Вырвать тебя из крыльев

***

      Звон колокольчика. Шепчет о погружении во что-то мистическое, и мне хочется ухватиться за мамину ладонь. Я начинаю ее рассматривать. На костяшках разводы, круги из складок кожи. Как маленькие торнадо. Отец говорит, за Стеной, на западе, они бывают. Надо спросить у Армина, он лучше рассказывает. – ..что посоветуете? – Какие вам, сударыня? Есть массивные, на ворота впору вешать, есть меньше, а есть, вот, совсем махонькие, шкатулки запирать. – Нам, пожалуй, из этих, – Торнадо летят вверх и куда-то за мужика, – и чтобы и он, и ключ были покрасивее, посказочнее.. – Надо самый прочный!       Мать усмехается по-доброму и глядит на меня, а потом на того, за прилавком. Он кивает, поворачивается спиной, шныряет, скрипит проволокой на стене, пыхтит. Мне становится нудно. Гляжу на другие стены. Бутылки да книги. Этого и дома полно, и у Армина. Мне хочется чучело двухголового грифа, но мать вряд ли позволит купить. А он ничего, страшный. И красивый. О прилавок ударяется, и снова гляжу туда. – ‘О-о какой! Здоровенный - стало быть, и прочный, не один вор не пролезет, а? Может, и уступлю тебе, раз ты такой славный парень.. – И на меня своим золотым зубом. И подмигивает. – Ты что-ль, старик, совсем пьян? Он же вот-вот развалится, и старый! Облез вон, тут, и тут, – Показываю, – вон этот небольшой лучше берем! – Матери. – На нем и завитушки есть, как ты хотела..       Мама смеется и треплет по волосам. Но я-то знаю, это потому что этот дуралей тоже смеется, а выйдем - так она мне задаст.       Впрочем, это ничего, вот как за нос хватать начнет - тогда совсем уже будет отвратно. Наверное, хочет, чтобы я почувствовал себя дураком. Наверное, все женщины считают, что все кругом - дураки…

***

      Он лежит на смятом одеяле. И он ощущает, как каждая складка ткани этого одеяла давит на тело, как на ногу давит другая, положенная на неё нога. Даже то, как под неестественным углом перекрестились пальцы. Но поменять позу на более удобную - непосильная задача, не говоря уже о том, чтобы встать и расстелить постель.       И все участки его тела, соприкасающиеся с одеялом, кажутся куда тяжелее всех остальных.       И они тяжелеют с каждой секундой, проведённой в этом полу-сне, пускают корни, вростают в постель и, кажется, стремятся и вовсе провалиться сквозь неё куда-то вниз. Сильнее всего тяжесть ощущается между глазами и подушкой, носом и подушкой, челлюстью и подушкой. Если оторвать голову от этой самой подушки хотя бы на грамм, то эта тяжесть, наверное, пригвоздит лицо к ней, оно растечется по ткани лужей, а человек-без-лица пойдёт по своим утомительным делам, даже не заметив пропажи. Но человек упорно остаётся со своим лицом, растворяясь в подушке и давящих до боли складках.       Через неопределённый промежуток времени ему становится легче определять себя как груду камней, нежели как человека, коим он, собственно, и не является. Полу-человек-полу-эльф-полу-??%#>? - слишком сложно, к тому же, груде камней куда проще лежать на постели без движения и ни о чем не думать, даже не дышать. И что статичнее, неподвижнее - он или смятое одеяло - становится непонятно.       Впрочем, когда он уже практически полностью поверил в эту фантазию, его странный, полный загадок, нечеловеческий организм все-таки изъявляет желание оторвать лицо от подушки и сделать вдох. И он это делает, постепенно сбрасывая с себя оцепенение и явно вызванное недостатком кислорода в мозгу наваждение. Лицо неожиданно без единого затруднения покидает удушающую темноту и мягкость подушки. Воздух холодный, обжигает ноздри и горло, на контрасте натертая кожа вдруг оказывается потной и зудящей. Вслед за этим из темноты и неопределённости формируются никак не каменные, а вполне человеческие бок и конечности, тоже начавшие чесаться. Юноша с отвращением разминается, пытаясь привести в движение каждую не-каменную кость и мышцу.       Дальше он и вовсе вскакивает с постели, даже немного разочарованный тем, что тело не пришлось отдирать от одеяла - боль и усилия окончательно привели бы его в чувство. Запустив напоследок пальцы ещё и в волосы и как следует их разворошив, он сует онемевшие ступни в обувь, накидывает плащ и выходит навстречу ночной свежести и прохладе с твёрдым намерением смыть с себя пот, зуд и свою слабость.

