Мыслить как Стайлз Стилински

Март, 2020 год.

      – «Он волновался, потел, но вел себя адекватно, признался, что наркотические вещества помогают ему перестать думать… не выглядел как тот, кто сбежит… у него есть работа, своя квартира и машина», – зачитывает Джексон вслух. – Поэтому после того, как ему предъявили обвинения и отпустили без залога, за ним не отправили слежку.       – Детективы вполне могли приставить к нему одного из офицеров, если подозревали его в последних двух убийствах, – соглашается Стайлз, заглядывая за плечо тилацина, чтобы пробежаться взглядом по открытому рапорту. Отчасти полицейские были правы в том, что субъект не собирался сбегать из города от этого конкретного судебного разбирательства.       – Здесь говорится, что полиция предполагает религиозный мотив, – задумчиво тянет Айзек, постукивая пальцем по столу. – В квартире субъекта были найдены многочисленные книги на религиозную тематику, а также картины и вырезки из газеты, связанные с работой священной инквизиции по «охоте на ведьм». Есть рукописные записки с просьбами о спасении падших душ и «ветхозаветной» миссии.       – Все подтвержденные жертвы не обладают сходными чертами лица, не знакомы друг с другом и не объединены между собой рабочей сферой или хобби, – наклоняясь ближе к столу, замечает Эрика. – Можно предположить, что они были выбраны по его религиозными убеждениям или из-за миссии, которую он должен выполнить. В таком случае нам надо обратить внимание на их вероисповедание или общественное поведение, которое может указывать на их принадлежность к какой-либо церкви.       Им нужно будет изучить все записи мистера Гэнна, чтобы понять его мышление.       – Давайте пока не будем сосредотачиваться на одном варианте, – строго произносит Арджент, закрывая свою папку с документами. – Мы уже можем предположить, что субъект являлся организованным типом убийц, видя, как старательно он подходил к совершению преступления. Однако, не будем предполагать, что субъект был ограничен выполнением «священной миссии», – и то верно. Вряд ли, конечно, что написанные от руки мольбы мистера Гэнна не имеют никакого отношения к его мотивам, однако лучше отступить на шаг и рассмотреть более широкую картину в целом. – Что у нас есть по последним двум жертвам?       – Михаэль Кертис, тридцатипятилетний белый мужчина, человек, работал в строительной бригаде, – на фотографии мужчина по-доброму улыбается, глядя немного в сторону от камеры, – Кэссиди Смит, человек, двадцатилетняя официантка, – молодая девушка тоже очень красиво улыбается, сияя крохотными ямочками на щеках. – Обе жертвы были маловерующими и церковь не посещали.       И всё же в них должно быть что-то, что откликалось внутреннему мировоззрению Кристиана Гэнна, каким бы искаженным оно не было.       – Субъект определенно заранее выбирал жертву и скорее всего следил за ней, чтобы узнать ее распорядок дня и организовать идеальное похищение, – размышляет Джексон, слегка отклоняясь в сторону, чтобы Стайлз не дышал ему прямо в шею. – Как же он их выбирал из толпы? Что именно могло броситься ему в глаза?       – Сначала нам нужно понять, где он их видел, да? – задается вопросом Стайлз.       Им уже предоставили описание и расположение нескольких точек, в которых в разной степени вероятности были похищены последние жертвы. Во всех этих местах нет частичного или вообще полного обзора камер видеонаблюдения, что только доказывает, насколько тщательно подошел к планированию преступления их субъект.       – В отчетах криминалистов указываются какие-то дневники, – подмечает Айзек, отрываясь от бумаг на столе. – Мне нужно будет ознакомиться с ними, возможно подсказка будет там.       Их гений определенно справится с анализом текстов намного лучше и быстрее их.       – Но мы уже можем сейчас сделать вывод, что для субъекта был важен именно результат преступления, а не сам процесс, – заключает Питер, откидываясь назад в кресле. Как ни странно, руки оборотня в этот раз не держат чашку с чаем, как это обычно бывает во время их командного обсуждения. – Убийство выбранных им жертв было изначальной его целью.       Мужчина подразумевает отсутствие удовлетворения какой-либо потребности субъекта, например, сексуальных побуждений или нужды в утверждении своей власти, что обычно всё же присуще серийным убийцам типа «миссионер». Такие личности обычно проявляют определенный уровень нарциссизма, признаки психопатии и садистские наклонности. Последние два подтверждаются состоянием тел жертв и заброшенного места, где их нашли.       – Хорошо, – кивает Арджент, вытаскивая свой рабочий планшет из сумки. – У нас осталось не так много времени до конца полета. Давайте сначала посмотрим видео разговора мистера Гэнна с детективом Джеймсом, а потом уже продолжим обсуждение.       После получения их согласия, мужчина включает запись. На протяжении всего просмотра видео в самолете повисает глухая тишина, все внимательно сосредоточены на экране, но и после ее завершения никто не спешит делиться своим мнением сразу.       Ну если честно, думает Стайлз, впечатление о мистере Гэнне складываются неоднозначные.       – Мы посмотрим видео еще раз, – неожиданно громко заявляет вдруг Питер, прорезая возникшую тишину подозрительными высокими нотками в своем голосе. – У меня есть чему обучить нашего любимого стажера. – Стайлз уверен, что если он повернется в сторону, то увидит знакомую хитрую волчью ухмылку. – Давайте пересядем.       Как ни странно, никто не возражает, а Арджент даже кивает в согласии. В итоге Стайлз оказывается в центре небольшого стола, зажатый между заряженным энергией консультантом и всегда готовым провести незапланированную учебную практику Айзеком. Остальные же перешли на другую сторону, чтобы продолжить мозговой штурм без них.       – Следи внимательно за субъектом, Стайлз, – произносит буквально ему на ухо Питер, так как места по одну сторону небольшого стола в самолете не так уж им много. – Нужно не только прислушиваться к тому, как и что он говорит, но и присмотреться к его мимике и неосознанным движениям. Невозможно идеально контролировать свое тело, поэтому часть ответов мы будем видеть, а не слышать.       Да. Верно. Он изучал литературу и научные статьи на эту тему, но всё еще проходит обучение, нужно сосредоточиться на получении новых знаний и навыков.       – Добрый вечер, мистер Гэнн, – представляется голос за кадром. – Я детектив Брэдфорд Джеймс. Спасибо, что согласились на разговор со мной.       Мужчина на видео выглядит в точности, как на фотографии представленной им еще в конференц-зале: хорошо сохранившийся внешне мужчина средних лет с мутными голубыми глазами и милой улыбкой. Не считая тревожных темных синяков от недосыпа на лице и общей усталости, выглядит мистер Гэнн неплохо для человека, попавшего в полицейский участок по обвинению в хранении наркотических веществ.       – Я всё равно был здесь, – спокойно замечает мужчина, немного нервно пожимая плечами.       В это человеке определенно есть нечто диковинное, чужое.       – Я должен уточнить, что в полицейском участке ведутся видеозаписи в каждом помещении. И наш разговор тоже будет записан, – осторожно объявляет детектив Джеймс, мягко скользя по словам. – Хотя я попросил вас встретиться со мной лишь для короткой беседы, я всё еще должен зачитать вам ваши права и указать, что вы можете позвонить своему адвокату, чтобы он присутствовал при нашем разговоре.       – Разве это допрос? – с наигранным удивлением спрашивает субъект, словно насмехаясь над суетой полицейского. – Это же просто беседа, я справлюсь сам.       Это проявление нарциссизма и жажды внимания правоохранительных органов, или мужчина и вправду уверен, что сможет контролировать намечающийся диалог?       – Это не допрос, мистер Гэнн, – подтверждает детектив, примирительно отступая назад. – Мы не запрашиваем ваши показания, хотим просто обсудить вашу статью в газете от пятнадцатого февраля.       Им прислали вырезку из газеты с этой статьей вместе с остальными отчетами и документами по делу, но Стайлз так и не успел детально ознакомиться с ней. Он только поверхностно пробежался глазами – и на первый взгляд в ней нет ничего из ряда вон выходящего. Обычный громкий заголовок и запутанный текст с длинными сравнительными оборотами, обычно присущими фанатичным теориям заговора. Что-то, что вполне подходит для третьесортного источника неподтвержденных слухов и откровенно лживых сплетен. Неудивительно, что полиция не обратила на нее внимание.       – Мою статью? – довольно улыбается мужчина, меняя положение на сиденье. Он словно выпрямляется и слегка задирает подбородок. Сейчас определенно видна гордость. – Она была полезна для вас?       То есть мистер Гэнн сразу вспомнил про какую именно статью говорит офицер и почему она могла так его заинтересовать.       – В своей статье вы написали о схожести двух убийств, произошедших в Квинсе за последнее полугодие, – невозмутимо продолжает детектив. – Как же вы пришли к такому выводу?       Мужчина снова слегка меняет положение.       – Вы ищете моего совета?       