Вырвать тебя из крыльев

      Проявление фотопленки - процесс, требующий максимального внимания. У маленького, плотно скатанного мотка черной субстанции в кассете уйма требований и прихотей. И лишь выполнив их все, потанцевав над тазиком в кромешной темноте с пинцетом в руках, пройдя все этапы от заливания проявителем и до промывки и сушки, можно получить наконец картинку. И, наверное, не всем можно заниматься фотографией - не каждый почувствует удовлетворение, после стольких махинаций держа в руках поплывшее изображение какой-нибудь ветки. Конечно, надо было изначально выбрать объект поинтереснее. И что же это, к примеру, должно быть?       Ты как-то сказал, что в черных мотках пленки или подпорченном негативе в этом плане куда больше смысла - якобы за ними и перед ними стоит что-то еще, есть ещё шанс, что оно не станет на свои места, а образует что-то новое. Что-то, чего ты не мог увидеть в тот же обьектив. Какая-то в этом есть безнадега, если по правде. Будто просто так нельзя увидеть ничего стоящего. И так-то оно, может, конечно, и так, но, согласись - с твоим-то характером, вряд ли тебе бы хватило терпения оставить их непроявленными. Как, в общем-то, и мне.

***

– Да все уже, всё. Прекращай реветь.       Всхлип, уже совсем короткий, похожий ни то на свиное хрюканье, ни то на очень шумный вдох. Из угла. Там же примостились остальные горе-помощники - кто на бочке, кто на ящике, кто просто на корточках. Все склонились к виновнику “события”, пока тот безуспешно пытается выровнять дыхание и при этом не икать. – Здоровый парень же уже, ну. – А вы в-видели, какой он? Видели??       Не в силах слушать один и тот же диалог, наверное, в сотый раз, подаю голос: – Это она. И разумеется, никто из вас её не видел. С самого начала же было очевидно, что вы из тех, кто и в штаны при виде неё наложит, и дров наломать успеет. Ничего не предпринимать, готовьтесь к приему гостей и берегите свои тушки от лишних потрясений. Всем все ясно? Раз так - разойтись. – Есть!       Ну и денек. А ведь через пару часов уже встречать первых гостей. Этого могло хватить, чтобы худо-бедно выспаться, ведь весь вчерашний день сразу по возвращении я вкалывал, как ломовая лошадь. Но теперь где там – не то что спать, ничего делать не выходит без того, чтобы выглянуть лишний раз в окно и обвести тревожным взглядом весь видимый в него участок белого, как поганка, неба.       К девяти часам в арке главного входа нарисовался Эрвин в вырвиглазных белых одеждах. Те, кто поспел раньше и теперь с важным видом торчали в холле, (по большей части эльфы, но и людей предостаточно) почтительно наклонили головы. Кто-то даже сложил пальцами сложный традиционный приветственный жест. Ну а направился он все равно, конечно, ко мне. Одно утешение: позади него движется немалых размеров фотокамера, а из-за нее то и дело показываются неряшливые каштановые пряди и пальцы с пластырями чуть не в несколько слоев. Про одежду и говорить нечего - даже у слепого не повернется язык назвать это “праздничным нарядом”. Остановилась, настраивает камеру, черт.       А он-то все продолжает идти, и в это время внутри меня черными кольцами сворачивается скука. – Леви.

