Вырвать тебя из крыльев

      Первый взрыв - всегда неопределённость. Первый взрыв, который человек или эльф слышит в своей жизни - это балансировка на краю пропасти. Он еще не пугает, потому что даже не считывается в первые секунды как что-то опасное - просто звук. Второй взрыв решает все - перед тем, как он донесется, в голове проходят часы напряженного ожидания, каждая клеточка замирает в оцепенении, напрягается только слух, до предела напрягается. Случайность или же конец. Второй взрыв решает все - разрушается что-то большое, и по земле разрушение катится, спешит вслед за звуком, чтобы дойти до грудной клетки - порой только в виде вибрации, а порой ударом, сбивающим с ног. Как будто снежный ком катится с горы, но не растет, а наоборот, распадается с движением. Тогда и клеточки, и все, что только может, приходит в движение, и паника топит в себе. Но еще сильнее оказывается рождающаяся где-то в глубине подсознания обреченность - она облепляет клейкой субстанцией, хотя содержит в себе всего один неоспоримый факт - больше не будет, как прежде.        Второй взрыв решает все, потому что за ним наверняка уже последует третий.       Четвертый взрыв прогрохотал в нескольких десятках метров от меня - я чудом успел закатится за ступени, очень кстати мелькнувшие в поле зрения за секунду до. Тряска, в течении которой мозг не стремится даже собраться в кучу, а лишь пытается не развалится окончательно, не оказаться на выходе раздробленным в крошку. Я методично сгребаю его в кучу, пока пальцы стираются в кровь в попытке держаться за землю. Несколько секунд - трясти перестало и я, кажется, готов вскочить и ринутся вперед, но на деле гул в голове прибивает меня к чертовой земле, покрытой трещинами, и в глазах плывет. Я, достаточно уже восстановивший способность думать, послушно ложусь грудью в пыль и жду несколько секунд, пока от ушей не откладывает и в них не заливается порция криков. Оказывается, человеческие вопли, если ты привык их слышать хотя бы время от времени, здорово помогают прийти в себя - будто наглядный пример, как делать не надо, и мои последующие действия сами становятся в противовес толпе. Не бегать беспорядочно, не орать, не сбиваться в кучу и уж тем более не истерить. Иначе - взгляд сам по себе перемещается на торчащую из-под каменной глыбы конечность, словно подтверждая - иначе хреновый из меня сильнейший воин среди людей.       Кажется, именно в такие моменты на моем лице появляется то “скорбное” выражение, о котором я неоднократно слышал от всех подряд. Но внутренне спокойствие вернуть удалось, и я бегом направляюсь к площади.       Огонь не дошел еще до товаров торговцев и праздничных шатров, но паникующие люди и сами справились с задачей - ленты, лоскуты, фрукты, цветы, битое стекло и глиняные блюдца, разлитые аромамасла и вытекшие на каменную кладку свечи - толпа, стремясь укрытся, покидает площадь. В толчее и давке смешались острые и закругленные уши, мантии, платья и простые рубахи, взгляды затравленные, слышится плач и то спадающие, то нарастающие пронзительные ноты чьей-то истерики. Несколько оранжевых армейских курток мелькают в стремительно редеющей массе, но не привносят ясности и порядка, только перемещаются все в попытке наконец собраться таки в кучу и скоординировать свои действия. Да, ведь точно же. Большинство из тех, кто сегодня гарцевал с приводом на бедрах - новички. Молодые и красивые. И люди. В конце концов, привод - это одно из немногих изобретений, что принадлежат им.       Грохочет снова. Я коршуном кидаюсь в толпу с вытянутой вперед пятерней, ткань трещит в пальцах, и лицо с громадными карими глазами поворачивается ко мне. Почти сразу же кивает, берется в свою очередь покрепче за мой рукав, и мы вместе продолжаем идти уже против движения толпы через площадь. Туда, где прогремел второй взрыв.       Здание, вычурное, из приятного глазу белого камня. Обрушилось с одной стороны, будто бы на самом деле вылепленное из снега. Распалось. Как карточный домик. Как торт. Белесая пыль клубами стелется под ногами. И я уверен, что ближе к зданию эта пыль приобретает багровый оттенок. Конечно, там кого-то убило, чего удивляться? Вывеска, слетевшая вниз, в пыль, гласит, что на время праздника тут выставляют и продают изделия из янтаря. Не повезло тем, кто пришел взглянуть, что сказать.       Ханджи выцепила по пути девушку. С полурасплетенными косами, с почти опавшим на земь шарфом, та стояла посреди всего хаоса, словно в трансе, и напоминала потерянного ребенка. А мне отчего-то паршиво.       Ханджи тормошит эльфийку и предлагает какие-то пилюли из своих бездонных карманов.       А я верчу головой, пытаясь понять, откуда прозвучит следующий взрыв и будет ли рядом она. Можно ли еще что-то сделать? Девушка, издав отчего-то знакомый мне жалобный звук, похожий на уханье совы, вздрогнула. Отмерла и с выражением ужаса на лице уставилась за мою спину, в сторону площади. Мгновением позже оттуда зазвучала мелодия.       И я едва успеваю обернуться, чтобы увидеть её. И то, как на месте фонтана, разбивая каменные плиты, будто ту скорлупу, возникает гигантская пасть.

