Вырвать тебя из крыльев

***

       В течении неторопливого, полного какой-то ностальгии разговора я не даю образовавшейся мысли пустить корни, развиться во что-то большее, чем отпечаток где-то на задворках мозга. В прочем, в одном я все же даю ей волю - легко и абсолютно естественно увожу разговор в сторону её сына. Будучи по большей части слушателем влиять на разговор выходит даже едва заинтересованным мычанием или вопросительным поднятием бровей, тем более, что все мысли Карлы сейчас итак вьются вокруг сына, мужа и их будущей жизни в эльфийской деревушке. Одного взгляда на её лицо достаточно, чтобы понять - она искренне надеется наверстать упущенное, и, не смотря на увечья, она впервые на моей памяти выглядит такой беззаботной.       Одну за другой я слушаю истории - про то, как в их доме появилась Микаса и как Эрен таскал её всюду за собой в надежде обрести в ней единомышленницу. Вряд ли она, пережившая потерю семьи и потерянная сама, поняла и переняла тогда что-то из его убеждений, но зато очень к нему привязалась. На новую маму смотрела холодно и с недоверем - слишком хорошо ещё ей помнилась родная мать, и женщина, что вела себя с ней так же ласково казалась подделкой, копией, что только насмехалась над ней. Но, как не удивительно, узнав о причастности Карлы к войне, о том, что до того, как вышла замуж, она нарезала стопками мерзких чудовищ, девочка вдруг оттаяла. Одному богу известно, увидела она явственную разницу между своей матерью и этой женщиной, или же просто восхитилась её героическим прошлым, но она стала по-настоящему ей предана. По её просьбе ограждала от всех проблем Эрена и мирилась с появившейся мыслью, что этот ребёнок важнее её самой.       Сам Эрен, кажется, вовсе не был о ней такого мнения, но и о чувствах её не слишком-то заботился, впрочем, как и о чьих-либо чувствах вообще. Его взбаломошность тогда достигла своего апогея. В живописных окрестностях деревни, на образовывающих вокруг неё замысловатый узор холмах и впадинах - везде он умудрялся разворошить кусты или разбить собственную коленку. Иногда найденное место приходилось ему по душе, и он сидел там в одиночестве, пока из кустов не появлялась молчаливая Микаса вместе с матерью и вместе они не уходили домой. Они так и шли в вечерних сумерках по лесным тропинкам - смуглая женщина, бледная, темноволосая девочка, держащая её за подол юбки и Эрен. Тот в эти моменты становился чуть более чутким к окружению, человечным, походил больше обычного на детей своего возраста, хоть и не смеялся и не бегал, а только дул губы и пинал попадавшиеся на дороге камни. — Я.. думала, может, более частое общение с отцом пошло бы ему на пользу. Да, Гриша эльф и по идее должен быть ещё более.. загадочным, но я бы не сказала, что это так. Признаться, я и не смогла бы, наверное, быть замужем за ним, будь он и правда всё время таким. Та же задумчивость, которая захватила Эрена, им овладевает только время от времени, где-то раз в несколько месяцев. Я это всегда замечала, но когда говорила с ним об этом, он только отмахивался.. — В её голосе почти что не сквозит обида на мужа, только удивление такой его скрытностью, точно он - несмышленый ребенок, в первый раз поступающий наперекор матери. — Хотя, знаешь, — на такое начало нового звена в её цепочке рассуждений я могу только вопросительно выгнуть бровь. — кажется, это было связано с появлением Изе, она ведь как раз навещает нас по два раза в год, весной и осенью. — Теперь маленьким и недалеким ребёнком чувствую себя уже я, так выжидающе она на меня смотрит. — Изе? — Да, Гришина родственница, эльфийка. Она осталась жить у него на родине и приезжает погостить на праздники. Как сам Гриша мне сказал, у эльфов довольно сложные генеалогические древа, но, как я думаю, она просто-напросто его сестра.       