***

      Сквозь зыбкую, уступчивую темноту ночи мы идем около часа. За это время парень не проронил ни слова, адресованного мне, зато время от времени брался напевать что-то причудливое под нос. Я помню, что переодически увязал в ощущении, что наблюдаю его прогулку со стороны или и вовсе шпионю за ним. Впрочем, кто сказал, что это не так? Именно необходимость считать все необычное, запомнить, дополнить странный образ в голове, не давала просто стать в какой-то момент столбом и провожать спину в плаще только взглядом из-под тяжелеющих век.       Тихий, уверенный стук в неожиданно вставшую между двух деревьев резную дверь, едва не заставляет дернуться, но сдерживаюсь. – Эрен? Если ты ко мне, то я уже ухожу.       Я не понял толком даже, когда небольшое строение нарисовалось белесыми штрихами вокруг двери. Голова эльфа появляется в проеме. Свет из дома не достигает его лица, зато обильно прорывается красным через тонкие края ушей и стекает по золотистым прядям, обрамляя его. Нет, не золотым, а скорее откровенно желтым, даже на вид мягким, делающим обладателя похожим на цыпленка. Ну, любого обладателя, кроме самого эльфа, очевидно - ему желтизна придает только вид более уютный, вместе с блеснувшими в лунном свете оленьими глазами и пухлыми губами. И влившимся в тишину мягким полу-шепотом, в противовес немного раздражающим неровным всплескам звука изо рта Эрена. – Нет, наоборот, хорошо, что уходишь. – до ужаса беспардонное, но желтоволосый и бровью не ведет. (Зато, если уж на то пошло, ведет ушами - они у него во всех смыслах “знатные” и странно подвижные) – Тут вот, переночевать..       Вместо конца фразы следуют невразумительные жесты в мою сторону, но хозяина они удовлетворяют целиком и полностью, и он, кивнув мне со слабой вежливой улыбкой, теснится, пропуская нас внутрь.       Тепло и свет вбирают меня внутрь несмотря на то, что в последнюю секунду в голове взметнулась не вполне здравая, но сулящая хотя-бы душевное равновесие, мысль об уходе. И только тут я ощущаю холод, гулявший до этого у меня под кожей, во всей его полноте. Золотистое тепло, правда, уже вобрало и его, так что выйти уже казалось немыслимым. Но я, конечно, думать об этом не перестал - тем более когда золотистый свет преломился на черных, серых и коричневых грубых лоскутах ткани, из которой изготовлены моя одежда и сумка - преломился явно неправильно, не так, как на мягких шерстяных покрывалах, которых тут в избытке. И не как на лицах Эрена и - только теперь до меня дошло, что это был тот самый друг из короткого рассказа - Армина.       Ночь, пройдя через многочисленные окна, как через фильтр, осела здесь немного другим, уютным полумраком. Звуки тонут в мягкости ткани и изобилии бумажных украшений быстрее, чем успевают насторожить, встревожить. Огонь, обычно пугающий и опасный в лесу, тут мерно дрожит в клетках из тонкой, расписаной или изрезанной прихотливым узором бумаги. Лиловые, коричневые, бордовые, синие и золотистые предметы распознаются взглядом как очередной плед или подушка, таким мягким все выглядит. Хотя, если смотреть внимательнее, тех же подушек тут не так много, как книг. Они - кругом, в самых неожиданных местах, и из каждой спадает до самого пола пять, а то и все десять разноцветных лент-закладок. Из некоторых торчат еще и свежие или засушенные цветы или пучки трав. Кстати говоря, обычно от таких закладок трухи потом полный шкаф, но тут растения покорно держатся между страниц.       