Голова слегка задирается вверх, а мимика лица выражает радость.       – Так я оказался прав? – высокомерно заявляет мистер Гэнн, невероятно довольный положением дел. – Они действительно связаны?       Рассчитанная детективом короткая пауза перед ответом немного сбивает спесь с субъекта, когда тот не получает подтверждение своей заслуги.       – Расследование всё еще продолжается, я не могу сказать ничего по этому поводу, – спокойно отвечает полицейский, шурша бумагами на столе. Стайлз предполагает, что тот хочет показаться не впечатленным заявлением подозреваемого, чтобы заставить того нервничать и совершить ошибку. – Однако, вы правы, изначально убийства не связывали между собой. Вы первый, кто заявил обратное.       И при этом детектив Джеймс должен дать тому возможность выговориться, подпитывая чужое тщеславие.       – Не могли ли бы вы поделиться со мной, как смогли прийти к такому интересному заключению, мистер Гэнн? – этот офицер полиции действительно хорош в деле.       На мгновение субъект неожиданно застывает, вглядываясь в детектива, то ли изучая доброжелательность офицера полиции, то ли задумавшись о чем-то своем.       – Мистер Гэнн?       С самого начала было заметно, что мужчина испытывает определенный уровень стресса и тревоги, находясь в допросной, однако всё это время он держался довольно достойно для на самом деле виновного в многочисленных преступлениях человека. Но только с этой минуты кажется он всерьез осознал свое положение и изменился в лице.       – Конечно, у таких личностей хорошо развита интуиция, так что он вполне мог почувствовать ловушку, в которую его пытается загнать детектив, – ровно замечает Питер, ставя видео на паузу. – Однако, обрати внимание, что поведение субъекта сменилось довольно быстро, видно, что он что-то заметил. До этого он общался с офицером на равных, хотя и поучал его, потому что считал себя выше, – четко объясняет оборотень. – Тем не менее субъект изменил свое мнение, увидев что-то в поведении или внешности детектива, и теперь относится к тому с легким презрением. Обрати внимание на лицевые мышцы.       – Обычно это можно понять по носу и уголкам губ, – поясняет Айзек негромко, пальцем указывая, куда именно стоит обратить внимание. – А также по тому как закрывается человек от объекта, который вызывает презрение.       После этой короткой заметки просмотр видео вновь возобновляется.       – Вы посещаете церковь, детектив Джеймс? – отстраненно спрашивает мистер Гэнн, но не дает своему собеседнику ответить, продолжая. – Это было бы очевидно, если бы вы были верующим человеком. Прихожане легко распознают нечестивых.       – Вы догадались, что обе жертвы были атеистами, – уточняет детектив, старательно сглаживая углы предложения.       Теперь Стайлз замечает те изменения, которые озвучил Айзек. Мужчина весело усмехается, но по выражению лица становится ясно, что он скорее испытывает отвращение, чем радость.       – Не догадался, узнал, – поправляет мистер Гэнн, наклоняя голову вбок. – И не атеистами, а нечестивыми. Между ними есть разница. Не все ослепленные пороком своим гневят спасителя нашего.       Мужчина, до этого так явно выказывающий свое презрение к упоминанию «нечестивых», на последних своих словах неожиданно загорается, приобретая необычное ликующее выражение лица. Приободренный, он вглядывается в офицера, которого они не видят, словно ожидая какую-то определенную реакцию, но судя по тому как в итоге кривится его лицо, субъект так ее и не находит.       – Я журналист, – высокомерно заявляет мистер Гэнн, откидываясь назад. – Я покопался в их прошлом.       – У мужчин возле носа возбудимая, легко раздражаемая зона. Она чешется, когда мы что-то пытаемся скрыть, – Питер вновь останавливает воспроизведение. – Тело часто говорит больше об эмоциях человека и его истинном отношении к предмету разговора. Например, в нередких случаях человек отрицает свои слова бессознательными покачиваниями головы или же взглядом вниз. Может закрыться внешне, скрестись руки на груди или колебаться. Наши руки вообще часто рассказывают больше, чем нам этого хочется, поэтому мы пытаемся их скрыть, если нас что-то не устраивает, – мужчине бы подошла преподавательская деятельность, если судить по тому как терпеливо и доходчиво он растолковывает ему свои познания. – По отдельности эти признаки могут не нести такого значения, но в совокупности могут доказывать, что субъект врет или же скрывает истинное значение своих слов.       – Состояние человека еще можно определить по шее, – у Айзека в самом деле есть отдельный тон и интонация, которые он использует, когда обучает его. – Мужчины часто проветривают шею, что обычно означает внутреннее беспокойство. Обычно если шея слегка наклонена, то человек достаточно расслаблен, в ином случае – напряжен, есть какая-то проблема, – кудрявый профайлер делает больше пауз между предложениями, когда объясняет что-то, но тут же ускоряется, когда начинает размышлять. – Хотя если подумать, это относится не только к людям. Многие нелюди очень серьезно относятся к этой своей уязвимой зоне. Перевертыши, например, никогда не оголят шею перед тем, в ком они сомневаются или кого считают опасным. И наоборот, открытая шея – большой знак доверия между оборотнями.       – Верно, – кивает Питер, поглядывая на него краем глаз. – Но с оборотнями-волками иногда сложнее определить конкретную проблему, потому что внутреннее напряжение альфы может повлиять на всех членов стаи поблизости. Поэтому обычно стоит уделять более пристальное внимание вожаку или старейшине, чтобы понять их отношение к ситуации, – этот вкрадчивый голос оборотня навевает воспоминания из прошлой жизни, в которой тот также обучал его, хотя в то время они были официально скреплены в партнеры. – Просмотрим этот отрывок еще раз.       Стайлз способен определить общее эмоциональное состояние собеседника, не только с помощью своих видений или по собственному опыту общения с людьми, но и благодаря выработанной насмотренности, которую он развивал в университете, когда учился на психолога. В то время просмотр любых дополнительных материалов по теме на повторе должен был помочь ему в изучении поведения и понимании мотивации других существ. Поэтому ему не составляет проблем заметить тревогу субъекта, его браваду и напыщенность, бегающий по помещению взгляд, но отдельные мелкие детали, которые назвали Питер с Айзеком, разглядеть не так уж и просто.       Язык тела еще достаточно медленный, чтобы считать его «невооруженным» глазом, но, чтобы заметить микромимику людей, которая занимает какие-то доли секунды, Стайлзу не хватает пока опыта.       – Что вы делали пятнадцатого февраля?       – Пятнадцатого февраля? – переспрашивает с наигранным удивлением в голосе.       – Да, в день, когда вышла ваша статья.       – Как обычно, – пожимает плечами. – Это же был выходной день, – задумчиво тянет мужчина, отводя взгляд в сторону. – С утра убирался в доме, после обеда съездил в супермаркет для закупок, – постукивая пальцами по столу, произносит мистер Гэнн. – Вечер провел перед телевизором. Мне нравится освобождать воскресенье от всех дел, поэтому так занят в субботу.       Довольно подробное описание, замечает Стайлз. Мужчина расслаблен и спокоен, уже больше не такой ликующий и довольный упоминанием своей статьи.       – А тринадцатого числа?       – Тринадцатого? – замирает. – Кажется, это был четверг, – мужчина останавливает свои движения, глядя прямо на детектива. – Тогда весь день был на работе. Потом отдыхал дома.       А этот ответ очень короткий и напряженный.       – Смотри, Стайлз, – Питер останавливает видео, а потом перематывает его немного назад. – Вы должны были проходить это в Академии. Помимо получения основной личной информации, во время первых вопросов следователь изучает поведение допрашиваемого в спокойной среде. И здесь, – запись останавливается на моменте, когда мистер Гэнн описывает свой распорядок в день выхода статьи, – субъект действительно пытается вспомнить, что произошло в тот день.       – Он отводит взгляд, потому что задумался, – поддакивает Айзек. – Несмотря на распространенное заблуждение, на самом деле обычно люди не отводят взгляд, когда скрывают правду. Наоборот. Люди внимательно следят за реакцией собеседника именно пока врут, потому что хотят понять, поверили ли в их ложь или нет.       Потому что в первом случае это был обычный, ничем непримечательный день, и субъекту нет смысла лгать. Во второй раз детектив назвал день, когда предположительно была убита Кэссиди Смит.       – Правда, – кивает оборотень с серьезным видом. – В первый раз мистер Гэнн не соврал. Однако, когда он отвечал на вопрос о дне совершения убийства, он не отводил взгляд и ответил коротко, – подчеркивает Питер. – Это не доказательство его преступления, но это подтверждает-       – Что он что-то скрывает, – заканчивает мысль за оборотня Стайлз. – У него действительно есть алиби на тот день?       – Начальные показания указывали, что он был на работе весь день, как и положено, – отвечает Айзек, который скорее всего успел прочесть большинство отправленных им отчетов. – Однако, после совершенного им самоубийства и более тщательного расследования того дня, нашлись свидетели, которые подтвердили, что субъект отпросился пораньше в тот день и уже после обеда его никто не видел на рабочем месте.       Другие могли и не заподозрить ничего, если для журналистов привычное дело исчезать за преследованием горячих новостей.       – Спасибо вам за вашу помощь, мистер Гэнн.       Стайлз мало, что может сказать по записанному голосу детектива. И это хорошо: офицер прекрасно скрывает свои истинные эмоции и мысли, выражая только профессиональную заинтересованность и ожидаемую вежливость. Непонятно даже, помог в итоге этот разговор Брэдфорду Джеймсу или нет.       – Это не было трудным для меня, – отвечает мужчина, хотя со стороны заметно, что тот торопится уйти оттуда.       – Напоследок я бы хотел попросить вас взглянуть на вот эту фотографию. Это, – детектив открывает лежащую нетронутой до этого папку и подвигает ее в сторону мужчины, – убийство, которое произошло осенью прошлого года. Вы можете сказать, нечестива ли жертва?       Мужчина опускает взгляд вниз, почти не изменяясь в лице при виде мертвого изуродованного человека. Пробегаясь изучающим взглядом по картинке, субъект выдерживает долгую паузу, словно запечатывая в своей голове увиденный образ.       – Да, – не отрывая внимательного взгляда от фотографии, произносит мистер Гэнн, кривя губами в отвращении.       – Да? – переспрашивает детектив Джеймс, наклоняясь ближе к допрашиваемому.       Неожиданное движение поблизости, кажется, тут же выводит мужчину из гипнотического транса, потому что тот внезапно захлопывает папку и поднимает лицо в сторону полицейского.       – Разумеется, нет. Я не могу сказать такое только по одному лишь виду человека, – ухмыляется мужчина, выпрямляясь. – Такое может сделать лишь Святой, кому открылась Божественная миссия.       Святой, кому открылась Божественная миссия? Какой интересный оборот речи.       – Что ты заметил, Стайлз? – спрашивает Питер, когда запись подходит к концу.       Оборотень терпеливо ждет, когда он свяжет между собой все ускользающие от него мысли в правильную логическую цепочку.       – Он не удивился и не ужаснулся увиденному на фотографии, – медленно произносит парень, вспоминая довольно безмятежное выражение лица мужчины. – Но, если он журналист, который пишет статьи о таких отвратительных происшествиях, то он мог быть уже знаком с подобным.       Хотя даже в таком случае незнакомый с конкретно этой фотографией человек всё равно бы сначала как-то отреагировал.       – Да, ты прав, – соглашается Питер, в этом тесном пространстве весьма ловко повернувшись к нему. – Думаю, это одна из причин, почему детектив Джеймс в итоге просто отпустил субъекта. Несмотря на его подозрительное знание некоторых деталей преступления и необычное поведение, у субъекта в то время было алиби, да и в их разговоре было слишком много неясных моментов.       Если подумать, Кристиан Гэнн мог оказаться фанатом таких преступлений или этого серийного убийцы, или действительно очень внимательным, или наоборот придумывающим отговорки на ходу. К тому же, у журналиста просто могли быть хорошие связи в полиции, и одна из них как раз-таки слила ему все необъявленные ранее прессе подробности.       – Тем не менее, на его лице определенно отразилось явное отвращение, когда он рассматривал свою жертву, – продолжает Стайлз, нервно поглаживая свою серебряную перчатку. – Если бы он проявил удивление или даже ужас, можно было бы предположить его невиновность. Ведь убийца обычно испытывает отвращение, презрение, возбуждение, даже страх к виду своей жертвы, – мягко сжимает пальцы в кулак. – Однако, наш субъект не показал своего замешательства.       Получается, что, как бы то ни было, мистер Гэнн находится глубже в центре всей этой паутины, чем мог бы оказаться случайный прохожий. Либо как их истинный субъект, либо как человек, который получает секретные сведения прямиком из полиции, что им в таком случае необходимо раскрыть.       – Верно, – с легкой улыбкой произносит Питер, кивая ему. – Помимо этого, посмотри, как много он двигает бровями под конец разговора. Он начинает испытывать тревогу.       Потому что субъект прогибается под давлением ситуации или из-за отсутствия лекарств, которые конфисковали офицеры?       – Страх – сильная эмоция, – подчеркивает Айзек своим преподавательским тоном. – Даже когда мы пытаемся его скрыть, наш эмоциональный центр мозга спорит, желая проявить его. В итоге мы боремся с самими собой, и на какое-то время, даже если на считанные секунды, эта борьба прорывается наружу, пока моторная кора не вернет себе контроль, – у Цветочка, конечно, обширные познания в различных направлениях. – И чаще всего такая борьба проявляется на лбу и в движении бровей.       – Чувство страха неизменно сопровождает лжецов, потому что они боятся быть пойманными, – соглашается Питер. – Очень полезная эмоция.       Да. Полезная эмоция.Человек способен на поистине чудовищные и великие вещи, когда испытывает страх. Стайлз знает это по своему опыту. Когда-то Джексон и Питер заметили, что он не боится. Это не так. Все живые существа подвластны этой эмоции, и он не исключение. После того, что произошло в августе и через что ему прошлось пройти в сентябре, ему действительно сложно мучиться, изъедаться тревогами за свою безопасность и сохранность, застыть перед лицом опасности, дать надвигающейся угрозе подчинить свое тело и разум. Он видел вещи куда больше, куда страшнее, куда серьезнее. Как он может быть напуган действиями бумажного человека, существованием Кори или же дрожью полотна своего будущего? Всё это было больше похоже на старую ноющую боль – ничего страшного или острого.       (Всё познается в сравнении, верно?).       (Он боится. Он не может не испытывать страх. Просто он больше не может позволить этой эмоции контролировать свои действия. Также, как не может позволить ей поселиться в своем сердце – слишком уж тяжелая ноша).       – То есть с одной стороны, субъекту хочется похвастаться своей миссией, потому что это величайшее достижение его жизни, его божественное призвание, – осторожно тянет Стайлз, – но при этом он страшится быть пойманным. Потому что тогда его остановят? Ну или он боится тюрьмы?       Ни то ни другое не звучит достаточно правдоподобно.       – Я бы сказал, что субъект хотел уйти на своих условиях, – задумчиво произносит Питер, хмыкая. – Что-то вроде большого символа того, что теперь мир обречен на провал, раз спаситель вынужден был покинуть всех нас. Его миссия в любом случае была остановлена, он это понимал, а бежать не хотел. Поэтому субъект сам поставил точку в своей истории.       Всё еще звучит странно, не совсем похоже на того самоуверенного, хитрого человека из видеозаписи. Однако, это вполне может оказаться истиной. Ведь внутренний чувственный мир человека нередко сильно разнится с той внешней картиной, которую он показывает остальным. Тем более не то чтобы субъект, принимающий наркотические вещества на постоянной основе, обладает крепким ментальным здоровьем…       В любом случае он узнает это, когда ознакомится с обстановкой в квартире мистера Гэнна. В отсутствии ослабляющих искру таблеток зайти в такое личное пространство другого человека, всё равно что пригласить себя к нему в голову и сердце. Вырывающиеся из-под контроля эмоции, которые обычно человек позволяет себе проявлять только в безопасности своего убежища, набросятся на него, делясь с ним самыми сокровенными мыслями и чувствами своего хозяина.       Кошмарно.       – Скоро будем приземляться, – раздается голос прямо над ними, вырывая Стайлза из тягостных размышлений. Когда Арджент успел к ним подойти?       Парень бросает взгляд вниз, чтобы узнать время на часах Питера. Уже прошел целый час с начала их обсуждения – они действительно уже должны быть в Нью-Йорке.       – Нас встретят по прибытии, – продолжает Арджент чуть громче, чтобы услышали все в самолете. – Поэтому мы можем сразу разделиться на две группы. Уиттмор, Лейхи, вы вместе с Питером и Стайлзом езжайте сразу в дом субъекта. Осмотрите место, где было найдено его тело.       Хорошая мысль отсрочить их с Джексоном появление в участке.       – А мы, – мужчина оборачивается назад, где за одним столом сидят занятая каждая своим телефоном девушки с уже хмурым Дереком, – направимся прямо в участок и организуем пресс-конференцию на завтрашнее утро.       Какая интересная компания у них намечается. Даже немного жаль отпускать их из поля своего зрения.       – Стайлз?       – Да, сэр? – выпрямляется парень, смело встречаясь с грозным видом начальника.       – Будь осторожнее в городе, – с беспокойством в глазах указывает Арджент, вновь больше похожий на дядю Криса из его детства, чем на строгого руководителя отдела.       – Конечно, шеф, – на манер своего волка произносит Стайлз, хотя и с большой долей искренности по сравнению с оборотнем.       (Уверенности внутри себя он на самом деле не находит, но браво держится под пронзительным взором старого друга отца, нагло опираясь на плечо застывшего позади Питера).