Моего замешательства от неожиданных откровений подруги как не бывало. "Изе", стало быть, это сокращение от "Изабель"? На это ты намекаешь? Сдержать злость оказывается довольно сложным заданием, но, раз уж слушал её полчаса, стало быть, и чуть дольше могу послушать, добиться бы только ответов на свои вопросы. Карла оказалась довольно неожиданным источником, да, но ведь мне не привыкать - приходилось тянуть информацию с Кенни, а он обожает мучить, часами держа в неведении и болтая на отвлеченные темы. Вот только откуда ей вообще известно о Изабель, и совпадение ли это, что узнала она об этом только сейчас? Или хотела ли этого сама “Изе”? Вопросы, появляясь в голове, тут же вмешиваются в кашу, кажется, вместе с остатками душевного равновесия. Чудом собственный голос звучит почти твердо, и он же приводит меня самого в чувство: — Как давно она к вам ездит? — Появилась в первый раз она у нас где-то четыре года назад. Я даже не в первый раз узнала об этом, ведь как раз тогда была занята и переводом в новый отряд, и детьми - они тогда словно взбесились, узнав о моей руке, особенно Эрен.. Это я уже задним числом, возвратившись из Митроса, узнала, что какая-то привлекательная молодая эльфийка неделю жила у меня дома и усердно лечила моего мужа. Слыхано ли? — густые брови сходятся на переносице, не очень-то правдоподобно изображая злость: очевидно, она уже сдалась, видя, что я уж слишком сильно нервничаю. Ничего-то от тебя не скроешь, да? — И с чего вдруг тебе было менять свое к этому отношение? — говорю прежде, чем начнёт интриговать. Впрочем, интрига интригой, а говорит она по-прежнему искренне, отчего складывается впечатление, что она и не играет со мной вовсе, а просто хочет воспользоваться мной, в данной ситуации беспомощным, чтобы излить мне душу. И я уже не знаю даже, какой вариант хуже. — Она оказалась просто чудесной, эта Изе. Я сразу поняла, как её увидела, что опасаться нечего. Такая жизнерадостная девушка, такая искренняя.. а вот если доходило до мелких перепалок, вела себя так - ну точь в точь мой Эрен! Только ведь ей, пожалуй, на самом деле и лет-то куда больше, чем мне. Странные они, эти эльфы... — на этом моменте её взгляд окончательно уплывает, и нетрудно догадаться, что к её семье, эльфийская кровь в которой всегда доставляла ей столько хлопот. — Да. Черт их знает, что у них в голове творится. — Праздник Дыма меньше, чем через месяц. И я думаю, что и в этот раз она должна появиться в Шиганшине. — Спасибо тебе. — Пока еще не за что. Ненадолго оба замолкаем.       Пожалуй, эльфы - и вправду самые непостижимые, а потому самые ужасные создания. Взять того же Эрвина: связать разные ситуации с разными эмоциями, а потом сплести воедино - иной раз он делает это до ужаса мастерски, а иной у него это не выходит совсем, и он просто сверлит виноватым взглядом до тех пор, пока ты ему на эти связи не укажешь. И не объяснишь, почему, к примеру, девушка, встреченная им в первый день военного училища, не восприняла как комплимент замечание о необычной форме её подбородка, а, напротив, вдарила в челлюсть его самого. Или Изабель.. казалось бы, бывает в деревне в нескольких километрах от моего дома и за все время не удосужилась даже сообщить мне о том, что жива. Неужели тот план, та картина мира, которую она видит, для неё важнее такой мелочи, как друг, член семьи?       Видимо, горечь на моем лице отобразилась явно, и в ответ на неё и Карла как бы еще сильнее размякает, а её взгляд уплывает ещё дальше, в тот мир, который она мне так старательно зачем-то описывала ещё несколько минут назад, хотя я к нему отношения вовсе не имею. И спрашивать, не натворила ли чего Изабель, раз лишилась такого чудесного прикрытия от упорного меня, уже не хочется. Кинув ещё пару ничего не значащих фраз (звучавщих все равно как ебаное откровение), я прощаюсь и выхожу. Карла провожает меня нежной улыбкой, адресованной по большей части не мне, и ещё даже до того, как я закрываю за собой дверь, снова возвращается к своим приятно-грустным мыслям. Единственная рука её уже привычно покоится на покрытом одеялом обрубке ноги, словно она была такой с самого начала.