Пройдя с порога глубже, в саму комнату, ожидаемо круглую, и задрав голову, я увидел блеск света на стекле, непонятные дрожащие темные пятна и пятнышки да несколько звёзд. Или светлячков - сложно сказать. Появилось стойкое ощущение, что я нахожусь в кастрюле, в которую бросали разнообразные предметы и неторопливо помешивали, а затем на удивление метко и уместно натыкали разных лампадок и фонариков. У противоположной стены их больше - стол и низкая кровать, ютящиеся у почти ничем не завешенного окна, едва не тонут в них да в перьях и бусинах, свисающих с многочисленных ловцов снов.       Приглушенные голоса теперь доносились сбоку, из-за завесы вертикально нанизанных не тонкие нити камушков-бусин. Я все-таки вернулся ко входу и снял обувь, а потом уже двинулся через них: очень аккуратно отодвигая пальцами, боком скольжу между, в низкий и узкий даже для меня проход, и медленно возвращаю в прежнее вертикальное положение все так же зажав в руке. Но, на удивление, даже ударившись пару раз друг о друга, камешки издали лишь тихое приятное шуршание. Не громче, чем шелест листвы, которую неожиданно для себя задеваю рукой. Она оплетает тонкие балки по обе стороны и норовит затопить короткий арочный проход полностью, ее сдерживают только эти изогнутые полосы дерева, возможно раньше укрытые стеклом, да почему-то теплый деревянный пол у меня под босыми ногами.       Картина, открывшаяся передо мной, задела что-то внутри сильнее, чем сказочное жилище. Беседка, тоже круглая и с куполообразной крышей из разноцветного стекла, много где выколотого, посреди моря чернеющих ветвей выглядела.. пожалуй, печально, если бы в ней было пусто. Стоящие не полу несколько кадок с растениями и поливающий их (какими-то уж слишком залихватскими для человека с лейкой в руках движениями) Эрен, смуглый, в простецкой одежде и с влажными волосами, как ни крути, добавляет этому месту жизни. Армин, длинноухий и в печально-загадочно свисающих в пол многослойных одеждах, каким то совиным взглядом обводит лес вокруг.       Постояв и понаблюдав пару минут из темноты, надежно укрытый среди локонов плюща, я вернулся в комнату незамеченным. – Ты останешься? – Не, с тобой пойду. Дома волноваться будут, я ведь не предупредил даже, что ухожу, думал, по быстрому обернусь. – Малой, стряхнув с плеч сделанные из камешков лозы, не останавливаясь рванул через всю комнату к входной двери. – Хорошо, – Армин повернулся ко мне, и от взгляда стало знакомо не по себе, – Ключ висит у двери, но вы не беспокойтесьь о нем, как уходить будете, оставьте все, как есть, дверь просто закроете. – Я кивнул. А ведь даже именем моим не озаботился, перед тем как оставлять на меня свою берлогу. Да уж, и смотрит он впрямь почти как Эрвин. Безразличнее, правда, но тем и лучше. – Фонари можете тушить, но если накрыть их чем-то, то ничего не будет, огонь зачарован. – Да. – В корзине возле стола есть немного еды, она не простая, так что не испортилась. Если хотите, можете.. – Спасибо.       Он, вроде как вполне довольный моей относительной беспроблемностью, забрал какие-то вещи со стола и вышел. А Эрен, половина которого была уже за дверью, в течении этого разговора, кажется, очень скучал. Ковырял что-то на косяке, потом повернулся к лесу и стал ну очень внимательно вслушиваться в ночные звуки. Еще бы - его авантюра с помощью загадочному мне обернулась всего лишь чем-то обыденным и хлопотным. Ну, зато я стал чувствовать себя свободнее, зная, что он помогает из любопытства или прихотей своих тараканов, а не из жалости. А потом мы на мгновение пересеклись взглядами, и мне стало уже просто таки весело - эту смесь невысказанных претензий и смущения на его лице надо было видеть. Я даже позволил себе легкую ухмылку. И оба Эльфа ушли.       