Март, 2020 год.

Нью-Йорк, Нью-Йорк.

      Как только они спускаются с самолета, их перехватывают несколько взволнованно выглядящих офицеров полиции. Представляются все по дороге к машинам, поэтому, когда называют имя Стайлза, он просто машет левой рукой и кивает в приветствии, умело избегая рукопожатия. А благодаря тому, что Стайлз в итоге оказывается зажатым на заднем сидении, никто не задает ему личных вопросов и не комментирует новую перчатку.       – Ты ведь сразу поймешь, произошло ли убийство, – неожиданно наклоняется к нему Питер, шепча ему прямо в ухо, – или это всё же суицид,       Стайлз слегка отклоняется от оборотня, растирая кожу шеи, покрытую теперь щекочущими мурашками.       – Да.       Точнее правильнее было бы сказать, что он точно определит именно самоубийство. Не имея перед глазами тела, понять лишь по обстановке в квартире, был ли убит объект или умер естественной смертью, не так-то и просто. А вот вычислить суицид в месте, где субъект проводил больше всего времени, где каждый предмет, каждая мелочь хранит его эмоциональный отпечаток, не составит труда.       Терзания и мучения Кристиана Гэнна, обдумывавшего свой конец, начнут кричать на него с порога квартиры, он уверен.       Интересный факт: Стайлз редко когда ошибается. Он часто совершает опрометчивые поступки, которые могут привести к не очень приятным последствиям, что тоже можно было бы назвать ошибкой, но в большинстве случаев с его стороны подобные действия полностью сознательны, а плохой результат – тоже урок. Он не всегда прав в делах, касающихся глубинных дружеских отношений (как показали недавние события его жизни), однако и это скорее невежество и наивность, чем личная повинность. Ошибка – это же ведь какое-то отклонение от нормы, выбор неправильного действия, сбой системы, а он удивительно хорош в этой самой «системе», в жизни, своей и других для подобного. Предугадывание дальнейшего стечения обстоятельств как-то само собой направляет его в нужную сторону.       Но это правда, только если судить о внешнем мире.       В своих пророческих снах, внезапных видениях, необъемлемом воображаемом мире Стайлз спотыкался, промахивался, сворачивал не туда сотни, тысячи, миллионы раз. Иногда он с кулаками кидался на своего отца, врал дяде Крису о своей магической искре, отмахивался от плохого настроения Эрики, сбегал от семьи, стоял на краю обрыва и кричал во всю глотку, пока мир не расплывался в закатных лучах солнца. Это помогало. Чертовски хорошо помогало.       Нельзя жить без ошибок. Отсутствие оплошностей, чистая непогрешимость, идеальные повороты судьбы коронуют человека титулом высокомерия, гордыни и безмятежности. Стайлз был подобным образом венчан. Несмотря на то, сколько раз он сам, лицом к лицу, в таких явных реалистичных снах, встречался со своими промахами и заблуждениями, он всё равно был непоколебим, самоуверен, надменен. Утверждать в верности одной, выбранной им самим судьбы не только для себя, но и для других, – не это ли истинное высокомерие и бездушная слепота?       И всё же. Каким бы горделивым, напыщенным, заносчивым он ни был, он всё еще прав. Он всё еще редко ошибается.       – Стайлз, ты в порядке? – рядом появляется надежная рука, в которую парень с силой вцепляется, чтобы избежать падения на пол.       Ожидаемая атака негативными эмоциями и маниакальными мыслями практически выводит его из себя, хотя он преодолел лишь небольшой коридор, ведущий в гостиную.       – Что происходит? – незнакомый голос доносится издалека, но даже так парень видит его так ясно, будто звуки стали яркими желтыми оттенками тревоги, вытесняющими весь воздух из этой душной квартиры.       «… они нашли меня… собираются убить… спрятать…».       – Не переживайте офицер, – голос же Джексона ровный, слегка мелодичный, окутывающий мир сладкой негой. – У нашего стажера анемия, он подвержен внезапным головокружениям, если-…       «… избавлял мир от низвергнувших, очищал от скверны…».       – Нет, на самом деле анемия не является самостоятельным заболеванием, а паталогическим синдромом…       «… смерть не страшна, когда я исполнил своё предназначение… меня встретят с восторженной благодарностью…».       – Стайлз? – тихо шепчет Питер, чью руку парень сейчас безжалостно захватил в тиски.       И тем не менее, иногда он бы хотел ошибаться.       – Это было самоубийство, – выдыхает он, закрывая глаза. – Без сомнения это была полностью его собственная идея.       «… это не больно, не больно, не больно… им же не было больно… мне тоже…».       Нужно сосредоточиться, пока его искра не вышла из-под контроля. Он всего лишь коснулся того места на пустой стене, по которому Кристиан обычно стучал, чтобы справиться со стрессом. Сначала кулаком, потом открытой ладонью. Три раза, затем-…       «Они будут каяться в своей слепоте, как только увидят мое величие, но уже будет поздно – я уйду».       Надо отпустить, отодвинуться, разжать пальцы. Перенести вес на другую ногу, опереться на правую руку, всплыть над стремительным потоком, схватившись за непоколебимый якорь, зовущий его сейчас по имени.       – Мечислав.       – Он напуган, – шепчет он, наконец оторвав свою руку от горящего куска стены. Бело-голубые обои с тревожно кривыми полосками всё еще зловеще двигаются перед глазами, колеблясь из стороны в сторону. – И очень решителен.       Кольцо, соединенное по обе стороны ладони серебряной сеткой с самим браслетом, изготовлено из черного турмалина, также известного как ведьмин камень, источающий микроток, нейтрализующий вредное воздействие энергетических волн. Крошечный трикветр, нанесенный на внутренней стороне поверхности минерала, обжигает морозным холодом, напоминая о своем назначении в гармония трех начал: души, тела и ума.       – Питер, – Стайлз резко разворачивается, вернув устойчивость в ногах. – Питер.       – Да, Мечислав, – бесстрастно отвечает мужчина, не сдвинувшись ни на миллиметр. Ясные голубые глаза, которые так полюбились парню, внимательно следят за каждым его движением, спокойные, умиротворяющие, серьезные.       – Питер.       Стайлз повторно сжимает руку оборотня, тем самым вдавливая металл в свою кожу (и в руку оборотня тоже, но он пока не в состоянии задержаться на этой мысли достаточно долго, чтобы ее осознать). Серебряная сетка в узоре Тройной Луны на внутренней стороне его ладони под теплом их тел медленно нагревается, в то время как та, что на тыльной стороне, остается холодной, какими обычно и бывают его руки. Неожиданный диссонанс, странное противоречие, выбивающееся из общей картины несоответствие, перетягивает на себя внимание, и, ведомый зовом внутреннего негодования, он опускает взгляд вниз, на свою руку, облаченную в новую перчатку-амулет.       Он не пытался ничего узнать, и, хотя его искра дернулась наружу, чтобы рассказать, объяснить, поделиться с ним всем самым интересным, познавательным, необходимым, парень перехватил ее у самого края, усмиряя, убаюкивая, обнимая. Ему не нужны были сбивающие с толку видения чьего-то самоубийства и звуковые галлюцинации агонии и горечи, чтобы увидеть правду. Знание просто рождается в его голове новой путеводной звездой.       «Я люблю тебя, Мечислав Стилински-Хейл, и буду любить до последних мгновений жизни».       Стайлз редко когда ошибается.       – Нам нужно поговорить, – четко разделяя каждое слово, произносит парень, наконец отпуская напряженную руку оборотня. На слегка загорелой коже, за которую он цеплялся, борясь за свою жизнь с безудержным встречным течением судьбы, остаются отчетливые красные следы и свежие раны.       – Согласен, – невозмутимая океанская гладь в золотистых закатных оттенках и устойчивый ветер, зовущий его по имени. – Хорошо, давай поговорим, Мечислав.