***

– Что, и не зайдешь? – Меня передергивает от внезапно прилетевшего в спину упрека. Вообще-то, собирался, но на сегодня мне с головой хватило бесед: от воспоминаний об одной аж коробит, от другой остался осадок и сомнения, а от третьей - херова туча вопросов. А ведь были еще и короткие разговоры с уймой незнакомых людей на базаре и по дороге сюда. Достало.       Оборачиваюсь нехотя. Не демонстративно, просто не притворяясь, что страшно рад беседе. И взгляд тут же зацепляется за толстенные линзы очков и добрую, понимающую улыбку. Пожалуй, еще один разговор я осилю. – Привет. – М-да, кто-то не в духе. Надо исправлять ситуацию, как считаешь? – В эти две фразы вмещается сразу столько разных интонаций, что я уже немного расслабляюсь. Даже с интересом вслушиваюсь в накрывающий лавиной и сад, и меня, голос. Мой, о каких бы значимых вещах я не говорил, никогда не нес еще чего-то, помимо самой информации. Немного хриплый и, как мне говорили, даже приятный, но не такой живой. Голос Ханджи - коктейль из разных по своей протяжности “Уоо”, “Ай-й”, “Агх”, каким-то чудом вполне успешно заменяющих половину гласных и еще и часть согласных в словах. Сразу вспоминается рынок: звон монет, тарахтение колес по брусчатке, восторженные визги детей, и все это - в рассказе о какой-то нудной научной херне. К науке я, в общем-то, равнодушен, долгие разговоры выводят меня из себя, а рынки так и вовсе терпеть не могу и предпочел бы обходить десятой дорогой. Но все это в совокупности, приправленное блеском глаз, лохматыми волосами и чудной походкой, заставляет, наоборот, идти следом с полуулыбкой на усталом лице. Потрясающая женщина.       В комнате душно и дымно. Но спертый воздух не мешает дышать, да и от иррационального тепла в нем жарко не становится. Лучи света так выгодно показывают огромное количество пыли, что воздух похож на мелкий песок, который, без сомнения, можно потрогать, но я для этого пока еще слишком адекватен. Поэтому только веду бровями с намеком на брезгливость и пробираюсь между нагромождением оловянных, стеклянных, глиняных, медных, картонных и даже живых объектов к крошечному дивану в самом углу. Тот тоже завален барахлом, но по опыту знаю, что на нем вещи надолго не задерживаются, а оказываются всегда непонятным для хозяйки образом. Значит, если стопка книг переместится на подоконник второго, ближайшего окна, она вряд ли вообще заметит, а я смогу наконец-таки притулить свою задницу. Она и правда не замечает - кажется, этот самый солнечный песок льется от нее самой, пока она хлопочет над заварником, и я даже и не против в нем увязнуть. Дымка скрадывает углы не только предметов вокруг меня, но и какие-то, которые внутри. Всего на секунду нарушаю странный транс, чтобы привстать и протянуть руку за жутко горячей жестяной кружкой, и тут же снова впадаю в него без малейшего сопротивления.       Наверное, если бы кто-то из превеликого множества моих знакомых, с которыми приходится взаимодействовать по долгу службы и вообще, увидел меня в этой обстановке - был бы очень удивлен. Меня и самого удивляло раньше, как я сделал для Ханджи одно огромное исключение из правил и привычек, по которым живу. Нет, конечно, не выходит всегда и везде быть в чистоте и соблюдать чистоту, не выходит добиваться тишины, хотя порой так ее хочется - это эгоистично и попросту не представляется возможным. Но сплошная стена желаний внутри от этого