Бессонница не оставила меня и в этом месте. Но те два или три часа, что я провалялся, не выпили из меня все соки, как это бывает. Наоборот, я бы назвал это валяние отдыхом. Лежа на низкой кровати чуть ли не вровень с полом, я мог развлекать себя тем, что осматривал комнату (тушить или завешивать никакие лампы я, конечно же, не стал). Или тем, что удивлялся прошедшему дню - тому, как сильно он непохож на все предыдущие. Будто вырезан из какой-то другой, сумасшедшей жизни, где время идет ни то быстрее, ни то медленнее, а отдых и в самом деле восстанавливает силы.       Периодически думал об Эрене, и снова становилось как-то смешно. Его самого, на самом-то деле, смешным не назовешь - с его-то взглядом. Но именно эти его детские выходки на фоне всех кровавых ассоциаций, что вязались с его именем с той ночи - они казались смешными. А ведь та ночь, пожалуй, тоже была такой, другой. А еще мне думалось вот что: для него этот день, пожалуй, тоже был как бы из другой жизни, а теперь он возвратится в свою обычную. Быть может, суровую и кровавую. Тоже для меня непостижимую, надо признать, но хотя бы для него она будет привычна. Хотя, возвращаясь к тому разговору с его матерью - не похоже, чтобы жизнь вообще была для этого мальчишки чем-то понятным и привычным. Но тогда выходит, что каждый раз, каждый день для него новый, инородный, не его? И чьей же тогда была та ночь, когда я выдирал дрожащее тело из трупа ящера, а вокруг бесновались монстры?       На этом моменте у меня уже начала формироваться мысль, что размышления эти - ужас, какие странные. А всё-таки - наверное, невыносимо каждый раз жить разную жизнь. Особенно, если иногда утром просыпаешься вовсе не там, где ночью ложился…       Я вытолкнул эти мысли и привычно переключился на то, что меня окружает на данный момент.       В прошлый раз, когда мой расфокусированный взгляд проходился по потолку, было ещё недостаточно светло. Сейчас же я наконец смог увидеть: потолка, как такового, не было, стеклянный свод был много где выбит, а балки обломаны. Они только стремятся сойтись в одну точку, но купола не получается, лишь выбоина. Темные пятна и пятнышки, видимые ночью, оказались ветвями. Они так бессовестно пробрались в комнату, что мне стало не по себе - неужто этот самый Армин так силился обустроить себе уютное гнездышко, но прозевал дырищу вместо потолка?       Колено, локоть, щеку, плечо, бок и обе ступни пощипывало и холодило - я всё-таки воспользовался мазью. А потом я лежал в этой прохладе и смотрел на светлеющее небо и ветви дерева надо мной. Светлели и окна, комната стремительно теряла свою атмосферность - казалась теперь даже какой-то покинутой. И всё-таки, лежать вот так было приятно, а тот факт, что я так и не поспал, нисколько не напрягал.       В корзине у стола оказались яблоки и лепешки, и я взял по два того и того себе в сумку, чувствуя себя при этом чуть ли не вором, хотя мне и разрешили. Но жрать хотелось сильнее.       Улица встретила меня прохладой и росой на новых ботинках. Уже отойдя от чудо-домика на приличное расстояние почувствовал досаду - никто ведь не мешал остаться еще на пару часов, а меня черти дернули в такую рань. И снова подивился тому, какой я временами сноб - одна из лепешек вкупе с отлично помогающей мазью (которой, к слову, теперь у меня был приличный запас), взбодрили меня получше кофе. И дорога поманила вперед.       