***

      Вдоль речушки довольно быстро движутся двое. Движения, как бы указывающие на дискомфорт от собственных габаритов, выдают в них еще юнош. Лет шестнадцать, может, чуть больше. Что правда, никак не обычных мальчишек. Даже ветки хрустят куда тише, чем если бы через них в чащу или к воде продирались настоящие, человеческие мальчишки. Но шуму все равно порядочно, отчего тот, что идет сзади, попеременно хмурится, вздыхает и кривит губы ‐ поделать со своим спутником ничего не может, может только не отставать от него.       Тот, что впереди - высокий, широкоплечий. Золотистые волосы перевязаны тонким обрывком верёвки внизу затылка. Шаг у него широкий, пружинистый, но он то и дело замедляется - подныривает под нависшие над самой кромкой воды ветви деревьев или с особым вниманием перешагивает через корягу, высунувшуюся из речного ила. Тогда отдельные пряди волос ласково проскальзывают по вискам вместе с пятнами солнечных лучей и трухой от высохших листьев. Осыпаются за идеально по форме заостренные уши и замирают на долю секунды, прежде чем снова всколыхнуться - от почти прыжка через особо влажный участок берега. Впрочем, то, что парнишка - эльф, приходит в голову само, и подтверждений в виде ушей не надо: на лице такое трогательное, вдохновленное выражение, какого человек постеснялся бы, и глаза, как не прикрыты пушистыми ресницами, то расплескиваются небесно-голубым на весь лес, выливаются на почти осязаемые бархатистые кружалки теней. Эту органичность даже солдатская форма не нарушает, напротив - цепляет взгляд и интригует. Но смотреть, помимо уток и стрекоз, некому.       С громким “чваком” ботинок таки влетает в грязь - уж очень тут оказалось мало места между зарослями акации и кромкой воды. Но, видно, все мысли эльфа заняты чем-то, что вызывает легкую улыбку на причудливо-четко очерченных губах, и он этого не замечает. Его попутчик при этом морщится пуще прежнего и вздыхает. – Эй!       Второй юноша на контрасте с первым выглядит непомерно низким, хотя тоже широкоплеч и сам по себе для своего возраста неплохо сложен. Помимо того, что черты лица у него выказывают какую-то вечную подавленность или досаду, можно сказать еще, что сейчас у него прищурены глаза - он не может смотреть на дробленое ветвями солнце так, как тот, первый, и это подливает раздражения. И еще: что взгляд прозрачных, водянисто-серых на свету глаз - внимательный и как бы вопросительный. Мол, “какого хрена ты, придурок, делаешь?” или что-то в таком роде, но с ноткой заботы. Зрачки при этом сверлят хорошо так, тяжело не почувствовать (но высокий и не думает что-либо чувствовать по этому поводу). Волосы, черные угольно, недавно подстрижены. Коротко, просто и аккуратно. Да и в целом одежда имеет более приличный, опрятный вид, нежели у первого. Тот как раз пытается стереть с белых брюк пятно, не глядя на него и при том продолжая шагать.        – Э-эй!       Голос разрезает тишину, но та и без нее крошится вместе с очередным ни в чем не повинным кустом. Ответа не следует. – Эй!! Принцесса, хорош гнать так, понял? У меня уже весь зад потный. Скажешь, может, что там у тебя опять случилось и куда мы так спешим?       Высокий неожиданно для говорящего и впрямь останавливается, но внимания на него теперь обращает не многим больше - синева глаз выливается куда-то за нехитрый пейзаж. – А, извини, извини.. не подумал про твой зад. Никуда и не спешим. Хан вряд ли умудриться не опоздать. Это все я.. – Приснилось снова чего? Эльфы? – Да, вроде того. – М. Понял.       Низкий, если по правде, выглядит так, будто и вовсе не вспотел. Ну, и тему зада тем более развивать не настроен. Не сбавляя шага и не меняясь в лице, он обгоняет застывшего Эльфа - слегка качнувшись в сторону реки и оттолкнувшись от едва заметной кочки, избегает прикосновения и с нерадивым товарищем, и с зеленоватой каламутной водой. Тот отмирает и снова начинает идти, но теперь темп задает юноша-человек. Между прочим, темп такой же, как и был до этого, если не быстрее. Но для уставшего от глупой гонки за сдуревшим приятелем это ведь - совсем другое дело! Правда, теперь темноволосый недоволен по другой причине: приходится на ходу оборачиваться, чтобы видеть лицо эльфа, когда тот начнет говорить. Начинает он не сразу, сперва как следует размяв кустистые брови и едва уловимо подвигав ушами. – Леви, скажи честно, ты веришь во все то, что я рассказываю? Об эльфах за пределами стен. Знаешь, я видел их, снова. Простые, серые одежды, бледная кожа, смертоносное оружие, печальные мелодии.. Столько рассказать, а потом узнать, что с самого начала тебе не верят - ужас какой-то! Но ты мне все-таки скажи, как есть. Я даже обещаю обдумать твои аргументы, если они будут. Так что? – Дурость какая.

***

– Да нормально все. Разве похоже, что у меня проблемы, которые я не способен решить?       Стоим в тени колонны, будто сам Эрвин верит, что она защитит нас от любопытных взглядов вельмож. Его белоснежный плащ поверх дорогущей свеже пошитой формы, кажется, висит как бы сам по себе - как бы он не делал большие глаза и не наклонялся ко мне по-заговорщически. – Дело не в этом. Просто ты скорее просто будешь неспособен, чем попросишь моей помощи, и меня это волнует. – Это - проблема, которую ты неспособен решить, Эрвин. К счастью. Дежурная, натянутая улыбка на миг бесконтрольно прорезает лицо. Знает же, что я этого не люблю. – Ясно. Ох, лорд Й’эй-Эр уже прибыл. – Лорд кто? – Думаю, отчасти ты его знаешь. Он только сейчас заявил о себе и своей древней фамилии. Столько лет избегал общества других Высокородных эльфов - наверняка причины на то у него весьма интересные.. Прости, тут я должен тебя оставить. Я уж очень долго пытался привлечь его внимание.. – Иди, конечно. – Но мы продолжим наш разговор. – Да-да. Иди, у меня все под контролем.       Я остался стоять. Окидывать взглядом убранство зала и думать, когда вообще наша дружба успела стать такой. Тошнотворно-обременяюще-унизительной. Или дело в том, что раньше у меня никто не сбегал?