никуда не девается, только дребезжит сотнями кирпичиков и давит бедную голову. Здесь же она как будто бы прерывается, перестает существовать - на короткий промежуток времени и только в этой крошечной комнатушке. Ну или в яме в чаще леса, полной крупных слизней. Или в заброшенном поселении, где мы позже, липкие с ног до головы, ставили над этими самыми слизнями опыты. Вернее, ставила она, а потом уже мы их жарили на костре, но от этого сама ситуация не перестает казаться менее дикой. Вот сейчас не кажется, а в остальное время - вспоминаю и охреневаю. И думаю, что не пойду больше у нее на поводу. А я пойду непременно. Даже сейчас бы пошел.       Но, кажется, на сей раз ничего такого не произойдет. Я в ожидании чего-то прикрываю глаза, гоняю на языке странную, но приятную на вкус жидкость, точно ее приготовления. Пыльное солнце покладисто пропадает, не пытается пробиться сквозь дрожащие веки. Не слушаю. “Во-те на-ти, хрен из-под кровати!” (с искренним удивлением), “Но тут мне пришло в голову, что-о..” (едва не захлебываясь от восторга), “В общем, ничего у нас не вышло” (торопливо, с пренебрежением) - проходят привычно чередой, не задевая ничего внутри, но необъяснимо веселя. Не знаю, сколько времени так проходит - чай успевает остыть, но все еще согревает горло последними глотками - когда я улавливаю перемену. Тишина, до этого выжидавшая над головами, обрушивается на комнату. Вот оно. – Леви? – единицы ее знакомых знают, что этот голос может становится таким серьезным, низким и грудным, требующим, чтобы его слушали. – М? – удивительно непринужденное “м”, даже страшно от того, как сильно меня развезло. – Как ты? – Лучше всех, веришь?       В ответ качает головой и, кажется, совсем расстраивается. Такая Ханджи любит вести себя так, будто она мне мать. И взгляд по наитию опускается в кружку, зажатую между двух ладоней. Капля на дне маслянистая, насыщенного оттенка. Вкус алкоголя я бы ощутил, но и что не просто чай - ясно. – Не верю. – Мг. – После случившегося.. Эрвин хочет дать тебе отдохнуть, кажется? Не так долго, как ты того заслуживаешь, но все же, тебе это пойдет на пользу, пусть и из-за таких ужастных обстоятельств. Что ты планируешь сейчас делать? Вы это обсуждали? – Останусь в замке. – Не поднимаю глаза, но все равно ощущаю, как лохматая голова опускается ниже, а плечи и локти, упертые в столешницу, напрягаются сильнее. Она это, пожалуй, итак знала, но все равно надеялась на другой ответ. – Не обсуждали, но он знает. Мне, собственно, хватило этих трех недель, чтобы привести там все в порядок. Все условия для постоянного жильца есть. И мое зверье в порядке, хотя и стоит теперь, когда я буду постоянно рядом, ухаживать за ними тщательнее. То, что они могут сидеть без еды неделями, не значит, что это идет им на пользу.       Трудно не видеть, как с каждой фразой она склоняется над своей дымящейся кружкой чуть ниже, как под ударами. Но лучше так, чем рассказывать это все поэтапно, после десятка соответствующих вопросов. Вот только что-то внутри, так разомлевшее от болтовни еще несколько минут назад, так не считает. Оно бессильно рыдает, видя, как кружку рывком подносят к губам, как жидкость, еще более маслянистая и темная, чем та, что была налита у меня, исчезает между ними. Рывками-глотками возвращает родную улыбку, разливает румянец на не слишком красивом, но таком живом лице. – Ты.. будешь жить там один? – Да.