У гор на рассвете, как оказалось, довольно шумно. Птицы разрываются криками, и первое, что приходит в голову - они увязли в густом, холодном тумане, как в паутине, и силятся выбраться. Внешне же долина, окутанная этим самым туманом, выглядит мирно и сонно, даже как-то равнодушно скользит перед глазами синеватыми пятнами массивов и по-осеннему бурыми уже ошметьями листвы. И мажет лицо холодными, влажными ветвями, но я чувствую умиротворение и какую-то странную торжественность, идя через окутывающий и пронизывающий своим холодом лес и жуя лепешку.       Прошло совсем мало времени, когда я, к своему удивлению, оказался на окраине Шиганшины. Будто лес, пожевав, выплюнул меня прямо на мощёную улицу. Нет, конечно, я суда и шёл, но никогда прежде я не заходил в нее с этой стороны и не знал, как ловко могут вывести местные тропы туда, куда нужно, если им того захочется.       Дома здесь оказались на вид богатыми, да и владельцы точно обладают хорошим вкусом. Уже политые бронзой и золотом осенние сады едва не выплескивались на вымощеную брусчасткой дорогу. И все же, гуляло и здесь то же ощущение покинутости, что и в домике в лесу. Может, тут есть отчасти вина привычки эльфов вверять свои дома природе - то тут, то там по украшенным резьбой стенам вьются струйки лоз с кляксами листьев и цветов. А вообще - самонадеянно с моей стороны ждать оживления от здешних улиц, когда солнце едва встало. По ощущениям, сейчас едва ли позже пяти утра.       Что ж, главное ‐ скоротать время до тех пор, пока не откроются лавки. Сама собой напросилась идея навестить Карлу. И откуда я так хорошо знаю, где искать дом? Впрочем, не менее важный вопрос - почему я ни разу не бывал у Йегеров? Не то, чтобы меня к этому что-то обязывало - подчиненная же она, не подруга даже - но теперь, когда отряда не стало, я нередко стал задумываться о таких вещах. Впрочем, я почти ни о чем не жалею. Кроме того, самого главного, что должен был для них сделать - ни о чем.       Свернув с центральной улицы, я зашагал по немощеной дорожке, что круто спускалась вниз с холма. Она ожидаемо привела меня к воде и к красивому резному мосту над ней. На том берегу мост снова оборачивался дорогой, но уже совсем голой, узкой, прихотливой. Ведущей в самое пекло через сказочный лес. К дому в шагах ста от берега.       Карла, пожалуй, зная ее, будет рада побыть гостеприимной. Только вот внезапно пришло в голову, что Эрен не рад будет меня видеть: вчерашняя “забава” не удалась и теперь забыта, и ее уж точно не ждут снова на пороге дома, куда вернулась больная мать. Хотя, пожалуй, дело было не только в его комфорте.       Изабель, если она и вправду должна появиться на праздник, наверняка уже здесь. А я не готов, ох как не готов сейчас к такому. Не смогу сейчас, когда так близок к настоящему и далек от мыслей о прошлом, когда почти вырвался, увидеть ее лицо.       Возникло странное ощущение. Три человека, с которыми я познакомился при совершенно разных обстоятельствах и с которыми так или иначе связан, находятся сейчас в этом доме. И я не зайду.       Я внимательнее, теперь уже с эмоциями и мыслями в голове, посмотрел на дом. В отличие от некоторых увиденных мной тут зданий, это - из темной, насыщенного, глубокого оттенка древесины. Был бы грубым, если бы стены не извивались причудливо вместо того, чтоб нарисовать собой прямоугольник. Если смотреть на выпирающие части фасада, на ум тут же приходят кладовые или просто те одинокие уголки домов, где всегда ужасно пыльно. Эльфы не могут без этих “одиноких уголков”, где можно было бы всласть посмотреть меланхолично в окно. Окна, не слишком красноречивые, все как одно смотрят на случайных прохожих синеватыми пятнами. Не из пола, но зато уходящие в потолок, обычно они бы или переливались цветными стеклами, или мелькали бы цветами или занавесками. Эти же просто украли свет и не отдали его. Но одиноко дом не выглядит. И совсем негостеприимным и чужим мне он тоже не кажется.       