***

[месяцем ранее]       ..Вот и купил у него этих. Он меня ещё убеждал, что отдает за бесценок, а у самого только что рожа от улыбки не треснула, такой довольный был моей щедростью. А ребята негодные абсолютно. Впрочем, за сколько-нибудь я их в Митросе все же продам, хоть всю сумму отбить и не выйдет. – Голос Кенни хрипит, скрипит,шуршит, визжит перепрыгивает с тона на тон, ведёт дальше, и чем дальше - тем хуже сам рассказ, и тем более философский вид приобретает его чертово лицо, и мне становится совсем уныло.       В какой-то момент любимый дядюшка прервал свою тираду и залился сухим, переливчатым, абсолютно отвратным кашлем, и тогда же я позволил себе первый недовольный вздох. Без внимания он, спасибо, не остался - Кенни, чудом не удавившись и отдышавшись, перевел таки взгляд на меня. – Так.. чего желает мсье на этот раз? У меня тут есть новости, но для твоих игр в детектива, увы, бесполезные. – Хотел сказать, что решил прекратить. Заплачу тебе, если считаешь, что где-то должен, а потом - все. – Вот оно что. Совесть проснулась? Не поздновато ли? Это ж скольким ушастым красавицам ты жизнь подпортил, ох.. – Не спихивай на меня свои мерзости. Я в своей жизни пока еще никого не превратил в раба и не поместил в бордель. Мне и всего-то было нужно, что информация, причем даже не какая-то секретная. – Конечно, конечно.. Кто станет судить человеческого мужчину, выходца из трущоб, за желание иметь дело с прекраснейшими существами мира сего? Вот только поудивляются - за какие такие деньги он может позволять себе такие встречи? Не припоминаю, чтобы титул приносил тебе хоть какой-нибудь доход. – Ты больше с этого выигрывал, чем я. С последней и разговора-то на пять минут было, в перерыве между покупкой-продажей. – Так ты же у нас человек чести, Леви. С чего вдруг заинтересовали мои деньги, заработанные честным трудом? – Как не интересовали, так и не интересуют. Мне был нужен тот след, что мы, как мне казалось, взяли тогда. А теперь ‐ все уже. – А последняя и впрямь не так проста была, недаром ты все гундел, мол, она что-то знает аль как-то причастна. А она раз и см.. – Меня. Не. Интересует. Так что, говоришь, ничего тебе не должен? И славно. Катись отсюда. Нет сил больше копаться в этой грязи. Если Бель и впрямь хотела от меня спрятаться - ей это удалось. Сдаюсь. Все.       На это Кенни только крякнул и что-то пробормотал сквозь зубы. Пять долгих минут просидел, грызя трубку и заванивая своим отвратным куревом всю пустошь. Потом, завидев кого-то из знакомых, хлопнул меня по плечу, одарил на прощание отчего-то гаденькой улыбкой, захватил своих рабов и был таков. Страшное облегчение.       Так он в тот раз и не сказал мне, что “последняя”, девушка, которую я с полгода назад из-за предприимчивости Кенни так и не смог толком допросить, сбежала. Встреча с голубоглазой, одетой во все серое и удивительно спокойной эльфийкой просто упала еще одной монетой в копилку моей совести. Я не узнал. *** – Надеюсь, у вас все пройдет хорошо. Если нет - постарайтесь не подраться. – Спасибо.       Стук костылей Карлы отдалился и смолк где-то в недрах дома. Стало тихо.       В эти несколько минут, что я ждал, во мне беспрерывно рвалось что-то. Не вера, не надежда, не убеждения - лопалась скорее моя способность мыслить, приводить доводы, рассуждать. Думаю, в каком-то смысле я отупел на это время. Уверенный лишь в том, что ни в чем не могу быть уверен. Просто ждал.       Наконец, услышав уже вплотную ко мне ровную, как барабанная дробь, поступь и дождавшись, когда та смолкнет, поднял глаза.       