***

      Что два дня в гостевых комнатах, что день быстрой езды в седле на новой лошади проходят хлопотно, зато без крупных происшествий. На прощание зайдя к Эрвину получил уточнения по поводу праздника и напутствие "не обижать и не запугивать ребят" (это те, которые под два метра ростом и приедут, чтобы драить принадлежащий мне замок). Кажется, предрассудки, связанные с моим лицом и манерой общения распространились вдруг и на моих друзей - когда это я “обижал” людей без веской на то причины? Тем более, что мне уже и не семнадцать, чтобы из кожи вон лезть, а доказывать свою точку зрения всем и любыми доступными способами. Хотя, этого-то мой остроухий друг, кажется, как раз и не заметил. У самого Эрвина за столько лет разве что выражение лица поменялось на менее мечтательное и более деловое и бескомпромиссное.       Не размышлять над загадкой Эрена Йегера, очевидно скрывающего мягко говоря необычные способности, не выходит только первое время. Вернувшись же домой я сразу втягиваюсь в привычное течение из бытовых вопросов и мелких неприятностей, и мысли и вовсе на время покидают меня. В конце концов, в любом случае мне предстоит иметь дело с этой семейкой, если хочу узнать об этой "Изе" - кто знает, может, по ходу дела разузнаю что-то и о парнишке.       Впрочем, узнать еще немного о другой стороне загадки в любом случае не повредит, так что в Митросе я прикупил несколько книг о крупнейших ныне известных магических тварях. Правда, проходит несколько дней, прежде чем до них доходит дело - за неделю моего отсутствия нанятый мной работник из Шиганшины, кажется, постарел лет на десять и немного свихнулся, и все равно ситуация в моих стойлах, подвалах и погребах оставляет желать лучшего. Жаль, всё-таки, что старик, живший тут в мое отсутствие, помер. Уж он-то с хозяйством справлялся, на удивление, безупречно. Рассчитавшись с бедолагой и отпустив в считанные минуты, я переодеваюсь, передергиваюсь от ощущения слоя грязи на теле и принимаюсь за уборку.       Сложнее не видеть перед глазами лицо Ханджи. Уж ее слова проехались, где надо. Хотя, казалось бы, отшельнический образ жизни всегда был мне больше по душе, потому его и выбрал. Или не поэтому?

***

      Время переползает вслед за сменами поз. Каждая - свое неудобство, давление на часть тела, и свое количество света сквозь закрытые веки. На какой-то стадии - по ощущениям, часа через полтора бессмысленных валяний и мыслей о том, что мог сделать полезного в это время, приходит дикое желание спать. Это самое тяжелое, потому что это - не конец, а только одна из стадий. Периодические зевки не дают даже сколько-нибудь долго пролежать абсолютно неподвижно, а усталость требует этого настойчиво и бескомпромиссно. Грудь сдавливает, как будто бы тот самый всем знакомый ком в горле решил перекочевать пониже и давить, пока не перекатишься на спину. А так - больше всего света сквозь дрожащие, с трудом закрываемые веки.       Маятник в голове недолго качается между “пойти и заняться делами” и “глотнуть какого-нибудь отвара и попробовать поспать еще”. Так и не определившись, я вылажу, сую ноги в обувь и с толикой обиды смотрю на постель. Который раз - один и тот же сценарий и гребанный маятник без варианта “просто поспать”. Какой-то забитый и неприкаянный, я в последний момент беру с полки книжку и выхожу из своей спальни - небольшой, наименее пафосной комнаты в северной части замка, с небольшим арочным окном.       