Границы двора ограничены несколькими продолговатыми клумбами. И цветы на них не те тошнотворные, что так раздражают меня и что усеивают чуть не каждый двор местных - длинные, синеватые трубочки-стебли, причудливо переплетенные в воздухе, белые пузыри размером с кулак на толстых, покрытых ворсом ножках. Ворса я, конечно, не вижу, равно как и переплетений, да и цвета стеблей тоже, зато вижу знакомые формы и знаю, что эти и другие растения входят в состав многих лекарств. А знаю потому, что также входят они и в рацион многих магических существ. У меня и у самого имеется несколько небольших грядок. А за грядками-клумбами, перед самим домом слабо колышутся на веревке белые простыни, рубахи, майки. А еще, кажется, бесформенные полотняные штаны и безразмерный плащ..       Вот ведь - искал столько лет, метался, а теперь думаю, что можно и не спешить. Потому что никогда всерьез, уже остыв от испепеляющих эмоций, не думал, что при встрече ей скажу. И что сделаю. И что будет после. Я не торопясь спустился к самой воде и зачерпнул, умыл лицо - вода оказалась холоднющей, но все же теплее и мягче, чем та, в лесу. Наполнил флягу, напился, снова наполнил, так же неторопливо поднялся и вернулся на ту же дорогу, по которой пришел.       Уже идя снова меж благоухающих дворов я кое-что сообразил. Вообще-то, тех, кто странным и неповторимым образом был мне знаком, в этом доме, вероятнее всего, было не трое, а четверо. За столько лет странно было бы не сложить два плюс два, так что я уже давно подозревал, кем был этот самый чудаковатый эльф-врач. Что ж, будет забавно, если я вот так вот постепенно познакомлюсь со всеми секретами чокнутой семейки. Это при том-то, что вряд ли хоть одному из них искренне интересен я сам. Несправедлив я все-таки к Карле, она уж точно заслуживает лучшего о ней мнения, но тут уж ничего с собой поделать не могу - она временами слишком хороший человек, чтобы искренне интересоваться. Ах да, есть ведь еще и Микаса. Она, кажется, единственная из них не ведет никаких игр. И, опять же, была у меня в подчинении.       Попытки вспомнить, была ли она в то время замешана в чем-то подозрительном или странном, не увенчались успехом. Между тем показалась площадь. Солнце облизывает окна зданий холодноватым, лимонным светом. Даже для виду не задерживается на начавших уже появляться праздничных украшениях. Несколько сонных, крайне неболтливых торговцев стоят возле своего товара с видом благодетелей вселенского масштаба. Ну, в некоторых деревнях на таких “работягах” и правда все ремесло и торговля держатся. На нескольких ступеньках, амфитеатром спускающихся к фонтану по центру площади, тоже уже расположились пару человек. Девушка в странных, серых одеждах даже не пытается делать вид, что торгует десятком корзин и горшков перед ней. Только лениво водит пальцами по деревянным предметам неизвестного назначения у себя на коленях - я бы сказал, что они напоминают мои пренадлежности для связывающих ритуалов. Светлые, даже бесцветные волосы уныло повисли вокруг бледных щек.       В этой отдающей прохладой тишине я обошел по очереди несколько ларьков и пару лавок на ближайших улицах. У одного сиротливо стоящего на самом краю площади стола с сувенирами и диковинками приметил знакомую на вид корзину. Так и есть - тот самый греющий минерал. Высокий, с несвойственной ушастым длинной черной бородой и такими же косами эльф без церемоний отдал мне все, что осталось, вместе с корзиной за десяток серебряных. Мы, оба весьма довольные друг другом, простились парой слов и кивками головы, и я продолжил путь.