Бель изменилась. Уверенность, словно навязанная ей, слишком очевидно взрослая для ее почти детского поведения, сквозила теперь во всем. Думаю, это то, во что превратился ее прежний страх, и страх, помимо всего прочего, передо мной. Тот, что я видел на лице, которое появлялось передо мной по ночам. Прежняя уверенность не могла принять такую форму, она скорее бы исчезла вовсе, обернулась пеплом и разлетелась по ветру вместе со слезами отчаяния. Впрочем, может, все это - и вправду только для меня. Ведь говорила же Карла о ней, как о прекрасном, жизнерадостном создании. Здравствуй, Леви.       Просто, видимо, с той Изабель мне никогда больше не встретиться, как бы не старался. Привет.       Даже сейчас не выходит, хоть она и стоит передо мной.       Потому что когда предашь хоть раз, потом больше не можешь защищать. Даже если тебя вынудили - все равно, предав, ты больше не почувствуешь ничего. Во всяком случае, это я слышал от тех вояк, кто выбрался живым из ада и сохранил способность об этом рассказывать. Как ты тут?       Я был готов к тому, что голос сядет. Что буду хрипеть, сам глядя в полные слез зеленые глазищи. Но это только потому, что я идиот. Неплохо. Правда, твоей заслуги в этом нет.       Волосы, убранные в отдельные, перевязанные лентами пряди, раньше короткие и торчащие, отросли и расползлись канатами по плечам. Лоб раньше был с избытком полит рыжими прядями челки, а теперь открыт - его обвел тонкий, серебристый обруч с несколькими небольшими, вделанными в него странный образом, коричневого цвета камнями. Металл словно растекся по ним, поглощая почти полностью, напоминая этим змею. Если хотите - одну из тех, что я держу, с глазами по всему телу. Платье без рукавов и пояса, доходящее чуть ниже колен, висело, не образовывая никаких складок - гладкое, абсолютного серого оттенка. От бедра - вырез, очевидно, чтобы не стеснять движений. Слишком прямой, чтобы придавать сексуальности, но ей, несомненно, идет. Хотя не так, как громадные мужицкие куртки и цветные, пышные платья. По ладоням с запястий стекают, странно переплетаясь, полосы кожи с камушками и кисточками - единственные яркие детали в этом новом для меня ее образе.       Кто-то скажет, что так даже легче. Или что я придурок. Нет, того хуже - человек, застрявший в прошлом, живущий им. Да что там “кто-то” - любой нормальный человек.       И в то же время, Изабель не изменилась ничуть. Брови, тонкие и прямые, словно поспешные штрихи кисти, так же уходят в стороны еще несколькими грациозными штришками, очень по-эльфийски. Ресницы под тонкой, но явной складкой века так же разлетаются лучами в направлении взгляда, подчеркивают его. Оттеняют глянцевитые блики белков и тонкие, похожие на перья или шерсть какого-то светящегося животного, полосы света на зелени радужек. И коленка, видимая в вырезе, торчит так же. И ботинки на ней пусть мягкие, пусть удобные, но, как ни крути, почти мужицкие. За все время, что знал ее, я, кстати, так и не смог разгадать, сколько в ней этой тяги к простым, грубым формам и надежным швам, а сколько - неумолимой, аристократичной, почти королевской грации и женственности. И подбородок все такой острый. Хоть и не покрасневший, как раньше, когда она терла его, задумавшись о чем-то. Знаешь, у меня не было выбора. Не знаю. Но мне, если что, от этого не легче. Что уж говорить о Фарлане. Угу..       Чертово “угу”. Будто знает все на свете. Похоже на то, как она обычно на что-то реагировала, но и в половину не такое громкое и уверенное, это “угу”. Черт.       Это все, что ты скажешь?       Эй!       Бель?       