***

– Дурость какая. – Голос - уже сломавшийся, но еще не окрепший - вспарывает этими словами все надежды идущего позади. Вспарывает с такой легкостью, будто режет бумагу или масло. Эльфу даже дыхание от обиды спирает. Он вот сейчас дернется к этой равнодушно прямоугольной спине, развернет и выскажет все. И плевать, что говорил до этого, ведь “дурость” - не аргумент..       Но не успевает ничего предпринять, как человек, хоть уже и не оборачиваясь, продолжает: – Конечно, я верю. И не потому, что ты так много и так долго об этом трепался. Это просто разумно. За стенами должен кто-то быть, иначе и стен бы никаких не было. Кого нам так бояться, пустынных червей? Я тут почитал недавно и понял. Животные не так-то часто стремятся к захвату территории. А троллям всяким эта Стена до лампочки, уж я-то знаю. Нет, этого обычно хочет кто-то по-настоящему разумный. А думать иначе - слепота. И дурость. – То есть, ты думаешь, что эти эльфы нам враги? – Да ничего я не думаю. Хватит того, что ты, мыслитель хренов, постоянно думаешь.       Черноволосый теперь выглядит еще угрюмее - ненавидит выставлять себя дураком, упертым, невежественным, но по-другому этот разговор не окончить. Конечно, он тоже думает. В какой-то степени все должны думать головой, она для того и прицеплена. Особенно - если у тебя на свою жизнь такие смелые планы. А этот баран решил, что если раз ему умная мысля в голову заскочила (и то, не без помощи видений), так это его делает каким-то особенным!       Напав на тропинку, они свернули вглубь чуть поредевших зарослей. Странный разговор не прекращался, а тем временем показалась, наконец, поляна. – Но ты, выходит, все равно в своих “домыслах” зашел дальше? – Нет, я сразу так думал. Я же реалист, и плюс - мне не снится чепуха про одежды и песни. Так, ну и где эту пришибленную носит?       Оказавшись на месте, оба умостились прямо на траве. Эльф снова притих. Человек на этот раз не стал его тревожить, и, погрузившись в собственные мысли, принялся с усердием колупать мозоль на ладони.       Впрочем, долго тишина не длится - минут через пять на слежавшуюся траву с бряцанием тяжело приземляется до завязок набитая сумка. Сама причина шума уже быстрым шагом нарезает круги по поляне. И почти сразу из леса выныривает белая пятнами дворняжка и присоединяется к этим бесцельным метаниям. Ей, наверное, думается, что это с ней играют. – Что за псина? – А? О, ну, у нее еще нет имени. – Девчушка, нескладная, с прыщавой физиономией и несуразными очками, под строгим взглядом перестает мельтешить - вместо этого сует большой палец в рот и принимается покусывать ноготь.       Развалившийся на земле парень от этого зрелища морщится, потом чуть кренится в сторону земли, выпрямляется и выносит вердикт: – Это кобель. – Да знаю я! Пусть будет Соуни.. или Бином. Не заморачивайся - главное не это. Главное - это то, что у меня с собой. Та-да!       На траву из (удачно брошенной, оказывается, где надо) сумки перекочевывают предметы. При появлении каждого следующего юноша все сильнее хмурится. – Чего удумала? Я? С этой собакой? Нет, Хан. Я не хочу опять использовать эти штуковины. В прошлый раз птица издохла. И ты, надо думать, не захочешь хоронить теперь еще и труп пса. – Леви, ну не будь таким!! – Каким “таким”? Делать мне нечего, как животных мучать, чтобы удовлетворить все твои садистские потребности. Так что каким хочу, таким и буду, тебе ясно? – Отрезал парень, впрочем, без особой агрессии - ссориться было, если по правде, лень. Тем более с взбалмошной подругой - та в спорах умела так завалить аргументами, что сто раз пожалеешь, что ввязался. Вот только ей, как оказалось, для этого и агрессии не нужно, как и любого другого повода: – Я ту книгу три раза перелопатила! И поняла, что было не так - у воробья просто сердцебиение слишком отличается от нашего, а сам он слабоват. А собака уже по всем параметрам ближе к человеку! – Ага. А ко мне, что же, в особенности? Вот спасибо. Почему не попросишь Бель? Книгу-то небось опять у нее выпросила. – Так не хочет ведь! Ей это, кажется, уже не так интересно.. – она картинно вздохнула и уткнулась подбородком в высоко торчащие коленки.       