и дрожа от отвращения к себе. Тело выполнило команду безукоризненно быстро. Руки, всё ещё прикованные к решётке, немели, изо рта вытекала сперма, перемешанная со слюной, затылок ныл, и было страшно, что в любой момент этот ботинок выскользнет из-под головы и ударит носком по лицу. Гитлер слишком хорошо знал эту боль и старался лежать неподвижно, не вызывая нареканий или очередного недовольства. Ему было и так страшно думать о наказании за всё, что он уже успел натворить сегодня. Но он просто не мог иначе. Сосать член этой свиньи… казалось, что-то сломалось в душе Адольфа в этот момент безвозвратно.