Его разорвало! Фарлана разорвало едва ли не на куски..! Он умер потому, что у тебя не было выбора??       В переносице и над внутренними уголками глаз отдается пульс.       Бред.       Не поверю и на секунду.       Глаза напротив неподвижны, а все лицо - видимо напряжено. Наверное, ей многих сил стоит держать свою маску и выдерживать зрительный контакт. У тебя правда его не было, Бель?        Выбора? Леви, ты ведь не думаешь, что я могла когда-либо осознанно сделать выбор, в результате которого вы с Фарланом могли умереть? Не думаешь? Мм.. Ты ведь догадался, откуда я пришла? Ну.. надо полагать, из-за Стены? Так значит, это те ребята в сером не оставили тебе выбора, кроме как позволить убить свою семью? Скажи, это они ведь руководили теми монстрами, что напали на отряд?       Схожее чувство с тем, когда держал ту книгу - “Драконы, их разновидности и классификация”? Кажется, так. Последнее прикосновение к тому, с чем так и не сможешь встретиться. Может, тут это - “правда”, которая была бы хоть сколько-нибудь терпимой? Не красивой. Ничего красивого не может быть связано с торчащим из живота Фарлана обломком ребра. Но хотя бы не отвратной. Терпимой. Той, которую я долгие годы искал,чтобы и почувствовать себя терпимо. Чтобы дальше жить. И которой не существовало. Все не так. Они дали мне выбор. Все мои близкие должны были остаться живы, но уверенные, что меня съели. И еще кое-что.. Теми существами управляла я. В этом все дело. Они дали мне почти десять лет на подготовку, чтобы научилась. Но в итоге я на секунду потеряла над ним контроль и Фарлан.. Прости меня.       Что же я чувствую? О, это тяжело описать. Смех? Наверное, неподходящее слово, нельзя ведь его почувствовать. Но он дребезжит, истерично выжимает легкие и.. и все. Мне даже не нужно прикладывать усилия, чтобы и впрямь не засмеяться, дальше он не идет, у него не та природа, что у веселья или настоящей истерики. Отсмеялись только мои внутренности, виски да переносица. Вот как. Его убила ты.       Наконец-то опускает взгляд. Да, убила. Своей ленью и легкомыслием. Десять лет. Человек может в такой срок овладеть любым навыком, только дайте ему стоящий повод. Но для эльфа это, считай, миг. Так говорят. Хорошенькое оправдание. Спасибо, что рассказала. Думаю, мне пора. Ты не захочешь даже узнать о них? Это тайна для всех ныне живущих людей и большинства эльфов. Ты путаешь меня с кем-то. Может, с Эрвином. Мне это не интересно. И мне правда пора. Удачи тебе тут, Леви. А тебе - там, Бель. – Она такая жалкая, правда? – Что? – невнятно вырывается вместе с рваным движением в сторону звука.       Что такое этот ребенок говорит, да еще и с таким уверенным видом? Думаю, что ослышался, но он тут же повторяет: – Тетушка Изе - жалкая. Я всегда так думал, а теперь это еще и на лице у вас написано. Она сделала какую-то глупость, а теперь эта маленькая глупость сильнее, чем она сама.       И ни капли жалости. У меня ее тоже нет, но я хотя бы хотел ее испытывать, растил годами, как вполне мог взращивать месть. А он, кажется, даже зол не на “Изе”. Просто думает, что это черное платье и обруч делают его важной особой. – А разве то же нельзя сказать о тебе?       Вот тут я, кажется, задел за живое. Он посмотрел удивленно, будто очнувшись, напуганно немного даже. И враз стал тем самым мальчишкой-чудаком, что дал мне, странному незнакомцу, крышу над головой. И хоть какие-то свежие мысли. Неплохо бы сейчас тоже подумать, а не пороть горячку. Но я уже сказал. И ушел, не оглядываясь, а позади куст шелестнул - Эрен тоже поспешил смыться.              