Темноволосому юноше подумалось, что она так смахивает на кузнечика. И еще - что она, быть может, права насчет собаки. Хотелось узнать, права ли она, жутко хотелось. Даже без всяких книг было интересно проникнуть в разум другого, пусть и не слишком разумного, существа, понять, почувствовать, чем то живет.. Раз ему, как он полагает, такая сила доступна. Раз он может это сделать. И если получиться, пойди он дальше - ему станет доступен целый мир, до этого закрытый для всех людей.. Вслух он этого не сказал. Под цепким взглядом собака перестала втягивать носом воздух и потрусила к ближайшему кусту справлять нужду. Теперь уже юноша тихо выдохнул. – Изабель, хм.. Что ж, я думаю, твоей подруге просто не хватает пытливости ума, чтобы понять всю уникальность, всю ценность своего таланта. И для человечества, и для ее народа. – Голос подал эльф. Он весь разговор просидел в своих грезах наяву и, как казалось, вовсе не слушал.        – Это ты её сейчас дурой назвал??       Все произошло в считанные секунды - сидевший до этого в расслабленной позе, человек подскочил молниеносно. В по-эльфийски задумчивое лицо с размаху въехал кулак. За миг до удара на нем пронеслось легкое удивление. Он отшатнулся. И тут же с готовностью протянул руку и вцепился в ворот нападавшего. Оба упали, покатились. Раздался хруст веток, всколыхнулась трава. Отчаянно пыхтя, каждый пытался подняться и при этом как можно существеннее ткнуть другого. Треск рвущейся ткани, мат сквозь зубы. Ярость клокотала и прорывалась в движениях за двоих - в голове, за сосредоточенным, почти спокойным лицом билась одна единственная мысль: этот неженка ничего о Бель не знал. Ничего, совсем ничего. У него нет права. Нет права говорить о ней такое, нет права судить её. Нет.       Ругань на этот раз вырвалась тихим шипением - ответный тычок был больнее предыдущих. В самом деле, отпор был такой, будто “Принцесса” тоже был чем-то оскорблен. Но думать об этом было некогда. Ему просто нельзя было такое говорить. Вплотную к локтю оказалась какая-то часть тела - какая, сейчас не важно, да и не разобрать - и он тут же что есть силы туда двинул. – С-сука..       Боль прошила так, будто хрустнул сам локоть, а не корень. Корень? Так, это уже перебор. Он ведь просто хочет заставить его заткнуться. Быстро и без каких-то там вариантов.       Девушка с собакой с одинаковым недоумением уставились на происходящее. Они в этот момент очень похожи друг на друга, особенно наклоном головы. Но заметить и посмеяться некому - один из её друзей вжат в дерево, а другой пытается высвободить из захвата свои длинные волосы. Ему это удалось, но уже через секунду его ноги оказались зажаты между чужими. Отодранная кора с треском осыпалась на новенькую форму. Эльф охнул, дернулся - тщетно. “Ну наконец-то!”       Последним рывком на него сели - это была безоговорочная победа черноволосого. Для надежности он пару раз еще смыкнул побежденного за воротник, а потом с крайне недовольным видом слез и вернулся к своему месту на поляне.       Лицо после драки покрылось красноватыми пятнами румянца. Говорить не хотелось, скорее уж незаметно выровнять дыхание. Заставлять эльфа извиниться смысла не было - вообще-то он часто выдавал подобное. Совершенно без злого умысла, так, что и извиняясь вряд ли поймет, за что. Но не спускать же ему такое совсем? Чтобы так нещадно выпендриваться - и совсем не отхватить? Человек, уж каким он был понимающим, такого допустить не мог. – Вы закончили? – Д-да.. – подал голос второй, собирая нескладные руки и ноги в кучу и поправляя подпорченную одежду. Шокированным или сильно недовольным своей участью он не выглядел. Только слегка потрепанным. На лбу уже начала наливаться внушительных размеров шишка. – Ну и сильным же ты стал, Леви. Я просто в ужасе. – Надеюсь, что так. – Бен вон, тоже в ужасе. От вашей глупости. – Ничем не могу ему помочь. Таки Бен, значит? Ладно, давай сюда книгу. И во-он ту штуку. Нет, которая на бубен похожа. А третий браслет не надо, он вообще не из той оперы.       Девушка, едва не поскальзываясь о траву и попискивая, кинулась выполнять просьбу-приказ. Она уже видела своего друга таким, и поняла по одному только выражению, что быть чему-то интересному.       И правда - пусть не сразу, на молодом, ободранном о ветки и покрытом трухой и синяками лице загорелся таки энтузиазм.