До обустроенного грота добираюсь почти на ощупь, неосвещенными тоннелями без окон. Обычно беру люминесцентный камень, сегодня в начинающих дубеть пальцах - книга. За двустворчатыми дверями меня встречает тепло и белые простыни. Тусклый свет, кажется, исходит не только от стен, но и от мягко качающейся мокрой ткани. И пустой бассейн. А ведь вымыться за весь день так и не дошли руки. Воодушевленный самой перспективой это сделать, я кладу книгу на дно ниши в неровной стене, оттуда же, из обитого железом сундучка беру черного цвета минерал. На дне осталось штук десять, так что делаю пометку в голове добыть еще - купить у проходящих иногда по каньйону торговцев или наколупать самому в следующую вылазку вглубь гор. Идя вдоль стены к бассейну, провожу по ней рукой, и камни, вделанные в нее, тихо вибрируя в ответ на прикосновение, зажигаются сотней светлячков. Старые, как мир, вентель и кран, вделанные в стену над неглубоким полукругом бассейна, сделаны определенно предыдущим владельцем, и работают уже, как мне кажется, не меньше пятидесяти лет. По крану вьется тонкая гравировка эльфийских узоров - обгоняющие одна другую, поросшие слабой ржавчиной желобки. Одним сильным движением руки поворачиваю вентель, и он утробно рычит в ответ. На дно аккуратно кладу минерал, пока сухой и потому едва теплый. И уже отхожу к нестиранному белью в ящике, когда по комнате раскатывается журчание воды. Добавляю туда свою смятую за бессонную половину ночи майку и штаны.       Стирка занимает полчаса, за которые я успеваю немного подмерзнуть. Но вот все развешано по веревкам рядом с еле трепещущими от слабых дуновений ветерка полусухими простынями. Вода в бассейне уже, конечно, горячая благодаря минералу - названия его не запомнил, но благодарен ему неизмеримо, как и проведенному в древнем замке в глуши водопроводу. По полу уже стелится пар, и я почти торопливо закручиваю железяку и с удовольствием опускаюсь наконец в горячую воду. Даже тихое мурчание вырывается из горла, а мышцы начинают знакомо побаливать перед тем, как окончательно расслабиться.       Полчаса в воде проходят в раздумьях. Перед глазами, прямо на камне, рисуется лицо в огромных очках, подсвеченное с двух сторон пыльным солнцем, как будто и само осыпанное блестящей пудрой, с мелкими следами ожогов и определенно постаревшее. К губам прислоняется жестяная кружка, и лицо в мягкой тени чем-то напоминает мутный блеск выпитой жидкости. Она вымученно улыбается. – Ты.. будешь жить там один? – Да. – И ты говоришь, что там есть все необходимое. То есть, вообще все? Ни за чем не нужно будет ездить, к примеру, в деревню? Не сразу понимаю, почему надежда сквозит в словах о деревне, а не о жизни со всеми удобствами. – Я и раньше там редко бывал. – Ты не был один. – Я не хотел терять Петру и остальных. Но такую жизнь я выбрал еще до встречи с ними. Ты не был один.       Нет, в разговоре с Ханджи меня тронули не слова об одиночестве. Да, тошнотворная тоска за погибшим отрядом еще накроет меня, когда я буду один там, где раньше мы часто были вместе. Когда кто-то находится рядом с тобой в самых разных аспектах жизни, то и чувство утраты приходит по отдельности, каждый раз разное. Видит бог, я уже отлично знаю, как это изводит. Но я распрощался с очкастой, успокоив, как только мог, не чтобы потом страдать от невозможности перекинуться с кем-то словом в пустом замке. Просто задумался о собственных словах - мол, я сделал такой выбор.       Похожее ощущение у меня было тем утром, при встрече с Эреном - я не знал, происходило ли что-то в моей голове и оно ли повлияло на реальность или же наоборот. Тогда я до последнего не знал, не попал ли я в ловушку собственных догадок. Я не уверен, подтолкнуло ли меня что-то на решение жить здесь - ностальгия, например - или же нет. И не припомню самого выбора, не знаю наверняка, что сделал его. Просто уже много лет, с самой смерти Фарлана, живу, учитывая, что сделал его. А теперь даже не уверен, способен я на одной только ностальгии договориться с Эрвином на получения этого места в мою собственность. Наверное, все же нет? И сейчас, хоть и не уверен в ходе своих мыслей девять лет назад, я вполне всем доволен. Здесь правда вполне неплохо.       