***

      На поляне как раз на опушке леса негде яблоку упасть: каждый фут повядшей уже травы придавливает если не человек или эльф, то винная бочка или криво сколоченная табуретка. Каждую нависшую ветвь тянет книзу резной деревянный фонарь или огромное оригами, изображающее Великого Змея. К концу вечера всех этих пестрых созданий с пакетиками пряностей между крыльев ждет одна участь: оказаться в праздничном костре и, подобно своему могучему прообразу, стать дымом. Только не отравляющим и смертоносным, а пьянящим, ароматным.       С десяток музыкантов уже закончили подготовку и во всю играют. Мелодия набирает темп, танцуют теперь не двое и не трое, а с дюжину эльфов и эльфиек. Любой, кто знает эльфов поверхностно, скажет, что они гордые. Что не умеют они так дико и невозможно плясать. Но это не так.       Звук лютни, свирели, скрипки, арфы, каких-то особо мелодичных бубенцов, и все это куда-то спешит и несется. Под эту мелодию, если достаточно смотреть, любой образ, как и фигуры танцующих, круг за кругом, исказится. Станет каким-то странным, преувеличенным. Нелепым, если хотите. Пугающим. Поэтому, чтобы долго не смотреть, все больше людей и эльфов сами не выдерживают и присоединяются к дикому вихрю ярких пятен.       Эрен возвращает чашу из-под вина и кидает пару медяков на прилавок, а потом по краю поляны обходит танцующих. Он так-то не прочь присоединиться, но есть кое-кто, о ком он сейчас волнуется, и он цепким взглядом перебирает разукрашенные ветви молодых дубов.       Подобно тем кругам, из леса наконец рывками выныривают, приближаются фигуры - Армина и еще одна. На первый взгляд не знакомая. Превратись она, как те танцующие, в яркую галлюцинацию - он узнал бы. Вот она, бедная Берта. С огромным ртом. Или бесконечно плетущейся вязью сальных черных прядей. Или неестественно длинной изломанной шеей. Больше того - единственный раз, когда этот ее вид - уместен. Такое уж кругом настроение. Но она не превращается. Перед Эреном - робкая, высокая девушка с вытянутым лицом, в интересном пурпурном платье и с зеленым шарфом на шее. На лице застыло печальное выражение, взгляд то и дело замирает в какой-нибудь точке, прежде чем метнуться куда-то в испуге. Шарахается всего и в то же время умудряется не двигаться - только кончики пальцев и заплетенных в косы волос подрагивают от каждой громкой трели или аккорда. Эрен отмирает и поспешно идет навстречу.       “Привет” и вопросительный взгляд Армину, “Леди..” и кивок девушке. Та в ответ только посмотрела как-то возмущенно, но хотя бы выглядеть стала бодрее. – Здравствуй. Как твоя мама? – Уже лучше. – Пришлось перекрикивать музыкантов, что теперь еще и вдобавок к игре затянули песню. – А отец?       На это Эрен вскинулся и нахмурил брови. С чего обычно тактичный друг вдруг решил устроить допрос с пристрастием? Впрочем, он хорошо знал, что все может быть просто напросто написано у него на лице. Потому и выдохнул. Еще и Берта сверлила своими водянистыми глазами и доверительности обстановке не добавляла. – Да не очень. Они оба с утра пораньше как с цепи сорвались. Удивительно, что вся деревня на их вопли не сбежалась. Хорошо Микасе, не надо было три часа марафет наводить - нацепила платье и смылась. – Не говори так. То, что тебе в столь раннем возрасте позволено надевать традиционный наряд - большая честь.. – произнес без особого воодушевления. Сам Армин в таких нарядах ходил круглый год, но скорее потому, что так ему было комфортно и привычно, а не из непомерного уважения к наследию предков. Проще говоря, Армин вечно мерз, и слои тканей помогали ему не стучать зубами среди лета.       Музыка снова стала еще резче, пение - эмоциональнее, будто поющие один за другим впадали в транс. Да и самих певцов прибавилось. Они отошли чуть дальше, в тень от громадного, больше прочих, змея, с красивыми камушками на месте глаз и запахом лаванды. – Ты же знаешь, что это не то, что я..       Яростный шёпот тонет в потоке пронзительных нот, но полу-человеку на руку: сказать, так-то, нечего. – Все я знаю, слышал. Так что прекращай уже вести себя как ребенок.       