***

– Граф Аккерман. Заслуженный обладатель шести орденов а также (мягкая, игривая пауза) ‐ этого замка. Он, с моей скромной помощью, проведет вам небольшую экскурсию по этой древней твердыне.       Не будь я и так дома, непременно захотел бы домой. Но, вот незадача - мне надо наоборот, говорить и делать так, чтобы гостям не захотелось в экстренном порядке уехать домой уже к себе.       Думаю, сейчас картина в головах высокопоставленных гостей выглядит так: кто-то (быть может, даже самостоятельно несущий свой багаж!) смотрит на меня и думает “Воу, да мужик, кажись, вконец заебался!”. Вторая часть, (которых большинство) недопонимает или негодует - мол, чем, кроме давней дружбы с главнокомандующим, мог этот коротышка заслужить в дар такой прекрасный замок? И не то чтобы они совсем ошибались, вот только в пользование я его получал не сам. Да и Эрвин не из тех, кто делает вещи просто так. А уж вас он точно должен был в этом уверить, нет?       Одним словом, та еще компания, и хвала всем богам, что мой графский титул позволяет мне не заискивать с ними, а спокойно вести рассказ.       ..Во времена череды стычек между людьми и эльфами землями к востоку отсюда довольно долго обладали люди. Однако, ведя больше кочевой образ жизни, они не слишком заботились о том, чтобы как-то обозначить и укрепить свои границы. А вот эльфы, как мы можем видеть, озаботились и за укрепление взялись конкретно. Здесь, – кивком показываю на потолок и стены залы и чувствую циничное веселье, глядя, как головы синхронно повернулись вслед за моей, – и был их главный опорный пункт в те года. В одной из башен, до которой мы сегодня с вами обязательно дойдем, на потолке имеются фрески, что иллюстрируют заключение первого союза между эльфами с пустошей и кочевыми людьми. Впрочем, до Великого бедствия оставалась еще пара сотен лет, в которые можно было еще сколько угодно раз эти договоры с успехом расторгнуть..       Кто-то из гостей поднапрягся, но пронеслось и пару очень тихих смешков. Только вот эхо тут будь здоров. Эрвин едва заметно сжал губы - видать снова забыл, что я, вообще-то, человек.       Постепенно наш “отряд” продвигается по замку – растягивается на полдюжины лестничных пролетов. Теперь я осторожничал с выбором выражений, и эльфы чуть расслабились. Через несколько таких переходов мои молитвы все же возымели действие, а если точнее - они достигли светлой головы друга, неотступно следующего за мной с ободряющей улыбкой. Я кое как свожу рассказ на наши дни, и Эрвин перехватывает. Некоторые важные фигуры явно оживились от такой смены темы, так что вряд ли мой уход в конец экскурсии кого-то расстроил. А вот кое-кого он, наоборот, обрадовал - и я с большим трудом удерживаю себя от того, чтобы держаться как можно ближе к высокой фигуре с легким шлейфом имбиря и пота. И каплей грязи на внутренней стороне рукава. – Не смотри так, все равно никто кроме тебя не заметит. – Ладно. – пожимаю плечами и наконец позволяю себе опустить взгляд в пол. Очень кстати под ногами начинаются крутые ступени. С таких грех не навернуться. Ладно, плохая шутка. Да ее и не обманешь никакими ступенями. – Снова у тебя этот унылый видок, а? – Не успеваю я начать раздражаться, как ее тон сменяется на озорной, – А хочешь, улизнем потихоньку? – Хочу. – Тогда.. – На следующем этаже по левую сторону сразу будет дверь. Она в подземелья моего крыла ведет. А я сказал Эрвину, чтоб они туда не совались. – По-ня-ла.       Зычный голос Эльфа гуляет эхом уже где-то внизу. Я, не дожидаясь, пока “хвост” пройдет мимо, толкаю тихонько повизгивающую от восторга безумную женщину в крохотную, утопленную в стену дверь (она все-таки чуть было не проскакала мимо), влажу сам, захлопываю, выдыхаю. Дурнота сходит - большущая зала с окнами под самым недосягаемым потолком встречает родной пустотой, прохладой и тишиной. Звуки будто моментально отрезало закрытием двери. Ряды черных квадратиков чуть ослабляют свою хватку на моей голове.       Обведя помещение более осознанным взглядом, нахожу с противоположной стороны двери, через которые обычно вхожу. Впрочем, оба входа максимально отдалены от самых больших, двустворчатых ворот. А возле них крошечным пятном валяется назойливое напоминание.       Синеватый свет водопадами выливается на плитку. Я считаю, что этой кладке и в целом помещению может быть куда больше лет, чем тем лестницам и башенкам, по которым они там сейчас ходят. Впрочем, над ними и не посмеяться - я сам запретил сюда соваться, хотя некоторые из гостей были заинтересованы в оборонительном потенциале крепости куда больше, чем в мозаиках и арках.       Ханджи, присвистнув уже максимальное количество раз и столько же поправив очки в попытке разглядеть, на что такое интересное я уставился, все-таки подошла сзади и уложила голову мне на плечо. И спасибо богам, что я не видел, как нелепо ее поза смотрелась со стороны, учитывая нашу колоссальную разницу в росте. – Чего это там? Ты там кого-то держишь, да? За воротами. – Держал. И не вздумай обслюнявить мне парадную форму, щенок-переросток.       Я еще какую-то секунду стою в раздумьях и сам не знаю, иронично ли, но почесываю наглую балду под подбородком. Потом все-таки сбрасываю и иду вперед, старательно не замечая, как она сперва обратно разгибается, а уж потом двигается следом – О. Ого. – Гулко доносится из-за створки, после чего она повторно натужно скрипит и Ханджи снова появляется в поле зрения. Я только мычу что-то и поднимаю, наконец, опрокинутое ведро. Швабру мальчишка додумался в патовой ситуации из рук не выпускать. – Грозовые фурии.. я как-то раз сталкивалась с ними, но чтобы с такой аурой после себя, и это спустя несколько часов.. Сколько, если быть точной? – Где-то пять - пять с половиной. Я еще наверху мордовался с этими полудурками и их флагами. – Как думаешь, она вернётся? – Не исключено. Хотел показать ее тебе. Может, ты помогла бы придумать ей имя.       Ханджи изумленно уставилась на меня, но никак не прокомментировала. Только когда я уже отвернулся, тихо бросила: – Я была бы в восторге, если честно. Да, я встречала фурию, всего раз. И думаю, что они изумительные. – Пожалуй, тут я с тобой согласен. Правда тот мелкий - Конни, кажется? ‐ явно так не думал. Он был в ужасе. Чуть не обделался со страху. Так, постой.. – Молодежь сейчас кошмар, какая нежная! – протянула с язвительным смешком. Запоздало отреагировав, повернулась и тоже уставилась на другой конец зала, откуда мы вошли. – О. Кто это там? – Думаю, это тот.. Лорд Й’эй-Эр. – Ага. Кто таков? – Муж Карлы. – Чего?? Гришка-то Йегер? – Он самый. Не ори так, а то еще подойдет и начнет трепаться..       Шепот растаял - фигура приковала к себе взгляд, идеально сочетаясь именно с полной, плотной тишиной. Эльф, уже одетый в длинные парадные одеяния, традиционно черные для клана лекарей, застыл каменным изваянием в паре шагов от двери. Вот в кого сынок пошел со своей необычной способностью появляться в самых неожиданных моментах и местах. И все равно вселять ощущение, что так все быть и должно. Хотя, пожалуй, на этот раз я его даже ждал. Именно здесь, явившегося безмолвным призраком в давно им покинутом им доме.       Какое-то подобие ревности толкнулось внутри - захотелось, чтобы забрал свои сожаления и ностальгию и вымелся вместе с другими господами. Из моего замка. Ей богу, было бы легче, пусть это был бы даже чертов Эрен. И все же, я ведь ясно дал понять, что сюда - нельзя. Но подойти и хотя бы показаться я не успел, не то что выгнать: медленным, торжественным шагом мужчина вышел. Ну, хотя бы не один себя говено почувствовал - досада была написана и на лице у Ханджи.       Я попытался утешить себя мыслью, что уж в следующий раз не дам этим двум заставить меня чувствовать себя дураком. Да, только косвенно, как бы невзначай, без язвительных слов и явных насмешек, но сути это не меняет. И уж мальчишке точно такого не спущу, будь он хоть сам эльфийский принц.