Замок Утгард - старое, основательно выстроенное здание из тускло блестящего белесого камня. Во времена, когда я впервые его увидел, носил за собой дурную славу "Замка-призрака". Ущелье, напоминающее больше кратер, холод и сухость климата которого приводила жителей долины в большее даже смятение, чем населяющие его в множестве твари. Площадка на середине стены, примерно на высоте тридцати метров от дна по правой стороне ущелья, и замок, выстроенный частично на ней, частично в самой скале. Словно распластавшаяся по стене и вгрызающаяся в неё древняя тварь без роду и имени.       Именно здесь пятнадцатилетние мы и решили поселиться после многих дней скитаний. Я, Фарлан, Изабель. Чудом найдя узкую тропу и вылезя по ней на нужную высоту, мы первым делом решили обследовать нижний ярус, выглядевший менее зловеще. Правда, решили так мы с Фарланом, а полезли в итоге за Изабель, которой приспичило вскарабкаться на самый верх, добраться до башни, торчавшей как бы особняком из скалы, так что пройти туда можно было только через коридоры и лестницы, расположенные внутри. Впрочем, винить её нельзя было - мы столько вытерпели с тех пор, как покинули южные катакомбы, где жили до этого и куда почти не проникают солнечные лучи, что теперь ей хотелось как можно полнее ощутить наконец полученную свободу.       Преодолев последнюю, самую узкую и крутую лестницу мы оказались у настежь открытой двери. Едва уловимый ветер гулял по круглой формы комнате, потолок терялся где-то высоко над нами в тенях и паутине. Сразу бросалось в глаза отличие этой комнаты от прочих помещений в замке: здесь когда-то долгое время жили, может даже и не так давно. По правую сторону стены закрывает громоздкая мебель с витиеватой резьбой. Слева - небольшая, но мягкая кровать и несколько сундуков в ряд, каждый из которых явно делался под заказ, так как они повторяют собой круглую форму стен и четко в нее вписываются. Над ними - несколько небольших картин, прибитых гвоздями и изображающих животных, и две громоздкие полки, заставленные книгами. Книги также заняли собой всю открытую часть шкафа. Путь к части комнаты и стене напротив перегородили тяжеленные, громадные шторы, идущие от пола до потолка, глубокого пурпурного оттенка. Они хотя и частично покрыты пылью и изьедены молью, но видно, что узор золотыми нитями на них вышит очень искусно и изображает соединенные между собой лозой сцены из эльфийской мифологии. Одна из штор только что отодвнута, и на полу в толще пыли явственно виднеется след.       Я первым пересекаю комнату, между делом замечая, что шаги тут отдаются менее гулко, а воздух чище и куда холоднее, чем в остальной части замка. По всему выходит, что это и есть та башня, нависающая над пропастью, которую мы видели снаружи. И точно: за толщей плотной ткани вместо скрытой части комнаты сразу же обнаруживается прямая стена, с лепниной, витражным окном и такой же высокой дверью из пестрого стекла. За этой дверью, опять таки открытой настежь, я нашёл Изабель. Стоя на маленьком, с вычурно украшенными перилами балконе над пропастью, она больше всего походила на эльфийскую принцессу из старых баллад. К примеру, на дочь правителя, что не позволил ей отдать руку и сердце человеку и запер её в золотой клетке. Я никогда не был мастером на сказки, но взгляд у неё и правда такой - полный тоски по чему-то, до чего никак не может добраться. Уже подойдя ближе я с удивлением заметил, как у неё на щеке блеснула слеза.       В следующую секунду она, заметив меня, резко повернулась - её багровые локоны, впервые отросшие на такую длину, взметнулись в воздух, глаза сверкнули ярче, чем может сверкать вообще что-либо в этих тусклых лучах. В этот момент я, наверное, впервые подумал, что она, как и, пожалуй, всякий эльф, хранит какую-то тяготящую её печальную тайну. Когда скрипнула дверь и к нам присоединился Фарлан, наваждение уже прошло. И обнимали мы простую девочку, потерявшую какой-никакой, но дом. Спустя несколько дней после нашего выхода на поверхность южные катакомбы наводнили тролли - поселения были разрушены, мало кому из живших там людей удалось спастись.       