И он прекратил. Только не потому, что было велено, а скорее от удивления - впервые видел Армина сердитым. И, если приглядеться, уставшим, даже изможденным. Видать, ритуал требовал от него немало сил. – Гляди, вон, идут твои друзья. Им довелось попасть в ряды борцов за наше будущее. Один из них только что пролил на себя пинту пива, а другой смеется над этим так, будто его щекучут сирены. И я не осуждаю их, в конце концов, они всего лишь дети..       Эрен проследил за взглядом и правда нашел в толпе знакомые фигуры. Ребята дурачились, и он чуть расслабился, наблюдая за ними издалека. По-первой такое несолидное для солдат поведение его бесило, но потом.. потом, за те редкие разы, что они виделись после “случая”, они, несмотря ни на что, смогли даже стать приятелями. Ведь люди даже не посмеялись над ним, эльфом, что будто бы был слабее их. Ни разу. – А ты.. тебе тем более не следует им завидовать. Это просто одна из дорог, что закрыта для тебя, но путь - он куда длиннее и извилистее, чем три года муштры и солдатская форма. И понимать это - и есть повзрослеть. Понимаешь?       Эрен не слушал. Друзей загородили другие любители ходить с двумя кружками пива в руках. Но и серьезного тона друга хватило, чтобы кое о чем вспомнить: он невесть с чего так взбесился, что, выбежав из дома, так и не спросил маму, как она. А ведь она, кажется, была такой слабой, плакала.. – Армин, ты просто невыносимый зануда, знаешь? – Ну, знаешь ли! Раз уж даже ты так говоришь..       На этом моменте эльф не выдержал и смущенно улыбнулся. – Во-от, так тебе больше идет! – Берта, кажется, тоже так думала. Во всяком случае, смотрела с умилением. “Интересно, а кто из них все-таки старше?” – еще пронеслось в голове Эрена, прежде чем он окончательно сгреб и мысли, и слегка расставленные для устойчивости ноги в кучу. – Уходишь? – Теперь эльф и вовсе открыто улыбался, всю злость сдуло каким-то неожиданным весельем. – Опа-а, Эрен! Эрен, ты видал, что Жан учудил? А вы чегой-то тут заныкались? – Да заканчивай ты! Ты, что ли, никогда у нас ничего не проливаешь и не роняешь? О, эм, здравствуйте! Счастливого вам праздника Дыма! – Да, надо бы все-таки домой. Вам двоим не нужна помощь? – Эрен для виду пару секунд поигнорировал шумных людей, но держался недолго: – Эй, стоп, а мне счастливого праздника?       Армин отрицательно покачал головой и за себя, и за Берту. Та с любопытством глазела на подошедших. – А тебе пивка, как вернешься! Да и там, кажется, требовали тебя - сыграть на этой твоей штуковине. Ух, ну и вырядился же, аж смотреть страшно.. В общем, приходи! – Так и быть. Тогда до вечера! – Крикнул уже на ходу, поправляя мешающие полы “халата” и, пытаясь не смеяться и не сквернословить, вынырнул из-под бумажного хвоста зверя. От того, что принял правильное решение, стало легко. Все-таки, не каждый раз удается поймать за хвост причину своей тревоги. За друзей было радостно, за Армина с Бертой тоже, а в воздухе продолжало вкусно пахнуть даже когда он отошел на приличное расстояние от поляны и нырнул в ближайшую улочку. Вдоль реки, вообще-то, быстрее, но, опять же, наряд о кусты испоганит - и в этом самом доме ему не сносить головы..       Вот только он так и не рассказал Армину о том мужчине. Ну, том, что сегодня утром вдруг оказался тем самым загадочным графом. А ведь Армин, как пить дать, знал, кого пускал на порог, а промолчал… О том, как задело его это “А разве то же нельзя сказать о тебе?”. Хотя, он и сам не слишком нежничал, прямо скажем.. Но о чем, все-таки, он говорил? Об училище? Так откуда знал? Или в общем хотел сказать, что он жалкий? И ведь его же, Эрена, словами.. Ох, ну зачем он только рот открыл?       Впрочем, извинятся юноша не собирался. Больше не пить до того, как наберутся все окружающие.. может быть, но он над этим еще подумает (так-то все равно от бесконтрольной злости не помогло. Ну, то есть, не сразу, и делов все равно успел наделать..).       А вот найти этого “знакомого незнакомца” – вполне себе собирался. Внутри щекотало любопытство. Ну, может, и несколько новых глотков вина, перехваченных на празднике, но это - нюансы. Кожа покрылась мурашками от уже вечерней прохлады, но было в самый раз, хорошо даже. Неужто и впрямь граф? Это тот, весь в синяках и с ботинками-то? Точнее, без них..       Что ж, тогда непременно надо этого графа Аккермана найти и расспросить. Но сначала, конечно, домой.