***

– Привет молодым! – Хриплый голос вторит неуверенно-ломанно звякнувшей побрякушке на двери. – И тебе не хворать, старик. – С чем пожаловали? – Что за манера такая - говорить обо мне так, будто меня по меньшей мере двое? “На ты” же общаемся. Али перепил да в глазах двоится? – Бросаю. Рассеянность у меня сегодня особая, с привкусом яблочного сидра и оптимизма. Но не огрызнуться все-таки нельзя. Или “поэтому”. Не решил еще, но старик-то что так, что так не в обиде. – Ээ? Не дорос ты ещё, чтоб со мной в таком тоне разговаривать! – А я как дорасту, вас, почтенный, уже и крышкой накроют, и гвозди забьют. – Думаю, у нас с ним вежливость такая. Люблю гада. И никому другому я так отвратно не грублю. – Эт, все может быть, конечно, – Кряхтит, – да только тебе потому-то и стоит попридержать язык. Потому как неизвестно, как оно будет, ясно?? – Тон и голос “почтенного”, да даже выражение лица, с которым он толкает свою безусловно мудрую речь - все говорит о том, что он где-то между состоянием опьянения и сильнейшего похмелья. Если такое явление вообще в человеческой природе возможно. Я с любопытством поглядываю на его глаза - поплывет ли взгляд. Как бы противоречиво это не звучало, он последние годы в таком состоянии чуть не каждый день. И, что поразительно: кажется, чувствует себя при этом отлично.       Ну, если уж экий умелец решил не дожидаясь праздника надраться, никакие речи не помогут. – Так.. с чем пришёл-то? – В ходе перепалки еще расслабился, черт бы его драл. Но держиться и упорно сверлит взглядом поочередно то свой товар, то столешницу. – Сможешь такой, как тот, протез сделать, но до плеча? И на ногу. И вот.. – Перед стариком появляется уже знакомый предмет, и он вконец угрюмый становится.       А мне легко от того, что кто-то не переварил еще новость, а я, хоть и ближе ей всех, уже принял. Наверное, это снова “не те” эмоции. Но их, я думаю, мама не осудила бы, как и все до. От этой свободы тоже легко. Только руку от прилавка отведя тут же возвращаю в карман, для равновесия. Не такая какая-то все-таки сегодня у меня рассеянность, чужая. Она-то и вынуждает осторожничать. Может, дело во вчерашней апатии? – Карла.. да, слышал я, слышал.. Ужасно. Ну, отчего бы и не сделать? С того вашего заказа, правда, так больше их и не доводилось брать, не заказывали, но отчего не сделать, коли уж.. четыре года, выходит прошло? И ключами мне своими не тычь, не тычь! – Руками машет, будто мух отгоняет. Суетится, хмурится, пару раз жмурит глаза, чтоб не плыло, и принимается рыться в одном ящиков. – Слепок-то у меня остался, да и часть деталей найдется. Вот переклинило вас с этими замками, право.. Другую часть, конечно, придется заказывать. После праздника забегу к вам снять мерки. – И как скоро управишься?       Вот чуднó. Так боялся, а теперь не терпится, хочется уже начать привыкать к ней такой. Чтобы поскорее наступил момент, когда и вовсе забуду, перестану обращать на пустоты в её теле внимание. – Неделя, две, может.. говорю же, давно этим не занимался, не всё припасено.       Интересно, как там тот, сегодняшний? Дрыхнет, наверное, без задних ног. Вот же чёрт. Надо бы поосторожнее с фразеологизмами, хоть и только в мыслях. Беда, как у меня сегодня все нескладно.       Старик за прилавком кудахчет и хмурится, а на десятки замков и ключей у него над головой сквозь пыльные окна пробивается первый утренний свет.