Но через десять лет она, очевидно, нашла те свои загадочные мысли куда более важными?       Окутавшая было сонливость снова сползла с меня и растворилась в быстро остывающей воде. Охватило странное предчувствие, и я лихорадочно обвожу взглядом ванную-прачечную-кладовую, хотя вряд ли здесь найдется что-то, связанное с ней. И дольше, чем все дни с покупки, смотрю на краешек увесистой книги в кожаном переплете, выглядывающий из-за угла сундука в нише. “Драконы, их разновидности, классификация и связи с другими видами.” Несмотря на то, что я без одежды стою на гладком дне бассейна, а в слив со зловещим хлюпаньем утекают остатки мыльной воды, мысленно я оказываюсь совсем в другом месте. На пальцах чувствую тепло потрескавшейся, влажной от крови кожи, и кожей ладоней ощущаю дрожь от рокочущего дыхания, она поднимается по нестройным рядам волосков на руках и попадает куда-то в грудную клетку, собирается там в комок и выжидающе дрожит. А может ли это быть связано? Как давно она к вам ездит? Она оказалась просто чудесной, эта Изе! ..а вот если доходило до мелких перепалок, вела себя так - ну точь в точь мой Эрен! Странные они, эти эльфы… Яростный рёв.. Драконья кровь у меня на пальцах. – Мы встречались раньше? Что ж, это определенно связано.       Мокрой ладонью зарываюсь в волосы, и с легкой болью от натяжения поток кричащих о чем-то своем фраз прерывается, смолкает и рев. Заканчиваю помывку, одеваюсь в только постиранные тонкую рубаху и штаны, беру запасной камень и саму книгу не торопясь. Пришедшая в голову идея, похожая на внезапную детскую шалость, откликается чем-то теплым, радостным и до жути волнительным. И хотя знаю, что вряд ли получу ответы, поднимаюсь по бесчисленным ступеням все равно со слабой улыбкой.       Комната встретила меня бархатным полумраком. Как и все немногочисленные разы, когда я заходил сюда, тишина ощущается иначе, говорит не просто о пустоте, а о брошенности жилища. В холодном, ровном свете кристалла гладкие поверхности едва дают о себе знать тусклыми бликами. Тени, лиловые, как эти шторы, но теплее, расползаются за каждой хоть чуточку объемной деталью целыми полотнами. Пересекаю комнату и все же решаю отодвинуть штору. Ощущение, что не я касаюсь ткани, а она наваливается на меня, движения выходят неловкими, каждый раз слишком слабые, чтобы сдвинуть на нормальное расстояние. За стеклянным узором двери, как выяснилось, небо уже начинало сереть в преддверии рассвета. Впрочем, та небольшая часть неба, что видна из ущелья, почти всегда выглядит сероватой.       Постояв на холодном балконе, пока холод не запустил свои когти во влажные волосы, закрываю дверь и возвращаюсь к кровати. Книга о драконах, лежащая на ней, прекрасно вписывается в общую мистическую обстановку и так и манит начать листать. Почему-то именно звук перелистывания страниц, а не просто факт чтения, кажется родным для этих увешанных рисунками стен. Да и кровать оказалась настолько мягкой, что в ней удобную для чтения позу не примешь, да и не сосредоточишься толком. В другой день я бы точно сто раз перепроверил матрац на наличие какие-нибудь клопов. И в другом месте, а здесь просто устраиваюсь максимально удобно, чувствуя себя зрителем в театре или охотником в засаде. Стараюсь не издавать звуков - разве что те, что может издать книга - будто в надежде подсмотреть, что же делает таинственная комната в перерывах между моими редкими визитами с метлой. Но она, верно, не настроена сегодня на чудеса и мирно дремлет в холодном свете кристалла и неба, и я, уже не дергаясь от возбуждения, возвращаю свое внимание желтоватым страницам.