***

      Дома было пусто. Дверь не заперли, но он не слишком удивился - случаи краж в деревне в целом большая редкость, и отец в свои вылазки из кабинета в деревню часто без предупреждения просто брал и уходил. Хорошо хоть, не нараспашку оставил..       Другое дело, что мамы тоже не было. Стало быть, успокоилась и отправилась в деревню на празднование? Кресла-на-колесах нового не видать, но костылей тоже. Не сама, значит, пошла, с помощью Микасы или Изе? Или с отцом? Хорошо, если так. В таком случае, давнее желание отпраздновать День Дыма всей семьей становиться не просто “хотелкой”. Эрен улыбнулся пустым комнатам, деловито сунул руку в зазор между стеной и шкафом и стащил с прибитого там гвоздя увесистый ключ - запасной, но проще так, чем искать битый час с фонарями свой или отцовский.       Перед зеркалом в полумраке прихожей постоял с минуту, поглядел с любопытством и решил, что выглядит не так уж и нелепо. Отчасти даже величественно. Особенно ему нравится тонкий обруч на лбу из до сих пор ему неизвестного, матово-белого материала. Быть может, это чей-то бивень или кость?       Именно белый обруч еще с первого взгляда на наряд отца к празднику так и притянул к себе взгляд еще маленького тогда полуэльфа. Правда, папин выглядел несколько иначе - с резьбой и чуть массивнее - но в любом случае подчеркивал лоб как-то по-особенному. Хотя, конечно, имел еще влияние тот факт, что никто в деревне больше не носил такого. Получив таки в подарок собственный, вместе с нарядом к празднику в прошлом году, он испытал странное, приятное волнение. И все же, чуднó, что нельзя просто надеть его, не сочетая со слоями летучих тканей, узорами на теле и рядами подвесок..       Из все еще открытой настежь двери потянуло уже вечерней прохладой и настоящей, крепкой осенью, и Эрену почему-то нестерпимо захотелось переодеться в “домашнее” и никуда не идти. Вернее, не идти на праздник, а побродить по родному уютному лесу. Ну, это-то и в другой день можно, верно? Остатки меланхолии, должно быть.       Юноша наклонился ближе к зеркалу, пальцы неловко затанцевали в волосах, отделяя тонкие прядки друг от друга и, наконец, вся копна волос свободно рассыпалась по плечам. Только обруч росчерком мела удерживает непослушную гриву от того, чтобы мигом закрыть еще и все лицо. Уютнее стало сразу же.       Довольный собой, он пару раз мотнул головой, на ходу запахнул поплотнее расшитый “халат”, взял из корзины у двери самое крупное и сочное на вид яблоко и вышел из дома. Первым делом решил проверить на площади. Мама, кажется, упоминала, что хочет присмотреть что-нибудь из янтарных украшений? Тетушка все без умолку трещала о них с самого утра. Будто бы ссора ее и не касалась.. Нет, странная она. Тем более, разве похож Эрен на любителя бус и браслетов?       Уже в приятном нетерпении повернул ключ в замке, вынул, уложил в незаметную для несведущего нишу у двери и поспешил на поиски родных. И, быть может, того “графа-без-ботинок”. Наростающее любопытство вперемешку с домыслами дошло уже до того, что одно воспоминание о нем, как заклинание, вызывало желание язвить, действовать на нервы и смеяться..