***

      Бока коней - лоснящиеся, перламутровые, будто фантастических размеров жемчуг, потоком двинулись через ущелье. Голос Эрвина в начале процесии быстро смолк - он закончил свою экскурсию рассказом о байках этого места и теперь тихо беседовал с едущим рядом человеком или эльфом. Было за полдень. Бледный, ядовитый на вид кружок солнца уже заполз за край обрыва. Теперь его сможем увидеть только когда доедем до деревни, не раньше. Что ж, потеря невелика - у нас еще целых полнеба такой ядовитой белой субстанции, слепящей и давящей. И целая дорога длинных одеяний и конских грив.       Откуда-то из конца очень в тему полилась заунывная, навевающая тоску мелодия - кто-то играл на флейте. Она то становилась тише, то вовсе прерывалась, какие-то фрагменты начинались сызнова, но мотив все равно легко собирался в единую цепь в голове. Возникло острое чувство дежавю.       Смутное подозрение заставило меня подобраться в седле и обвести взглядом всех едущих в поисках звука. И очень скоро мне захотелось взвыть: по правую руку от меня ехал какой-то полный и разодетый торговец на мышастой кобыле, а сразу за ним дрожащим, но удивительно четким пятном плыло вперед лицо доктора Йегера. Или Лорда Й’эй-Эра, если пожелаете. На нем застыло на редкость скорбное выражение, а взгляд как бы намеренно отскакивал от скал и наездников, но никогда даже мимоходом не касался лиц. Назад он, кажется, смотреть не хотел. Это точно не он играл. И повернувшись туда, к источнику прерывистых звуков, найдя таки глазами горе-музыканта, я на пару секунд прикрыл глаза.       “Чертов Эрен” все же был здесь. У меня под носом, а быть может, и по моим помещениям шастал так же нагло, как его папаша. Впрочем, вряд ли - уж больно скучающее выражение было на его лице в те пол секунды, что я смотрел. Тряхнул гривой, поднес деревяшку к губам выдул пару нот, движения - скорее курение или поцелуй, чем игра. Когда я кинул взгляд опять, он уже вертел головой по сторонам и чуть не танцевал на бедной лошади, дул и поджимал попеременно губы и морщил лоб.       Говорят “поймал себя на мысли”, когда с этой мыслью “убегают”. Я же “встретил” себя с мыслью, что в той же простой одежде, распущенными волосами и смуглой кожей, он вписывался в зловещий пейзаж с замком-паразитом на скале лучше, чем кто-либо. Даже чем те, что когда-то этот замок возводили. Это мне пришло в голову через несколько минут езды, в течении которых я на него уже не смотрел.       А еще через десять минут отряд “моих помощников” вызвались отделиться от отряда и скакать вперед, чтобы помочь с подготовкой в деревне. И Эрен, перекинувшись парой слов с, как оказалось, давними знакомыми, резвым галопом умчался вместе с ними.       Ворох одинаково черной пленки уже начал заполонять собой часть неба.