***

      Я едва успеваю обернуться, чтобы увидеть её. И то, как на месте фонтана, разбивая каменные плиты, будто ту скорлупу, возникает гигантская пасть.       Все повторялось. Два огромных голубых глаза, летящие обломки.. свист троса, поднимающего меня на крышу. Просто чудо, что привод сегодня тоже на мне. Отсюда виднее: та самая эльфийка в сером, беловолосая заклинательница змей. Парит в воздухе над опустевшей площадью - где-то еще доносятся крики и мелькают такие же серые тени между домов. А может, обман зрения. Но самое главное - инструмент у нее в руках, мелодия, под которую из пролома в центре поднимается Змей. Белая Смерть, так назвал ее Эрвин? Что ж, спорить не буду, ей это подходит.       Огромная башка рывком поднялась выше, высвобождая белесое тело, и фрагменты фонтана раздробились еще на большее количество кусков. Местами в чешуе прорехи, есть даже отчетливый след когтей. Дракона. Эрена. Ребенка, мстившего за свою маму. Где эти двое сейчас, хорошо бы знать.. И ещё - что делать с тварью, если Эрена тут нет.       Я спрыгнул вниз, не думая о высоте. В ноги отдало неприятно, но устоять смог. Схватил узкую ладошку эльфийки в одну руку, многострадальный рукав Ханджи - в другую. Обе оцепенели. До невозможного разные женщины, если так посмотреть. Но, пытаясь оттащить их с видного места и не слушать блядскую мелодию, застал у обеих одинаковую эмоцию на лицах: благоговение. А, чтоб вас, я что, уже в дурдоме?              

***

Дыхания не хватало. Порой, просто для развлечения, он теплыми ночами бегал по лесу. Босиком, продираясь через ветки над головой и под ногами, мерно вдыхая и выдыхая, он мог бежать так часами. Но сейчас силы в минуту покинули тело, стало жарко, и ветками тоже словно кололо, но не кожу, а грудную клетку изнутри. Паника накрывала, он даже не слышал очередной грохот впереди и где-то справа за гулом в ушах.       Но бежал он быстро. Или это толпа бежала быстро в другом направлении? Нет, вот лавка старика Ханнеса с завершенными окнами - у него, хвала богам, был выходной. Дверь болталась на одной петле. Дальше, быстрее, быстрее, вот уже и площадь.. с нее доносится музыка. Какому остолопу в голову пришло продолжать играть??              Здание. Будто расколовшееся яйцо. С другого конца площади потянуло дымом. А пальцы задрожали, бессознательно дернувшись к вывеске на земле. Выставка украшений из янтаря. Вот тут и пара бесформенных бусин. Они, как дорожка, ведут вглубь того, что было комнатой, к трупу, стало быть, хозяина. Каким-то чудом часть потолка все еще держалась. Под ее тенью остальной мир с его воплями и грохотом отошел еще дальше на задний план.. Нет, стало просто тихо. И мерзкий белесый свет перестал бить по глазам. Даже почувствовался вкус яблока, что остался на зубах. Но оно ведь не было так похоже на блевоту и окровавленные волокна ваты во рту? Оно было самым обычным. Странно это даже. Не кровь, а то, что это было совсем, совсем недавно. Что-то настолько обычное.              Он обогнул труп, прошел дальше. Под ботинком хрустнули бусины вперемешку с битым кирпичом и стеклом. Они, кажется, светились теплым. Горячим. Еще шаг. Рывок. Он метнулся вперед, в самый темный угол. Там, у расколотого прилавка было больше всего огненных капель янтаря. Больше всего обломков стены и больше всего темной, маслянистой крови.              В глазах помутнело. Он продолжал смотреть. Под кожей бурлило что-то более живое, чем он, и от этого огня бил озноб. Он смотрел. Будто получил подозрительно не-круглый ответ в задаче и пытался найти, где же ошибся. Но теперь в глазах начало двоиться, и он кинулся вперед. В последнюю секунду он не поверил тому, что увидел, тянулся рукой, чтобы убедится, как сделал бы это слепой, коснулся.. И последнее мгновение, когда он смотрел маме в глаза было уже, наверное, после того, как это живое распороло безвольное тело изнутри и рвануло наверх.              Но сам он оставался там, на полу, и все смотрел, до бесконечности смотрел в родные глаза, он говорил что-то..               Ведь так?              

      

***

       Я выдернул клинки и отпрыгнул на землю.       Лишь сейчас я понял, что уже несколько секунд, как музыка оборвалась. Почти абсолютная, глянцевая тишина разом остудила кровь и вернула рассудок. Правда, вместе с ним пришел и страх. Не чудовища, теперь нет, но чего-то большего. Неведомого.       Белая Смерть почти не двигалась. Ее ядовито голубые глаза чуть не вылазили из орбит, зрачки сузились в тонкие нитки, ее дыхание разносилось хриплым сычанием, земля вокруг ее тела вибрировала, но она из последних сил держала пасть открытой. Я понял, что она умирает. Но еще раньше я увидел, как по дрожащему языку из пасти кто-то выходил.