***

      “..Сотню лет назад, в этот день дым от сожженного тела чудовища, пепел костей общего врага двух наших народов, заполонили все небо над Землями-внутри-стен. Это был гимн единения для нас, ведь не сплотись мы, не одержи мы эту победу общими усилиями двух рас, не возведи Стену - и всех нас навеки поглотило бы всепожирающее пламя. Давайте же не забывать об этой силе, что подарила жизнь нам и нашим детям! Давайте же..”       Я не сразу распознал случайное прикосновение как тычок - теперь, когда парад закончился и люди расслабились, локтями и сумками в бок прилетало постоянно. Привод на поясе каждый раз при этом неприятно вдавливается металлическими углами в зад. Поэтому меня окликнули, тихим, спокойным голосом: – Господин Аккерман.       Это оказалась Микаса. Давно не видел ее, а не в форме - так и вовсе никогда. На ее простого кроя платье черный - по всем правилам цвет отца семейства - отлично смотрелся с красным и пурпурным. И в целом, в корсете и в плену объемных тканевых складок, с убранными волосами и лентами, она выглядела даже вполне хорошенькой. Только взгляд, что не делай, остался холодным. Ну, у меня и у самого вряд ли лучше. Сам-то выбрал зеленое, потому что меньше всего меня бесило. – Господин Аккерман, матушка просила вам передать, что вас у нас ждут. Говорит, вы поймете, о ком речь.       Конечно, пойму. Понял даже еще давно. Но сейчас немного в ступоре. Просто шум и тарахтение в голове не вяжется.. – Хорошо. Я сейчас же пойду. – Проводить вас?       Не вяжется с Изабель. – Нет. Спасибо.       Девушка резковато кивнула, объемные деревянные серьги так же неуклюже качнулись в такт. Пожелав куда-то в мою сторону “счастливого праздника Дыма”, бывшая подчиненная затерялась в толпе.       Все дальше - бесконечно длинный моток фотопленки, абсолютно бездарно потраченный. Каждый квадратик - засвеченный, вынутый раньше времени, криво отрезанный.. (а что между ними?) “Здравствуй, Леви.”       ..кое как обмакнутый в какой-то раствор (неважно), наспех начинает проявляться и впопыхах отбрасывается куда-то в угол темной комнаты. Нужен новый - тот, что подойдет настолько, что не будет нужды без конца хранить и проявлять квадратики. Тот, что останется большим, четким, осязаемым, с лакированной глянцевой поверхностью и множеством деталей.       Каково же разочарование, когда, промытый от раствора и высушенный, он оказывается не тем. Просто очередная картинка, и ей не заменить ворох черных лент, пылившийся в темноте годами. Какое разочарование.       Чтобы занять свое место в этом ворохе, кадр должен снова стать плёнкой. Выходит, этот тоже. Я ждал десять лет, чтобы теперь, идя по праздничным улицам, ощущать, как он из готового изображения переходит обратно в негатив, сжимается, становится в ряд с остальными, такими же крошечными квадратиками? А их так много, что тошнотворного неба уже и не видно.       Но я ведь готовил себя к этому. Весь день подгонял квадратики под одинаковый размер, создавал место для новых - планировал, что будет после. Совсем незначительные моменты, обычно их и в голову не придет не планировать. Но все же, это было тяжело. Позволить им втискиваться. Каждому кадру занимать свою ячейку в голове и укладываться в плотную, тугую спираль. Ведь все должно было рассыпаться, разлететься. Или разом проявиться, начать новый виток. Или сгореть. Но этого не произошло.       “Она такая жалкая, правда? ..Сделала какую-то глупость, а теперь эта маленькая глупость сильнее, чем она сама.”       Еще один кадр. Этот, почему-то, цветной. Пожалуй, это чтобы обратить должное внимание на красный цвет. Да, наверное.       Громадные рукава стекают тяжелыми кольцами по поднятой руке, становится видна тонкая ткань, красная, как кровь, что плотно затягивает запястья. Картина эта заставила меня насторожиться, хотя и причин на то не было. И кожа, что почти блестит металлично в окружении матовых складок, и этот нереалистично тонкий кроваво-красный покров. И глаза - закрытые, хотя и только следуя за взглядом вниз - к растениям или чему-то там еще. И просто неподвижность создания передо мной - да все напоминало если не ту ночь, то бредни сморенного сном сознания. Не моего - моего не хватит на статичный, детализированный образ с черными туфлями-лодочками и просторными штанами из темной, летящей ткани.       Точно, это ведь - еще одно фото. Непонятно, кем и с какой целью сделанное, но кадр не обычный: каким-то образом захватывается только ткань - красный оттенок, из-за которого фотографии, оказывается, вовсе теперь быть черно-белой. А до этого были? И еще - лицо. Секунда. – . ….. .. .. …… ……. . ….?       И глаза открываются, расширяются, брови подлетают вверх. Фото оживает.       В этом моменте выходит задержаться на несколько довольно напряженных секунд. И да: ко всем странным эмоциям добавилось смятение и чувство вины.       Но в общем, этот разговор немного отрезвил. Да, в голове каша, но не потому, что всего слишком много, а скорее потому, что мне непременно надо анализировать это “все”. И решать для себя, чему остаться черной пленкой, чему - негативом, а чему - значимым, детальным изображением.       И все эти перестановки в моей голове никоим образом не отменяют того факта, что этот день еще не закончен. Вот, что обиднее всего.       Но осталось немного. Просто сейчас надо смириться с тарахтением наматывающейся пленки и ни о чем не говорящей чернотой поверхности в голове. Потом все проявится ровно таким, как должно, станет на свои места. Потом, когда я немного отдохну. А сейчас еще нельзя.       Надеюсь, этот кадр не утонет прежде, чем я смогу его проявить и вновь рассмотреть подскочившие брови и удивленный ответным ядом взгляд.       Так я вернулся на площадь. Кто-то, кто вел себя, будто знал меня (до сих пор не уверен, были ли мы в самом деле знакомы), предложил посмотреть на выступление “Укротительницы”. Почему бы и нет, если это займет пару квадратиков пленки и приблизит конец дня. Я сразу узнал ее - сидит на том же месте на ступенях перед фонтаном, вокруг те же горшки, в руках - те же предметы. Та же никакая одежда, странно контрастирующая теперь с пестрыми нарядами и вывесками. Вокруг - толпа зевак.       Капюшон теперь откинут, но лицо у нее не многим интереснее, чем светлые пряди. Вроде бы тоже никакое. Эльфийское, конечно, красивое, загадочное, но никакое. И, все же, что-то смутно всколыхнулось на задворках памяти. Но в ворохе черных глянцевых лент, спутанных и измятых, сейчас ничего не найдешь. Позже я обязательно об этом подумаю. У меня ведь все еще есть голова на плечах.       Браслеты на ее руках глухо бряцнули, из инструмента у губ полилась мелодия. Не та, что играл Эрен. Эта совсем дикая, ритмичная, как в спешке смятая и нагретая телами постель, как лихорадка. Как пульс. Из горшков у ног эльфийки показались головы змей. По толпе прошелся новой дикой нотой восторженный гомон.       Что ж, кто бы она не была, она точно мастер по зрелищам. Заклинатели змей есть на любом, даже самом завалящем фестивале, но это - определённо другой уровень мастерства. Я признал это и с чистой совестью свернул с площади. Под ногами зашелестела листва.       А можно не так ритмично?.. Пульс стучит в ушах. Я остановился. Какой-то безлюдный двор, окруженный нависшими, зданиями с завешенными окнами. Даже шум праздника почти не доносится. Вот теперь можно проявить. Бледное, безразличное лицо забилось в ворохе пленки. Теперь треск сухих листьев не мешал ему высвобождаться. Обретать форму. Знакомую форму.       Со стороны я выгляжу, наверное, дико. На заднем дворе, судя по всему, дешёвого борделя, стою абсолютно недвижимый, тело словно окаменело. Сердце медленно, размеренно отсчитывает удары, будто тоже не хочет мешать высвобождению. Но этот пульс стучит где-то близко, в ворохе глянцевой черноты, несется бешеным галопом, он же бьется рваной мелодией о виски.. Пульс..       Вот оно. Я судорожно выдохнул, и только так понял, что до этого даже не дышал. Черные квадратики опадали куда-то в кучи неубранных листьев. Не закрывая. Больше нет. Как тогда, когда над пропастью развеялся туман. Догадка шевелилась в луже слизи и медленно, очень медленно пульсировала. Он все стучал, но уже где-то снаружи, под ногами, в куче ненужной скарлупы..        Не мой пульс.       Но прежде, чем родившееся понимание сделало первый вдох в моей опустевшей от пленок голове, позади меня, со стороны площади, громыхнул взрыв.